Страница:
говорила о страхе.
Когда американский посланник приехал в Россию с поручением в знак
доброй воли раскрыть американскую систему защиты, это только подтвердило:
Америка обладает чем-то таким мощным, что сделает обычные русские ракеты
бесполезными. Но Америке во что бы то ни стало надо было показать русским,
что уничтожение озонового слоя не является их оружием.
У Америки была слабая надежда, что перед тем, как поднимутся в воздух
ракеты, им удастся доказать, что у Америки нет машины, разрушающей озон. Но
возможности доказать это практически не было. Теперь они должны были
продемонстрировать, что они обладают более страшным оружием, но не
используют его.
Америка хотела дать понять русским, что, если захочет, то сможет
разнести российское правительство, но предпочитает этого не делать. Но чтобы
заставить поверить в это, не хватало одного американского слова. Америка
должна была доказать это человеку, который в действительности руководил
Россией. Особый посланник сообщал, что за спиной Генерального стоит еще
кто-то. Это не было сюрпризом, потому что в формуле Смита премьер был
"лицом", хотя на самом деле это была хорошо спрятанная "спина". И эта
"спина" руководила Россией.
Когда Макдональд опять поспешил в Россию, Смит выпросил разрешение
добавить специальное послание. Вот что в нем говорилось: "Тому, кто
действительно отвечает за безопасность: мы знаем, что не можем доказать вам,
что не открываем небеса секретным оружием как ключом. Пусть будет так. Но
как только мы захотим, мы сможем посеять раздор в вашем Политбюро и сделать
ваших лидеров заключенными в собственной стране. Но мы решили этого не
делать. Почему? Потому, что мы вовсе не хотим вас покорять. Оружие это --
лишь один человек".
Затем шло описание Римо, чтобы они могли узнать, от кого исходит эта
дьявольская угроза, но что человек этот предпринимает мирные шаги, а не
миссию обнаружения и уничтожения в самом сердце Москвы.
Смит сообщил русским, что Римо направляется к ним. Тем самым он
уничтожил главный козырь Римо -- внезапность. Римо принял это. Но для него
уже прозвучал сигнал опасности.
-- Я не могу лететь "Аэрофлотом", -- сказал Римо.
-- Почему?
-- Если вы ожидаете какого-то суперопасного оружия и готовы положить
миллионы своих людей только для того, чтобы выиграть войну, то неужели вы не
собьете самолет с носителем этого оружия на борту?
-- Мы заставим его лететь на огромной высоте, но знайте, что парашют на
такой высоте не сработает.
-- Ничего, я его модернизирую.
-- Не валяйте дурака, вы же все прекрасно понимаете. И знайте, я не
сентиментален. Но все же желаю удачи.
-- Не нашли ничего более трогательного, чем это "желаю удачи"? --
сказал Римо. -- Смотрите, не разревитесь.
Макдональда Пиза привез последний самолет, которому разрешили посадку в
Москве. Немногим позже командование ПВО получило странный приказ. Ни одному
самолету не разрешалась посадка, даже самолетам "Аэрофлота". Любой самолет,
нарушивший запрет, немедленно должны были сбить службой ПВО, неважно, кто
находился на борту.
Во всем этом трагическом деле Земятин нашел только одну светлую
сторону. Они наконец-то указали изъян этого совершенного врага. Он сказал об
этом генералу Ивановичу, показывая заявление американской мирной миссии.
Старый фельдмаршал хорошо знал этого проницательного молодого человека,
которого он многому научил, и который нашел себя в поисках связи между
проблемой войны и секретным агентом. О том, что через сорок восемь часов
может начаться атомная война, он умолчал. Иванович не должен был этого
знать. Молодой генерал и без того знал слишком много того, чего Земятин не
открывал ни одному человеку. Он показал Ивановичу заявление мирной миссии,
которое привез Макдональд Пиз.
-- Значит, он сам и является тем самым страшным оружием. Это все
объясняет. Итак, Америка хочет мира, -- сказал Иванович.
-- Конечно, нет, они просто хотят попридержать нас, чтобы за это время
придумать, как с нами покончить.
-- Вы уверены?
-- Абсолютно, -- ответил Земятин. Они находились в его квартире.
Телохранитель спал, громко храпя.
-- Они жертвуют менее значительным оружием, чтобы спасти главное.
-- Если только они не говорят правды.
-- Нет, они послали этого человека на верную смерть. Нам известно, что
он обладает невероятной силой и удивительной реакцией, но это всего лишь
человек. Он может увернуться от одной пули, но не от тысячи. Он всего лишь
человек, и мы знаем его недостатки. Даже сержанту ясно, что с ним делать, --
сказал Земятин.
Лицо Ивановича утратило свою невозмутимость, глаза остро прищурились.
-- Да мы убьем его. Ведь он всего лишь человек. Но в чем его
уязвимость?
Земятин уставился на свою чашку с коньяком. Все эти прошедшие годы,
смерти, войны так утомили его, что он чувствовал себя совсем стариком.
-- Его уязвимость в его командирах. Они просто подали его нам на
тарелочке -- вот что они собой представляют, отсюда можно и танцевать.
Предстоящие дни принесут много смертей. А славно было бы, малыш, если бы в
мире были одни дворецкие и буфетные?
Они осушили свои чашки с импортным коньяком в честь друг друга и с
сожалением поставили их на стол. Предстояла работа, и с питьем было
покончено. Телохранителя разбудили сообщением с переговоров в Кремле, что
американец Макдональд Пиз только что обнаружил, что он арестован, и что в
действительности никакой конференции нет. Пиз предлагал им альтернативное
решение.
-- Пристрелите меня или отпустите. Хотя, лучше пристрелите, потому что
я все равно уйду.
-- Что ж, -- сказал Земятин, -- сделайте то, о чем он просит.
Офицер и солдат вошли в комнату для переговоров. Солдат выстрелил Пизу
в голову и оставил его в комнате запертым с американцами, которые перестали
вдруг надеяться на то, что русские заинтересованы в мире.
Тело Пиза было специально оставлено там, чтобы американцы и не думали
скрыться в посольство. Всем им вспомнились слова Пиза на борту самолета
незадолго до посадки:
-- Я мечтаю о том дне, когда застрелить американца будет считаться
самым страшным преступлением. Тогда люди поймут, что наказание будет
ужасным.
Русское ракетное командование сначала засекло американский самолет,
летящий намного выше уровня досягаемости ракеты. Это был обычный
самолет-разведчик, но на этот раз он сбросил груз, слишком малый для ядерной
бомбы. Казалось, это было что-то вроде бревна. Около шести футов в длину и
двух с половиной в ширину. Когда предмет спустился до пяти миль, стало ясно,
что это человек.
-- Это тот самый, -- произнес штабной офицер. Вся оборонная системы
города жаждала его заполучить. Никто, конечно, не знал, почему всем так
хочется убить одного человека, но награда за это была очень велика.
Было желательно, чтобы его голова осталась неповрежденной для
опознания.
-- Стреляйте, когда раскроется парашют, -- пришел приказ.
Машины КГБ были направлены в район приземления, чтобы подобрать то, что
останется от трупа. Силы поддержки, подразделения местной милиции также были
подняты по тревоге на поиски тела. У обеих групп были четкие приказы
аккуратно прикончить человека, если вдруг он будет еще жив.
На высоте четырех миль пришел приказ открыть огонь.
Когда огонь продолжался на высоте и трех, и двух миль, начали
шептаться, что он, вероятно, ушел. На высоте двухсот футов над землей на
наблюдательном посту озадаченно захмыкали: в таком интенсивном огне вообще
не было никакого смысла. При такой скорости падения у человека вообще нет
шансов выжить.
Хорошо бы хоть кусочки от него остались. Радары не засекли внезапного
движения падающего тела на высоте сто двадцать футов. Римо раскрыл парашют.
Если бы у него было время подумать, он обязательно погиб бы. Если бы он
спускался, как обычный парашютист, то стал бы отличной мишенью. А так он
выжил, только в последний момент дернув за кольцо.
Парашют был обнаружен через четыре минуты после приземления Римо.
Генерал Иванович, отвечавший за его уничтожение, был немедленно
информирован. Он спустился в бункер под Лубянкой, в свой старый комитетский
кабинет. Тела рядом с парашютом не нашли. Где же было тело? Может быть,
американец так хорошо владел своим телом, что смог выжить при падении?
-- Парашют открылся? -- спросил Иванович.
-- Да, товарищ генерал.
Иванович повесил трубку. Значит, он все-таки приземлился живым. Но ведь
все было хорошо подготовлено к его встрече. Специальные приказы даны
каждому, кто задействован в операции: сплошной огонь по всему пространству.
Если в него нельзя было попасть, целясь, то сплошной огонь должен был
помочь.
В Москве было одиннадцать часов вечера. К половине двенадцатого из
гостиницы "Россия" поступило донесение, что верхний этаж захвачен. Последний
этаж находился в ведении службы информации, начальник был раздражен и
истерично орал:
-- Гостиница "Россия" -- самая лучшая в Москве, генерал! Он пробился
через ваших людей, через ряды моих людей. Остановите его!
-- Что он сделал?
-- Выставил ваших людей идиотами. Ни на нем, ни на них нет ни
царапинки.
-- Что он сделал плохого, что вы так взволнованы?
-- Он распространяет лживую информацию!
-- Какую?
-- Я в этой стране отвечаю за правду, которую мы сообщаем народу. Я не
верю ничему, что говорит американец.
-- Значит, вы разговаривали с ним. Вы знаете, что он американец. О
какой лживой информации идет речь?
-- Он вынудил меня подписать заявление, которое является заведомой
ложью.
-- В чем состоит эта ложь?
-- В том, что мы бессильны перед ним, что я покойник, если не подпишу
этого. И, как вам хорошо известно, он абсолютно прав.
-- Благодарю вас, директор, -- ответил Иванович. В доме на Ленинских
горах главнокомандующий войсками КГБ отказался подписывать какие-то бумаги.
Он заплатил за это собственными ребрами. Их у него выдернули. Опять не
пострадал ни один охранник.
-- Мы поняли, что он был внутри дома, только когда было обнаружено
тело.
Проникновение на дачу под Калугой. Вновь никто из охранников не
пострадал. Адмирал был убит по странной причине: слишком медленно писал.
Министр обороны раздавлен насмерть в одном из зданий Кремля.
И так на протяжении всей ночи. Сквозь все преграды, ловушки и
охраняемые объекты. Была надежда, что с наступлением утра нарушитель станет
уязвимым. Но утром стала очевидной вся ужасная правда.
Квартира Генерального не только подверглась нападению, но и сам
Генеральный записал на бумаге несколько молитв и обещал построить святилище
нескольким богам в маленькой корейской деревушке.
Теперь нарушитель изъявил желание встретиться с "парнем, который здесь
всем управляет".
-- Вы выиграли, -- сказал Иванович.
Он известил Земятина. Изъяна найти не удалось.
-- Этот человек разделался с нашим правительством.
-- Я поговорю с ним, -- решил Земятин. -- Скажите ему, где я живу.
-- Может быть, мне привести его к вам?
-- Мальчик, тебя, наверное, удивит это, но я не хочу лишних потерь. Ты
останешься здесь.
-- Может быть, нам удастся как-нибудь подобраться к нему?
-- Фронт рухнул, мальчик.
-- Но мы проиграли.
-- Мы увидели, что ты способен принимать правильные решения, ты нужен
Руси-матушке. Ты будешь руководить Россией, когда я умру.
Земятин с посыльным передал молодому генералу, умевшему думать,
сообщение. В сообщении содержалась жестокая правда о новом русском ядерном
оружии, о ракетах, готовых к запуску. Без всяких указаний Иванович
расположил своих людей около дома старика. Земятин не видел охранников или
не обратил на них внимания. Он видел, как молодой американец проник в
квартиру и начал давать распоряжения. К его изумлению, говорил он на
старославянском языке, правда, не очень хорошо. Земятин плохо говорил
по-английски, но лучше, чем американец -- по-русски. Американец думал, что
показал, как может покорить Россию.
-- Видите, нам можно доверять, поэтому оставьте ваши новые ракеты и
давайте вместе добывать эту штуку с лучами.
-- Вы закончили? -- спросил Земятин.
-- Думаю, да, -- ответил американец. -- А вы хотите, чтобы я еще
кого-нибудь убил?
-- Нет, вы уже достаточно дел натворили. Я верю, что ваши люди считают
вас тем сверхоружием, которое может победить флюорокарбоновые лучи. Это
значит, что вы говорите правду.
-- Вы должны знать, что представляет собой Америка. Кому нужно ваше
место, когда у нас есть наше?
-- Сынок, ты уже заслужил мое доверие.
-- Тогда откажитесь от своих ракет.
-- А вот с этим проблема. Придется подумать. Мы создали эти ракеты
потому, что были уверены, что Америка изобрела какое-то новое оружие. Нам
нужно было создать оружие, которое вы не смогли бы разрушить. Вы меня
понимаете?
-- Мы же показали вам, что можем уничтожить все ваши ракеты.
Земятин понимающе кивнул. Его не удивляло, что с виду этот человек
такой обычный. Самое опасное всегда обычно. Ему не нужно было смотреть на
мускулы. Достаточно было взгляда на тела по всей Москве.
-- Эти новые ракеты подчиняются всего двум приказам: лететь или не
лететь.
-- Тогда дайте им приказ не лететь.
-- Система отмены приказов очень сложна. В действительности это будет
означать уничтожение ракет.
-- Я не против, -- ответил Римо.
-- Если вы убьете меня, то некому будет отдать приказ об отмене
запуска. Если вы будете меня пытать, то получите неправильную команду.
Да, это был тот человек, которого Римо искал. Хозяин. Тот, кто
заключает сделки.
-- В общем, молодой человек, у меня должно быть больше доказательств,
чем ваши шумные показательные выступления, для того, чтобы дать им приказ не
лететь, так что простите меня.
-- Значит, это война?
-- Не обязательно, у нас есть время, не скажу сколько, но есть.
-- Вам этой войны не пережить, я превращу вашу страну в руины. Я не
хочу завоевывать ее. Завоевать Россию значит не выиграть ничего.
-- Для вас. Для меня это все.
Внезапно охранник включил аудиосистему, стоявшую у стены.
-- Американец, -- произнес минуту спустя Земятин, -- теперь я, к
несчастью, поверил тому, что говорит ваше правительство.
Римо терпеливо ждал объяснения.
-- Ваше правительство может быть глупым, но не настолько. Луч направлен
на Северный полюс.
-- Ну и чудесно, -- ответил Римо. О чем толкует этот старик?
-- Короче, озонный слой прорывается в зоне Северного полюса.
Римо подозрительно посмотрел на русского.
-- Ужасно, -- сказал он на всякий случай.
-- Да, -- ответил Земятин, -- если не остановить эту адскую машину,
льды Северного полюса растают. Вся суша будет затоплена, а, значит,
цивилизация обречена.
-- А откуда идут лучи?
-- Из Америки. Ваше северо-восточное побережье.
-- Если вы смогли его обнаружить, значит, мы об этом уже знаем. А можно
на той электронной штуке у вас на стене набрать номер в Америке?
-- Да, -- ответил Земятин.
И Римо назвал русским секретный номер Смита.
Голос Смита донесся по трансатлантической линии.
-- Эта линия прослушивается, -- сказал Смит.
-- Я был бы удивлен, если бы не прослушивалась, Смитти, это линия КГБ.
-- Не имеет значения, мы обнаружили луч. Вы не представляете, что он
творит!
-- Он направлен на северный полюс, -- сказал Римо.
-- Источник находится около Бостона, около 128-го шоссе.
-- Тогда дайте приказ срочно его отключить. Мы сможем доложить об этом
их лидеру. Это Алексей Земятин.
-- Не могу этого сделать. Этих лучей два, вокруг все подвергнуто
облучению. Вашингтон. Нью-Йорк. Все. Случится катастрофа невиданных
размеров.
-- Спросите его, откуда он знает, -- сказал Земятин.
-- Откуда вам это известно? -- спросил Римо.
-- У нас есть осведомитель, ключевая фигура. Если правительство
предпримет что-то против ее приборов, второй луч вырубается и перестает
сдерживать напряжение. Римо, она вас знает и она хочет вас, эта женщина была
и есть инициатор всего этого.
-- Доктор Кэтлин О'Доннел? -- спросил Земятин. Римо кивнул.
-- Я так рад, что вы позвонили. Она хочет вас и ни на кого другого не
соглашается.
-- Вы имеете в виду, что она готова разнести весь мир, чтобы
договориться о следующем свидании?
Он заметил, как Земятин подал знак своему телохранителю. Тот принес еще
один телефон. Земятин говорил быстро. Ему нужен был тот самый
психологический портрет, над которым он так смеялся раньше. Он сообщил
перепуганному начальнику британского отдела все факты.
Ответ был ужасен.
-- Она именно это и сделает, -- раздался голос в трубке. -- Ни одна
смерть, ни миллион смертей ничего для нее не значат. Они даже могут
доставить ей удовольствие.
-- Передайте вашему американскому начальству, что мы едем, -- сказал
Земятин. -- Вы и я.
Выходя из квартиры, Римо вытащил из кармана охранника пистолет и сломал
его.
-- Он бы тебе все равно не пригодился, лапочка, -- сказал он старому
служаке, тщетно ловившему руками воздух.
Еще он потребовал от Земятина, чтобы тот отменил приказ "красным
кнопкам", потому что Римо не доверял самолетам.
-- А вдруг с вами что-то случится?
-- Уверен, что под вашей охраной со мной ничего не произойдет. Когда я
увижу, что луч уничтожен, тогда и отдам приказ. Доверие -- непосильная ноша
для того, кто варился в котле международной политики. Это не для человека
моего возраста. Не сейчас.
-- Мне наплевать. А если у вас случится сердечный приступ, мы что, все
должны будем взлететь на воздух? Ничего себе. По-моему, вы, русские, все
психи.
Алексей Земятин пожал плечами. Не его же страна допустила создание
флюорокарбоновой установки.
Про тех, кто работал вместе с Великим Замятиным, говорили, что они
привыкали к нему и даже начинали любить. Это случилось и с генералом
Ивановичем.
Северных корейцев обычно всерьез не воспринимали, считая их жестокими и
беспощадными варварами, непригодными для совместной работы.
Но на сей раз шефа их разведки Саяк Кана решили со счетов не сбрасывать
-- таков был приказ генерала Ивановича, который, когда Земятин и Римо сели в
самолет, понял, что вся ответственность теперь на нем. Он не стремился к
соблюдению внешней формы, его волновало дело. Он стремился к тому, чтобы все
в этом опасном и непредсказуемом мире работало на русских. В этом был секрет
славы Земятина. Теперь это понял и генерал Иванович.
Поэтому Земятин рассказал ему о том, что американцы обнаружили
установку на своей собственной территории и о том, что русские ракеты
нацелены на Америку и готовы к действию. К действию без дополнительного
приказа, просто в назначенное время. Иванович почти физически ощущал, как
Третья мировая начала свой отсчет времени. Но он не впадал в панику. Он
думал. А когда корейцы похвастались, что прикончили самого де Лиона,
Иванович принял на себя дерзкое неожиданное решение.
Он помнил Кана по его визиту в Москву. Его единственными слабостями
были сигареты и комплекс неполноценности, который он успешно скрывал. У
Северной Кореи не было причин расправляться с западноевропейскими врагами
русских, но Иванович немедленно понял суть дела. Иванович не стал смеяться
над тем, что корейцы полезли не в свое дело, а послал поздравление самому
Ким Ир Сену и попросил совета в организации работы внешней разведки.
Иванович добился того, что в его страну позвонили из Северной Кореи.
Саяк Кан немедленно оказался у аппарата в советском посольстве (это на свой
риск организовал Иванович). Теперь, наученный Земятиным он понимал, что
почет в своей собственной стране вещь неважная, особенно ясно это стало
после того, как американский зверюга лично изуродовал все советское
правительство.
Иванович, говоривший с некогда покорно-почтительным Саяк Каном, держал
всю страну в своей ладони.
-- Мы поражены вашими действиями и ищем вашей защиты, -- сказал
Иванович. -- Вы -- подлинный вождь социалистического лагеря.
-- Я прожил жизнь, чтобы дождаться этих слов, -- сказал Кан. Голос его
дрогнул. От избытка чувств? Но это было больше похоже на страх.
-- Мы столько раз не могли справиться с нашей проблемой в Западной
Европе, что отнесли ее к разряду неразрешимых. А вы решили ее.
-- Теперь вы можете убедиться, что мы -- великий народ.
-- Тяжела ноша великих народов. Мы вынуждены послать одного из наших
вождей с самым страшным убийцей, которого только можно представить, в
Америку, чтобы обезвредить оружие, которое может уничтожить весь восточный
мир, -- сказал Иванович, играя на том, что Россия частично находится в Азии.
-- Мы не только можем поймать любого американского убийцу, мы можем
уничтожить его, как букашку, -- сказал Кан. Потом он откашлялся -- он
нервничал.
-- Есть человек, которого мы должны были убить, -- сказал Иванович. --
И не смогли. Но сделать это надо обязательно. Америка играет против нас
серьезную игру, и мы проигрываем.
Чуть ли не запинаясь, Кан спросил, что это за игра. Иванович рассказал
ему об установке около Бостона, в северо-восточном штате Массачусетс. Он
также дал Кану описание американского монстра и человека, которого надо было
спасти. Россия хотела, чтобы установка была обезврежена, американец убит, а
русский по имени Земятин доставлен в Москву по возможности в целости и
сохранности.
-- Мы можем это сделать. Все это мы можем сделать.
-- Но делать это надо сейчас. Ваши специалисты должны немедленно
направиться туда.
-- Отлично. Сейчас у меня все равно нет времени. Благодарность выразите
Корее, потому что меня здесь не будет.
-- С вами все в порядке?
Я должен построить дверь, через которую не сможет проникнуть даже само
солнце. И дверь эта -- смерть. Так я смогу его победить.
Иванович не стал вдаваться в подробности. Он поблагодарил
северокорейского шефа разведки, а потом попытался связаться с самолетом, на
котором летел Земятин, чтобы известить его. В американце должно было быть
слабое место. Судя по сообщениям из посольства в Париже, директор СВВР был
убит именно так, как убивал своих жертв американец.
С огнем надо бороться огнем.
Кан не чувствовал ни рук, ни ног, ни даже дыхания. Отлично, подумал он.
Мне повезло. Я успел вовремя.
Он приказал известить Мастера Синанджу о своем местонахождении. Кан
прятался уже много дней, пытаясь вычислить, что же может предпринять его
страна. Он знал, что он уже мертвец. И принимал это. Но как его страна могла
бы использовать его смерть? И тут русские подсказали ему способ использовать
жизнь, которая должна скоро закончиться.
Чиун понял, кто и почему выкрал сокровища Синанджу.
Во время их последней встречи он сказал Кану:
-- Ты, пхеньянская собака. Сокровище будет возвращено Дому Синанджу. Я
буду сидеть здесь и получу его. С пхеньянскими собаками я возиться не буду.
Кан не возражал. Он поклонился и вышел, после чего предупредил
Пожизненного Президента и посоветовал ему не возвращаться в страну, пока все
не утрясется. Он не стал спрашивать у Мастера Синанджу, как тот догадался,
кто украл сокровище. Он решил использовать ту дверь, которую не открыть даже
Чиуну и другим Мастерам Синанджу.
Когда Чиун вошел в подземный кабинет Кана, Кан лежал на циновке,
подложив под голову подушку и внутренне улыбаясь, потому что губы его уже
почти не двигались.
-- Я умираю, Чиун.
-- Я пришел не для того, чтобы смотреть, куда исчезает мусор, -- сказал
Чиун.
-- Яд, который я принял, лишил меня почти всех ощущений. Я ничего не
чувствую, поэтому ты не можешь заставить меня сказать, куда я спрятал
сокровище. Я собираюсь уйти в дверь, за которой даже Мастера Синанджу
бессильны -- это смерть, Чиун, смерть. -- Сквозь полуприкрытые веки Кан
видел, что Чиун не шелохнулся. Он ничего не сказал. Хорошо. Он не хочет
терять времени. Кан велел принести то, что он написал, опасаясь, что яд
подействует слишком быстро. Это была информация, переданная русским, в том
числе и местоположение установки. Чиун должен был доставить установку в
Россию, тогда ему скажут, где сокровище. Кроме того, был один американец,
которого надо было убить, и русский, которого следовало спасти.
-- Могу я теперь тебе доверять?
-- Хочешь -- доверяй, не хочешь -- не доверяй. Сделай это дело, или не
делай его. Я теперь ухожу от тебя, а за двери смерти тебе не пройти. Никто
здесь не знает, где находится сокровище, ты можешь убивать всех сто лет
подряд, но так и не найдешь его.
Чиун перечитал записку. Он знал, где находится Бостон. Он столько лет
провел в Америке, тратя лучшие годы жизни на страну, чей сумасшедший
император отказывался взойти на трон. Он знал Бостон. Он знал белых людей.
Он был лучшим в мире специалистом по белым.
-- Скажи мне, о великий Мастер, как ты догадался, что это я выкрал твое
сокровище? Скажи, и я отдам тебе сейчас одну вещь из него.
-- Француз говорил правду. Он не знал, кто послал ему монеты. Это я
знаю. А Папа не мог совершить кражу.
-- Откуда ты знаешь?
-- Папы со времен Борджиа разучились это делать. Украсть сокровище
Синанджу мог бы, маловероятно, но мог бы Папа из рода Борджиа, стремящийся
покорить новые земли. Но за какое-то время папы стали столь же бесполезны,
как тот, кто создал их церковь, и занимали их не власть и не богатства, а
столь бесполезные вещи, как молитва, и западный культ непорочности, и другие
столь же странные вещи, близкие людям такого рода.
-- Ты действительно знаешь белых, -- сказал Кан.
-- Они все разные. Но пхеньянцы все одинаковые. Это собаки, которым не
знакомы ни смелость, ни преданность, -- сказал Чиун. -- Где сокровище,
Когда американский посланник приехал в Россию с поручением в знак
доброй воли раскрыть американскую систему защиты, это только подтвердило:
Америка обладает чем-то таким мощным, что сделает обычные русские ракеты
бесполезными. Но Америке во что бы то ни стало надо было показать русским,
что уничтожение озонового слоя не является их оружием.
У Америки была слабая надежда, что перед тем, как поднимутся в воздух
ракеты, им удастся доказать, что у Америки нет машины, разрушающей озон. Но
возможности доказать это практически не было. Теперь они должны были
продемонстрировать, что они обладают более страшным оружием, но не
используют его.
Америка хотела дать понять русским, что, если захочет, то сможет
разнести российское правительство, но предпочитает этого не делать. Но чтобы
заставить поверить в это, не хватало одного американского слова. Америка
должна была доказать это человеку, который в действительности руководил
Россией. Особый посланник сообщал, что за спиной Генерального стоит еще
кто-то. Это не было сюрпризом, потому что в формуле Смита премьер был
"лицом", хотя на самом деле это была хорошо спрятанная "спина". И эта
"спина" руководила Россией.
Когда Макдональд опять поспешил в Россию, Смит выпросил разрешение
добавить специальное послание. Вот что в нем говорилось: "Тому, кто
действительно отвечает за безопасность: мы знаем, что не можем доказать вам,
что не открываем небеса секретным оружием как ключом. Пусть будет так. Но
как только мы захотим, мы сможем посеять раздор в вашем Политбюро и сделать
ваших лидеров заключенными в собственной стране. Но мы решили этого не
делать. Почему? Потому, что мы вовсе не хотим вас покорять. Оружие это --
лишь один человек".
Затем шло описание Римо, чтобы они могли узнать, от кого исходит эта
дьявольская угроза, но что человек этот предпринимает мирные шаги, а не
миссию обнаружения и уничтожения в самом сердце Москвы.
Смит сообщил русским, что Римо направляется к ним. Тем самым он
уничтожил главный козырь Римо -- внезапность. Римо принял это. Но для него
уже прозвучал сигнал опасности.
-- Я не могу лететь "Аэрофлотом", -- сказал Римо.
-- Почему?
-- Если вы ожидаете какого-то суперопасного оружия и готовы положить
миллионы своих людей только для того, чтобы выиграть войну, то неужели вы не
собьете самолет с носителем этого оружия на борту?
-- Мы заставим его лететь на огромной высоте, но знайте, что парашют на
такой высоте не сработает.
-- Ничего, я его модернизирую.
-- Не валяйте дурака, вы же все прекрасно понимаете. И знайте, я не
сентиментален. Но все же желаю удачи.
-- Не нашли ничего более трогательного, чем это "желаю удачи"? --
сказал Римо. -- Смотрите, не разревитесь.
Макдональда Пиза привез последний самолет, которому разрешили посадку в
Москве. Немногим позже командование ПВО получило странный приказ. Ни одному
самолету не разрешалась посадка, даже самолетам "Аэрофлота". Любой самолет,
нарушивший запрет, немедленно должны были сбить службой ПВО, неважно, кто
находился на борту.
Во всем этом трагическом деле Земятин нашел только одну светлую
сторону. Они наконец-то указали изъян этого совершенного врага. Он сказал об
этом генералу Ивановичу, показывая заявление американской мирной миссии.
Старый фельдмаршал хорошо знал этого проницательного молодого человека,
которого он многому научил, и который нашел себя в поисках связи между
проблемой войны и секретным агентом. О том, что через сорок восемь часов
может начаться атомная война, он умолчал. Иванович не должен был этого
знать. Молодой генерал и без того знал слишком много того, чего Земятин не
открывал ни одному человеку. Он показал Ивановичу заявление мирной миссии,
которое привез Макдональд Пиз.
-- Значит, он сам и является тем самым страшным оружием. Это все
объясняет. Итак, Америка хочет мира, -- сказал Иванович.
-- Конечно, нет, они просто хотят попридержать нас, чтобы за это время
придумать, как с нами покончить.
-- Вы уверены?
-- Абсолютно, -- ответил Земятин. Они находились в его квартире.
Телохранитель спал, громко храпя.
-- Они жертвуют менее значительным оружием, чтобы спасти главное.
-- Если только они не говорят правды.
-- Нет, они послали этого человека на верную смерть. Нам известно, что
он обладает невероятной силой и удивительной реакцией, но это всего лишь
человек. Он может увернуться от одной пули, но не от тысячи. Он всего лишь
человек, и мы знаем его недостатки. Даже сержанту ясно, что с ним делать, --
сказал Земятин.
Лицо Ивановича утратило свою невозмутимость, глаза остро прищурились.
-- Да мы убьем его. Ведь он всего лишь человек. Но в чем его
уязвимость?
Земятин уставился на свою чашку с коньяком. Все эти прошедшие годы,
смерти, войны так утомили его, что он чувствовал себя совсем стариком.
-- Его уязвимость в его командирах. Они просто подали его нам на
тарелочке -- вот что они собой представляют, отсюда можно и танцевать.
Предстоящие дни принесут много смертей. А славно было бы, малыш, если бы в
мире были одни дворецкие и буфетные?
Они осушили свои чашки с импортным коньяком в честь друг друга и с
сожалением поставили их на стол. Предстояла работа, и с питьем было
покончено. Телохранителя разбудили сообщением с переговоров в Кремле, что
американец Макдональд Пиз только что обнаружил, что он арестован, и что в
действительности никакой конференции нет. Пиз предлагал им альтернативное
решение.
-- Пристрелите меня или отпустите. Хотя, лучше пристрелите, потому что
я все равно уйду.
-- Что ж, -- сказал Земятин, -- сделайте то, о чем он просит.
Офицер и солдат вошли в комнату для переговоров. Солдат выстрелил Пизу
в голову и оставил его в комнате запертым с американцами, которые перестали
вдруг надеяться на то, что русские заинтересованы в мире.
Тело Пиза было специально оставлено там, чтобы американцы и не думали
скрыться в посольство. Всем им вспомнились слова Пиза на борту самолета
незадолго до посадки:
-- Я мечтаю о том дне, когда застрелить американца будет считаться
самым страшным преступлением. Тогда люди поймут, что наказание будет
ужасным.
Русское ракетное командование сначала засекло американский самолет,
летящий намного выше уровня досягаемости ракеты. Это был обычный
самолет-разведчик, но на этот раз он сбросил груз, слишком малый для ядерной
бомбы. Казалось, это было что-то вроде бревна. Около шести футов в длину и
двух с половиной в ширину. Когда предмет спустился до пяти миль, стало ясно,
что это человек.
-- Это тот самый, -- произнес штабной офицер. Вся оборонная системы
города жаждала его заполучить. Никто, конечно, не знал, почему всем так
хочется убить одного человека, но награда за это была очень велика.
Было желательно, чтобы его голова осталась неповрежденной для
опознания.
-- Стреляйте, когда раскроется парашют, -- пришел приказ.
Машины КГБ были направлены в район приземления, чтобы подобрать то, что
останется от трупа. Силы поддержки, подразделения местной милиции также были
подняты по тревоге на поиски тела. У обеих групп были четкие приказы
аккуратно прикончить человека, если вдруг он будет еще жив.
На высоте четырех миль пришел приказ открыть огонь.
Когда огонь продолжался на высоте и трех, и двух миль, начали
шептаться, что он, вероятно, ушел. На высоте двухсот футов над землей на
наблюдательном посту озадаченно захмыкали: в таком интенсивном огне вообще
не было никакого смысла. При такой скорости падения у человека вообще нет
шансов выжить.
Хорошо бы хоть кусочки от него остались. Радары не засекли внезапного
движения падающего тела на высоте сто двадцать футов. Римо раскрыл парашют.
Если бы у него было время подумать, он обязательно погиб бы. Если бы он
спускался, как обычный парашютист, то стал бы отличной мишенью. А так он
выжил, только в последний момент дернув за кольцо.
Парашют был обнаружен через четыре минуты после приземления Римо.
Генерал Иванович, отвечавший за его уничтожение, был немедленно
информирован. Он спустился в бункер под Лубянкой, в свой старый комитетский
кабинет. Тела рядом с парашютом не нашли. Где же было тело? Может быть,
американец так хорошо владел своим телом, что смог выжить при падении?
-- Парашют открылся? -- спросил Иванович.
-- Да, товарищ генерал.
Иванович повесил трубку. Значит, он все-таки приземлился живым. Но ведь
все было хорошо подготовлено к его встрече. Специальные приказы даны
каждому, кто задействован в операции: сплошной огонь по всему пространству.
Если в него нельзя было попасть, целясь, то сплошной огонь должен был
помочь.
В Москве было одиннадцать часов вечера. К половине двенадцатого из
гостиницы "Россия" поступило донесение, что верхний этаж захвачен. Последний
этаж находился в ведении службы информации, начальник был раздражен и
истерично орал:
-- Гостиница "Россия" -- самая лучшая в Москве, генерал! Он пробился
через ваших людей, через ряды моих людей. Остановите его!
-- Что он сделал?
-- Выставил ваших людей идиотами. Ни на нем, ни на них нет ни
царапинки.
-- Что он сделал плохого, что вы так взволнованы?
-- Он распространяет лживую информацию!
-- Какую?
-- Я в этой стране отвечаю за правду, которую мы сообщаем народу. Я не
верю ничему, что говорит американец.
-- Значит, вы разговаривали с ним. Вы знаете, что он американец. О
какой лживой информации идет речь?
-- Он вынудил меня подписать заявление, которое является заведомой
ложью.
-- В чем состоит эта ложь?
-- В том, что мы бессильны перед ним, что я покойник, если не подпишу
этого. И, как вам хорошо известно, он абсолютно прав.
-- Благодарю вас, директор, -- ответил Иванович. В доме на Ленинских
горах главнокомандующий войсками КГБ отказался подписывать какие-то бумаги.
Он заплатил за это собственными ребрами. Их у него выдернули. Опять не
пострадал ни один охранник.
-- Мы поняли, что он был внутри дома, только когда было обнаружено
тело.
Проникновение на дачу под Калугой. Вновь никто из охранников не
пострадал. Адмирал был убит по странной причине: слишком медленно писал.
Министр обороны раздавлен насмерть в одном из зданий Кремля.
И так на протяжении всей ночи. Сквозь все преграды, ловушки и
охраняемые объекты. Была надежда, что с наступлением утра нарушитель станет
уязвимым. Но утром стала очевидной вся ужасная правда.
Квартира Генерального не только подверглась нападению, но и сам
Генеральный записал на бумаге несколько молитв и обещал построить святилище
нескольким богам в маленькой корейской деревушке.
Теперь нарушитель изъявил желание встретиться с "парнем, который здесь
всем управляет".
-- Вы выиграли, -- сказал Иванович.
Он известил Земятина. Изъяна найти не удалось.
-- Этот человек разделался с нашим правительством.
-- Я поговорю с ним, -- решил Земятин. -- Скажите ему, где я живу.
-- Может быть, мне привести его к вам?
-- Мальчик, тебя, наверное, удивит это, но я не хочу лишних потерь. Ты
останешься здесь.
-- Может быть, нам удастся как-нибудь подобраться к нему?
-- Фронт рухнул, мальчик.
-- Но мы проиграли.
-- Мы увидели, что ты способен принимать правильные решения, ты нужен
Руси-матушке. Ты будешь руководить Россией, когда я умру.
Земятин с посыльным передал молодому генералу, умевшему думать,
сообщение. В сообщении содержалась жестокая правда о новом русском ядерном
оружии, о ракетах, готовых к запуску. Без всяких указаний Иванович
расположил своих людей около дома старика. Земятин не видел охранников или
не обратил на них внимания. Он видел, как молодой американец проник в
квартиру и начал давать распоряжения. К его изумлению, говорил он на
старославянском языке, правда, не очень хорошо. Земятин плохо говорил
по-английски, но лучше, чем американец -- по-русски. Американец думал, что
показал, как может покорить Россию.
-- Видите, нам можно доверять, поэтому оставьте ваши новые ракеты и
давайте вместе добывать эту штуку с лучами.
-- Вы закончили? -- спросил Земятин.
-- Думаю, да, -- ответил американец. -- А вы хотите, чтобы я еще
кого-нибудь убил?
-- Нет, вы уже достаточно дел натворили. Я верю, что ваши люди считают
вас тем сверхоружием, которое может победить флюорокарбоновые лучи. Это
значит, что вы говорите правду.
-- Вы должны знать, что представляет собой Америка. Кому нужно ваше
место, когда у нас есть наше?
-- Сынок, ты уже заслужил мое доверие.
-- Тогда откажитесь от своих ракет.
-- А вот с этим проблема. Придется подумать. Мы создали эти ракеты
потому, что были уверены, что Америка изобрела какое-то новое оружие. Нам
нужно было создать оружие, которое вы не смогли бы разрушить. Вы меня
понимаете?
-- Мы же показали вам, что можем уничтожить все ваши ракеты.
Земятин понимающе кивнул. Его не удивляло, что с виду этот человек
такой обычный. Самое опасное всегда обычно. Ему не нужно было смотреть на
мускулы. Достаточно было взгляда на тела по всей Москве.
-- Эти новые ракеты подчиняются всего двум приказам: лететь или не
лететь.
-- Тогда дайте им приказ не лететь.
-- Система отмены приказов очень сложна. В действительности это будет
означать уничтожение ракет.
-- Я не против, -- ответил Римо.
-- Если вы убьете меня, то некому будет отдать приказ об отмене
запуска. Если вы будете меня пытать, то получите неправильную команду.
Да, это был тот человек, которого Римо искал. Хозяин. Тот, кто
заключает сделки.
-- В общем, молодой человек, у меня должно быть больше доказательств,
чем ваши шумные показательные выступления, для того, чтобы дать им приказ не
лететь, так что простите меня.
-- Значит, это война?
-- Не обязательно, у нас есть время, не скажу сколько, но есть.
-- Вам этой войны не пережить, я превращу вашу страну в руины. Я не
хочу завоевывать ее. Завоевать Россию значит не выиграть ничего.
-- Для вас. Для меня это все.
Внезапно охранник включил аудиосистему, стоявшую у стены.
-- Американец, -- произнес минуту спустя Земятин, -- теперь я, к
несчастью, поверил тому, что говорит ваше правительство.
Римо терпеливо ждал объяснения.
-- Ваше правительство может быть глупым, но не настолько. Луч направлен
на Северный полюс.
-- Ну и чудесно, -- ответил Римо. О чем толкует этот старик?
-- Короче, озонный слой прорывается в зоне Северного полюса.
Римо подозрительно посмотрел на русского.
-- Ужасно, -- сказал он на всякий случай.
-- Да, -- ответил Земятин, -- если не остановить эту адскую машину,
льды Северного полюса растают. Вся суша будет затоплена, а, значит,
цивилизация обречена.
-- А откуда идут лучи?
-- Из Америки. Ваше северо-восточное побережье.
-- Если вы смогли его обнаружить, значит, мы об этом уже знаем. А можно
на той электронной штуке у вас на стене набрать номер в Америке?
-- Да, -- ответил Земятин.
И Римо назвал русским секретный номер Смита.
Голос Смита донесся по трансатлантической линии.
-- Эта линия прослушивается, -- сказал Смит.
-- Я был бы удивлен, если бы не прослушивалась, Смитти, это линия КГБ.
-- Не имеет значения, мы обнаружили луч. Вы не представляете, что он
творит!
-- Он направлен на северный полюс, -- сказал Римо.
-- Источник находится около Бостона, около 128-го шоссе.
-- Тогда дайте приказ срочно его отключить. Мы сможем доложить об этом
их лидеру. Это Алексей Земятин.
-- Не могу этого сделать. Этих лучей два, вокруг все подвергнуто
облучению. Вашингтон. Нью-Йорк. Все. Случится катастрофа невиданных
размеров.
-- Спросите его, откуда он знает, -- сказал Земятин.
-- Откуда вам это известно? -- спросил Римо.
-- У нас есть осведомитель, ключевая фигура. Если правительство
предпримет что-то против ее приборов, второй луч вырубается и перестает
сдерживать напряжение. Римо, она вас знает и она хочет вас, эта женщина была
и есть инициатор всего этого.
-- Доктор Кэтлин О'Доннел? -- спросил Земятин. Римо кивнул.
-- Я так рад, что вы позвонили. Она хочет вас и ни на кого другого не
соглашается.
-- Вы имеете в виду, что она готова разнести весь мир, чтобы
договориться о следующем свидании?
Он заметил, как Земятин подал знак своему телохранителю. Тот принес еще
один телефон. Земятин говорил быстро. Ему нужен был тот самый
психологический портрет, над которым он так смеялся раньше. Он сообщил
перепуганному начальнику британского отдела все факты.
Ответ был ужасен.
-- Она именно это и сделает, -- раздался голос в трубке. -- Ни одна
смерть, ни миллион смертей ничего для нее не значат. Они даже могут
доставить ей удовольствие.
-- Передайте вашему американскому начальству, что мы едем, -- сказал
Земятин. -- Вы и я.
Выходя из квартиры, Римо вытащил из кармана охранника пистолет и сломал
его.
-- Он бы тебе все равно не пригодился, лапочка, -- сказал он старому
служаке, тщетно ловившему руками воздух.
Еще он потребовал от Земятина, чтобы тот отменил приказ "красным
кнопкам", потому что Римо не доверял самолетам.
-- А вдруг с вами что-то случится?
-- Уверен, что под вашей охраной со мной ничего не произойдет. Когда я
увижу, что луч уничтожен, тогда и отдам приказ. Доверие -- непосильная ноша
для того, кто варился в котле международной политики. Это не для человека
моего возраста. Не сейчас.
-- Мне наплевать. А если у вас случится сердечный приступ, мы что, все
должны будем взлететь на воздух? Ничего себе. По-моему, вы, русские, все
психи.
Алексей Земятин пожал плечами. Не его же страна допустила создание
флюорокарбоновой установки.
Про тех, кто работал вместе с Великим Замятиным, говорили, что они
привыкали к нему и даже начинали любить. Это случилось и с генералом
Ивановичем.
Северных корейцев обычно всерьез не воспринимали, считая их жестокими и
беспощадными варварами, непригодными для совместной работы.
Но на сей раз шефа их разведки Саяк Кана решили со счетов не сбрасывать
-- таков был приказ генерала Ивановича, который, когда Земятин и Римо сели в
самолет, понял, что вся ответственность теперь на нем. Он не стремился к
соблюдению внешней формы, его волновало дело. Он стремился к тому, чтобы все
в этом опасном и непредсказуемом мире работало на русских. В этом был секрет
славы Земятина. Теперь это понял и генерал Иванович.
Поэтому Земятин рассказал ему о том, что американцы обнаружили
установку на своей собственной территории и о том, что русские ракеты
нацелены на Америку и готовы к действию. К действию без дополнительного
приказа, просто в назначенное время. Иванович почти физически ощущал, как
Третья мировая начала свой отсчет времени. Но он не впадал в панику. Он
думал. А когда корейцы похвастались, что прикончили самого де Лиона,
Иванович принял на себя дерзкое неожиданное решение.
Он помнил Кана по его визиту в Москву. Его единственными слабостями
были сигареты и комплекс неполноценности, который он успешно скрывал. У
Северной Кореи не было причин расправляться с западноевропейскими врагами
русских, но Иванович немедленно понял суть дела. Иванович не стал смеяться
над тем, что корейцы полезли не в свое дело, а послал поздравление самому
Ким Ир Сену и попросил совета в организации работы внешней разведки.
Иванович добился того, что в его страну позвонили из Северной Кореи.
Саяк Кан немедленно оказался у аппарата в советском посольстве (это на свой
риск организовал Иванович). Теперь, наученный Земятиным он понимал, что
почет в своей собственной стране вещь неважная, особенно ясно это стало
после того, как американский зверюга лично изуродовал все советское
правительство.
Иванович, говоривший с некогда покорно-почтительным Саяк Каном, держал
всю страну в своей ладони.
-- Мы поражены вашими действиями и ищем вашей защиты, -- сказал
Иванович. -- Вы -- подлинный вождь социалистического лагеря.
-- Я прожил жизнь, чтобы дождаться этих слов, -- сказал Кан. Голос его
дрогнул. От избытка чувств? Но это было больше похоже на страх.
-- Мы столько раз не могли справиться с нашей проблемой в Западной
Европе, что отнесли ее к разряду неразрешимых. А вы решили ее.
-- Теперь вы можете убедиться, что мы -- великий народ.
-- Тяжела ноша великих народов. Мы вынуждены послать одного из наших
вождей с самым страшным убийцей, которого только можно представить, в
Америку, чтобы обезвредить оружие, которое может уничтожить весь восточный
мир, -- сказал Иванович, играя на том, что Россия частично находится в Азии.
-- Мы не только можем поймать любого американского убийцу, мы можем
уничтожить его, как букашку, -- сказал Кан. Потом он откашлялся -- он
нервничал.
-- Есть человек, которого мы должны были убить, -- сказал Иванович. --
И не смогли. Но сделать это надо обязательно. Америка играет против нас
серьезную игру, и мы проигрываем.
Чуть ли не запинаясь, Кан спросил, что это за игра. Иванович рассказал
ему об установке около Бостона, в северо-восточном штате Массачусетс. Он
также дал Кану описание американского монстра и человека, которого надо было
спасти. Россия хотела, чтобы установка была обезврежена, американец убит, а
русский по имени Земятин доставлен в Москву по возможности в целости и
сохранности.
-- Мы можем это сделать. Все это мы можем сделать.
-- Но делать это надо сейчас. Ваши специалисты должны немедленно
направиться туда.
-- Отлично. Сейчас у меня все равно нет времени. Благодарность выразите
Корее, потому что меня здесь не будет.
-- С вами все в порядке?
Я должен построить дверь, через которую не сможет проникнуть даже само
солнце. И дверь эта -- смерть. Так я смогу его победить.
Иванович не стал вдаваться в подробности. Он поблагодарил
северокорейского шефа разведки, а потом попытался связаться с самолетом, на
котором летел Земятин, чтобы известить его. В американце должно было быть
слабое место. Судя по сообщениям из посольства в Париже, директор СВВР был
убит именно так, как убивал своих жертв американец.
С огнем надо бороться огнем.
Кан не чувствовал ни рук, ни ног, ни даже дыхания. Отлично, подумал он.
Мне повезло. Я успел вовремя.
Он приказал известить Мастера Синанджу о своем местонахождении. Кан
прятался уже много дней, пытаясь вычислить, что же может предпринять его
страна. Он знал, что он уже мертвец. И принимал это. Но как его страна могла
бы использовать его смерть? И тут русские подсказали ему способ использовать
жизнь, которая должна скоро закончиться.
Чиун понял, кто и почему выкрал сокровища Синанджу.
Во время их последней встречи он сказал Кану:
-- Ты, пхеньянская собака. Сокровище будет возвращено Дому Синанджу. Я
буду сидеть здесь и получу его. С пхеньянскими собаками я возиться не буду.
Кан не возражал. Он поклонился и вышел, после чего предупредил
Пожизненного Президента и посоветовал ему не возвращаться в страну, пока все
не утрясется. Он не стал спрашивать у Мастера Синанджу, как тот догадался,
кто украл сокровище. Он решил использовать ту дверь, которую не открыть даже
Чиуну и другим Мастерам Синанджу.
Когда Чиун вошел в подземный кабинет Кана, Кан лежал на циновке,
подложив под голову подушку и внутренне улыбаясь, потому что губы его уже
почти не двигались.
-- Я умираю, Чиун.
-- Я пришел не для того, чтобы смотреть, куда исчезает мусор, -- сказал
Чиун.
-- Яд, который я принял, лишил меня почти всех ощущений. Я ничего не
чувствую, поэтому ты не можешь заставить меня сказать, куда я спрятал
сокровище. Я собираюсь уйти в дверь, за которой даже Мастера Синанджу
бессильны -- это смерть, Чиун, смерть. -- Сквозь полуприкрытые веки Кан
видел, что Чиун не шелохнулся. Он ничего не сказал. Хорошо. Он не хочет
терять времени. Кан велел принести то, что он написал, опасаясь, что яд
подействует слишком быстро. Это была информация, переданная русским, в том
числе и местоположение установки. Чиун должен был доставить установку в
Россию, тогда ему скажут, где сокровище. Кроме того, был один американец,
которого надо было убить, и русский, которого следовало спасти.
-- Могу я теперь тебе доверять?
-- Хочешь -- доверяй, не хочешь -- не доверяй. Сделай это дело, или не
делай его. Я теперь ухожу от тебя, а за двери смерти тебе не пройти. Никто
здесь не знает, где находится сокровище, ты можешь убивать всех сто лет
подряд, но так и не найдешь его.
Чиун перечитал записку. Он знал, где находится Бостон. Он столько лет
провел в Америке, тратя лучшие годы жизни на страну, чей сумасшедший
император отказывался взойти на трон. Он знал Бостон. Он знал белых людей.
Он был лучшим в мире специалистом по белым.
-- Скажи мне, о великий Мастер, как ты догадался, что это я выкрал твое
сокровище? Скажи, и я отдам тебе сейчас одну вещь из него.
-- Француз говорил правду. Он не знал, кто послал ему монеты. Это я
знаю. А Папа не мог совершить кражу.
-- Откуда ты знаешь?
-- Папы со времен Борджиа разучились это делать. Украсть сокровище
Синанджу мог бы, маловероятно, но мог бы Папа из рода Борджиа, стремящийся
покорить новые земли. Но за какое-то время папы стали столь же бесполезны,
как тот, кто создал их церковь, и занимали их не власть и не богатства, а
столь бесполезные вещи, как молитва, и западный культ непорочности, и другие
столь же странные вещи, близкие людям такого рода.
-- Ты действительно знаешь белых, -- сказал Кан.
-- Они все разные. Но пхеньянцы все одинаковые. Это собаки, которым не
знакомы ни смелость, ни преданность, -- сказал Чиун. -- Где сокровище,