Сара Маклейн. Девять правил соблазнения

   – Если бы ты его не отвергла, Калли, отец бы воспрепятствовал этому браку. Джеффри уже тогда слыл неисправимым игроком и отъявленным пьяницей. Он так и пропал в одном из игровых притонов.
   – Да, но тогда сейчас я была бы вдовой, а вдов никому не позволено обижать.
   – Ну, не уверен, что соглашусь с тобой, но если ты настаиваешь… – Бенедикт помолчал. – Ты действительно жалеешь, что не вышла за одного из них?
   Калли вновь сделала глоток, задержав сладкое вино на языке и обдумывая его вопрос.
   – Нет, – сказала она наконец. – Мне не хотелось бы стать рабыней какого-нибудь ужасного человека, который женился бы на мне только ради денег, или земли, или возможности породниться с графами Аллендейл, но не возражала бы против брака по любви.
   Бенедикт хихикнул.
   – Брак по любви – это совсем другое дело. Но они так редко свершаются.
   – Не часто, – согласилась она, и оба замолчали. После некоторого размышления Калли сказала: – Нет… чего мне на самом деле хотелось бы, так это быть мужчиной.
   – Не понял?
   – Действительно хотелось бы! Например, если бы я сказала, что тебе придется следующие три месяца выслушивать ехидные соболезнования в связи со свадьбой Мари, что бы ты мне ответил?
   – Я бы ответил: «Пропади оно пропадом!» – и все бы закончилось, не успев начаться.
   Калли указала бокалом в его сторону.
   – Вот именно! Потому что ты мужчина!
   – Мужчина, которому удалось избежать присутствия на многих событиях, не давая, таким образом, возможности всяким сплетникам критически высказаться по поводу моего холостяцкого положения.
   – Бенедикт, – произнесла Калли, поднимая голову, – единственная причина, по которой тебе удалось избежать всего этого, – это то, что ты мужчина. Я, к сожалению, не могу играть по этим же правилам.
   – Да почему же?
   – Потому что я женщина. Я просто не могу без конца уклоняться от балов и званых ужинов, чаепитий и примерок. О Боже! Эти примерки! Мне опять придется терпеть все эти фальшивые сочувственные взгляды. О Боже.
   Калли прикрыла глаза, представив эту картину.
   – Я все же не вижу причины, по которой ты не можешь просто не ездить на все эти ужасные мероприятия. Ладно, ты должна присутствовать на балу, где будет объявлено об их помолвке. Ты должна быть на свадьбе. Но откажись от всего остального.
   – Да не могу я!
   – И я снова спрошу: почему?
   – Приличным женщинам так же не пристало уклоняться от светских мероприятий, как и заводить любовников. Я должна заботиться о своей репутации.
   Теперь настал его черед фыркнуть.
   – Какая чушь, Кальпурния. Тебе ведь уже двадцать восемь.
   – Это не по-джентльменски – упоминать о моем возрасте. И ты знаешь: я терпеть не могу, когда меня называют Кальпурнией.
   – Переживешь. Тебе двадцать восемь лет, ты не замужем, и у тебя по сравнению с другими, пожалуй, самая образцовая репутация в свете. Ради Бога, ну скажи мне, когда в последний раз ты выезжала куда-нибудь без своего кружевного чепца?
   Калли бросила на него сердитый взгляд.
   – Моя репутация – это все, что у меня есть. Именно это я и пытаюсь тебе втолковать, Бенедикт.
   Она протянула руку, чтобы налить себе еще шерри.
   – Действительно, ты права. Это все, что у тебя есть сейчас. Но ты могла бы иметь больше. Почему бы просто не протянуть руку и не взять то, что хочется?
   – Уж не предлагаешь ли ты мне запятнать доброе имя Аллендейлов? – не веря своим ушам, спросила Калли. Она так и замерла с графином в одной руке, а тонким бокалом – в другой. Бенедикт, не удержавшись, усмехнулся, глядя на эту живописную картину. Калли поставила графин. – Ты ведь понимаешь, что, если я совершу нечто подобное, граф Аллендейл, по всей вероятности, испытает на себе возможные последствия этого поступка.
   – Я не предлагаю тебе завести любовника, Калли. И очень надеюсь, что ты не окажешься замешанной в каком-нибудь скандале. Я просто хочу тебя убедить, что ты не должна стремиться соответствовать чересчур высоким стандартам и слишком беспокоиться о своей репутации, – на ней и так нет ни одного пятнышка. Уверяю: если ты уклонишься от посещения утомительных мероприятий, связанных со свадьбой, это никак не скажется на твоей репутации.
   – Тогда почему бы мне не попробовать пить виски и курить сигары?
   – А почему бы и нет?
   – Ты шутишь!
   – Калли, я уверен, что этот дом не рухнет, если ты позволишь себе выпить. Хотя не уверен, что это придется тебе по вкусу. – Он помолчал несколько минут, затем спросил: – Что еще тебе хотелось бы сделать?
   Она тщательно обдумывала ответ на этот вопрос. Что бы она сделала, если бы это не повлекло никаких последствий?
   – Я не знаю. Я никогда не позволяла себе задумываться над подобными вещами.
   – Ну так позволь сейчас. Что бы ты сделала?
   – Все, что только возможно. – Ответ вырвался слишком быстро, но когда слова уже были произнесены, Калли поняла, что в них есть доля правды. – Я не хочу считаться безупречной. Ты прав. Двадцать восемь лет безукоризненного поведения – это слишком много.
   Она рассмеялась, услышав собственные слова.
   Бенедикт тоже засмеялся.
   – Ну так что? Что бы ты сделала?
   – Я бы выбросила свой кружевной чепец.
   – Это естественно. – Бенедикт слегка усмехнулся. – Ну давай, Кальпурния. Ты можешь быть гораздо более изобретательной. Выбери три вещи, которые сможешь делать у себя дома. Без всяких последствий.
   Калли улыбнулась и, втягиваясь в игру, удобнее устроилась в своем кресле.
   – Я научилась бы фехтовать.
   – Принимается, – ободрил он сестру. – Что еще?
   – Я постаралась бы побывать на дуэли!
   – Уж если идти, то до конца. Может, попробуешь использовать новообретенные навыки, – небрежно заметил Бенедикт.
   Калли наморщила носик.
   – Не думаю, что хотела бы причинить кому-то вред.
   – Ага, – произнес он, теперь уже совершенно серьезно, – итак, мы очертили границы, которые ты не хотела бы переступать.
   – Похоже, одну из них. Но, думаю, мне бы понравилось стрелять из пистолета. Просто, не в человека.
   – Многие действительно находят в этом удовольствие, – признал брат. – Что еще?
   Она подняла глаза к потолку, раздумывая.
   – Научиться ездить верхом по-мужски.
   – В самом деле?
   Она кивнула:
   – Правда. Дамское седло – это как-то слишком по-женски.
   Он рассмеялся ее пренебрежению.
   – Я бы… – Калли внезапно умолкла, когда у нее в голове промелькнула другая мысль. Поцеловать кого-нибудь. Но она, конечно же, не могла сказать об этом своему брату. – Я бы делала все то, что для мужчин является само собой разумеющимся. Более того, – произнесла она, – я бы играла! В мужском клубе!
   – О нет! И как бы тебе это удалось?
   На мгновение она задумалась.
   – Полагаю, мне пришлось бы переодеться мужчиной.
   Бенедикт с улыбкой покачал головой.
   – А, матушкино увлечение Шекспиром в конце концов сказалось и на нас. – Калли хихикнула, а брат продолжил: – Думаю, здесь я бы подвел итог. Графы Аллендейл могли бы потерять привилегии в «Уайтсе», если бы ты предприняла столь кощунственную попытку.
   – К счастью для тебя, я не собираюсь проникать в этот клуб. Равно как и делать все остальное.
   Не прозвучало ли разочарование в ее голосе?
   Вновь воцарилось молчание, брат и сестра погрузились в свои мысли, потом Бенедикт медленно поднес бокал к губам, собираясь допить виски, но, не донеся его до рта, задержал руку и чуть приподнял бокал, глядя на Калли. Секунду она смотрела на янтарную жидкость, понимая, что предложение Бенедикта означает гораздо большее, чем капля виски на дне его стакана.
   Наконец она покачала головой, и момент был упущен. Бенедикт осушил бокал и заговорил вновь.
   – Мне жаль, сестренка, – произнес он, поднимаясь со стула. – Я рад был бы услышать, что ты решилась на пару подобных шагов.
   Эта реплика, хотя и была произнесена небрежным тоном, больно отдалась в ушах Калли. Брат поднялся, собираясь уходить, но, остановившись у двери, обернулся:
   – Ты думаешь, я останусь в безопасности, если покину эту комнату? Или лучше отсидеться здесь до самой свадьбы?
   Она рассеянно покачала головой и ответила:
   – Думаю, ты в безопасности. Отправляйся спокойно.
   – Ты идешь со мной?
   – Нет, спасибо. Я, пожалуй, останусь здесь и помечтаю о жизни, полной приключений.
   Бенедикт улыбнулся сестре.
   – Замечательно. Дай мне знать, если надумаешь завтра отплыть на Восток.
   Калли ответила ему улыбкой.
   – Ты узнаешь об этом первым.
   Бенедикт вышел, оставив сестру погруженной в собственные мысли.
   Так она сидела довольно долго, прислушиваясь к тому, как уезжают гости, как слуги убирают столовую, где проходил ужин, как семейство удаляется ко сну и постепенно затихает дом. Все это время Калли вновь и вновь прокручивала в голове последние минуты разговора с Бенедиктом. А что, если?.. Что, если она осмелится прожить другую жизнь, а не ту до скуки положительную пародию, которую проживает сейчас? Что, если она сделает все то, о чем они говорили с братом? Что удерживает ее от этого решительного шага?
   Ей двадцать восемь лет, никто особенно о ней и не думает. В течение многих лет – всех тех лет, когда так важно было сохранить незапятнанное имя, – ее репутация была безупречной. Нет, в любом случае она не собирается заходить слишком далеко и рисковать добрым именем своей семьи. Она не собирается делать ничего такого, чего не мог бы позволить себе любой достойный представитель общества. Если это могут мужчины, почему она не может себе этого позволить?
   Калли подняла руки и вынула шпильки, поддерживавшие ее кружевной чепец. Избавившись от них, она стянула чепец с головы, при этом высвободив несколько длинных локонов, подержала его в руках, повертела, рассматривая со всех сторон и обдумывая свой следующий шаг. Когда она превратилась в женщину, которая носит кружевной чепец? Когда простилась с надеждой на внимание к себе и успех? Когда стала тем человеком, которого заставляет прятаться даже бесцеремонность собственной тетки?
   Калли встала, не слишком твердо держась на ногах, и медленно подошла к камину, сминая чепчик в руках. Разговор с Бенедиктом и изрядная порция отличного шерри превратились в головокружительную смесь, которая, казалось, разбудила ранее дремавшие в Калли силы. Она не отрываясь смотрела на тлеющие угли: легкие оранжево-красные сполохи завораживали.
   Не медля, она бросила кружевной чепец в камин. Некоторое время ничего не происходило: комок ткани просто лежал в камине, и его девственная белизна резко контрастировала с горячим почерневшим деревом. Калли уже хотела было вытащить наверняка безнадежно испорченный головной убор, как его охватили яркие языки пламени.
   Она охнула и машинально отшатнулась, не отводя глаз от горящего кружева. Затем неожиданно для самой себя залилась нервным смехом. Она ощущала себя одновременно ужасно и восхитительно – словно теперь могла делать все, о чем когда-либо мечтала.
   Развернувшись, Калли решительно пересекла комнату и подошла к столу графа. Она зажгла свечу, открыла верхний ящик и достала чистый лист бумаги. Некоторое время она смотрела на белое нетронутое пространство листа, потом упрямо мотнула головой и, открыв серебряную чернильницу, стоявшую рядом, потянулась за пером.
   Окунув тщательно заостренный кончик в чернила, Калли задумалась, а затем написала твердым уверенным почерком: «Поцеловать кого-нибудь».
   Написанного ей показалось недостаточно. Слегка прикусив нижнюю губу, она быстрым росчерком добавила одно слово: «Поцеловать кого-нибудь – страстно».
   Следующие пункты дались ей легко, поскольку они явились прямым следствием ее разговора с Бенедиктом.
   «Курить сигары и пить виски.
   Ездить верхом в мужском седле.
   Фехтовать.
   Присутствовать на дуэли.
   Стрелять из пистолета.
   Играть в карты (в мужском клубе)».
   Она уже собралась было ограничиться теми семью пунктами, которые так быстро пришли ей на ум. Несмотря на то что список возник в результате внезапного полета фантазии, Калли знала, что он отражает нечто большее. Это был шанс наконец быть честной с самой собой. Записать то, что ей так отчаянно хотелось испытать. То, в чем она не признавалась никому – даже себе. Тяжело вздохнув, она еще раз пробежала глазами список, понимая, что следующий пункт записать ей будет особенно трудно.
   «Танцевать на балу каждый танец».
   Она обожала танцевать. Всегда любила. Еще будучи ребенком, она имела обыкновение тайком сбегать из своей спальни и наблюдать за балами, которые давали ее родители. Там, высоко над бальным залом, она кружилась и кружилась под музыку, воображая, что на ней не ночная рубашка, а красивое шелковое платье, такое же, как на дамах, которые кружились в танце внизу. Именно танцев так ждала Калли, когда пришло время ее первого сезона. Однако по мере того как она становилась старше, приглашения следовали все реже и реже. Теперь она уже и не помнила, когда танцевала в последний раз.
   Здесь, в темноте кабинета графа Аллендейла, Калли наконец призналась себе, что все эти балы, которые она провела, развлекаясь разговорами с пожилыми матронами, имели для нее самые негативные последствия. Отвратительно было чувствовать себя девушкой без кавалера, но ей так и не удалось изменить эту ситуацию. За десять лет, что прошли с момента ее дебюта, она настолько привыкла к положению сторонней наблюдательницы, что уже и не представляла, как себя чувствовала бы, оказавшись вдруг в центре внимания. Впрочем, ей это не грозит: она никогда не станет предметом восхищенных взглядов. Сморгнув слезы, она нацарапала на листке следующий пункт: «Войти в число признанных красавиц. Хотя бы однажды».
   Это был самый невероятный пункт во всем списке… Калли могла припомнить лишь один мимолетный момент в своей жизни, когда ей почти удалось достичь этой цели. Но размышляя о том давнем вечере, когда маркиз Ралстон позволил ей почувствовать себя красивой, Калли убедила себя, что таковой он ее не считал. Просто повел себя как мужчина, который сделал все, что мог, чтобы утешить молоденькую девушку, которая готова была разрыдаться, спрятавшись в зарослях зеленого лабиринта. Но в тот момент он буквально заставил Калли почувствовать себя красавицей. Почти императрицей. Теперь ей вновь хотелось испытать те ощущения, хотелось вновь почувствовать себя Кальпурнией.
   Впрочем, это, конечно же, было невозможно. Совершенно глупая попытка.
   Вздохнув, Калли встала из-за стола, аккуратно сложила листок и засунула за корсаж платья, потом, задув свечу, подошла к двери, и уже собиралась выйти в коридор и подняться наверх, когда услышала снаружи шорох – тихий и непонятный.
   Осторожно приоткрыв дверь – на маленькую щелочку, – Калли, щурясь, вгляделась в полутемный холл. Через приоткрытую дверь можно было расслышать тихий смех.
   – Ты так красива сегодня. Совершенна. Настоящий Ангел Аллендейл.
   – Ты и должен это говорить… чтобы польстить своей невесте.
   – Моей невесте. – Благоговение, с которым произносились эти слова, казалось почти ощутимым. – Моя будущая герцогиня… моя любовь…
   Калли поняла, что в полутемном холле задержались Марианна и Ривингтон, и на мгновение замерла. Что же ей теперь делать? Может, тихо закрыть дверь и дождаться, когда они уйдут? Или сделать вид, что случайно наткнулась на них, и положить конец тому, что определенно было любовным свиданием?
   Ее мысли прервал краткий возглас.
   – Нет! Нет! Нас могут застать!
   – И что тогда? – приглушенно засмеялся мужчина.
   – Полагаю, в этом случае вам придется жениться на мне, ваша светлость.
   У Калли от удивления едва не отвисла челюсть: в голосе сестры слышалась неприкрытая чувственность. Когда же в ее маленькой сестренке вдруг проснулась женщина?
   Ривингтон застонал в темноте.
   – Что угодно, лишь бы ты побыстрей оказалась в моей постели.
   Теперь уже засмеялась Марианна. А потом воцарилось молчание, прерываемое лишь нежными звуками поцелуев и шуршанием шелка.
   Калли открыла рот от изумления. Да, ей определенно следует закрыть дверь.
   Так почему же она этого не делает?
   Потому что это несправедливо.
   Как долго она еще сможет удовлетворенно стоять в сторонке, в то время как младшая сестренка будет жить той жизнью, которой так жаждала Калли? Марианна выйдет замуж, родит детей, будет заниматься домом и стареть в объятиях любящего мужчины, а Калли так и останется старой девой и всю жизнь проведет здесь, в Аллендейл-Хаусе.
   Пока Бенедикт не найдет себе жену. Тогда ей придется отправиться в деревню. Одной.
   Калли сдержала слезы, подавив жалость к себе и зависть счастью Марианны. Она постаралась осторожно прикрыть дверь кабинета, чтобы не мешать любовникам, но, прежде чем успела это сделать, Марианна, задыхаясь, произнесла:
   – Нет, Рив. Мы не можем. Моя матушка высечет нас обоих кнутом, если мы лишим ее возможности пышно отметить нашу свадьбу.
   Ривингтон тихо простонал.
   – У нее ведь есть еще двое детей.
   – Да, но… – Последовала пауза, и Калли, даже не видя лица сестры, могла догадаться, о чем она думает: шансов мало, что кто-то из них даст ей возможность устроить еще одну свадьбу.
   – Бенедикт женится. – В голосе Ривингтона прозвучала веселая нотка. – Он просто тянет до последнего.
   – Я переживаю не из-за Бенедикта.
   – Мари, мы это уже обсуждали. Ей всегда будут рады в Фокс-Хейвене.
   От возмущения Калли едва не выдала себя, ведь Ривингтон говорил о своем родовом поместье. Без сомнения, они говорят о ней. Как они смеют обсуждать ее судьбу? Словно она сирота, о будущем которой необходимо позаботиться. Словно она незамужняя девица, у которой нет никаких шансов.
   Но ведь так оно и есть.
   Калли прикусила губу.
   – Из нее получится замечательная тетушка, – добавил Ривингтон.
   «Великолепно. Он уже передает будущих наследников на попечение незамужней тетки».
   – Из нее могла бы получиться замечательная мать, – сказала Марианна, и эти слова, произнесенные прочувственным тоном, вызвали слабую улыбку на лице Калли. Она попыталась не обращать внимания на прошедшее время в этой реплике, а Марианна добавила: – Как бы мне хотелось, чтобы у нее было то, что есть у нас. Она этого заслуживает, как никто другой.
   Ривингтон вздохнул:
   – Заслуживает. Но боюсь, что только сама Калли может изменить собственную жизнь. Если она останется такой… – он замолчал, подыскивая слово, и Калли вся обратилась в слух, боясь даже дышать, чтобы не пропустить ни звука, – пассивной, у нее никогда не будет ничего подобного.
   Пассивной?
   Калли представила, как Марианна согласно кивает.
   – Калли необходимо приключение. Впрочем, она никогда на него не решится.
   Последовала довольно долгая пауза; в словах сестры и ее жениха не было никакого злорадства, но все же они болезненным эхом отозвались в сердце Калли. И вновь непрошеные слезы повисли на ее ресницах.
   – Возможно, ты и сама не возражала бы против небольшого приключения, моя красавица. – В голос Ривингтона вновь вернулась открытая чувственность, на которую Марианна ответила довольным хихиканьем.
   Этого Калли уже не могла вынести и бесшумно прикрыла дверь, заглушая шепот счастливой парочки.
   О Боже! Если бы так же просто она могла забыть то, что сказал герцог!
   «Пассивной». Какое ужасное слово! Какое ужасное чувство! Пассивная, заурядная, несмелая, обреченная на скучное, инертное, лишенное всякого интереса прозябание. Калли глотала слезы, прислонившись лбом к прохладной дубовой двери.
   Она не хотела становиться такой женщиной, о которой они говорили. Она никогда и не собиралась становиться такой, однако отчего-то получилось именно так… В какой-то момент она, даже не осознав этого, сбилась с пути и неожиданно для самой себя выбрала эту спокойную и скучную жизнь, совершенно забыв о том, что жизнь Кальпурнии Аллендейл может быть совсем другой.
   И вот теперь ее младшая сестра готова погубить свою репутацию, а Калли даже ни разу не целовали.
   Этого более чем достаточно, чтобы заставить старую деву напиться.
   Нет, она уже достаточно выпила сегодня.
   Этого более чем достаточно, чтобы заставить старую деву действовать.
   Сейчас. Сегодня ночью.
   Калли пригладила непослушный локон и тут же вспомнила, что на ней больше нет кружевного чепца.
   Сегодня ночью. Она начнет с самого трудного пункта. С пункта, который станет началом этого нового, смелого, неведомого Калли пути.
   Она снова глубоко вздохнула, распахнула дверь кабинета и шагнула в полутемный холл Аллендейл-Хауса, не заботясь больше об уединении Марианны и Ривингтона. Она даже не заметила, что молодые люди уже ушли.
   В любом случае у нее нет на них времени, думала Калли, торопливо поднимаясь по широким мраморным ступеням в свою спальню. Она должна переодеться.

Глава 3

   Калли смотрела вслед отъезжавшему наемному кебу, совершенно не представляя, что делать дальше.
   Цоканье подков затихло вдали, и на темной улице воцарилась такая тишина, что девушка услышала громкий стук собственного сердца. Кровь прилила к голове, и Калли судорожно вздохнула. Нужно было начать с виски. И определенно не стоило пить так много шерри.
   Если бы она проявила приличествующую леди умеренность, то уж точно не стояла бы одна ночью перед домом одного из самых известных повес Лондона.
   Господи! О чем она только думала?
   Несколько секунд Калли размышляла, не повернуть ли обратно, но вслед за этой мыслью пришло понимание того, что ее репутация будет основательно подпорчена, если о ее побеге станет известно.
   – Бенедикт ответит за это своей головой, – пробормотала она себе под нос, ниже опуская капюшон плаща на лицо. – И Марианна тоже.
   Конечно, ни Бенедикт, ни Марианна не заставляли ее садиться в наемный экипаж и подвергать немалой опасности не только свое доброе имя, но и саму жизнь. Она сама приняла это решение.
   Глубоко вздохнув, она признала правду: Кальпурния Аллендейл поставила себя в исключительно затруднительное положение, и ее репутация в любую минуту может быть окончательно и бесповоротно погублена. Единственный шанс выбраться из этой ситуации без потерь – это оказаться в Ралстон-Хаусе. Она поморщилась от такой мысли.
   Ей придется войти в дом. Нельзя провести остаток ночи на улице. Нужно войти и попросить дворецкого найти кеб или предоставить ей экипаж хозяина. Если все пройдет гладко, то через час она окажется в своей постели. Он, несомненно, обязан ей помочь. Ведь она же, в конце концов, леди.
   А что, если дверь откроет Ралстон?
   Калли решительно отвергла эту мысль. Во-первых, маркиз вряд ли сам пойдет открывать дверь незваному гостю, а во-вторых, вероятность, что в этот час маркиз окажется дома, ничтожна: скорее всего он у какой-нибудь своей очередной возлюбленной. В голове у нее промелькнуло видение десятилетней давности: высокий мужчина обнимает потрясающе красивую женщину.
   Да. Она совершила ужасную ошибку. Необходимо ретироваться как можно скорее.
   Калли распрямила плечи и подошла к внушительной двери Ралстон-Хауса. Она едва опустила ручку дверного молотка, как большая дубовая дверь распахнулась и показался пожилой слуга, который, похоже, совсем не удивился, увидев молодую женщину, стоявшую на пороге. Сделав шаг в сторону, он позволил гостье войти и закрыл дверь. Калли быстро окинула взглядом теплый уютный холл старинного лондонского особняка, служившего домом нескольким поколениям маркизов Ралстонов.
   Она машинально начала стягивать капюшон плаща, но тут же сообразила, что все получится гораздо проще, если ее не узнают. Опустив руку, она повернулась к слуге:
   – Благодарю вас.
   – Прошу, миледи. – Дворецкий коротко, но уважительно поклонился и медленно двинулся к широкой лестнице, ведущей на верхние этажи здания. – Не угодно ли следовать за мной?
   «Следовать куда?» Калли быстро оправилась от изумления.
   – О, я не собиралась… – Она умолкла, не зная, как закончить начатую фразу.
   Он остановился у подножия лестницы.
   – Конечно, нет, миледи. Никакого беспокойства. Я просто провожу вас к месту вашего назначения.
   – Моего… моего назначения? – Калли в нерешительности остановилась, явно смущенная.
   Дворецкий негромко кашлянул, прочищая горло.
   – Пожалуйста, наверх, миледи. Их светлость сейчас там.
   Во взгляде дворецкого промелькнуло любопытство, словно он сомневался в ее умственных способностях. После недолгой паузы он начал подниматься на второй этаж.
   Калли несколько секунд озадаченно смотрела в спину поднимавшемуся по лестнице слуге, затем ее глаза широко раскрылись. Боже правый! Он принял ее за куртизанку. Шокирующая мысль быстро сменилась другой – дворецкий принял ее за любовницу Ралстона. И это означало, что маркиз здесь. В доме.
   – Я не… – Она умолкла.
   – Конечно, нет, миледи. – Он произнес эти слова со всем возможным уважением, но у нее возникло впечатление, что старик уже бессчетное число раз и от бессчетного количества женщин слышал подобные возражения.
   Она должна бежать.
   – Миледи? – В слове, произнесенном вполне почтительно, звучал невысказанный вопрос: собирается ли Калли следовать за ним?
   Это ее шанс. Пусть он станет ее самой большой ошибкой, но ведь именно на этот шанс она надеялась, когда тайком выскользнула из дома и остановила кеб. Она хотела увидеть Ралстона, доказать, что у нее хватит смелости отважиться на приключение, и вот она здесь – и ее цель в пределах досягаемости.