Варя с беспокойством посмотрела на отца. Подсела к нему и, стараясь казаться беспечной, попросила:
- Папка, езжай-ка на берег ты сам. Заодно зайдешь в больницу.
Евсей Маркелыч осторожно повернулся.
- Нет, - отказался он, - я себя знаю. Ничего, отлежусь и здесь. Промокнуть на дожде для меня сейчас хуже всего.
Он не сказал главного: что его могут положить в больницу и тогда им одним плот не суметь довести даже и до Бакланихи и поставить там на зимовку.
Варя кликнула с собой Лушу.
Лодка причалила к нижнему концу села. Здесь рос невысокий северный березняк. Листья давно опали и густо покрывали холодную землю. Все вокруг было серым или желтым, только изредка синели еще не убитые морозом горечавки.
Увязая в липкой глине, девушки поднялись косогором, вошли в село.
На рации никаких радиограмм в адрес плота не оказалось.
- Но, - снимая наушники и близоруко щуря глаза, предложил радист, сейчас мое время со Стрелкой, и я могу, если удастся, вызвать их на прямой к аппарату. Вызвать? Кого?
Он поглядел на круглые часики, вделанные в переднюю стенку передатчика, и застучал ключом. Немного погодя остановился, прислушался к ответным пискам, похожим на чиликанье стаи воробьев, и сказал:
- Послали за начальником рейда. Что ему передать?
Варя написала на бланке: "Где "Сплавщик"?" - и подала радисту. Тот молча кивнул головой, тотчас же отстукал ключом и придвинул к себе целую стопку своих, служебных радиограмм. Работал он быстро, то отщелкивая ключом длинные рулады, то вслушиваясь в галдеж и возню воробьиной стаи в мембранах черных наушников. Девушки молча следили, как бегает по бумаге широкая рука радиста, переводя на понятный язык этот птичий разговор.
В дальнем углу комнаты на маленьком столике стоял большой, красивый радиоприемник. Включенный на самый тихий тон, он нежно-нежно передавал какую-то протяжную и грустную песню. Варя и Луша подошли ближе. Давно они не слышали такой красивой музыки. Но песня закончилась, и радиоприемник замолк. Потом в нем что-то щелкнуло, и диктор отчетливо сказал: "Говорит Москва. Передаем последние известия..."
Варя улыбнулась Луше:
- Москва!..
А диктор продолжал:
"...на передовых предприятиях страны широко развернулось предоктябрьское социалистическое соревнование. Коллектив станкостроительного завода "Борец" принял на себя обязательство в оставшиеся два месяца закончить годовую программу и дать валовой продукции сверх плана не менее как на полмиллиона рублей. Уже сейчас завод "Борец" довел ежедневный выпуск продукции на главном конвейере до довоенного уровня. Строители Джезказганского медеплавильного комбината вызвали на соревнование коллектив..."
- Ох, Лушка, душа моя кипит! - шепнула Варя подруге. - Смотри, как всюду...
Они обе склонились к радиоприемнику, увлеченные той поэзией цифр, которая всегда особенно близка человеку, видящему в труде самое для себя дорогое.
Наконец радист позвал Варю:
- Начальник рейда явился. Читайте.
На листке бумаги стояли слова:
"Кто спрашивает?"
Не задумываясь, Варя ответила:
"Лоцман".
Радист окинул ее критическим взглядом, но ничего не сказал. И через минуту протянул новый листок бумаги:
"Сплавщик" вышел из Енисейска девятого полной исправности тчк Полагали зпт что давно находится вместе вами зпт других сведений не имеем зпт срочно организуем розыски тчк Как продуктами?"
Вздохнув. Варя ответила одним словом: "Есть".
Новый вопрос:
"Каком состоянии плот?"
Варя написала "плохом", но сразу же зачеркнула и ответила: "Оборвана левая цепь зпт идем запасной зпт управлять трудно зпт штормом выбило сто шестнадцать концов".
Стрелка не удовлетворилась:
"Большой шторм?"
Варя пожала плечами: как ответить? И написала:
"Порядочный".
И опять не понравилось Стрелке:
"Подробнее тчк Какая погода?"
Варя писала:
"Дождь и ветер тчк Холодно".
А Стрелка не унималась:
"Какой силы ветер?"
Варя умоляюще посмотрела на Лушу. Та пожала плечами.
"Большой".
Но радист усмехнулся, перечеркнул и сам написал:
"Сегодня утром тихо тчк Вчера шесть баллов".
На этот раз Стрелка долго молчала, и радист потянул было руку к своим радиограммам, но тут снова зачиликали воробьи, и на бумаге появилось:
"Плыть дальше без парохода разрешаю только наличии хорошей погоды тчк Ином случае немедленно ищите место отстоя зпт заблаговременно становитесь зимовку тчк Куда держать дальнейшую связь?"
Варя опять посмотрела на Лушу. Ни та, ни другая не знали здешних селений. Спросить разве радиста? Потом она вспомнила:
"Туруханск".
Радист пожал плечами:
- Далеко вы берете.
Варя сказала:
- Ничего. Дойдем и туда.
Радист передал:
"Туруханск".
А Стрелка все настаивала:
"Узнайте метеостанции прогноз погоды ближайшие дни зпт только тогда плывите".
Варя ответила "ладно", но радист опять зачеркнул и написал: "Завтра дождь ветер до пяти баллов зпт послезавтра сильный дождь зпт ожидается шторм десять баллов".
Варя прочла, вздрогнула и прикрыла ладонью бумажку. Как, значит, на этом и конец? Страдали, страдали, вели плот, ни с чем не считаясь, всю душу свою вложили в этот путь, а теперь придет ответ - "плыть запрещаю"? И становись на зимовку? А разве не ошибаются синоптики?
Она умоляюще сказала:
- Не надо...
Радист не понял:
- Чего не надо, шторма?
- Нет, передавать так. Лучше вот это, - подвинула ему свой листок:
"Ищите скорей "Сплавщика" или давайте другой пароход тчк Плывем дальше".
- Дело ваше.
Он передал Варину радиограмму, выслушал ответ:
"Счастливого пути".
И снял наушники:
- Все. Переговорная закончена.
Варя поблагодарила:
- Спасибо! - И спросила: - Можно взять листочки?
- Возьмите, - разрешил радист.
Варя сунула их в карман, потянула за собой Лушу:
- Пойдем.
И замялась на пороге:
- А шторм такой обязательно будет? Совсем-совсем обязательно?
Радист близоруко прищурился.
- Метеостанция так предполагает. Случаются, конечно, и ошибки, - развел он руками. - А я не знаю, я не ручаюсь. Скажу одно: осенью погода на Севере - бестолковая погода.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ШТОРМ
Варя передала отцу листки переговорной. Он долго перебирал их, вчитываясь в каждое слово и шумно вздыхая.
- Так где же пароход? - наконец спросил Евсей Маркелыч.
Варя пожала плечами.
- Это уж я не знаю.
- Я не тебя и спрашиваю...
Лоцман задумался. Что в этих листках - совет или приказ? В Усть-Каменной ему советовали остановиться, а он поплыл. Здесь дозволяют плыть, а он, как лоцман, как хозяин плота, имеет право стать на якорь, больше того - на зимовку. С такой оснасткой без сопровождения парохода дальше плыть нельзя.
- Ну, так что будем делать, папка? - нетерпеливо спросила Варя.
Плеса здесь, правда, надежные, прямые, глубокие. Вот только на мысу близ Верещагиной почти всегда бьет боковой ветер. И если шторм, так не пройдешь без парохода: боковая волна разломает плот, прежде чем он обогнет мыс... Куда же девался "Сплавщик"? Размыслить серьезно, так может быть только одно: пробежал в тумане или ночью мимо них - река-то здесь ох как широка! - и теперь рыщет в низовьях. А пока он поднимется вспять, сколько времени еще может пройти... Но как, как такой грех мог допустить Ванюша Доронин? Еще кто бы другой... Да...
Тут бросить якорь, стать на зимний отстой? Место подходящее. Поблизости больше такого не будет, не станешь сейчас - придется тянуть до Бакланихи. Погода пока держится. Продержится ли до Бакланихи?.. Вот тут и решай. Да...
Крепко нахмурился лоцман.
- Папка...
- Поплывем пока, - вставая, сказал Евсей Маркелыч, - куда же денешься!
- Пока? А потом? - спросила Варя.
- Когда будет потом, тогда, значит, будем и разговаривать.
Он влез на нары и зарылся в подушки с головой.
Такой ответ не успокоил Варю. Ей показалось, что отец твердо решил довести плот только до хорошего отстойного места и там поставить на зимовку. Ясно. Потом на попутный пароход, домой...
Домой!.. Придут домой - и что ж они дома скажут? Что скажут на общем комсомольском собрании? Не дошли... Стало трудно плыть дальше. Испугались... Сплавщики!.. Кислое молоко возить, а не лес плавить...
- Папка, а может, все-таки помаленьку и без парохода дойдем до места?
Не дождавшись ответа, Варя ушла. Подсела к девушкам, которые грелись возле костра. Там они долго разговаривали меж собой и на все лады рассчитывали: сколько же еще надо дней плоту, чтобы одолеть оставшиеся пятьсот километров! И получалось: не так-то уж много... И от сознания того, что сделано много и остается значительно меньше половины - хотя, быть может, окажется и трудней, - светлели лица девушек. Луша заговорила о возможном шторме, но тут же ее все подняли на смех: мало ли они выдержали всяких ветров и штормов!.. Ну, пусть прибавится еще один, перетерпим... В крайности, к берегу на денек приткнемся. Не вечно будет дуть ветер, у него сила ослабнет обязательно прежде, чем у людей... И Варя засмеялась вместе со всеми: ей очень понравились эти слова.
А прогноз Верхне-Тумбасовской метеостанции начал оправдываться уже на следующий день. Утро началось огненно-красной зарей. По небу поплыли разрозненные угловатые облака. На западе, словно выжидая удобное время, чтобы подняться и проглотить солнце, встала черная туча. Уж тут всякий скажет, что быть ветру с дождем.
И действительно, прошло немного времени - и покатились по Енисею беляки и заходили, заворочались крайние пучки бревен.
Превозмогая слабость, Евсей Маркелыч встал, вышел из шалашки, окинул привычным взглядом небо, реку, берега...
- Худо дело, - пробормотал он. - По приметам-то ровно бы так: за сутки этакая туча кругом земли обернется, а завтра встретит крепким дождем. Может статься, еще и со штормом.
Ирина Даниловна, угадав его тревогу, спросила:
- Под берег от шторма нам будет где встать?
Евсей Маркелыч обвел рукой кругом:
- Теперь, пока Верещагинский мыс не пройдем, где же ты станешь? Видишь, какие пески. Пока отстоишься - с головой замоет. Надо было становиться в Верхне-Тумбасове.
Варя этот разговор не слышала. Она сидела в шалашке, обдумывая, рассказать ли сегодня отцу о прогнозе погоды. Ее томило, угнетало то, что она не сказала ему об этом вчера. Вдруг прогноз правильный и надо было сразу что-то решать? Все-таки лоцман всему голова. Ему выбирать, что и когда надо делать. И не находила себе места, никак не осмеливаясь теперь заговорить с отцом. Может быть, с Александром лучше сперва посоветоваться? Он ведь тоже немало видел всяких опасностей, он смелый. Что он скажет? А коли на то пошло, так стать на прикол всегда успеется...
Александр был на лоцманской вахте, стоял на гулянке. Теперь с Ириной Даниловной они чередовались каждые четыре часа. Холодно там, наверху. Но Евсей Маркелыч по-прежнему держится своего правила: без глазу не оставлять плот ни на минуту. Так он сорок лет плавил лес, так будет и на сорок первом году. Не было за сорок лет аварий, не должно быть и на сорок первом году.
Варя решила ждать, когда сменится Александр. Но тут вошел Евсей Маркелыч с Ириной Даниловной. Взбираясь к себе на постель, он сказал девушкам:
- Ну-ка, дочки, пройдитесь с Ириной по всему плоту, хорошенько проверьте каждый пучок. Где ослаб - подкрепите, лежень проверьте особо. У якоря весь трос перебрать, просмотреть, не подвел бы в лихую минуту. А завтра быть, кажется, делу...
И тревожно ёкнуло сердце у Вари.
Заданного Евсеем Маркелычем урока хватило до самого вечера. Косой дождь с ветром хлестал все время, пока девчата работали на плоту. Всех промочило до нитки. Посиневшие, но довольные - просмотрели, проверили каждый пучок, подправили каждое крепление, - девушки уже в сумерках собрались у маленькой железной печки, поставленной в шалашке недалеко от входа. В Стрелке завхоз рейда бросил ее под нары, шутя:
- Пока пользуйтесь. Новую закажу - "Сплавщик" привезет.
Теперь эта печка казалась им краше солнца.
- Вот так деньки начались, девушки! - растирая над печкой негнущиеся, красные руки, говорила Поля.
- Дальше от огня руки держи, не то с пару зайдутся, - посоветовала ей Агаша.
- "Деньки"! - сказала Ксения. - Деньки как деньки. Лучших не ждите осень. Не на юг, а на север плывем.
- Все-таки почему же так сразу? - пряча руки за спину, спросила Поля.
- Это тебя сегодня сильнее всего промочило, вот и показалось, что сразу. Давно уже так.
- Нет, недавно. Сегодня первый день.
- Давно...
Девчата заспорили, словно это имело значение.
В шалашку вошел Александр. Его так и перетряхнуло короткой дрожью. Он тоже протянул руки к огню.
- Ну, чего вы ворчите? - спросил он, через силу улыбаясь. - Почему холодно? Потому что вы сами стали холодные. Песен не поете, не пляшете, вот и стали застывать. Верно?
- Поди сам попляши! - язвительно прошептала Ксения.
- Почему бы и нет? Пойду, - сказал Александр.
- Под дождем?
- Дождь перестал. Ну, кто со мной?
Никто не двинулся с места.
Александр все же растормошил девушек.
После ужина он выскочил первым и разжег большой костер. К огню потянулись и остальные. Утихающий ветер порывами трепал длинные языки пламени. Огонь выманил из шалашки и Евсея Маркелыча. Он никак не мог примириться с тем, что ему нужно лежать. Подумав, он полез на гулянку: хоть час постоит. Александр, подзадоривая девчат, плясал больше всех.
Вдруг его кто-то потянул за руку. Он оглянулся - Варя.
- Саша, надо поговорить, - запинаясь, сказала она.
Горячая волна обдала Александра: Варя впервые назвала его Сашей.
- Пойдемте сюда, что ли, в шалашку, - сказала она и быстро скрылась за дверью.
В шалашке было темно. Железная печка погасла. Запах жилья за эти многие дни и ночи, проведенные здесь, Александру показался родным. Вот так пахнет всегда в своем доме...
- Варя, - окликнул он вполголоса и ощупал рукой ближние нары, - где вы?
- Я здесь, - отозвалась она из дальнего угла. - Идите сюда.
Теперь глаза Александра немного привыкли к темноте. В профиль расплывчато рисовалась на стене шалашки откинутая назад голова девушки.
- Саша, что я наделала! - В голосе Вари звучала тревога.
- А что?
- Я знала, какая будет завтра погода, и отцу ничего не сказала.
- Ветер стихает, - успокоил ее Александр. - Погода будет хорошая.
- Нет, - с усилием выговорила Варя, - завтра будет шторм.
- Шторм? - недоверчиво переспросил Александр. И решил отшутиться: - Ну и что же? Как говорят, без шторма на море не бывает, а Енисей - брат морю...
- Нет, вы ничего не знаете...
И Варя передала ему свой разговор по прямому со Стрелкой.
- Нехорошо, конечно, что сразу Евсею Маркелычу вы не сказали. Но ведь все равно нам шторма не избежать бы, - подумав, заметил Александр. - Если будет - он будет везде.
- Да, везде, - с ударением проговорила Варя. - Везде. Но не везде можно плоту отстояться от шторма. Вчера там, может быть, было и можно, а здесь определенно нельзя.
И на это возразить было нечего.
- Отец крепко беспокоится, сами вы видели, - заговорила снова Варя. Почуял, что будет шторм. Только он понял это сегодня, а я знала вчера. А сегодня плот на отстой уже негде поставить - пески.
- Проскочим, - все еще стараясь казаться беспечным, сказал Александр.
- Если бы так! А не успеем? - И вдруг с ожесточением: - Чего я такая упрямая? Все хотелось, чтобы плот до места дошел обязательно!
- И хорошо, что упрямая, Варенька. - Он нашел ее руку. - И не только упрямая, ты и смелая. И плот наш дойдет. Дойдет! Ты верь!
- И дура же, дура я какая! - в отчаянии говорила Варя, не отнимая своей руки. (Они оба не заметили, как перешли на "ты".) - И чего я никому, даже тебе не сказала?.. Думала: часто ошибаются синоптики - чего зря отца расстраивать, больной он. Что же мне делать теперь?
- Варенька!..
Варя затихла. Долго сидела молча. Потом подняла голову и твердо сказала:
- Ежели что случится, одна я во всем виновата.
- Варенька, может быть, и страшного нет ничего...
А у костра, за стеной шалашки, девушки по-прежнему шумели и хохотали, затеяв какую-то игру.
Вдруг Варя вскочила.
- Саша, Саша, тебе на вахту надо идти, - несколько раз повторила она. Отца надо сменить. Иди...
Оставшись одна, Варя стала шарить на нарах: куда же девался платок? Надо идти и ей на реи. Там холодно, темно, ветер, дождь... Ничего! Это все ничего... Где же платок? Ах, вот он куда свалился! Варя закутала голову, надела брезентовый плащ и, застегнув верхнюю пуговицу, уронила руки.
- Нет, нет, не уйду, пока отцу не расскажу всего, - прошептала она. Вину свою утаивать не стану.
Утром солнце выглянуло только на несколько минут, и сразу на него накинулись распухшие от изобилия влаги клочковатые облака. Они, как разведчики, бежали впереди, а за ними серой стеной двигалась та самая туча, о которой Евсей Маркелыч говорил, что она за сутки обернется вокруг земли. На воду сразу легла плотная рябь. Впереди, километрах в шести, острой стрелой далеко уходя в реку, обозначился Верещагинский мыс.
- Эх, накроет нас тут! - озабоченно говорил Евсей Маркелыч, глядя то на далекий мыс, то на тучу, расползающуюся по всему небу. В одном конце ее уже протянулись к земле широкие косы большого дождя. - На самом мысу, как есть на самом мысу прижмет... Час бы один нам всего!..
Он тоскливо оглядел берега: пески, пески... Нельзя податься ни вправо, ни влево - принимай бой на самой середине реки. И недалек мыс, за ним есть где укрыться, да ведь рукой до него не дотянешься. Вон наверху опять показался дымок. Если с баржами пароход, ему здесь тоже достанется, если налегке - успеет убежать за мыс.
- Ну, дочки, держитесь, - сказал он, подзывая девушек к себе, - сейчас будет нам ладная баня.
Рыская по всей реке, от мыса уже катились беляки.
- В шалашке чтоб никого, - торопливо приказывал Евсей Маркелыч. Он сразу стал жесткий, сухой и ростом словно выше. - На гулянке делать нечего, еще сорвет, в реку сбросит. Я стану здесь, Ирина - посередине, ты, - сказал Александру, - в корму. К каждому по четверо.
К Александру подвинулись Варя, Луша, Агаша и Поля. Остальные разделились между Ириной Даниловной и Евсеем Маркелычем.
- Команды больше не ждать никакой, самостоятельно действуй каждый. За реями следить, чтобы не оборвало. В запас с собой - веревки, тонкую снасть. Пучки начнет вышибать - баграми ловите, чальте к плоту. Чуть где заслабит крепите чем можно. Помните: одно бревно выбьет - за ним весь пучок уйдет, пучок уйдет - все челено расшатается. Разобьет челено - плоту конец. Не спасешь лес - сам погибнешь.
Первый беляк ударился в угол плота, разбился мелкими брызгами. Ветром захлопнуло дверь шалашки. Косы дождя, как плотный занавес, заслонили Верещагинский мыс.
- Коли, случаем, сбросит в воду кого, с нижнего конца подплывайте. К нему - все на помощь. Ну, бегите!
Он стал спиной к стойке гулянки и подозвал к себе Варю:
- Вот, Варвара, запоминай этот день на всю жизнь... А винить я тебя сейчас не виню. Будь я, как ты, и сам, может, так сделал бы... Иди...
Оставшимся с ним девушкам Евсей Маркелыч показал место возле себя:
- Посидите пока.
И с завистью подумал о пароходе:
"Порожним корпусом чешет. Зацепил бы нас, как было бы ладно! Да в шторм-то подходить к плотам они не больно охочи".
Прогнав первую толпу беляков, ветер глубже зарылся, уперся в Енисей широким плечом и двинул его одним сплошным валом. Он покатился, шумный, тяжелый, подминая все, что попадалось на пути, и серые косы дождя не поспевали за ним.
Осев под тяжестью волны, скрипнули передние челенья. Вал прошелся поверх бревен, затопив людям ноги почти по колено. Одно мгновение казалось, что вот исчезла уже и опора, и люди стоят, каким-то чудом удерживаясь на воде. Потом бревна всплыли, и плот заворочался, застонал.
Девушки бросились проверить крайние пучки. Они успели это сделать и сойтись все вместе опять, прежде чем накатился второй вал, еще тяжелее и выше первого. Следом за ним хлынул дождь. Теперь вода была кругом, и трудно было понять, куда движется плот и что сталось с остальными челеньями.
Варя, чувствуя, как шевелятся у нее под ногами бревна, перевязывала разбитый ветром пучок. Толстая, жесткая проволока больно резала ей озябшие пальцы, не хватало сил стянуть проволоку в тугое кольцо. Свободной рукой Варя нащупала ломик, продела в кольцо и не успела его повернуть. Мимо нее на кромку плота, таща за собой трос, пробежали Луша и Поля, и вдруг обе разом упали на колени.
- Ай!..
Варя оглянулась.
Третий вал обрушился на плот. Луша с Полей не смогли отскочить и так, припав к бревнам плашмя, приняли удар. Шипя, вода разлилась над головами девушек и скрыла их на мгновение совсем.
Варя кричала отчаянно:
- Саша!..
И как-то странно осела.
- Варенька!..
Александр, преодолев напор урагана, подскочил и схватил ее за плечи. Плот приподнялся, и Александр увидел на том месте, откуда он только что оттащил Варю, черное окно воды.
Зашевелились и остальные пучки.
- Трос поперек!
Мелькнула с багром Агаша.
Луша и Поля, мокрые до последней нитки, торопливо заделывали концы троса по краям челена. Александр с Варей прихватывали к тросу пучки тонкой снастью.
Валы бесконечной чередой катились по реке. Дойдя до плота, разламывались на угловатые зеленые волны и толпились, набегая одна на другую. Дождь всех хлестал, такой же крупный, косой и холодный.
Над самой головкой плота из серой мути дождя вынырнул остов парохода.
- Врежется, дьявол слепой! - в испуге замахал руками Евсей Маркелыч.
- "Сплавщик"! - вне себя крикнула Ксения.
- Подь ты!..
"Сплавщик" гудел радостно, победно, перекрывая гул урагана, словно хотел сказать: "Вот и догнал я вас все-таки!"
Держась за поручни капитанского мостика, не замечая бьющего в грудь дождя и ветра, Ванюшка Доронин кричал в рупор:
- Эй, на плоту! Буксир приготовить! Делаю оборот, захожу снова...
Пароход бортом почти касался плота. На палубу выскочили матросы. Среди них появился Иван Антонович, парторг леспромхоза.
- Ваня! Ваня! Я здесь! - кричала Доронину Ксения.
Он ее не видел.
- Не надо! Не надо! Не разбей пароход! - Евсей Маркелыч показывал на узкую щель между плотом и пароходом. - Пережди первый вал...
В шуме волн и ветра ничего не было слышно.
- Беру с кормы. Готовьте буксир, - отчетливо повторял в рупор Доронин. - Людей в корму, людей в корму...
На какую-то долю секунды пароход бортом коснулся плота, и в то же мгновение на плоту оказалось человек восемь матросов. Вслед за ними на бревна, как лягушонок, шлепнулась Фима.
- Даю оборот, даю оборот! - повторял Доронин. - Людей в корму, людей в корму...
"Сплавщик" загудел опять, торжественно и протяжно, и рывком отделился от плота. Завеса дождя сразу скрыла его из виду.
- Ты это как? - спросил Евсей Маркелыч, удивленно оглядывая неведомо откуда появившуюся Фиму.
Он не заметил, как та с парохода соскочила на плот. Нога у Фимы еще была забинтована.
- Откуда ты?
- Торопились догнать вас. А ночью в тумане в глухую протоку вскочили и на мель присели - такое несчастье! - торопливо говорила Фима, забывая сказать о себе и все объясняя, почему задержался "Сплавщик". - Целую неделю снимались. Иван Антонович от горя почернел. Ванюшка Доронин и спать не ложился. Все сваями, сваями выталкивались, а вода убывает. И за островом никто нас не видит. Я вся извелась, прямо сгорела...
Евсей Маркелыч не слушал ее. Жестами объяснял матросам, что делать. Потом все они, наклонясь головой вперед, чтобы пробить стену дождя и ветра, побежали на корму. Фима, прихрамывая, спешила за ними. Отстала далеко, а все говорила, словно ее кто мог слышать:
- Извелась я, ну прямо извелась вся...
У кормы волны громоздились выше и острее. Ветром сбивало крайние челенья, и теперь плот все больше выгибался дугой, становясь боком к волнам. Все чаще отделялись одиночные бревна, выбитые штормом из пучков. На втором от конца челене стоять было опасно: там все ходило ходуном - лопнула проволока сразу на нескольких пучках, и не скрепленные теперь меж собою бревна подскакивали при каждом ударе ветра. Иногда волны, словно сговорившись, полукружием одновременно вставали вокруг, и тогда плот падал как в яму. А в следующий миг шумящие гребни смыкались вершинами и забрасывали людей клочьями пены.
Дождь теперь не свергался сплошной стеной, как вначале. Ветер ее изрыл, проделал в ней ходы, разбил, как клиньями, на части, обратив в блуждающие над рекой водяные смерчи.
Когда такой столб проходил над плотом, казалось, что под его поступью гнутся толстые бревна. Люди падали ничком. Но только столб сползал с плота, они опять вскакивали и брались за багры.
Вдали, как тень, стал виден Верещагинский мыс.
Евсей Маркелыч с матросами добрался в корму как раз к тому времени, когда, сделав где-то вдали оборот, "Сплавщик" вновь приближался к плоту.
- Ох, рисковый парень! - шептал лоцман. - Вот рисковый! Другой бы удрал под берег и стоял там...
Доронин махал ему рукой, кричал в рупор - ветер относил его слова.
С парохода готовились кинуть легость. Ловить ее подбежали сразу несколько человек. Не возьмешь сразу - снесет волной, и тогда закидывай снова.
В воздухе мелькнул мешочек с песком, заделанный на конце легости. Поскользнувшись на мокром бревне, его всем телом прикрыла Ирина Даниловна. Она больно ударилась, вскрикнула, но тут же вскочила и побежала к буксиру, выбирая на ходу тонкую бечеву.
- Дайте я сделаю! - крикнул ей Александр.
Ирина Даниловна, не обращая внимания на боль от ушиба, стала привязывать легость к канату. На пароходе застучала лебедка, пополз в воду стальной трос.
- За пучками следите, - показывал девушкам Евсей Маркелыч.
Трос упал в воду. Пароход отходил все дальше, зарываясь в волны всем корпусом.
- Ну, черт, и смелый же! - восхищенно бормотал Евсей Маркелыч. - Даст типок - сам не опрокинулся бы...
Трос взлетел над водой, прочертил прямую линию от парохода к плоту. Скрипнули от типка - короткого и сильного рывка - бабки, за которые был заделан буксир. Пароход так и заерзал на вершине волны, накренился, но выпрямился.
Обошлось!
- Буксир... буксир проверьте... - не услышал, а только догадался Евсей Маркелыч, о чем кричит ему в рупор Ванюшка Доронин.
Он помахал ему рукой:
- Бери!
Плот стал выпрямляться. Волны били ему теперь не в бок, а в лоб и становились слабее и мельче.
Медленно приближался Верещагинский мыс. Пройти бы только его! А с пароходом уже не страшно плыть и до конца.
И вдруг оборвалась коса дождя. Открылась необъятная, заполненная кипящими волнами даль. Над нею голубело чистое небо. Штормовая туча сваливалась влево, уходила за Енисей, в бескрайную тайгу, стеля перед собой лес, как спелое ржаное поле.
А ветер еще гудел и метался над рекой, словно боялся, чтобы туча не повернула обратно. Потом, так же как и дождь, оборвался внезапно. Яркое выглянуло солнце, и на серой завесе уходящего дождя заиграла великолепная радуга.
1947
- Папка, езжай-ка на берег ты сам. Заодно зайдешь в больницу.
Евсей Маркелыч осторожно повернулся.
- Нет, - отказался он, - я себя знаю. Ничего, отлежусь и здесь. Промокнуть на дожде для меня сейчас хуже всего.
Он не сказал главного: что его могут положить в больницу и тогда им одним плот не суметь довести даже и до Бакланихи и поставить там на зимовку.
Варя кликнула с собой Лушу.
Лодка причалила к нижнему концу села. Здесь рос невысокий северный березняк. Листья давно опали и густо покрывали холодную землю. Все вокруг было серым или желтым, только изредка синели еще не убитые морозом горечавки.
Увязая в липкой глине, девушки поднялись косогором, вошли в село.
На рации никаких радиограмм в адрес плота не оказалось.
- Но, - снимая наушники и близоруко щуря глаза, предложил радист, сейчас мое время со Стрелкой, и я могу, если удастся, вызвать их на прямой к аппарату. Вызвать? Кого?
Он поглядел на круглые часики, вделанные в переднюю стенку передатчика, и застучал ключом. Немного погодя остановился, прислушался к ответным пискам, похожим на чиликанье стаи воробьев, и сказал:
- Послали за начальником рейда. Что ему передать?
Варя написала на бланке: "Где "Сплавщик"?" - и подала радисту. Тот молча кивнул головой, тотчас же отстукал ключом и придвинул к себе целую стопку своих, служебных радиограмм. Работал он быстро, то отщелкивая ключом длинные рулады, то вслушиваясь в галдеж и возню воробьиной стаи в мембранах черных наушников. Девушки молча следили, как бегает по бумаге широкая рука радиста, переводя на понятный язык этот птичий разговор.
В дальнем углу комнаты на маленьком столике стоял большой, красивый радиоприемник. Включенный на самый тихий тон, он нежно-нежно передавал какую-то протяжную и грустную песню. Варя и Луша подошли ближе. Давно они не слышали такой красивой музыки. Но песня закончилась, и радиоприемник замолк. Потом в нем что-то щелкнуло, и диктор отчетливо сказал: "Говорит Москва. Передаем последние известия..."
Варя улыбнулась Луше:
- Москва!..
А диктор продолжал:
"...на передовых предприятиях страны широко развернулось предоктябрьское социалистическое соревнование. Коллектив станкостроительного завода "Борец" принял на себя обязательство в оставшиеся два месяца закончить годовую программу и дать валовой продукции сверх плана не менее как на полмиллиона рублей. Уже сейчас завод "Борец" довел ежедневный выпуск продукции на главном конвейере до довоенного уровня. Строители Джезказганского медеплавильного комбината вызвали на соревнование коллектив..."
- Ох, Лушка, душа моя кипит! - шепнула Варя подруге. - Смотри, как всюду...
Они обе склонились к радиоприемнику, увлеченные той поэзией цифр, которая всегда особенно близка человеку, видящему в труде самое для себя дорогое.
Наконец радист позвал Варю:
- Начальник рейда явился. Читайте.
На листке бумаги стояли слова:
"Кто спрашивает?"
Не задумываясь, Варя ответила:
"Лоцман".
Радист окинул ее критическим взглядом, но ничего не сказал. И через минуту протянул новый листок бумаги:
"Сплавщик" вышел из Енисейска девятого полной исправности тчк Полагали зпт что давно находится вместе вами зпт других сведений не имеем зпт срочно организуем розыски тчк Как продуктами?"
Вздохнув. Варя ответила одним словом: "Есть".
Новый вопрос:
"Каком состоянии плот?"
Варя написала "плохом", но сразу же зачеркнула и ответила: "Оборвана левая цепь зпт идем запасной зпт управлять трудно зпт штормом выбило сто шестнадцать концов".
Стрелка не удовлетворилась:
"Большой шторм?"
Варя пожала плечами: как ответить? И написала:
"Порядочный".
И опять не понравилось Стрелке:
"Подробнее тчк Какая погода?"
Варя писала:
"Дождь и ветер тчк Холодно".
А Стрелка не унималась:
"Какой силы ветер?"
Варя умоляюще посмотрела на Лушу. Та пожала плечами.
"Большой".
Но радист усмехнулся, перечеркнул и сам написал:
"Сегодня утром тихо тчк Вчера шесть баллов".
На этот раз Стрелка долго молчала, и радист потянул было руку к своим радиограммам, но тут снова зачиликали воробьи, и на бумаге появилось:
"Плыть дальше без парохода разрешаю только наличии хорошей погоды тчк Ином случае немедленно ищите место отстоя зпт заблаговременно становитесь зимовку тчк Куда держать дальнейшую связь?"
Варя опять посмотрела на Лушу. Ни та, ни другая не знали здешних селений. Спросить разве радиста? Потом она вспомнила:
"Туруханск".
Радист пожал плечами:
- Далеко вы берете.
Варя сказала:
- Ничего. Дойдем и туда.
Радист передал:
"Туруханск".
А Стрелка все настаивала:
"Узнайте метеостанции прогноз погоды ближайшие дни зпт только тогда плывите".
Варя ответила "ладно", но радист опять зачеркнул и написал: "Завтра дождь ветер до пяти баллов зпт послезавтра сильный дождь зпт ожидается шторм десять баллов".
Варя прочла, вздрогнула и прикрыла ладонью бумажку. Как, значит, на этом и конец? Страдали, страдали, вели плот, ни с чем не считаясь, всю душу свою вложили в этот путь, а теперь придет ответ - "плыть запрещаю"? И становись на зимовку? А разве не ошибаются синоптики?
Она умоляюще сказала:
- Не надо...
Радист не понял:
- Чего не надо, шторма?
- Нет, передавать так. Лучше вот это, - подвинула ему свой листок:
"Ищите скорей "Сплавщика" или давайте другой пароход тчк Плывем дальше".
- Дело ваше.
Он передал Варину радиограмму, выслушал ответ:
"Счастливого пути".
И снял наушники:
- Все. Переговорная закончена.
Варя поблагодарила:
- Спасибо! - И спросила: - Можно взять листочки?
- Возьмите, - разрешил радист.
Варя сунула их в карман, потянула за собой Лушу:
- Пойдем.
И замялась на пороге:
- А шторм такой обязательно будет? Совсем-совсем обязательно?
Радист близоруко прищурился.
- Метеостанция так предполагает. Случаются, конечно, и ошибки, - развел он руками. - А я не знаю, я не ручаюсь. Скажу одно: осенью погода на Севере - бестолковая погода.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ШТОРМ
Варя передала отцу листки переговорной. Он долго перебирал их, вчитываясь в каждое слово и шумно вздыхая.
- Так где же пароход? - наконец спросил Евсей Маркелыч.
Варя пожала плечами.
- Это уж я не знаю.
- Я не тебя и спрашиваю...
Лоцман задумался. Что в этих листках - совет или приказ? В Усть-Каменной ему советовали остановиться, а он поплыл. Здесь дозволяют плыть, а он, как лоцман, как хозяин плота, имеет право стать на якорь, больше того - на зимовку. С такой оснасткой без сопровождения парохода дальше плыть нельзя.
- Ну, так что будем делать, папка? - нетерпеливо спросила Варя.
Плеса здесь, правда, надежные, прямые, глубокие. Вот только на мысу близ Верещагиной почти всегда бьет боковой ветер. И если шторм, так не пройдешь без парохода: боковая волна разломает плот, прежде чем он обогнет мыс... Куда же девался "Сплавщик"? Размыслить серьезно, так может быть только одно: пробежал в тумане или ночью мимо них - река-то здесь ох как широка! - и теперь рыщет в низовьях. А пока он поднимется вспять, сколько времени еще может пройти... Но как, как такой грех мог допустить Ванюша Доронин? Еще кто бы другой... Да...
Тут бросить якорь, стать на зимний отстой? Место подходящее. Поблизости больше такого не будет, не станешь сейчас - придется тянуть до Бакланихи. Погода пока держится. Продержится ли до Бакланихи?.. Вот тут и решай. Да...
Крепко нахмурился лоцман.
- Папка...
- Поплывем пока, - вставая, сказал Евсей Маркелыч, - куда же денешься!
- Пока? А потом? - спросила Варя.
- Когда будет потом, тогда, значит, будем и разговаривать.
Он влез на нары и зарылся в подушки с головой.
Такой ответ не успокоил Варю. Ей показалось, что отец твердо решил довести плот только до хорошего отстойного места и там поставить на зимовку. Ясно. Потом на попутный пароход, домой...
Домой!.. Придут домой - и что ж они дома скажут? Что скажут на общем комсомольском собрании? Не дошли... Стало трудно плыть дальше. Испугались... Сплавщики!.. Кислое молоко возить, а не лес плавить...
- Папка, а может, все-таки помаленьку и без парохода дойдем до места?
Не дождавшись ответа, Варя ушла. Подсела к девушкам, которые грелись возле костра. Там они долго разговаривали меж собой и на все лады рассчитывали: сколько же еще надо дней плоту, чтобы одолеть оставшиеся пятьсот километров! И получалось: не так-то уж много... И от сознания того, что сделано много и остается значительно меньше половины - хотя, быть может, окажется и трудней, - светлели лица девушек. Луша заговорила о возможном шторме, но тут же ее все подняли на смех: мало ли они выдержали всяких ветров и штормов!.. Ну, пусть прибавится еще один, перетерпим... В крайности, к берегу на денек приткнемся. Не вечно будет дуть ветер, у него сила ослабнет обязательно прежде, чем у людей... И Варя засмеялась вместе со всеми: ей очень понравились эти слова.
А прогноз Верхне-Тумбасовской метеостанции начал оправдываться уже на следующий день. Утро началось огненно-красной зарей. По небу поплыли разрозненные угловатые облака. На западе, словно выжидая удобное время, чтобы подняться и проглотить солнце, встала черная туча. Уж тут всякий скажет, что быть ветру с дождем.
И действительно, прошло немного времени - и покатились по Енисею беляки и заходили, заворочались крайние пучки бревен.
Превозмогая слабость, Евсей Маркелыч встал, вышел из шалашки, окинул привычным взглядом небо, реку, берега...
- Худо дело, - пробормотал он. - По приметам-то ровно бы так: за сутки этакая туча кругом земли обернется, а завтра встретит крепким дождем. Может статься, еще и со штормом.
Ирина Даниловна, угадав его тревогу, спросила:
- Под берег от шторма нам будет где встать?
Евсей Маркелыч обвел рукой кругом:
- Теперь, пока Верещагинский мыс не пройдем, где же ты станешь? Видишь, какие пески. Пока отстоишься - с головой замоет. Надо было становиться в Верхне-Тумбасове.
Варя этот разговор не слышала. Она сидела в шалашке, обдумывая, рассказать ли сегодня отцу о прогнозе погоды. Ее томило, угнетало то, что она не сказала ему об этом вчера. Вдруг прогноз правильный и надо было сразу что-то решать? Все-таки лоцман всему голова. Ему выбирать, что и когда надо делать. И не находила себе места, никак не осмеливаясь теперь заговорить с отцом. Может быть, с Александром лучше сперва посоветоваться? Он ведь тоже немало видел всяких опасностей, он смелый. Что он скажет? А коли на то пошло, так стать на прикол всегда успеется...
Александр был на лоцманской вахте, стоял на гулянке. Теперь с Ириной Даниловной они чередовались каждые четыре часа. Холодно там, наверху. Но Евсей Маркелыч по-прежнему держится своего правила: без глазу не оставлять плот ни на минуту. Так он сорок лет плавил лес, так будет и на сорок первом году. Не было за сорок лет аварий, не должно быть и на сорок первом году.
Варя решила ждать, когда сменится Александр. Но тут вошел Евсей Маркелыч с Ириной Даниловной. Взбираясь к себе на постель, он сказал девушкам:
- Ну-ка, дочки, пройдитесь с Ириной по всему плоту, хорошенько проверьте каждый пучок. Где ослаб - подкрепите, лежень проверьте особо. У якоря весь трос перебрать, просмотреть, не подвел бы в лихую минуту. А завтра быть, кажется, делу...
И тревожно ёкнуло сердце у Вари.
Заданного Евсеем Маркелычем урока хватило до самого вечера. Косой дождь с ветром хлестал все время, пока девчата работали на плоту. Всех промочило до нитки. Посиневшие, но довольные - просмотрели, проверили каждый пучок, подправили каждое крепление, - девушки уже в сумерках собрались у маленькой железной печки, поставленной в шалашке недалеко от входа. В Стрелке завхоз рейда бросил ее под нары, шутя:
- Пока пользуйтесь. Новую закажу - "Сплавщик" привезет.
Теперь эта печка казалась им краше солнца.
- Вот так деньки начались, девушки! - растирая над печкой негнущиеся, красные руки, говорила Поля.
- Дальше от огня руки держи, не то с пару зайдутся, - посоветовала ей Агаша.
- "Деньки"! - сказала Ксения. - Деньки как деньки. Лучших не ждите осень. Не на юг, а на север плывем.
- Все-таки почему же так сразу? - пряча руки за спину, спросила Поля.
- Это тебя сегодня сильнее всего промочило, вот и показалось, что сразу. Давно уже так.
- Нет, недавно. Сегодня первый день.
- Давно...
Девчата заспорили, словно это имело значение.
В шалашку вошел Александр. Его так и перетряхнуло короткой дрожью. Он тоже протянул руки к огню.
- Ну, чего вы ворчите? - спросил он, через силу улыбаясь. - Почему холодно? Потому что вы сами стали холодные. Песен не поете, не пляшете, вот и стали застывать. Верно?
- Поди сам попляши! - язвительно прошептала Ксения.
- Почему бы и нет? Пойду, - сказал Александр.
- Под дождем?
- Дождь перестал. Ну, кто со мной?
Никто не двинулся с места.
Александр все же растормошил девушек.
После ужина он выскочил первым и разжег большой костер. К огню потянулись и остальные. Утихающий ветер порывами трепал длинные языки пламени. Огонь выманил из шалашки и Евсея Маркелыча. Он никак не мог примириться с тем, что ему нужно лежать. Подумав, он полез на гулянку: хоть час постоит. Александр, подзадоривая девчат, плясал больше всех.
Вдруг его кто-то потянул за руку. Он оглянулся - Варя.
- Саша, надо поговорить, - запинаясь, сказала она.
Горячая волна обдала Александра: Варя впервые назвала его Сашей.
- Пойдемте сюда, что ли, в шалашку, - сказала она и быстро скрылась за дверью.
В шалашке было темно. Железная печка погасла. Запах жилья за эти многие дни и ночи, проведенные здесь, Александру показался родным. Вот так пахнет всегда в своем доме...
- Варя, - окликнул он вполголоса и ощупал рукой ближние нары, - где вы?
- Я здесь, - отозвалась она из дальнего угла. - Идите сюда.
Теперь глаза Александра немного привыкли к темноте. В профиль расплывчато рисовалась на стене шалашки откинутая назад голова девушки.
- Саша, что я наделала! - В голосе Вари звучала тревога.
- А что?
- Я знала, какая будет завтра погода, и отцу ничего не сказала.
- Ветер стихает, - успокоил ее Александр. - Погода будет хорошая.
- Нет, - с усилием выговорила Варя, - завтра будет шторм.
- Шторм? - недоверчиво переспросил Александр. И решил отшутиться: - Ну и что же? Как говорят, без шторма на море не бывает, а Енисей - брат морю...
- Нет, вы ничего не знаете...
И Варя передала ему свой разговор по прямому со Стрелкой.
- Нехорошо, конечно, что сразу Евсею Маркелычу вы не сказали. Но ведь все равно нам шторма не избежать бы, - подумав, заметил Александр. - Если будет - он будет везде.
- Да, везде, - с ударением проговорила Варя. - Везде. Но не везде можно плоту отстояться от шторма. Вчера там, может быть, было и можно, а здесь определенно нельзя.
И на это возразить было нечего.
- Отец крепко беспокоится, сами вы видели, - заговорила снова Варя. Почуял, что будет шторм. Только он понял это сегодня, а я знала вчера. А сегодня плот на отстой уже негде поставить - пески.
- Проскочим, - все еще стараясь казаться беспечным, сказал Александр.
- Если бы так! А не успеем? - И вдруг с ожесточением: - Чего я такая упрямая? Все хотелось, чтобы плот до места дошел обязательно!
- И хорошо, что упрямая, Варенька. - Он нашел ее руку. - И не только упрямая, ты и смелая. И плот наш дойдет. Дойдет! Ты верь!
- И дура же, дура я какая! - в отчаянии говорила Варя, не отнимая своей руки. (Они оба не заметили, как перешли на "ты".) - И чего я никому, даже тебе не сказала?.. Думала: часто ошибаются синоптики - чего зря отца расстраивать, больной он. Что же мне делать теперь?
- Варенька!..
Варя затихла. Долго сидела молча. Потом подняла голову и твердо сказала:
- Ежели что случится, одна я во всем виновата.
- Варенька, может быть, и страшного нет ничего...
А у костра, за стеной шалашки, девушки по-прежнему шумели и хохотали, затеяв какую-то игру.
Вдруг Варя вскочила.
- Саша, Саша, тебе на вахту надо идти, - несколько раз повторила она. Отца надо сменить. Иди...
Оставшись одна, Варя стала шарить на нарах: куда же девался платок? Надо идти и ей на реи. Там холодно, темно, ветер, дождь... Ничего! Это все ничего... Где же платок? Ах, вот он куда свалился! Варя закутала голову, надела брезентовый плащ и, застегнув верхнюю пуговицу, уронила руки.
- Нет, нет, не уйду, пока отцу не расскажу всего, - прошептала она. Вину свою утаивать не стану.
Утром солнце выглянуло только на несколько минут, и сразу на него накинулись распухшие от изобилия влаги клочковатые облака. Они, как разведчики, бежали впереди, а за ними серой стеной двигалась та самая туча, о которой Евсей Маркелыч говорил, что она за сутки обернется вокруг земли. На воду сразу легла плотная рябь. Впереди, километрах в шести, острой стрелой далеко уходя в реку, обозначился Верещагинский мыс.
- Эх, накроет нас тут! - озабоченно говорил Евсей Маркелыч, глядя то на далекий мыс, то на тучу, расползающуюся по всему небу. В одном конце ее уже протянулись к земле широкие косы большого дождя. - На самом мысу, как есть на самом мысу прижмет... Час бы один нам всего!..
Он тоскливо оглядел берега: пески, пески... Нельзя податься ни вправо, ни влево - принимай бой на самой середине реки. И недалек мыс, за ним есть где укрыться, да ведь рукой до него не дотянешься. Вон наверху опять показался дымок. Если с баржами пароход, ему здесь тоже достанется, если налегке - успеет убежать за мыс.
- Ну, дочки, держитесь, - сказал он, подзывая девушек к себе, - сейчас будет нам ладная баня.
Рыская по всей реке, от мыса уже катились беляки.
- В шалашке чтоб никого, - торопливо приказывал Евсей Маркелыч. Он сразу стал жесткий, сухой и ростом словно выше. - На гулянке делать нечего, еще сорвет, в реку сбросит. Я стану здесь, Ирина - посередине, ты, - сказал Александру, - в корму. К каждому по четверо.
К Александру подвинулись Варя, Луша, Агаша и Поля. Остальные разделились между Ириной Даниловной и Евсеем Маркелычем.
- Команды больше не ждать никакой, самостоятельно действуй каждый. За реями следить, чтобы не оборвало. В запас с собой - веревки, тонкую снасть. Пучки начнет вышибать - баграми ловите, чальте к плоту. Чуть где заслабит крепите чем можно. Помните: одно бревно выбьет - за ним весь пучок уйдет, пучок уйдет - все челено расшатается. Разобьет челено - плоту конец. Не спасешь лес - сам погибнешь.
Первый беляк ударился в угол плота, разбился мелкими брызгами. Ветром захлопнуло дверь шалашки. Косы дождя, как плотный занавес, заслонили Верещагинский мыс.
- Коли, случаем, сбросит в воду кого, с нижнего конца подплывайте. К нему - все на помощь. Ну, бегите!
Он стал спиной к стойке гулянки и подозвал к себе Варю:
- Вот, Варвара, запоминай этот день на всю жизнь... А винить я тебя сейчас не виню. Будь я, как ты, и сам, может, так сделал бы... Иди...
Оставшимся с ним девушкам Евсей Маркелыч показал место возле себя:
- Посидите пока.
И с завистью подумал о пароходе:
"Порожним корпусом чешет. Зацепил бы нас, как было бы ладно! Да в шторм-то подходить к плотам они не больно охочи".
Прогнав первую толпу беляков, ветер глубже зарылся, уперся в Енисей широким плечом и двинул его одним сплошным валом. Он покатился, шумный, тяжелый, подминая все, что попадалось на пути, и серые косы дождя не поспевали за ним.
Осев под тяжестью волны, скрипнули передние челенья. Вал прошелся поверх бревен, затопив людям ноги почти по колено. Одно мгновение казалось, что вот исчезла уже и опора, и люди стоят, каким-то чудом удерживаясь на воде. Потом бревна всплыли, и плот заворочался, застонал.
Девушки бросились проверить крайние пучки. Они успели это сделать и сойтись все вместе опять, прежде чем накатился второй вал, еще тяжелее и выше первого. Следом за ним хлынул дождь. Теперь вода была кругом, и трудно было понять, куда движется плот и что сталось с остальными челеньями.
Варя, чувствуя, как шевелятся у нее под ногами бревна, перевязывала разбитый ветром пучок. Толстая, жесткая проволока больно резала ей озябшие пальцы, не хватало сил стянуть проволоку в тугое кольцо. Свободной рукой Варя нащупала ломик, продела в кольцо и не успела его повернуть. Мимо нее на кромку плота, таща за собой трос, пробежали Луша и Поля, и вдруг обе разом упали на колени.
- Ай!..
Варя оглянулась.
Третий вал обрушился на плот. Луша с Полей не смогли отскочить и так, припав к бревнам плашмя, приняли удар. Шипя, вода разлилась над головами девушек и скрыла их на мгновение совсем.
Варя кричала отчаянно:
- Саша!..
И как-то странно осела.
- Варенька!..
Александр, преодолев напор урагана, подскочил и схватил ее за плечи. Плот приподнялся, и Александр увидел на том месте, откуда он только что оттащил Варю, черное окно воды.
Зашевелились и остальные пучки.
- Трос поперек!
Мелькнула с багром Агаша.
Луша и Поля, мокрые до последней нитки, торопливо заделывали концы троса по краям челена. Александр с Варей прихватывали к тросу пучки тонкой снастью.
Валы бесконечной чередой катились по реке. Дойдя до плота, разламывались на угловатые зеленые волны и толпились, набегая одна на другую. Дождь всех хлестал, такой же крупный, косой и холодный.
Над самой головкой плота из серой мути дождя вынырнул остов парохода.
- Врежется, дьявол слепой! - в испуге замахал руками Евсей Маркелыч.
- "Сплавщик"! - вне себя крикнула Ксения.
- Подь ты!..
"Сплавщик" гудел радостно, победно, перекрывая гул урагана, словно хотел сказать: "Вот и догнал я вас все-таки!"
Держась за поручни капитанского мостика, не замечая бьющего в грудь дождя и ветра, Ванюшка Доронин кричал в рупор:
- Эй, на плоту! Буксир приготовить! Делаю оборот, захожу снова...
Пароход бортом почти касался плота. На палубу выскочили матросы. Среди них появился Иван Антонович, парторг леспромхоза.
- Ваня! Ваня! Я здесь! - кричала Доронину Ксения.
Он ее не видел.
- Не надо! Не надо! Не разбей пароход! - Евсей Маркелыч показывал на узкую щель между плотом и пароходом. - Пережди первый вал...
В шуме волн и ветра ничего не было слышно.
- Беру с кормы. Готовьте буксир, - отчетливо повторял в рупор Доронин. - Людей в корму, людей в корму...
На какую-то долю секунды пароход бортом коснулся плота, и в то же мгновение на плоту оказалось человек восемь матросов. Вслед за ними на бревна, как лягушонок, шлепнулась Фима.
- Даю оборот, даю оборот! - повторял Доронин. - Людей в корму, людей в корму...
"Сплавщик" загудел опять, торжественно и протяжно, и рывком отделился от плота. Завеса дождя сразу скрыла его из виду.
- Ты это как? - спросил Евсей Маркелыч, удивленно оглядывая неведомо откуда появившуюся Фиму.
Он не заметил, как та с парохода соскочила на плот. Нога у Фимы еще была забинтована.
- Откуда ты?
- Торопились догнать вас. А ночью в тумане в глухую протоку вскочили и на мель присели - такое несчастье! - торопливо говорила Фима, забывая сказать о себе и все объясняя, почему задержался "Сплавщик". - Целую неделю снимались. Иван Антонович от горя почернел. Ванюшка Доронин и спать не ложился. Все сваями, сваями выталкивались, а вода убывает. И за островом никто нас не видит. Я вся извелась, прямо сгорела...
Евсей Маркелыч не слушал ее. Жестами объяснял матросам, что делать. Потом все они, наклонясь головой вперед, чтобы пробить стену дождя и ветра, побежали на корму. Фима, прихрамывая, спешила за ними. Отстала далеко, а все говорила, словно ее кто мог слышать:
- Извелась я, ну прямо извелась вся...
У кормы волны громоздились выше и острее. Ветром сбивало крайние челенья, и теперь плот все больше выгибался дугой, становясь боком к волнам. Все чаще отделялись одиночные бревна, выбитые штормом из пучков. На втором от конца челене стоять было опасно: там все ходило ходуном - лопнула проволока сразу на нескольких пучках, и не скрепленные теперь меж собою бревна подскакивали при каждом ударе ветра. Иногда волны, словно сговорившись, полукружием одновременно вставали вокруг, и тогда плот падал как в яму. А в следующий миг шумящие гребни смыкались вершинами и забрасывали людей клочьями пены.
Дождь теперь не свергался сплошной стеной, как вначале. Ветер ее изрыл, проделал в ней ходы, разбил, как клиньями, на части, обратив в блуждающие над рекой водяные смерчи.
Когда такой столб проходил над плотом, казалось, что под его поступью гнутся толстые бревна. Люди падали ничком. Но только столб сползал с плота, они опять вскакивали и брались за багры.
Вдали, как тень, стал виден Верещагинский мыс.
Евсей Маркелыч с матросами добрался в корму как раз к тому времени, когда, сделав где-то вдали оборот, "Сплавщик" вновь приближался к плоту.
- Ох, рисковый парень! - шептал лоцман. - Вот рисковый! Другой бы удрал под берег и стоял там...
Доронин махал ему рукой, кричал в рупор - ветер относил его слова.
С парохода готовились кинуть легость. Ловить ее подбежали сразу несколько человек. Не возьмешь сразу - снесет волной, и тогда закидывай снова.
В воздухе мелькнул мешочек с песком, заделанный на конце легости. Поскользнувшись на мокром бревне, его всем телом прикрыла Ирина Даниловна. Она больно ударилась, вскрикнула, но тут же вскочила и побежала к буксиру, выбирая на ходу тонкую бечеву.
- Дайте я сделаю! - крикнул ей Александр.
Ирина Даниловна, не обращая внимания на боль от ушиба, стала привязывать легость к канату. На пароходе застучала лебедка, пополз в воду стальной трос.
- За пучками следите, - показывал девушкам Евсей Маркелыч.
Трос упал в воду. Пароход отходил все дальше, зарываясь в волны всем корпусом.
- Ну, черт, и смелый же! - восхищенно бормотал Евсей Маркелыч. - Даст типок - сам не опрокинулся бы...
Трос взлетел над водой, прочертил прямую линию от парохода к плоту. Скрипнули от типка - короткого и сильного рывка - бабки, за которые был заделан буксир. Пароход так и заерзал на вершине волны, накренился, но выпрямился.
Обошлось!
- Буксир... буксир проверьте... - не услышал, а только догадался Евсей Маркелыч, о чем кричит ему в рупор Ванюшка Доронин.
Он помахал ему рукой:
- Бери!
Плот стал выпрямляться. Волны били ему теперь не в бок, а в лоб и становились слабее и мельче.
Медленно приближался Верещагинский мыс. Пройти бы только его! А с пароходом уже не страшно плыть и до конца.
И вдруг оборвалась коса дождя. Открылась необъятная, заполненная кипящими волнами даль. Над нею голубело чистое небо. Штормовая туча сваливалась влево, уходила за Енисей, в бескрайную тайгу, стеля перед собой лес, как спелое ржаное поле.
А ветер еще гудел и метался над рекой, словно боялся, чтобы туча не повернула обратно. Потом, так же как и дождь, оборвался внезапно. Яркое выглянуло солнце, и на серой завесе уходящего дождя заиграла великолепная радуга.
1947