Из-за этого случая у Сосо появился еще один – в добавление к сросшимся пальцам на ноге, оспинам и слухам о незаконнорожденности – повод для настороженности и чувства неполноценности, еще один знак отличия. Он на всю жизнь повредил левую руку и, значит, уже не мог соответствовать идеалу грузинского воина – позже он утверждал, что из-за травмы не научился как следует танцевать, но драться мог[20]. С другой стороны, увечье спасло его от призыва в армию и, возможно, от смерти в окопах Первой мировой. Но Кеке волновалась, не помешает ли травма его будущему епископству. “Когда ты станешь священником, сынок, как же ты будешь держать чашу для причастия?” – спрашивала она.
“Не волнуйся, мама! – отвечал Сосо. – До того как я стану священником, рука заживет, и я смогу держать ею хоть всю церковь!”7
Помимо игры “в труса” на улицах Гори было множество опасностей. Город славился тем, что царские власти никогда не могли навести в нем порядок. Так и получилось, что Сосо, хоть и быстро стал первым учеником, вел двойную жизнь: мальчик из хора – и уличный драчун, наполовину нарядный маменькин сынок, наполовину беспризорник.
“Редко выдавался день, – говорит Котэ, сын священника Чарквиани, – когда бы его кто-нибудь не побил (и тогда он в слезах бежал домой) либо когда он сам кого-нибудь не побил”8. Таким уж городом был Гори.
Глава 3
Глава 4
“Не волнуйся, мама! – отвечал Сосо. – До того как я стану священником, рука заживет, и я смогу держать ею хоть всю церковь!”7
Помимо игры “в труса” на улицах Гори было множество опасностей. Город славился тем, что царские власти никогда не могли навести в нем порядок. Так и получилось, что Сосо, хоть и быстро стал первым учеником, вел двойную жизнь: мальчик из хора – и уличный драчун, наполовину нарядный маменькин сынок, наполовину беспризорник.
“Редко выдавался день, – говорит Котэ, сын священника Чарквиани, – когда бы его кто-нибудь не побил (и тогда он в слезах бежал домой) либо когда он сам кого-нибудь не побил”8. Таким уж городом был Гори.
Глава 3
Драчуны, борцы и певчие
Теперь маленький Сталин без присмотра Кеке проводил свободное время на улицах Гори – вольнолюбивого и дикого места, где бал правили пьянство, молитвы и драки.
Понятно, что Сосо хотел убежать из своего бедного дома, где всегда было темно. Кеке день-деньской сидела за утлой швейной машинкой, в доме были лишь “две тахты с постелью… две-три табуретки, простой стол, на котором были сложены учебники и… стояла керосиновая лампа”, – рассказывает часто навещавший семью учитель пения Семен Гогличидзе. В крохотной комнате всегда было “убрано чисто и аккуратно”, но кровать Сталина была сделана из досок: “по мере того как рос Сосо, его мать соответственно прибивала к тахте доски”. Теперь Сосо чурался матери. Она ворчала, что сын стал надменным и гордым1.
Он был типичным горийцем, ведь жителей Гори во всей Грузии считали “матрабази” – хвастливыми и необузданными шалопаями. Гори оставался одним из немногих городов, где сохранялся “красочный и дикий обычай” – городские драки, в которых могли участвовать все; у этих драк были свои правила, но жестокость ничем не ограничивалась. Пьянство, набожность и побоища были связаны между собой: пьяные священники выступали в роли судей. Таверны Гори были неискоренимыми рассадниками насилия и преступности2.
Русские и грузинские власти пытались запретить этот сомнительный вид спорта, который происходил от военных учений, распространенных в те времена, когда средневековая Грузия постоянно с кем-то воевала. Несмотря на присутствие в городе русских войск, пристав Давришеви и подчиненные ему полицейские едва справлялись: никто не мог противостоять непобедимому беззаконию Гори. Неудивительно, что во время таких драк лошади пускались в галоп, а фаэтоны сшибали детей на улицах. Историки, исповедующие психологический подход, считают, что на развитие Сталина оказал влияние его пьющий отец, но и уличная культура насилия сыграла свою роль.
Побывавший в Гори Максим Горький написал: “На всем колорит какой-то дикой оригинальности: знойное небо над городом, буйные шумные воды Куры, неподалеку горы, в них пещерный город и еще дальше горы Главного хребта, осыпанные нетающим снегом…”
Желтые башни городской крепости были, вероятно, построены по приказу царицы Тамары в xii веке. Когда ее империя распалась, Гори стал столицей одного из грузинских княжеств[21]. Здесь останавливались шедшие из Центральной Азии. Караваны с верблюдами еще заходили сюда по пути в Тифлис, но после открытия в 1871 году железной дороги к Черному морю этот когда-то гордый город превратился в глухую и дикую провинцию – впрочем, с обширными связями и буйными традициями. Здесь была только одна настоящая улица (тогда – Царская, ныне – улица Сталина) и одна площадь; рядом с играющими детьми разгуливали быки, сточные воды заливали извилистые переулки. В Гори жило всего 7000 человек, половина грузин (как Джугашвили), половина армян (как семья Камо): из армян выходили предприниматели. Евреев было только восемнадцать человек. Гораздо важнее было разделение Гори на две основные части, потому что они соответствовали командам в городских драках: Русский квартал и Крепостной квартал.
В Гори было три бойцовских традиции: городские драки, состязания по борьбе и войны подростковых уличных банд. В дни фестивалей, рож дественских праздников или Масленицы по обоим кварталам проходило шествие, которое возглавляли мужчины, переодетые женщинами, или лицедеи – “короли карнавала”, восседавшие на верблюдах и ослах. Их окружали нарядно одетые дудочники и певцы. Во время Кеенобы, карнавала в честь победы Грузии над Персией в 1634 году, один ряженый изображал грузинского царя, другой – персидского шаха, которого закидывали фруктами и окунали в воду.
Мужчины из каждой семьи от мала до велика тоже принимали участие в шествии, пили вино и пели до ночи – а ночью начиналось самое веселье. “Вольная борьба” под названием “криви” была “коллективной дуэлью с правилами”: сначала друг с другом боролись трехлетние мальчики, потом дрались все дети, затем подростки и, наконец, в бой бросались взрослые мужчины. К этому времени весь город словно сходил с ума, и это продолжалось весь следующий день – даже в школе класс шел на класс. Часто громили магазины3.
Любимым спортом в Гори была борьба чемпионов, которая напоминала библейский сюжет о Голиафе. Но здесь поединок был равным. Состязания – чидаоба – проходили на специально возведенных помостах в сопровождении оркестра зурн. Богатые князья, например местный землевладелец Амилахвари, купцы и даже целые деревни выставляли своих чемпионов, которые пользовались таких почетом, что их называли “палавани”. Крестный отец Сталина Эгнаташвили и двое его братьев тоже были чемпионами. Даже в пожилом возрасте Сталин с удовольствием вспоминал борцовские триумфы своего крестного:
Мальчишки из церковной школы тоже вступали в кулачные бои на Соборной улице в Гори. Под угрозой карцера и исключения из школы им запрещали принимать участие в этих жестоких схватках, “но Сосо все равно дрался”. Кроме того, его учитель математики и географии Илуридзе любил наблюдать, как дерутся его ученики, и кричал им: “Давай! Давай! Молодец!” – даже не замечая, если его самого задевали или забрызгивали кровью5.
“Маленький Сталин боксировал и дрался с определенным успехом”, – пишет Давришеви[22]. Его учитель пения видел, как он сам организует бои, но однажды Сосо повредил свою больную руку. Все началось как борцовское соревнование, но переросло в настоящую драку, и мальчики поколотили друг друга, вспоминал Семен Гогличидзе. Рука у Сосо распухла, и драться по правилам стало сложнее.
Друг Сталина Иремашвили дрался с ним на школьном дворе. Поединок окончился вничью, но, когда Иремашвили отвернулся, Сталин напал на него сзади и повалил на траву. Когда он бесстрашно бросился на бойцов посильнее, Сосо избили до полусмерти. Кеке пришлось спасать его: она побежала к начальнику полиции с криком: “Боже, моего сына убили!” При этом Сталин оставался главным франтом среди борцов: “Иногда мать даже надевала на него большой белый воротник, который он снимал и запрятывал в карман, стоило ей отвернуться”.
Но мальчики берегли силы для настоящего дела – уличных войн. “В нашем городе дети организовывались в шайки – по улицам или кварталам, где они жили. Эти банды постоянно враждовали”. Эти шайки были еще и “плавильными котлами”. “Дети в Гори вместе получали образование на улице – без различения религии, национальности и благосостояния”. Оборвыш Сталин играл на улице с сыном прославленного генерала князя Амилахвари, и этот мальчик учил его плавать. Дети, вооруженные ножами, луками и стрелами или рогатками, вели блаженное, свободное, даже дикое существование: они купались в реке, распевали любимые песни, воровали яблоки из сада князя Амилахвари, проказничали по всей округе. Однажды Сталин поджег княжеский сад.
“В детстве Сосо был большим шалуном. <…> Бегать по улице… очень любил”, – вспоминал его младший друг Георгий Елисабедашвили. “Он любил стрелять из самочинно сделанного лука, любил бросать камни из рогатки… Помню, однажды вечером, когда стадо возвращалось из нагула, Сосо со своим самочинным луком накинулся из-под угла на стадо и мигом вонзил стрелу в мошку коровы. Корова взбесилась, стадо заметалось, пастух погнался за Сосо, Сосо исчез” – он уже умел быть неуловимым[23]. Другой школьный друг писал, что Сосо выскальзывал из рук, словно рыба, и ловить его было бесполезно. Однажды Сосо привел в ужас владельца магазина, взорвав какие-то петарды, которые разрушили все в магазине. “Матери за своего сына пришлось слушать немало плохих слов”.
Сосо любил водить свою шайку на крутой склон Гориджвари – горы, на которой стоял “замок с высокими желтыми стенами”. Здесь они пели, дрались, спорили о религии и любовались видами: “Он любил красоты природы”. В двенадцати километрах от Гори находился пещерный город Уплисцихе – добраться до него было так трудно, что сначала Сталин не смог туда залезть. По свидетельству Иремашвили, он без устали тренировался, пока у него это не получилось.
К другим детям он был безжалостен, но защищал своих приспешников. Научившись плавать (впрочем, из-за травмы руки это не удавалось ему как следует), он столкнул не умевшего плавать маленького мальчика в быстрые воды Куры. Потом мальчик сердито говорил ему, что чуть не утонул. “Да, но, когда ты попал в беду, тебе пришлось научиться плавать”, – отвечал Сосо. Впрочем, когда на его друзей напала другая шайка, Сталин закидывал их камнями, пока они не пустились наутек. В другой раз, увидев, как колотят его друга, Сосо стал кричать, чтобы тот не стоял как осел, а работал кулаками. Он дал врагу отпор.
Сталин то и дело бросал вызов противникам “старше и сильнее него”, говорит молодой Иосиф Давришеви. Он уже был раздражителен. Из-за своей неуклюжести он не смог научиться грузинскому танцу лекури (лезгинке) – и не задумываясь дал по ногам мальчику, который танцевал ловчее.
Он демонстрировал волю к власти, которая не покидала его до последних дней. “Сосо принадлежал к местной шайке, но часто переходил на сторону вражеской банды, потому что отказывался повиноваться собственному вожаку” – тот жаловался, что мальчик “подрывал его авторитет и пытался лишить его власти”. Иремашвили полагал, что, по мнению Сталина, “человек, которому должны подчиняться другие люди из-за того, что он старше или сильнее, должен быть таким, как его отец, и поэтому в нем вскоре выработалась глубокая неприязнь ко всем, кто был выше его по положению”. Вырвавшись из-под материнской опеки, он стремился быть лидером – уже в детстве.
Каким-то образом из-за унижений со стороны отца и последующего краха Бесо, из-за восторженной любви матери и благодаря собственным уму и высокомерию Сталин настолько уверился в том, что он всегда прав, что эта заразительная уверенность завоевала ему сторонников. Одним из них был сын армянской подруги его матери Симон Тер-Петросян (Сенько), впоследствии известный как Камо. Его богатый отец, сколотивший состояние на поставках оружия армии Александра II во время походов на Хиву и Бухарский эмират, со злостью спрашивал свою дочь: “Что нашли вы в этом голодранце Сосо? Разве в Гори нет достойных людей?” Похоже, достойных было немного.
Сосо “мог быть хорошим другом, если вы покорялись его диктаторской воле”, считает Иремашвили. Когда какой-то мальчик наябедничал, что Котэ Чарквиани съел хлеб для причастия, Сталин, предвосхищая будущие свои чистки, “проклинал его, называл наушником, шпионом, настроил против него других мальчиков, а потом избил до синяков. Сосо был преданным другом”.
Сталин, как положено поэту, любил горы и небеса, но редко выказывал симпатию к людям. Сын полицейского вспоминает, что в то время он был “копией своей матери”. Он был спокоен и осторожен, но “когда ярость брала верх, становился грубым, ругался и доводил все до крайностей”. Сталину было меньше терять, чем другим, он мало к кому был привязан – экстремизм был в его природе6.
Уличные бои были в порядке вещей не только потому, что горийские родители сами участвовали в ежегодных драках и делали ставки на состязаниях, но и потому, что мальчики играли в грузинских разбойников-героев, которые сражались с русскими в горах неподалеку. Но теперь дети видели, что Российская империя преследует их даже в школе.
Недалекий император Александр III стоял во главе консервативных контрреформ, сводивших на нет либеральную политику его убитого отца, и это настроило всех грузин против его империи. Царь издал указ о том, что грузины должны учиться на русском языке[24] (поэтому Сталин и занимался русским с детьми Чарквиани).
Придя в училище в сентябре 1890 года, Сталин разделил с друзьями ненависть к новым русским порядкам. Мальчикам не разрешали даже говорить по-грузински друг с другом. По-русски они разговаривали плохо; “наши рты были заперты в этой тюрьме для детей, – вспоминает Иремашвили. – Мы любили нашу родину и родной язык. А нас, грузин, считали некультурными, и в нас надлежало вбить блага российской цивилизации”. Тех, кто говорил в классе по-грузински, заставляли “стоять в углу или держать целое утро длинную палку или до вечера запирали в совершенно темном карцере без еды и воды”.
Русские учителя[25] были грубыми педантами в униформе – мундирах с золотыми пуговицами и остроконечными фуражками. Они презирали грузинский язык. Но одного преподавателя все любили – учителя пения Семена Гогличидзе, добродушного щеголя, который всегда был одет по последней моде: гетры, отложной воротник, цветок в петлице. Школьницы в него влюблялись и даже сочиняли о нем песни. Его любимцем в хоре был Сталин, которому он старался всячески помогать: “За два года он так хорошо усвоил ноты, что свободно пел по нотам. Очень скоро он уже помогал дирижеру… <…> Было много сольных мест, исполнение которых поручалось Сосо”. Дело было не только в его “приятном, красивом высоком голосе”, пишет учитель-романтик, но и в “прекрасном исполнении”. Сталина часто нанимали петь на свадьбах: “Люди приходили, только чтобы послушать, как он поет, говорили: “Пойдем послушаем, как мальчик Джугашвили всех удивит своим голосом”. Когда Сталин в стихаре выходил на клирос и пел соло своим замечательным контральто, все были в изумлении.
В первые школьные годы Сталин был так набожен, что почти никогда не пропускал богослужений. “Он не только выполнял религиозные обряды, но всегда и нам напоминал об их соблюдении”, – вспоминает его однокашник Григорий Глурджидзе. Другой одноклассник, Сулиашвили, вспоминал, как Сталин и двое других мальчиков во время вечернего богослужения, “облаченные в стихари, стоя на коленях, распевают молитву… Ангельские голоса трех детей… и мы, исполненные неземного восторга и павшие ниц”. Он “лучше всех читал псалмы” в церкви. Других допускали до чтения только после того, как их наставлял сам Сосо. Благодарная школа подарила ему Книгу псалмов Давидовых с надписью “Иосифу Джугашвили… за отличные успехи в учебе, примерное поведение и превосходное чтение и пение Псалтири”.
Кроме того, Сосо хорошо рисовал и проявлял вкус к актерской игре – он останется у него на всю жизнь. Он сыграл в сатирическом водевиле, пародии на Шекспира: “Выражение лица Сосо заставляло публику надрывать живот от смеха!” Тогда он уже начинал заниматься поэзией и писал друзьям рифмованные послания[26].
Он также был лучшим учеником в классе. “Он был очень умным ребенком, – вспоминал Гогличидзе. – Никто не помнил, чтоб он получал иные оценки, кроме пятерок”. “Отдых он проводил за чтением книг”. Он часто носил с собой книги, засунув их за пояс брюк, и любил помогать отстающим ученикам с заданиями. “Не было случая, чтобы он пропустил урок или опоздал. <…> При этом во всем стремился быть первым”, – рассказывает его одноклассник Петр Адамашвили. Сталин советовал ему: “Занимайся собой. Не ленись, а то в жизни проиграешь”.
Даже ненавидевшие грузин учителя были впечатлены познаниями Сталина. Школьный инспектор Бутырский обычно отговаривался от участия в каких-либо мероприятиях, заявляя, что ему нужно идти домой заниматься, ведь если он не подготовится к завтрашнему уроку, ученик по имени Джугашвили наверняка его подловит[27]. Сталин был таким пай-мальчиком, что, дежуря в классе, отмечал опоздавших и отсутствующих. Одноклассники даже прозвали его жандармом[28].
Но этот примерный мальчик ни перед кем не унижался. Когда однажды школьники пошли в поход и один ученик перевез инспектора Бутырского через ручей на спине, Сталин издевался: “Ты что, осел? Я бы самому Богу не позволил сесть мне на спину, не то что какому-то школьному инспектору”. Когда его любимый учитель Гогличидзе пытался заставить Сталина петь песню, которая тому не нравилась, мальчик просто не явился в училище.
Лавров, учитель, которого ненавидели больше других, преследовавший все “грузинские” проявления, назначил Сталина своим “заместителем” – об этом он вскоре пожалел. Когда Лавров попробовал заставить “заместителя” доносить ему обо всех, кто говорил по-грузински, Сталин взбунтовался. Заручившись поддержкой горячих восемнадцатилетних парней, он заманил Лаврова в пустой класс и там угрожал убить его. После этого Лавров сделался куда покладистей.
Незадолго до окончания четвертого класса Сталин решил, что нужно сделать групповой портрет его хора. Учитель пения слышал, как он раздавал задания: один мальчик должен был собрать деньги, другой – привести фотографа, а когда все собрались, он явился с охапкой цветов, велел всем мальчикам вдеть их в петлицы и расставил всех по местам для общего снимка.
Но над Сосо всегда нависала тень. В училище приходил пьяный Бесо, забирал сына и заставлял его учиться сапожному делу. Кеке обращалась к своим заступникам: “Я поднимала на уши весь свет, своих братьев, крестного Эгнаташвили, учителя”, и тогда Бесо “возвращал мне сына”. Но все равно Бесо постоянно “в пьяном виде врывался в училище и силой забирал оттуда Сосо”. Мальчика приходилось проводить в училище буквально под полой брата Кеке – тем временем “все помогали и прятали ребенка, а разъяренного Бесо уверяли, что Сосо даже нет в училище”.
Сталин-школьник, как и Сталин-политик, был средоточием противоречий. “Сосо Джугашвили был лучшим, но и самым испорченным учеником”, – подытоживает Иремашвили. Детство Сталина само по себе уже было победой над невзгодами. Но в дни школьных успехов на него вновь обрушились ужасные удары, которые едва не погубили его.
Понятно, что Сосо хотел убежать из своего бедного дома, где всегда было темно. Кеке день-деньской сидела за утлой швейной машинкой, в доме были лишь “две тахты с постелью… две-три табуретки, простой стол, на котором были сложены учебники и… стояла керосиновая лампа”, – рассказывает часто навещавший семью учитель пения Семен Гогличидзе. В крохотной комнате всегда было “убрано чисто и аккуратно”, но кровать Сталина была сделана из досок: “по мере того как рос Сосо, его мать соответственно прибивала к тахте доски”. Теперь Сосо чурался матери. Она ворчала, что сын стал надменным и гордым1.
Он был типичным горийцем, ведь жителей Гори во всей Грузии считали “матрабази” – хвастливыми и необузданными шалопаями. Гори оставался одним из немногих городов, где сохранялся “красочный и дикий обычай” – городские драки, в которых могли участвовать все; у этих драк были свои правила, но жестокость ничем не ограничивалась. Пьянство, набожность и побоища были связаны между собой: пьяные священники выступали в роли судей. Таверны Гори были неискоренимыми рассадниками насилия и преступности2.
Русские и грузинские власти пытались запретить этот сомнительный вид спорта, который происходил от военных учений, распространенных в те времена, когда средневековая Грузия постоянно с кем-то воевала. Несмотря на присутствие в городе русских войск, пристав Давришеви и подчиненные ему полицейские едва справлялись: никто не мог противостоять непобедимому беззаконию Гори. Неудивительно, что во время таких драк лошади пускались в галоп, а фаэтоны сшибали детей на улицах. Историки, исповедующие психологический подход, считают, что на развитие Сталина оказал влияние его пьющий отец, но и уличная культура насилия сыграла свою роль.
Побывавший в Гори Максим Горький написал: “На всем колорит какой-то дикой оригинальности: знойное небо над городом, буйные шумные воды Куры, неподалеку горы, в них пещерный город и еще дальше горы Главного хребта, осыпанные нетающим снегом…”
Желтые башни городской крепости были, вероятно, построены по приказу царицы Тамары в xii веке. Когда ее империя распалась, Гори стал столицей одного из грузинских княжеств[21]. Здесь останавливались шедшие из Центральной Азии. Караваны с верблюдами еще заходили сюда по пути в Тифлис, но после открытия в 1871 году железной дороги к Черному морю этот когда-то гордый город превратился в глухую и дикую провинцию – впрочем, с обширными связями и буйными традициями. Здесь была только одна настоящая улица (тогда – Царская, ныне – улица Сталина) и одна площадь; рядом с играющими детьми разгуливали быки, сточные воды заливали извилистые переулки. В Гори жило всего 7000 человек, половина грузин (как Джугашвили), половина армян (как семья Камо): из армян выходили предприниматели. Евреев было только восемнадцать человек. Гораздо важнее было разделение Гори на две основные части, потому что они соответствовали командам в городских драках: Русский квартал и Крепостной квартал.
В Гори было три бойцовских традиции: городские драки, состязания по борьбе и войны подростковых уличных банд. В дни фестивалей, рож дественских праздников или Масленицы по обоим кварталам проходило шествие, которое возглавляли мужчины, переодетые женщинами, или лицедеи – “короли карнавала”, восседавшие на верблюдах и ослах. Их окружали нарядно одетые дудочники и певцы. Во время Кеенобы, карнавала в честь победы Грузии над Персией в 1634 году, один ряженый изображал грузинского царя, другой – персидского шаха, которого закидывали фруктами и окунали в воду.
Мужчины из каждой семьи от мала до велика тоже принимали участие в шествии, пили вино и пели до ночи – а ночью начиналось самое веселье. “Вольная борьба” под названием “криви” была “коллективной дуэлью с правилами”: сначала друг с другом боролись трехлетние мальчики, потом дрались все дети, затем подростки и, наконец, в бой бросались взрослые мужчины. К этому времени весь город словно сходил с ума, и это продолжалось весь следующий день – даже в школе класс шел на класс. Часто громили магазины3.
Любимым спортом в Гори была борьба чемпионов, которая напоминала библейский сюжет о Голиафе. Но здесь поединок был равным. Состязания – чидаоба – проходили на специально возведенных помостах в сопровождении оркестра зурн. Богатые князья, например местный землевладелец Амилахвари, купцы и даже целые деревни выставляли своих чемпионов, которые пользовались таких почетом, что их называли “палавани”. Крестный отец Сталина Эгнаташвили и двое его братьев тоже были чемпионами. Даже в пожилом возрасте Сталин с удовольствием вспоминал борцовские триумфы своего крестного:
Борцы Эгнаташвили славились на всю Картли, но первым, сильнейшим из них, был Яков.Бандиты выпили в духане Эгнаташвили, но платить отказались. “Мы, дети”, вспоминал Сталин, изумленно смотрели, как Кика Эгнаташвили “набросился на одного из них, сбил с ног, выхватил у второго из ножен кинжал и ударил его тупым концом. Третий заплатил по счету”4.
У князя Амилахвари был телохранитель, великан-чеченец. Когда он бросал вызов горийским чемпионам, то побеждал всех. Тогда горийцы пошли к Якову Эгнаташвили, и тот сказал: “Пускай он поборется с моим братом Кикой; если он побьет Кику, пусть сразится с моим братом Симоном; если побьет и его, то с ним сражусь я”. Но Кика победил чеченского Голиафа.
Однажды в город во время религиозного праздника ворвались бандиты в шапках из овечьей шерсти, вооруженные кинжалами.
Мальчишки из церковной школы тоже вступали в кулачные бои на Соборной улице в Гори. Под угрозой карцера и исключения из школы им запрещали принимать участие в этих жестоких схватках, “но Сосо все равно дрался”. Кроме того, его учитель математики и географии Илуридзе любил наблюдать, как дерутся его ученики, и кричал им: “Давай! Давай! Молодец!” – даже не замечая, если его самого задевали или забрызгивали кровью5.
“Маленький Сталин боксировал и дрался с определенным успехом”, – пишет Давришеви[22]. Его учитель пения видел, как он сам организует бои, но однажды Сосо повредил свою больную руку. Все началось как борцовское соревнование, но переросло в настоящую драку, и мальчики поколотили друг друга, вспоминал Семен Гогличидзе. Рука у Сосо распухла, и драться по правилам стало сложнее.
Друг Сталина Иремашвили дрался с ним на школьном дворе. Поединок окончился вничью, но, когда Иремашвили отвернулся, Сталин напал на него сзади и повалил на траву. Когда он бесстрашно бросился на бойцов посильнее, Сосо избили до полусмерти. Кеке пришлось спасать его: она побежала к начальнику полиции с криком: “Боже, моего сына убили!” При этом Сталин оставался главным франтом среди борцов: “Иногда мать даже надевала на него большой белый воротник, который он снимал и запрятывал в карман, стоило ей отвернуться”.
Но мальчики берегли силы для настоящего дела – уличных войн. “В нашем городе дети организовывались в шайки – по улицам или кварталам, где они жили. Эти банды постоянно враждовали”. Эти шайки были еще и “плавильными котлами”. “Дети в Гори вместе получали образование на улице – без различения религии, национальности и благосостояния”. Оборвыш Сталин играл на улице с сыном прославленного генерала князя Амилахвари, и этот мальчик учил его плавать. Дети, вооруженные ножами, луками и стрелами или рогатками, вели блаженное, свободное, даже дикое существование: они купались в реке, распевали любимые песни, воровали яблоки из сада князя Амилахвари, проказничали по всей округе. Однажды Сталин поджег княжеский сад.
“В детстве Сосо был большим шалуном. <…> Бегать по улице… очень любил”, – вспоминал его младший друг Георгий Елисабедашвили. “Он любил стрелять из самочинно сделанного лука, любил бросать камни из рогатки… Помню, однажды вечером, когда стадо возвращалось из нагула, Сосо со своим самочинным луком накинулся из-под угла на стадо и мигом вонзил стрелу в мошку коровы. Корова взбесилась, стадо заметалось, пастух погнался за Сосо, Сосо исчез” – он уже умел быть неуловимым[23]. Другой школьный друг писал, что Сосо выскальзывал из рук, словно рыба, и ловить его было бесполезно. Однажды Сосо привел в ужас владельца магазина, взорвав какие-то петарды, которые разрушили все в магазине. “Матери за своего сына пришлось слушать немало плохих слов”.
Сосо любил водить свою шайку на крутой склон Гориджвари – горы, на которой стоял “замок с высокими желтыми стенами”. Здесь они пели, дрались, спорили о религии и любовались видами: “Он любил красоты природы”. В двенадцати километрах от Гори находился пещерный город Уплисцихе – добраться до него было так трудно, что сначала Сталин не смог туда залезть. По свидетельству Иремашвили, он без устали тренировался, пока у него это не получилось.
К другим детям он был безжалостен, но защищал своих приспешников. Научившись плавать (впрочем, из-за травмы руки это не удавалось ему как следует), он столкнул не умевшего плавать маленького мальчика в быстрые воды Куры. Потом мальчик сердито говорил ему, что чуть не утонул. “Да, но, когда ты попал в беду, тебе пришлось научиться плавать”, – отвечал Сосо. Впрочем, когда на его друзей напала другая шайка, Сталин закидывал их камнями, пока они не пустились наутек. В другой раз, увидев, как колотят его друга, Сосо стал кричать, чтобы тот не стоял как осел, а работал кулаками. Он дал врагу отпор.
Сталин то и дело бросал вызов противникам “старше и сильнее него”, говорит молодой Иосиф Давришеви. Он уже был раздражителен. Из-за своей неуклюжести он не смог научиться грузинскому танцу лекури (лезгинке) – и не задумываясь дал по ногам мальчику, который танцевал ловчее.
Он демонстрировал волю к власти, которая не покидала его до последних дней. “Сосо принадлежал к местной шайке, но часто переходил на сторону вражеской банды, потому что отказывался повиноваться собственному вожаку” – тот жаловался, что мальчик “подрывал его авторитет и пытался лишить его власти”. Иремашвили полагал, что, по мнению Сталина, “человек, которому должны подчиняться другие люди из-за того, что он старше или сильнее, должен быть таким, как его отец, и поэтому в нем вскоре выработалась глубокая неприязнь ко всем, кто был выше его по положению”. Вырвавшись из-под материнской опеки, он стремился быть лидером – уже в детстве.
Каким-то образом из-за унижений со стороны отца и последующего краха Бесо, из-за восторженной любви матери и благодаря собственным уму и высокомерию Сталин настолько уверился в том, что он всегда прав, что эта заразительная уверенность завоевала ему сторонников. Одним из них был сын армянской подруги его матери Симон Тер-Петросян (Сенько), впоследствии известный как Камо. Его богатый отец, сколотивший состояние на поставках оружия армии Александра II во время походов на Хиву и Бухарский эмират, со злостью спрашивал свою дочь: “Что нашли вы в этом голодранце Сосо? Разве в Гори нет достойных людей?” Похоже, достойных было немного.
Сосо “мог быть хорошим другом, если вы покорялись его диктаторской воле”, считает Иремашвили. Когда какой-то мальчик наябедничал, что Котэ Чарквиани съел хлеб для причастия, Сталин, предвосхищая будущие свои чистки, “проклинал его, называл наушником, шпионом, настроил против него других мальчиков, а потом избил до синяков. Сосо был преданным другом”.
Сталин, как положено поэту, любил горы и небеса, но редко выказывал симпатию к людям. Сын полицейского вспоминает, что в то время он был “копией своей матери”. Он был спокоен и осторожен, но “когда ярость брала верх, становился грубым, ругался и доводил все до крайностей”. Сталину было меньше терять, чем другим, он мало к кому был привязан – экстремизм был в его природе6.
Уличные бои были в порядке вещей не только потому, что горийские родители сами участвовали в ежегодных драках и делали ставки на состязаниях, но и потому, что мальчики играли в грузинских разбойников-героев, которые сражались с русскими в горах неподалеку. Но теперь дети видели, что Российская империя преследует их даже в школе.
Недалекий император Александр III стоял во главе консервативных контрреформ, сводивших на нет либеральную политику его убитого отца, и это настроило всех грузин против его империи. Царь издал указ о том, что грузины должны учиться на русском языке[24] (поэтому Сталин и занимался русским с детьми Чарквиани).
Придя в училище в сентябре 1890 года, Сталин разделил с друзьями ненависть к новым русским порядкам. Мальчикам не разрешали даже говорить по-грузински друг с другом. По-русски они разговаривали плохо; “наши рты были заперты в этой тюрьме для детей, – вспоминает Иремашвили. – Мы любили нашу родину и родной язык. А нас, грузин, считали некультурными, и в нас надлежало вбить блага российской цивилизации”. Тех, кто говорил в классе по-грузински, заставляли “стоять в углу или держать целое утро длинную палку или до вечера запирали в совершенно темном карцере без еды и воды”.
Русские учителя[25] были грубыми педантами в униформе – мундирах с золотыми пуговицами и остроконечными фуражками. Они презирали грузинский язык. Но одного преподавателя все любили – учителя пения Семена Гогличидзе, добродушного щеголя, который всегда был одет по последней моде: гетры, отложной воротник, цветок в петлице. Школьницы в него влюблялись и даже сочиняли о нем песни. Его любимцем в хоре был Сталин, которому он старался всячески помогать: “За два года он так хорошо усвоил ноты, что свободно пел по нотам. Очень скоро он уже помогал дирижеру… <…> Было много сольных мест, исполнение которых поручалось Сосо”. Дело было не только в его “приятном, красивом высоком голосе”, пишет учитель-романтик, но и в “прекрасном исполнении”. Сталина часто нанимали петь на свадьбах: “Люди приходили, только чтобы послушать, как он поет, говорили: “Пойдем послушаем, как мальчик Джугашвили всех удивит своим голосом”. Когда Сталин в стихаре выходил на клирос и пел соло своим замечательным контральто, все были в изумлении.
В первые школьные годы Сталин был так набожен, что почти никогда не пропускал богослужений. “Он не только выполнял религиозные обряды, но всегда и нам напоминал об их соблюдении”, – вспоминает его однокашник Григорий Глурджидзе. Другой одноклассник, Сулиашвили, вспоминал, как Сталин и двое других мальчиков во время вечернего богослужения, “облаченные в стихари, стоя на коленях, распевают молитву… Ангельские голоса трех детей… и мы, исполненные неземного восторга и павшие ниц”. Он “лучше всех читал псалмы” в церкви. Других допускали до чтения только после того, как их наставлял сам Сосо. Благодарная школа подарила ему Книгу псалмов Давидовых с надписью “Иосифу Джугашвили… за отличные успехи в учебе, примерное поведение и превосходное чтение и пение Псалтири”.
Кроме того, Сосо хорошо рисовал и проявлял вкус к актерской игре – он останется у него на всю жизнь. Он сыграл в сатирическом водевиле, пародии на Шекспира: “Выражение лица Сосо заставляло публику надрывать живот от смеха!” Тогда он уже начинал заниматься поэзией и писал друзьям рифмованные послания[26].
Он также был лучшим учеником в классе. “Он был очень умным ребенком, – вспоминал Гогличидзе. – Никто не помнил, чтоб он получал иные оценки, кроме пятерок”. “Отдых он проводил за чтением книг”. Он часто носил с собой книги, засунув их за пояс брюк, и любил помогать отстающим ученикам с заданиями. “Не было случая, чтобы он пропустил урок или опоздал. <…> При этом во всем стремился быть первым”, – рассказывает его одноклассник Петр Адамашвили. Сталин советовал ему: “Занимайся собой. Не ленись, а то в жизни проиграешь”.
Даже ненавидевшие грузин учителя были впечатлены познаниями Сталина. Школьный инспектор Бутырский обычно отговаривался от участия в каких-либо мероприятиях, заявляя, что ему нужно идти домой заниматься, ведь если он не подготовится к завтрашнему уроку, ученик по имени Джугашвили наверняка его подловит[27]. Сталин был таким пай-мальчиком, что, дежуря в классе, отмечал опоздавших и отсутствующих. Одноклассники даже прозвали его жандармом[28].
Но этот примерный мальчик ни перед кем не унижался. Когда однажды школьники пошли в поход и один ученик перевез инспектора Бутырского через ручей на спине, Сталин издевался: “Ты что, осел? Я бы самому Богу не позволил сесть мне на спину, не то что какому-то школьному инспектору”. Когда его любимый учитель Гогличидзе пытался заставить Сталина петь песню, которая тому не нравилась, мальчик просто не явился в училище.
Лавров, учитель, которого ненавидели больше других, преследовавший все “грузинские” проявления, назначил Сталина своим “заместителем” – об этом он вскоре пожалел. Когда Лавров попробовал заставить “заместителя” доносить ему обо всех, кто говорил по-грузински, Сталин взбунтовался. Заручившись поддержкой горячих восемнадцатилетних парней, он заманил Лаврова в пустой класс и там угрожал убить его. После этого Лавров сделался куда покладистей.
Незадолго до окончания четвертого класса Сталин решил, что нужно сделать групповой портрет его хора. Учитель пения слышал, как он раздавал задания: один мальчик должен был собрать деньги, другой – привести фотографа, а когда все собрались, он явился с охапкой цветов, велел всем мальчикам вдеть их в петлицы и расставил всех по местам для общего снимка.
Но над Сосо всегда нависала тень. В училище приходил пьяный Бесо, забирал сына и заставлял его учиться сапожному делу. Кеке обращалась к своим заступникам: “Я поднимала на уши весь свет, своих братьев, крестного Эгнаташвили, учителя”, и тогда Бесо “возвращал мне сына”. Но все равно Бесо постоянно “в пьяном виде врывался в училище и силой забирал оттуда Сосо”. Мальчика приходилось проводить в училище буквально под полой брата Кеке – тем временем “все помогали и прятали ребенка, а разъяренного Бесо уверяли, что Сосо даже нет в училище”.
Сталин-школьник, как и Сталин-политик, был средоточием противоречий. “Сосо Джугашвили был лучшим, но и самым испорченным учеником”, – подытоживает Иремашвили. Детство Сталина само по себе уже было победой над невзгодами. Но в дни школьных успехов на него вновь обрушились ужасные удары, которые едва не погубили его.
Глава 4
Казнь в Гори
6 января 1890 года учитель Гогличидзе вывел хористов из церкви после крещенской службы, на которой молились за русский гарнизон, стоявший в Гори. По словам Гогличидзе, “никто не заметил несшийся фаэтон”, который врезался прямо в людей. Двенадцатилетний Сталин переходил дорогу, когда “на него налетел фаэтон, ударил его дышлом в щеку, повалил на землю и, на счастье, переехал лишь через ноги. Нас окружила толпа. Подняли потерявшего сознание ребенка… и доставили его домой”. Извозчик был арестован и позже приговорен к месяцу тюремного заключения, но вот бедной Кеке опять принесли домой окровавленного сына. Придя в себя, он увидел убитую горем мать. “Не бойся, мама, я чувствую себя хорошо, – храбро сказал он. – Я не умру”1.
Сосо получил такие тяжелые увечья, что его отвезли в больницу в Тифлис. Он несколько месяцев не посещал занятия. Ноги были серьезно повреждены. Несколько лет спустя в семинарии он жаловался на “больные ноги” и, даже поправившись, ходил тяжело, “бочком”, из-за чего получил еще одно прозвище – к Рябому (Чопур) прибавился Прямоходящий (Геза). Наверное, он еще больше обычного хотел доказать, что силен, и гордился, что смело перенес такую напасть.
Сосо получил такие тяжелые увечья, что его отвезли в больницу в Тифлис. Он несколько месяцев не посещал занятия. Ноги были серьезно повреждены. Несколько лет спустя в семинарии он жаловался на “больные ноги” и, даже поправившись, ходил тяжело, “бочком”, из-за чего получил еще одно прозвище – к Рябому (Чопур) прибавился Прямоходящий (Геза). Наверное, он еще больше обычного хотел доказать, что силен, и гордился, что смело перенес такую напасть.