Товарницки: Вы вышли из лагеря. И вопрос все еще оставался?
Ну, не знаю. Период после лагерей был для меня, возможно, еще ужас-
нее, чем сам лагерный период.
Я прожил несколько очень трудных лет, гадая, выживу или нет. Потому
что, видите ли, в ту минуту, в те минуты -- или недели и месяцы, не знаю
-- когда я чувствовал, что сила, ПОДДЕРЖИВАЮЩАЯ меня, оставила меня,
когда я вышел из лагерей. Когда я вышел, она ушла. Я снова оказался в
повседневной жизни, но был полностью опустошен. Поэтому как вам теперь
подняться?
Долгое, долгое время у меня были приступы отвращения, разрушитель-
ные побуждения.
Товарницки: Отвращения?
Хуже, чем отвращение; как разбитая жизнь. Что искать в ней? Что За-
пад мог мне предложить?
Я завербовался в "Ecole Coloniale", потому что полагал, что приклю-
чение можно найти в колониях, в первую очередь из-за того, что они так
далеки. Но там я имел дело со школьными программами и учениками... Это
как если бы я прилетел с другой планеты и высадился среди всех этих лю-
дей, которые казались столь уверенными в своей жизни... для кого жизнь
была такой естественной! Но для меня ничто больше не было естественным.
Помню, что однажды что-то глубоко меня поразило.
Это случилось тогда, когда меня в первый раз везли в полицейском
фургоне из тюрьмы во Фрезне [Fresnes] в rue des Saussaies (*), где нас
допрашивали. Полицейский фургон ехал по определенному маршруту. Он про-
ходил очень близко от того места, где я обычно жил, в Латинском Кварта-
ле. Вниз по улице... затем Бульвар Распай... как раз там. Внезапно, на-
ходясь в движущемся фургоне, я увидел через решетку ту улицу -- ту самую
улицу, где я обычно гулял. Я увидел домохозяек, спешащих к булочнику со
своими корзинками, и внезапно все это показалось мне таким СТРАШНЫМ, вы
знаете, то, место, где я жил... те женщины, идущие со своими корзинками
за хлебом... Все это казалось... ничто больше не имело реальности! Это
было страшно.
Я не могу объяснить.
________________________________________________________________________
(*) Штаб-квартира гестапо в оккупированном Париже.
Это один из наиболее сильных моментов в моей жизни.
Было так, как если бы реальность мира, каким я его знал, была бы
разрушена.
Товарницки: Вещи утратили для Вас свою реальность?
Это было... это было на стороне мертвых! Не знаю... на другой сто-
роне.
Я был на другой стороне.
С той минуты жизнь не могла больше быть естественной, что люди по-
нимают под "естественным". Уже нельзя было просто так идти с корзинкой
за хлебом.
Я был именно в этом состоянии, когда вышел из концлагерей. Я был
поистине на другой планете, и это было... невыносимо.
Товарницки: Вы завербовались в "Ecole Coloniale"?
Да.
Товарницки: В каком городе?
В Париже.
Товарницки: В Париже?
Я все еще находился в том противоречии: я был полу-бретонцем, по-
лу-парижанином. Другими словами, одной ногой я был в открытом море, а
другой -- в тюрьме. Точно так!
Но и здесь милость постучалась в мою дверь.
У меня был кузен, которого только что назначили губернатором Понди-
шери, во французской Индии, и он предложил мне: "Не хочешь поехать со
мною в Индию?". Это было мое спасение, потому что я действительно не
знал, что бы я делал в Париже. Это было мое спасение. Он взял меня с со-
бой... И я увидел Шри Ауробиндо.
И в тот день, когда я увидел Шри Ауробиндо, внезапно... да, я на-
полнился той самой вещью, которую я имел... ощупью переживал как ребе-
нок, и с этой вещью я столкнулся в концлагерях.
И это было КАК РАЗ ЗДЕСЬ. Оно смотрело на меня и наполняло меня --
прямо передо мной.
Это было передо мной, живое. Это было прямо здесь, во взгляде.
Товарницки: Попытайтесь вспомнить. Расскажите мне о той встрече.
Как встречаешься в Индии с человеком подобным Шри Ауробиндо?
Со Шри Ауробиндо было несколько по-особому. Он никогда никого не
принимал. Но три-четыре раза в год его ученикам и всем желающим дозволя-
лось проходить перед ним, чтобы увидеть его (в Индии это называется
"даршан").
Так что в тот день я пошел вместе с толпой и предстал перед ним,
думая, что он был великий мыслитель, вы понимаете, и это все. Шри Ауро-
биндо был "мыслителем", "философом". По прибытии в Индию я немного о нем
прочитал, только ознакомился, и думал, что он великий мыслитель.
А я встретил не мыслителя; это был взгляд -- я встретил существо.
Товарницки: А где он был?
Он сидел в большом кресле, а рядом с ним была Мать. И шла как бы
процессия -- действительно, вы представали перед ним, чтобы он взглянул
на вас. Не посмотреть на него, а чтобы его взгляд открыл... ту дверь в
нас, дверь, которая наполняет.
Товарницки: Вы уже знали о его работе?
Нет. Но по прибытии в Индию, непосредственно перед встречей с ним,
я прочел "Очерки о Гите"; я прочел ряд книг... И сразу же я почувство-
вал: это не похоже ни на что из того, что я читал ранее, что смог понять
прежде: это нечто другое.
Но для меня он все еще был "мыслителем". И внезапно я оказался пе-
ред нечто, что не было "мыслителем", перед существом, не похожим на все
то, что я встречал на земле. Существо, которое было СУЩЕСТВОМ, живым БЫ-
ТИЕМ. Не человеком в костюме или даже с белой шаддрой, накинутой на пле-
чи. Нечто, что было... было воплощено во взгляде, в теле, в его атмосфе-
ре, что я переживал в открытом море, в лодке. Вся эта грандиозность была
там, в существе. Все ЭТО глядело на меня.
Это как если бы я внезапно распознал свой дом. Я узнал место, где я
мог бы дышать, место, откуда я пришел -- я был дома.
Товарницки: И все это произошло во мгновение ока?
Это длилось, не знаю, четыре секунды... четыре секунды. И я никогда
не забывал их.
Товарницки: Как когда Свами Вивекананда в первый раз встретился с
Рамакришной. Это длилось долю секунды.
Это узнавание, понимаете ли. Точно так. Это не то, что вы открывае-
те нечто другое; вы внезапно узнаете что-то.
Это... как "да", но более глубокое, чем "да". Это как раз "ТО", вы
понимаете. Нет больше чужестранца. Это я, взирающий на самого себя --
это Я, внезапно. Я, настоящий я, в точности то, что остается после того,
как сброшена все ложь и все ненужности. Это то-что-остается.
Вот что было в тех глазах.
Товарницки: Это была ваша первая встреча.
Да. Я никогда не забывал ее.
Поэтому я решил, что должен жить этим. Я сказал себе: если человек
может воплотить это, БЫТЬ этим, что чувствуется как "мое", что же, хоро-
шо, тогда это то, чем я должен жить, что я должен найти.
Но я был еще... я все еще должен был постранствовать.
И все это происходило в ашраме -- ашрам был как бы другой церковью,
а я не мог принять это. Стены и я... все стены были мне тюрьмой. Будь то
на Востоке или Западе, нет никакой разницы. Так что не могло быть и речи
о том, чтобы присоединиться к "Ашраму Шри Ауробиндо". Что-что, но только
не это!
Но... тот взгляд продолжал преследовать меня. То существо, те мину-
ты бытия постоянно преследовали меня.
Я ушел.
Этот взгляд заставил меня решиться... раз и навсегда покончить с
тем псевдо-будущим, которое я нарисовал для себя в колониальной адми-
нистрации. Поэтому я сказал себе: "Я покончил с этим. Не могу больше это
вынести." Не могу ПРИТВОРЯТЬСЯ, что живу. Это больше невозможно.
Я подал прошение об отставке. И я ушел.
Товарницки: И куда Вы отправились?
Сначала я вернулся в Париж. Оказавшись там, я не имел представле-
ния, что делать. Затем, однажды, гуляя по улице, я проходил мимо транс-
портного агенства, в витрине которого красовалась карта мира с пароход-
ными линиями, выделенными красным цветом. Так что я ткнул наугад и ска-
зал себе "эта линия". На другом конце этой линии было написано "Кайен-
не". Я сказал себе: "Что же, отправлюсь в Кайенне".
И я был в восторге! Я подумал: "Это наверняка должен быть ад! Так
что я отправлюсь туда. Пойду в ад. До самого дна и посмотрю, что там
есть."
Потому что в моем романтическом воображении Кайенне служил символом
ада... (*). Я думал: "Пойду туда, в самое пекло ада, и переживу то же,
что однажды пережил в концлагерях. Я просто хочу БЫТЬ ТЕМ."
Поэтому я взял билет третьего класса и поплыл в Кайенне. Просто вот
так.
Товарницки: Для чего?
О, не имел представления! Никакого! Просто... пойти в ад -- в ад,
если возможно, или во что-либо другое -- на самое ДНО всего этого, к
КОНЦУ -- к ЭТОЙ Вещи.
В то место, где эта плоть, это существо должно ПРОКРИЧАТЬ свою
суть. Или же умереть.
Я не был привязан к жизни. Я был привязан к... Хорошо, если я дол-
жен умереть, пусть я умру, идя к крайнему пределу.
И вот тут я открыл нечто чудесное.
Что столь чудесное, что когда в существе возникает настоящий воп-
рос, на него начинают приходить всевозможные ответы. Всякая милость (мы
можем назвать ею что угодно), всякая милость приходит, чтобы помочь.
Когда я смотрю на свой полный курс -- болезненный, весьма болезнен-
ный -- в котором я прошел через такое множество вещей, я всегда, всегда
вижу руку милости, помогающую мне -- помогающую здесь, там, везде и от-
вечающую на мой зов. Вот в чем суть! Если бы люди только знали... Они
жалуются на свое существование, но это из-за того, что они неискренни.
Потому что если зов искренен, то он НЕИЗБЕЖНО влечет материальный
отклик -- МАТЕРИАЛЬНЫЙ, вы понимаете.
________________________________________________________________________
(*) До 1945 г. Кайенне был французским центром каторжных работ.
Товарницки: Это не ответ в запредельном.
Конечно, нет! Я не верю во все это.
Это ответ в материи.
Я странствовал по Гвиане, неся с собой только "Жизнь Божественную".
И в своих парижских ботинках. Вот как я прибыл в джунгли.
Товарницки: Книга Шри Ауробиндо?
Да, "Жизнь Божественная". Я нес ее в руке, а на ногах были парижс-
кие ботинки, и это все. Вот как я пришел в джунгли.
Товарницки: Это то, что Вы назвали "встречей с прошлым Земли"?
Да.
Но все же я пережил там трудные времена.
Потому что все замечательно: вы приходите в лес в своих парижских
ботинках, но, внезапно, вы оказываетесь лицом к лицу с такой стихией...
В течение нескольких дней я был... (как бы выразиться?), не сказал бы
"напуган", потому что в своей жизни я уже немало повидал вещей, чтобы
еще раз пугаться, но... вы просто не представляете, что такое джунгли!
Было несколько дней, когда я был несколько ... физически напуган,
когда я не знал... не знал, как жить дальше.
Товарницки: Но, Сатпрем, Вы достигли Кайенне, правильно?
Да.
Товарницки: Только не говорите мне, что сразу кинулись в джунгли!
(смех) Нет, нет! Вот как все было...
Товарницки: Да, как? Как это делается?
На пароходе, в третьем классе, я повстречал одного приятеля, "охот-
ника за минералами", который сказал мне: "В Кайенне есть Горное Управле-
ние. Так что если ты хочешь пойти в лес (потому что именно туда я нап-
равлялся, конечно же), если ты хочешь пойти в лес, то можешь сначала об-
ратиться в Горное Управление и предложить им свои услуги в качестве ста-
рателя или кого-то, кто им требуется."
Поэтому по прибытии я отправился прямо туда -- у меня не было де-
нег, совсем ничего, вы понимаете. Я пошел в Горное Управление и предло-
жил: "Я хочу идти в лес и готов делать все, что угодно!".
И меня взяли --
Товарницки: Они хотя бы предупредили Вас? Они не сказали "Это труд-
но"?
О, вовсе нет! В действительности человек должен там понять несколь-
ко вещей -- он тотчас же схвачен.
Меня посадили в гребную шлюпку с несколькими западными индейцами, и
мы отплыли; вместе с другим европейцем я начал изучение джунглей.
И здесь я провел несколько трудных дней... Прямо как в концлагерях,
где я был по-человечески разбит, там, в течение первых дней в лесу, это
также было физическим испытанием: внезапно я был... подавлен и немного
сподобился утопающему. Когда вы оказываетесь в этом... Вы не имеете
представления, чем могут быть джунгли!
Товарницки: Да...
Это кишащий, устрашающий, ужасный мир. Он полон змей. Тьма змей.
Поначалу это меня... Вы не можете ступить и трех шагов, чтобы не
наткнуться на змею. Там в самом деле полно змей.
Но это такой... фантастический мир!
Так что, в течение нескольких дней, я чувствовал себя как бы пол-
ностью вырванным из своего тела. Я с трудом понимал, где нахожусь физи-
чески. Затем, внезапно, между мной и лесом установилось некое понимание.
И так я прожил... я провел целый год глубоко в джунглях.
Товарницки: Практически предоставленный самому себе?
Сначала я был вместе с двумя другими людьми. Впоследствии я был
предоставлен самому себе со своим другом. Да, мы...
Товарницки: Расскажите мне, что означает провести день и ночь глу-
боко в джунглях, в контакте с силами земли... Или отложим на следу-
ющий раз?
Может быть...
Товарницки: И затем...
Сатпрем: Да, для меня Кайенне были скорее "вызовом", чем выбором.
Товарницки: Вызовом?
Вызовом.
Товарницки: Чему?
Вероятно, потому что... Кайенне имели славу каторжной тюрьмы,
про'клятого места.
Для начала вы высаживаетесь на Дьявольском Острове (смех). Это было
как раз для меня! Я подумал: "Превосходно, пойдем и посмотрим, что в
недрах дьявола!"
И затем... на палубе третьего класса я встретил старателя, направ-
лявшегося в Гвиану, который сказал мне: "Послушай, в Кайенне есть Горное
Управление... Ты можешь попытаться наняться там. Они ищут... Довольно
трудно найти людей, желающих отправиться в джунгли. Так что они будут
рады взять тебя."
Поэтому я отправился в Горное Управление, и они сразу же меня взя-
ли. Меня посадили в гребную шлюпку с несколькими западными индейцами, и
я отплыл в джунгли за своим первым уроком.
И, должен сказать, это было... высадка в этих джунглях была подобна
входу... в катаклизм.
В течение нескольких дней я был... как бы вне себя, был как бы выр-
ван из самого себя, ПОДАВЛЕН миром, который был... вне всякой меры для
меня. Кишащий, шипящий, свистящий мир. Гигантские деревья, болота, дождь
и дождь и дождь. Я чувствовал себя потерянным -- больше, чем потерянным;
это было как вход в катаклизм. Все время, с "Жизнью Божественной" под
мышкой. И что же дальше?
Люди не представляют. Они проводят свою жизнь в каком-либо специфи-
ческом одеянии. И те одежды вмещают в себя определенное число чувств,
идей, принципов. Есть всевозможные маленькие вещи, все кружащиеся и кру-
жащиеся в тех одеяниях. Как бы там ни было, они проводят свою жизнь в
какой-либо особенной одежде.
И внезапно эти одеяния срываются с вас.
Но как раз этого я и хотел! Со времен моего детства в Бретани я
всегда чувствовал, что есть некий секрет, который должен быть найден.
Нечто должно быть ВЫВОРОЧЕНО из глубин.
Когда я выглядывал на море, в поле моего зрения попадало большое
дерево (как оно называлось? какое-то хвойное дерево; оно было прямо пе-
ред окном моей спальни..) Кипарис! Прямо перед окном моей спальни, на
берегу моря рос большой черный кипарис. И я обычно часами смотрел в это
окно.
И там была паутина... Помню, что как-то я увидел паука, висевшего
среди ветвей кипариса. Я смотрел на ту паутину. И внезапно я как бы уви-
дел себя в паутине. Я видел себя... я видел этого маленького приятеля в
центре паутины, со всеми нитями -- которые были, прежде всего, всеми
книгами, которые я прочитал, ведь прочел я тонны книг, и затем друзья,
родственники, семья, иезуитский пансионат, математика, химия, и все, с
чем я соприкасался.
Я действительно видел себя как бы... пойманным в паутину. И я поду-
мал: "А что случится, если я оборву все эти нити?"
Это был тот вопрос, который все возвращался и возвращался ко мне:
"Если я перережу все эти нити, то, может быть, я завладею тайной?". Я
чувствовал, что была тайна. Жизнь является тайной -- каждая вещь в ней.
Мы должны ВЫРВАТЬ тайну у самих себя. И все является неким предлогом,
чтобы ВЫРВАТЬ то, что находится там, в глубинах этой человеческой плоти.
Когда я был в море, на своей лодке, то одежды, да, сбрасывались. И
я сливался с чем-то, что было чрезвычайно удовлетворяющим, светлым, не-
объятным, легким. Больше не было... никакого груза. И затем, грубо, я
обнаружил это снова в концлагерях: внезапно одеяния были сорваны; ничего
не оставалось -- ничего не оставалось, и все же там было нечто.
Затем, снова, во взгляде Шри Ауробиндо: внезапно одеяния спали.
И... нечто иное было там.
Я хотел схватить ту тайну, вы понимаете.
Для меня жизнь была ТАЙНОЙ, которую нужно открыть.
И в гуще того леса та же самая вещь: внезапно все оказалось таким
подавляющим, одновременно столь прекрасным и пугающим. Ведь несмотря на
то, через что я прошел, я все еще оставался маленьким западным парнем из
среднего сословия. Несмотря ни на что, я получил специфическое французс-
кое воспитание. И таким я и был, посреди того катаклизма.
Товарницки: Можете Вы описать то чувство в лесу?
Вы полностью подавлены.
Те гигантские деревья, столь прекрасные, столь необычные! Повсюду
вьющиеся лианы. Это шипение... это постоянное шипение, те звуки, те бо-
лота -- вы не можете сделать и трех шагов, чтобы не угодить в болото.
Иногда стоит мертвая тишина, и вдруг она оживает. И змеи повсюду. В на-
чале это была основная проблема -- змеи. Это было... мне действительно
было не по себе, потому что они совершенно невидимы.
И западные индейцы... это были два проводника, потешавшиеся надо
мною. Они отлично поняли, что я попал в лес прямиком из Парижа, и они
весело проводили время. Они устраивали мне тесты -- это их забавляло.
Товарницки: Как?
О, самым разным образом. Со змеями, особенно.
Дело в том, что вы не можете разглядеть тех змей! И они повсюду.
Они совершенно сливаются с ландшафтом. Вы уже готовы поставить ногу на
змею, и в следующую секунду переступаете через нее... Вы цепляетесь ру-
кой за ветку, и как раз там оказывается змея. В этом лесу поистине тьма
змей. А так он почти пустой.
Так что я был в состоянии, не знаю, потерпевшего кораблекрушение, в
течение ряда... в течение трех-четырех дней.
Товарницки: Где-то Вы говорите о вибрации леса.
Это кишащий, шипящий, вибрирующий мир. Это не человеческий мир! Это
действительно как вторжение в иной мир. Именно поэтому вы внезапно чувс-
твуете себя потерпевшим "кораблекрушение" -- вы должны подстроиться под
это, тело должно СТАТЬ СОЗВУЧНЫМ со всем этим.
И затем как-то после двух-трех дней (однажды ночью меня даже бил
озноб, так это было СИЛЬНО; этот лес был столь мощным, столь подавляю-
щим), меня трясло, потому что я не мог.. не мог войти туда! Я все еще
был в своей шкуре западного человека, вы понимаете.
Мои одеяния были сорваны. Я боролся с чем-то, что я не мог понять.
Из-за этого я подхватил лихорадку.
Через день со всем было покончено. Внезапно я спросил себя: "Посм-
отри, почему ты так реагируешь? Ты боишься умереть?"
И поэтому (смех) я внезапно рассмеялся и сказал: "Хорошо, если я
наступлю на змею, то и наступлю на змею! Если я возьмусь рукою за змею,
то и возьмусь рукою за змею! МНЕ НА ЭТО НАПЛЕВАТЬ!"
И в тот момент, когда "мне на это наплевать" вышло из моего сердца,
из моих "внутренностей", со всем было покончено! Установилось ЧУДЕСНОЕ
сообщение со всем. Я больше не смотрел, где я шел. Я не придавал ничему
значения. Я лишь концентрировался на том, чтобы ЛЮБИТЬ, быть этим лесом
и предоставить себя в его руки. И это было чудесно.
Я уже больше не мог наступить на змею! Ничто не могло коснуться ме-
ня! Несчастья были невозможны! Я... я слился с лесом. Я был в его музы-
ке, в его безумии; я был в его грубой красоте, в его молчании... Я слил-
ся со всем.
Товарницки: Но когда-то Вы сказали или написали: "Понимаешь также,
что человек -- это просто песчинка во вселенной."
О, да, совершенно верно.
Да, он -- крошечная песчинка.
Прежде всего, вы растворяетесь в этом! После того, как вы сумели
испустить тот крик: "Мне наплевать; мне все безразлично! Я делаю реши-
тельный шаг, я теряю себя там", тем же образом, как вы бросаетесь в море
-- это стихия: вы буквально бросаетесь в лес. С того мгновения, да, ис-
чезла даже песчинка! Осталось лишь нечто, что радостно слилось со всем
этим, с жизнью деревьев, водой, дождем, звуками... Это было как чудо. И
затем, иногда... да, по ночам, по ночам...
В первый раз я услышал это...
Понимаете, вы спите в гамаке, потому что не можете спать на земле
-- идет дождь. Дождь идет девять месяцев в году, непрерывно. Так что по
мере продвижения по лесу вы строите один лагерь за другим, используя
стволы деревьев, лианы, пальмовые листья, чтобы сделать крышу, и подве-
шиваете гамак.
А по ночам -- ночь в лесу - это поистине что-то необычное. Все те
звуки, те звуки... свистящие, стрекочущие, миллионы насекомых и лягушек
вокруг вас.
Там действительно начинаешь... терять себя.
Но в ту первую ночь, когда пришли красные обезьяны, было в самом
деле фантастично!
Вы еще не видели тех красных обезьян. Обычно они перемещаются толь-
ко по ночам. И движутся большими группами, по самым верхушкам деревьев.
Они приходят издалека и издают -- все вместе -- какой-то хриплый рев.
Рев... такого я никогда не слышал в своей жизни. Я думаю, что это их
способ отпугивать возможных врагов или что-то подобное этому. Так что вы
слышите то грозное пред-человеческое завывание, исходящее оттуда, из
глубины леса, и оно все приближается и приближается и приближается, упо-
добляясь грандиозному доисторическому хору... Вы гадаете, не пришли ли
они за вами! Но, конечно же, их нисколько не интересуют люди. И они про-
ходят высоко вверху... Этот животный шум как революция. Это нечто необы-
чайно острое. Затем рев стихает, стихает, исчезает, и возвращается тиши-
на.
Такая необычная тишина после той ревущей волны.
И внезапно вы снова начинаете осознавать маленький кусочек я в
вас... и вы чувствуете себя так... как бы на заре земли человечества --
таким маленьким, крошечным, хрупким. В чем смысл этого маленького дыха-
ния в ночи, посреди великого леса? Что это?
Так что... снова спадает еще один кусочек одежды.
Вы оказываетесь лицом к лицу с нечто очень близким к корням...
очень... Да, корням человечества: когда человеческое существо впервые
прислушалось к ТОМУ и сказало себе: Что? Что такое это "я", столь кро-
шечное посреди всего этого?
(короткое молчание)
Невозможно выразить это словами, но в тот момент приходит некий
способ БЫТИЯ, знаете ли, определенная ВИБРАЦИЯ бытия, крайне чистая,
предельно свободная ото всяких слов -- прямо как... маленькое "я" на за-
ре мира, вслушивающееся.
Товарницки: Это также интуитивное переживание всей эволюции, через
которую можно пройти, не так ли?
Это суть человеческого вопроса.
Там вы касаетесь самого существа человека, когда все мысли ушли,
когда он избавился от всей своей академической, социальной, семейной шу-
михи. Когда он поистине "самый первый человек в мире", наедине с тем
фантастическим хором красных обезьян, той движущейся ревущей волной...
Они прыгают с ветки на ветку, двигаясь издалека как волна... Звуки та-
кие, как будто бы они РАЗБИВАЛИ себе грудь, как если бы...
Вам там нет места!
Нет места для вас. Вы СОВЕРШЕННО чужой в том мире. Или же вы гово-
рите себе: Что? Кто? Кто я во всем этом? Что есть "я"?
Просто какое-то биение я в вас, без слов, даже без вопроса -- прос-
то "биение" посреди громадного мира.
Товарницки: И это начало ответа?
Это начало того, что ЕСТЬ. Все остальное -- это шум, суета и т.д.
Но в то краткое мгновение, когда вы уподобляетесь живому вопросу, чисто-
му дыханию перед грандиозностью мира -- это простая "пульсация бытия"
обладает... непревзойденным качеством.
Вы осознаете, что... это само существо вашего бытия, определение
первого человека в мире, само значение человека -- все же это просто
пульсация БЫТИЯ. Ничего более.
Товарницки: Сколько Вы пробыли в лесу?
Я провел год в глубине джунглей. Целый год.
Но нет ничего непостижимого в том, что произошло.
Это было... чудесно, вы понимаете. Там я научился вещам, о которых
не знал: ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ сообщение с миром, в который я бросил свое тело
и душу. СОГЛАСИЕ с миром.
Товарницки: Были ли Вы когда-либо на волоске от несчастного случая?
Никогда! Я даже никогда не "думал", что может произойти несчастный
случай! За исключением первых трех дней, когда я переживал то состояние
катаклизма -- с меня были сброшены одеяния, и я был потерян. После этого
все кончилось! Смерть была немыслима, несчастные случаи были немыслимы!
Товарницки: Вы когда-нибудь думали о том, чтобы остаться там нав-
сегда?
Нет, вовсе нет! А произошло вот что.
Проведя десять или одиннадцать месяцев в лесу, я действительно был
очень счастлив. Я знал ряд МГНОВЕНИЙ, когда чувствовал себя воздушным...
столь легким я был, когда находился в гармонии с миром. Я был... я имел
мгновения -- более, чем мгновения; дни, повторяющиеся дни подлинного
счастья.
Затем -- не помню точные обстоятельства -- однажды я сказал себе:
"Боже мой, ты становишься пленником леса! Ты его узник... ты становишься
прямо как "лесной буржуа"! Ты попался!
Внезапно, это действительно меня встряхнуло.
Три дня спустя я уже сидел в лодке и плыл назад -- я бросил все. Я
возвратился в Кайенне. Со всем было покончено. Я решил: "Поеду в Брази-
лию".
Не знаю, что произошло, но внезапно я сказал себе: "Да ведь ты ста-
новишься пленником!".
Я надел на себя другой кусочек одежды -- одежды человека лесов. Бы-
ло очень удобно ходить одними и теми же кругами, я мог бы продолжать в
таком духе и сорок, и пятьдесят лет, и умер бы в лесу. И что тогда?
Ну, не знаю. Период после лагерей был для меня, возможно, еще ужас-
нее, чем сам лагерный период.
Я прожил несколько очень трудных лет, гадая, выживу или нет. Потому
что, видите ли, в ту минуту, в те минуты -- или недели и месяцы, не знаю
-- когда я чувствовал, что сила, ПОДДЕРЖИВАЮЩАЯ меня, оставила меня,
когда я вышел из лагерей. Когда я вышел, она ушла. Я снова оказался в
повседневной жизни, но был полностью опустошен. Поэтому как вам теперь
подняться?
Долгое, долгое время у меня были приступы отвращения, разрушитель-
ные побуждения.
Товарницки: Отвращения?
Хуже, чем отвращение; как разбитая жизнь. Что искать в ней? Что За-
пад мог мне предложить?
Я завербовался в "Ecole Coloniale", потому что полагал, что приклю-
чение можно найти в колониях, в первую очередь из-за того, что они так
далеки. Но там я имел дело со школьными программами и учениками... Это
как если бы я прилетел с другой планеты и высадился среди всех этих лю-
дей, которые казались столь уверенными в своей жизни... для кого жизнь
была такой естественной! Но для меня ничто больше не было естественным.
Помню, что однажды что-то глубоко меня поразило.
Это случилось тогда, когда меня в первый раз везли в полицейском
фургоне из тюрьмы во Фрезне [Fresnes] в rue des Saussaies (*), где нас
допрашивали. Полицейский фургон ехал по определенному маршруту. Он про-
ходил очень близко от того места, где я обычно жил, в Латинском Кварта-
ле. Вниз по улице... затем Бульвар Распай... как раз там. Внезапно, на-
ходясь в движущемся фургоне, я увидел через решетку ту улицу -- ту самую
улицу, где я обычно гулял. Я увидел домохозяек, спешащих к булочнику со
своими корзинками, и внезапно все это показалось мне таким СТРАШНЫМ, вы
знаете, то, место, где я жил... те женщины, идущие со своими корзинками
за хлебом... Все это казалось... ничто больше не имело реальности! Это
было страшно.
Я не могу объяснить.
________________________________________________________________________
(*) Штаб-квартира гестапо в оккупированном Париже.
Это один из наиболее сильных моментов в моей жизни.
Было так, как если бы реальность мира, каким я его знал, была бы
разрушена.
Товарницки: Вещи утратили для Вас свою реальность?
Это было... это было на стороне мертвых! Не знаю... на другой сто-
роне.
Я был на другой стороне.
С той минуты жизнь не могла больше быть естественной, что люди по-
нимают под "естественным". Уже нельзя было просто так идти с корзинкой
за хлебом.
Я был именно в этом состоянии, когда вышел из концлагерей. Я был
поистине на другой планете, и это было... невыносимо.
Товарницки: Вы завербовались в "Ecole Coloniale"?
Да.
Товарницки: В каком городе?
В Париже.
Товарницки: В Париже?
Я все еще находился в том противоречии: я был полу-бретонцем, по-
лу-парижанином. Другими словами, одной ногой я был в открытом море, а
другой -- в тюрьме. Точно так!
Но и здесь милость постучалась в мою дверь.
У меня был кузен, которого только что назначили губернатором Понди-
шери, во французской Индии, и он предложил мне: "Не хочешь поехать со
мною в Индию?". Это было мое спасение, потому что я действительно не
знал, что бы я делал в Париже. Это было мое спасение. Он взял меня с со-
бой... И я увидел Шри Ауробиндо.
И в тот день, когда я увидел Шри Ауробиндо, внезапно... да, я на-
полнился той самой вещью, которую я имел... ощупью переживал как ребе-
нок, и с этой вещью я столкнулся в концлагерях.
И это было КАК РАЗ ЗДЕСЬ. Оно смотрело на меня и наполняло меня --
прямо передо мной.
Это было передо мной, живое. Это было прямо здесь, во взгляде.
Товарницки: Попытайтесь вспомнить. Расскажите мне о той встрече.
Как встречаешься в Индии с человеком подобным Шри Ауробиндо?
Со Шри Ауробиндо было несколько по-особому. Он никогда никого не
принимал. Но три-четыре раза в год его ученикам и всем желающим дозволя-
лось проходить перед ним, чтобы увидеть его (в Индии это называется
"даршан").
Так что в тот день я пошел вместе с толпой и предстал перед ним,
думая, что он был великий мыслитель, вы понимаете, и это все. Шри Ауро-
биндо был "мыслителем", "философом". По прибытии в Индию я немного о нем
прочитал, только ознакомился, и думал, что он великий мыслитель.
А я встретил не мыслителя; это был взгляд -- я встретил существо.
Товарницки: А где он был?
Он сидел в большом кресле, а рядом с ним была Мать. И шла как бы
процессия -- действительно, вы представали перед ним, чтобы он взглянул
на вас. Не посмотреть на него, а чтобы его взгляд открыл... ту дверь в
нас, дверь, которая наполняет.
Товарницки: Вы уже знали о его работе?
Нет. Но по прибытии в Индию, непосредственно перед встречей с ним,
я прочел "Очерки о Гите"; я прочел ряд книг... И сразу же я почувство-
вал: это не похоже ни на что из того, что я читал ранее, что смог понять
прежде: это нечто другое.
Но для меня он все еще был "мыслителем". И внезапно я оказался пе-
ред нечто, что не было "мыслителем", перед существом, не похожим на все
то, что я встречал на земле. Существо, которое было СУЩЕСТВОМ, живым БЫ-
ТИЕМ. Не человеком в костюме или даже с белой шаддрой, накинутой на пле-
чи. Нечто, что было... было воплощено во взгляде, в теле, в его атмосфе-
ре, что я переживал в открытом море, в лодке. Вся эта грандиозность была
там, в существе. Все ЭТО глядело на меня.
Это как если бы я внезапно распознал свой дом. Я узнал место, где я
мог бы дышать, место, откуда я пришел -- я был дома.
Товарницки: И все это произошло во мгновение ока?
Это длилось, не знаю, четыре секунды... четыре секунды. И я никогда
не забывал их.
Товарницки: Как когда Свами Вивекананда в первый раз встретился с
Рамакришной. Это длилось долю секунды.
Это узнавание, понимаете ли. Точно так. Это не то, что вы открывае-
те нечто другое; вы внезапно узнаете что-то.
Это... как "да", но более глубокое, чем "да". Это как раз "ТО", вы
понимаете. Нет больше чужестранца. Это я, взирающий на самого себя --
это Я, внезапно. Я, настоящий я, в точности то, что остается после того,
как сброшена все ложь и все ненужности. Это то-что-остается.
Вот что было в тех глазах.
Товарницки: Это была ваша первая встреча.
Да. Я никогда не забывал ее.
Поэтому я решил, что должен жить этим. Я сказал себе: если человек
может воплотить это, БЫТЬ этим, что чувствуется как "мое", что же, хоро-
шо, тогда это то, чем я должен жить, что я должен найти.
Но я был еще... я все еще должен был постранствовать.
И все это происходило в ашраме -- ашрам был как бы другой церковью,
а я не мог принять это. Стены и я... все стены были мне тюрьмой. Будь то
на Востоке или Западе, нет никакой разницы. Так что не могло быть и речи
о том, чтобы присоединиться к "Ашраму Шри Ауробиндо". Что-что, но только
не это!
Но... тот взгляд продолжал преследовать меня. То существо, те мину-
ты бытия постоянно преследовали меня.
Я ушел.
Этот взгляд заставил меня решиться... раз и навсегда покончить с
тем псевдо-будущим, которое я нарисовал для себя в колониальной адми-
нистрации. Поэтому я сказал себе: "Я покончил с этим. Не могу больше это
вынести." Не могу ПРИТВОРЯТЬСЯ, что живу. Это больше невозможно.
Я подал прошение об отставке. И я ушел.
Товарницки: И куда Вы отправились?
Сначала я вернулся в Париж. Оказавшись там, я не имел представле-
ния, что делать. Затем, однажды, гуляя по улице, я проходил мимо транс-
портного агенства, в витрине которого красовалась карта мира с пароход-
ными линиями, выделенными красным цветом. Так что я ткнул наугад и ска-
зал себе "эта линия". На другом конце этой линии было написано "Кайен-
не". Я сказал себе: "Что же, отправлюсь в Кайенне".
И я был в восторге! Я подумал: "Это наверняка должен быть ад! Так
что я отправлюсь туда. Пойду в ад. До самого дна и посмотрю, что там
есть."
Потому что в моем романтическом воображении Кайенне служил символом
ада... (*). Я думал: "Пойду туда, в самое пекло ада, и переживу то же,
что однажды пережил в концлагерях. Я просто хочу БЫТЬ ТЕМ."
Поэтому я взял билет третьего класса и поплыл в Кайенне. Просто вот
так.
Товарницки: Для чего?
О, не имел представления! Никакого! Просто... пойти в ад -- в ад,
если возможно, или во что-либо другое -- на самое ДНО всего этого, к
КОНЦУ -- к ЭТОЙ Вещи.
В то место, где эта плоть, это существо должно ПРОКРИЧАТЬ свою
суть. Или же умереть.
Я не был привязан к жизни. Я был привязан к... Хорошо, если я дол-
жен умереть, пусть я умру, идя к крайнему пределу.
И вот тут я открыл нечто чудесное.
Что столь чудесное, что когда в существе возникает настоящий воп-
рос, на него начинают приходить всевозможные ответы. Всякая милость (мы
можем назвать ею что угодно), всякая милость приходит, чтобы помочь.
Когда я смотрю на свой полный курс -- болезненный, весьма болезнен-
ный -- в котором я прошел через такое множество вещей, я всегда, всегда
вижу руку милости, помогающую мне -- помогающую здесь, там, везде и от-
вечающую на мой зов. Вот в чем суть! Если бы люди только знали... Они
жалуются на свое существование, но это из-за того, что они неискренни.
Потому что если зов искренен, то он НЕИЗБЕЖНО влечет материальный
отклик -- МАТЕРИАЛЬНЫЙ, вы понимаете.
________________________________________________________________________
(*) До 1945 г. Кайенне был французским центром каторжных работ.
Товарницки: Это не ответ в запредельном.
Конечно, нет! Я не верю во все это.
Это ответ в материи.
Я странствовал по Гвиане, неся с собой только "Жизнь Божественную".
И в своих парижских ботинках. Вот как я прибыл в джунгли.
Товарницки: Книга Шри Ауробиндо?
Да, "Жизнь Божественная". Я нес ее в руке, а на ногах были парижс-
кие ботинки, и это все. Вот как я пришел в джунгли.
Товарницки: Это то, что Вы назвали "встречей с прошлым Земли"?
Да.
Но все же я пережил там трудные времена.
Потому что все замечательно: вы приходите в лес в своих парижских
ботинках, но, внезапно, вы оказываетесь лицом к лицу с такой стихией...
В течение нескольких дней я был... (как бы выразиться?), не сказал бы
"напуган", потому что в своей жизни я уже немало повидал вещей, чтобы
еще раз пугаться, но... вы просто не представляете, что такое джунгли!
Было несколько дней, когда я был несколько ... физически напуган,
когда я не знал... не знал, как жить дальше.
Товарницки: Но, Сатпрем, Вы достигли Кайенне, правильно?
Да.
Товарницки: Только не говорите мне, что сразу кинулись в джунгли!
(смех) Нет, нет! Вот как все было...
Товарницки: Да, как? Как это делается?
На пароходе, в третьем классе, я повстречал одного приятеля, "охот-
ника за минералами", который сказал мне: "В Кайенне есть Горное Управле-
ние. Так что если ты хочешь пойти в лес (потому что именно туда я нап-
равлялся, конечно же), если ты хочешь пойти в лес, то можешь сначала об-
ратиться в Горное Управление и предложить им свои услуги в качестве ста-
рателя или кого-то, кто им требуется."
Поэтому по прибытии я отправился прямо туда -- у меня не было де-
нег, совсем ничего, вы понимаете. Я пошел в Горное Управление и предло-
жил: "Я хочу идти в лес и готов делать все, что угодно!".
И меня взяли --
Товарницки: Они хотя бы предупредили Вас? Они не сказали "Это труд-
но"?
О, вовсе нет! В действительности человек должен там понять несколь-
ко вещей -- он тотчас же схвачен.
Меня посадили в гребную шлюпку с несколькими западными индейцами, и
мы отплыли; вместе с другим европейцем я начал изучение джунглей.
И здесь я провел несколько трудных дней... Прямо как в концлагерях,
где я был по-человечески разбит, там, в течение первых дней в лесу, это
также было физическим испытанием: внезапно я был... подавлен и немного
сподобился утопающему. Когда вы оказываетесь в этом... Вы не имеете
представления, чем могут быть джунгли!
Товарницки: Да...
Это кишащий, устрашающий, ужасный мир. Он полон змей. Тьма змей.
Поначалу это меня... Вы не можете ступить и трех шагов, чтобы не
наткнуться на змею. Там в самом деле полно змей.
Но это такой... фантастический мир!
Так что, в течение нескольких дней, я чувствовал себя как бы пол-
ностью вырванным из своего тела. Я с трудом понимал, где нахожусь физи-
чески. Затем, внезапно, между мной и лесом установилось некое понимание.
И так я прожил... я провел целый год глубоко в джунглях.
Товарницки: Практически предоставленный самому себе?
Сначала я был вместе с двумя другими людьми. Впоследствии я был
предоставлен самому себе со своим другом. Да, мы...
Товарницки: Расскажите мне, что означает провести день и ночь глу-
боко в джунглях, в контакте с силами земли... Или отложим на следу-
ющий раз?
Может быть...
Товарницки: И затем...
Сатпрем: Да, для меня Кайенне были скорее "вызовом", чем выбором.
Товарницки: Вызовом?
Вызовом.
Товарницки: Чему?
Вероятно, потому что... Кайенне имели славу каторжной тюрьмы,
про'клятого места.
Для начала вы высаживаетесь на Дьявольском Острове (смех). Это было
как раз для меня! Я подумал: "Превосходно, пойдем и посмотрим, что в
недрах дьявола!"
И затем... на палубе третьего класса я встретил старателя, направ-
лявшегося в Гвиану, который сказал мне: "Послушай, в Кайенне есть Горное
Управление... Ты можешь попытаться наняться там. Они ищут... Довольно
трудно найти людей, желающих отправиться в джунгли. Так что они будут
рады взять тебя."
Поэтому я отправился в Горное Управление, и они сразу же меня взя-
ли. Меня посадили в гребную шлюпку с несколькими западными индейцами, и
я отплыл в джунгли за своим первым уроком.
И, должен сказать, это было... высадка в этих джунглях была подобна
входу... в катаклизм.
В течение нескольких дней я был... как бы вне себя, был как бы выр-
ван из самого себя, ПОДАВЛЕН миром, который был... вне всякой меры для
меня. Кишащий, шипящий, свистящий мир. Гигантские деревья, болота, дождь
и дождь и дождь. Я чувствовал себя потерянным -- больше, чем потерянным;
это было как вход в катаклизм. Все время, с "Жизнью Божественной" под
мышкой. И что же дальше?
Люди не представляют. Они проводят свою жизнь в каком-либо специфи-
ческом одеянии. И те одежды вмещают в себя определенное число чувств,
идей, принципов. Есть всевозможные маленькие вещи, все кружащиеся и кру-
жащиеся в тех одеяниях. Как бы там ни было, они проводят свою жизнь в
какой-либо особенной одежде.
И внезапно эти одеяния срываются с вас.
Но как раз этого я и хотел! Со времен моего детства в Бретани я
всегда чувствовал, что есть некий секрет, который должен быть найден.
Нечто должно быть ВЫВОРОЧЕНО из глубин.
Когда я выглядывал на море, в поле моего зрения попадало большое
дерево (как оно называлось? какое-то хвойное дерево; оно было прямо пе-
ред окном моей спальни..) Кипарис! Прямо перед окном моей спальни, на
берегу моря рос большой черный кипарис. И я обычно часами смотрел в это
окно.
И там была паутина... Помню, что как-то я увидел паука, висевшего
среди ветвей кипариса. Я смотрел на ту паутину. И внезапно я как бы уви-
дел себя в паутине. Я видел себя... я видел этого маленького приятеля в
центре паутины, со всеми нитями -- которые были, прежде всего, всеми
книгами, которые я прочитал, ведь прочел я тонны книг, и затем друзья,
родственники, семья, иезуитский пансионат, математика, химия, и все, с
чем я соприкасался.
Я действительно видел себя как бы... пойманным в паутину. И я поду-
мал: "А что случится, если я оборву все эти нити?"
Это был тот вопрос, который все возвращался и возвращался ко мне:
"Если я перережу все эти нити, то, может быть, я завладею тайной?". Я
чувствовал, что была тайна. Жизнь является тайной -- каждая вещь в ней.
Мы должны ВЫРВАТЬ тайну у самих себя. И все является неким предлогом,
чтобы ВЫРВАТЬ то, что находится там, в глубинах этой человеческой плоти.
Когда я был в море, на своей лодке, то одежды, да, сбрасывались. И
я сливался с чем-то, что было чрезвычайно удовлетворяющим, светлым, не-
объятным, легким. Больше не было... никакого груза. И затем, грубо, я
обнаружил это снова в концлагерях: внезапно одеяния были сорваны; ничего
не оставалось -- ничего не оставалось, и все же там было нечто.
Затем, снова, во взгляде Шри Ауробиндо: внезапно одеяния спали.
И... нечто иное было там.
Я хотел схватить ту тайну, вы понимаете.
Для меня жизнь была ТАЙНОЙ, которую нужно открыть.
И в гуще того леса та же самая вещь: внезапно все оказалось таким
подавляющим, одновременно столь прекрасным и пугающим. Ведь несмотря на
то, через что я прошел, я все еще оставался маленьким западным парнем из
среднего сословия. Несмотря ни на что, я получил специфическое французс-
кое воспитание. И таким я и был, посреди того катаклизма.
Товарницки: Можете Вы описать то чувство в лесу?
Вы полностью подавлены.
Те гигантские деревья, столь прекрасные, столь необычные! Повсюду
вьющиеся лианы. Это шипение... это постоянное шипение, те звуки, те бо-
лота -- вы не можете сделать и трех шагов, чтобы не угодить в болото.
Иногда стоит мертвая тишина, и вдруг она оживает. И змеи повсюду. В на-
чале это была основная проблема -- змеи. Это было... мне действительно
было не по себе, потому что они совершенно невидимы.
И западные индейцы... это были два проводника, потешавшиеся надо
мною. Они отлично поняли, что я попал в лес прямиком из Парижа, и они
весело проводили время. Они устраивали мне тесты -- это их забавляло.
Товарницки: Как?
О, самым разным образом. Со змеями, особенно.
Дело в том, что вы не можете разглядеть тех змей! И они повсюду.
Они совершенно сливаются с ландшафтом. Вы уже готовы поставить ногу на
змею, и в следующую секунду переступаете через нее... Вы цепляетесь ру-
кой за ветку, и как раз там оказывается змея. В этом лесу поистине тьма
змей. А так он почти пустой.
Так что я был в состоянии, не знаю, потерпевшего кораблекрушение, в
течение ряда... в течение трех-четырех дней.
Товарницки: Где-то Вы говорите о вибрации леса.
Это кишащий, шипящий, вибрирующий мир. Это не человеческий мир! Это
действительно как вторжение в иной мир. Именно поэтому вы внезапно чувс-
твуете себя потерпевшим "кораблекрушение" -- вы должны подстроиться под
это, тело должно СТАТЬ СОЗВУЧНЫМ со всем этим.
И затем как-то после двух-трех дней (однажды ночью меня даже бил
озноб, так это было СИЛЬНО; этот лес был столь мощным, столь подавляю-
щим), меня трясло, потому что я не мог.. не мог войти туда! Я все еще
был в своей шкуре западного человека, вы понимаете.
Мои одеяния были сорваны. Я боролся с чем-то, что я не мог понять.
Из-за этого я подхватил лихорадку.
Через день со всем было покончено. Внезапно я спросил себя: "Посм-
отри, почему ты так реагируешь? Ты боишься умереть?"
И поэтому (смех) я внезапно рассмеялся и сказал: "Хорошо, если я
наступлю на змею, то и наступлю на змею! Если я возьмусь рукою за змею,
то и возьмусь рукою за змею! МНЕ НА ЭТО НАПЛЕВАТЬ!"
И в тот момент, когда "мне на это наплевать" вышло из моего сердца,
из моих "внутренностей", со всем было покончено! Установилось ЧУДЕСНОЕ
сообщение со всем. Я больше не смотрел, где я шел. Я не придавал ничему
значения. Я лишь концентрировался на том, чтобы ЛЮБИТЬ, быть этим лесом
и предоставить себя в его руки. И это было чудесно.
Я уже больше не мог наступить на змею! Ничто не могло коснуться ме-
ня! Несчастья были невозможны! Я... я слился с лесом. Я был в его музы-
ке, в его безумии; я был в его грубой красоте, в его молчании... Я слил-
ся со всем.
Товарницки: Но когда-то Вы сказали или написали: "Понимаешь также,
что человек -- это просто песчинка во вселенной."
О, да, совершенно верно.
Да, он -- крошечная песчинка.
Прежде всего, вы растворяетесь в этом! После того, как вы сумели
испустить тот крик: "Мне наплевать; мне все безразлично! Я делаю реши-
тельный шаг, я теряю себя там", тем же образом, как вы бросаетесь в море
-- это стихия: вы буквально бросаетесь в лес. С того мгновения, да, ис-
чезла даже песчинка! Осталось лишь нечто, что радостно слилось со всем
этим, с жизнью деревьев, водой, дождем, звуками... Это было как чудо. И
затем, иногда... да, по ночам, по ночам...
В первый раз я услышал это...
Понимаете, вы спите в гамаке, потому что не можете спать на земле
-- идет дождь. Дождь идет девять месяцев в году, непрерывно. Так что по
мере продвижения по лесу вы строите один лагерь за другим, используя
стволы деревьев, лианы, пальмовые листья, чтобы сделать крышу, и подве-
шиваете гамак.
А по ночам -- ночь в лесу - это поистине что-то необычное. Все те
звуки, те звуки... свистящие, стрекочущие, миллионы насекомых и лягушек
вокруг вас.
Там действительно начинаешь... терять себя.
Но в ту первую ночь, когда пришли красные обезьяны, было в самом
деле фантастично!
Вы еще не видели тех красных обезьян. Обычно они перемещаются толь-
ко по ночам. И движутся большими группами, по самым верхушкам деревьев.
Они приходят издалека и издают -- все вместе -- какой-то хриплый рев.
Рев... такого я никогда не слышал в своей жизни. Я думаю, что это их
способ отпугивать возможных врагов или что-то подобное этому. Так что вы
слышите то грозное пред-человеческое завывание, исходящее оттуда, из
глубины леса, и оно все приближается и приближается и приближается, упо-
добляясь грандиозному доисторическому хору... Вы гадаете, не пришли ли
они за вами! Но, конечно же, их нисколько не интересуют люди. И они про-
ходят высоко вверху... Этот животный шум как революция. Это нечто необы-
чайно острое. Затем рев стихает, стихает, исчезает, и возвращается тиши-
на.
Такая необычная тишина после той ревущей волны.
И внезапно вы снова начинаете осознавать маленький кусочек я в
вас... и вы чувствуете себя так... как бы на заре земли человечества --
таким маленьким, крошечным, хрупким. В чем смысл этого маленького дыха-
ния в ночи, посреди великого леса? Что это?
Так что... снова спадает еще один кусочек одежды.
Вы оказываетесь лицом к лицу с нечто очень близким к корням...
очень... Да, корням человечества: когда человеческое существо впервые
прислушалось к ТОМУ и сказало себе: Что? Что такое это "я", столь кро-
шечное посреди всего этого?
(короткое молчание)
Невозможно выразить это словами, но в тот момент приходит некий
способ БЫТИЯ, знаете ли, определенная ВИБРАЦИЯ бытия, крайне чистая,
предельно свободная ото всяких слов -- прямо как... маленькое "я" на за-
ре мира, вслушивающееся.
Товарницки: Это также интуитивное переживание всей эволюции, через
которую можно пройти, не так ли?
Это суть человеческого вопроса.
Там вы касаетесь самого существа человека, когда все мысли ушли,
когда он избавился от всей своей академической, социальной, семейной шу-
михи. Когда он поистине "самый первый человек в мире", наедине с тем
фантастическим хором красных обезьян, той движущейся ревущей волной...
Они прыгают с ветки на ветку, двигаясь издалека как волна... Звуки та-
кие, как будто бы они РАЗБИВАЛИ себе грудь, как если бы...
Вам там нет места!
Нет места для вас. Вы СОВЕРШЕННО чужой в том мире. Или же вы гово-
рите себе: Что? Кто? Кто я во всем этом? Что есть "я"?
Просто какое-то биение я в вас, без слов, даже без вопроса -- прос-
то "биение" посреди громадного мира.
Товарницки: И это начало ответа?
Это начало того, что ЕСТЬ. Все остальное -- это шум, суета и т.д.
Но в то краткое мгновение, когда вы уподобляетесь живому вопросу, чисто-
му дыханию перед грандиозностью мира -- это простая "пульсация бытия"
обладает... непревзойденным качеством.
Вы осознаете, что... это само существо вашего бытия, определение
первого человека в мире, само значение человека -- все же это просто
пульсация БЫТИЯ. Ничего более.
Товарницки: Сколько Вы пробыли в лесу?
Я провел год в глубине джунглей. Целый год.
Но нет ничего непостижимого в том, что произошло.
Это было... чудесно, вы понимаете. Там я научился вещам, о которых
не знал: ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ сообщение с миром, в который я бросил свое тело
и душу. СОГЛАСИЕ с миром.
Товарницки: Были ли Вы когда-либо на волоске от несчастного случая?
Никогда! Я даже никогда не "думал", что может произойти несчастный
случай! За исключением первых трех дней, когда я переживал то состояние
катаклизма -- с меня были сброшены одеяния, и я был потерян. После этого
все кончилось! Смерть была немыслима, несчастные случаи были немыслимы!
Товарницки: Вы когда-нибудь думали о том, чтобы остаться там нав-
сегда?
Нет, вовсе нет! А произошло вот что.
Проведя десять или одиннадцать месяцев в лесу, я действительно был
очень счастлив. Я знал ряд МГНОВЕНИЙ, когда чувствовал себя воздушным...
столь легким я был, когда находился в гармонии с миром. Я был... я имел
мгновения -- более, чем мгновения; дни, повторяющиеся дни подлинного
счастья.
Затем -- не помню точные обстоятельства -- однажды я сказал себе:
"Боже мой, ты становишься пленником леса! Ты его узник... ты становишься
прямо как "лесной буржуа"! Ты попался!
Внезапно, это действительно меня встряхнуло.
Три дня спустя я уже сидел в лодке и плыл назад -- я бросил все. Я
возвратился в Кайенне. Со всем было покончено. Я решил: "Поеду в Брази-
лию".
Не знаю, что произошло, но внезапно я сказал себе: "Да ведь ты ста-
новишься пленником!".
Я надел на себя другой кусочек одежды -- одежды человека лесов. Бы-
ло очень удобно ходить одними и теми же кругами, я мог бы продолжать в
таком духе и сорок, и пятьдесят лет, и умер бы в лесу. И что тогда?