Сартаков Сергей. Журавли улетают на юг

   Александр стоял рядом с Ириной Даниловной, облокотясь на перила. От брусьев пахло свежей еловой смолой, и это ему сразу напомнило ночь, когда они вместе с Ириной Даниловной ездили на берег за корьем, припомнился их разговор на реке.
   Александр видел, как в корму плота прошла Варя. Догоняя ее, по бревнам запрыгала Поля. Вот она что-то говорит и громко хохочет. Засмеялась и Варя. Пойти бы к ним...
   Ирина Даниловна тихо сказала:
   - Эх, Васятка, где ты, мой сыночек?
   И задумчиво подперла щеку рукой.
   Александр с точностью до отдельного слова вдруг вспомнил одно место из письма матери (всегда любившей немного пофилософствовать), присланного ему когда-то на фронт:
   "Саша, ты встретишь на жизненном пути многое. Настоящую, хорошую дружбу товарищей. Это будет высокое, светлое чувство. И оно тебе покажется всем. Пусть так, не спорю. Но никогда, никогда не забывай своей матери. Никто так не любит, как мать. И любовь матери, Саша, никто и никогда не заменит. Она дается каждому вместе с жизнью, однажды. Дорожи ею. Люби свою мать!"
   Он тогда ей ответил, что согласен со всем и только хочет внести одну существенную поправку: любовь всегда должна быть чистой, цельной и на всю жизнь - к матери, к другу, к девушке...
   И мать написала:
   "Хорошо, что ты так думаешь, Саша".
   Сейчас он следил глазами за Варей и решал: именно Варя - та самая девушка...
   Ирина Даниловна, придерживая левой рукой платок, трепавшийся на резком, холодном ветру, рассказывала:
   - Раньше, бывало, уедешь куда - конечно, на плотах я не плавала, торопишься домой: встретят муж, сын. Радостно, полная жизнь. А теперь приеду - Васятка: "Мама, мама!" Я к нему вся, а себе ласки нет, холодно в доме. Вы не подумайте, что на жизнь я жалуюсь, жаловаться нечего, просто так говорю. Другому бы, может, я и не сказала, только вам. А теперь что же, у меня на всю жизнь дума другая: Васятку вырастить да чтобы с ним и с его женой потом не случилось такое. Я бы ради этого не знаю на какой подвиг пошла!
   - А это уже подвиг... - Александр показал на кипящую волнами даль Енисея.
   - Плавить лес? Нет, это не подвиг, - тихо сказала Ирина Даниловна. Это обыкновенное дело.
   - Подвиг тоже обыкновенное дело, - возразил Александр, - только свершенное в очень трудных условиях.
   - Вот то-то и есть, что в трудных, - сказала Ирина Даниловна. - А мы с вами сидим да потихонечку разговариваем, а другие сейчас в шалашке на теплой постели спят. Подвиг! Нет, вы хоть не смейтесь над нами...
   Александр не стал спорить. Тот подвиг и велик, когда человек не думает, что совершает подвиг.
   Ирина Даниловна вдруг перегнулась через перила гулянки и окликнула:
   - Ксения, ты?
   - Я, - ответила снизу Ксения.
   - Ты чего не спишь? Смотри, с утра тебе на вахту.
   - Не ново. - И, ворча, Ксения ушла в шалашку.
   Ежась от все усиливающегося резкого ветра, Ирина Даниловна сказала:
   - Знаете, чего она по ночам все выходит, смотрит? "Сплавщика" ждет больше всех. Всем нам "Сплавщик" - пароход, а ей - Ванюша Доронин.
   Александр не нашел что сказать. Ирина Даниловна заговорила снова:
   - У Ксении, сами видите, характер трудный какой, а Ванюшка от нее был без памяти. Вот как любовь разные характеры сближает! А Ксения с чего такая грубая и неприветливая? Отец у нее всю жизнь шофером на грузовой машине работал. В дальних рейсах всегда. Дороги таежные злые, и человек от постоянной маеты огрубел. Один сам с собой. День ли, ночь ли, зима или лето, он все в кабине трясется. Сердцем-то и не испорченный, а на слова распустился. Дома - пример. Ксения переняла его замашки. Знаете, подавала она заявление в комсомол - отказали: сперва, мол, исправься. И подействовало. Ведь сейчас она все-таки как шелк стала. А прежде бы посмотрели вы на нее! Очень она исправляется. И на отца даже теперь стала влиять. Он понял, сам подтянулся. Обещали Ксении девчата: со сплава вернемся - примут в комсомол. А вы теперь представляете, какой ей перед Ванюшкой Дорониным показаться хочется? Как бывает, когда девушка очень любит...
   Она говорила еще что-то. Александр смотрел на прыгающие в лунном свете волны, на тлеющий в дальнем конце плота костер.
   Спуститься бы сейчас с гулянки, пойти к Варе...
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   ЖУРАВЛИ УЛЕТАЮТ НА ЮГ
   Утром Евсей Маркелыч почувствовал себя лучше. Он выходил из шалашки, глядел на серые, словно грязный войлок, тучи, безнадежно закутавшие небо. Вздрагивая от упрямого ветра, стегавшего в грудь, следил, как шевелятся пучки бревен на кромках плота. Медленно уползали назад однообразные, хмурые, безлюдные берега.
   За ночь в крайних пучках выбило по нескольку бревен, теперь вахтенные перевязывали ослабевшие кольца проволоки.
   Голодным девушкам работалось плохо. Они часто садились отдыхать или шли к костру греть руки, посиневшие от холодной воды.
   Все ждали Верхне-Тумбасова, хотя и сами не знали, что оно им даст.
   Евсей Маркелыч собрал девчат на совет. Ему хотелось начать по-особенному, так, чтобы походило на речь, чтобы все поняли, что это не простой разговор. Но красивые и торжественные слова не шли на ум. И он начал с самой сути.
   - Так вот, дочки, - невесело сказал он, - выходит, дошли мы до ручки: есть стало нечего.
   Девушки молчали. Главное угадывалось впереди.
   - Плыть могли бы мы и еще, а теперь придется ставить плот на прикол.
   И опять все промолчали. Пусть он сам первый предложит решение.
   - "Сплавщика", видно, больше ждать не приходится. Беда с ним стряслась - это ясно. В Верхне-Тумбасове нас, может, разок и накормят, а до места продуктов все равно не дадут, сами живут на привозном: Север.
   Он не спрашивал, он сам говорил. Девушки еще молчали: как можно отвечать на незаданные вопросы!
   - Решаю так: присмотреть отстойное место и поставить плот на зимовку. Хуже, если потом придется бросить на открытом плесе. Как вы считаете?
   Теперь был задан вопрос, и нельзя было не ответить.
   - До Верхне-Тумбасова надо бы дойти, - первая сказала Поля. - Может, там про "Сплавщика" что-нибудь узнаем.
   - За Тумбасовом близко не найти отстойного места, - возразил Евсей Маркелыч, - придется тогда тянуть до самой Бакланихи. Четверо, а то и пять суток нашего хода.
   - Пойдем до Бакланихи, - предложила Ирина Даниловна, - все-таки ближе к месту будем. Коли к сроку, как хотели, не пригоним, так весной с первой водой скорей можно будет доплавить.
   - А есть чего будем?
   - По реке плывем, - вмешался Александр, - надо рыбы достать.
   - Чем поймаешь? - сказал Евсей Маркелыч. - Думал уж я об этом.
   - Купить у рыбаков.
   - Не продадут без наряда.
   - А если попробовать?
   - Попробуй, - неохотно ответил Евсей Маркелыч. И, что-то припомнив, добавил веселее: - Ты ведь удачливый. Прошлый раз на помощь нам и пароход пассажирский завернул.
   - Достану рыбы, - убежденно заявил Александр. - Как не достать! Помогали нам другие - почему рыбаки не помогут!
   И сразу развязались у всех языки.
   Конечно, голодно. Но все-таки половину пути проплыли уже! Впереди будет труднее. Ну и что же? Так подойдет же наконец пароход! Не "Сплавщик" - так другой какой-нибудь пошлют. На произвол судьбы ни людей, ни плот не бросят. А поставишь на прикол - значит, все: вода спадет, плот обсохнет, и пароход подойдет - не снимешь. Приходилось в войну и не так работать, да работали же! А теперь взялись - да не сделать? Самих себя будет стыдно. Прошлый раз комсомольское слово дали. Нарушить нельзя. А на Севере люди ждут лес. Еще их подвести?.. Нет, плыть!.. Плыть и плыть, пока можно!.. Есть нечего? Достать рыбы. Орехов кедровых набрать, ягод, грибов... как-нибудь перебиться... Да ведь и подойдет же "Сплавщик" с одеждой, с продуктами. Обязательно подойдет!..
   Вдруг Луша подняла голову, оглядела серое, пасмурное небо.
   - Журавли... - прошептала она вслушавшись. И радостная улыбка осветила ее лицо.
   - Высоко. Не видно, - с сожалением проговорила Надя.
   И все стали искать глазами окошко в тучах, в которое можно было бы увидеть косяк летящих журавлей. Но тучи ползли, сдвинувшись плотно, дул ветер, и, когда порывы его ослабевали, сверху, словно мелкие звонкие льдинки, падали голоса заоблачных путешественников.
   - Поздние, поздние, - хмуро сказал Евсей Маркелыч. - Чего они так припоздали? Трудный будет им путь.
   - Им что, - вздохнула Поля, - они в тепло летят. Будут себе - не знаю где, в Индии или, может, еще дальше - зиму нежиться. А мы...
   - Да, журавли улетают на юг... - задумчиво проговорил Александр.
   - Ну? - вызывающе бросила ему Ксения. - А люди? Люди плывут на Север. Ваши журавли уходят от зимы, а мы идем ей навстречу.
   - Ксения, почему - мои журавли? - изумился Александр.
   - Да вы, наверно, тоже бы за ними сейчас на юг полетели!
   - Я? За ними? Да, если за ними, то только на юг. А за вами - на Север.
   Все дружно захлопали в ладоши, радуясь ответу Александра, каким он срезал задиру Ксению.
   На том и порешили: плыть. С утра отправить на берег пять-шесть человек - пусть наберут орехов, грибов, ягод.
   Всем хотелось на берег. Дай волю - и никого не останется на плоту.
   Только Ксения не пожелала ехать. Евсей Маркелыч отобрал девчат по своему усмотрению. Ирину Даниловну послал с ними старшей.
   Дул крепкий низовой ветер. Покачиваясь на волнах, тяжелая завозня отделилась от плота. Ирина Даниловна, стоя на руле, махала рукой оставшимся.
   - Ирина, - беспокойно крикнул ей вслед Евсей Маркелыч, - от берега далеко не ходите! На зверя, часом, не напороться бы. Ружья с вами нет.
   - Попадется - мы его и так, без ружья, одолеем, топорами засечем! засмеялась Ирина Даниловна.
   - Вы на пониз, на пониз возьмите! - объясняя больше жестами, нежели словами, советовал Евсей Маркелыч. - Километров на десять вперед заплывите, легче потом догонять нас будет.
   - Лад-но...
   Мелькая среди бесконечно бегущих гребней волн, завозня становилась все меньше и меньше, и скоро в бескрайнем просторе реки ее не стало видно совсем.
   - Ну, а ты, парень, взялся, так присматривай себе рыбаков, требовательно сказал Александру Евсей Маркелыч.
   Он очень осунулся за эти дни, посерел и еще больше сутулился. Глаза, нахлестанные холодным ветром, были красны.
   - Как тебе кажется, - немного погодя спросил он, - вон впереди, по левому берегу, не дымок?
   - Дымок, - вглядываясь, подтвердил Александр.
   - Значит, рыбаки. Костры здесь жечь больше некому. Едешь?
   - Еду.
   Ветер разыгрывался все сильнее, шумливо катились по реке завитые барашком волны. Александр скинул телогрейку, надел прямо на рубашку брезентовый плащ, чтобы легче было грести, и стал отвязывать бьющуюся о бревна лодку. Евсей Маркелыч подошел его проводить.
   - Нет, парень, - решительно проговорил он, глядя, как мечется на волнах легкая лодочка, - в такую погоду плыть одному не годится - опрокинешься.
   - Не опрокинусь.
   - Я поболе твоего на реке, знаю. Возьми в пару, на лопастные, гребца.
   И поманил к себе проходивших мимо Ксению и Варю.
   - Тебе плыть, - распорядился он, показывая Ксении на лодку.
   - Что? Не поеду я! - наотрез отказалась Ксения. - Боюсь.
   - Плавала же ты и не в такую погоду!
   - На Ангаре плавала, а на Енисее боюсь. Темный он, и ширина - что море. Вон я на завозне даже не поехала, на этой скорлупке на верную гибель плыть.
   - Ты других-то хоть не пугай, коли сама боишься! - наморщив брови, прикрикнул Евсей Маркелыч. - Иди тогда на реи - Агашку подмени, пошли сюда.
   - Я поеду! - вызывающе сказала Варя и усмехнулась уголками губ. - Я не боюсь.
   Евсей Маркелыч стал к ней спиной:
   - Подменяй Агашку, Ксения.
   - А я все-таки поеду! - с каким-то особенным упрямством заявила Варя, и голос ее зазвенел.
   - Агашка поедет, - раздельно сказал Евсей Маркелыч. И раздраженно повторил: - Я сказал, Агашка поедет!
   Варя пристально посмотрела на отца. Потом, озаренная неожиданно блеснувшей у нее догадкой, с укором спросила:
   - Боишься, что дочь твоя утонет? Агашка чужая - не жалко?
   - Идти за Агашкой? - спросила Ксения.
   - Варвара поедет, - глухо ответил Евсей Маркелыч.
   Енисей здесь был очень широк. Волны бесконечно вставали одна за другой и, сталкиваясь с лодкой, обдавали спину Александра холодными брызгами. Иногда лодка кренилась так сильно, что казалось: мгновением раньше накатись очередная волна - и суденышко перевернется. Но Варя сильным движением руки успевала поставить нос лодки в разрез пенистому гребню, и, разделившись надвое, волна отскакивала прочь, чтобы через минуту снова подняться, еще острее и выше.
   Александр спокойно работал веслами. Первое ощущение неуверенности и, может быть, даже страха, когда Варя, не допуская в этом спора, взяла в руки кормовое весло, исчезло совсем. Он привык всегда надеяться только на собственные силы и умение и теперь ловил себя на мысли, что Варя правит лодкой так, словно бы это он сам сидел на корме. Их движения - гребца и рулевого - оказывались удивительно согласованными. И он забыл обо всем: о цели, ради которой поплыли они; о береге, до которого по-прежнему было еще далеко; о плоте, что среди грозно кипящей стихии чернел маленьким островком; даже об этих вот мутноватых волнах, поднимающих свои кривые пальцы, чтобы схватить и утащить с собой в пучину.
   Близ берега лодка наткнулась на камень, скрытый под водой, и перевернулась, ударив кромкой Варю в плечо. Она попыталась встать на ноги, но не достала дна и ухватилась за лодку. Однако в следующее мгновение волна оторвала ее и потащила на своей бурлящей верхушке, чтобы сразу же швырнуть в темную яму. Пересиливая острую боль, Варя взмахнула ушибленной рукой.
   Второй раз сделать это уже не хватило сил. Стало темно и холодно тяжелая волна прокатилась у нее над головой. Она еще сумела подняться наверх и, выплюнув воду, схватила глоток свежего воздуха, почему-то больно рванувшего ей грудь, а потом знакомая тяжесть снова легла на плечи, и зеленые огни замерцали перед глазами... Слабость сковала руки и ноги, но плыть почему-то стало легко, можно было не делать над собой усилий... Вот уже под ногами и песок... берег... Все...
   ...Варя открыла глаза. Весь мокрый, с посиневшим лицом, возле нее стоял Александр. Шумели где-то поблизости волны. Варя не могла повернуть головы.
   - Где лодка? - спросила она, будто это было самое главное.
   - Там, - махнул рукой Александр. - Наверно, рыбаки поймают.
   Варя зажмурила глаза: слишком яркими казались эти нависшие над землей синие тучи. Глухо звучал голос Александра:
   - ...Быстрина... От камня струей потащило в реку. Теперь смешно сказать, а утонуть можно было...
   И тошнота, страшная тошнота...
   Потом все прошло.
   Варя встала. Стуча зубами от лютого холода, сковавшего тело в мокрой одежде, они побрели вдоль берега, направляясь к далекому дымку за поворотом.
   Их встретили на половине пути: старик с реденькой бородкой, густыми обвислыми усами, весь в блестках рыбьей чешуи, и с ним женщина в брезентовых штанах навыпуск поверх резиновых сапог и в брезентовой же куртке. Женщина часто облизывала потрескавшиеся на ветру крупные плоские губы.
   - Все здесь? - с ходу спросил Александра старик. - Или больше вас было?
   - Все, - сказал Александр.
   - Ну, тогда здравствуйте.
   Женщина заговорила, опережая старика:
   - А мы видели, с плота вроде как лодка поплыла. Подумали еще: черт кого погнал в такой ветродуй! Потом и забыли. Ан смотрим после - вот она лодка, вверх тормашками плывет, а людей нет.
   - Как это вы так? - неодобрительно спросил старик. - Добро бы еще на середке опружились...
   - Верно говорят, что всяко бывает, - сказал Александр.
   Если бы не мокрая и холодная одежда, так неприятно стягивавшая все тело, он, наверно, рассмеялся бы. Ведь в самом деле: утонуть почти на берегу!
   Избушка рыбаков была устроена в обрыве и сверху хорошо укрыта дерном. В ней топилась железная печь, и жар сухими, калеными волнами приятно обжигал лицо и руки. На печи бурлил котелок со стерляжьей ухой, сладковато-жирный запах заполнял всю избушку. Снаружи, у входа, на сушилах была развешана многочисленная снасть: сети, невода, самоловы. В три ряда стояли бочки с рыбой, забитые и приготовленные к отправке, поодаль на песке - несколько лодок, и среди них та, на которой плыли Александр и Варя.
   - Посушиться вам надобно, - сказала женщина, хлопотливо роясь в сундуке в темном углу избушки. - Передрогнете - хворь недолго схватить. Накося! бросила она сверток в руки стоявшего ближе к ней Александра. - Это подружке твоей. Посохнет одежда ее, тогда разменяемся. А тебе дедка что-нибудь даст.
   - Найдем, - подтвердил старик. - Вот, бери, - и поманил женщину: Однако, выйти нам надо.
   Александр вышел с ними. Старик спросил его:
   - Чужая тебе она?
   - Нет, не чужая, - ответил Александр.
   За котелком ухи старик объяснил, что здесь рыбачит большая артель, но все сейчас на лове. Осталось двое: он чинит снасти, а женщина - засольщица. Рыба хорошо попадает, но погода совсем замотала: дожди и дожди. Договор давно был бы выполнен, да артель взяла обязательство - поймать сверх плана сорок центнеров. Значит, придется еще повозиться.
   - Конечно, это дело доходное, - доказывал старик, довольный, что может вволю поговорить с новыми людьми, - хорошо, когда сверх плана пойдет. Тут и премии и отоваривание совсем другое. Словом, так: выгода очень большая...
   Он все пододвигал ложкой гостям самые крупные и вкусные куски стерляди.
   - Вчера приемщик с рыбозавода приезжал - видали, там бочки стоят? принял, в накладную вписал. Очень одобрил: хорошая рыба.
   - А мы к вам тоже ведь за рыбкой ехали, - пользуясь удачно складывающимся разговором, сказал Александр.
   - Можно, это можно, - согласился старик, - как не угостить свежинкой! Афимья, принеси-ка из ямки.
   Афимья, набросив на плечи брезентовую куртку, вышла.
   - Нам надо много, дедушка, - сказала Варя.
   - Всю из реки, что ли? - отшутился старик. - И это можно. Пожалуйста, забирайте, не жалко.
   - Нам целый бочонок. Так, чтобы на неделю на пятнадцать человек.
   Старик сразу стал серьезным, не зная, верить или не верить услышанному.
   - Да, да! - поторопился Александр. И коротко рассказал обо всем, что случилось с плотом.
   - Нет, этак-то, милый, ничего не получится, - протянул старик, и было видно, что он плохо верит рассказанному. - Это вам надо было в Усть-Каменной наряд брать, там наша контора. Так не пойдет. Я думал, на ушку одну...
   - Нельзя же за двести километров возвращаться обратно!
   - А я не знаю...
   - Это не ответ!
   - Нам и сегодня уже есть нечего, - добавила Варя.
   - А кто вас снаряжал, тот пусть и отвечает.
   - Да разве заранее знали, что с пароходом такое приключится? взволнованно говорила Варя.
   - Значит, надо было якорь бросать и стоять там, где ваши участки, - в Дороговой, что ли, ждать парохода.
   - Выходит, мы плохо сделали, что плыли вперед? На месте стоять надо было?
   - Да уж в таком разе ясно - стоять. Без харчей куда же? Как цыплята вылупились. Что вы теперь?..
   - Да как тебе, деда, не совестно!..
   Вошла Афимья с лотком рыбы. Пять штук свежих, невспоротых еще стерлядей. Старик отвел ее руку.
   - Гляди-ка, Афимья, эти молодцы... - он говорил с явной насмешкой, - за целым бочонком приехали. Да нас же еще корят, попрекают.
   - Вон чего! - сухо сказала Афимья. И дальше отставила лоток. - Нет, мы такими делами не занимаемся.
   - Да вы что, нас за жуликов, что ли, считаете? - чуть не закричала от обиды Варя.
   - Кто вы - мы вас не знаем, - уклончиво сказала Афимья, - а дело вы нам нехорошее предлагаете.
   - Наряд давайте, - поддержал ее старик, - наряд. Тогда вам хоть десять бочек отпустим! - И расходился: - А что я старик, ты, девушка, мне этим в глаза не тычь: государственный интерес я оберегать обязан Рыба наша тоже не куда-нибудь идет - на заводы, рабочему классу. И наряды заведены не от баловства, не пустячные это бумажки. На пустом берегу мы живем, а не дикари какие, все понимаем. Года молодые, девушка, нам не вернуть, это ясно. А не комсомольцы мы - так внуки мои комсомольцы. И с заслугами, и в орденах ходят. Я перед ними совестью своей отвечаю...
   - Нет, так нельзя! - горячо заговорил Александр. - Вы только послушайте...
   И он, сильно волнуясь, сызнова повторил все. Только теперь говорил он со всеми подробностями: куда идет этот плот и почему идет так поздно. Рассказал, как он там, на Севере, нужен и как важно приплавить его до конца навигации. Перечислил, из кого состоит команда плота, рассказал, как тяжело было девушкам решиться на такое дальнее плавание и как все-таки они поплыли. Да, они могли бы стать на якорь где угодно: и в Старцевой, и в Дороговой, и в Усть-Каменной. Никто их не гнал. А они не стали. Без продуктов, одежда плохая - и поплыли дальше. Потому что каждый день - это пятьдесят километров. Бывает и больше. Цепи оборвало - и то не остановились. Можно еще плыть - плывут. Артель рыбу ловит сверх плана - это дело государственное, а плот сверх плана на самую важную стройку идет - это, выходит, не по-государственному? Да, их не догнал пароход. Но как обвинять, не зная, в чем дело! Никто не знает, что могло с ним случиться. Они вот и сами чуть не утонули сегодня. Енисей-батюшка - суровая река... Что ж, если не догнал пароход, значит, надо было и плот бросить? Выйти на берег и руки сложить? Так, что ли? Интересно, вот они - дедушка с засольщицей Афимьей, - как бы они поступили? Наверно, тоже бы не бросили...
   Он говорил все горячее и горячее. Рассказал, как сегодня половина команды ягоды, орехи собирать поехала, а на плоту вовсе горсточка людей осталась. Лоцман больной. И опять-таки якорь не бросили. Можно плыть плывут. Вот так русские люди и на фронте делали - сверх предела сил своих сражались. Тем и Родину от врага спасли. Почему же после войны работать должны иначе? Будто Родину любят только в бою? Такими девушками, какие здесь плывут на плоту, каждому советскому человеку гордиться бы надо...
   - А мы в жулики попали, - отирая пот со лба, закончил Александр. Слышали бы это наши девчата! Что ж, до свиданья, спасибо за обед, хозяева. Нельзя так нельзя. И без рыбы поплывем. Не знаю, чем будем кормиться, а плот все равно не остановим.
   - Если обидела я вас сгоряча словом своим, - сказала Варя, - простите. Умысла у меня не было...
   Тихо потрескивали в печке дрова, теплый пар поднимался от сохнущей на шестах одежды. Старик сидел, низко опустив голову. Афимья закусила губу.
   - Конечно, - сказала она и нерешительно посмотрела на старика, - не знаю, как Степан... Правду вы говорите: нельзя плот останавливать. Можно бы дать вам...
   - Я согласный, - не поднимая головы, ответил Степан.
   - Есть у нас артельная рыба, своя, нам процент полагается. Ясно, могли бы бочонок дать. От нас двоих, может, и не получится, а со всей артели бочонок - дело пустое. Только люди-то все на лове.
   - Ничего не скажут, - погладил бороду Степан, - на это дадут. Объясним. А за худые мои слова и вы не сердитесь. Забирайте рыбку себе на здоровье.
   - Мы ведь не так, мы за деньги, - забеспокоилась Варя. - Сколько вам надо платить?
   - Ай, вот еще - сколько! - словно отталкиваясь, замахала руками Афимья. - Не купленная, свой труд. Считайте - заемное.
   - Нет, нет, это не дело! - воспротивился Александр. - Что значит заемное. Как же мы вам будем потом отдавать?
   - И не отдадите - не обеднеем, - все продолжая отмахиваться, говорила Афимья, - а денег мы с вас ни за что не возьмем! Так, Степан?
   Увидела лоток со свежей стерлядью, отставленный в сторону, сунула Варе:
   - Это лоцману вашему на поправку.
   Степан одобрительно кивнул головой.
   А позже, когда нагруженная рыбой лодка вышла в реку, где чуть заметными звездочками горящих костров обозначался плот, Степан с Афимьей все стояли и смотрели ей вслед.
   - Не жалко... - не то спросил, не то подтвердил Степан, оглядываясь на Афимью.
   - Нисколечко, - сказала Афимья.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   А "СПЛАВЩИКА" НЕТ
   Перед самым Верхне-Тумбасовом Евсей Маркелыч опять расхворался.
   - Эх, рано я начал подниматься с постели, надо было отлежаться как следует, - упрекал он сам себя, поглаживая рукой левый бок: болело сердце. Ну, вы глядите там лучше...
   Лоцманскую вахту теперь по очереди, но каждый самостоятельно, несли Ирина Даниловна и Александр.
   - Ежели что, чаще спрашивайте...
   К селу плот подошел днем. Моросил мелкий дождь. Желтые, глинистые берега оползали. В каждой, даже маленькой ямке блестели мутные лужицы. По пословице: летом бочка воды - ложка грязи, осенью ложка воды - бочка грязи. На голом, безлесном берегу село казалось промокшим насквозь, как те люди, что сегодня провели ночь под дождем на вахте.
   - Вот что, Варвара, - сказал Евсей Маркелыч, подозвав к себе Варю, - на берег я не поеду, зря под дождем мокнуть не стану, не то совсем расхвораюсь. Поезжай ты. Возьми с собой еще кого из девушек. Спросишь на рации нам радиограмму. Ежели есть - привезешь, посмотрим, что нам дальше делать. Нет ничего - дай сама радиограмму, напиши, что в Бакланихе на зимовку становимся.
   - На зимовку? - дрогнувшим голосом спросила Варя. - Значит, плыли, плыли, и все зря?
   - На зимовку, - сухо повторил Евсей Маркелыч. - И не зря. Куда больше чем полдороги мы все-таки сделали. Весной легче будет доплавить.
   - Да ведь в низовьях-то сейчас, в зиму, лес нужен! Чего ради старались мы? - сказала Варя и от обиды чуть не расплакалась.
   - Сам я не понимаю, что ли? А поплывем - вовсе погубим. И весной тогда не будет его. После Бакланихи хороших отстойных мест не сыскать. Течение тихое становится, без парохода нет скорости у плота. Сто раз я пересчитывал: и штормы не помешают - все равно идти самосплавом вряд ли до конца хватит времени, затрет нас на плесе шугой, морозом схватит. Нет, нет, без парохода никак дальше Бакланихи идти нам невозможно. И меня тоже сердце вовсе замучило. Что это: день хожу, а три лежу.