Он сделал паузу и молчал так долго, что я начал опасаться, как бы с ним опять чего-нибудь не произошло. Но потом он снова заговорил.
— В обычных молекулярных структурах, — сказал он, — связи между атомами существуют только вне их ядер. Вы понимаете?
— Думаю, что да, — ответил я. — Хотя, туманно.
— В белом материале, — пояснил он, — связи распространяются глубже внешних орбит электронов, распространяются на ядра атомов. Вы улавливаете идею?
Я вздохнул, показывая, что, по крайней мере, частично до меня дошло.
— А, черт, — сказал я, — и эти связи, наверное, никак нельзя разорвать.
— Точно, — объявил он. — Так и было задумано. А теперь, капитан, пожалуйста, пойдемте со мной.
— Погоди минутку, — запротестовал я. — Ты еще не все сказал. Ты говорил о двух явлениях.
Он пристально посмотрел на меня, как будто прикидывая, стоит ли метать бисер перед свиньями, а затем вдруг спросил:
— Капитан, что вам известно о реальности?
Я даже вздрогнул от неожиданности. Более дурацкого вопроса нельзя было придумать.
— Какое-то время назад, — ответил я с сомнением, — я мог поручиться, что хорошо умею отличать реальность от вымысла. Сейчас я не уверен.
— На этой планете, — заявил он, — реальность разделена на части, слои. Здесь их, как минимум, два. А, может быть, гораздо больше.
Теперь он говорил уже достаточно бегло, хотя временами начинал заикаться, с трудом выталкивая из себя слова, и тогда его речь становилась невнятной.
— Но откуда, — спросил я, — ты обо всем этом знаешь? О молекулярных связях и реальности?
— Не знаю, — ответил он. — Я только знаю, что знаю об этом. Ну, а сейчас, пожалуйста, пойдемте.
Он повернулся и начал спускаться по пандусу, и я последовал за ним. Мне нечего было терять. Я уже исчерпал все свои резервы, похоже, и у него тоже не было другого выхода, хотя, к сожалению, все его открытия могли оказаться ничем иным, как игрой больного воображения. Но я уже находился на той стадии, когда человек готов ухватиться за любую соломинку.
Идея о более тесных молекулярных связях несла в себе рациональное зерно, правда, подвергнув ее анализу, я едва ли представлял, как эти связи могли осуществляться на практике. Но уж вся эта затея с многослойными реальностями казалась мне абсолютной белибердой. В ней не было ни капли здравого смысла.
Мы вышли на улицу, и Роско направился к космодрому. Он уже не бормотал себе под нос и шел очень быстро — уверенной походкой человека, знающего, куда и зачем он идет. Я едва поспевал за ним. Бесспорно, он изменился, но стоило еще хорошенько поразмыслить, являлись ли эти изменения следствием выздоровления или признаком новой стадии умопомешательства.
Когда мы подошли к космодрому, уже занималось утро. Солнце на востоке было на полпути к зениту. Молочно-белая посадочная площадка космодрома, окруженная белоснежными стенами городских домов, ослепительно сияла, как глянцевое дно фарфорового блюда. В этом сиянии бледные силуэты кораблей были похожи на ночные привидения, застигнутые врасплох рассветом.
Мы двинулись вперед по огромному полю космодрома в сторону кораблей. Роско заметно прибавил шагу. Я то и дело вынужден был переходить на бег, чтобы не отстать. Мне очень хотелось спросить его, зачем нужна эта гонка, но у меня не хватало дыхания произнести хоть слово, к тому же я не был уверен, что добьюсь от него вразумительного ответа.
Этот марафонский бег выбивал меня из колеи. Тем не менее, очень долго мне казалось, что мы топчемся на месте. И вдруг я с удивлением обнаружил, что позади уже больше половины пути от домов к кораблям.
Когда мы подошли достаточно близко к кораблю Сары, я заметил какую-то штуковину, неизвестно откуда появившуюся у его основания. Эта штуковина представляла собой настоящее чудо художественного дизайна, включавшее в качестве конструктивных элементов весьма странное зеркало и аккумуляторную батарею (или какой-то другой источник питания). Их дополняли невероятные хитросплетения проводов и трубок. Довольно небольших размеров — около трех футов высотой и десяти квадратных футов площадью — эта машина смотрелась со стороны как скульптура в стиле авангардизма. Вблизи она уже не казалась кучей художественного мусора, а скорее напоминала плоды творческих усилий мучающихся от безделья школьников, на каникулах устроивших игру в машину времени.
Я стоял, уставившись на этот несуразный аппарат, не в силах вымолвить ни слова. Из сотен дурацких вещей, которые мне пришлось повидать на своем веку, эта была вне конкуренции. Как оказалось, в то время, пока я обливался холодным потом, наблюдая ужасы самых отвратительных миров, этот рехнувшийся робот шастал по городу, собирал мусор и металлолом, затем сносил всю эту ерунду сюда для того, чтобы построить эту уродину. Он присел перед панелью, которую, видимо, воображал пультом управления, и начал крутить расположенные на ней ручки и включать тумблеры.
— А теперь, капитан, — заявил он, — пусть восторжествует математика!
Он произвел еще какие-то операции на «пульте управления», и вдруг прозрачные трубки конструкции засветились и замигали.
Раздался звук, похожий на звон бьющегося стекла, и сверкающий ливень напоминающих стеклянные бусы осколков скатился по бортам корабля, рассыпаясь по земле звонкими брызгами.
Корабль стоял, сбросив мантию из молочно-белой глазури, в лучах, исходивших от этого жукоподобного аппарата. Я был в шоке. Невероятно, но эта дурацкая машина сработала, и теперь корабль был распечатан. Оставалось только выяснить, готов ли он к полету. Я не верил своим глазам. Это было непостижимо. Нет, Роско не мог этого сделать! Этого не мог сделать придурковатый, бормочущий Роско, которого я знал как облупленного. Такое могло произойти только во сне. Я не заметил, как Роско подошел ко мне. Он обнял меня за плечи, глядя прямо в глаза.
— Я сделал это, — сказал он, — и для корабля, и для себя. Освободив корабль, я освободил себя. Я снова цел и невредим. Я такой же, как прежде.
Действительно, теперь он был похож на нормального робота, правда, я понятия не имел, каким он был прежде. Сейчас он говорил без натуги, раскованность движений делала его похожим скорее на человека, чем на искусственный механизм.
— Я был потрясен, — произнес Роско, — всем тем, что случилось со мной, теми изменениями, которые произошли в моем мозгу. Я не мог в них разобраться и не знал, как их использовать. Теперь, найдя им применение, я снова стал самим собой.
Я почувствовал, что охватившее меня оцепенение прошло, и попытался повернуться, чтобы немедленно бежать к кораблю. Но Роско крепко держал меня за плечи, не позволяя вырваться.
— Свистун рассказывал тебе о судьбе, — сказал он. — Это моя судьба. Более того. Странники Вселенной всех рас и цивилизаций рыщут по галактике, пытаясь найти свое предназначение. Кто бы мог подумать, что удары деревянных колотушек по моему мозгу вызовут такие короткие замыкания и переключения в цепи умственных процессов, что мне вдруг станут доступны истины, доселе неведомые…
Я с трудом высвободился из его железной хватки.
— Капитан, — промолвил он.
— Ну, что еще?
— Вы так и не поверили. Вы все еще считаете меня дурачком. Поверьте, я — другой.
— Да нет же, — ответил я, — конечно, ты не дурачок. Честное слово, даже не знаю, как тебя благодарить.
— Мы же друзья, — воскликнул Роско. — Какие могут быть благодарности. Вы спасли меня, отобрав мой мозг у кентавров. Я освободил вас от ига планеты. Это сделало нас друзьями. А сколько дней мы провели рядом у костра! Это тоже сделало нас друзьями…
— Да заткнись же ты, — оборвал я его. — То же мне, распустил слюни. Ты стал хуже Свистуна.
Я обошел его несуразный аппарат и вскарабкался по трапу на борт корабля. Роско залез вслед за мной.
Устроившись в кресле пилота, я проверил пульт управления. Все было в порядке. Можно было взлетать хоть сейчас. Мы могли немедленно покинуть планету и унести с собой тайну ее сокровищ. Конечно, в данный момент я не представлял, как перевести ее богатства в звонкую монету, но был уверен, что придумаю способ. Было бы что— нибудь стоящее, а уж как продать — это детали.
Неужели, спросил я себя, все свелось к тому, что у меня появился товар на продажу? Не просто еще одна планета (хотя ее тоже можно было выгодно реализовать), а бесценные знания, хранящиеся на планете в виде семян. Знания, которые сначала перехватывались в пространстве гигантскими приемниками-деревьями, затем трансформировались в семена. Семена разбрасывались по земле и тут же собирались прыткими грызунами, которые не ели их, а складывали в огромные закрома и амбары до сбора урожая.
Но я также отдавал себе отчет в том, что знания — не единственное богатство планеты. Не только белый город и информационные ловушки в виде деревьев были ее достоянием. На этой планете любой человек мог бесследно исчезнуть (или испариться, как Тэкк), причем, было невозможно понять, куда он девается. Переходит ли он в другую реальность, в другую жизнь, как перешел в свое третье естество Свистун?
Здесь существовала еще одна, более ранняя цивилизация, еще одна культура, процветавшая до того, как был построен город. Эта цивилизация сложила здание из красного камня, она создала деревянную куклу. Возможно, представителям этой культуры и была известна разгадка таинственных исчезновений.
Роско болтал что-то о многослойных реальностях. Может быть, в них следовало искать ключ к тайне? И если все это окажется правдой, интересно, существуют ли такие многослойные реальности только на этой планете, или это явление — общее для всех планет?
Я думал, что все это чепуха, и даже сейчас был уверен в своей правоте. Но Роско нашел способ с помощью математических расчетов (если его манипуляции не относились к области черной магии) создать устройство, освободившее корабль. Не исключено, что его идея о реальностях тоже может оказаться не такой уж блажной.
Но все это не имело никакого отношения ко мне. Я вспомнил, чего же мне больше всего хотелось во время нашего похода по тропе. Ведь я не искал того, что искала Сара, Тэкк или Джордж, тем более Свистун. Я мечтал об одном — поскорее убраться с этой планеты. Теперь я мог это беспрепятственно сделать. В конце концов, каждый из нас, по-моему, достиг своей цели. Мне оставалось только задраить люк и включить двигатель. Для меня это было раз плюнуть, тем не менее, я почему-то колебался. Я долго сидел в кресле, уставившись на приборную доску. Что же меня удерживает, спрашивал я себя?
Может быть, причина в моем одиночестве? Мы прилетели сюда вчетвером, а теперь я должен возвращаться один.
Я старался сосредоточиться, чтобы сказать себе правду. Но, оказалось, быть честным с самим собой совсем не просто.
Тэкка и Джорджа уже не найти. Свистун вне досягаемости. Бессмысленно их разыскивать. Но оставалась Сара. К ней я мог пойти, мог привести ее назад, во всяком случае, мог попробовать.
Я силился перебороть свои сомнения, почти не замечая странного пощипывания в глазах, и вдруг с ужасом осознал, что плачу, и это слезы текут из моих глаз и скатываются по щекам.
Сара, мысленно взывал я, Сара, Бога ради, ответь мне, зачем ты покинула меня, зачем тебе нужна эта долина? Почему ты не вернулась и не пошла со мной? Почему я не пошел за тобой и не забрал тебя?
Я вспомнил, как в ту нашу последнюю ночь, когда мы разговаривали у костра, она сказала, что между нами все могло бы быть хорошо. Да, да, у нас все было бы хорошо, если бы мы так не увлеклись погоней за легендой. Эх, зачем эта проклятая легенда оказалась правдой и все нам испортила!
А еще я вспомнил тот день, когда мы впервые встретились: она ждала меня в холле своего дома, и мы, взявшись за руки, пересекли холл и вошли в зал, где нас ждали Тэкк и Джордж.
Нет, дело не в Тэкке, не в Джордже, не в Свистуне. Даже не в Саре. Я все равно не решусь увезти ее силой. Есть кто-то еще.
Я выскочил из кресла и бросился в отсек, расположенный за кабиной пилота. Здесь я нашел другое лазерное ружье.
— Мы возвращаемся, — сказал я Роско.
— Возвращаемся? — переспросил Роско. — За мисс Фостер?
— Нет, — отрезал я, — за Пэйнтом.
— В обычных молекулярных структурах, — сказал он, — связи между атомами существуют только вне их ядер. Вы понимаете?
— Думаю, что да, — ответил я. — Хотя, туманно.
— В белом материале, — пояснил он, — связи распространяются глубже внешних орбит электронов, распространяются на ядра атомов. Вы улавливаете идею?
Я вздохнул, показывая, что, по крайней мере, частично до меня дошло.
— А, черт, — сказал я, — и эти связи, наверное, никак нельзя разорвать.
— Точно, — объявил он. — Так и было задумано. А теперь, капитан, пожалуйста, пойдемте со мной.
— Погоди минутку, — запротестовал я. — Ты еще не все сказал. Ты говорил о двух явлениях.
Он пристально посмотрел на меня, как будто прикидывая, стоит ли метать бисер перед свиньями, а затем вдруг спросил:
— Капитан, что вам известно о реальности?
Я даже вздрогнул от неожиданности. Более дурацкого вопроса нельзя было придумать.
— Какое-то время назад, — ответил я с сомнением, — я мог поручиться, что хорошо умею отличать реальность от вымысла. Сейчас я не уверен.
— На этой планете, — заявил он, — реальность разделена на части, слои. Здесь их, как минимум, два. А, может быть, гораздо больше.
Теперь он говорил уже достаточно бегло, хотя временами начинал заикаться, с трудом выталкивая из себя слова, и тогда его речь становилась невнятной.
— Но откуда, — спросил я, — ты обо всем этом знаешь? О молекулярных связях и реальности?
— Не знаю, — ответил он. — Я только знаю, что знаю об этом. Ну, а сейчас, пожалуйста, пойдемте.
Он повернулся и начал спускаться по пандусу, и я последовал за ним. Мне нечего было терять. Я уже исчерпал все свои резервы, похоже, и у него тоже не было другого выхода, хотя, к сожалению, все его открытия могли оказаться ничем иным, как игрой больного воображения. Но я уже находился на той стадии, когда человек готов ухватиться за любую соломинку.
Идея о более тесных молекулярных связях несла в себе рациональное зерно, правда, подвергнув ее анализу, я едва ли представлял, как эти связи могли осуществляться на практике. Но уж вся эта затея с многослойными реальностями казалась мне абсолютной белибердой. В ней не было ни капли здравого смысла.
Мы вышли на улицу, и Роско направился к космодрому. Он уже не бормотал себе под нос и шел очень быстро — уверенной походкой человека, знающего, куда и зачем он идет. Я едва поспевал за ним. Бесспорно, он изменился, но стоило еще хорошенько поразмыслить, являлись ли эти изменения следствием выздоровления или признаком новой стадии умопомешательства.
Когда мы подошли к космодрому, уже занималось утро. Солнце на востоке было на полпути к зениту. Молочно-белая посадочная площадка космодрома, окруженная белоснежными стенами городских домов, ослепительно сияла, как глянцевое дно фарфорового блюда. В этом сиянии бледные силуэты кораблей были похожи на ночные привидения, застигнутые врасплох рассветом.
Мы двинулись вперед по огромному полю космодрома в сторону кораблей. Роско заметно прибавил шагу. Я то и дело вынужден был переходить на бег, чтобы не отстать. Мне очень хотелось спросить его, зачем нужна эта гонка, но у меня не хватало дыхания произнести хоть слово, к тому же я не был уверен, что добьюсь от него вразумительного ответа.
Этот марафонский бег выбивал меня из колеи. Тем не менее, очень долго мне казалось, что мы топчемся на месте. И вдруг я с удивлением обнаружил, что позади уже больше половины пути от домов к кораблям.
Когда мы подошли достаточно близко к кораблю Сары, я заметил какую-то штуковину, неизвестно откуда появившуюся у его основания. Эта штуковина представляла собой настоящее чудо художественного дизайна, включавшее в качестве конструктивных элементов весьма странное зеркало и аккумуляторную батарею (или какой-то другой источник питания). Их дополняли невероятные хитросплетения проводов и трубок. Довольно небольших размеров — около трех футов высотой и десяти квадратных футов площадью — эта машина смотрелась со стороны как скульптура в стиле авангардизма. Вблизи она уже не казалась кучей художественного мусора, а скорее напоминала плоды творческих усилий мучающихся от безделья школьников, на каникулах устроивших игру в машину времени.
Я стоял, уставившись на этот несуразный аппарат, не в силах вымолвить ни слова. Из сотен дурацких вещей, которые мне пришлось повидать на своем веку, эта была вне конкуренции. Как оказалось, в то время, пока я обливался холодным потом, наблюдая ужасы самых отвратительных миров, этот рехнувшийся робот шастал по городу, собирал мусор и металлолом, затем сносил всю эту ерунду сюда для того, чтобы построить эту уродину. Он присел перед панелью, которую, видимо, воображал пультом управления, и начал крутить расположенные на ней ручки и включать тумблеры.
— А теперь, капитан, — заявил он, — пусть восторжествует математика!
Он произвел еще какие-то операции на «пульте управления», и вдруг прозрачные трубки конструкции засветились и замигали.
Раздался звук, похожий на звон бьющегося стекла, и сверкающий ливень напоминающих стеклянные бусы осколков скатился по бортам корабля, рассыпаясь по земле звонкими брызгами.
Корабль стоял, сбросив мантию из молочно-белой глазури, в лучах, исходивших от этого жукоподобного аппарата. Я был в шоке. Невероятно, но эта дурацкая машина сработала, и теперь корабль был распечатан. Оставалось только выяснить, готов ли он к полету. Я не верил своим глазам. Это было непостижимо. Нет, Роско не мог этого сделать! Этого не мог сделать придурковатый, бормочущий Роско, которого я знал как облупленного. Такое могло произойти только во сне. Я не заметил, как Роско подошел ко мне. Он обнял меня за плечи, глядя прямо в глаза.
— Я сделал это, — сказал он, — и для корабля, и для себя. Освободив корабль, я освободил себя. Я снова цел и невредим. Я такой же, как прежде.
Действительно, теперь он был похож на нормального робота, правда, я понятия не имел, каким он был прежде. Сейчас он говорил без натуги, раскованность движений делала его похожим скорее на человека, чем на искусственный механизм.
— Я был потрясен, — произнес Роско, — всем тем, что случилось со мной, теми изменениями, которые произошли в моем мозгу. Я не мог в них разобраться и не знал, как их использовать. Теперь, найдя им применение, я снова стал самим собой.
Я почувствовал, что охватившее меня оцепенение прошло, и попытался повернуться, чтобы немедленно бежать к кораблю. Но Роско крепко держал меня за плечи, не позволяя вырваться.
— Свистун рассказывал тебе о судьбе, — сказал он. — Это моя судьба. Более того. Странники Вселенной всех рас и цивилизаций рыщут по галактике, пытаясь найти свое предназначение. Кто бы мог подумать, что удары деревянных колотушек по моему мозгу вызовут такие короткие замыкания и переключения в цепи умственных процессов, что мне вдруг станут доступны истины, доселе неведомые…
Я с трудом высвободился из его железной хватки.
— Капитан, — промолвил он.
— Ну, что еще?
— Вы так и не поверили. Вы все еще считаете меня дурачком. Поверьте, я — другой.
— Да нет же, — ответил я, — конечно, ты не дурачок. Честное слово, даже не знаю, как тебя благодарить.
— Мы же друзья, — воскликнул Роско. — Какие могут быть благодарности. Вы спасли меня, отобрав мой мозг у кентавров. Я освободил вас от ига планеты. Это сделало нас друзьями. А сколько дней мы провели рядом у костра! Это тоже сделало нас друзьями…
— Да заткнись же ты, — оборвал я его. — То же мне, распустил слюни. Ты стал хуже Свистуна.
Я обошел его несуразный аппарат и вскарабкался по трапу на борт корабля. Роско залез вслед за мной.
Устроившись в кресле пилота, я проверил пульт управления. Все было в порядке. Можно было взлетать хоть сейчас. Мы могли немедленно покинуть планету и унести с собой тайну ее сокровищ. Конечно, в данный момент я не представлял, как перевести ее богатства в звонкую монету, но был уверен, что придумаю способ. Было бы что— нибудь стоящее, а уж как продать — это детали.
Неужели, спросил я себя, все свелось к тому, что у меня появился товар на продажу? Не просто еще одна планета (хотя ее тоже можно было выгодно реализовать), а бесценные знания, хранящиеся на планете в виде семян. Знания, которые сначала перехватывались в пространстве гигантскими приемниками-деревьями, затем трансформировались в семена. Семена разбрасывались по земле и тут же собирались прыткими грызунами, которые не ели их, а складывали в огромные закрома и амбары до сбора урожая.
Но я также отдавал себе отчет в том, что знания — не единственное богатство планеты. Не только белый город и информационные ловушки в виде деревьев были ее достоянием. На этой планете любой человек мог бесследно исчезнуть (или испариться, как Тэкк), причем, было невозможно понять, куда он девается. Переходит ли он в другую реальность, в другую жизнь, как перешел в свое третье естество Свистун?
Здесь существовала еще одна, более ранняя цивилизация, еще одна культура, процветавшая до того, как был построен город. Эта цивилизация сложила здание из красного камня, она создала деревянную куклу. Возможно, представителям этой культуры и была известна разгадка таинственных исчезновений.
Роско болтал что-то о многослойных реальностях. Может быть, в них следовало искать ключ к тайне? И если все это окажется правдой, интересно, существуют ли такие многослойные реальности только на этой планете, или это явление — общее для всех планет?
Я думал, что все это чепуха, и даже сейчас был уверен в своей правоте. Но Роско нашел способ с помощью математических расчетов (если его манипуляции не относились к области черной магии) создать устройство, освободившее корабль. Не исключено, что его идея о реальностях тоже может оказаться не такой уж блажной.
Но все это не имело никакого отношения ко мне. Я вспомнил, чего же мне больше всего хотелось во время нашего похода по тропе. Ведь я не искал того, что искала Сара, Тэкк или Джордж, тем более Свистун. Я мечтал об одном — поскорее убраться с этой планеты. Теперь я мог это беспрепятственно сделать. В конце концов, каждый из нас, по-моему, достиг своей цели. Мне оставалось только задраить люк и включить двигатель. Для меня это было раз плюнуть, тем не менее, я почему-то колебался. Я долго сидел в кресле, уставившись на приборную доску. Что же меня удерживает, спрашивал я себя?
Может быть, причина в моем одиночестве? Мы прилетели сюда вчетвером, а теперь я должен возвращаться один.
Я старался сосредоточиться, чтобы сказать себе правду. Но, оказалось, быть честным с самим собой совсем не просто.
Тэкка и Джорджа уже не найти. Свистун вне досягаемости. Бессмысленно их разыскивать. Но оставалась Сара. К ней я мог пойти, мог привести ее назад, во всяком случае, мог попробовать.
Я силился перебороть свои сомнения, почти не замечая странного пощипывания в глазах, и вдруг с ужасом осознал, что плачу, и это слезы текут из моих глаз и скатываются по щекам.
Сара, мысленно взывал я, Сара, Бога ради, ответь мне, зачем ты покинула меня, зачем тебе нужна эта долина? Почему ты не вернулась и не пошла со мной? Почему я не пошел за тобой и не забрал тебя?
Я вспомнил, как в ту нашу последнюю ночь, когда мы разговаривали у костра, она сказала, что между нами все могло бы быть хорошо. Да, да, у нас все было бы хорошо, если бы мы так не увлеклись погоней за легендой. Эх, зачем эта проклятая легенда оказалась правдой и все нам испортила!
А еще я вспомнил тот день, когда мы впервые встретились: она ждала меня в холле своего дома, и мы, взявшись за руки, пересекли холл и вошли в зал, где нас ждали Тэкк и Джордж.
Нет, дело не в Тэкке, не в Джордже, не в Свистуне. Даже не в Саре. Я все равно не решусь увезти ее силой. Есть кто-то еще.
Я выскочил из кресла и бросился в отсек, расположенный за кабиной пилота. Здесь я нашел другое лазерное ружье.
— Мы возвращаемся, — сказал я Роско.
— Возвращаемся? — переспросил Роско. — За мисс Фостер?
— Нет, — отрезал я, — за Пэйнтом.
28
Конечно, это была сумасшедшая мысль: Пэйнт был только лошадкой. Если бы не мое вмешательство, он все так же лежал бы вверх тормашками, зажатый среди камней. Он говорил, что хочет попасть на Землю, а что он вообще знал о Земле? Он никогда не видел ее. Он даже спрашивал меня, что означает слово Земля. Он никуда не хотел лететь до тех пор, пока я сам не рассказал ему о Земле. И все же я не мог без жалости вспоминать его медленную поступь, когда я приказал ему идти к долине и ждать Сару, а он неохотно поплелся, стараясь не уходить далеко, чтобы расслышать, если я, передумав, попрошу его вернуться. Разве можно было забыть, как он отважно нес меня в седле на битву с кентавром. Хотя, надо честно признать, что ни мне, ни ему слава победы не принадлежала. Мы выиграли этот поединок только благодаря Саре.
— Мне хочется, — промолвил Роско, подстраиваясь со мной в ногу, — постичь в деталях концепцию множественных реальностей. Так бы я их назвал. Я уверен, что представление о них уже оформилось в моем мозгу, только я пока не могу воссоздать целостной картины. Это что-то вроде головоломки, состоящей из множества деталей, — стоит только собрать их воедино и перед тобой предстанет целое, простое и естественное, а ты будешь удивляться, почему не мог дойти до решения сразу.
Мне пришло в голову, что если бы он вернулся к своему бессвязному бормотанию, было бы лучше. Оно все же не так действовало на нервы. По крайней мере, я к нему не прислушивался.
А теперь я должен вникать в его болтовню, чтобы добраться до сути его глубокомысленных суждений.
— Эта моя новая способность, — продолжал тем временем Роско, — приводит меня в замешательство, полагаю, что ее можно было бы окрестить чувствительностью к окружающей среде. Куда бы ты ни пошел, чем бы ни занимался, ты всегда чувствуешь, вернее, знаешь факторы окружающего тебя мира.
Я особенно не прислушивался к его словам, так как был занят своими мыслями. Я сомневался, стоило ли нам вообще возвращаться в долину. Разумнее было бы убраться с планеты подобру-поздорову. Правда, для того, чтобы сделать бизнес и иметь доход с нашего открытия, следовало взять с собой несколько пригоршен семян, дабы исследовать их на Земле и выяснить, действительно ли они содержат ценные знания. А так можно было улетать с чистой совестью. Цель экспедиции была достигнута, программа выполнена: каждый получил то, что хотел.
Неоднократно я уже собирался было повернуть назад, но всякий раз продолжал идти вперед. Возникало ощущение, что чья-то сильная рука подталкивает меня в нужном ей направлении.
Когда мы вышли из города, не было никаких факторов присутствия ужасных звероподобных монстров. Все же я опасался, что они будут ждать нас на окраине, но признаться, даже желал новой встречи. Теперь, когда у меня было лазерное ружье, боязнь исчезла. Однако их не было. И мы спокойно пошли дальше мимо дремлющего под палящими лучами солнца красного здания, лежащего на земле ствола гигантского дерева и зловонной ямы, окружавшей зубчатую башню огромного пня.
Путь казался короче, чем наше первое путешествие. Мы летели на всех парах, словно догадываясь, что наше время ограничено. Вечерами Роско привычно расчищал участок земли возле костра и продолжал выводить пальцем бесконечные формулы и уравнения, что-то бормоча себе под нос, как будто стараясь убедить в чем-то то ли меня, то ли себя самого.
И так вечер за вечером он все писал и бубнил, а я сидел рядом и, наблюдая за игрой пламени костра, старался понять, почему мы находимся здесь, а не за миллионы миль отсюда, в открытом космосе, на пути к своей галактике. Теперь я решился признаться себе, что не Пэйнт был причиной моего безрассудного порыва, хотя обязательство перед ним тоже повлияло на мое решение. И все же мой выбор зависел не от него — Сара притягивала меня к себе через многокилометровые пространства. Я видел ее лицо в отблесках костра, за прозрачной вуалью легкого дыма; видел ее вечно непослушный локон, щеку, испачканную дорожной грязью, и, главное — ее глаза, пристально глядящие на меня.
Временами я извлекал из кармана куклу и сидел, изучая ее лицо. Возможно, этим я хотел отвлечь себя от взгляда Сары, неотступно преследовавшего меня. Или, может быть, я смотрел на жестокое лицо игрушки в безумной надежде на то, что эти немые губы разомкнутся и ответят на мучивший меня вопрос. Меня не покидало ощущение, будто кукла является необходимым и важным участником всего происходящего, и в резких чертах ее лица пересекаются неуловимые нити закономерностей и противоречий.
Наконец, после долгих дней пути мы взобрались на крутой склон и увидели холмистую, изрезанную оврагами равнину, открывающую дорогу к страшному ущелью.
Тропа сбегала вниз под гору, пересекала небольшую ровную площадку и, извиваясь, карабкалась по каменистым склонам холмов.
Вдалеке, почти рядом с линией, где тропа терялась в неровных складках местности, по направлению к нам двигалась какая-то точка, маленькая блестка, сверкающая на солнце. Я некоторое время удивленно наблюдал за ней, пока она не выползла на участок, где ее можно было лучше рассмотреть на контрастном фоне более темной земли. Теперь я не мог ошибиться — эту тряскую подпрыгивающую иноходь нельзя было ни с чем спутать.
Роско тихо сказал:
— Это — Пэйнт.
— Но Пэйнт не может пойти назад без…
И вот я уже мчался вниз по склону, размахивая руками и безумно крича. Роско бежал вслед за мной.
Сара увидела нас издалека и помахала рукой в ответ. На расстоянии она была похожа на крошечную куколку с двигающимися ручками, посаженную верхом на лошадку-качалку.
Пэйнт несся к нам со скоростью ветра. Его полозья почти не касались земли. Мы встретились на ровной площадке. Прежде чем я подбежал к Саре, она уже успела спрыгнуть с Пэйнта. Боже, как восхитительно она кипела от бешенства!
— Ты снова добился своего! — кричала она на меня. — Я не смогла остаться. Ты все мне испоганил. Как я ни старалась, я не в состоянии была забыть того, что ты и Свистун мне напели. Ты знал, что так оно и получится. Ты все рассчитал. Ты был так уверен в себе, что даже оставил Пэйнта, чтобы он довез меня до города.
— Сара, — запротестовал я, — ради Бога, будь разумной.
— Нет, — орала она, — это ты меня послушай. Ты все испортил, ты лишил меня радости наслаждаться волшебством, ты, ты…
Она вдруг замолчала на полуслове, и было похоже, что она вот-вот разрыдается.
— Нет, не то, — сказала она уже спокойнее, — виноват не только ты. Все мы виноваты. С этими нашими мелочными препирательствами…
Я быстро подошел к ней и обнял. Она приникла ко мне. Возможно, отвечая на мою ласку, она все еще продолжала меня ненавидеть, но я остался единственным человеком, на кого она могла положиться.
— Майк, — сказала она приглушенно, уткнувшись лицом в мою грудь. — Мы не выберемся отсюда. Все наши усилия ни к чему не приведут. Они нас просто не выпустят.
— Ты ошибаешься, — успокоил я ее. — Корабль свободен. Роско нашел способ распечатать его. Мы возвращаемся на Землю.
— Если благородный и полный надежд человек соблаговолит бросить только один-единственный взгляд, — вежливо вмешался Пэйнт, — ему сразу станет ясно, о чем говорит благородная леди. Они преследуют нас всю дорогу. Они, как гончие псы, идут по нашему следу. И они постепенно нас нагоняют.
Я поднял глаза и увидел их: их тела перекатывались через изрезанную холмами линию горизонта — на нас надвигалась могучая орда огромных зверей.
Они, толкая и сшибая друг друга, яростно мчались к нам, некоторые из них скатывались со склонов под напором поджимавших сзади. Их были сотни, даже тысячи. Они наплывали, как волны, переваливаясь через вершины холмов и обтекая их с флангов.
— Они и сзади нас, — сказал Роско неожиданно тихим голосом, очевидно, прилагая значительные усилия, чтобы не показать охвативший его страх.
Я повернул голову и увидел, как они появляются на седловине хребта, через который мы только что перешли.
— Ты ведь нашел куклу? — сказала Сара.
— Какую еще куклу? — раздраженно спросил я. В такой момент она выбрала самый «достойный» предмет для разговора…
— Куклу Тэкка, — пояснила Сара. Она протянула руку и вытащила куклу из кармана моей куртки. — Ты знаешь, за все время, пока Тэкк носил ее с собой, я так ни разу и не удосужилась ее рассмотреть.
Я оттолкнул Сару и поднял ствол лазерного ружья. Роско перехватил мою руку.
— Их слишком много, — заявил он.
Я резко выдернул руку из его стального захвата.
— Интересно, чего ты ждешь от меня? — заорал я на него. — По— твоему, нужно стоять смирно и ждать, пока они нас растерзают?
Зверей становилось все больше, целая тьма, и они приближались отовсюду. Мы были окружены. Волны их тел вскипали на склонах со всех сторон. Они образовывали сплошную бурлящую массу, а мы ютились на островке, который она была готова вот-вот поглотить. Они надвигались уверенно. Теперь они уже не спешили. Они обложили нас, как охотники — медведя в берлоге, и готовы были прикончить в любую минуту.
Роско упал на колени и разровнял ладонью пятачок земли.
— На черта тебе это нужно?! — завопил я.
Картина была потрясающая: мы были со всех сторон окружены кровожадными монстрами, и в это время Сара не нашла ничего лучшего как разглядывать куклу, а этот железный идиот, стоя на коленях, колдовал над математическими уравнениями.
— Иногда создается впечатление, что весь окружающий нас мир немножко сошел с ума, — невозмутимо провозгласил Пэйнт, но пока вы, капитан, и я на посту…
— Хоть бы ты помолчал! — рявкнул я на глупое создание.
Конечно, я не мог уложить их всех. Но большую часть я бы поджарил. Я бы нарезал из них тысячи дымящихся бифштексов с кровью, и тем самым деморализовал их. Эти звери были чересчур наглыми и самоуверенными: чувствовалось, что им никогда не приходилось сталкиваться с лазерным ружьем. О-о-о… сейчас они взмоют вверх в клубах дыма, навсегда испарятся. Если они вдруг решатся напасть, им придется дорого заплатить за первую попытку.
Но все же их было слишком много. Они полностью окружили нас, и как только стая приходила в движение, волны тел начинали колыхаться со всех сторон.
— Капитан Росс, — позвал Роско, — мне, кажется, удалось найти то, что нужно.
— Хорошо, оценка — «отлично», — ответил я.
Сара придвинулась вплотную ко мне. Ее винтовка свисала на ремне через плечо, а в руках была дурацкая кукла, которую она прижимала к груди, как в свое время делал Тэкк.
— Сара, — сказал я. И тут я произнес такое, чего не хотел говорить, произнес с дрожью в голосе, как это прозвучало бы из уст подростка, впервые решившегося на подобное признание. — Сара, если мы выберемся из этой переделки, может быть, попробуем начать все сначала? С того момента, когда я переступил порог твоего дома на Земле, а ты встретила меня в холле, на тебе тогда было зеленое платье…
— И ты влюбился в меня с первого взгляда, — сказала Сара, — а потом ты оскорблял и высмеивал меня, а я отвечала тебе тем же, и все у нас пошло кувырком…
— Мы так с тобой, бывало, славно схватывались, — сказал я, — что будет обидно оставить наш спор незаконченным.
— Ты — хулиган, — заявила Сара, — и я тебя ненавижу. В некоторые моменты я была готова пробить тебе голову. Но когда я потом вспоминала эти мгновения, мне они почему-то казались самыми сладостными в моей жизни.
— Когда они бросятся на нас, не забудь пригнуться, чтобы не попасть под огонь. Я буду вести круговой огонь, пока…
— Есть другой выход, — перебила меня Сара. — Им воспользовался Тэкк. С помощью куклы. Древний народ изобрел куклу. Они понимали…
— Чушь собачья, — заорал я. — А Тэкк — просто урод и никто другой…
— Тэкк все понял, — заорала она в ответ. — Он понял, как можно использовать куклу. А Джордж знал, что нужно делать, и без куклы. Свистун на твоем месте тоже смог бы понять.
Свистун, подумал я с грустью. Бочкообразная семенящая маленькая многоножка, со множеством щупалец на лице и жизнью, состоящей из трех фаз… Теперь он перешел в свой третий образ, оставив часть себя во мне и унеся большую часть с собой… Да, будь он здесь, от бы знал, что делать…
Я думал о нем и чувствовал его присутствие, его отзывное шевеление в моем мозгу, как тогда, в мгновения нашей наибольшей близости, когда мои руки и его щупальца были сомкнуты в крепком пожатии и мы оба были как единое целое.
И вдруг это ощущение вернулось ко мне — все то, что я тогда узнал и пережил, а потом безуспешно пытался восстановить в памяти. Это было смешанное чувство гордости, удивления и страха, да, именно страха, так как постижение тайн бытия не мыслимо без сопутствующего ему трепетного испуга. Из сумбурного нагромождения знаний и эмоций постепенно начали прорисовываться четкие факты, наконец принявшие ясную форму. Только одна моя половина осталась мной самим, другая была Свистуном, точнее, не только им, а всеми его соплеменниками, пришедшими вместе с ним. Они были рядом, благодаря способности, привитой мне Свистуном — способности, позволявшей проникать в чужой разум и схватывать смысл его знаний, словно на мгновение разрозненные интеллекты тысяч существ превращаются в один слитный коллективный ум. Тайные грани моего существа, неизмеренные глубины моего подсознания тоже вдруг открылись моему восприятию.
Для меня стало доступным все окружающее: интуиция Сары, тайное предназначение куклы, философская мудрость Пэйнта, смысл выведенных на земле уравнений Роско. Мне стала понятна многослойная структура скалы, которую я разглядывал, пребывая между жизнью и смертью — я постиг эту говорящую хронологическую таблицу, повествующую о течении времени и событиях, потрясавших когда-то эту планету.
И вдруг перед моими глазами открылась еще одна структура. Я видел ее так же ясно, как структуру времени, — конечно, не только своими глазами, но и глазами Свистуна и тех, других, вместе с ним. Передо мной лежало, как на ладони, множество вселенных, множество их самостоятельных уровней, в определенные временно-пространственные интервалы проступавших так же очевидно и реально, как были реальны слои геологических пород, хорошо известные любому геологу, способному читать их, как книгу. Только в моем случае это была не просто видимая картина: я одновременно видел, чувствовал и постигал разумом архитектонику окружающего мира.
Древние жители планеты знали об этом еще до того, как пришли «садовники». Они знали и чувствовали истину подсознательно и вырезали на лице куклы выражение, передающее восторг, удивление и ужас, вызванный их открытием. Джордж Смит понимал это, наверное, лучше, чем остальные; Тэкк, впадая в экстаз, порожденный его воображением, также подошел близко к истине еще задолго, до того, как нашел куклу; Роско помимо своей воли овладел тайной после встряски, устроенной его мозгу деревянными молотками кентавров.
А теперь и для меня все стало совершенно ясно.
Кольцо звероподобных монстров стало быстро сужаться, из-под их когтистых лап, взрыхляющих землю в стремительной скачке, поднимались густые облака пыли. Но они уже не могли нас испугать: они принадлежали другому миру, другому времени, другой реальности, и нам было достаточно сделать один маленький шаг и — оказаться далеко от них, в другом — лучшем мире.
Не знаю, как это произошло, но я ощутил переход всем своим существом: мы сделали шаг — и очутились в этом неведомом мире.
Это было очень странное место, окруженное объемными пейзажами, словно вытканными на гобелене. Оно порождало чувство ирреальности, но ирреальности, дружественной нам. Оно представлялось страной тишины и мира, неподвижности. Люди, населявшие эту страну, казалось, не проронили за свою жизнь ни одного слова, а лодка, застывшая на воде, — никогда не плыла по реке. Все, открывшееся перед моим взором: деревня и река, трава, облака, люди и собаки — было элементами неподвижной картины, искусно перенесенной на ткань много веков назад и не тронутой временем.
Цветные нити прочно легли на предназначенное место и замерли навсегда. Небо имело желтоватый оттенок, хорошо подчеркнутый отражением в воде, скромные дома были окрашены в коричневато— красный цвет, а зелень деревьев была не той привычной глазу зеленью природной растительности, а мастерски выполненной композицией, созданной для украшения стен. И все же от картины веяло человеческой теплотой и доброжелательностью. А нараставшая уверенность, что однажды войдя в этот пейзаж, ты уже не сможешь его покинуть, органично вплетясь в фактуру полотна, проникнув в выделку материи, слившись с ее красками, была загадочно приятна.
Мы стояли на высоком пригорке. Все были на месте. Не было только куклы, кукла осталась в покинутом нами мире, возможно, чтобы послужить кому-то другому. Не было не только куклы, не было оружия. Винтовка уже не висела на плече Сары, куда-то исчезло и мое лазерное ружье. Видимо, здесь тоже действовали определенные правила. Некоторые предметы и, вероятно, свойства характера нельзя было приносить в эту страну.
— Майк, — мягко сказала Сара, — это та земля, которую мы искали. Это — тот мир, за которым охотился Найт. Но ему не удалось найти его, так как он не сумел разыскать куклу. Или он упустил еще что-то важное. Много дорог могло привести его сюда.
Я крепко обнял ее. Она подняла лицо, и я поцеловал ее.
Глаза Сары сияли от радости.
— Мы не будем возвращаться, — сказала она. — Мы больше не вспомним о Земле.
— Мы не можем вернуться, отсюда нет пути назад.
Здесь не было места чувству ностальгии, влекущему человека к родному дому. Мы оставили его в том мире, как и многое другое, хорошо известное или привычное нам. Так ребенок, подрастая, забывает свои старые игрушки.
Внизу виднелись река и деревня. Поля и леса тянулись до самой линии горизонта. И каким-то образом я понимал, что этот мир бесконечен, в нем переставало действовать время и в этой вечной и неизменной стране было место для каждого.
Где-то здесь поселились Смит и Тэкк, возможно, Свистун. Но мы, наверное, никогда не смогли бы разыскать их, так как не испытывали в этом потребности. Пространства этой земли были необъятны, и стимулы к путешествиям здесь пропадали.
Ирреальность исчезла, хотя сочные краски гобелена остались.
Лодка плыла по реке, даже слышны были удары весел. Маленькие дети — мальчики и девочки — бежали к нам с криком, радостно лаяли собаки: они спешили в гору нам навстречу. Взрослые в деревне дружелюбно смотрели на нас. Некоторые махали руками.
— Пойдем к ним, — предложила Сара.
И мы все вчетвером начали спускаться с горы навстречу новой жизни.
— Мне хочется, — промолвил Роско, подстраиваясь со мной в ногу, — постичь в деталях концепцию множественных реальностей. Так бы я их назвал. Я уверен, что представление о них уже оформилось в моем мозгу, только я пока не могу воссоздать целостной картины. Это что-то вроде головоломки, состоящей из множества деталей, — стоит только собрать их воедино и перед тобой предстанет целое, простое и естественное, а ты будешь удивляться, почему не мог дойти до решения сразу.
Мне пришло в голову, что если бы он вернулся к своему бессвязному бормотанию, было бы лучше. Оно все же не так действовало на нервы. По крайней мере, я к нему не прислушивался.
А теперь я должен вникать в его болтовню, чтобы добраться до сути его глубокомысленных суждений.
— Эта моя новая способность, — продолжал тем временем Роско, — приводит меня в замешательство, полагаю, что ее можно было бы окрестить чувствительностью к окружающей среде. Куда бы ты ни пошел, чем бы ни занимался, ты всегда чувствуешь, вернее, знаешь факторы окружающего тебя мира.
Я особенно не прислушивался к его словам, так как был занят своими мыслями. Я сомневался, стоило ли нам вообще возвращаться в долину. Разумнее было бы убраться с планеты подобру-поздорову. Правда, для того, чтобы сделать бизнес и иметь доход с нашего открытия, следовало взять с собой несколько пригоршен семян, дабы исследовать их на Земле и выяснить, действительно ли они содержат ценные знания. А так можно было улетать с чистой совестью. Цель экспедиции была достигнута, программа выполнена: каждый получил то, что хотел.
Неоднократно я уже собирался было повернуть назад, но всякий раз продолжал идти вперед. Возникало ощущение, что чья-то сильная рука подталкивает меня в нужном ей направлении.
Когда мы вышли из города, не было никаких факторов присутствия ужасных звероподобных монстров. Все же я опасался, что они будут ждать нас на окраине, но признаться, даже желал новой встречи. Теперь, когда у меня было лазерное ружье, боязнь исчезла. Однако их не было. И мы спокойно пошли дальше мимо дремлющего под палящими лучами солнца красного здания, лежащего на земле ствола гигантского дерева и зловонной ямы, окружавшей зубчатую башню огромного пня.
Путь казался короче, чем наше первое путешествие. Мы летели на всех парах, словно догадываясь, что наше время ограничено. Вечерами Роско привычно расчищал участок земли возле костра и продолжал выводить пальцем бесконечные формулы и уравнения, что-то бормоча себе под нос, как будто стараясь убедить в чем-то то ли меня, то ли себя самого.
И так вечер за вечером он все писал и бубнил, а я сидел рядом и, наблюдая за игрой пламени костра, старался понять, почему мы находимся здесь, а не за миллионы миль отсюда, в открытом космосе, на пути к своей галактике. Теперь я решился признаться себе, что не Пэйнт был причиной моего безрассудного порыва, хотя обязательство перед ним тоже повлияло на мое решение. И все же мой выбор зависел не от него — Сара притягивала меня к себе через многокилометровые пространства. Я видел ее лицо в отблесках костра, за прозрачной вуалью легкого дыма; видел ее вечно непослушный локон, щеку, испачканную дорожной грязью, и, главное — ее глаза, пристально глядящие на меня.
Временами я извлекал из кармана куклу и сидел, изучая ее лицо. Возможно, этим я хотел отвлечь себя от взгляда Сары, неотступно преследовавшего меня. Или, может быть, я смотрел на жестокое лицо игрушки в безумной надежде на то, что эти немые губы разомкнутся и ответят на мучивший меня вопрос. Меня не покидало ощущение, будто кукла является необходимым и важным участником всего происходящего, и в резких чертах ее лица пересекаются неуловимые нити закономерностей и противоречий.
Наконец, после долгих дней пути мы взобрались на крутой склон и увидели холмистую, изрезанную оврагами равнину, открывающую дорогу к страшному ущелью.
Тропа сбегала вниз под гору, пересекала небольшую ровную площадку и, извиваясь, карабкалась по каменистым склонам холмов.
Вдалеке, почти рядом с линией, где тропа терялась в неровных складках местности, по направлению к нам двигалась какая-то точка, маленькая блестка, сверкающая на солнце. Я некоторое время удивленно наблюдал за ней, пока она не выползла на участок, где ее можно было лучше рассмотреть на контрастном фоне более темной земли. Теперь я не мог ошибиться — эту тряскую подпрыгивающую иноходь нельзя было ни с чем спутать.
Роско тихо сказал:
— Это — Пэйнт.
— Но Пэйнт не может пойти назад без…
И вот я уже мчался вниз по склону, размахивая руками и безумно крича. Роско бежал вслед за мной.
Сара увидела нас издалека и помахала рукой в ответ. На расстоянии она была похожа на крошечную куколку с двигающимися ручками, посаженную верхом на лошадку-качалку.
Пэйнт несся к нам со скоростью ветра. Его полозья почти не касались земли. Мы встретились на ровной площадке. Прежде чем я подбежал к Саре, она уже успела спрыгнуть с Пэйнта. Боже, как восхитительно она кипела от бешенства!
— Ты снова добился своего! — кричала она на меня. — Я не смогла остаться. Ты все мне испоганил. Как я ни старалась, я не в состоянии была забыть того, что ты и Свистун мне напели. Ты знал, что так оно и получится. Ты все рассчитал. Ты был так уверен в себе, что даже оставил Пэйнта, чтобы он довез меня до города.
— Сара, — запротестовал я, — ради Бога, будь разумной.
— Нет, — орала она, — это ты меня послушай. Ты все испортил, ты лишил меня радости наслаждаться волшебством, ты, ты…
Она вдруг замолчала на полуслове, и было похоже, что она вот-вот разрыдается.
— Нет, не то, — сказала она уже спокойнее, — виноват не только ты. Все мы виноваты. С этими нашими мелочными препирательствами…
Я быстро подошел к ней и обнял. Она приникла ко мне. Возможно, отвечая на мою ласку, она все еще продолжала меня ненавидеть, но я остался единственным человеком, на кого она могла положиться.
— Майк, — сказала она приглушенно, уткнувшись лицом в мою грудь. — Мы не выберемся отсюда. Все наши усилия ни к чему не приведут. Они нас просто не выпустят.
— Ты ошибаешься, — успокоил я ее. — Корабль свободен. Роско нашел способ распечатать его. Мы возвращаемся на Землю.
— Если благородный и полный надежд человек соблаговолит бросить только один-единственный взгляд, — вежливо вмешался Пэйнт, — ему сразу станет ясно, о чем говорит благородная леди. Они преследуют нас всю дорогу. Они, как гончие псы, идут по нашему следу. И они постепенно нас нагоняют.
Я поднял глаза и увидел их: их тела перекатывались через изрезанную холмами линию горизонта — на нас надвигалась могучая орда огромных зверей.
Они, толкая и сшибая друг друга, яростно мчались к нам, некоторые из них скатывались со склонов под напором поджимавших сзади. Их были сотни, даже тысячи. Они наплывали, как волны, переваливаясь через вершины холмов и обтекая их с флангов.
— Они и сзади нас, — сказал Роско неожиданно тихим голосом, очевидно, прилагая значительные усилия, чтобы не показать охвативший его страх.
Я повернул голову и увидел, как они появляются на седловине хребта, через который мы только что перешли.
— Ты ведь нашел куклу? — сказала Сара.
— Какую еще куклу? — раздраженно спросил я. В такой момент она выбрала самый «достойный» предмет для разговора…
— Куклу Тэкка, — пояснила Сара. Она протянула руку и вытащила куклу из кармана моей куртки. — Ты знаешь, за все время, пока Тэкк носил ее с собой, я так ни разу и не удосужилась ее рассмотреть.
Я оттолкнул Сару и поднял ствол лазерного ружья. Роско перехватил мою руку.
— Их слишком много, — заявил он.
Я резко выдернул руку из его стального захвата.
— Интересно, чего ты ждешь от меня? — заорал я на него. — По— твоему, нужно стоять смирно и ждать, пока они нас растерзают?
Зверей становилось все больше, целая тьма, и они приближались отовсюду. Мы были окружены. Волны их тел вскипали на склонах со всех сторон. Они образовывали сплошную бурлящую массу, а мы ютились на островке, который она была готова вот-вот поглотить. Они надвигались уверенно. Теперь они уже не спешили. Они обложили нас, как охотники — медведя в берлоге, и готовы были прикончить в любую минуту.
Роско упал на колени и разровнял ладонью пятачок земли.
— На черта тебе это нужно?! — завопил я.
Картина была потрясающая: мы были со всех сторон окружены кровожадными монстрами, и в это время Сара не нашла ничего лучшего как разглядывать куклу, а этот железный идиот, стоя на коленях, колдовал над математическими уравнениями.
— Иногда создается впечатление, что весь окружающий нас мир немножко сошел с ума, — невозмутимо провозгласил Пэйнт, но пока вы, капитан, и я на посту…
— Хоть бы ты помолчал! — рявкнул я на глупое создание.
Конечно, я не мог уложить их всех. Но большую часть я бы поджарил. Я бы нарезал из них тысячи дымящихся бифштексов с кровью, и тем самым деморализовал их. Эти звери были чересчур наглыми и самоуверенными: чувствовалось, что им никогда не приходилось сталкиваться с лазерным ружьем. О-о-о… сейчас они взмоют вверх в клубах дыма, навсегда испарятся. Если они вдруг решатся напасть, им придется дорого заплатить за первую попытку.
Но все же их было слишком много. Они полностью окружили нас, и как только стая приходила в движение, волны тел начинали колыхаться со всех сторон.
— Капитан Росс, — позвал Роско, — мне, кажется, удалось найти то, что нужно.
— Хорошо, оценка — «отлично», — ответил я.
Сара придвинулась вплотную ко мне. Ее винтовка свисала на ремне через плечо, а в руках была дурацкая кукла, которую она прижимала к груди, как в свое время делал Тэкк.
— Сара, — сказал я. И тут я произнес такое, чего не хотел говорить, произнес с дрожью в голосе, как это прозвучало бы из уст подростка, впервые решившегося на подобное признание. — Сара, если мы выберемся из этой переделки, может быть, попробуем начать все сначала? С того момента, когда я переступил порог твоего дома на Земле, а ты встретила меня в холле, на тебе тогда было зеленое платье…
— И ты влюбился в меня с первого взгляда, — сказала Сара, — а потом ты оскорблял и высмеивал меня, а я отвечала тебе тем же, и все у нас пошло кувырком…
— Мы так с тобой, бывало, славно схватывались, — сказал я, — что будет обидно оставить наш спор незаконченным.
— Ты — хулиган, — заявила Сара, — и я тебя ненавижу. В некоторые моменты я была готова пробить тебе голову. Но когда я потом вспоминала эти мгновения, мне они почему-то казались самыми сладостными в моей жизни.
— Когда они бросятся на нас, не забудь пригнуться, чтобы не попасть под огонь. Я буду вести круговой огонь, пока…
— Есть другой выход, — перебила меня Сара. — Им воспользовался Тэкк. С помощью куклы. Древний народ изобрел куклу. Они понимали…
— Чушь собачья, — заорал я. — А Тэкк — просто урод и никто другой…
— Тэкк все понял, — заорала она в ответ. — Он понял, как можно использовать куклу. А Джордж знал, что нужно делать, и без куклы. Свистун на твоем месте тоже смог бы понять.
Свистун, подумал я с грустью. Бочкообразная семенящая маленькая многоножка, со множеством щупалец на лице и жизнью, состоящей из трех фаз… Теперь он перешел в свой третий образ, оставив часть себя во мне и унеся большую часть с собой… Да, будь он здесь, от бы знал, что делать…
Я думал о нем и чувствовал его присутствие, его отзывное шевеление в моем мозгу, как тогда, в мгновения нашей наибольшей близости, когда мои руки и его щупальца были сомкнуты в крепком пожатии и мы оба были как единое целое.
И вдруг это ощущение вернулось ко мне — все то, что я тогда узнал и пережил, а потом безуспешно пытался восстановить в памяти. Это было смешанное чувство гордости, удивления и страха, да, именно страха, так как постижение тайн бытия не мыслимо без сопутствующего ему трепетного испуга. Из сумбурного нагромождения знаний и эмоций постепенно начали прорисовываться четкие факты, наконец принявшие ясную форму. Только одна моя половина осталась мной самим, другая была Свистуном, точнее, не только им, а всеми его соплеменниками, пришедшими вместе с ним. Они были рядом, благодаря способности, привитой мне Свистуном — способности, позволявшей проникать в чужой разум и схватывать смысл его знаний, словно на мгновение разрозненные интеллекты тысяч существ превращаются в один слитный коллективный ум. Тайные грани моего существа, неизмеренные глубины моего подсознания тоже вдруг открылись моему восприятию.
Для меня стало доступным все окружающее: интуиция Сары, тайное предназначение куклы, философская мудрость Пэйнта, смысл выведенных на земле уравнений Роско. Мне стала понятна многослойная структура скалы, которую я разглядывал, пребывая между жизнью и смертью — я постиг эту говорящую хронологическую таблицу, повествующую о течении времени и событиях, потрясавших когда-то эту планету.
И вдруг перед моими глазами открылась еще одна структура. Я видел ее так же ясно, как структуру времени, — конечно, не только своими глазами, но и глазами Свистуна и тех, других, вместе с ним. Передо мной лежало, как на ладони, множество вселенных, множество их самостоятельных уровней, в определенные временно-пространственные интервалы проступавших так же очевидно и реально, как были реальны слои геологических пород, хорошо известные любому геологу, способному читать их, как книгу. Только в моем случае это была не просто видимая картина: я одновременно видел, чувствовал и постигал разумом архитектонику окружающего мира.
Древние жители планеты знали об этом еще до того, как пришли «садовники». Они знали и чувствовали истину подсознательно и вырезали на лице куклы выражение, передающее восторг, удивление и ужас, вызванный их открытием. Джордж Смит понимал это, наверное, лучше, чем остальные; Тэкк, впадая в экстаз, порожденный его воображением, также подошел близко к истине еще задолго, до того, как нашел куклу; Роско помимо своей воли овладел тайной после встряски, устроенной его мозгу деревянными молотками кентавров.
А теперь и для меня все стало совершенно ясно.
Кольцо звероподобных монстров стало быстро сужаться, из-под их когтистых лап, взрыхляющих землю в стремительной скачке, поднимались густые облака пыли. Но они уже не могли нас испугать: они принадлежали другому миру, другому времени, другой реальности, и нам было достаточно сделать один маленький шаг и — оказаться далеко от них, в другом — лучшем мире.
Не знаю, как это произошло, но я ощутил переход всем своим существом: мы сделали шаг — и очутились в этом неведомом мире.
Это было очень странное место, окруженное объемными пейзажами, словно вытканными на гобелене. Оно порождало чувство ирреальности, но ирреальности, дружественной нам. Оно представлялось страной тишины и мира, неподвижности. Люди, населявшие эту страну, казалось, не проронили за свою жизнь ни одного слова, а лодка, застывшая на воде, — никогда не плыла по реке. Все, открывшееся перед моим взором: деревня и река, трава, облака, люди и собаки — было элементами неподвижной картины, искусно перенесенной на ткань много веков назад и не тронутой временем.
Цветные нити прочно легли на предназначенное место и замерли навсегда. Небо имело желтоватый оттенок, хорошо подчеркнутый отражением в воде, скромные дома были окрашены в коричневато— красный цвет, а зелень деревьев была не той привычной глазу зеленью природной растительности, а мастерски выполненной композицией, созданной для украшения стен. И все же от картины веяло человеческой теплотой и доброжелательностью. А нараставшая уверенность, что однажды войдя в этот пейзаж, ты уже не сможешь его покинуть, органично вплетясь в фактуру полотна, проникнув в выделку материи, слившись с ее красками, была загадочно приятна.
Мы стояли на высоком пригорке. Все были на месте. Не было только куклы, кукла осталась в покинутом нами мире, возможно, чтобы послужить кому-то другому. Не было не только куклы, не было оружия. Винтовка уже не висела на плече Сары, куда-то исчезло и мое лазерное ружье. Видимо, здесь тоже действовали определенные правила. Некоторые предметы и, вероятно, свойства характера нельзя было приносить в эту страну.
— Майк, — мягко сказала Сара, — это та земля, которую мы искали. Это — тот мир, за которым охотился Найт. Но ему не удалось найти его, так как он не сумел разыскать куклу. Или он упустил еще что-то важное. Много дорог могло привести его сюда.
Я крепко обнял ее. Она подняла лицо, и я поцеловал ее.
Глаза Сары сияли от радости.
— Мы не будем возвращаться, — сказала она. — Мы больше не вспомним о Земле.
— Мы не можем вернуться, отсюда нет пути назад.
Здесь не было места чувству ностальгии, влекущему человека к родному дому. Мы оставили его в том мире, как и многое другое, хорошо известное или привычное нам. Так ребенок, подрастая, забывает свои старые игрушки.
Внизу виднелись река и деревня. Поля и леса тянулись до самой линии горизонта. И каким-то образом я понимал, что этот мир бесконечен, в нем переставало действовать время и в этой вечной и неизменной стране было место для каждого.
Где-то здесь поселились Смит и Тэкк, возможно, Свистун. Но мы, наверное, никогда не смогли бы разыскать их, так как не испытывали в этом потребности. Пространства этой земли были необъятны, и стимулы к путешествиям здесь пропадали.
Ирреальность исчезла, хотя сочные краски гобелена остались.
Лодка плыла по реке, даже слышны были удары весел. Маленькие дети — мальчики и девочки — бежали к нам с криком, радостно лаяли собаки: они спешили в гору нам навстречу. Взрослые в деревне дружелюбно смотрели на нас. Некоторые махали руками.
— Пойдем к ним, — предложила Сара.
И мы все вчетвером начали спускаться с горы навстречу новой жизни.