Страница:
молчаливо понятую неисцелимую второсортность человека, который в трудную
минуту может подвести, Нет. Он не вернется - за опекой, за подачками. Что
произошло, то произошло.
Но куда идти? "А если снова нарвусь на эхху? Или на зверей? - Берн
стиснул зубы.- Ну-и пусть растерзают, так мне и надо! Вперед, куда глаза
глядят - только не обратно".
И он быстрым шагом двинулся по прогалине. Было прохладно. Шелестела
трава под ногами. Вверху пылали звезды и огни Космосстроя.
Прогалина сошла на нет. Берн брел напрямик, продирался сквозь частый
кустарник, даже если и замечал, что можно обойти,- чтобы хоть так
отвлечься от мрачных мыслей. Но постепенно хлеставшие и царапавшие ветки
пробудили в нем злость.
Ну, разве он виноват? Ведь только и того, что по разику солгал,
струсил, предал - в дозах самых микроскопических, в его время никто и
внимания бы не обратил! Так почему в этом мире он отщепенец, почему
изгоняет себя? Не потому что он так уж плох - это они, черт бы их побрал,
они все... строят из себя!
Слева что-то неярко засветилось. Берн шарахнулся за дерево, защитно
поднял дубину. Пригляделся: сферодатчик ИРЦ на увитой плющем ножке. Датчик
опознал человека, подал сигнал: находящемуся в такое время в лесу могла
понадобится связь, информация, помощь.
Но Берн только представил, каким его запечатлеет сейчас для общего
удовольствия ИРЦ: в растерзанном виде, расстроенных чувствах и склочных
мыслях - и от этого, от напрасного испуга взъярился окончательно:
- Наставили кристаллических соглядатаев - подсматривать,
подслушивать... У, сгинь, треклятый! - И от всей души опустил на шар
дубину.
В датчике пробежала огненная трещина. Он погас.
Не полегчало. Профессор рассчитывал, что звонко во все стороны брызнут
осколки.
...Его занесло совсем в чащобу: кустарник, оплетенные лианами деревья,
бурелом и корни под ногами. Берн продирался из последних сил.
Помрачившемуся сознанию пригрезилось: вот он преодолеет все и выберется из
леса... прямо в нормальную расчудесную жизнь XX века. Вон то тлеющее над
деревьями зарево впереди - от огоньков спящей деревни или от фонарей
окраинной улицы какого-то города. И он пойдет по этой улице: среди
нормальных домов, оград, магазинов с прикрытыми жалюзи витринами, встретит
запоздалых прохожих. Пусть даже пьяных, хрипло исполняющих "Jch hatte
einen Kameraden" ["Был у меня товарищ" (нем.).] - песню, от которой его
всегда передергивало. Ей-богу, он кинется им на шею!
И ему страстно, чуть не до слез захотелось обратно - в то время, где он
был "о, герр профессор!", "многоуважаемый коллега", "наш известный
биофизик д-р Берн", был в первом ряду жизни, а не за ее последним рядом.
"Не надо мне ни ста лет вашей жизни, ни молодости этой, ни инфразрения -
ничего!" Берну представилось: он возвращается вечером из университета в
свой особняк в пригороде, медленно ведет черный "оппель" по тихой улице,
кивает ракланивающимся, очень уважающим его соседям; поднимается наверх,
включает настольную лампу в кабинете; служанка Марта приносит почту,
вечерние газеты, бутылку темного пива...
А то, что он пережил здесь, пусть окажется сном захватывающе
интересным, прекрасным сном. Было великолепно и радостно его увидеть,
приятно будет вспоминать... Приятно будет по-прежнему часок-другой в
неделю осознавать несовершенства и заблуждения современников, прикидывать,
как их можно преодолеть, мечтать о времени, когда это случится и как тогда
будет хорошо... И тем подниматься над людьми, которые размышляют о таких
предметах раз в месяц, а то и реже... Приятно будет и беседовать о таких
возвышающих душу проблемах и перспективах с близкими по взглядам
знакомыми, переживать благостное созвучие душ... Но жить в таком времени,
жить постоянно - слуга покорный!
Впереди над черными деревьями все шире разливалось молочно-серое
зарево. У профессора гулко забилось сердце: вот оно, вот!.. Он выбежал из
леса.
Перед ним развернулось в обе стороны полотно нагревающейся за день и
люминесцирующей от избытка энергии фотодороги. По ней с тонким пением
моторчиков пробегали освещенные снизу автоматические вагончики.
Дорога выходила из леса и уносилась в степь.
Она сияла, как река в лунную ночь.
Ило встретил восход солнца позже товарищей по Биоцентру. За ночь он
пролетел и проехал более тысячи километров на юго-запад - и еще чувствовал
в себе силы.
Подлетая к большому озеру, один край которого был обрамлен хвойным
лесом, а на другом среди пестрого от скоплений горных маков в траве - луга
высились в окружении коттеджей покатые стены буддийского монастыря (ныне
самого приметного и экзотического здания интерната), он издали услышал
щебечущий шум. Вблизи он понял его происхождение: здесь хозяйничала, пела,
ссорилась, играла в индейцев и во множество иных игр, загорала, училась
летать, лазать по деревьям, кувыркалась в траве, купалась и исполняла еще
тысячи важных дел детвора. Республика Малышовка. Воспитатели присматривали
за всеми с верхних этажей, иные парили над лугом и озером, возились с
детьми. Вид у них был довольно замороченный.
Ило ждали. Общий гомон прекратился, тысячи глаз смотрели, как он
спланирует и сядет на площадку у озера. Пока он снимал крылья, к нему
раньше воспитателей приблизился один - в выцветших, почти не выделяющихся
на загорелом теле шортах. Светло-рыжие волосы над крутым лбом и около шеи
слиплись в косички от неумеренного купанья, короткий нос слегка лупился,
губы были сложены властно. "Заводила",- подумал биолог.
Мальчишка остановился в трех шагах, заложил руки за спину, расставил
ноги, посмотрел снизу вверх, но будто и не снизу:
- Это ты, что ли, будешь нашим Дедом?
- Могу и вашим, а что? - Ило чувствовал себя неловко под пристальным
оценивающим взглядом.
- Назовись.
Ило назвался полным именем.
- О-о...- после короткой паузы, расшифровав все в уме, сказало дитя,-
ничего! Это нам подходит. А то присылают... какие в прошлом веке родились
и дальше Космосстроя не бывали! - Малыш протянул руку: - Эри 7. Пойдем, я
тебя познакомлю с нашими. У нас своя команда "орлов". "Орлы из
инкубатора", ничего, а? Только девчонок не возьмем, ладно?
Биолог осторожно пожал шершавую ладошку, отпустил.
- Это почему?
- Да ну, с ними одни хлопоты: хнычут, кокетничают, ябедничают. А то еще
это... влюбляются.
"Эге,- подумал Ило,- взрослые за значительные дела в мире взрослых
почтили меня званием учителя. Но похоже, что экзамен на учителя я держу
сейчас".
- Ну что ж,- раздумчиво сказал он,- может, и в самом деле не возьмем...
Но тогда и приверед не возьмем, согласен?
- Каких это? - насторожился Эри.
- Да таких, знаешь... которым все не так да не этак, не по ним: те
плачут, те влюбляются, те не рыжего цвета... В каком мире эти люди
собираются жить, ты не знаешь?
- Хм...- Мальчишка опустил голову, поковырял босой ногой землю, поднял
на Ило чудесные диковатые глаза.- Намек понят. Тебе, я гляжу, палец в рот
не клади!
- Хочешь попробовать? - Ило присел, хищно раскрыл рот.
Малыш со смехом спрятал руки за спину.
Через минуту они уже были друзьями. Эри за руку повел нового Деда к
"орлам из инкубатора".
...И впервые за прошедшие сутки незримая рука, стискивавшая все внутри
настолько, что не давала глубоко вздохнуть, расслабилась. Ило очень хотел
оказаться нужным Эри и другим детишкам; они-то уж, во всяком случае, были
ему необходимы.
Перевалы грядущего
КРУТОЙ ПОДЪЕМ
АСТР. Строго говоря, я не должен больше беспокоить тебя по тому делу,
Ил.
Состоялся Совет Космоцентра, на нем к твоему мнению обо мне
присовокупились и другие, тоже нелестные. И... словом, через три дня я
улетаю на Трассу, контролером роботов-гонщиков.
ИЛО. Что ж... надеюсь, ты не воспринял это как жизненное поражение? В
конце концов, мы ищем себя всю жизнь. Если на Трассе ты поймешь то, что не
понял в Солнечной...
АСТР. Да-да. Я тоже старый, Ило, не надо философских прописей. Тем
более, что если в отношении меня ты оказался во многом прав, то в деле о
пришельце Але - нет. Наш спор не окончен!
ИЛО. Спор?
АСТР. М-м... да, я опять не так сказал, извини. Не спор, не в твоей или
моей правоте здесь дело. Но ты понимаешь: проблема Берна-Дана не решена. И
пока она не решена, я себя отстраненным от нее не считаю. Сейчас мы дальше
от решения, чем были раньше. Я в курсе того, как повел себя Аль в
критической ситуации. Не буду высказывать чувства, они понятны. Но ты не
можешь оспорить теперь, что не пробудили вы в нем своими преобразованиями
высокое человеческое сознание, не пробудили! Ни для жизни, ни для
осознания в себе памяти Дана. А раз так, то и ты, Ил, отстраниться от
этого не вправе. Ты от всего отходишь, я знаю. Но это из долгов, которые
не погашаются даже смертью.
ИЛО. Что ты предлагаешь?
АСТР. Сейчас он блуждает, может попасть в опасную ситуацию, погибнуть.
Или - пусть тебя не шокирует такое предположение - одичать. Надо бы его
найти, ненавязчиво держать под контролем. Не пора ли пробуждать память в
нужном направлении? На месте тебе видней. Но... делай же что-нибудь,
делай! Если не ты, так кто?
ИЛО. Что ж, пожалуй, ты прав.
АСТР. Со своей стороны обещаю до отлета все, что смогу, чтобы
Космоцентр и далее держал эту проблему под контролем. Раз уж на тебя, как
выясняется, надежда слабовата. Уж не обессудь! Прощай.
ИРЦ. Соединяю Линкастра 69/124 и Арнолита 54/88. Земля, Таймыр,
испытательный отряд завода автоматического транспорта.
АСТР. Привет, Ари! О, парень, ты хорошо выглядишь, что значит работа на
свежем воздухе! Рыжий-красный, человек опасный, хе!
АРНО. Здравствуй.
АСТР. Ну, как вы там, как Ксена? Все лихачите?..
АРНО. ИРЦ, передавать только существенное!
ИРЦ. Принято.
АСТР. ИРЦ, как старший отменяю приказ Арнолита! Тысячу чертей и сто
пробоин в корпусе, я лучше знаю, что существенно, а что нет! Если я начал
разговор в маразматическом ключе, значит, так и надо, этим я преследую
определенную цель!.. Ну, народ, ну, люди: то им не скажи, так не сделай! К
черту, в космос, в тартарары, на Трассу - звезды все примут, роботы все
простят!
АРНО. Теперь покатайся по полу для успокоения.
АСТР. Что - помогает? Покажи как.
АРНО. Обойдешься. Так какую цель ты преследовал речью в маразматическом
ключе?
АСТР, А ту, что старых надо жалеть. И так мне достается со всех сторон.
Думал, может, Арно, мой выученик, меня пощадит.
АРНО. Ты много меня щадил?
АСТР. А ты не в порядке сделки - бескорыстно, от благородства души.
Знакомо тебе такое понятие: благородство - или передать по звукам? Буря...
Лес...
Аргон...
АРНО. Ух, Астр, ну... замечательное у тебя умение находить общий язык,
просто потрясающее! А разговаривать так со мной - куда как благородно, да?
АСТР. Да... да-да... Ну, прости. Я ведь потому, что не знаю, как
подступиться. А попытаться должен. И видимся в последний раз... Улетаю на
Трассу, знаешь?
АРНО. Нет. Не интересуюсь. Не переходи на жалостливый ключ,
подступайся, к чему наметил.
АСТР. Понимаешь, мы тут прикидывали, спорили... Все ваши в разгоне - из
Девятнадцатой. Трое канули в космос навсегда. Другие вернутся через годы.
А дело не терпит.
АРНО. Какое?
АСТР. Да с этим Альдобианом. Пришельцем. Берном с примесью Дана. Он
дурит и дуреет, информация может пропасть. Кстати, Ар, как Ксена отнеслась
к этой истории?
АРНО. Почему бы тебе не спросить это у нее самой?
АСТР. А... уже можно?
АРНО. И это узнай у нее самой.
АСТР. Хм, да... значит, вы до сих пор этих тем не касаетесь. Но как.
по-твоему, она знает?
АРНО. Кто в Солнечной об этом не знает!
АСТР. Понимаешь, она бы лучше всего... лучше всех вас смогла бы
пробудить в Але Дана. Ну, хоть на время считывания по новой методике
Биоцентра. А?
АРНО. И сама вернется в прежнее состояние?! Ну, знаешь... Ты видел,
какой мы ее привезли? Но ты не видел, какой мы ее сняли с Одиннадцатой.
Вот что, Ас:
улетай. Улетай на Трассу, выкинь это дело из головы. Ты напрасно раздул
проблему Дана, проблему Одиннадцатой. Никакой особой загадки там не было,
чрезвычайной информации в мозгу Дана нет. Комиссия все правильно
установила и решила. Улетай. Того, чего ты хочешь не будет.
АСТР. Я хочу - а ты?! Ведь это же твоя экспедиция, твоя! Выходит, и о
тебе все правильно?
АРНО. Выходит, да. Прощай!
Человек, из-за действий или решений которого погиб другой человек, если
доказано, что было возможно избежать этого, лишается права самостоятельной
работы навсегда.
КОДЕКС XXII века
"Космоцентр вызывает Арнолита!" "Арно, Ари, это тебя, скорей!" -
окликали товарищи. Это его, его!.. Какая буря надежд и разочарований
прошумела в душе за минуты! Надежд - потому что он, бывший командир
Девятнадцатой звездной, осужденный на пожизненную несамостоятельность,
вычеркнутый из списков, "сосланный" на Землю,- оказался вдруг нужен
космосу. И разочарований - когда понял, для чего нужен: в качестве
подсадной утки. Даже нет, это Ксена должна проявить себя в таком качестве,
а он - лишь воздействовать на нее.
Арно шагал по кромке берега, по гальке и песку, перемешавшимся с низкой
травой. Холодный полярный ветер гнал крупную волну с барашками пены.
Высоко в белесом небе тянулся в Сторону Новой Земли клин гусей. Порывы
ветра нарушали их строй; они подравнивались, негромко деловито гоготали -
будто обменивались впечатлениями. Он проводил клин глазами, подумал: как
живая природа корректирует наши представления о вечном. Были здесь, в
Северном океане, "вечные" льды - и нет. Была "вечная мерзлота", тундра -
тоже нету, хвойные и лиственные леса выросли на согретой, богатой влагой
почве. А весенний прилет птиц как был, так и остался.
Подумал об этом с усилием, хотел отвлечься. Не получилось, мысли
вернулись к диалогу с Астром. "Мой выученик"... уж прямо! Техника полетов
и манипуляций в невесомости в ранцевых скафандрах - азы, самая малость,
любой космосстроевец ныне сдает два таких зачета. А что, может, в том и
дело, что азы - все равно как учиться ходить? Ведь только после этого
возникает чувство принадлежности Вселенной, а не Земле. "Эх, лучше бы мне
это не чувствовать!"
...Именно Астр задал на следственной комиссии вопрос, решивший его
судьбу:
- Почему ты не разделил их? Зачем отправил на одну планету?
Это и была та самая доказанная возможность избежать - подлая штуковина,
которая всплывает, когда ничего уже не избежишь и не поправишь.
В скудных фактах, собранных на Одиннадцатой с немалым опозданием
("Альтаир"
как раз находился за Альтаиром и пока вышли из зоны радионеслышимости,
пока поняли, что сигналов нет потому, что их не посылают, пока он
долетел...), получалось, будто Дан разбился из-за того, что на
максимальной высоте вышли из повиновения биокрылья. А из повиновения они
вышли в богатой кислородом и углекислородом атмосфере планеты от
неоптимального сгорания в них АТМы, возникающего при этом "кислородного
опьянения" искусственных биомышц, их дрожания и судорог; это потом
подтвердили лабораторно.
Но главное было то, что Дан, получалось, погиб в результате собственной
неосторожности, легкомыслия, непростительного для астронавта-исследователя.
Объяснить это можно было, в свою очередь, только его ненормальным
психическим состоянием, которое проистекало от их с Ксеной взаимной
влюбленности друг в друга, из-за чего их пребывание на этой красивой
планете было скорее праздником любви и уединенности, чем работой. Такое
мелькнуло в первой и единственной их передаче с Одиннадцатой, а когда Арно
опустился туда, увидел закат и восход Альтаира - симфонии огней и красок,-
то понял (у Ксены ничего узнать уже было невозможно), что Дан, несомненно,
фигурял, залетал бог весть куда ради эффекта наслаждения видами. Такой
вывод подкрепляла и скудость собранного этими двоими материала о планете.
После этих показаний Арно комиссии и возник вопрос.
- Это... это было бы неправильно понято,- ответил он.
- Как? Кем?
- Всеми. И ими. Как использование командиром власти для удовлетворения
личных чувств.
- Каких именно?
- В подробности вдаваться не хочу.
- Иначе сказать, и ты был неравнодушен к Ксене?
- Можно сказать и так.
В решении было записано: проявил слабость, непредусмотрительность,
допустил ошибку, которая привела... все как полагается. И теперь ему
закрыт путь даже на Космосстрой. Даже рядовым монтажником. Даже сцепщиком
контейнеров. Потому что в космосе любая работа самостоятельна и
ответственна.
Что ж, все правильно. Он и сам ставил бы такие вопросы, сам
проголосовал бы за такое решение. Люди могут не заметить чью-то ошибку,
могут не придать ей значения, могут простить - космос все заметит и ничего
не простит.
И все-таки... все было так, да не так. Здесь, дома, в залах и коридорах
лунного Космоцентра, все выглядело как-то проще, ординарней. Происшествие
было одним из многих, да и сама экспедиция тоже: заурядная (в той мере, в
какой могут быть заурядны звездные перелеты) Девятнадцатая в так
называемом тысячелетнем плане исследования ближне-звездного пространства,
сферы вокруг Солнца радиусом пять парсеков. Шестьдесят звездных объектов,
расписанные - с учетом сдвоенных и строенных - на 44 радиальные
экспедиции. Теперь, после открытия Трассы, подумал Арно, с этим планом
закруглятся до конца столетия.
И звезда Альтаир в созвездии Орла была среди всех объектов далеко не
самым интересным; не сравнить ее с давшими богатый материал для понимания
природы тяготения двойниками Сириус А и Сириус В, Крюгер-60 А и Б, с
изменившей представления о метрике Вселенной быстролетящей звездой
Барнарда или с тем же Тризвездием Омега-Эридана, породившим антивещество.
Непеременная, со сплошным спектром - яркий ориентир, к которому надо
долететь и поглядеть, что там. Только и есть двенадцатитысячеградусный
накал, светит ярче десятка солнц. Даже о существовании планет около нее
знали давно, с первых наблюдений во внеземные телескопы.
Что и говорить, было достаточно причин, чтобы в ретроспективном взгляде
с Земли все стушевалось, смазалось в дымке ординарности, казалось сводимым
к проверенным жизнью силлогизмам простым следствиям из простых причин.
Даже то, что Дан и Ксена были самыми молодыми, а следовательно, и самыми
эмоционально нестойкими членами экспедиции, работало на версию. И то, что
он, командир экспедиции, был неравнодушен к биологу-математику-связисту
Алимоксене... Неравнодушен-влюблен! А было не так просто.
...Все мужчины и женщины "Альтаира" были неравнодушны к этим двоим.
Может быть, мужчины более к Ксене, женщины - к Дану, но в целом именно к
ним двоим, к раскрывающемуся на глазах прекрасному цветку их любви. Было в
этом неравнодушии куда более благодарности, чем влюбленности. И...
человеческого самоутверждения.
Все дело было в космосе. В Великой Щели, темном овраге, разделяющем две
обильные звездами ветви Млечного Пути по ту сторону галактического ядра;
она была почти по курсу, в созвездии Стрельца - прекрасное зрелище, от
которого стыла душа. Расстояние в 6 световых лет до звезды они одолели за
18 календарных лет, за три релятивистских (внутренних) года, за год
биологического (личного) времени; пробуждались для работы после долгих
анабиотических пауз. За это время Альтаир превратился из белой точки в
ярчайший диск, изменились Орел и Стрелец, все рисунки из ярких звезд, а
Великая Щель и ее звездные берега-хребты были все такие же! Букашка ползла
в сторону горы, одолела "агромаднейшее" в букашкиных масштабах расстояние
от кочки до кочки, а гора на горизонте какой была, такой и осталась.
"Мир - театр, люди - актеры". Не слишком просторна была сцена - дальний
космос, слишком хорошо просматриваема и освещена, чтобы и на ней ломать
привычную человеческую комедию.
. Да, дело было в космосе: в холодной беспощадности пустоты на парсеки
вокруг, в огненной беспощадности Альтаира, к которому защищенный
нейтридной броней звездолет приблизился только на 80 миллионов километров,
в неощутимой губительности потоков космических лучей. И здесь, в условиях
спокойно отрицающих все земное и человеческое, затерялся, летел, жил их
мирок - частица земного и человеческого. Они работали, наблюдали,
общались, отдыхали, даже веселились - но в душе каждого неслышно звенела
туго натянутая струна.
И вот здесь... нет, это невозможно объяснить. Это нужно пережить:
видеть, например, как бегали в оранжерею глядеть на всходы огуречных семян
- и потрясающей новостью было, что на первом ростке разделились
семядольки. И любовь Ксены и Дана была таким человеческим ростком: в ней -
в отличие от рациональных, продуманно-сдержанных отношений всех прочих
между собой - было что-то иррационально простое, первичное. И вырвать
росток, потеснить различными "мерами" их любовь значило - даже при полном
успехе экспедиции - отступить перед космосом в чем-то важном, может быть,
в самом главном. "Ведь в конечном счете,- додумал сейчас Арно,- в космос
летят не только для измерения параллаксов, параметров орбит, плотностей
корпускулярных потоков.
Летят для познания жизни во всей ее полноте".
"А почему ты не сказал все это на комиссии?" - спросил он себя. Потому
что странно было бы объяснять товарищам-астронавтам про Великую Щель и
беспощадность космоса. Все они переживали подобное; в иных экспедициях
возникали и ситуации типа "любовь А к Б", а возможно, и лирические
треугольники или иные фигуры - только что дело не дошло до трагедии и не
стало предметом расследования... И еще потому, что раньше лишь чувствовал
то, что теперь ясно понял. Впрочем, он и сейчас еще не все додумал,
слишком трудный предмет "Любовь и космос", к нему не готовили в Академии
астронавтики, по нему не делились опытом звездные ветераны.
Любовь и космос... Отправлялись в полеты мужчины и женщины, отобранные
среди сотен тысяч по принципу предельной гармоничности развития (малой
частью ее было владение многими специальностями) ума, духа и тела, с
исключительным зарядом жизненной энергии. Естественным следствием этого
была повышенная привлекательность.
Любовь и космос... Неспроста полет гусей навеял Арно мысль о вечном.
Что мы знаем о мощи живого, о значении явлений в живом во времени, в
истории Вселенной? Может быть, любовь существовала, когда еще не было
звезд?
Любовь и космос... Правил для взаимоотношений не было, кроме одного:
исключается все, что ослабляет душевно или телесно.
Может, этим была ущербна любовь Дана и Ксены? Это он просмотрел? Нет,
не просмотрел: не было ослабления. Не манкировали они делами,
обязанностями, товарищами, все исполняли на высшем астронавтическом
уровне; отношения со всеми были корректно-теплые. Правда, был налет.
Привкус... И скафандр Дан надевал будто не для выхода в космос, а для нее
(а Ксена - для него) и проводил часы в рубке или в обсерватории как бы не
для расчета орбит, не для точных измерений, а во имя любимой. И она
проверяла действия корпускулярного излучения Альтаира на грибки, бактерии,
вирусы, просиживала вечера за пультом вычислительного автомата тоже как бы
не для познания, а для Дана, от избытка любви к нему. Товарищей по
экипажу, да и Арно, это развлекало, иногда - очень редко - раздражало; но
их самих он не мог упрекнуть ни в чем.
"Ненормальное психическое состояние", - вспомнил он фразу из вердикта
комиссии, усмехнулся. При виде Дана, там, у Альтаира, ему не раз приходило
в голову: не есть ли наиболее нормальным состояние именно его - глубоко и
уверенно любящего человека, - а не прочих, благоразумно сдерживающихся?
Эти двое жили будто в более обширном мире: он включал в себя реальность
как часть.
И эта Одиннадцатая планета, самая благополучная из всех... Кто знает,
где тебя ждет смерть! Разве сравнишь ее с тремя ближними - расплавленными
каплями, окутанными тысячеградусной галогенной атмосферой. Или с двумя
следующими - мирами мрачного хаоса, извержений, сотрясений хлипкой коры.
Или с Шестой, юпитероподобной, с затягивающими газовыми воронками; в одной
бесследно пропал Обри, планетолог - ив его смерти никто не упрекнул
командира по возвращении. Строго говоря, и Дана следовало направить на
первую шестерку планет, а Ксену, биолога, на Одиннадцатую с ее кислородной
атмосферой. Но не одну, разумеется. А с кем? Вот то-то: с кем?.. Арно
долго размышлял, прежде чем объявил состав групп и график работ. И не было
в этом решении слабости, не было! Поступить иначе - значило больше создать
проблем, чем разрешить.
"Стоп!" Арно остановился, огляделся. По-прежнему низкий берег, волны,
ветер.
Белые скаты ангаров-цехов еле виднелись за лесом. Отмахал по кромке
километров пять, думая успокоиться. А вышло наоборот, растравил душу,
вспоминая, доказывая себе, что прав.
Был бы прав - если бы не погиб Дан, не тронулась рассудком Ксена, если
бы Одиннадцатая не осталась "белым пятном". Ведь что-то там все же
стряслось - вопреки его прогнозам. Не получается ли, что он теперь
подбирает доводы для самооправдания?
- Настолько ли ты уверен в своей правоте, что - доводись снова решать -
решил бы так же?
- Нет, не настолько. Слишком велика потеря. И слишком жестоко наказание.
Он повернул обратно.
Она ждала Арно на разъездном дворе обучаемых автовагончиков.
Она встречала здесь, на севере, третью весну. В этом месте, на
комбинате управляющих кристаллоблоков, люди не заживались. Освоят
интересные тонкие операции, вроде образования кристаллических
затравок-"генов", поработают на регулировке блоков персептронной памяти,
где от операторов требуется художественный вкус и точный расчет, потом
передают свой опыт новеньким - и дальше в путь. Все-таки север, места хоть
и обжитые, но ветреные, неласковые; вся экзотика их сводится к
многосуточным летним дням да таким же ночам зимой.
И еще - здесь мало творческой работы. Технология изготовления
кристаллоблоков давно отлажена, автоматизирована, спрятана под колпаки и в
минуту может подвести, Нет. Он не вернется - за опекой, за подачками. Что
произошло, то произошло.
Но куда идти? "А если снова нарвусь на эхху? Или на зверей? - Берн
стиснул зубы.- Ну-и пусть растерзают, так мне и надо! Вперед, куда глаза
глядят - только не обратно".
И он быстрым шагом двинулся по прогалине. Было прохладно. Шелестела
трава под ногами. Вверху пылали звезды и огни Космосстроя.
Прогалина сошла на нет. Берн брел напрямик, продирался сквозь частый
кустарник, даже если и замечал, что можно обойти,- чтобы хоть так
отвлечься от мрачных мыслей. Но постепенно хлеставшие и царапавшие ветки
пробудили в нем злость.
Ну, разве он виноват? Ведь только и того, что по разику солгал,
струсил, предал - в дозах самых микроскопических, в его время никто и
внимания бы не обратил! Так почему в этом мире он отщепенец, почему
изгоняет себя? Не потому что он так уж плох - это они, черт бы их побрал,
они все... строят из себя!
Слева что-то неярко засветилось. Берн шарахнулся за дерево, защитно
поднял дубину. Пригляделся: сферодатчик ИРЦ на увитой плющем ножке. Датчик
опознал человека, подал сигнал: находящемуся в такое время в лесу могла
понадобится связь, информация, помощь.
Но Берн только представил, каким его запечатлеет сейчас для общего
удовольствия ИРЦ: в растерзанном виде, расстроенных чувствах и склочных
мыслях - и от этого, от напрасного испуга взъярился окончательно:
- Наставили кристаллических соглядатаев - подсматривать,
подслушивать... У, сгинь, треклятый! - И от всей души опустил на шар
дубину.
В датчике пробежала огненная трещина. Он погас.
Не полегчало. Профессор рассчитывал, что звонко во все стороны брызнут
осколки.
...Его занесло совсем в чащобу: кустарник, оплетенные лианами деревья,
бурелом и корни под ногами. Берн продирался из последних сил.
Помрачившемуся сознанию пригрезилось: вот он преодолеет все и выберется из
леса... прямо в нормальную расчудесную жизнь XX века. Вон то тлеющее над
деревьями зарево впереди - от огоньков спящей деревни или от фонарей
окраинной улицы какого-то города. И он пойдет по этой улице: среди
нормальных домов, оград, магазинов с прикрытыми жалюзи витринами, встретит
запоздалых прохожих. Пусть даже пьяных, хрипло исполняющих "Jch hatte
einen Kameraden" ["Был у меня товарищ" (нем.).] - песню, от которой его
всегда передергивало. Ей-богу, он кинется им на шею!
И ему страстно, чуть не до слез захотелось обратно - в то время, где он
был "о, герр профессор!", "многоуважаемый коллега", "наш известный
биофизик д-р Берн", был в первом ряду жизни, а не за ее последним рядом.
"Не надо мне ни ста лет вашей жизни, ни молодости этой, ни инфразрения -
ничего!" Берну представилось: он возвращается вечером из университета в
свой особняк в пригороде, медленно ведет черный "оппель" по тихой улице,
кивает ракланивающимся, очень уважающим его соседям; поднимается наверх,
включает настольную лампу в кабинете; служанка Марта приносит почту,
вечерние газеты, бутылку темного пива...
А то, что он пережил здесь, пусть окажется сном захватывающе
интересным, прекрасным сном. Было великолепно и радостно его увидеть,
приятно будет вспоминать... Приятно будет по-прежнему часок-другой в
неделю осознавать несовершенства и заблуждения современников, прикидывать,
как их можно преодолеть, мечтать о времени, когда это случится и как тогда
будет хорошо... И тем подниматься над людьми, которые размышляют о таких
предметах раз в месяц, а то и реже... Приятно будет и беседовать о таких
возвышающих душу проблемах и перспективах с близкими по взглядам
знакомыми, переживать благостное созвучие душ... Но жить в таком времени,
жить постоянно - слуга покорный!
Впереди над черными деревьями все шире разливалось молочно-серое
зарево. У профессора гулко забилось сердце: вот оно, вот!.. Он выбежал из
леса.
Перед ним развернулось в обе стороны полотно нагревающейся за день и
люминесцирующей от избытка энергии фотодороги. По ней с тонким пением
моторчиков пробегали освещенные снизу автоматические вагончики.
Дорога выходила из леса и уносилась в степь.
Она сияла, как река в лунную ночь.
Ило встретил восход солнца позже товарищей по Биоцентру. За ночь он
пролетел и проехал более тысячи километров на юго-запад - и еще чувствовал
в себе силы.
Подлетая к большому озеру, один край которого был обрамлен хвойным
лесом, а на другом среди пестрого от скоплений горных маков в траве - луга
высились в окружении коттеджей покатые стены буддийского монастыря (ныне
самого приметного и экзотического здания интерната), он издали услышал
щебечущий шум. Вблизи он понял его происхождение: здесь хозяйничала, пела,
ссорилась, играла в индейцев и во множество иных игр, загорала, училась
летать, лазать по деревьям, кувыркалась в траве, купалась и исполняла еще
тысячи важных дел детвора. Республика Малышовка. Воспитатели присматривали
за всеми с верхних этажей, иные парили над лугом и озером, возились с
детьми. Вид у них был довольно замороченный.
Ило ждали. Общий гомон прекратился, тысячи глаз смотрели, как он
спланирует и сядет на площадку у озера. Пока он снимал крылья, к нему
раньше воспитателей приблизился один - в выцветших, почти не выделяющихся
на загорелом теле шортах. Светло-рыжие волосы над крутым лбом и около шеи
слиплись в косички от неумеренного купанья, короткий нос слегка лупился,
губы были сложены властно. "Заводила",- подумал биолог.
Мальчишка остановился в трех шагах, заложил руки за спину, расставил
ноги, посмотрел снизу вверх, но будто и не снизу:
- Это ты, что ли, будешь нашим Дедом?
- Могу и вашим, а что? - Ило чувствовал себя неловко под пристальным
оценивающим взглядом.
- Назовись.
Ило назвался полным именем.
- О-о...- после короткой паузы, расшифровав все в уме, сказало дитя,-
ничего! Это нам подходит. А то присылают... какие в прошлом веке родились
и дальше Космосстроя не бывали! - Малыш протянул руку: - Эри 7. Пойдем, я
тебя познакомлю с нашими. У нас своя команда "орлов". "Орлы из
инкубатора", ничего, а? Только девчонок не возьмем, ладно?
Биолог осторожно пожал шершавую ладошку, отпустил.
- Это почему?
- Да ну, с ними одни хлопоты: хнычут, кокетничают, ябедничают. А то еще
это... влюбляются.
"Эге,- подумал Ило,- взрослые за значительные дела в мире взрослых
почтили меня званием учителя. Но похоже, что экзамен на учителя я держу
сейчас".
- Ну что ж,- раздумчиво сказал он,- может, и в самом деле не возьмем...
Но тогда и приверед не возьмем, согласен?
- Каких это? - насторожился Эри.
- Да таких, знаешь... которым все не так да не этак, не по ним: те
плачут, те влюбляются, те не рыжего цвета... В каком мире эти люди
собираются жить, ты не знаешь?
- Хм...- Мальчишка опустил голову, поковырял босой ногой землю, поднял
на Ило чудесные диковатые глаза.- Намек понят. Тебе, я гляжу, палец в рот
не клади!
- Хочешь попробовать? - Ило присел, хищно раскрыл рот.
Малыш со смехом спрятал руки за спину.
Через минуту они уже были друзьями. Эри за руку повел нового Деда к
"орлам из инкубатора".
...И впервые за прошедшие сутки незримая рука, стискивавшая все внутри
настолько, что не давала глубоко вздохнуть, расслабилась. Ило очень хотел
оказаться нужным Эри и другим детишкам; они-то уж, во всяком случае, были
ему необходимы.
Перевалы грядущего
КРУТОЙ ПОДЪЕМ
АСТР. Строго говоря, я не должен больше беспокоить тебя по тому делу,
Ил.
Состоялся Совет Космоцентра, на нем к твоему мнению обо мне
присовокупились и другие, тоже нелестные. И... словом, через три дня я
улетаю на Трассу, контролером роботов-гонщиков.
ИЛО. Что ж... надеюсь, ты не воспринял это как жизненное поражение? В
конце концов, мы ищем себя всю жизнь. Если на Трассе ты поймешь то, что не
понял в Солнечной...
АСТР. Да-да. Я тоже старый, Ило, не надо философских прописей. Тем
более, что если в отношении меня ты оказался во многом прав, то в деле о
пришельце Але - нет. Наш спор не окончен!
ИЛО. Спор?
АСТР. М-м... да, я опять не так сказал, извини. Не спор, не в твоей или
моей правоте здесь дело. Но ты понимаешь: проблема Берна-Дана не решена. И
пока она не решена, я себя отстраненным от нее не считаю. Сейчас мы дальше
от решения, чем были раньше. Я в курсе того, как повел себя Аль в
критической ситуации. Не буду высказывать чувства, они понятны. Но ты не
можешь оспорить теперь, что не пробудили вы в нем своими преобразованиями
высокое человеческое сознание, не пробудили! Ни для жизни, ни для
осознания в себе памяти Дана. А раз так, то и ты, Ил, отстраниться от
этого не вправе. Ты от всего отходишь, я знаю. Но это из долгов, которые
не погашаются даже смертью.
ИЛО. Что ты предлагаешь?
АСТР. Сейчас он блуждает, может попасть в опасную ситуацию, погибнуть.
Или - пусть тебя не шокирует такое предположение - одичать. Надо бы его
найти, ненавязчиво держать под контролем. Не пора ли пробуждать память в
нужном направлении? На месте тебе видней. Но... делай же что-нибудь,
делай! Если не ты, так кто?
ИЛО. Что ж, пожалуй, ты прав.
АСТР. Со своей стороны обещаю до отлета все, что смогу, чтобы
Космоцентр и далее держал эту проблему под контролем. Раз уж на тебя, как
выясняется, надежда слабовата. Уж не обессудь! Прощай.
ИРЦ. Соединяю Линкастра 69/124 и Арнолита 54/88. Земля, Таймыр,
испытательный отряд завода автоматического транспорта.
АСТР. Привет, Ари! О, парень, ты хорошо выглядишь, что значит работа на
свежем воздухе! Рыжий-красный, человек опасный, хе!
АРНО. Здравствуй.
АСТР. Ну, как вы там, как Ксена? Все лихачите?..
АРНО. ИРЦ, передавать только существенное!
ИРЦ. Принято.
АСТР. ИРЦ, как старший отменяю приказ Арнолита! Тысячу чертей и сто
пробоин в корпусе, я лучше знаю, что существенно, а что нет! Если я начал
разговор в маразматическом ключе, значит, так и надо, этим я преследую
определенную цель!.. Ну, народ, ну, люди: то им не скажи, так не сделай! К
черту, в космос, в тартарары, на Трассу - звезды все примут, роботы все
простят!
АРНО. Теперь покатайся по полу для успокоения.
АСТР. Что - помогает? Покажи как.
АРНО. Обойдешься. Так какую цель ты преследовал речью в маразматическом
ключе?
АСТР, А ту, что старых надо жалеть. И так мне достается со всех сторон.
Думал, может, Арно, мой выученик, меня пощадит.
АРНО. Ты много меня щадил?
АСТР. А ты не в порядке сделки - бескорыстно, от благородства души.
Знакомо тебе такое понятие: благородство - или передать по звукам? Буря...
Лес...
Аргон...
АРНО. Ух, Астр, ну... замечательное у тебя умение находить общий язык,
просто потрясающее! А разговаривать так со мной - куда как благородно, да?
АСТР. Да... да-да... Ну, прости. Я ведь потому, что не знаю, как
подступиться. А попытаться должен. И видимся в последний раз... Улетаю на
Трассу, знаешь?
АРНО. Нет. Не интересуюсь. Не переходи на жалостливый ключ,
подступайся, к чему наметил.
АСТР. Понимаешь, мы тут прикидывали, спорили... Все ваши в разгоне - из
Девятнадцатой. Трое канули в космос навсегда. Другие вернутся через годы.
А дело не терпит.
АРНО. Какое?
АСТР. Да с этим Альдобианом. Пришельцем. Берном с примесью Дана. Он
дурит и дуреет, информация может пропасть. Кстати, Ар, как Ксена отнеслась
к этой истории?
АРНО. Почему бы тебе не спросить это у нее самой?
АСТР. А... уже можно?
АРНО. И это узнай у нее самой.
АСТР. Хм, да... значит, вы до сих пор этих тем не касаетесь. Но как.
по-твоему, она знает?
АРНО. Кто в Солнечной об этом не знает!
АСТР. Понимаешь, она бы лучше всего... лучше всех вас смогла бы
пробудить в Але Дана. Ну, хоть на время считывания по новой методике
Биоцентра. А?
АРНО. И сама вернется в прежнее состояние?! Ну, знаешь... Ты видел,
какой мы ее привезли? Но ты не видел, какой мы ее сняли с Одиннадцатой.
Вот что, Ас:
улетай. Улетай на Трассу, выкинь это дело из головы. Ты напрасно раздул
проблему Дана, проблему Одиннадцатой. Никакой особой загадки там не было,
чрезвычайной информации в мозгу Дана нет. Комиссия все правильно
установила и решила. Улетай. Того, чего ты хочешь не будет.
АСТР. Я хочу - а ты?! Ведь это же твоя экспедиция, твоя! Выходит, и о
тебе все правильно?
АРНО. Выходит, да. Прощай!
Человек, из-за действий или решений которого погиб другой человек, если
доказано, что было возможно избежать этого, лишается права самостоятельной
работы навсегда.
КОДЕКС XXII века
"Космоцентр вызывает Арнолита!" "Арно, Ари, это тебя, скорей!" -
окликали товарищи. Это его, его!.. Какая буря надежд и разочарований
прошумела в душе за минуты! Надежд - потому что он, бывший командир
Девятнадцатой звездной, осужденный на пожизненную несамостоятельность,
вычеркнутый из списков, "сосланный" на Землю,- оказался вдруг нужен
космосу. И разочарований - когда понял, для чего нужен: в качестве
подсадной утки. Даже нет, это Ксена должна проявить себя в таком качестве,
а он - лишь воздействовать на нее.
Арно шагал по кромке берега, по гальке и песку, перемешавшимся с низкой
травой. Холодный полярный ветер гнал крупную волну с барашками пены.
Высоко в белесом небе тянулся в Сторону Новой Земли клин гусей. Порывы
ветра нарушали их строй; они подравнивались, негромко деловито гоготали -
будто обменивались впечатлениями. Он проводил клин глазами, подумал: как
живая природа корректирует наши представления о вечном. Были здесь, в
Северном океане, "вечные" льды - и нет. Была "вечная мерзлота", тундра -
тоже нету, хвойные и лиственные леса выросли на согретой, богатой влагой
почве. А весенний прилет птиц как был, так и остался.
Подумал об этом с усилием, хотел отвлечься. Не получилось, мысли
вернулись к диалогу с Астром. "Мой выученик"... уж прямо! Техника полетов
и манипуляций в невесомости в ранцевых скафандрах - азы, самая малость,
любой космосстроевец ныне сдает два таких зачета. А что, может, в том и
дело, что азы - все равно как учиться ходить? Ведь только после этого
возникает чувство принадлежности Вселенной, а не Земле. "Эх, лучше бы мне
это не чувствовать!"
...Именно Астр задал на следственной комиссии вопрос, решивший его
судьбу:
- Почему ты не разделил их? Зачем отправил на одну планету?
Это и была та самая доказанная возможность избежать - подлая штуковина,
которая всплывает, когда ничего уже не избежишь и не поправишь.
В скудных фактах, собранных на Одиннадцатой с немалым опозданием
("Альтаир"
как раз находился за Альтаиром и пока вышли из зоны радионеслышимости,
пока поняли, что сигналов нет потому, что их не посылают, пока он
долетел...), получалось, будто Дан разбился из-за того, что на
максимальной высоте вышли из повиновения биокрылья. А из повиновения они
вышли в богатой кислородом и углекислородом атмосфере планеты от
неоптимального сгорания в них АТМы, возникающего при этом "кислородного
опьянения" искусственных биомышц, их дрожания и судорог; это потом
подтвердили лабораторно.
Но главное было то, что Дан, получалось, погиб в результате собственной
неосторожности, легкомыслия, непростительного для астронавта-исследователя.
Объяснить это можно было, в свою очередь, только его ненормальным
психическим состоянием, которое проистекало от их с Ксеной взаимной
влюбленности друг в друга, из-за чего их пребывание на этой красивой
планете было скорее праздником любви и уединенности, чем работой. Такое
мелькнуло в первой и единственной их передаче с Одиннадцатой, а когда Арно
опустился туда, увидел закат и восход Альтаира - симфонии огней и красок,-
то понял (у Ксены ничего узнать уже было невозможно), что Дан, несомненно,
фигурял, залетал бог весть куда ради эффекта наслаждения видами. Такой
вывод подкрепляла и скудость собранного этими двоими материала о планете.
После этих показаний Арно комиссии и возник вопрос.
- Это... это было бы неправильно понято,- ответил он.
- Как? Кем?
- Всеми. И ими. Как использование командиром власти для удовлетворения
личных чувств.
- Каких именно?
- В подробности вдаваться не хочу.
- Иначе сказать, и ты был неравнодушен к Ксене?
- Можно сказать и так.
В решении было записано: проявил слабость, непредусмотрительность,
допустил ошибку, которая привела... все как полагается. И теперь ему
закрыт путь даже на Космосстрой. Даже рядовым монтажником. Даже сцепщиком
контейнеров. Потому что в космосе любая работа самостоятельна и
ответственна.
Что ж, все правильно. Он и сам ставил бы такие вопросы, сам
проголосовал бы за такое решение. Люди могут не заметить чью-то ошибку,
могут не придать ей значения, могут простить - космос все заметит и ничего
не простит.
И все-таки... все было так, да не так. Здесь, дома, в залах и коридорах
лунного Космоцентра, все выглядело как-то проще, ординарней. Происшествие
было одним из многих, да и сама экспедиция тоже: заурядная (в той мере, в
какой могут быть заурядны звездные перелеты) Девятнадцатая в так
называемом тысячелетнем плане исследования ближне-звездного пространства,
сферы вокруг Солнца радиусом пять парсеков. Шестьдесят звездных объектов,
расписанные - с учетом сдвоенных и строенных - на 44 радиальные
экспедиции. Теперь, после открытия Трассы, подумал Арно, с этим планом
закруглятся до конца столетия.
И звезда Альтаир в созвездии Орла была среди всех объектов далеко не
самым интересным; не сравнить ее с давшими богатый материал для понимания
природы тяготения двойниками Сириус А и Сириус В, Крюгер-60 А и Б, с
изменившей представления о метрике Вселенной быстролетящей звездой
Барнарда или с тем же Тризвездием Омега-Эридана, породившим антивещество.
Непеременная, со сплошным спектром - яркий ориентир, к которому надо
долететь и поглядеть, что там. Только и есть двенадцатитысячеградусный
накал, светит ярче десятка солнц. Даже о существовании планет около нее
знали давно, с первых наблюдений во внеземные телескопы.
Что и говорить, было достаточно причин, чтобы в ретроспективном взгляде
с Земли все стушевалось, смазалось в дымке ординарности, казалось сводимым
к проверенным жизнью силлогизмам простым следствиям из простых причин.
Даже то, что Дан и Ксена были самыми молодыми, а следовательно, и самыми
эмоционально нестойкими членами экспедиции, работало на версию. И то, что
он, командир экспедиции, был неравнодушен к биологу-математику-связисту
Алимоксене... Неравнодушен-влюблен! А было не так просто.
...Все мужчины и женщины "Альтаира" были неравнодушны к этим двоим.
Может быть, мужчины более к Ксене, женщины - к Дану, но в целом именно к
ним двоим, к раскрывающемуся на глазах прекрасному цветку их любви. Было в
этом неравнодушии куда более благодарности, чем влюбленности. И...
человеческого самоутверждения.
Все дело было в космосе. В Великой Щели, темном овраге, разделяющем две
обильные звездами ветви Млечного Пути по ту сторону галактического ядра;
она была почти по курсу, в созвездии Стрельца - прекрасное зрелище, от
которого стыла душа. Расстояние в 6 световых лет до звезды они одолели за
18 календарных лет, за три релятивистских (внутренних) года, за год
биологического (личного) времени; пробуждались для работы после долгих
анабиотических пауз. За это время Альтаир превратился из белой точки в
ярчайший диск, изменились Орел и Стрелец, все рисунки из ярких звезд, а
Великая Щель и ее звездные берега-хребты были все такие же! Букашка ползла
в сторону горы, одолела "агромаднейшее" в букашкиных масштабах расстояние
от кочки до кочки, а гора на горизонте какой была, такой и осталась.
"Мир - театр, люди - актеры". Не слишком просторна была сцена - дальний
космос, слишком хорошо просматриваема и освещена, чтобы и на ней ломать
привычную человеческую комедию.
. Да, дело было в космосе: в холодной беспощадности пустоты на парсеки
вокруг, в огненной беспощадности Альтаира, к которому защищенный
нейтридной броней звездолет приблизился только на 80 миллионов километров,
в неощутимой губительности потоков космических лучей. И здесь, в условиях
спокойно отрицающих все земное и человеческое, затерялся, летел, жил их
мирок - частица земного и человеческого. Они работали, наблюдали,
общались, отдыхали, даже веселились - но в душе каждого неслышно звенела
туго натянутая струна.
И вот здесь... нет, это невозможно объяснить. Это нужно пережить:
видеть, например, как бегали в оранжерею глядеть на всходы огуречных семян
- и потрясающей новостью было, что на первом ростке разделились
семядольки. И любовь Ксены и Дана была таким человеческим ростком: в ней -
в отличие от рациональных, продуманно-сдержанных отношений всех прочих
между собой - было что-то иррационально простое, первичное. И вырвать
росток, потеснить различными "мерами" их любовь значило - даже при полном
успехе экспедиции - отступить перед космосом в чем-то важном, может быть,
в самом главном. "Ведь в конечном счете,- додумал сейчас Арно,- в космос
летят не только для измерения параллаксов, параметров орбит, плотностей
корпускулярных потоков.
Летят для познания жизни во всей ее полноте".
"А почему ты не сказал все это на комиссии?" - спросил он себя. Потому
что странно было бы объяснять товарищам-астронавтам про Великую Щель и
беспощадность космоса. Все они переживали подобное; в иных экспедициях
возникали и ситуации типа "любовь А к Б", а возможно, и лирические
треугольники или иные фигуры - только что дело не дошло до трагедии и не
стало предметом расследования... И еще потому, что раньше лишь чувствовал
то, что теперь ясно понял. Впрочем, он и сейчас еще не все додумал,
слишком трудный предмет "Любовь и космос", к нему не готовили в Академии
астронавтики, по нему не делились опытом звездные ветераны.
Любовь и космос... Отправлялись в полеты мужчины и женщины, отобранные
среди сотен тысяч по принципу предельной гармоничности развития (малой
частью ее было владение многими специальностями) ума, духа и тела, с
исключительным зарядом жизненной энергии. Естественным следствием этого
была повышенная привлекательность.
Любовь и космос... Неспроста полет гусей навеял Арно мысль о вечном.
Что мы знаем о мощи живого, о значении явлений в живом во времени, в
истории Вселенной? Может быть, любовь существовала, когда еще не было
звезд?
Любовь и космос... Правил для взаимоотношений не было, кроме одного:
исключается все, что ослабляет душевно или телесно.
Может, этим была ущербна любовь Дана и Ксены? Это он просмотрел? Нет,
не просмотрел: не было ослабления. Не манкировали они делами,
обязанностями, товарищами, все исполняли на высшем астронавтическом
уровне; отношения со всеми были корректно-теплые. Правда, был налет.
Привкус... И скафандр Дан надевал будто не для выхода в космос, а для нее
(а Ксена - для него) и проводил часы в рубке или в обсерватории как бы не
для расчета орбит, не для точных измерений, а во имя любимой. И она
проверяла действия корпускулярного излучения Альтаира на грибки, бактерии,
вирусы, просиживала вечера за пультом вычислительного автомата тоже как бы
не для познания, а для Дана, от избытка любви к нему. Товарищей по
экипажу, да и Арно, это развлекало, иногда - очень редко - раздражало; но
их самих он не мог упрекнуть ни в чем.
"Ненормальное психическое состояние", - вспомнил он фразу из вердикта
комиссии, усмехнулся. При виде Дана, там, у Альтаира, ему не раз приходило
в голову: не есть ли наиболее нормальным состояние именно его - глубоко и
уверенно любящего человека, - а не прочих, благоразумно сдерживающихся?
Эти двое жили будто в более обширном мире: он включал в себя реальность
как часть.
И эта Одиннадцатая планета, самая благополучная из всех... Кто знает,
где тебя ждет смерть! Разве сравнишь ее с тремя ближними - расплавленными
каплями, окутанными тысячеградусной галогенной атмосферой. Или с двумя
следующими - мирами мрачного хаоса, извержений, сотрясений хлипкой коры.
Или с Шестой, юпитероподобной, с затягивающими газовыми воронками; в одной
бесследно пропал Обри, планетолог - ив его смерти никто не упрекнул
командира по возвращении. Строго говоря, и Дана следовало направить на
первую шестерку планет, а Ксену, биолога, на Одиннадцатую с ее кислородной
атмосферой. Но не одну, разумеется. А с кем? Вот то-то: с кем?.. Арно
долго размышлял, прежде чем объявил состав групп и график работ. И не было
в этом решении слабости, не было! Поступить иначе - значило больше создать
проблем, чем разрешить.
"Стоп!" Арно остановился, огляделся. По-прежнему низкий берег, волны,
ветер.
Белые скаты ангаров-цехов еле виднелись за лесом. Отмахал по кромке
километров пять, думая успокоиться. А вышло наоборот, растравил душу,
вспоминая, доказывая себе, что прав.
Был бы прав - если бы не погиб Дан, не тронулась рассудком Ксена, если
бы Одиннадцатая не осталась "белым пятном". Ведь что-то там все же
стряслось - вопреки его прогнозам. Не получается ли, что он теперь
подбирает доводы для самооправдания?
- Настолько ли ты уверен в своей правоте, что - доводись снова решать -
решил бы так же?
- Нет, не настолько. Слишком велика потеря. И слишком жестоко наказание.
Он повернул обратно.
Она ждала Арно на разъездном дворе обучаемых автовагончиков.
Она встречала здесь, на севере, третью весну. В этом месте, на
комбинате управляющих кристаллоблоков, люди не заживались. Освоят
интересные тонкие операции, вроде образования кристаллических
затравок-"генов", поработают на регулировке блоков персептронной памяти,
где от операторов требуется художественный вкус и точный расчет, потом
передают свой опыт новеньким - и дальше в путь. Все-таки север, места хоть
и обжитые, но ветреные, неласковые; вся экзотика их сводится к
многосуточным летним дням да таким же ночам зимой.
И еще - здесь мало творческой работы. Технология изготовления
кристаллоблоков давно отлажена, автоматизирована, спрятана под колпаки и в