Я уже старик, но очень люблю мир, и чем больше я думаю о нем, тем более необыкновенным, красивым и привлекательным кажется он мне. Иногда, в такую ночь, как эта, на меня нападает раздумье: а не зря ли я потратил столько лет, переворачивая по ночам при свете лампы страницы старых, запыленных книг, в то время как в мире есть огромные степи, где дуют жаркие ветры, красивые горные луга, покрытые сочной зеленой травой, и такие места, которые, казалось бы, созданы специально для человека.
Насколько я помню, я начал делиться своими мыслями с Дхандасом и Дхирендрой, как вдруг прямо перед нами, на крыше гостиницы, показался человек, один вид которого вызывал представление об острой нужде, голоде и постоянных страданиях. Мы хорошо разглядели его при свете луны. По внешности он походил на араба и был одет, как современные египтяне. Незнакомец был так грязен, что, когда подошел к нам, мы невольно отодвинулись от него. Его длинные черные волосы, слипшиеся от грязи, падали на лицо. Над глазами нависли густые брови. На одной ноге был надет ботинок, на другой — кожаная туфля, какие обычно носят арабы. Синие штаны были обтрепаны ниже колен. Время от времени беднягу душил кашель.
Дхандас принадлежал к людям, которые без всякого зазрения совести могут грубо обращаться с бедняками, попавшими в самое тяжелое положение.
— Кто ты такой? Пошел вон! Сейчас же убирайся отсюда! — закричал он.
И вдруг мы услышали спокойный голос господина Чана:
— Пожалуйста, никуда не уходите до тех пор, пока я не вернусь. Если хотите, идите спать, но ни в коем случае не покидайте гостиницу. Я надеюсь, что буду отсутствовать немногим более часа.
Глава VII. ПЕРВЫЙ ПОДВИГ ЧАНА
Глава VIII. ИЗ СУЭЦА В КАИР
Глава IX. ОТ КАИРА ДО ИГОЛЬНОЙ ГОРЫ
Насколько я помню, я начал делиться своими мыслями с Дхандасом и Дхирендрой, как вдруг прямо перед нами, на крыше гостиницы, показался человек, один вид которого вызывал представление об острой нужде, голоде и постоянных страданиях. Мы хорошо разглядели его при свете луны. По внешности он походил на араба и был одет, как современные египтяне. Незнакомец был так грязен, что, когда подошел к нам, мы невольно отодвинулись от него. Его длинные черные волосы, слипшиеся от грязи, падали на лицо. Над глазами нависли густые брови. На одной ноге был надет ботинок, на другой — кожаная туфля, какие обычно носят арабы. Синие штаны были обтрепаны ниже колен. Время от времени беднягу душил кашель.
Дхандас принадлежал к людям, которые без всякого зазрения совести могут грубо обращаться с бедняками, попавшими в самое тяжелое положение.
— Кто ты такой? Пошел вон! Сейчас же убирайся отсюда! — закричал он.
И вдруг мы услышали спокойный голос господина Чана:
— Пожалуйста, никуда не уходите до тех пор, пока я не вернусь. Если хотите, идите спать, но ни в коем случае не покидайте гостиницу. Я надеюсь, что буду отсутствовать немногим более часа.
Глава VII. ПЕРВЫЙ ПОДВИГ ЧАНА
Чан вернулся под утро и подробно рассказал нам обо всем, что случилось с ним в ту полную для него опасностей волшебную ночь. Мне хочется, насколько это в моих силах, описать приключения Чана. Я убежден, что все рассказанное им — чистая правда, потому что такой человек, как Чан, никогда не станет придумывать лишнее.
Из гостиницы Чан прошел прямо в порт и оттуда спустился в квартал бедняков. Была полночь, но здесь еще не спали. На улицах было полно грязи и мусора. У детей, которые, несмотря на поздний час, играли при свете газовых фонарей, были серьезные и печальные лица, как у стариков, все переживших на своем веку. Вокруг было много пьяных — одни валялись на земле, другие шли шатающейся походкой.
Чан остановился, чтобы хоть немного привыкнуть к этой страшной, душераздирающей обстановке, и затем пошел по главной улице, начинавшейся прямо от лестницы. Он наклонил голову и незаметно осматривал всех встречных. В кармане у Чана лежал наготове двенадцатизарядный пистолет.
У одной из дверей сидел беззубый и совершенно седой старик араб. Господин Чан, чьи способности были беспредельны, решил выдать себя за турка и заговорил с арабом по-турецки, но тот замотал головой, давая понять, что не понимает незнакомца. Тогда господин Чан перешел на английский. Оказалось, старик немного знает этот язык.
Они разговорились о Тунисе, поскольку Чан сказал, что он родом оттуда. Сам же старик приехал сюда из Бизерты. Много лет назад, в дни своей молодости, он занимался грабежами и воровством и не раз угонял скот с пастбищ Атласских гор. Теперь он постарел, одряхлел, стал слабым и немощным, и не на что ему было надеяться, кроме как на аллаха.
Господин Чан не случайно остановил свой выбор на этом человеке. Он знал, что старики спят мало и поэтому больше других видят и слышат, что происходит вокруг. Каждый, кто спускается сюда, неминуемо должен пройти по этой улице, и, если двое «египтян» действительно укрывались здесь, старик не мог не заметить их.
Поговорив немного с Чаном, старик налил стакан амбита и сказал:
— Хотя я всю жизнь был вором и разбойником, я правоверный мусульманин. Пророк запретил своим ученикам пить вино, но про амбит пророк ничего не сказал: ведь это же сок.
После того как старик выпил, Чану уже не составляло никакого труда выведать у него всю правду, и он узнал, что оба «египтянина» здесь. Они остановились в доме у одного человека, наполовину армянина, наполовину грека, который по всему Суэцкому каналу пользовался славой самого отъявленного негодяя. Он был предводителем шайки и вместе со своими людьми грабил моряков и пассажиров, останавливавшихся в Суэцком порту.
Старый араб ничего не скрывал: в этом квартале жили одни воры, и старик несомненно принял Чана за одного из них.
Распрощавшись со стариком у одной из винных лавок, Чан направился дальше. Он без особого труда разыскал дом, в котором жил полугрек-полуармянин. На двери не было ни молотка, ни звонка, и Чану пришлось постучать кулаком.
На стук вышел человек с огромными усами и обратился к Чану на незнакомом языке. В его грубом голосе звучала угроза.
— За мной гонится полиция, — тихо сказал Чан на ломаном английском языке.
— Какое мне до этого дело? — ответил тот, переходя на английский.
— Спрячь меня!
— Сколько у тебя денег? — с сомнением спросил хозяин.
— А тебе не все равно? У меня есть деньги, но сколько их и откуда они — мое личное дело, и тебя это вовсе не касается. Я прошу убежища, и, если ты укроешь меня здесь на одну ночь, я заплачу тебе за это пять рупий.
Хозяин вначале не соглашался, помня о двух постояльцах, с которыми он договорился никого не пускать сюда на ночлег, пока они будут здесь жить. Но потом он подумал, что пять рупий только за то, чтобы дать приют на одну ночь, — сумма не маленькая. К тому же двое чужеземцев, которые сейчас спали крепким сном, даже не узнают об этом. И хозяин решился. Он впустил Чана, закрыл за ним дверь и повесил на нее огромный замок, а ключ от него положил к себе в карман. Ни одно его движение не укрылось от наблюдательного Чана, который хорошо понимал, что малейшая оплошность может стоить ему жизни.
В первой комнате, куда они вошли, Чан увидел стол, на котором горел вставленный в горлышко бутылки маленький огарок свечи. В углу стояла хорошая широкая кровать, и на крюке, вбитом прямо в стену, висело пальто. Все здесь было покрыто толстым слоем пыли и грязи.
Хозяин взял свечу и провел Чана в соседнюю, проходную, комнатку, совершенно пустую — в ней не было ничего, кроме старой, рваной циновки, брошенной на пол.
— Вот твое место, — сказал хозяин. — Можешь переночевать здесь одну ночь, но только, будь добр, деньги вперед.
Господин Чан опустил руку в карман и ловким движением вытащил оттуда огромный нож. Хозяин посмотрел на нож, потом на Чана и вдруг понимающе улыбнулся. Чан протянул ему пять рупий. Он внимательно осмотрел каждую монету, подбрасывая ее на ладони, затем вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Чан остался в темноте — из первой комнаты свет едва пробивался в дверную щель. Он на цыпочках подошел к двери, которая вела в третью комнату, и приложил к ней ухо. Оттуда доносилось глубокое дыхание: люди, находившиеся там, спали крепким сном. Убедившись в том, что он не напрасно пришел сюда, Чан лег на циновку, закрыл глаза, и вскоре в его комнате раздался тихий, ровный храп. Так он пролежал довольно долго, потом открыл глаза — в первой комнате света не было. Значит, хозяин тоже уснул. Весь дом погрузился в непроглядную тьму. В комнате стояла такая духота, что трудно было дышать.
Чан осторожно приоткрыл дверь в первую комнату. Услышав громкий храп хозяина, он вернулся к себе, достал из кармана маленький фонарик и при свете его стал изучать дверь в третью комнату. Как он и предполагал, она была закрыта на замок.
У Чана были ловкие, как у фокусника, руки, и, когда он залез к хозяину в карман, тот даже не пошевельнулся во сне. Вытащив ключ, Чан на цыпочках подошел к нужной ему двери и начал осторожно отпирать замок. Он делал это очень медленно, чтобы не производить ни малейшего шума, потому что, разбудив спящих, он не только испортил бы все дело, но и, вполне возможно, погиб бы здесь сам. На то, чтобы справиться с замком и открыть дверь, у него ушло около десяти минут.
Войдя в комнату, в которой надеялся увидеть «египтян», Чан зажег фонарь и осмотрелся. Теперь он уже не сомневался в том, что нашел тех, кого искал. Оба беглеца лежали полуголыми прямо на земле, в разных концах комнаты. По внешнему виду они походили на коптов23. У одного были длинные волосы, подстриженные до ушей, другой же, старик, был совсем лысым. Тонкие губы, высокие скулы и острые, как у евреев, носы с широкими ноздрями делали их похожими друг на друга.
Чан не любил тратить время попусту. За те несколько секунд, что горел фонарик, он не только успел рассмотреть всю комнату и спящих «египтян», но и заметил, что старик спал на подушке, в то время как у второго ничего под головой не было.
Опустившись на колени, Чан вблизи увидел лицо старика и разглядел, что шрам, пересекавший его щеку от уха до рта, нанесен тупым оружием. Подушка, так заинтересовавшая Чана, оказалась куском грязной материи, обернутым вокруг какого-то предмета. Еще раз включив фонарик и предусмотрительно прикрыв его рукой, чтобы свет не падал в глаза старику, Чан стал более внимательно изучать предмет, лежавший у старика под головой. В тряпке было завернуто что-то тяжелое, не то камень, не то какое-то изделие из железа. И вдруг он понял, что это жук-скарабей!
Теперь Чан знал, что делать. Бесшумной походкой, которой могла бы позавидовать даже кошка, он прошел в первую комнату, где спал хозяин, и тихо отпер наружную дверь, чтобы потом, добыв амулет, как можно быстрее и без помех выбраться из этого дома.
И вдруг случилось то, о чем Чан не подумал. На улице было прохладнее, чем в доме, и, как только Чан приоткрыл дверь, струя свежего воздуха разбудила хозяина. Тот быстро вскочил с постели и выхватил из-за пояса нож. Чан хорошо знал, как действует на человека резкий свет, и, включив фонарь, направил яркий луч прямо в лицо бандита. Вытащив пистолет и держа его так, чтобы хозяин отчетливо видел перед собой только холодное дуло оружия, Чан приказал ему тихим, но твердым голосом:
— Молчи! Стоит тебе зашуметь, как я сразу же всажу в тебя пулю!
Хозяин ощупал карман.
— Ты украл у меня ключи, — сказал он.
— Тихо! — ответил Чан. — Делай так, как я велю, и тебе нечего будет бояться. Свои ключи ты получишь назад, но, если попытаешься хитрить, я прикончу тебя.
Как правило, негодяи не отличаются смелостью, и лицо хозяина выражало страх.
— Ты из полиции, — прошептал хозяин.
— Нет, я вор, такой же, как ты и те двое… Но мне некогда разговаривать с тобой. Сейчас же подними руки вверх и иди в последнюю комнату. Да помни, что у меня в руках пистолет! — приказал Чан.
Хозяин безмолвно подчинился. Он прошел впереди Чана в комнату, где двое «египтян» по-прежнему спали крепким, безмятежным сном.
Чан поставил фонарь на полку и приказал хозяину стать у противоположной стены с таким расчетом, чтобы луч света падал на его лицо.
— Только пошевельнись, и я пристрелю тебя. Знай, со мной шутки плохи, — шепотом предупредил его Чан.
Все, что делал он, было хорошо продумано и обосновано. Но, хотя Чан и был необыкновенным человеком, он имел, как и все, только две руки, а ему предстояло сейчас приподнять голову спящего и, вытащив из-под нее сверток, достать оттуда жука-скарабея; при этом он не должен был спускать глаз с хозяина, чтобы сразу же выстрелить в него, едва тот пошевелится: ведь стоило хозяину отскочить в темноту, как Чан уже не смог бы этого сделать.
Но выполнить все это оказалось не под силу даже такому человеку, как Чан, и мы должны удивляться не тому, что его постигла неудача, а его смелости и ловкости.
Едва Чан дотронулся до жука-скарабея, как старик повернулся во сне на другой бок и в тот же миг вскочил с громким криком, разбудившим его товарища.
Господин Чан быстро схватил жука и встал на ноги. Комната была погружена в темноту, и только луч от фонаря прорезал ее, как ослепительно сверкающий кинжал. С револьвером в одной руке и жуком-скарабеем в другой Чан начал отступать к двери.
В это время хозяин дома, увидев, что его постояльцы проснулись, бросился с протянутыми вперед руками к фонарю, чтобы захватить его, и в то же мгновение раздался выстрел. Если бы Чан захотел, он мог бы убить хозяина, потому что тот находился в полосе света, но он выстрелил в фонарь, — лампочка разлетелась на мелкие осколки, и в комнате наступила полная темнота.
Господин Чан успел выскочить на улицу и, положив жука на землю, быстро закрыл дверь на засов. Теперь его противники были надежно заперты в доме.
Чан бережно поднял скарабея. Хозяин в бешенстве колотил в дверь изнутри.
— Ключи ты найдешь у себя на столе! — громко крикнул Чан, удалился от дома, вытащил из кармана платок и вытер пот с лица.
«Да, дело сделано неплохо!» — сказал он сам себе и пошел дальше.
Старик араб по-прежнему сидел на пороге своего дома. Чан подошел к нему и спросил:
— Сколько еще до рассвета?
— Ты напрасно спрашиваешь меня об этом. У нас никогда не бывает солнца, и мы не знаем, когда оно заходит, когда восходит… Ла иллах иллалах мухаммад расуллалах! — забормотал старик молитву.
В порту, на свежем воздухе, Чан остановился и несколько раз глубоко вздохнул. На востоке виднелась розовая полоска, предвещавшая наступление утра. До восхода оставался еще час.
Господин Чан добрался до гостиницы, переоделся в свой обычный костюм из шерстяной фланели и зашел в мой номер, где, кроме меня, находился Дхандас, который не спал всю ночь, с нетерпением ожидая его возвращения. Знаменитый сыщик был, как всегда, спокоен и сдержан, и ничто не говорило о проведенной им бурной, полной смертельных опасностей ночи.
— Ну как, достали жука-скарабея? — кинулся к нему Дхандас.
В ответ на это господин Чан с невозмутимым видом, с каким обычно фокусник достает из рукава белую мышь, вытащил из-за спины амулет.
Из гостиницы Чан прошел прямо в порт и оттуда спустился в квартал бедняков. Была полночь, но здесь еще не спали. На улицах было полно грязи и мусора. У детей, которые, несмотря на поздний час, играли при свете газовых фонарей, были серьезные и печальные лица, как у стариков, все переживших на своем веку. Вокруг было много пьяных — одни валялись на земле, другие шли шатающейся походкой.
Чан остановился, чтобы хоть немного привыкнуть к этой страшной, душераздирающей обстановке, и затем пошел по главной улице, начинавшейся прямо от лестницы. Он наклонил голову и незаметно осматривал всех встречных. В кармане у Чана лежал наготове двенадцатизарядный пистолет.
У одной из дверей сидел беззубый и совершенно седой старик араб. Господин Чан, чьи способности были беспредельны, решил выдать себя за турка и заговорил с арабом по-турецки, но тот замотал головой, давая понять, что не понимает незнакомца. Тогда господин Чан перешел на английский. Оказалось, старик немного знает этот язык.
Они разговорились о Тунисе, поскольку Чан сказал, что он родом оттуда. Сам же старик приехал сюда из Бизерты. Много лет назад, в дни своей молодости, он занимался грабежами и воровством и не раз угонял скот с пастбищ Атласских гор. Теперь он постарел, одряхлел, стал слабым и немощным, и не на что ему было надеяться, кроме как на аллаха.
Господин Чан не случайно остановил свой выбор на этом человеке. Он знал, что старики спят мало и поэтому больше других видят и слышат, что происходит вокруг. Каждый, кто спускается сюда, неминуемо должен пройти по этой улице, и, если двое «египтян» действительно укрывались здесь, старик не мог не заметить их.
Поговорив немного с Чаном, старик налил стакан амбита и сказал:
— Хотя я всю жизнь был вором и разбойником, я правоверный мусульманин. Пророк запретил своим ученикам пить вино, но про амбит пророк ничего не сказал: ведь это же сок.
После того как старик выпил, Чану уже не составляло никакого труда выведать у него всю правду, и он узнал, что оба «египтянина» здесь. Они остановились в доме у одного человека, наполовину армянина, наполовину грека, который по всему Суэцкому каналу пользовался славой самого отъявленного негодяя. Он был предводителем шайки и вместе со своими людьми грабил моряков и пассажиров, останавливавшихся в Суэцком порту.
Старый араб ничего не скрывал: в этом квартале жили одни воры, и старик несомненно принял Чана за одного из них.
Распрощавшись со стариком у одной из винных лавок, Чан направился дальше. Он без особого труда разыскал дом, в котором жил полугрек-полуармянин. На двери не было ни молотка, ни звонка, и Чану пришлось постучать кулаком.
На стук вышел человек с огромными усами и обратился к Чану на незнакомом языке. В его грубом голосе звучала угроза.
— За мной гонится полиция, — тихо сказал Чан на ломаном английском языке.
— Какое мне до этого дело? — ответил тот, переходя на английский.
— Спрячь меня!
— Сколько у тебя денег? — с сомнением спросил хозяин.
— А тебе не все равно? У меня есть деньги, но сколько их и откуда они — мое личное дело, и тебя это вовсе не касается. Я прошу убежища, и, если ты укроешь меня здесь на одну ночь, я заплачу тебе за это пять рупий.
Хозяин вначале не соглашался, помня о двух постояльцах, с которыми он договорился никого не пускать сюда на ночлег, пока они будут здесь жить. Но потом он подумал, что пять рупий только за то, чтобы дать приют на одну ночь, — сумма не маленькая. К тому же двое чужеземцев, которые сейчас спали крепким сном, даже не узнают об этом. И хозяин решился. Он впустил Чана, закрыл за ним дверь и повесил на нее огромный замок, а ключ от него положил к себе в карман. Ни одно его движение не укрылось от наблюдательного Чана, который хорошо понимал, что малейшая оплошность может стоить ему жизни.
В первой комнате, куда они вошли, Чан увидел стол, на котором горел вставленный в горлышко бутылки маленький огарок свечи. В углу стояла хорошая широкая кровать, и на крюке, вбитом прямо в стену, висело пальто. Все здесь было покрыто толстым слоем пыли и грязи.
Хозяин взял свечу и провел Чана в соседнюю, проходную, комнатку, совершенно пустую — в ней не было ничего, кроме старой, рваной циновки, брошенной на пол.
— Вот твое место, — сказал хозяин. — Можешь переночевать здесь одну ночь, но только, будь добр, деньги вперед.
Господин Чан опустил руку в карман и ловким движением вытащил оттуда огромный нож. Хозяин посмотрел на нож, потом на Чана и вдруг понимающе улыбнулся. Чан протянул ему пять рупий. Он внимательно осмотрел каждую монету, подбрасывая ее на ладони, затем вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Чан остался в темноте — из первой комнаты свет едва пробивался в дверную щель. Он на цыпочках подошел к двери, которая вела в третью комнату, и приложил к ней ухо. Оттуда доносилось глубокое дыхание: люди, находившиеся там, спали крепким сном. Убедившись в том, что он не напрасно пришел сюда, Чан лег на циновку, закрыл глаза, и вскоре в его комнате раздался тихий, ровный храп. Так он пролежал довольно долго, потом открыл глаза — в первой комнате света не было. Значит, хозяин тоже уснул. Весь дом погрузился в непроглядную тьму. В комнате стояла такая духота, что трудно было дышать.
Чан осторожно приоткрыл дверь в первую комнату. Услышав громкий храп хозяина, он вернулся к себе, достал из кармана маленький фонарик и при свете его стал изучать дверь в третью комнату. Как он и предполагал, она была закрыта на замок.
У Чана были ловкие, как у фокусника, руки, и, когда он залез к хозяину в карман, тот даже не пошевельнулся во сне. Вытащив ключ, Чан на цыпочках подошел к нужной ему двери и начал осторожно отпирать замок. Он делал это очень медленно, чтобы не производить ни малейшего шума, потому что, разбудив спящих, он не только испортил бы все дело, но и, вполне возможно, погиб бы здесь сам. На то, чтобы справиться с замком и открыть дверь, у него ушло около десяти минут.
Войдя в комнату, в которой надеялся увидеть «египтян», Чан зажег фонарь и осмотрелся. Теперь он уже не сомневался в том, что нашел тех, кого искал. Оба беглеца лежали полуголыми прямо на земле, в разных концах комнаты. По внешнему виду они походили на коптов23. У одного были длинные волосы, подстриженные до ушей, другой же, старик, был совсем лысым. Тонкие губы, высокие скулы и острые, как у евреев, носы с широкими ноздрями делали их похожими друг на друга.
Чан не любил тратить время попусту. За те несколько секунд, что горел фонарик, он не только успел рассмотреть всю комнату и спящих «египтян», но и заметил, что старик спал на подушке, в то время как у второго ничего под головой не было.
Опустившись на колени, Чан вблизи увидел лицо старика и разглядел, что шрам, пересекавший его щеку от уха до рта, нанесен тупым оружием. Подушка, так заинтересовавшая Чана, оказалась куском грязной материи, обернутым вокруг какого-то предмета. Еще раз включив фонарик и предусмотрительно прикрыв его рукой, чтобы свет не падал в глаза старику, Чан стал более внимательно изучать предмет, лежавший у старика под головой. В тряпке было завернуто что-то тяжелое, не то камень, не то какое-то изделие из железа. И вдруг он понял, что это жук-скарабей!
Теперь Чан знал, что делать. Бесшумной походкой, которой могла бы позавидовать даже кошка, он прошел в первую комнату, где спал хозяин, и тихо отпер наружную дверь, чтобы потом, добыв амулет, как можно быстрее и без помех выбраться из этого дома.
И вдруг случилось то, о чем Чан не подумал. На улице было прохладнее, чем в доме, и, как только Чан приоткрыл дверь, струя свежего воздуха разбудила хозяина. Тот быстро вскочил с постели и выхватил из-за пояса нож. Чан хорошо знал, как действует на человека резкий свет, и, включив фонарь, направил яркий луч прямо в лицо бандита. Вытащив пистолет и держа его так, чтобы хозяин отчетливо видел перед собой только холодное дуло оружия, Чан приказал ему тихим, но твердым голосом:
— Молчи! Стоит тебе зашуметь, как я сразу же всажу в тебя пулю!
Хозяин ощупал карман.
— Ты украл у меня ключи, — сказал он.
— Тихо! — ответил Чан. — Делай так, как я велю, и тебе нечего будет бояться. Свои ключи ты получишь назад, но, если попытаешься хитрить, я прикончу тебя.
Как правило, негодяи не отличаются смелостью, и лицо хозяина выражало страх.
— Ты из полиции, — прошептал хозяин.
— Нет, я вор, такой же, как ты и те двое… Но мне некогда разговаривать с тобой. Сейчас же подними руки вверх и иди в последнюю комнату. Да помни, что у меня в руках пистолет! — приказал Чан.
Хозяин безмолвно подчинился. Он прошел впереди Чана в комнату, где двое «египтян» по-прежнему спали крепким, безмятежным сном.
Чан поставил фонарь на полку и приказал хозяину стать у противоположной стены с таким расчетом, чтобы луч света падал на его лицо.
— Только пошевельнись, и я пристрелю тебя. Знай, со мной шутки плохи, — шепотом предупредил его Чан.
Все, что делал он, было хорошо продумано и обосновано. Но, хотя Чан и был необыкновенным человеком, он имел, как и все, только две руки, а ему предстояло сейчас приподнять голову спящего и, вытащив из-под нее сверток, достать оттуда жука-скарабея; при этом он не должен был спускать глаз с хозяина, чтобы сразу же выстрелить в него, едва тот пошевелится: ведь стоило хозяину отскочить в темноту, как Чан уже не смог бы этого сделать.
Но выполнить все это оказалось не под силу даже такому человеку, как Чан, и мы должны удивляться не тому, что его постигла неудача, а его смелости и ловкости.
Едва Чан дотронулся до жука-скарабея, как старик повернулся во сне на другой бок и в тот же миг вскочил с громким криком, разбудившим его товарища.
Господин Чан быстро схватил жука и встал на ноги. Комната была погружена в темноту, и только луч от фонаря прорезал ее, как ослепительно сверкающий кинжал. С револьвером в одной руке и жуком-скарабеем в другой Чан начал отступать к двери.
В это время хозяин дома, увидев, что его постояльцы проснулись, бросился с протянутыми вперед руками к фонарю, чтобы захватить его, и в то же мгновение раздался выстрел. Если бы Чан захотел, он мог бы убить хозяина, потому что тот находился в полосе света, но он выстрелил в фонарь, — лампочка разлетелась на мелкие осколки, и в комнате наступила полная темнота.
Господин Чан успел выскочить на улицу и, положив жука на землю, быстро закрыл дверь на засов. Теперь его противники были надежно заперты в доме.
Чан бережно поднял скарабея. Хозяин в бешенстве колотил в дверь изнутри.
— Ключи ты найдешь у себя на столе! — громко крикнул Чан, удалился от дома, вытащил из кармана платок и вытер пот с лица.
«Да, дело сделано неплохо!» — сказал он сам себе и пошел дальше.
Старик араб по-прежнему сидел на пороге своего дома. Чан подошел к нему и спросил:
— Сколько еще до рассвета?
— Ты напрасно спрашиваешь меня об этом. У нас никогда не бывает солнца, и мы не знаем, когда оно заходит, когда восходит… Ла иллах иллалах мухаммад расуллалах! — забормотал старик молитву.
В порту, на свежем воздухе, Чан остановился и несколько раз глубоко вздохнул. На востоке виднелась розовая полоска, предвещавшая наступление утра. До восхода оставался еще час.
Господин Чан добрался до гостиницы, переоделся в свой обычный костюм из шерстяной фланели и зашел в мой номер, где, кроме меня, находился Дхандас, который не спал всю ночь, с нетерпением ожидая его возвращения. Знаменитый сыщик был, как всегда, спокоен и сдержан, и ничто не говорило о проведенной им бурной, полной смертельных опасностей ночи.
— Ну как, достали жука-скарабея? — кинулся к нему Дхандас.
В ответ на это господин Чан с невозмутимым видом, с каким обычно фокусник достает из рукава белую мышь, вытащил из-за спины амулет.
Глава VIII. ИЗ СУЭЦА В КАИР
На запрос капитана Дхирендры из правления компании пришел положительный ответ, и чуть свет, когда мы еще спали, Дхирендра отправился на корабль передавать дела капитану Браджраджу. Вскоре проснулись и мы. Умывшись и позавтракав, господин Чан, Дхандас и я тоже пошли в порт и поднялись на «Лотос». Чан осмотрел корабль, распрощался с нами и вернулся в город, а нам с Дхандасом предстояло упаковать наше имущество и отправить его багажом. Проследив за тем, чтобы все в срок было доставлено с корабля на железнодорожный вокзал, и получив в багажном отделении квитанции, мы вернулись около одиннадцати часов утра в гостиницу и встретились там с Дхирендрой, который к этому времени тоже освободился от дел.
Пообедав и немного отдохнув, мы поехали на вокзал и, к великому изумлению, встретили там господина Чана, который, по-видимому, поджидал тот же поезд, что и мы.
— Как, вы тоже едете в Каир? — спросил я.
— Да, у меня там очень важное дело, — ответил Чан и весело засмеялся.
Я был очень рад, что хоть до Каира мы пробудем вместе с этим необыкновенным человеком. Мы вчетвером заняли целое купе и, так как до отхода поезда оставалось еще много времени, вышли прогуляться по платформе. Вдруг Чан положил свою руку мне на плечо и тихо сказал:
— Профессор, он будет преследовать вас до Каира, он будет неотступно следовать за вами до верховьев Нила, и, даже если вы заберетесь на край света, вам все равно не избавиться от него. Мне не больше вашего известно, кто он, но я знаю твердо, что он ни во что не ставит вашу жизнь и не остановится ни перед чем, чтобы завладеть жуком-скарабеем.
— Почему вы говорите об этом сейчас? — спросил я.
— А вы ничего не заметили? Ну что ж, в таком случае посмотрите, кто наблюдает за вами из зала ожидания.
Я взглянул туда и увидел старика, которого встретил на «Лотосе». Я от природы трусливый человек, и сердце у меня задрожало от страха. Я схватил Чана за руку и стал его умолять:
— Господин Чан, не могли бы вы отправиться вместе с нами в эту экспедицию? Мы были бы так признательны вам за это! Я считал бы себя в полной безопасности, если бы знал, что с нами неразлучно будут двое таких людей, как вы, господин Чан, и капитан Дхирендра. Пожалуйста, поедемте с нами!
На лице знаменитого китайского сыщика появилась загадочная улыбка.
— Профессор, я давно ждал этого предложения, — мягко ответил он.
Лишь на следующее утро я решился рассказать Дхандасу, что уговорил господина Чана сопровождать нас в путешествии; он вышел из себя и в гневе наговорил столько, что я всего и не припомню. Увидев, что на меня это не произвело ни малейшего впечатления, Дхандас начал меня убеждать. Суть его рассуждений сводилась к тому, что для экспедиции вполне достаточно было двоих — его и меня, — я же настоял на том, чтобы включить в состав экспедиции капитана Дхирендру, а теперь посмел взять в путешествие еще одного человека, даже не спросив у него согласия.
Я предвидел такую реакцию со стороны Дхандаса, но сдаваться не собирался. Я решил, что возьму на себя все расходы, связанные с поездкой Чана, во сколько бы мне это ни обошлось: ведь подумать только, какое счастье что человек таких дарований и такой железной воли решил отправиться вместе с нами в полное опасностей путешествие.
Наконец Дхандасу пришлось смириться с тем, что состав нашей экспедиции увеличился. Его поведение не было для меня неожиданным, и я вскоре забыл о столкновении с ним, тем более что капитан Дхирендра с радостью приветствовал решение господина Чана сопровождать нас до конца, а это было для меня куда важнее.
Дхирендра от души смеялся над глупостью и алчностью Дхандаса, когда я рассказал ему о нашем столкновении. Он издали долго и внимательно смотрел на Дхандаса и, как только увидел, что тот заметил его взгляд, запел как ни в чем не бывало.
Но это все, как я уже сказал, случилось на следующий день. Вернемся же ко дню отъезда из Каира.
Через два часа после отхода поезда я уже спал крепким сном и лишь спустя много дней узнал об интересном разговоре, который состоялся в тот день между капитаном Дхирендрой и господином Чаном.
Взяв у Дхирендры сигару и закурив, господин Чан сказал:
— Я ждал, что профессор сам предложит мне поехать с вами, и так оно и случилось. Вам, наверное, интересно знать, что я думаю об этом путешествии, о жуке-скарабее и сокровищнице Серафиса, а также о господине профессоре и его товарище? Что ж, капитан, я и сам хочу рассказать вам об этом, тем более что, по-видимому, наше с вами мнение по этому вопросу совпадает.
— Да, мне действительно очень хотелось бы знать ваше мнение. Бедняга профессор простой, бесхитростный человек. Он хорошо знает людей древности, их обычаи и законы, их религию и богов, но совершенно не знаком с современной жизнью. И, по правде говоря, он никогда не вернулся бы назад, если бы отправился в Центральную Африку с одним Дхандасом Джаухри, — ответил Дхирендра.
Господин Чан засмеялся и закивал головой в знак согласия.
— Вы совершенно правы, — заметил он. — Что же касается самого путешествия, то, несмотря на кажущуюся фантастичность всего этого, я считаю вполне реальным существование забытой и оторванной от всего мира маленькой страны, поскольку мы имеем неоспоримые доказательства, говорящие в пользу этого.
— По-вашему, город Митни-Хапи существует на самом деле? — спросил Дхирендра.
— Да.
— А что вы думаете о Дхандасе?
— О, он, кажется, отъявленный мерзавец. Хотя я не знаю всех его намерений, я убежден, что они не могут быть честными и порядочными.
— Главная цель нашей экспедиции — Митни-Хапи, если только он действительно существует. И самое большое мое желание — увидеть его своими глазами, — сказал Дхирендра.
— А мне бы еще хотелось увидеть Дхандаса в железных наручниках, — пошутил Чан.
Они крепко пожали друг другу руки.
— Я немало слышал о вас, друг Чан, и читал о ваших удивительных подвигах, — сказал Дхирендра, — но никогда не думал, что встречусь с вами. И вдруг мы вместе отправляемся в необыкновенное путешествие! В детстве я не раз молил бога Шиву, чтобы он провел меня в мир чудес, и вот, кажется, он наконец услышал мою просьбу, и я увижу самые необычайные вещи.
Чан так заразительно и громко смеялся, что у него на глазах выступили слезы. Вытирая платком глаза, он сказал:
— Мы разбудим эту страну ото сна и укажем ей путь к прогрессу!
Пообедав и немного отдохнув, мы поехали на вокзал и, к великому изумлению, встретили там господина Чана, который, по-видимому, поджидал тот же поезд, что и мы.
— Как, вы тоже едете в Каир? — спросил я.
— Да, у меня там очень важное дело, — ответил Чан и весело засмеялся.
Я был очень рад, что хоть до Каира мы пробудем вместе с этим необыкновенным человеком. Мы вчетвером заняли целое купе и, так как до отхода поезда оставалось еще много времени, вышли прогуляться по платформе. Вдруг Чан положил свою руку мне на плечо и тихо сказал:
— Профессор, он будет преследовать вас до Каира, он будет неотступно следовать за вами до верховьев Нила, и, даже если вы заберетесь на край света, вам все равно не избавиться от него. Мне не больше вашего известно, кто он, но я знаю твердо, что он ни во что не ставит вашу жизнь и не остановится ни перед чем, чтобы завладеть жуком-скарабеем.
— Почему вы говорите об этом сейчас? — спросил я.
— А вы ничего не заметили? Ну что ж, в таком случае посмотрите, кто наблюдает за вами из зала ожидания.
Я взглянул туда и увидел старика, которого встретил на «Лотосе». Я от природы трусливый человек, и сердце у меня задрожало от страха. Я схватил Чана за руку и стал его умолять:
— Господин Чан, не могли бы вы отправиться вместе с нами в эту экспедицию? Мы были бы так признательны вам за это! Я считал бы себя в полной безопасности, если бы знал, что с нами неразлучно будут двое таких людей, как вы, господин Чан, и капитан Дхирендра. Пожалуйста, поедемте с нами!
На лице знаменитого китайского сыщика появилась загадочная улыбка.
— Профессор, я давно ждал этого предложения, — мягко ответил он.
Лишь на следующее утро я решился рассказать Дхандасу, что уговорил господина Чана сопровождать нас в путешествии; он вышел из себя и в гневе наговорил столько, что я всего и не припомню. Увидев, что на меня это не произвело ни малейшего впечатления, Дхандас начал меня убеждать. Суть его рассуждений сводилась к тому, что для экспедиции вполне достаточно было двоих — его и меня, — я же настоял на том, чтобы включить в состав экспедиции капитана Дхирендру, а теперь посмел взять в путешествие еще одного человека, даже не спросив у него согласия.
Я предвидел такую реакцию со стороны Дхандаса, но сдаваться не собирался. Я решил, что возьму на себя все расходы, связанные с поездкой Чана, во сколько бы мне это ни обошлось: ведь подумать только, какое счастье что человек таких дарований и такой железной воли решил отправиться вместе с нами в полное опасностей путешествие.
Наконец Дхандасу пришлось смириться с тем, что состав нашей экспедиции увеличился. Его поведение не было для меня неожиданным, и я вскоре забыл о столкновении с ним, тем более что капитан Дхирендра с радостью приветствовал решение господина Чана сопровождать нас до конца, а это было для меня куда важнее.
Дхирендра от души смеялся над глупостью и алчностью Дхандаса, когда я рассказал ему о нашем столкновении. Он издали долго и внимательно смотрел на Дхандаса и, как только увидел, что тот заметил его взгляд, запел как ни в чем не бывало.
Но это все, как я уже сказал, случилось на следующий день. Вернемся же ко дню отъезда из Каира.
Через два часа после отхода поезда я уже спал крепким сном и лишь спустя много дней узнал об интересном разговоре, который состоялся в тот день между капитаном Дхирендрой и господином Чаном.
Взяв у Дхирендры сигару и закурив, господин Чан сказал:
— Я ждал, что профессор сам предложит мне поехать с вами, и так оно и случилось. Вам, наверное, интересно знать, что я думаю об этом путешествии, о жуке-скарабее и сокровищнице Серафиса, а также о господине профессоре и его товарище? Что ж, капитан, я и сам хочу рассказать вам об этом, тем более что, по-видимому, наше с вами мнение по этому вопросу совпадает.
— Да, мне действительно очень хотелось бы знать ваше мнение. Бедняга профессор простой, бесхитростный человек. Он хорошо знает людей древности, их обычаи и законы, их религию и богов, но совершенно не знаком с современной жизнью. И, по правде говоря, он никогда не вернулся бы назад, если бы отправился в Центральную Африку с одним Дхандасом Джаухри, — ответил Дхирендра.
Господин Чан засмеялся и закивал головой в знак согласия.
— Вы совершенно правы, — заметил он. — Что же касается самого путешествия, то, несмотря на кажущуюся фантастичность всего этого, я считаю вполне реальным существование забытой и оторванной от всего мира маленькой страны, поскольку мы имеем неоспоримые доказательства, говорящие в пользу этого.
— По-вашему, город Митни-Хапи существует на самом деле? — спросил Дхирендра.
— Да.
— А что вы думаете о Дхандасе?
— О, он, кажется, отъявленный мерзавец. Хотя я не знаю всех его намерений, я убежден, что они не могут быть честными и порядочными.
— Главная цель нашей экспедиции — Митни-Хапи, если только он действительно существует. И самое большое мое желание — увидеть его своими глазами, — сказал Дхирендра.
— А мне бы еще хотелось увидеть Дхандаса в железных наручниках, — пошутил Чан.
Они крепко пожали друг другу руки.
— Я немало слышал о вас, друг Чан, и читал о ваших удивительных подвигах, — сказал Дхирендра, — но никогда не думал, что встречусь с вами. И вдруг мы вместе отправляемся в необыкновенное путешествие! В детстве я не раз молил бога Шиву, чтобы он провел меня в мир чудес, и вот, кажется, он наконец услышал мою просьбу, и я увижу самые необычайные вещи.
Чан так заразительно и громко смеялся, что у него на глазах выступили слезы. Вытирая платком глаза, он сказал:
— Мы разбудим эту страну ото сна и укажем ей путь к прогрессу!
Глава IX. ОТ КАИРА ДО ИГОЛЬНОЙ ГОРЫ
Мы потратили в Каире около трех недель на то, чтобы закончить все приготовления к путешествию. И вот наконец в сопровождении носильщиков — арабов и суданцев — мы плывем по Нилу на широкой плоскодонной лодке.
Подобно тому как в ведическую эпоху берега священной реки Сарасвати служили для индийских отшельников местом отправления религиозных обрядов, священные берега Нила с незапамятных времен являлись средоточием духовной и общественной жизни древних египтян. До сих пор Нил называют душой Египта. Мне трудно найти слова, чтобы описать красоту этого египетского Ганга. Тот, кому ни разу не приходилось любоваться берегами Нила, многое потерял, так как это одно из самых удивительных и бесподобных зрелищ в мире. Склонившиеся над водой финиковые пальмы казались нам прекрасным садом. Инжирные деревья, раскинув над горячим песком свои густые кроны, звали нас отдохнуть в желанной тени. То на одном, то на другом берегу виднелись памятники древней культуры: полуразвалившийся храм, стены раскопанного древнего города, огромный сфинкс, пирамида или колонна. А вокруг простиралась бескрайная пустыня, и лишь изредка вдали, как мираж, зеленело пятно оазиса. Мы видели караваны верблюдов, степенно шагавших друг за другом по сыпучему песку. Багровый закат, полное волшебства небо над пустыней во время захода солнца, яркие звезды над головой — разве можно забыть все это?
Иногда страшные голые скалы так близко подступали друг к другу с обеих сторон реки, что казалось, будто они задались целью раздавить нас. Стоило только подойти к этим скалам, как нас тотчас же окружала бурлящая, ревущая в бешенстве вода. Не раз наш путь преграждали пороги, которые старались помешать нам проникнуть в глубь Африки, в дышащие зноем верховья Нила.
Да, это было удивительное путешествие, и редко кому выпадает на долю такое счастье, какое выпало нам.
В Хартуме капитан Дхирендра достал две небольшие лодки, на которых нам предстояло плыть дальше уже по реке Собат и ее притокам.
Мы заранее продумали весь маршрут и знали, что наш путь до деревни Аджак не представит особого труда. Но дальше начиналась область, куда еще ни разу не ступала нога путешественника. На карте Шивнатха Джаухри была обозначена деревня Нивак, перед которой низвергался водопад. За деревней в реку Собат с юго-запада впадал безымянный приток, русло которого километров через шестьдесят поворачивало под прямым углом на юго-восток.
У излучины реки мы должны увидеть Игольную гору, о которой Шивнатх упоминает в одной из своих записных книжек. Именно отсюда начинается переход через пустыню, и мы единодушно решили, что от этого места пашу экспедицию возглавит капитан Дхирендра, а мы под его руководством подготовим все необходимое.
Капитан Дхирендра выбирал места для стоянок и взял на себя все заботы по приготовлению пищи. Он вставал самым первым и ложился спать позже всех.
Дхандас тоже трудился в поте лица. Когда надо было преодолеть быстрое течение, он вместе с носильщиками брался за веревку и тянул за собой лодку.
Даже я и то старался изо всех сил, но был так слаб физически, что от меня было мало проку. К тому же, насколько мне помнится, я начал ощущать усталость еще до того, как мы достигли устья Собата, а на третий день после того, как мы вошли в реку, у меня началась лихорадка, и я был вынужден принимать хинин.
Что же касается господина Чана, то он целыми днями спал, не обращая внимания на палящие лучи солнца. Я заметил в этом незаурядном человеке еще одно удивительное свойство — засыпать тогда, когда он считает это нужным. Бывали дни, когда он ничего не делал, только спал, хотя в другое время он мог трудиться подряд несколько суток не смыкая глаз. Сан Чан говорил нам по этому поводу не раз: «Зачем спать, когда есть работа?», или же: «Отчего бы не поспать, если нечего делать?» Теоретически это высказывание Чана, возможно, правильно, но для простого смертного невыполнимо. Эта способность Чана спать и бодрствовать по целым суткам прежде всего объяснялась его необыкновенным здоровьем и выносливостью.
Я не хочу утомлять вас подробным описанием нашего путешествия по рекам и остановлюсь лишь на самом интересном.
Мы находились в Экваториальной Африке, в нескольких тысячах километров от Каира. Река стремительно неслась мимо берегов, покрытых скудной растительностью. В полдень солнце стояло прямо над головой и палило так сильно, словно задумало испепелить все живое. До песка нельзя было дотронуться. И такая жара держалась до глубокой ночи, а от захода и до восхода солнца нас донимали комары и москиты, и по утрам мы вставали с опухшими лицами. Впрочем, Чана все это мало трогало: он лишь подсмеивался над нами, сидя на носу лодки.
Подобно тому как в ведическую эпоху берега священной реки Сарасвати служили для индийских отшельников местом отправления религиозных обрядов, священные берега Нила с незапамятных времен являлись средоточием духовной и общественной жизни древних египтян. До сих пор Нил называют душой Египта. Мне трудно найти слова, чтобы описать красоту этого египетского Ганга. Тот, кому ни разу не приходилось любоваться берегами Нила, многое потерял, так как это одно из самых удивительных и бесподобных зрелищ в мире. Склонившиеся над водой финиковые пальмы казались нам прекрасным садом. Инжирные деревья, раскинув над горячим песком свои густые кроны, звали нас отдохнуть в желанной тени. То на одном, то на другом берегу виднелись памятники древней культуры: полуразвалившийся храм, стены раскопанного древнего города, огромный сфинкс, пирамида или колонна. А вокруг простиралась бескрайная пустыня, и лишь изредка вдали, как мираж, зеленело пятно оазиса. Мы видели караваны верблюдов, степенно шагавших друг за другом по сыпучему песку. Багровый закат, полное волшебства небо над пустыней во время захода солнца, яркие звезды над головой — разве можно забыть все это?
Иногда страшные голые скалы так близко подступали друг к другу с обеих сторон реки, что казалось, будто они задались целью раздавить нас. Стоило только подойти к этим скалам, как нас тотчас же окружала бурлящая, ревущая в бешенстве вода. Не раз наш путь преграждали пороги, которые старались помешать нам проникнуть в глубь Африки, в дышащие зноем верховья Нила.
Да, это было удивительное путешествие, и редко кому выпадает на долю такое счастье, какое выпало нам.
В Хартуме капитан Дхирендра достал две небольшие лодки, на которых нам предстояло плыть дальше уже по реке Собат и ее притокам.
Мы заранее продумали весь маршрут и знали, что наш путь до деревни Аджак не представит особого труда. Но дальше начиналась область, куда еще ни разу не ступала нога путешественника. На карте Шивнатха Джаухри была обозначена деревня Нивак, перед которой низвергался водопад. За деревней в реку Собат с юго-запада впадал безымянный приток, русло которого километров через шестьдесят поворачивало под прямым углом на юго-восток.
У излучины реки мы должны увидеть Игольную гору, о которой Шивнатх упоминает в одной из своих записных книжек. Именно отсюда начинается переход через пустыню, и мы единодушно решили, что от этого места пашу экспедицию возглавит капитан Дхирендра, а мы под его руководством подготовим все необходимое.
Капитан Дхирендра выбирал места для стоянок и взял на себя все заботы по приготовлению пищи. Он вставал самым первым и ложился спать позже всех.
Дхандас тоже трудился в поте лица. Когда надо было преодолеть быстрое течение, он вместе с носильщиками брался за веревку и тянул за собой лодку.
Даже я и то старался изо всех сил, но был так слаб физически, что от меня было мало проку. К тому же, насколько мне помнится, я начал ощущать усталость еще до того, как мы достигли устья Собата, а на третий день после того, как мы вошли в реку, у меня началась лихорадка, и я был вынужден принимать хинин.
Что же касается господина Чана, то он целыми днями спал, не обращая внимания на палящие лучи солнца. Я заметил в этом незаурядном человеке еще одно удивительное свойство — засыпать тогда, когда он считает это нужным. Бывали дни, когда он ничего не делал, только спал, хотя в другое время он мог трудиться подряд несколько суток не смыкая глаз. Сан Чан говорил нам по этому поводу не раз: «Зачем спать, когда есть работа?», или же: «Отчего бы не поспать, если нечего делать?» Теоретически это высказывание Чана, возможно, правильно, но для простого смертного невыполнимо. Эта способность Чана спать и бодрствовать по целым суткам прежде всего объяснялась его необыкновенным здоровьем и выносливостью.
Я не хочу утомлять вас подробным описанием нашего путешествия по рекам и остановлюсь лишь на самом интересном.
Мы находились в Экваториальной Африке, в нескольких тысячах километров от Каира. Река стремительно неслась мимо берегов, покрытых скудной растительностью. В полдень солнце стояло прямо над головой и палило так сильно, словно задумало испепелить все живое. До песка нельзя было дотронуться. И такая жара держалась до глубокой ночи, а от захода и до восхода солнца нас донимали комары и москиты, и по утрам мы вставали с опухшими лицами. Впрочем, Чана все это мало трогало: он лишь подсмеивался над нами, сидя на носу лодки.