Сайер Ги. Последний солдат Третьего рейха

   – Они нас убьют, убьют. Нас всех прикончат!
   – Вставай! – рявкнул фельдфебель. – Вернись на пост, или я сам прикончу тебя!
   Он с силой поднял Линдберга на ноги, но тот с рыданием опять сполз на землю.
   – Подлец! – крикнул Гальс. – Ну и черт с тобой, подыхай! Я и без тебя обойдусь.
   Крики русских раздавались вполне отчетливо, вновь прозвучало мощнейшее «Ура!».
   «Мама, – подумал я. – Мамочка!»
   – Ура! Ура, победа, – передразнил русских ветеран. – Только подойдите!..
   Масса солдат была от нас всего в ста метрах. Тут до нас донесся рев двигателей. В утреннем небе показалось три самолета.
   – Бомбардировщики! – закричал судетец. Но мы и без него их заметили.
   Мы оторвали взгляд от орды русских. Самолеты, не снижая скорости, спускались на солдат.
   – «Мессершмиты»! – крикнул фельдфебель. – Вот это да!
   – Ура! – закричали мы. – Да здравствует люфтваффе!
   Три самолета парили над русской армией и поливали ее смертоносным огнем. Обстрел с неба послужил сигналом нашим пушкам, скрытым в лесу: они тоже открыли огонь по противнику. Застрочили и уцелевшие во время бомбежки пулеметы. Самолеты летели прямо над головами наступающих и вдохнули в наших солдат волю к победе. Через мои руки бежала лента пулемета. Одна закончилась, и мы заправили вторую. Открыли огонь и крупнокалиберные орудия вермахта. Они нанесли по большевикам, шедшим в атаку, как во времена Наполеона, смертельный удар.
   Но русские солдаты продолжали двигаться. Но теперь смерть нас больше не пугала. Я не отрывал взора от раскалившегося дула пулемета, который удерживал ветеран.
   – Приготовить гранаты! – приказал фельдфебель, стрелявший из «люгера» с левого плеча.
   – Бесполезно! – еще громче крикнул ветеран. – У нас не хватит боезапаса. Нам их не остановить. Фельдфебель, отдавайте приказ об отступлении, пока еще не слишком поздно.
   Мы переводили взгляд с фельдфебеля на ветерана. Все громче и громче становились крики русских:
   – Ура!
   Они стреляли с бедра, прямо на бегу. Вокруг засвистели пули.
   – Ты спятил, – упирался фельдфебель. – Отсюда не уйдешь. В любую минуту появятся наши войска. Так что, ради бога, стреляйте, не останавливайтесь.
   Ветеран зарядил последний магазин.
   – Сам ты спятил. «В любую минуту»… Да пошел ты к черту! Сиди здесь! Помирай, если хочешь!
   – Вернитесь! – заорал фельдфебель.
   Ветеран выбрался из окопа и, пригнувшись как можно ниже, со всех ног бросился в лес. Не останавливаясь, он крикнул:
   – За мной!
   Мы в спешке похватали оружие.
   – Бежим! – закричал судетец.
   И весь взвод побежал за ним. От страха мы обезумели. Сломя голову, задыхаясь, неслись к зарослям. Вокруг свистели русские пули. Как ни странно, мы бежали все семеро: фельдфебель, не прекращая выкрикивать ругательства, оказался рядом с нами:
   – Подонки! Отстреливайтесь! Вы же погибнете! Лучше умереть в бою!
   Но мы не останавливались.
   – Стоять! – орал фельдфебель. – Стойте, «свиньи! Мы поравнялись с ветераном, который остановился перевести дух у покореженного дерева.
   – Ах ты, ублюдок! – не унимался фельдфебель. – Ну, я о тебе доложу!
   – Плевать, – рассмеялся ему в лицо ветеран. – Лучше штрафбат, чем русский штык.
   Мы снова бросились бежать. Принялись карабкаться на горку. Снарядами вырвало с корнем все деревья.
   – Быстрей! – заорал ветеран, услышав, как вокруг свистят русские пули. – Скорей, фельдфебель, чего застрял! – прокричал он нашему командиру. – Вот увидишь, как только доберемся до своих, мы дадим русским понюхать пороху…
   Ветеран не успел закончить. Фельдфебель вскрикнул и замер, комично взмахнув руками, затем покатился с горки вниз и остался лежать на земле.
   – Придурок, – выругался ветеран. – Говорил же ему, нечего мешкать.
   Наш отряд, уже во второй раз лишившись командира, продолжал продираться через заросли, сгибаясь под тяжестью оружия.
   – Сделаем привал, – предложил я. – Я еле дышу.
   Гальс опустился на землю. За нами слышался грохот орудий и свист немецких снарядов, выпущенных в сторону противника.
   – Этим ивана не остановить! – проговорил ветеран. – Неужто они не понимают! Ребята, не останавливайтесь. Сейчас не время расслабляться.
   – Слава богу, вы были с нами, – поблагодарил ветерана Гальс. – А то бы нам конец.
   – Это уж точно. Ну, хватит, отдохнули – и в путь.
   Мы опять побежали, хотя от усталости я перестал что-либо соображать. К нам присоседились еще три пехотинца.
   – Ну, вы нас и напугали, – сказал один. – Мы уж решили, что вы большевики.
   Мы подошли к небольшой прогалине. Здесь находился разбомбленный полевой склад, в который вчера попал русский снаряд. Меж ветвей упавшего дерева лежал почерневший труп. Неожиданно нас окружила целая рота солдат, готовых броситься в атаку. Навстречу вышел высокий лейтенант.
   – Где фельдфебель? – спросил он, не тратя времени на церемонии.
   – Погиб, – отвечал ветеран, вытянувшись по стойке «смирно».
   – Проклятье! Откуда вы? Какая рота?
   – Восьмой взвод пятой роты: войска перехвата дивизии «Великая Германия», господин лейтенант.
   – Двадцать первый взвод, третья рота, – отрекомендовались трое солдат, которые только что влились в наши ряды. – Мы единственные, кто остался в живых.
   Офицер взглянул на нас, но смолчал. Слышался грохот орудий и крики сибиряков.
   – Где неприятель? – спросил лейтенант.
   – Перед вами, господин лейтенант, повсюду в долине, их там тысячи.
   – Продолжайте отступление. Мы не относимся к «Великой Германии». Когда встретите один из своих полков, присоединитесь к нему.
   Приказ повторять не было нужды. Мы вернулись в пролесок, а офицер подошел к солдатам и отдал им какой-то приказ. Таким образом мы миновали множество подразделений, готовых к атаке. Наконец мы прибыли в деревню, в которой незадолго до этого устраивали оборонительный пост. Здесь мы и остановились: в деревне находился отряд из нашей дивизии, но о пятой роте никто и знать не знал. Сначала офицер, а затем солдаты забросали нас кучей вопросов. Но зато и позволили передохнуть под крышей, и даже принесли попить. Повсюду кипела работа: солдаты сооружали оборонительные укрепления и занимались маскировкой. К полудню вновь открыла огонь русская артиллерия. Мы бросились в уже знакомый подвал. Там, невзирая на взрывы, от которых тряслась земля, пел и танцевал толстяк – ветеран «Великой Германии». Присутствующие не обращали на него ни малейшего внимания.
   – Очумел, что ли? – Гальс остановился в недоумении.
   – Он уже тут бесился, когда мы пришли, – объяснил кто-то.
   Вскоре мы перестали смотреть на сумасшедшего толстяка. Теперь он исполнял французский канкан.
   – Это уж слишком, – пробурчал Гальс. Но спятивший солдат лишь взмахивал руками. К вечеру навстречу русским выехали пять-шесть танков, позади них шло несколько рот гренадер. Издалека доносились звуки боя, которые не утихали уже час. Затем гренадеры вернулись, за ними двигались солдаты дезорганизованных частей. Деревья окрасились вспышками пламени. Вокруг со свистом пролетали пули. Отступающие тащили за собой раненых товарищей.
   Мы поняли, что вскоре снова окажемся на линии фронта. Боевые действия приближались: еще громче становились разрывы. От их грохота нас снова охватил ужас. Контратаки полков, мимо расположения которых мы проходили, захлебнулись в бескрайней русской массе, не боявшейся потерь.
   Наша деревня превратилась в важный стратегический пункт: здесь было полным-полно пулеметов, минометов и даже противотанковых орудий. Именно этому мы и были обязаны тем, что пришлось пережить в следующие полтора суток. На расстоянии шестидесяти метров были укрыты два пулемета, у которых стояли Гальс и ветеран. Справа от нас, под прикрытием развалин, поставили миномет, приготовленный к бою. У остальных солдат были винтовки, пулеметы, гранатометы; все они скрывались за развалинами пяти или шести изб, за дровами или за изгородями. Немного поодаль, за низкой стеной поставили солдат из отступавших частей. Их перегруппировали и заставили копать новые траншеи. Слева, за домом, который уцелел, располагался взвод минометчиков, который также пополнился дезорганизованными отрядами пехотинцев. Немного позади над дорогой, проходившей через деревню, стояло пятидесятимиллиметровое противотанковое орудие, защищенное чем-то вроде бункера. Его дуло было нацелено на сады. За ним, чуть пониже, рядом с трактором, остановились грузовики радиосвязи.
   Из убежища в подвале непрерывно сыпались приказы. Офицеры спешно производили перегруппировку отступивших солдат, создавали из них отряды особого назначения. Таким образом расширялась линия обороны поселка, где, очевидно, располагался командный пост. Случайные пули вынуждали то один, то другой отряд бросаться на землю. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что пришлось нам испытать вчера: сейчас нам казалось, что мы находимся на отдыхе. Лишь вдалеке, на расстоянии двух километров, не прекращались схватки между последними отрядами отступающих немецких войск и русской армией.
   Ветеран, который вслушивался в доносившийся спереди и сзади гул, кивнул.
   – Похоже, – повторял он, – им взбрело в голову устроить еще одну «линию Зигфрида». Неужели эти дураки всерьез думают, что так удастся остановить русских? Вы, поп, – обратился он к священнику, – может, помолитесь Господу, чтобы Он послал молнию. Она как нельзя кстати: от артиллерии толку мало.
   Раздался всеобщий смех. Засмеялся и священник: он своими глазами видел, как без малейших угрызений совести рвут друг друга на куски Божьи твари, и теперь уже не так был уверен в том, что проповедовал.
   В убежище заглянул фельдфебель:
   – Это что еще за сборище?
   – Отряд перехвата номер восемь, пятая рота, фельдфебель, – отрапортовал ветеран, имея в виду шестерых солдат. – Остальные напросились в гости.
   – Ладно, – смилостивился фельдфебель – Оставайтесь на месте. Посторонние пусть идут на свои позиции. У нас полно пустых окопов.
   Чужаки, ворча, стали подниматься.
   – Фельдфебель, – обратился к нему ветеран – Оставьте нам кой-какой резерв на случай, если погибнет кто-нибудь из наших нам же нужно удержать позиции.
   – Так и быть.
   Фельдфебель еще не успел принять решение, как перед ним возник сумасшедший толстяк:
   – Под Москвой я служил пулеметчиком, господин фельдфебель.
   – Отлично: тогда вы и тот парень остаетесь здесь. Остальные – за мной.
   Так в нашем отряде оказался толстяк, которого мы прозвали «Французский Канкан», и тощий унылого вида солдат.
   – Примите мои извинения, – обратился к нам Канкан. – Надеюсь, вы не очень сердитесь, что я к вам навязался. Все дело в том, что не так-то просто вырыть окоп, в котором я помещусь.
   Канкан ни на секунду не закрывал рот. Он болтал первое, что взбредет в голову. Лишь разрывы заставляли его умолкнуть, но, как только опасность оставалась позади, он снова начинал блистать красноречием.
   – Можешь быть спокоен: места в земле тебе хватит, – без улыбки произнес ветеран. – Несколько глыб на твоем пузе, раздувшемся от пива, – и хватит с тебя.
   – Я не слишком люблю пиво, – озадаченно сообщил Французский Канкан. Его прервал Гальс.
   – Снаружи как в аду, – сказал он. – Глядите: вон возвращаются два наших танка.
   – Наши, держи карман шире, – усмехнулся ветеран. – Это «Т-34». Надеюсь, парни из противотанковой бригады их заметили.
   Мы вперились глазами в чудищ, которые двигались прямо на нас.
   – Остается уповать на Бога, – сказал Гальс. – Мы с нашими пулеметами тут бессильны.
   Но он все же открыл огонь из крупнокалиберного пулемета. На танки словно посыпался град камней. На орудийных башнях показались всполохи, но других повреждений не было заметно. Пушки танков вращались, как хоботы. Взрывом нас бросило на пол. Над нами просвистел русский снаряд. Он взорвался где-то за деревней. Танки замедлили ход. Один из них начал разворачиваться. Наш миномет стал непрерывно палить по танкам. Те дали задний ход. По левой стене здания ударил еще один русский снаряд. Подвал ходил ходуном.
   Последовало еще несколько взрывов, но мы больше не отваживались высовываться наружу. Затем послышался победный крик, и мы увидели, как в один из танков попал снаряд противотанковых орудий. Танк медленно отступал, выписывая одной гусеницей зигзаги. Он врезался в другой танк, который зашатался от удара, и подставил фланг нашему миномету. Через несколько минут, окутанный густым облаком дыма, он ушел, вместе с ним отступил и другой танк. Из первого валил черный дым. Было ясно, что ему не удастся уйти далеко. Мы услыхали победные крики немцев.
   – Видали! – воскликнул ветеран. – Вот как можно обратить ивана в бегство.
   Все мы, кроме тощего темноволосого парня, засмеялись.
   – Ты что такой мрачный? – спросил его Гальс.
   – Я болен, – ответил тот.
   – Хочешь сказать, до смерти перепуган, – произнес судетец. – Но мы все боимся.
   – Естественно, я боюсь, но к тому же я еще болен. Во время испражнения у меня течет кровь.
   – Так тебе надо в госпиталь, – заметил ветеран.
   – Я пытался туда попасть, да вот майор мне не верит. Он же не видит, что со мной.
   – Да уж. Вот если б у тебя оторвало руку или череп пробило, было бы легче.
   – Попытайся уснуть, – сказал ветеран. – Пока мы и без тебя обойдемся.
   В деревню прибыла полевая кухня. Тем, кому хватило смелости выйти наружу, наполнили котелок. Одно то, что нас кормят, вернуло нам уверенности: все-таки мы не совсем оторваны от мира. Но с наступлением ночи вернулся и наш страх.
   Бой возобновился с новой силой. Теснимые русскими силами, отступали остатки немецкой армии. Русские успели появиться еще до того, как отошли последние наши пехотинцы. Повсюду на фоне садов виднелись группы наступающих. Они с криками бежали к нам, но их голоса утопали в грохоте орудий. Началась кровавая резня.
   Воздух в подвале наполнился дымом двух пулеметов. Дышать стало совсем невозможно. От стрельбы противотанковых орудий, раскалившихся до предела, в потолке появлялись все новые трещины. Штукатурка дождем сыпалась нам на голову.
   – Будем стрелять по очереди, – прокричал Гальсу ветеран. – Иначе пулеметы расплавятся.
   Лицо Линдберга стало серее шинели. Он заткнул уши грязью, чтобы ничего не слышать. Через мои израненные пальцы шла уже пятая пулеметная лента. Пулемет раскалился, но ветеран продолжал стрелять.
   Пулемет Гальса снесло гранатой. Ветеран же продолжал стрелять, сея смерть в рядах русских, которые наступали устрашающим дефиле. Несмотря на отчаянные попытки неприятеля совершить прорыв, под огнем немецких минометов и пулеметов гибли тысячи русских солдат. Что происходило за пределами нашего поля зрения, мы понятия не имели. Прямо же перед нами враг нес ужасные потери.
   Через трещину в стене к нам влетело несколько осколков шрапнели. Каким-то чудом все остались целы.
   Затем раздался мощнейший грохот. Вражеские солдаты бросились на землю. В темноте живых и мертвых осветили сотни вспышек. И тут раздался крик.
   – Наша артиллерия!
   – Слава богу, – сказал ветеран. – А я уже потерял всякую надежду. Что ж, ребятки, на этот раз мы выстояли. Иваны не пройдут.
   Части вермахта произвели перегруппировку и обрушили на противника смертоносный огонь. На наших лицах проглянула надежда.
   – Вот это по-нашему! – орал Канкан – Глядите, что творится с русскими. Так им и надо. Браво!
   Перед нами взлетала в воздух земля. Линдберг, обезумев от радости, во всю глотку орал: «Зиг хайль!» Как и мы накануне, русские не смогли устоять перед орудийным обстрелом.
   Орудия перенесли огонь на дальние позиции русских Повсюду раздавались предсмертные вопли. Мы решили, что деревня спасена.
   – Выпьем, – предложил ветеран, – нам есть что отметить. Не видал такой резни с тех пор, как попал в Россию. Теперь вздохнем легче. Ты, – взглянул он на Линдберга. Тот с неохотой выбрался из своего угла. – Вместо того чтобы распускать нюни, иди принеси нам выпить.
   Было ясно, что Линдберг окончательно потерял рассудок Он то смеялся, то рыдал.
   – Вперед. – Гальсу осточертел Линдберг. – Бегом принеси нам выпить. – Он пнул его под зад.
   Линдберг, схватившись за голову, пришел в себя.
   – Но где я разыщу выпивку? – спрашивал он.
   – Это уж твое дело. У радистов всегда что-нибудь припрятано. Или еще где. Только не вздумай возвращаться с пустыми руками.
   Снаружи наши солдаты также праздновали отступление многотысячной армии Иванов. И у нас в подвале стало весело. Канкан снова пустился в пляс, а мы последовали его примеру.
   – А я уж решил, что нам конец. Слава богу, артиллеристы нас спасли.
   – «Слава богу», это уж точно, – засмеялся гренадер, который был с нами три дня.
   Из наших покрасневших глаз по лицам, черным от сажи, струились слезы радости и облегчения. Мы теперь все верили ветерану. Тем утром он нас спас. Теперь он празднует, значит, и мы можем последовать его примеру. Он знает, чего ожидать от русских, сколько боев пришлось ему пройти! Но на этот раз ветеран ошибся. Ряды русских становились все плотнее. Это были уже не те дивизии, которые мы без труда изгнали из Польши и тысячи километров гнали по России. Снаружи, вдалеке от подвала, деревни и окружавших ее траншей, от тысяч трупов мужиков и горящих лесов, попирая ногами убитых немцев и своих, вступало в бой новое русское войско. Теперь оно было, как никогда прежде, мощным. В распоряжении русских солдат оказались сотни, тысячи орудий. Вскоре наш смех умолкнет; его сменят победные крики русских.
   Пять пар испуганных глаз смотрели на сад, освещаемый тысячами огней. Советские войска вот уже три дня пытались прорвать немецкую оборону, и уже три дня мы отчаянно отбивали русское наступление. В перерывах между атаками русские стреляли по пехоте и артиллерии из мощнейших орудий. Наша артиллерия, как могла, палила по противнику. Уже пять часов прошло с тех пор, как умолк наш смех: в наши позиции неумолимо врезались сталинские отряды. Те, кому, как нам, повезло найти хорошее убежище, в беспорядке расстреливали остатки боезапаса В потолке у нас образовались пробоиьы, через них, как через трубу, выходил дым. У пулемета Гальса сменил долговязый парень, страдавший о г дизешерии. Пуля или осколок шрапнели задели Гальса. Он тежал рядом с тремя умирающими, которых принесли нам в укрытие, чтобы дать им умереть спокойно. Пулемет Гальса сделал последние выстрелы и замолчал остался стрелять лишь ветеран, едва державшийся на ногах Ему помогали Канкан, судетец и я.
   Когда русские ракеты «катюши» накрыли траншею с минометами, нас охватило отчаяние. Последний миномет убрали, а противотанковые орудия уже давно молчали. Лишь несколько пулеметов и пехотинцы не давали вопящей толпе захватить деревню. В любой момент нас могли окружить и смять.
   – Видно, пришло время умирать, – молвил ветеран. – Паршиво, да что делать.
   Временами меж вспышек мы различали стук пулеметов, продолжавших героическое сопротивление.
   Русские не отступали. Как только рассвело, они пустили в ход танки. Погибли те, кто еще оборонялся. Снарядом уничтожило наше укрытие. Мы бросились на пол. Наши крики слились со стонами пулеметчиков и грохотом русских танков, втаптывавших в землю останки двух пулеметчиков.
   Целую минуту Гальс не мог оторвать взора от представившегося ему зрелища. Он единственный хорошо видел, что произошло. Позже он рассказал нам, что танки еще долго утрамбовывали землю, смешивая почву и человеческие останки. Танкисты же кричали:
   – Гитлер капут!
   Нам удалось отступить минут за десять до того, как подошли русские войска. Сомнений не было: армия бросила нас на произвол судьбы. Одному Богу известно, как мы пробрались сквозь горы мертвецов, вспышки, хаос. Голова разламывалась от грохота снарядов, одна мысль о тишине казалась невообразимой. За мной плелся Гальс. Его руки были испачканы кровью, сочившейся из раны на шее. Линдберг молчал. Он шел впереди. Ветеран двигался сзади; он последними словами ругал войну, наших артиллеристов и русских. Бок о бок со мною шагал толстяк; он непрерывно бурчал что-то себе под нос. Шум боя усилился, а солнце поднялось еще выше. Мы бросились бежать.
   – Сайер, нам конец! – задыхаясь, прокричал мне Гальс. – Бежать бесполезно.
   Голова раскалывалась от грохота снарядов. Вдруг Канкан истошно закричал. Я повернул голову и невидящими глазами посмотрел на него. Мне показалось, что я сплю: я взглянул на него, не испытывая ни малейших ощущений и продолжая еле-еле передвигать ноги.
   – Не дай мне упасть, – умолял Канкан. Он обхватил живот руками, как будто держал что-то. Вонь была страшная, как от требухи на скотобойне.
   – Держись! – крикнул я, сам не понимая что. Канкан снова вскрикнул и согнулся вдвое.
   – Ну же, – зычно произнес судетец. – Мы бессильны ему помочь.
   Мы продолжали бегство, но напоминали, скорее всего, каких-то лунатиков. Сзади донесся звук двигателя. Мы обернулись, ожидая новой опасности. К нам приближалось что-то темное. Фары не горели. Собравшись с последними силами, мы пустились наутек. Полугусеничная машина, поравнявшись с нами, озарялась вспышками взрывов.
   – Забирайтесь, ребята, – предложили нам братскую помощь.
   Мы, спотыкаясь, засеменили к грузовику. Оказалось, что именно он стоял перед нашим убежищем в деревне. Трем солдатам удалось завести его. Мы взгромоздились на узкую площадку, часть которой занимало тяжелое орудие, снятое с позиции. Двигатель зачихал, и мы покатили по полю. Раньше здесь стояло много орудий. Теперь остались лишь пустые ящики из-под боеприпасов. Солдаты махали нам руками.
   – Спасайтесь! – крикнул им наш водитель. – Иван уже рядом.
   Один из артиллерийских тракторов, видно, ослепил нашего шофера. Так или иначе, мы въехали в глубокую воронку. Всех, кто был в машине, выбросило наружу. Я лежал у переднего колеса грузовика и стонал от боли в плече.
   – Какого черта! – выругался кто-то. – Что же ты наделал!
   – Да пошел ты! – рыкнул в ответ шофер. – Кажется, я сломал колено.
   Я поднялся на ноги. Левая рука онемела.
   – У тебя все лицо в крови, – сказал, взглянув на меня, судетец.
   – Но болит только плечо.
   На земле лежало распростертое тело Гальса. Он и так был ранен, а тут его еще и отбросило на большое расстояние. Может, он потерял сознание, а может, умер.
   Я потряс его, произнес имя. Его рука поднялась к шее. Слава богу, жив! Попытка вытащить машину из ямы оказалась безуспешной. Колеса лишь бессильно крутились на холостом ходу. Пришлось нам пешком добираться до следующей артиллерийской позиции, где собирали свой хлам солдаты. Вместе с ним они погрузили в машину и нас. Мы снова отправились в путь.
   Вдали алел горизонт.
   – Выбрались из этого ада? – обратился один из артиллеристов к ветерану. Тот не ответил: его сморил глубокий сон, в котором не так чувствовалась боль. Прошло несколько минут, и почти все наши спутники погрузились в сон, несмотря на тряску. Лишь мы с Гальсом едва дремали. От жуткой боли в плече я не мог пошевелиться. Надо мной склонилась чья-то фигура. Мое лицо было в крови: осколками ветрового стекла меня всего изранило так, что казалось, кровь сочится из глубокой раны.
   – Парню конец, – произнесла фигура.
   – Скажешь еще! – крикнул я.
   Чуть позже нам оказали первую помощь. От каждого толчка боль в плече становилась невыносимой. В животе все переворачивалось. Меня тошнило. Два солдата провели меня в дом. Здесь на полу расположились раненые. Вместе со мной приковылял и Гальс. У него была окровавлена шея. Хромая на одну ногу, появился водитель.
   – Тебе совсем паршиво? – спросил Гальс. – Сайер, ты же ведь не собираешься помирать, правда? Его слова заглушили стоны раненых.
   – Я хочу домой, – произнес я, сдерживая рвоту.
   – Я тоже, – отвечал Гальс. Он перевернулся на спину и заснул.
   Чуть позже нас разбудили санитары, пришедшие отсортировать мертвых от раненых. Холодные пальцы приоткрыли мне веки. Кто-то полез пальцами в глаза.
   – Тихо, парень, – произнес санитар. – Где болит?
   – Плечо. Не могу пошевелить рукой. Санитар расстегнул лямки. Я взвыл от боли.
   – Видимых повреждений нет, господин майор, – сообщил он высокому мужчине в фуражке.
   – Ас головой что?
   – Все в порядке, – ответил санитар. – Лицо в крови, вот и все. У него что-то с плечом.
   Санитар пошевелил моей рукой, я снова вскрикнул от боли. Майор кивнул. Санитар прицепил ко мне записку, затем проделал то же с Гальсом и водителем. Его он повел в госпиталь, заполненный до отказа. Мы с Гальсом остались лежать на полу. К полудню появились еще два санитара. Они занялись теми, кого оставили ждать. С их помощью я поднялся.
   – Ничего, – выговорил я. – Я могу идти. Болит только плечо.
   Санитары собрали всех, кто мог передвигать ноги, и направили в госпиталь.
   – Всем раздеться! – едва мы открыли дверь, рявкнул фельдфебель.
   Раздеваясь, от жуткой боли я чуть не упал в обморок. Мне помогли два солдата. Наконец с моего плеча, на котором уже начался отек, удалось снять мундир. Мне сделали укол в бедро. Затем санитары промыли нам раны и приклеили пластырь. За закрытой дверью зашивали шрам солдату: его рана тянулась через всю спину. После каждого прикосновения инструментов раздавался вопль. Пришли два санитара и схватили меня за плечо. Я взвыл от боли и выругался, но они даже не повернулись в мою сторону. Раздался хруст, все тело, с головы до пят, пронзила боль. Санитары вправили мне вывих и пошли дальше.