Страница:
Петр Фурцев столько лет занимался убийствами, что, когда ему говорили,
что объект приближается, до того, как он успевал подготовиться, он не
возражал. Он мог уничтожить объект голыми зубами прямо на улице Ханоя. Зубы
он тренировал на быках и заставлял своих подчиненных делать то же самое.
Их называли "Кровавыми мордами", но редко говорили это им в лицо. На
одной из тренировочных баз в Белоруссии какой-то офицер сделал это.
Фурцев лично загрыз того офицера. Он прикончил его прямо в столовой, и
держа его глотку в зубах, обошел все столики.
Никто не вякнул. Никто не убежал. Фурцев стоял и ждал, что его
арестуют, допросят, а потом повесят. Ему было наплевать. Наконец у одного из
офицеров хватило выдержки тихо подняться и выйти. Когда ушли остальные, он
выплюнул глотку на пол. Вскоре в столовую вбежали вооруженные солдаты и
окружили его. Он плевался в них кровью загрызенного офицера.
Когда Фурцева выводили из столовой, его отряд приветствовал его
аплодисментами. Это был величайший момент в его жизни. Он был готов
встретить смерть.
Трибунал заседал на следующий день, казнь была назначена через неделю.
Мнения разделились. Кто-то требовал повешения. Другие говорили, что он
заслужил расстрел.
То, что он должен умереть, было решено единодушно.
Петр Фурцев выслушал приговор с высоко поднятой головой. Он чувствовал
облегчение, его уже ничто не волновало. Стыд от того, что он обучался тому,
чего так и не использовал, прошел. Все закончится петлей или пулей.
Председатель трибунала зачитывал решение медленно, то и дело поправляя
очки. Остальные офицеры сидели с непроницаемыми лицами.
Только через двадцать минут Фурцев понял, что к смерти его не
приговорили.
-- Трибунал приговаривает вас и ваш отряд к коллективному наказанию. Вы
пройдете сто километров по зимней сибирской тайге, имея с собой для защиты
лишь ножи. У вас будет минимум одежды. У вас не будет ни спичек, ни
продовольствия, ни воды.
-- Что? -- переспросил Фурцев.
Он не верил своим ушам. Армия никогда бы не позволила непокорному
офицеру остаться в живых. В армии самое главное было не выделяться.
Прокусить горло своему товарищу значило выделиться самым неподобающим
образом.
И вдруг такое странное наказание. Почему должен страдать его отряд? Он
извинился перед своими людьми. Делал он это впервые в жизни.
Перед тем, как он поступил в карательный отряд, его спросили, почему он
никогда ни перед кем не извинялся.
-- Признавая, что ты неправ, ты признаешь собственную слабость. А
больше всего на свете я боюсь слабости.
Тогда в его личном деле появилась запись: "не допускать к ядерному
оружию и не давать дипломатических поручений".
Это Фурцева не волновало. Он никогда не встречал заслуживающего
малейшего уважения офицера-ракетчика. Все они были на редкость флегматичны,
никому из них не приходило в голову самостоятельных идей. Не было в них
жажды жизни. Или смерти.
Но из-за его поступка неминуемо должен был погибнуть кто-то из его
людей, ведь не всем удастся пройти сто километров по сибирскому морозу. А
это была вина не его отряда. Это была его вина.
Так что он собрал их вместе и рассказал про наказание. Тут и настало
время приносить извинения.
-- И, поскольку это моя вина, я говорю вам, что... Слов извинения он
произнести не мог. Вместо этого он протянул свой пистолет сержанту.
-- Можешь пристрелить меня, если хочешь. Сержант отступил в сторону и
отдал честь. Весь отряд встал по стойке "смирно" и отдал честь. Потом они
все зааплодировали.
-- Лучше умереть с "кровавыми мордами", чем быть писарями в Красной
Армии, -- сказал сержант.
У них у всех были схожие психологические портреты. Что-то в них было
очень по душе Петру Фурцеву. Но с той минуты это стало любовью.
Во время перехода погибла почти половина людей. Они охотились с ножами,
жгли все, что могли, чтобы согреться, делали одежду из лапника и из тряпок,
которые находили. Они даже набрели на заблудившийся отряд милиции. Отряда
этого больше никто не видел, но свою одежду они почему-то передали "кровавым
мордам".
Когда поход был закончен, "кровавые морды" Фурцева стали лучшим
карательным отрядом в Красной Армии. Любой из них был готов умереть за него.
Все они считали себя лучшими в мире убийцами и сгорали от желания
испробовать себя в деле, будучи готовыми сразиться с превосходящими их раз в
десять силами противника.
Но в довершение наказания они были посланы на отдаленную базу, подальше
от остальной армии. Приговор был бессрочным. "Кровавые морды" приняли это с
достоинством.
Самым тяжелым для них было отсутствие настоящей работы. Их не
использовали даже при вторжении в Афганистан. Правительства всего мира
использовали своих убийц, а отряд Фурцева так и прозябал на своей базе.
Их командиру сказали, что так и было задумано. Говорил ему это один из
тех гладколицых офицеров, который считал, что нож нужен для открывания
консервов, а ружья носят на парадах.
Стратегия Советского Союза заключалась в том, чтобы для убийств
использовать представителей дружественных стран. Это снимало с Родины-матери
ответственность за терроризм и избавляло вождей мирового коммунизма от
позора. Для грязной работы у них были болгары и другие братья из Восточной
Европы. Кого волновал попавшийся болгарин, пока Россия оставалась столпом
социалистической морали?
Его отряд приберегали на крайний случай. Тогда-то Фурцев и прослышал
про то, что стратегию государства направляет старик-фельдмаршал, известный
еще со времен революции. Этот старик -- он слышал, как его называли
"Великим" -- и придумал ему наказание.
Если бы командиру "кровавых морд" объяснили ход мыслей Великого
Земятина, он бы все равно не понял. Он и не должен был понимать. Поэтому
именно Фурцева послали в Ханой убивать американца-одиночку, а офицер КГБ за
ним должен был наблюдать.
Когда слухи о том, что натворил Фурцев в офицерской столовой, дошли до
Земятина, он вскользь поинтересовался, что собираются делать с этим
человеком.
Правда, он не сказал "человек". Он назвал его взбесившимся скотом.
-- Естественно, избавиться от него, -- сказали Земятину.
-- Вы хорошо подумали? -- спросил Земятин.
-- Взбесившемуся зверю в армии не место, -- ответили Земятину.
-- Этот человек каратель, так? Его отряд обучали, как коммандос --
ножи, веревки и тому подобные штуки, -- сказал Земятин. По тому, как он
подчеркнул слово "штуки", было ясно, что у него есть своя точка зрения.
-- Да.
-- А для такой работы кто нам нужен, как не зверь? Кого вы собирались
этому обучать?
-- Мы хотели бы найти того, из кого получился бы хороший солдат.
-- То есть того, кто не причинял бы беспокойства? Кто мог бы
сработаться с другими?
-- Разумеется. А что еще требуется от солдата? Он должен действовать,
как все. Иначе не будет армии, а будет неуправляемая толпа.
-- Солдаты участвуют в парадах, солдаты сдаются, и иногда солдаты берут
в руки ружье. Я знаю солдат. Этот человек, Фурцев, грязный убийца, но порой
именно это нам и нужно. Так что достаточно убрать его из армии, но сделать
его настоящим героем для его отряда безумцев.
Тогда и было придумано "наказание" в виде стокилометрового перехода по
зимней сибирской тайге. Трудности только сплотили отряд.
Когда командир "кровавых морд" узнал, что для его отряда наконец
нашлось дело, он жалел только об одном -- что их направляют против одного
человека. Он хотел сразиться с сотнями. Он хотел, чтобы противников было в
десять раз больше, чем их. Люди в его отряде умели перегрызать зверям горло.
Они могли с ножом ходить на белок и из пистолета попадать птице в глаз.
-- Мы хотим боя, -- сказал Фурцев.
-- Этого будет предостаточно, -- ответил ему офицер КГБ, пухлогубый и
гладколицый.
Ему достался один человек.
И за этим человеком даже не надо было охотиться, он сам шел ему в руки.
Один-единственный человек на пустынной ханойской улице.
Больше того, от командира "кровавых морд" потребовали, чтобы он описал
несколько способов убийства и пообещал, что применит их все. Полковник Иван
Иванович решил заснять все на пленку, утвердив тем самым Фурцева во мнении,
что матушкой-Россией правят психи. Сначала они отказывались его
использовать, чтобы иметь возможность валить все на союзников, а теперь они
снимали о нем кино и делали подробные записи.
Предполагалось, что трое будут с ножами, за ними -- люди с пистолетами,
прикрытые снайперами на крышах, несколько человек с гранатами, а за ними
команда еще из троих. Человек из КГБ все это записал.
-- Вы что, действительно думаете, что один человек укроется от троих
моих парней с ножами? -- спросил Фурцев. Он надеялся хотя бы на небольшую
войну с вьетнамцами и на то, что им придется пробиваться из Ханоя с боем.
Полковник Иванович понимал, что на уме у командира что-то в этом роде.
И от этого нервничал. Он не знал, напугает ли Фурцев американца, но его
самого командир "кровавых морд" точно приводил в ужас.
-- Он идет прямо к нам. Нам даже не придется его ловить, -- сказал
Фурцев.
-- Объект захватил инициативу, -- сказал полковник Иванович в микрофон.
Его слова еще и застенографировали.
Люди с ножами вышли первыми.
Римо видел, как они приближаются. Они были здоровыми и хорошо
двигались.
-- Ой! Они собираются на нас напасть! -- закричала Кэти.
Она думала, что нападать будет Римо. Внезапно она почувствовала себя
такой одинокой в этой странной коммунистической столице. А человек, от
которого она ждала великолепных убийств, вдруг сошел с ума. Он засвистел.
Римо любил посвистеть за работой. Не известные мелодии, а что-то, что
соответствовало ритму его тела. Одной из проблем с этими тремя было то, что
они никак не могли скоординировать движения. Поэтому, схватив первого из них
за руку, он вынужден был размахивать им, как молотом. Размах был хороший, и
он направил удар второму в глаз, потом раскачал еще разок и заехал третьему
в живот.
Первый пригодился и для тех, кто вышел с пистолетами, правда, ноги у
него к тому времени оторвались. Кэти не успела вскрикнуть от удовольствия, а
Римо уже прошел сквозь второй заслон и лез по стенам к снайперам. Снайперы
справедливо удивились, когда их цель оказалась так близко, но очень быстро
удивляться перестали, потому что удивляться им было нечем.
Полковник Иванович рассказал об основных событиях в микрофон. Каждый
смертельный удар грохотал по всему зданию, и вот на сцену вышли люди с
гранатами. Командир помчался на поле боя, а Иванович приказал оператору
сворачиваться, и всем немедленно покинуть помещение.
Командир не хотел, чтобы этого человека убили, он мечтал сам
разделаться с ним и бросился на него, оскалив зубы.
Римо увидел, что к нему спешит человек с открытым ртом. Человеку явно
была нужна помощь, и Римо ее оказал. Он дал ему проскочить, а потом ударом
сзади по шее заставил шейный позвонок вылететь у Фурцева изо рта.
Очевидно, этот человек собирался прокусить ему глотку. Чиун
предупреждал его, что один такой идиот обязательно найдется.
Римо никак не мог понять, как можно так подставляться. Чиун объяснил,
что такие глупцы встречаются только среди белых. Этот человек был белым.
Римо обезопасил себя от гранат, запихав их в глотки метателям. Потом он
прошелся по зданию в поисках кого-нибудь, кто мог знать про флюорокарбоновый
луч.
А снаружи теряла голову Кэти.
-- Я люблю тебя, Римо! -- кричала она. -- Я люблю тебя!
Иван Иванович промчался мимо хохочущей женщины вместе с оператором и
стенографистом. В какое-то мгновение он подумал, не схватить ли ее, но, судя
по шуму, доносившемуся из здания, тогда он вряд ли выбрался бы из Ханоя
живым.
А он собирался выбраться из Ханоя живым. Он остановился только для
того, чтобы оглядеть размер урона, нанесенного американцем-одиночкой. Весь
отряд "кровавых морд" был разнесен в капусту. Судя по донесениям ханойских
органов безопасности, американец вошел в раж и продолжал убивать.
Полковник Иванович понял, что спровоцировал серьезный международный
инцидент, усложнил отношения между двумя дружественными странами и, не сумев
остановить американца, навлек на столицу смертоносную чуму. Долго еще
вьетнамские полицейские искали страшного убийцу, трясясь при одной мысли о
том, что могут его обнаружить. Что же делать?
Когда полковник Иванович с оператором и стенографистом прибыли в
Москву, в Кремль уже поступила жалоба с подробным описанием нанесенного
ущерба.
Алексей Земятин выслушал всех и в разговоре с трясущимся от ужаса
полковником Ивановичем сказал:
-- Хорошо. Наконец хоть что-то прошло по плану.
Этот человек использовал другого в качестве кнута. Это видели все.
-- Он использует его как кнут, -- произнес кто-то в темноте.
-- Да нет, -- ответил другой.
-- Перемотай назад. Посмотришь сам. Он им размахивает, клянусь.
На экране снова был тот же кадр.
-- Кто это? Кто этот человек? Этот кадр смонтирован?
Пленка снова пошла. Из-за деревьев появился силуэт одинокого человека.
Деревья вокруг него были голыми и черными. Человек был безоружен. Сам фильм
казался удивительно спокойным. Все зрители без исключения видели в своей
жизни картинки, напоминавшие эту. Как если бы высокий атлет шел на
международные соревнования, а его тренеры позволили бы снять его для фильма.
Скорость пленки была в десять раз быстрее обычного. И хотя невозможно было
увидеть летящую пулю, можно было заметить ее пересекающее экран движение.
-- Надо смотреть еще раз? -- раздался голос из темноты.
-- Или будем смотреть это, или увидим, как рушатся наши города, как
наши фермы приходят в упадок, и начинается резня, которую не переживет
никто, -- сказал голос постарше.
-- Это выглядит чудовищно кроваво, -- откликнулся первый голос.
-- Почему мы должны смотреть этот фильм? У нас что, нет коммандос?
Специалистов по дзюдо?
При этих словах наступила тишина, длившаяся до тех пор, пока фильм не
пошел снова. В комнате ощущалось напряжение, словно воздух не проникал в
нее. Становилось трудно дышать. Пахло свежим линолеумом и старыми окурками.
Окон не было, и никто из присутствовавших не знал, в какой точке Москвы он
находится. Им сказали, что требуется их присутствие. Они были отобраны из
разных стран, принадлежавших социалистическому блоку. Их привезли, чтобы они
посмотрели этот фильм. И как же они были удивлены, когда в их руках
оказалась секретная информация.
-- Ни военные, ни разведчики из КГБ, никто не смог определить, что это.
-- Когда был снят этот фильм?
-- Два дня назад.
-- Вы уверены, что это происходило в действительности? Вам, наверное,
известно, что они иногда снимают боевики с каскадерами и таким образом
подделывают все это. Техника монтажа в этих боевиках бывает удивительна.
-- Это снято в Ханое. Я был там вместе с оператором. Я видел все своими
глазами.
-- Извините, товарищ.
-- Извиняться не за что. Вы здесь, потому что мы не знаем, что это
такое. Никто из видевших этот фильм не может ничего объяснить. Задавайте
вопросы.
-- Я могу говорить только за себя, но я никогда никого не убивал. Я
спортивный тренер, гимнаст. Я повстречал здесь и других лидеров
международного спорта. Тренеры по бегу. Тренеры по тяжелой атлетике. Тренеры
по плаванию. Что мы все здесь делаем? Почему мы?
-- Потому что ни один из нас не смог определить, что мы смотрели. Это
не таэквандо или дзюдо, или ниндзя, или карате и не любая другая техника
рукопашного боя. Расскажите нам, что видите вы.
-- Я вижу то, чего не видел никогда раньше.
-- Посмотрите еще раз.
Фильм пошел снова, и высокий мужчина схватил другого, державшего нож,
за кисть и взмахнул им как кнутом. Человек двигался с такой грацией! Вдруг
тренеры осознали, что они не в состоянии понять, как он двигается, потому
что узнают лишь малую часть движений на экране.
-- Посмотрите, как он держит равновесие, -- сказал тренер по
гимнастике. -- Прекрасно! Я могу учить и учить этому, а научится лишь один
из многих. Но это будет не то, что мы видим сейчас.
-- Концентрация, -- отметил тренер по тяжелой атлетике.
-- Экономия времени, -- сказал инструктор, сломавший господство Запада
в области прыжков с шестом.
Кто-то спросил, не машина ли это? Ему ответили, что нет. Машина могла
быть такой же сильной, но у нее не могло быть способности выносить
математически точное решение.
-- Кажется, будто он едва двигается. Прекрасно. Прекрасно! -- произнес
тренер по фигурному катанию. -- У него потрясающая выучка.
Теперь настроение поменялось. Ужас сменился восторгом. Некоторые
тренеры с трудом удержались от аплодисментов. Потом один из них заметил
кое-что еще.
-- Взгляните на его рот!
-- Точно. Взгляните на его рот.
-- Какое-то придыхание. Это может быть специальной методикой дыхания.
-- Включите звук. Вы можете сделать звук четче?
-- Мы уже сделали это, -- сказал человек рядом с проектором, и включил
свет.
Это был генерал КГБ с гладким лицом и нежными розовыми губами.
Новенькие генеральские звездочки поблескивали на его плечах.
-- Товарищи, -- сказал генерал Иван Иванович, на груди у которого сияла
новая боевая медаль, -- он свистит сквозь сжатые губы. Насвистывает мотив из
американского мультфильма Уолта Диснея. Из мультфильма "Белоснежка и семь
гномов". Эта прелестная песенка называется: "Работай и посвистывай".
В комнате повисла мертвая тишина. Однако один из тренеров не был
напуган этой резней. Он попросил копию фильма, чтобы по нему
совершенствовать технику своих атлетов. Генерал ему просто ничего не
ответил. Другой тренер объяснил это молчание по-своему.
-- Мы не знаем никого в мире, кто мог бы научиться тому, что мы видели
сегодня.
Молодой генерал Иванович не доверял обещанию тренеров не разглашать
тайну, поэтому, учитывая их характеры, он отправил их на загородную дачу,
где они должны были провести несколько дней или недель, или месяцев. А,
возможно, и лет.
Затем он предстал перед Земятиным. Старик жил в маленькой московской
квартире, и неизвестно, были ли у него какие-нибудь привилегии. Он стал
почти другом молодому бюрократу, который только что получил боевое крещение.
Молодому следовало научиться забывать про страх. Тогда он мог научиться
почти любить Великого, которому генерала убить было что сигарету закурить.
Когда он вернулся из Ханоя с историей о том, как "Кровавые морды",
лучшие наемники в России, оказались перерезаны как овцы, Иванович получил
свои генеральские погоны. Ему сказали, что его миссия прошла успешно. Но
несмотря на похвалы фельдмаршала, генерал чувствовал некоторые опасения. Ни
фильм, ни анализ не показывали уязвимых мест страшного американца.
Дверь открыл человек того же возраста, что и Земятин. Поверх его
обвисших брюк болтался большой пистолет в кобуре. Он был небрит, от него
пахло водочным перегаром.
-- Он ужинает, -- сказал человек.
Генерал Иванович был уверен, что несмотря на непрезентабельный вид,
этот пистолет используется чаще и точнее, чем любой новый автоматический.
-- Кто там? -- раздался голос из глубины квартиры.
-- Мальчик с розовыми губами.
-- Скажи генералу Ивановичу, чтобы он заходил. Поставь еще один прибор.
-- Я не мальчик, -- сказал генерал Иванович, входя.
-- Я генерал, который защищает партию и народ. Мне сорок четыре года,
телохранитель.
-- Вам дать чашку с блюдцем? -- спросил старый телохранитель.
-- Поставь прибор целиком, -- раздался голос Земятина.
-- Вот так, целый прибор. Прибор для маленького мальчика, -- брюзжал
старик, тащась на кухню.
В комнате не было ни западной мебели, ни безделушек, как на
привилегированных дачах ответственных работников. Земятину, который хотел
владеть информацией, достаточно было радио- и электронной техники. Иначе
говоря, это была простая квартира со множеством книг и портретом молодой
женщины на стене, были и фотографии, где она выглядела уже старше. Но все
равно в квартире чувствовалась какая-то запущенность и неопрятность.
На ужин была вареная говядина с картошкой, салат из свежих овощей и чай
с сахаром.
-- Плохие новости, -- начал генерал Иванович. -- Мы проанализировали
каждый кадр, каждый доклад, словом, вес. Скорее всего мы имеем дело с тем,
кто никогда не даст нам ни малейшей возможности уничтожить себя.
-- Ешь картошку, -- сказал Земятин.
-- Если не будете, то не ковыряйте. Он доест ее завтра, -- добавил
телохранитель. -- Вам не нужно блюдце?
-- Полный прибор для генерала, -- сказал Земятин.
-- Он, может быть, даже не захочет чаю, -- произнес телохранитель.
-- Ну не захочет, так не захочет, -- сказал Земятин.
-- Ладно, -- кивнул телохранитель, -- тогда я уберу со стола.
-- Иван, -- сказал Земятин, -- причина, по которой мы можем признать
врага совершенным, такова: я уверен, что никто не совершенен. Ничего
особенного не произошло, мы просто не нашли пока у этого американца ни одной
промашки. Теперь мы должны спросить себя: хорошо ли мы смотрели?
Телохранитель вошел в гостиную.
-- Вот ваша чашка, а вот блюдце, -- сказал телохранитель и шваркнул
блюдце на стол.
-- Спасибо, -- сказал Земятин. -- Так, Иван, мировая ситуация такова...
-- В стакане даже чая нет. А нашему милому мальчику блюдце подавай.
Может быть, вам еще второе блюдце дать?
-- Налей ему чаю, -- сказал Земятин.
-- Я не уверен относительно чая, -- сказал генерал Иванович, -- я хотел
бы продолжить. Мы столкнулись со странным новым элементом...
-- Ваш чай, -- сказал Земятин.
-- Он не хочет чаю. Вы его заставляете.
-- Я выпью чаю, -- сказал генерал Иванович. Его яркая зеленая форма
выглядела, как начищенная пуговица среди старого хлама рядом с заношенной
пижамой Земятина, обвисшими брюками и потертой кобурой телохранителя.
-- Только потому, что он говорит вам делать что-то, вы не должны этого
делать. Он гонит Россию по кругу. Но не давайте ему гнать по кругу вас, --
сказал телохранитель.
-- Он мой начальник, -- сказал генерал Иванов.
-- Хорошо, хорошо, хорошо, нас всех гоняет Алексей, он молодец.
Когда телохранитель вернулся с чашкой дымящегося чая, Земятин обрисовал
ситуацию. Телохранитель не хотел уходить до тех пор, пока генерал Иванов не
отхлебнул глоток чая. Чай обжег ему язык.
-- Он не русский, Алексей, -- сказал телохранитель. -- Он взял кусок
сахара в рот.
-- Он новый русский.
-- Ни один из нас не новый. Он не хочет чаю, смотри.
-- Тебе, наверное, страшно интересно, почему я держу его? -- спросил
Земятин.
-- Нет, -- ответил генерал Иванович, который только теперь научился
думать, как Великий. -- Очевидно, с необходимым он справляется отлично. Вы
можете доверять ему в чем-то главном. Короче говоря, товарищ фельдмаршал,
мне кажется, он умеет работать.
-- Отлично. Теперь про этого убийцу. Мы пока не знаем его слабых мест.
Так, отбросим его на минуту. Меня мало заботит, убьем мы его или нет.
Человек здесь, человек там -- не имеет значения. Есть еще кое-что, --
продолжил Земятин. -- У американцев есть оружие, и мы им интересуемся.
-- Вы можете описать его?
-- Нет, -- сказал Земятин. -- Но они испытывали его, а потом появился
этот человек и увел главную нашу ниточку. Это потрясающий человек. И мы пока
не знаем, как его убить. То он появляется в Южной Америке, то в Ханое.
Почему?
Генерал Иванович понимал, что Земятин не ждет ответа на свой вопрос.
-- Потому что, судя по сообщениям, он ищет то же оружие, что и мы.
-- Может ли быть так, что у них нет оружия? Быть может, оно есть у
Британии?
-- Логично, но у нас есть информация обо всем, чем располагает
Британия.
-- Был бы это кто другой, а не тот, кого я видел, -- сказал генерал
Иванович, -- я бы предложил взять его и вытрясти из него информацию.
-- Почти на всяком уровне мы видим, что Америка гораздо коварнее, чем
мы могли предполагать. Может, мы их недооценивали, и где хоть какое-нибудь
объяснение всему этому? Я спрашиваю, потому что мы ушли так далеко, что пути
назад скоро не будет, мы должны принять решение. Решение будет необратимым.
Мир никогда не станет прежним. Никогда. Наш мир. Их мир. Генерал Иванович
подумал минуту.
-- Я скажу вам, что до этого фильма, до того, как я увидел все своими
глазами и глазами экспертов, я бы сказал, что вы переоцениваете американцев.
Они ничего не делают, кроме, пожалуй, электроники, что может вызывать
уважение.
-- А теперь...
-- А теперь я знаю о существовании человека, вернее, машины убийства,
которая одним ударом может сломать шейные позвонки другого человека. Мы
старались обезвредить его дважды. И дважды он вновь появлялся. Он что, новый
агент? Появился только месяц назад? Нет, он был всегда.
-- Верно, -- произнес Земятин, -- но странно, что его посылают, если,
конечно, у них есть то, о чем мы подозреваем.
-- Но если они по-прежнему ищут оружие, то есть ли у них оно?
-- Американцы, которые ничего не прятали раньше, не смогли бы сделать
этого так здорово сейчас. Но посмотрите на этого убийцу, которого они так
хорошо скрывали. На кого он работает? Мы не знаем. То есть они умнее, чем мы
думаем. Какая удивительная хитрость нужна для того, чтобы делать вид, что у
них нет оружия, до тех пор, пока оно не понадобится. Спрашивается, товарищ
фельдмаршал, есть ли у американцев такое коварство?
-- Враг безупречен, пока не показал, как его убить. Я не думаю, что
настанет тот день, когда мы встретимся с действительно безупречным врагом.
У генерала Ивановича появилась идея. Его стол был буквально завален
предложениями из Северной Кореи. Союзники предлагали свои услуги. До того,
что объект приближается, до того, как он успевал подготовиться, он не
возражал. Он мог уничтожить объект голыми зубами прямо на улице Ханоя. Зубы
он тренировал на быках и заставлял своих подчиненных делать то же самое.
Их называли "Кровавыми мордами", но редко говорили это им в лицо. На
одной из тренировочных баз в Белоруссии какой-то офицер сделал это.
Фурцев лично загрыз того офицера. Он прикончил его прямо в столовой, и
держа его глотку в зубах, обошел все столики.
Никто не вякнул. Никто не убежал. Фурцев стоял и ждал, что его
арестуют, допросят, а потом повесят. Ему было наплевать. Наконец у одного из
офицеров хватило выдержки тихо подняться и выйти. Когда ушли остальные, он
выплюнул глотку на пол. Вскоре в столовую вбежали вооруженные солдаты и
окружили его. Он плевался в них кровью загрызенного офицера.
Когда Фурцева выводили из столовой, его отряд приветствовал его
аплодисментами. Это был величайший момент в его жизни. Он был готов
встретить смерть.
Трибунал заседал на следующий день, казнь была назначена через неделю.
Мнения разделились. Кто-то требовал повешения. Другие говорили, что он
заслужил расстрел.
То, что он должен умереть, было решено единодушно.
Петр Фурцев выслушал приговор с высоко поднятой головой. Он чувствовал
облегчение, его уже ничто не волновало. Стыд от того, что он обучался тому,
чего так и не использовал, прошел. Все закончится петлей или пулей.
Председатель трибунала зачитывал решение медленно, то и дело поправляя
очки. Остальные офицеры сидели с непроницаемыми лицами.
Только через двадцать минут Фурцев понял, что к смерти его не
приговорили.
-- Трибунал приговаривает вас и ваш отряд к коллективному наказанию. Вы
пройдете сто километров по зимней сибирской тайге, имея с собой для защиты
лишь ножи. У вас будет минимум одежды. У вас не будет ни спичек, ни
продовольствия, ни воды.
-- Что? -- переспросил Фурцев.
Он не верил своим ушам. Армия никогда бы не позволила непокорному
офицеру остаться в живых. В армии самое главное было не выделяться.
Прокусить горло своему товарищу значило выделиться самым неподобающим
образом.
И вдруг такое странное наказание. Почему должен страдать его отряд? Он
извинился перед своими людьми. Делал он это впервые в жизни.
Перед тем, как он поступил в карательный отряд, его спросили, почему он
никогда ни перед кем не извинялся.
-- Признавая, что ты неправ, ты признаешь собственную слабость. А
больше всего на свете я боюсь слабости.
Тогда в его личном деле появилась запись: "не допускать к ядерному
оружию и не давать дипломатических поручений".
Это Фурцева не волновало. Он никогда не встречал заслуживающего
малейшего уважения офицера-ракетчика. Все они были на редкость флегматичны,
никому из них не приходило в голову самостоятельных идей. Не было в них
жажды жизни. Или смерти.
Но из-за его поступка неминуемо должен был погибнуть кто-то из его
людей, ведь не всем удастся пройти сто километров по сибирскому морозу. А
это была вина не его отряда. Это была его вина.
Так что он собрал их вместе и рассказал про наказание. Тут и настало
время приносить извинения.
-- И, поскольку это моя вина, я говорю вам, что... Слов извинения он
произнести не мог. Вместо этого он протянул свой пистолет сержанту.
-- Можешь пристрелить меня, если хочешь. Сержант отступил в сторону и
отдал честь. Весь отряд встал по стойке "смирно" и отдал честь. Потом они
все зааплодировали.
-- Лучше умереть с "кровавыми мордами", чем быть писарями в Красной
Армии, -- сказал сержант.
У них у всех были схожие психологические портреты. Что-то в них было
очень по душе Петру Фурцеву. Но с той минуты это стало любовью.
Во время перехода погибла почти половина людей. Они охотились с ножами,
жгли все, что могли, чтобы согреться, делали одежду из лапника и из тряпок,
которые находили. Они даже набрели на заблудившийся отряд милиции. Отряда
этого больше никто не видел, но свою одежду они почему-то передали "кровавым
мордам".
Когда поход был закончен, "кровавые морды" Фурцева стали лучшим
карательным отрядом в Красной Армии. Любой из них был готов умереть за него.
Все они считали себя лучшими в мире убийцами и сгорали от желания
испробовать себя в деле, будучи готовыми сразиться с превосходящими их раз в
десять силами противника.
Но в довершение наказания они были посланы на отдаленную базу, подальше
от остальной армии. Приговор был бессрочным. "Кровавые морды" приняли это с
достоинством.
Самым тяжелым для них было отсутствие настоящей работы. Их не
использовали даже при вторжении в Афганистан. Правительства всего мира
использовали своих убийц, а отряд Фурцева так и прозябал на своей базе.
Их командиру сказали, что так и было задумано. Говорил ему это один из
тех гладколицых офицеров, который считал, что нож нужен для открывания
консервов, а ружья носят на парадах.
Стратегия Советского Союза заключалась в том, чтобы для убийств
использовать представителей дружественных стран. Это снимало с Родины-матери
ответственность за терроризм и избавляло вождей мирового коммунизма от
позора. Для грязной работы у них были болгары и другие братья из Восточной
Европы. Кого волновал попавшийся болгарин, пока Россия оставалась столпом
социалистической морали?
Его отряд приберегали на крайний случай. Тогда-то Фурцев и прослышал
про то, что стратегию государства направляет старик-фельдмаршал, известный
еще со времен революции. Этот старик -- он слышал, как его называли
"Великим" -- и придумал ему наказание.
Если бы командиру "кровавых морд" объяснили ход мыслей Великого
Земятина, он бы все равно не понял. Он и не должен был понимать. Поэтому
именно Фурцева послали в Ханой убивать американца-одиночку, а офицер КГБ за
ним должен был наблюдать.
Когда слухи о том, что натворил Фурцев в офицерской столовой, дошли до
Земятина, он вскользь поинтересовался, что собираются делать с этим
человеком.
Правда, он не сказал "человек". Он назвал его взбесившимся скотом.
-- Естественно, избавиться от него, -- сказали Земятину.
-- Вы хорошо подумали? -- спросил Земятин.
-- Взбесившемуся зверю в армии не место, -- ответили Земятину.
-- Этот человек каратель, так? Его отряд обучали, как коммандос --
ножи, веревки и тому подобные штуки, -- сказал Земятин. По тому, как он
подчеркнул слово "штуки", было ясно, что у него есть своя точка зрения.
-- Да.
-- А для такой работы кто нам нужен, как не зверь? Кого вы собирались
этому обучать?
-- Мы хотели бы найти того, из кого получился бы хороший солдат.
-- То есть того, кто не причинял бы беспокойства? Кто мог бы
сработаться с другими?
-- Разумеется. А что еще требуется от солдата? Он должен действовать,
как все. Иначе не будет армии, а будет неуправляемая толпа.
-- Солдаты участвуют в парадах, солдаты сдаются, и иногда солдаты берут
в руки ружье. Я знаю солдат. Этот человек, Фурцев, грязный убийца, но порой
именно это нам и нужно. Так что достаточно убрать его из армии, но сделать
его настоящим героем для его отряда безумцев.
Тогда и было придумано "наказание" в виде стокилометрового перехода по
зимней сибирской тайге. Трудности только сплотили отряд.
Когда командир "кровавых морд" узнал, что для его отряда наконец
нашлось дело, он жалел только об одном -- что их направляют против одного
человека. Он хотел сразиться с сотнями. Он хотел, чтобы противников было в
десять раз больше, чем их. Люди в его отряде умели перегрызать зверям горло.
Они могли с ножом ходить на белок и из пистолета попадать птице в глаз.
-- Мы хотим боя, -- сказал Фурцев.
-- Этого будет предостаточно, -- ответил ему офицер КГБ, пухлогубый и
гладколицый.
Ему достался один человек.
И за этим человеком даже не надо было охотиться, он сам шел ему в руки.
Один-единственный человек на пустынной ханойской улице.
Больше того, от командира "кровавых морд" потребовали, чтобы он описал
несколько способов убийства и пообещал, что применит их все. Полковник Иван
Иванович решил заснять все на пленку, утвердив тем самым Фурцева во мнении,
что матушкой-Россией правят психи. Сначала они отказывались его
использовать, чтобы иметь возможность валить все на союзников, а теперь они
снимали о нем кино и делали подробные записи.
Предполагалось, что трое будут с ножами, за ними -- люди с пистолетами,
прикрытые снайперами на крышах, несколько человек с гранатами, а за ними
команда еще из троих. Человек из КГБ все это записал.
-- Вы что, действительно думаете, что один человек укроется от троих
моих парней с ножами? -- спросил Фурцев. Он надеялся хотя бы на небольшую
войну с вьетнамцами и на то, что им придется пробиваться из Ханоя с боем.
Полковник Иванович понимал, что на уме у командира что-то в этом роде.
И от этого нервничал. Он не знал, напугает ли Фурцев американца, но его
самого командир "кровавых морд" точно приводил в ужас.
-- Он идет прямо к нам. Нам даже не придется его ловить, -- сказал
Фурцев.
-- Объект захватил инициативу, -- сказал полковник Иванович в микрофон.
Его слова еще и застенографировали.
Люди с ножами вышли первыми.
Римо видел, как они приближаются. Они были здоровыми и хорошо
двигались.
-- Ой! Они собираются на нас напасть! -- закричала Кэти.
Она думала, что нападать будет Римо. Внезапно она почувствовала себя
такой одинокой в этой странной коммунистической столице. А человек, от
которого она ждала великолепных убийств, вдруг сошел с ума. Он засвистел.
Римо любил посвистеть за работой. Не известные мелодии, а что-то, что
соответствовало ритму его тела. Одной из проблем с этими тремя было то, что
они никак не могли скоординировать движения. Поэтому, схватив первого из них
за руку, он вынужден был размахивать им, как молотом. Размах был хороший, и
он направил удар второму в глаз, потом раскачал еще разок и заехал третьему
в живот.
Первый пригодился и для тех, кто вышел с пистолетами, правда, ноги у
него к тому времени оторвались. Кэти не успела вскрикнуть от удовольствия, а
Римо уже прошел сквозь второй заслон и лез по стенам к снайперам. Снайперы
справедливо удивились, когда их цель оказалась так близко, но очень быстро
удивляться перестали, потому что удивляться им было нечем.
Полковник Иванович рассказал об основных событиях в микрофон. Каждый
смертельный удар грохотал по всему зданию, и вот на сцену вышли люди с
гранатами. Командир помчался на поле боя, а Иванович приказал оператору
сворачиваться, и всем немедленно покинуть помещение.
Командир не хотел, чтобы этого человека убили, он мечтал сам
разделаться с ним и бросился на него, оскалив зубы.
Римо увидел, что к нему спешит человек с открытым ртом. Человеку явно
была нужна помощь, и Римо ее оказал. Он дал ему проскочить, а потом ударом
сзади по шее заставил шейный позвонок вылететь у Фурцева изо рта.
Очевидно, этот человек собирался прокусить ему глотку. Чиун
предупреждал его, что один такой идиот обязательно найдется.
Римо никак не мог понять, как можно так подставляться. Чиун объяснил,
что такие глупцы встречаются только среди белых. Этот человек был белым.
Римо обезопасил себя от гранат, запихав их в глотки метателям. Потом он
прошелся по зданию в поисках кого-нибудь, кто мог знать про флюорокарбоновый
луч.
А снаружи теряла голову Кэти.
-- Я люблю тебя, Римо! -- кричала она. -- Я люблю тебя!
Иван Иванович промчался мимо хохочущей женщины вместе с оператором и
стенографистом. В какое-то мгновение он подумал, не схватить ли ее, но, судя
по шуму, доносившемуся из здания, тогда он вряд ли выбрался бы из Ханоя
живым.
А он собирался выбраться из Ханоя живым. Он остановился только для
того, чтобы оглядеть размер урона, нанесенного американцем-одиночкой. Весь
отряд "кровавых морд" был разнесен в капусту. Судя по донесениям ханойских
органов безопасности, американец вошел в раж и продолжал убивать.
Полковник Иванович понял, что спровоцировал серьезный международный
инцидент, усложнил отношения между двумя дружественными странами и, не сумев
остановить американца, навлек на столицу смертоносную чуму. Долго еще
вьетнамские полицейские искали страшного убийцу, трясясь при одной мысли о
том, что могут его обнаружить. Что же делать?
Когда полковник Иванович с оператором и стенографистом прибыли в
Москву, в Кремль уже поступила жалоба с подробным описанием нанесенного
ущерба.
Алексей Земятин выслушал всех и в разговоре с трясущимся от ужаса
полковником Ивановичем сказал:
-- Хорошо. Наконец хоть что-то прошло по плану.
Этот человек использовал другого в качестве кнута. Это видели все.
-- Он использует его как кнут, -- произнес кто-то в темноте.
-- Да нет, -- ответил другой.
-- Перемотай назад. Посмотришь сам. Он им размахивает, клянусь.
На экране снова был тот же кадр.
-- Кто это? Кто этот человек? Этот кадр смонтирован?
Пленка снова пошла. Из-за деревьев появился силуэт одинокого человека.
Деревья вокруг него были голыми и черными. Человек был безоружен. Сам фильм
казался удивительно спокойным. Все зрители без исключения видели в своей
жизни картинки, напоминавшие эту. Как если бы высокий атлет шел на
международные соревнования, а его тренеры позволили бы снять его для фильма.
Скорость пленки была в десять раз быстрее обычного. И хотя невозможно было
увидеть летящую пулю, можно было заметить ее пересекающее экран движение.
-- Надо смотреть еще раз? -- раздался голос из темноты.
-- Или будем смотреть это, или увидим, как рушатся наши города, как
наши фермы приходят в упадок, и начинается резня, которую не переживет
никто, -- сказал голос постарше.
-- Это выглядит чудовищно кроваво, -- откликнулся первый голос.
-- Почему мы должны смотреть этот фильм? У нас что, нет коммандос?
Специалистов по дзюдо?
При этих словах наступила тишина, длившаяся до тех пор, пока фильм не
пошел снова. В комнате ощущалось напряжение, словно воздух не проникал в
нее. Становилось трудно дышать. Пахло свежим линолеумом и старыми окурками.
Окон не было, и никто из присутствовавших не знал, в какой точке Москвы он
находится. Им сказали, что требуется их присутствие. Они были отобраны из
разных стран, принадлежавших социалистическому блоку. Их привезли, чтобы они
посмотрели этот фильм. И как же они были удивлены, когда в их руках
оказалась секретная информация.
-- Ни военные, ни разведчики из КГБ, никто не смог определить, что это.
-- Когда был снят этот фильм?
-- Два дня назад.
-- Вы уверены, что это происходило в действительности? Вам, наверное,
известно, что они иногда снимают боевики с каскадерами и таким образом
подделывают все это. Техника монтажа в этих боевиках бывает удивительна.
-- Это снято в Ханое. Я был там вместе с оператором. Я видел все своими
глазами.
-- Извините, товарищ.
-- Извиняться не за что. Вы здесь, потому что мы не знаем, что это
такое. Никто из видевших этот фильм не может ничего объяснить. Задавайте
вопросы.
-- Я могу говорить только за себя, но я никогда никого не убивал. Я
спортивный тренер, гимнаст. Я повстречал здесь и других лидеров
международного спорта. Тренеры по бегу. Тренеры по тяжелой атлетике. Тренеры
по плаванию. Что мы все здесь делаем? Почему мы?
-- Потому что ни один из нас не смог определить, что мы смотрели. Это
не таэквандо или дзюдо, или ниндзя, или карате и не любая другая техника
рукопашного боя. Расскажите нам, что видите вы.
-- Я вижу то, чего не видел никогда раньше.
-- Посмотрите еще раз.
Фильм пошел снова, и высокий мужчина схватил другого, державшего нож,
за кисть и взмахнул им как кнутом. Человек двигался с такой грацией! Вдруг
тренеры осознали, что они не в состоянии понять, как он двигается, потому
что узнают лишь малую часть движений на экране.
-- Посмотрите, как он держит равновесие, -- сказал тренер по
гимнастике. -- Прекрасно! Я могу учить и учить этому, а научится лишь один
из многих. Но это будет не то, что мы видим сейчас.
-- Концентрация, -- отметил тренер по тяжелой атлетике.
-- Экономия времени, -- сказал инструктор, сломавший господство Запада
в области прыжков с шестом.
Кто-то спросил, не машина ли это? Ему ответили, что нет. Машина могла
быть такой же сильной, но у нее не могло быть способности выносить
математически точное решение.
-- Кажется, будто он едва двигается. Прекрасно. Прекрасно! -- произнес
тренер по фигурному катанию. -- У него потрясающая выучка.
Теперь настроение поменялось. Ужас сменился восторгом. Некоторые
тренеры с трудом удержались от аплодисментов. Потом один из них заметил
кое-что еще.
-- Взгляните на его рот!
-- Точно. Взгляните на его рот.
-- Какое-то придыхание. Это может быть специальной методикой дыхания.
-- Включите звук. Вы можете сделать звук четче?
-- Мы уже сделали это, -- сказал человек рядом с проектором, и включил
свет.
Это был генерал КГБ с гладким лицом и нежными розовыми губами.
Новенькие генеральские звездочки поблескивали на его плечах.
-- Товарищи, -- сказал генерал Иван Иванович, на груди у которого сияла
новая боевая медаль, -- он свистит сквозь сжатые губы. Насвистывает мотив из
американского мультфильма Уолта Диснея. Из мультфильма "Белоснежка и семь
гномов". Эта прелестная песенка называется: "Работай и посвистывай".
В комнате повисла мертвая тишина. Однако один из тренеров не был
напуган этой резней. Он попросил копию фильма, чтобы по нему
совершенствовать технику своих атлетов. Генерал ему просто ничего не
ответил. Другой тренер объяснил это молчание по-своему.
-- Мы не знаем никого в мире, кто мог бы научиться тому, что мы видели
сегодня.
Молодой генерал Иванович не доверял обещанию тренеров не разглашать
тайну, поэтому, учитывая их характеры, он отправил их на загородную дачу,
где они должны были провести несколько дней или недель, или месяцев. А,
возможно, и лет.
Затем он предстал перед Земятиным. Старик жил в маленькой московской
квартире, и неизвестно, были ли у него какие-нибудь привилегии. Он стал
почти другом молодому бюрократу, который только что получил боевое крещение.
Молодому следовало научиться забывать про страх. Тогда он мог научиться
почти любить Великого, которому генерала убить было что сигарету закурить.
Когда он вернулся из Ханоя с историей о том, как "Кровавые морды",
лучшие наемники в России, оказались перерезаны как овцы, Иванович получил
свои генеральские погоны. Ему сказали, что его миссия прошла успешно. Но
несмотря на похвалы фельдмаршала, генерал чувствовал некоторые опасения. Ни
фильм, ни анализ не показывали уязвимых мест страшного американца.
Дверь открыл человек того же возраста, что и Земятин. Поверх его
обвисших брюк болтался большой пистолет в кобуре. Он был небрит, от него
пахло водочным перегаром.
-- Он ужинает, -- сказал человек.
Генерал Иванович был уверен, что несмотря на непрезентабельный вид,
этот пистолет используется чаще и точнее, чем любой новый автоматический.
-- Кто там? -- раздался голос из глубины квартиры.
-- Мальчик с розовыми губами.
-- Скажи генералу Ивановичу, чтобы он заходил. Поставь еще один прибор.
-- Я не мальчик, -- сказал генерал Иванович, входя.
-- Я генерал, который защищает партию и народ. Мне сорок четыре года,
телохранитель.
-- Вам дать чашку с блюдцем? -- спросил старый телохранитель.
-- Поставь прибор целиком, -- раздался голос Земятина.
-- Вот так, целый прибор. Прибор для маленького мальчика, -- брюзжал
старик, тащась на кухню.
В комнате не было ни западной мебели, ни безделушек, как на
привилегированных дачах ответственных работников. Земятину, который хотел
владеть информацией, достаточно было радио- и электронной техники. Иначе
говоря, это была простая квартира со множеством книг и портретом молодой
женщины на стене, были и фотографии, где она выглядела уже старше. Но все
равно в квартире чувствовалась какая-то запущенность и неопрятность.
На ужин была вареная говядина с картошкой, салат из свежих овощей и чай
с сахаром.
-- Плохие новости, -- начал генерал Иванович. -- Мы проанализировали
каждый кадр, каждый доклад, словом, вес. Скорее всего мы имеем дело с тем,
кто никогда не даст нам ни малейшей возможности уничтожить себя.
-- Ешь картошку, -- сказал Земятин.
-- Если не будете, то не ковыряйте. Он доест ее завтра, -- добавил
телохранитель. -- Вам не нужно блюдце?
-- Полный прибор для генерала, -- сказал Земятин.
-- Он, может быть, даже не захочет чаю, -- произнес телохранитель.
-- Ну не захочет, так не захочет, -- сказал Земятин.
-- Ладно, -- кивнул телохранитель, -- тогда я уберу со стола.
-- Иван, -- сказал Земятин, -- причина, по которой мы можем признать
врага совершенным, такова: я уверен, что никто не совершенен. Ничего
особенного не произошло, мы просто не нашли пока у этого американца ни одной
промашки. Теперь мы должны спросить себя: хорошо ли мы смотрели?
Телохранитель вошел в гостиную.
-- Вот ваша чашка, а вот блюдце, -- сказал телохранитель и шваркнул
блюдце на стол.
-- Спасибо, -- сказал Земятин. -- Так, Иван, мировая ситуация такова...
-- В стакане даже чая нет. А нашему милому мальчику блюдце подавай.
Может быть, вам еще второе блюдце дать?
-- Налей ему чаю, -- сказал Земятин.
-- Я не уверен относительно чая, -- сказал генерал Иванович, -- я хотел
бы продолжить. Мы столкнулись со странным новым элементом...
-- Ваш чай, -- сказал Земятин.
-- Он не хочет чаю. Вы его заставляете.
-- Я выпью чаю, -- сказал генерал Иванович. Его яркая зеленая форма
выглядела, как начищенная пуговица среди старого хлама рядом с заношенной
пижамой Земятина, обвисшими брюками и потертой кобурой телохранителя.
-- Только потому, что он говорит вам делать что-то, вы не должны этого
делать. Он гонит Россию по кругу. Но не давайте ему гнать по кругу вас, --
сказал телохранитель.
-- Он мой начальник, -- сказал генерал Иванов.
-- Хорошо, хорошо, хорошо, нас всех гоняет Алексей, он молодец.
Когда телохранитель вернулся с чашкой дымящегося чая, Земятин обрисовал
ситуацию. Телохранитель не хотел уходить до тех пор, пока генерал Иванов не
отхлебнул глоток чая. Чай обжег ему язык.
-- Он не русский, Алексей, -- сказал телохранитель. -- Он взял кусок
сахара в рот.
-- Он новый русский.
-- Ни один из нас не новый. Он не хочет чаю, смотри.
-- Тебе, наверное, страшно интересно, почему я держу его? -- спросил
Земятин.
-- Нет, -- ответил генерал Иванович, который только теперь научился
думать, как Великий. -- Очевидно, с необходимым он справляется отлично. Вы
можете доверять ему в чем-то главном. Короче говоря, товарищ фельдмаршал,
мне кажется, он умеет работать.
-- Отлично. Теперь про этого убийцу. Мы пока не знаем его слабых мест.
Так, отбросим его на минуту. Меня мало заботит, убьем мы его или нет.
Человек здесь, человек там -- не имеет значения. Есть еще кое-что, --
продолжил Земятин. -- У американцев есть оружие, и мы им интересуемся.
-- Вы можете описать его?
-- Нет, -- сказал Земятин. -- Но они испытывали его, а потом появился
этот человек и увел главную нашу ниточку. Это потрясающий человек. И мы пока
не знаем, как его убить. То он появляется в Южной Америке, то в Ханое.
Почему?
Генерал Иванович понимал, что Земятин не ждет ответа на свой вопрос.
-- Потому что, судя по сообщениям, он ищет то же оружие, что и мы.
-- Может ли быть так, что у них нет оружия? Быть может, оно есть у
Британии?
-- Логично, но у нас есть информация обо всем, чем располагает
Британия.
-- Был бы это кто другой, а не тот, кого я видел, -- сказал генерал
Иванович, -- я бы предложил взять его и вытрясти из него информацию.
-- Почти на всяком уровне мы видим, что Америка гораздо коварнее, чем
мы могли предполагать. Может, мы их недооценивали, и где хоть какое-нибудь
объяснение всему этому? Я спрашиваю, потому что мы ушли так далеко, что пути
назад скоро не будет, мы должны принять решение. Решение будет необратимым.
Мир никогда не станет прежним. Никогда. Наш мир. Их мир. Генерал Иванович
подумал минуту.
-- Я скажу вам, что до этого фильма, до того, как я увидел все своими
глазами и глазами экспертов, я бы сказал, что вы переоцениваете американцев.
Они ничего не делают, кроме, пожалуй, электроники, что может вызывать
уважение.
-- А теперь...
-- А теперь я знаю о существовании человека, вернее, машины убийства,
которая одним ударом может сломать шейные позвонки другого человека. Мы
старались обезвредить его дважды. И дважды он вновь появлялся. Он что, новый
агент? Появился только месяц назад? Нет, он был всегда.
-- Верно, -- произнес Земятин, -- но странно, что его посылают, если,
конечно, у них есть то, о чем мы подозреваем.
-- Но если они по-прежнему ищут оружие, то есть ли у них оно?
-- Американцы, которые ничего не прятали раньше, не смогли бы сделать
этого так здорово сейчас. Но посмотрите на этого убийцу, которого они так
хорошо скрывали. На кого он работает? Мы не знаем. То есть они умнее, чем мы
думаем. Какая удивительная хитрость нужна для того, чтобы делать вид, что у
них нет оружия, до тех пор, пока оно не понадобится. Спрашивается, товарищ
фельдмаршал, есть ли у американцев такое коварство?
-- Враг безупречен, пока не показал, как его убить. Я не думаю, что
настанет тот день, когда мы встретимся с действительно безупречным врагом.
У генерала Ивановича появилась идея. Его стол был буквально завален
предложениями из Северной Кореи. Союзники предлагали свои услуги. До того,