Сара Маклейн. Девять правил соблазнения

   – Нет. Здесь вы не найдете ее изображений. Гейбриел сказал, что вы похожи на нашу матушку. Просто точная ее копия.
   Джулиана резко взмахнула рукой.
   – Никогда больше не говорите мне этого. Наша матушка была… – Она умолкла, и в комнате повисло тяжелое молчание.
   Губы Ралстона изогнулись в кривой улыбке.
   – Вижу, что все-таки существуют моменты, в которых мы вполне сходимся.
   – Вы не можете заставить меня остаться.
   – Боюсь, что могу. Я уже подписал бумаги. До замужества вы будете находиться под моей опекой.
   Джулиана широко раскрыла глаза.
   – Это невозможно. Мой отец просто не мог этого потребовать. Он знал, что я не собираюсь выходить замуж.
   – Отчего же? – удивился Ник.
   Джулиана развернулась к нему.
   – Я думаю, вы должны это понять, как никто другой. Я не стану повторять грехи моей матери.
   Гейбриел прищурился.
   – Нет абсолютно никаких оснований считать, что вы повторите…
   – Вы простите меня, если я скажу, что у меня нет желания рисковать, милорд. Но ведь мы можем договориться?
   В этот момент Гейбриел принял решение.
   – Вы не знали нашу матушку?
   Джулиана стояла, гордо выпрямившись, и решительно, не отведя глаз, встретила взгляд Ралстона.
   – Она покинула нас почти десять лет назад. Полагаю, с вами случилось то же самое?
   Ралстон кивнул:
   – Нам даже десяти не исполнилось.
   – В таком случае, полагаю, никто из нас не испытывает к ней особой любви.
   – В самом деле.
   Они стояли так довольно долго, решая, насколько каждый из них искренен. Гейбриел первым нарушил молчание:
   – Предлагаю вам сделку. – Джулиана мгновенно отрицательно качнула головой, но Ралстон поднял руку, не дав ей заговорить, и продолжил: – Это не подлежит обсуждению. Вы останетесь здесь на два месяца. Если по истечении этого срока вы все же предпочтете вернуться в Италию, я это устрою.
   Джулиана вскинула голову, словно обдумывала не только предложение кузена, но и возможность побега. Наконец она согласно кивнула:
   – Два месяца. Ни днем больше.
   – Наверху вы можете выбрать спальню по своему вкусу, сестричка.
   Джулиана низко поклонилась.
   – Grazie^[3], милорд.
   Она уже повернулась к выходу, когда Ник спросил, не в силах больше сдерживать свое любопытство.
   – Сколько вам лет?
   – Двадцать.
   Ник коротко взглянул на брата и продолжил:
   – Мы должны представить вас лондонскому обществу.
   – Полагаю, в этом нет никакой необходимости, поскольку я пробуду здесь всего восемь недель.
   Она с явным нажимом произнесла последние слова.
   – Мы обсудим это позже, когда вы устроитесь. – Коротким поклоном Ралстон дал понять, что разговор окончен, распахнул дверь кабинета и позвал дворецкого. – Дженкинс, пожалуйста, проводи мисс Джулиану наверх и пришли кого-нибудь помочь ее горничной распаковать вещи. – Он повернулся к Джулиане. – У вас ведь есть горничная, не так ли?
   – Да, – ответила она, и на ее губах появилась улыбка. – Может, мне стоит напомнить вам, что это римляне принесли цивилизацию в вашу страну?
   Ралстон поднял брови.
   – А вы, оказывается, с характером.
   Джулиана ангельски улыбнулась:
   – Я согласилась остаться, милорд, но не обещала хранить молчание.
   Маркиз вновь повернулся к Дженкинсу.
   – С этого дня мисс Джулиана будет жить в нашем доме.
   Джулиана покачала головой, смело встретив взгляд брата.
   – Два месяца.
   Ралстон кивнул и исправился:
   – Она два месяца будет жить в нашем доме.
   Дворецкий невозмутимо выслушал довольно странное распоряжение, произнес: «Да, милорд», – и повел Джулиану в ее комнату, попутно приказав лакеям, отнести сундуки Джулианы наверх.
   Уверенный в том, что все его распоряжения будут должным образом выполнены, Ралстон закрыл дверь в кабинет и повернулся к Нику, который с ленивой усмешкой на губах стоял, прислонившись спиной к книжному шкафу.
   – А ты молодец, братец, – произнес Ник. – Но если свет узнает, что тебе присуще столь гипертрофированное чувство фамильного долга… твоя репутация падшего ангела будет уничтожена.
   – Ты меня очень обяжешь, если замолчишь.
   – В самом деле, это так трогательно – демон, поверженный ребенком.
   Ралстон молча пересек комнату и сел за большой письменный стол.
   – Разве тебя не дожидается статуя, которую необходимо почистить? Пожилая мраморная дама из Бата, которую срочно необходимо идентифицировать?
   Ник сел в кресло и закинул ногу на ногу, демонстрируя сияющие гессенские сапоги и явно не собираясь заглатывать наживку.
   – Вообще-то дожидается. Однако ей вместе с легионом моих поклонников придется подождать. Я предпочел бы провести этот день с тобой.
   – Не стоит идти на такие жертвы ради меня.
   Ник стал серьезным.
   – И что же случится за эти два месяца? А если она все-таки решит уехать, а ты не сможешь ей этого позволить? – Ралстон не ответил, и Ник продолжал гнуть свою линию: – Ей пришлось нелегко. Ее бросила мать, когда она была еще совсем ребенком… а потом она потеряла и отца.
   – Ее обстоятельства ничем не отличаются от наших. – Ралстон притворился, что тема разговора ему совершенно неинтересна, и сделал вид, будто внимательно просматривает корреспонденцию. – Должен тебе напомнить, что вместе с матерью мы потеряли и своего отца.
   Ник не отвел взгляда.
   – Мы были друг у друга, Гейбриел. У нее же нет никого. Нам с тобой лучше, чем кому-либо, известно, каково это – быть всеми покинутым, всеми, кого ты когда-либо любил.
   В глазах брата Ралстон заметил грусть воспоминаний об их детстве. Близнецы вместе пережили бегство своей матери и отчаяние отца. Их детство не было радостным, но Ник говорил правду – они всегда держались вместе.
   – Наблюдая за нашими родителями, я усвоил одну вещь: любви придается слишком большое значение. Ответственность – вот что действительно важно. Честь. И Джулиане лучше понять это в самом раннем возрасте. Теперь у нее есть мы. Возможно, она считает, что это не так много, но этого должно быть достаточно.
   Братья замолчали, каждый погрузился в собственные мысли. Наконец Ник произнес:
   – Трудно будет добиться, чтобы ее приняли в обществе.
   Ралстон энергично выругался, признавая справедливость слов брата.
   Дочери женщины, не получившей должным образом оформленного развода, вряд ли обрадуются в свете. И Джулиане придется приложить немало усилий, чтобы избавиться от тяжелого шлейфа испорченной репутации своей матери.
   И вновь заговорил Ник:
   – Законность ее рождения будет подвергнута сомнению.
   Гейбриел на некоторое время задумался.
   – Если наша матушка вышла замуж за ее отца, это означает, что маркиза по приезде в Италию перешла в католичество. Католическая церковь никогда не признала бы ее брака, если бы она оставалась в англиканской церкви.
   – В таком случае незаконнорожденными оказываемся мы. – Ник криво улыбнулся.
   – Для итальянцев, – уточнил Гейбриел. – К счастью, мы англичане.
   – Превосходно. Для нас все складывается хорошо, – сказал Ник. – Но что же с Джулианой? Найдется немало семейств, которые откажутся принимать ее. Многие посчитают нашу сестру дочерью падшей маркизы и ее любовника – простого итальянского торговца. И к тому же католика.
   – Начнем с того, что они и так бы не приняли Джулиану. Мы не можем изменить тот факт, что происхождение ее отца оставляет желать лучшего.
   – Возможно, проще выдать ее за дальнюю родственницу и не упоминать о том, что Джулия наша сводная сестра.
   Ралстон отрицательно мотнул головой:
   – Абсолютно исключено. Она наша сестра. Именно так мы ее и представим, а уж потом будем разбираться с последствиями.
   – С последствиями придется разбираться ей. – Ник твердо встретил взгляд брата; его слова тяжелым грузом повисли в воздухе. – Скоро самый разгар сезона. Если мы хотим добиться успеха, наше поведение должно быть безупречным. Ее репутация зависит от нашей.
   Ралстон понял. Ему придется прекратить встречи с Настасией – оперной певичкой, известной своей неосмотрительностью.
   – Я сегодня же поговорю с Настасией.
   Ник согласно кивнул и добавил:
   – Джулиану необходимо представить обществу, и это должен сделать человек с безупречной репутацией.
   – Я и сам об этом подумал.
   – Мы можем обратиться к тетушке Филлидии.
   Голос Ника дрогнул при упоминании имени сестры отца. Вдовствующей герцогине была присуща манера высказывать весьма резкие замечания и давать безапелляционные наставления. Тем не менее пожилая дама являлась признанным столпом общества.
   – Нет, – поспешно возразил Ралстон. Филлидия не справится с такой деликатной ситуацией – загадочная неизвестная сестра прибывает к дверям Ралстон-Хауса в разгар сезона. – Для этого не подойдет ни одна из наших родственниц.
   – Тогда кто же?
   Взгляды близнецов встретились. Задержались. В решимости они нисколько не уступали друг другу, но слово маркиза было решающим.
   – Я найду такого человека.

Глава 2

   «И, разразившись слезами, она бросилась к нему, и обняла Одиссея, и поцеловала его в голову, и проговорила: «О, ты смог убедить мое сердце, каким бы несгибаемым оно ни было». И в его сердце пробудилось еще более сильное желание горестных стенаний; и он пролил слезы, держа в объятиях свою дорогую преданную жену».
   Калли отложила чтение, откинувшись на спинку высокого мягкого стула, и глубоко вдохнула запах любимых книг, вообразив себя героиней именно этой истории – любящей женой, все двадцать лет разлуки своей любовью вдохновлявшей мужа на героические подвиги. Схватка с Циклопом, противостояние сиренам – Одиссей готов был одолеть все испытания ради одной-единственной цели – вновь оказаться рядом со своей Пенелопой.
   Каково быть такой женщиной? Женщиной, чья несравненная красота была вознаграждена любовью величайшего героя своего времени. Каково это – открыть свое сердце такому мужчине? Впустить его в свою жизнь? В свою постель?
   Калли хихикнула. Не дай Бог, кто-нибудь узнает, что леди Кальпурния Хартуэлл, вполне добропорядочная незамужняя девица, тешит себя совершенно неподходящими для леди тайными помыслами о вымышленных героях. Калли отдавала себе отчет, что ведет себя очень глупо, мечтая о героях своих любимых книг. Это, конечно же, дурная привычка, но она слишком давно у нее появилась.
   Вот и сейчас воображение с готовностью нарисовало замечательную картину: она сидит за ткацким станком, а он, сильный и мужественный, замер в дверном проеме. Калли без труда представила его внешность – это был тот же самый образ, который в течение последних десяти лет вновь и вновь возникал в ее фантазиях.
   Высокий, широкоплечий, с густыми темными волосами, пробуждавшими у женщин желание прикоснуться к ним, и ярко-голубыми глазами – цвета того моря, которое Одиссей бороздил в течение двадцати лет. Резко очерченные скулы, ямочка, появлявшаяся, когда он улыбался – той самой улыбкой, которая в равной степени обещала и грех, и наслаждение.
   Да… все ее герои обладали внешностью единственного мужчины, о котором она когда-либо мечтала, – Гейбриела Сент-Джона, маркиза Ралстона. Можно было подумать, что после целых десяти лет, в течение которых она носила в душе этот образ, Калли могла бы отказаться от бесплодных мечтаний… но оказалось, что этот повеса настолько прочно укоренился в ее сердце, что теперь она была просто обречена провести остаток своей жизни, представляя себя Клеопатрой, а Гейбриела Ралстона – Антонием.
   Калли громко рассмеялась, поймав себя на этом сравнении. Было абсолютным безумием считать, что только благодаря тому, что ее назвали в честь императрицы, можно было сравнивать леди Кальпурнию Хартуэлл с Клеопатрой. Во-первых, мужчины никогда не склонялись перед красотой Калли, что легко заставляла их делать великая царица. У Клеопатры не было таких совершенно заурядных каштановых волос и карих глаз, как у Калли. Да и пухленькой царицу Египта никогда не называл ни один из современников. И Калли также не могла себе представить, чтобы Клеопатра в течение целого вечера скромно оставалась в уголке бального зала. Кроме того, царица Египта никогда не надела бы обычный кружевной чепец.
   – Калли!
   Девушка вздрогнула и выронила книгу: пронзительный возглас, раздавшийся за дверью библиотеки, застал ее врасплох. Калли смущенно кашлянула, прочищая горло, и постаралась успокоить сильно забившееся сердце. Мысленно она взмолилась, чтобы тот, кто нарушил ее уединение, как можно скорее ушел и позволил ей вновь погрузиться в свои мечты. Однако эта мысль быстро сменилась печальным вздохом – Калли Хартуэлл была слишком хорошо воспитана, чтобы отказать даже незваному визитеру.
   Дверь распахнулась, и в библиотеку влетела сестра Калли, энергичная и возбужденная.
   – Калли! Вот ты где! А я тебя повсюду ищу!
   Едва бросив взгляд на живое доброе лицо сестры, Калли не смогла сдержать улыбки. В свои восемнадцать лет Марианна стала первой красавицей сезона – дебютанткой, которая, завоевав внимание всего общества, очень скоро получила прозвище Ангел Аллендейл.
   Сейчас она, с удовольствием красуясь в тонком шифоновом платье желтого цвета, купалась в проникающем в библиотеку размытом солнечном свете. Великолепные каштановые локоны служили идеальным обрамлением для ее прелестной улыбки. Калли прекрасно понимала, почему лондонское общество обожает ее сестру. Марианну трудно было не любить, даже несмотря на то что ее совершенство порой несколько утомляло старшую и не столь совершенную сестру.
   Лукаво улыбнувшись, Калли спросила:
   – И зачем же я тебе понадобилась? Думаю, ты вполне могла бы без меня обойтись, Мари!
   Прелестный румянец разлился по фарфоровой коже девушки – такой нежный и ровный, что Калли могла бы ему только позавидовать, если бы его вид не стал ей давно привычен.
   – Калли! Я просто не могу в это поверить! Я весь день себя щиплю! – Марианна бегом пересекла комнату и рухнула в кожаное кресло, стоявшее напротив кресла сестры. В мечтательном изумлении она продолжила: – Он сделал мне предложение! Ты можешь этому поверить? Разве это не замечательно?
   Под словом «он» подразумевался Джеймс Толботт, шестой герцог Ривингтон и самый завидный жених во всей Британии. Молодой, красивый, богатый и знатный, герцог лишь однажды увидел Марианну на балу, устроенном еще до открытия сезона, и совершенно потерял голову. Последовало головокружительное ухаживание, и этим утром герцог прибыл в Аллендейл-Хаус, чтобы просить руки возлюбленной. Калли едва скрывала свое удивление, видя, как искренне переживает Ривингтон; при всех его титулах и богатстве он, очевидно, действительно горел желанием получить согласие Марианны, и этот факт еще больше расположил к нему Калли.
   – Я могу в это поверить, дорогая. – Она рассмеялась. – У него так горели глаза, когда он прибыл сюда… и сейчас я вижу такое же сияние в твоих глазах! – Марианна скромно потупила голову, а Калли продолжила: – Но ты должна мне рассказать! Каково это стать избранницей мужчины, который так сильно тебя любит? И к тому же герцога!
   – О, Калли! – выдохнула Марианна. – Мне абсолютно безразличен титул Джеймса! Для меня важен сам Джеймс! Ну разве он не самый замечательный мужчина?
   – И к тому же герцог!
   Обе девушки обернулись в изумлении, услышав пронзительно высокий голос, который произнес эти слова с едва скрываемым возбуждением. Калли вздохнула, вспомнив, от кого сегодня утром ей пришлось прятаться.
   Матушка.
   – Калли! Не правда ли, великолепная новость?
   Мельком подумав, что сегодня ей еще не раз придется отвечать на этот вопрос, Калли открыла рот, но, как оказалось, не очень быстро.
   – Потрясающе! Ривингтон буквально без ума от нашей Марианны! Подумать только! Герцог! Влюблен в нашу Марианну! – Калли вновь попыталась вставить слово, но ее снова перебили: – Сколько предстоит хлопот! Свадебная церемония! Меню! Приглашения! А свадебное платье! Приданое! О! Марианна! Калли! Нам необходимо будет хорошенько обдумать твой наряд!
   «О нет». У вдовствующей герцогини Аллендейл было все или почти все, но вот хорошей модистке среди этого всего места не нашлось. Если Калли сейчас не отвлечет матушку от грандиозных свадебных планов, она будет обречена появиться на свадьбе своей сестры в украшенном перьями уродстве, которое будет венчать какой-нибудь такой же уродливый тюрбан.
   – Думаю, матушка, прежде всего нам следует заняться самым главным на этот момент. Почему бы не организовать сегодня праздничный ужин?
   Она помолчала, ожидая увидеть, клюнет ли ее матушка на эту наживку.
   – Замечательная мысль! – Калли медленно выдохнула, хваля себя за находчивость. – Конечно, так и нужно сделать! Конечно, это будет исключительно семейный ужин, поскольку мы должны подождать с официальным объявлением до бала по поводу обручения. Но думаю, что праздничный ужин сегодня вечером – это как раз то, что нужно! Ох! Как много еще предстоит сделать! Я должна разослать приглашения и обсудить меню с поваром!
   – О Боже! – с неподдельным ужасом произнесла Марианна. – Как ты думаешь, она долго будет пребывать в таком состоянии?
   – Не могу сказать точно, но, думаю, по крайней мере до конца сезона.
   – До конца сезона! И что, с этим ничего нельзя поделать?
   – Есть один выход. – Для большего драматического эффекта Калли выдержала паузу.
   Марианна нетерпеливо поерзала.
   – Ну и какой же?
   – Как, по-твоему, Ривингтон отнесется к идее отправиться в Гретна-Грин?
   Марианна страдальчески вздохнула, а Калли расхохоталась.
   Сезон обещал быть чрезвычайно увлекательным.

* * *

   Калли стояла в уголке гостиной, где после ужина и последовавших за трапезой ритуалов – курения сигар для мужчин и сплетен для женщин – воссоединилось все семейство, продолжавшее осыпать Марианну и герцога наилучшими пожеланиями. Калли обожала счастливые события, которые оставляли самые приятные воспоминания.
   Однако сегодня вечером все было по-другому. Калли проклинала тот момент, когда предложила устроить праздничный ужин в тесном семейном кругу. Казалось, что сейчас над ней смеются даже предки, выстроившиеся на стенах гостиной чинной шеренгой портретов.
   Когда к ней с сияющим видом направилась тетушка Беатрис, Калли подавила вздох и изобразила улыбку. Она совершенно точно знала, что последует дальше, и понимала, что это неизбежно.
   – Разве это не чудесно? Такая счастливая пара! Такой прекрасный брак! Настоящее удовольствие видеть Марианну такой счастливой.
   Пожилая тетушка положила морщинистую руку на руку Калли. Сейчас начнется, подумала та, стискивая зубы.
   – Уверена: твоя матушка наконец счастлива – ведь она так мечтала заняться приготовлением к свадьбе! – От радостного кудахтанья пожилой дамы настроение Калли окончательно испортилось. – Ведь вы с Бенедиктом не смогли доставить ей такого удовольствия!
   Калли выдавила смешок, который прозвучал слишком громко, и оглядела комнату в поисках хоть кого-нибудь, кто избавил бы ее от нескончаемого потока бестактных намеков, которые преподносились как искренняя забота членов семейства о ее судьбе. В течение трех часов, то есть с момента прибытия гостей на ужин, Калли пришлось с незначительными вариациями выдержать подобный разговор с двенадцатью разными людьми. Особенно трудно ей пришлось непосредственно во время ужина, когда она оказалась втиснутой между бабушкой Ривингтона, весьма самоуверенной особой, и удивительно бестактным кузеном, – оба они, казалось, полагали, что незамужнее положение Калли вполне вписывается в рамки приличного разговора. Ей начало казаться, что нет ни одного человека в семействах Ривингтон и Аллендейл, обладающего хотя бы минимальным чувством такта. Трудно было поверить, что все эти бесчисленные родственники действительно не понимают, насколько обидно слышать постоянные напоминания о том, что она превратилась в замшелую старую деву, основательно задвинутую в тень лондонского общества. Это было невыносимо.
   Не видя спасения, Калли остановила лакея, разносившего шерри, и, подхватив с подноса рюмку с рубиновым напитком, повернулась к тетушке:
   – Могу я предложить вам рюмочку шерри, тетушка Беатрис?
   – Бог мой, нет! Я терпеть этого не могу, – произнесла пожилая женщина с ноткой негодования в голосе. – Ты же понимаешь, Кальпурния, если леди дорожит своей репутацией, ей не стоит пить в обществе столь крепкое вино.
   – Да, но мне кажется, что сегодня вечером мне нет необходимости беспокоиться об этом, вы согласны?
   – Полагаю, твоей репутации ничто не угрожает, Кальпурния. – Тетушка Беатрис похлопала племянницу по руке с неосознанно снисходительным видом. – Это ведь настоящая драма, не так ли? Этого никто не мог предвидеть. Ну кто бы мог подумать, что с твоим-то приданым ты не сможешь выйти замуж!
   Калли едва не вспылила, услышав столь прозрачный намек на то, что лишь благодаря приданому у нее был шанс на замужество, но, прежде чем она успела придумать в ответ какую-нибудь колкость, тетушка Беатрис продолжила:
   – К сожалению, теперь, когда тебе уже столько лет, думаю, придется оставить всякую надежду. Я с трудом могу себе вообразить, что кто-то сделает тебе предложение. Разве что какой-нибудь пожилой джентльмен, который подумывает о том, чтобы покинуть этот бренный мир, и нуждается в компаньоне. Такое еще возможно.
   В голове Калли мелькнула картинка, эдакая радующая душу фантазия – тетушка Беатрис, глупо разинув рот, осматривает свое пышное платье, залитое сладким красным вином. Едва заметно тряхнув головой, Калли отбросила проказливую мысль, аккуратно поставила рюмку и вновь сосредоточила внимание на тетушке, которая все еще продолжала рассуждать по поводу незамужнего положения племянницы.
   – Конечно, еще нужно учесть, что твоя внешность… хм… оставляет желать лучшего. К сожалению, времена Рубенса прошли.
   От возмущения Калли лишилась дара речи. Она, наверное, ослышалась: отвратительная старуха просто не могла этого сказать.
   – Ты не думала о диете? Вареные яйца и капуста… Я слышала, они творят чудеса. Может, это сделает тебя менее… более! – Дама дробно захихикала, не замечая собственной бестактности. – И вот тогда-то, возможно, нам удастся найти тебе мужа!
   Пришла пора сбегать отсюда, иначе она не выдержит и либо наговорит кому-нибудь из своих родственников дерзостей, либо просто лишится рассудка, пытаясь сдержать рвущийся наружу гнев. Избегая встречаться с теткой взглядом – она не могла гарантировать, что не выскажется в адрес злобной старухи, – Калли поторопилась распрощаться.
   – Прошу прощения, тетушка: думаю, мне следует наведаться на кухню.
   Ее нисколько не беспокоило, что ужин давно закончился, – Калли просто не могла оставаться среди гостей.
   Едва сдерживая слезы, она укрылась в кабинете своего брата – там ее не потревожит случайно забредший гость. Лунный свет, льющийся сквозь огромные, во всю стену, окна, позволял девушке свободно ориентироваться. Она достала в буфете бокал и бутылку шерри, потом подошла к большому креслу в дальнем углу комнаты, служившей своего рода убежищем для мужчин семейства Аллендейл.
   «Сегодня вечером это будет дамское убежище», – подумала девушка, делая глубокий вдох и наливая шерри. Она поставила тяжелый хрустальный графин на пол и устроилась поудобнее.
   – О чем вздыхаешь, сестрица?
   Калли вздрогнула и повернулась в сторону внушительного стола красного дерева в другом конце комнаты. Разглядев в полумраке фигуру за столом, она широко улыбнулась:
   – Ты меня напугал.
   – Пожалуй, обойдусь без извинений. Это ты забралась в мою берлогу. – Бенедикт Хартуэлл, граф Аллендейл, поднялся, пересек комнату и сел в кресло напротив сестры. – Надеюсь, у тебя есть веская причина прятаться, или я отошлю тебя обратно.
   – Да? Интересно будет посмотреть, как тебе это удастся, – ты ведь не сможешь обнаружить мое исчезновение, не привлекая внимания к собственному, – поддразнила она.
   – Абсолютно верно. – Бенедикт сверкнул белоснежными зубами. – В таком случае можешь остаться.
   – Спасибо. – Она подняла свой бокал с шерри. – Ты очень добр.
   Бенедикт налил себе виски и лениво крутил бокал в руках, а Калли залпом осушила свой и, закрыв глаза, замерла в кресле, наслаждаясь дружеским молчанием. Через несколько минут брат произнес:
   – И что же заставило тебя бежать с такого большого семейного праздника?
   Калли не открыла глаза.
   – Тетя Беатрис.
   – Что на этот раз выкинула старушенция?
   Калли вздохнула и вновь наполнила свой бокал.
   – Она лишь еще раз повторила то, что я уже слышала от представителей обоих семейств, собравшихся на ужин, – просто она сделала это со свойственной бестактностью.
   – Ага. Замужество.
   – На самом деле она сказала… – Калли помолчала и глубоко вздохнула. – Нет, я не доставлю ей удовольствия и не стану повторять ее слова.
   – Могу себе представить.
   – Нет, Бенни, не можешь. – Она сделала глоток. – Клянусь, знай я раньше, каково это – остаться незамужней, согласилась бы выйти за первого, кто сделал мне предложение.
   – Первым тебе сделал предложение болван-викарий.
   – Не следует плохо отзываться о представителях духовенства.
   Бенедикт фыркнул и сделал большой глоток шерри.
   – Хорошо. Я вышла бы замуж за второго. Джеффри был вполне привлекателен.