Сазанович Елена Ивановна. Смертоносная чаша [Все дурное ночи]

   Мне не терпелось узнать у Вано, к чему был весь этот маскарад с переодеванием капитана милиции в скульптора, но на это не было времени. И я подробно стал рассказывать, что произошло в квартире Толмачевского. Я старался ничего не упустить и даже объяснил, что меня сюда привело.
   – В общем, увидев у Вано дома бумажку с тремя именами, я понял, что Анне угрожает опасность, но не знал, где искать женщину. Поэтому прибежал сюда. Но, если честно, я все равно ничего не понимаю. Ведь Анна – жена Вано?
   – Увы, – развел ручищами вновь ставший для меня другом Вано. – Анна – очень красивая женщина. Она вряд ли прельстилась бы моим тайным обаянием. Впрочем, и она – не мой тип, слишком костлява. Я люблю пышные формы.
   Порфирий жестом руки приказал остановиться.
   – Я повторяю, вы потом объяснитесь. Ты, Задоров, благодари Бога, что капитан Зеленцов оказался здесь в нужную минуту. Вообще вы оба, как я заметил, что-то слишком уж любите случайно оказываться возле трупов. Чуете, что ли, трупный запах? Как черные вороны?
   Вано усмехнулся.
   – Да нет, Юрий Петрович, просто у меня соседи хорошие. Не успел я домой явиться, как мой добрый сосед тут же выложил, что в моем доме уже пошарил какой-то собутыльник, похожий на двоюродного брата Квазимодо. Я сразу понял, что это ты.
   – Спасибо, Вано, ты очень любезен.
   – Не за что, Ник! – махнул лапой Вано. – Когда я увидел на полу скомканную бумажку, то сразу понял, где этот красавчик может быть. Но сразу с ним объясниться не мог. Слишком уж яро Ник вел расследование. Нужно было все перепроверить. Но его страстный монолог убедил меня. Он неплохой парень, этот Ник. И все-таки чуть-чуть симпатичней Квазимодо, мой сосед спьяну переборщил.
   Вано стрался шутить, но избегал моего взгляда. Нам обоим неловко было смотреть друг другу в глаза. Мы оба друг друга когда-то подозревали. И теперь было трудно восстановить прежние теплые отношения. Тем временем Порфирий исподлобья за нами наблюдал, хитро улыбаясь.
   – Впрочем, это и моя ошибка, – наконец промурлыкал он.
   Мы вопросительно на него посмотрели.
   – Я знал, что Воронову нельзя отпускать ни под каким предлогом. И ценой жизни этой убитой женщины я подтвердил свои догадки и подозрения относительно Вороновой.
   – Что??? – одновременно выкрикнули мы с Вано, в один миг вновь став сиамскими близнецами.
   – Вы разве не в курсе? – Порфирий впился в меня своими глазками-бусинками. – Разве вы, Задоров, сегодня не встретились с Вороновой?
   – Я??? – от удивления я забыл все более-менее внятные слова. – Но… Я даже… Да я… Да я понятия не имел, что она на свободе.
   Порфирий пожал плечами.
   – Может, Вано и верит в ваши профессионально гневные монологи, но я с детства не верю артистам и мошенникам. Вы слишком близки с Вороновой и сначала яростно защищали ее. И сегодня вы опять же… оказались на месте преступления.
   – Я же вам объяснил, черт побери, как я здесь очутился! Господи, если бы я знал, что она отпущена… Если бы я знал…
   Что же это происходит? Ее сегодня выпустили на свободу, и она, безусловно, искала меня. Но найти было невозможно: я как угорелый до вечера мотался по городу. Но кто-то прекрасно знал, что она выпущена на свободу, и этим воспользовался. Стоп, Ник! Кто-то наверняка за нее ходатайствовал, чтобы в очередной раз подставить.
   – Зачем вы ее отпустили? – Я впился злыми глазами в румяное лицо Порфирия.
   Он пожал плечами.
   – Вас не поймешь, Никита Андреевич. То вы разбиваетесь в лепешку, чтобы она обрела долгожданную свободу, то выражаете крайнее неудовлетворение тем, что она не в тюрьме.
   – Ну же, Юрий Петрович, в жизни не поверю, что вы расчувствовались до слез, глядя на нас, несчастных влюбленных, и снизошли до милости, чтобы наши судьбы вновь соединились.
   – Безусловно, я не расчувствовался, – усмехнулся Порфирий. – И, если честно, мне вообще плевать на ваши судьбы. Мне нужно во что бы то ни стало отыскать убийцу. Где Василиса, Ник? Вы должны это знать. Мои люди обыскали ее квартиру. Она забрала все свои вещи, даже злополучную богиню любви прихватила. Где она, Ник?
   – Сначала ответьте, зачем вы ее выпустили. Под чьим покровительством она оказалась? Кому мы теперь должны кланяться в ноги?
   Порфирий снисходительно вздохнул.
   – Не думаю, что мой ответ вам что-нибудь даст. За нее просил лично отец Стаса Борщевского. Кстати, после вашего с ним разговора. Он вконец растрогался и сделал все, что мог, для бывшей любовницы сына. Я уже начинаю верить, что вы неплохой артист, Задоров, если сумели убедить такого большого человека. Теперь он, как и вы, верит в ее невиновность. И благодаря ему я должен расхлебывать эту кашу. А что я мог сделать? Был приказ – отпустить. А теперь приказ – отыскать. Мое дело маленькое…
   И Порфирий даже умудрился потупить глаза, демонстрируя, какой он маленький человек в этом большом мире больших людей. Мне он напоминал змею, умеющую ловко менять шкуру в нужное время и в нужном месте.
   Но на характеристику Порфирия времени я терять не желал и пытался лихорадочно все свести вместе. Да, отец Стаса сдержал слово: он помог Васе выйти на свободу. В том, что он сделал это от всего сердца, я ни на секунду не сомневался. Следовательно, моя логика вновь зашла в тупик, но на сей раз я не чувствовал отчаяния. Я вновь обрел друга, немалой ценой, но обрел. Я посмотрел на Вано, он поймал мой взгляд и улыбнулся: мы вновь были в одной упряжке, а это уже немало…
   Дверь неожиданно отворилась. И на пороге, как в сказке, появилась наша старая подружка Баба-Яга. Что-то давненько ее не было видно. Она испуганно моргала выгоревшими ресницами и вытирала руки о передник.
   – Заходите, бабуля, – ласково улыбнулся кот Порфирий.
   Ободренная его ласковыми манерами, она шустро прошмыгнула в гостиную.
   – Ох, беда-то какая, – всхлипнула она, дыхнув на всех таким перегаром, что Порфирий поморщился, но тут же спохватился, решив не выказывать своего трезвого взгляда на нетрезвую жизнь, и вновь мило улыбнулся.
   – Да уж, бабуля, беда.
   – Видала я, как несли несчастную. – И она вновь всхлипнула. – Хорошая была девушка, ох, хорошая. И красавица какая! На Елену Прекрасную похожая.
   Я вспомнил, как совсем недавно бабуля отзывалась о порядочности и уме Анны, а особенно о ее неотразимом сходстве с ведьмой, но решил мудро промолчать.
   – А вы никак соседкой ее будете, бабушка? – по-кошачьи мяукал Порфирий и вился возле бабули, словно возле золотой рыбки, разве что не облизывался.
   Бабуля всхлипывала, украдкой поглядывая на меня, как на старого приятеля, понимающего ее с полуслова. Я сообразил и мигом очутился возле бара, отлично помня, откуда Толмачевский вытащил бутылочку ратафии. Я знал: она сейчас не помешает. И тут же разлил ее по рюмкам из богемского стекла, словно всю жизнь прослужил у Толмачевского в качестве мажордома. Вначале я поднес рюмочку бабульке, как самому почетному гостю.
   – Эх, – от души крякнула она, – за несчастную. Чтоб земля ей была пухом. А красавица-то какая! – Глазки бабульки заблестели, и я, воодушевленный ее примером, тоже залпом выпил. Голова моя еще гудела, и хорошее согревающее было просто необходимо.
   Я выжидающе посмотрел на Вано и Порфирия.
   – Не пью, – недовольно буркнул заядлый трезвенник Порфирий.
   – А я – на службе, – печально вздохнул Вано, с завистью глядя на нас с бабулей, осушивших по второй.
   Я окончательно пришел в себя, хотя ноги еще были тяжелыми. Но главное – я мог свободно передвигаться в пространстве.
   – Ну-с, бабушка, а теперь вы расскажите, что все-таки произошло. Насколько мне известно, вы всегда на стороне закона и в любое время суток готовы оказать ему услугу.
   – Готова, миленький, – закудахтала бабулька, окрыленная водкой. – Да вот, думаю, Василиска лучше бы все рассказала, ведь она заходила сюда, стало быть, все и видела.
   Мое сердце сжалось. Вновь – Василиса. В ее невиновности я не сомневался ни на минуту, но было больно, что ей вновь грозят неприятности, покруче прежних. А Порфирий победоносно взирал на меня и, не отрывая взгляда от моего хмурого лица, спросил Бабу-Ягу:
   – Так, значит, бабушка, Василиса здесь была? И вы это видели собственными глазами?
   – Видала, как не видать. Только ее и видала. Даже дверь приоткрыла. Вижу, шмыгнула она вот сюда, а потом так же и выскочила и к себе побежала. А потом – с чемоданчиком уже от себя. Я еще спросила: «Уезжаешь никак, Васенька?» А она мне: «Да, бабуля». А я ей: «Надолго ли?» А она мне: «Может, и навсегда».
   Я готов был растерзать на части эту словоохотливую бабулю или заткнуть ей рот тряпкой, только бы она замолчала. И уже искренне жалел, что налил ей такой чудесной ратафии. Лучше бы сам все выпил. А Баба-Яга не умолкала. Бесконечно радуясь, что оказалась в центре внимания таких красивых молодых парней, она даже умудрилась кокетливо улыбнуться, вспомнив свое гимназическое прошлое и начисто забыв про трагическое настоящее.
   – Я еще, ребятки, подумала: как это, навсегда? А за квартирой кто будет присматривать? За цветочками? Ох, любила она цветочки выращивать…
   – Вы сказали, бабуля, что только ее и видели, – перебил ее Порфирий. – Значит, получается, только она и входила в эту квартиру?
   – Ты меня не понял, милок, – погрозила она сморщенным пальцем. – Только ее видела. Это сущая правда. Но это не означает, что других там не было.
   Я не выдержал и вплотную подскочил к Бабке-Ежке.
   – Бабушка, но ведь у тебя в двери такой чудесный наблюдательный пункт! Пограничник бы позавидовал! Почему ты не воспользовалась им, если слышала какой-нибудь шум? Ну почему?
   – А ты не торопись, красавчик, – строго ответила она. – Я завсегда готова помочь следствию. Но на сей раз… Не я виновна, что так все вышло. Ну да, я слыхала шумы: кто-то хлопал дверьми. И я, как и обещалась, побежала наблюдать. Но почему-то ничего не увидала и еще подумала: как темно, может, свет выключили в подъезде? Окна-то малюсенькие на площадке и без света, всегда темно. Потом опять дверьми хлопнули, и я опять – в щелочку. И обратно – темень непроглядная. Вот когда хлопнули третий раз, не выдержала я и дверь отворила. Вот Ваську-то и увидала. Я же обязательная. Раз обещала – стало быть, обещала…
   – Вы добросовестная, бабушка, я знаю, – торопил я ее, – но все-таки почему темно было?
   – А ты до конца послушай и не перебивай. Выглянула я, а свет-то на площадке включен, но дырочка моя чем-то крепко залеплена. Вот так и было. Еле отлепила ее.
   – Фу… – Я вытер вспотевший лоб и уже сам победоносно взглянул на Порфирия. – Ну, теперь-то вы, Юрий Петрович, понимаете? Это не могла сделать Вася. Если бы убила она, то никогда бы не засветилась перед бабушкой. А тут… Слишком уж открыто бегала перед ней.
   – Напрасно радуешься, Задоров. Это как раз похоже на ее почерк – навлечь на себя столько подозрений, чтобы они становились невероятными для подозрений. То же было и с убийством Стаса. Вспомни, ведь она все делала открыто. И воду вызвалась наливать в чашку. И поднесла чашку с ядом Стасу. И сама не выпила…
   И сейчас все один к одному: она вновь оставляет себе шанс, в который мы обязаны, по ее логике, поверить. В тот вечер убийства она окликнула тебя, тут же состряпав себе минутное алиби. А теперь она залепила дырочку в двери и в это время совершила убийство. А затем уж специально стала мелькать перед соседкой с самым невинным видом, давая нам понять, что виновный человек так себя вести не может. Она вновь оставляет себе шанс на спасение. Кто-то якобы громко хлопал дверью. Но кто – неизвестно, ведь бабуля не могла увидеть!
   Нет, тут все предельно ясно, Задоров. И теперь наша задача – найти ее. Вот вы с Вано это и должны немедленно сделать. Впрочем, я имею право приказывать только капитану Зеленцову. Но знаю, что вы все равно станете действовать вместе. Смотри, артист, чтобы в третий раз не саданули тебя по башке. Иначе тебе вообще грозит перспектива потерять голову.
   – Спасибо за заботу. Я чрезвычайно тронут вашим вниманием, Юрий Петрович, – криво усмехнулся я. – Но, в свою очередь, тоже хочу вас предупредить: я сделаю все, чтобы отыскать девушку. Но только не для того, чтобы передать ее вам из рук в руки, а чтобы спасти ей жизнь. Неужели вы так и не поняли, что ее жизнь под угрозой? Что она, возможно, была свидетелем убийства и теперь ей грозит настоящая опасность? Но если что-нибудь с ней случится…
   – С ней ничего не случится, Ник.
   Вано опустил свою тяжелую, сильную руку на мое плечо – я был не один. И я повторил, как эхо:
   – Да, с ней ничего не случится.
   Оставив Порфирия в квартире Толмачевского и предоставив ему полную свободу вычислять, вынюхивать и расспрашивать, мы с Вано выскочили за дверь – нам нужно было найти Василису.
   …Первым делом я позвонил домой и узнал у жены, не звонил ли мне кто-нибудь в мое бесконечное отсутствие. Предчувствия оправдались: звонила девушка, но она не назвалась. Было это в обеденное время, а потом Оксана ушла до вечера. И не исключено, что в ее отсутствие звонили еще не раз. Следы Васи терялись. Мы предполагали, что она скрывается. Если она видела Анну убитой, то понимала, что первые подозрения неизбежно падут на нее. Но если она видела и самого преступника, то обязана была сообщить о нем Порфирию. Мы терялись в догадках и не представляли, где ее можно искать. Родных у нее не было, друзей и знакомых наверняка без нас уже прощупал Порфирий, поэтому оставалось одно – ждать. Вася должна сама объявиться, и единственным реальным местом встречи была «КОСА».
   Поэтому через час мы уже сидели на своих привычных местах, вдыхая аромат розовых цветочков в огромных газонах. Одно место за нашим столиком было свободно. Но мы ждали.
   Спешить было некуда, ведь нам с Вано предстоял разговор. Я уже знал, что он работает в прокуратуре, но, кроме этого факта, мне ничего не было известно.
   Наш столик, как всегда, был богато заставлен экзотическими блюдами, названия которых я по слогам читал вслух в любезно предложенном меню:
   – Альпийский овощной салат с сыром. Гданьский вишневый суп. Пицца по-романски, швейцарский салат из стручков фасоли, «Бомба» витамина С-сорок два по-вашингтонски. Раздельное питание без холестерина. Шикарно, Вано! Здесь так пекутся о здоровье, словно с того света им должна прийти золотая медаль за успешную подготовку покойничков к дальнему пути… И вообще такое ощущение, что я за границей. Гданьск, Рим, Швейцария, Вашингтон! Целое кругосветное путешествие! Вано, тебе не кажется, что пора сделать кашу из мозгов по-русски? Разумеется, берутся свежие мозги самых ярых сторонников нашего несчастного Отечества!
   Но Вано не отвечал на мои шуточки. Он крутил в руках бутылку вина. Я не сразу заметил, что это не «Реквием ночи».
   – М-да-а-а, Ник. Действительно, пришло время сделать кашу из наших мозгов: вычислили нас, мы с тобой полные кретины! Особенно – я. Толмачевский не дурак, он быстро сообразил, почему мы с тобой распиваем здесь водку, а их чудесным янтарным напитком брезгуем. Усек?
   – Но ведь это довольно подозрительно! И они, если не полные дураки, это понимают! Сразу убрать вино означает для них – подписаться под тем, что в нем были наркотики!
   – А ты поди докажи! Вот так-то… И потом, все это наталкивает на мысль, что в этих бутылках изначально были наркотики. Иначе они могли просто затаиться и какой-то срок не подсыпать их в вино. А они поспешили вообще убрать «Реквием ночи». Эти бутылки, видимо, доставлялись прямиком из-за границы. Впрочем, нужно это проверить. Возможно, нам только сегодня не подали этого вина в наказание за распивание крепких спиртных напитков.
   Вано обвел взглядом переполненный зал и у входа заметил скучающего маленького Варфоломеева. Вано поманил его пальцем. Тот не горел желанием подходить к нашему столику, но пришлось подчиниться долгу, и он медленным шагом приблизился к нам, наклонив голову.
   – Добрый вечер, – пробасил худенький Варфоломеев, и я с грустью заметил, что он не вырос за это время, и не пополнел, и даже не потерял голоса. – Чем могу быть полезен?
   – Не могли бы вы вызвать господина Толмачевского, хотя он такой же господин, как я статский советник при министре финансов. И тем не менее… Он нам нужен по важному делу, – вежливо пробасил Вано.
   – К сожалению, господина Толмачевского сегодня не будет. Он предупредил, что неважно себя чувствует…
   Мы с Вано одновременно усмехнулись. Ах, наше высочество неважно-с себя чувствуют-с. Это вполне проясняет дело: на сегодня он подозреваемый номер один. Но разыскать его – дело трудолюбивого Порфирия, нас же в данный момент интересует другой человек, почему мы и околачиваемся в этой малине, давясь иноземными блюдами.
   – Скажите, – Вано вновь обратился к швейцару, – а почему нам не подали прекрасное ароматное вино, кажется, оно называется «Реквием ночи», так?
   – К сожалению, – спокойно отчеканил Варфоломеев, – поставки этого вина прекращены. Я не в курсе дела, но господин Толмачевский упомянул о том, что наши западные партнеры прервали с нами договор по причине его нецелесообразности.
   – Весьма актуальная и веская причина.
   Мы с Вано многозначительно переглянулись. Значит, наши опасения оказались верными: это дело рук Толмачевского. Но самое страшное, что ни его, ни Василисы не было в клубе, и не исключено, что… Мне стало страшно, но я ничего не мог изменить. Оставалось самое мучительное – ждать и надеяться, что у Васи хватит ума здесь появиться.
   Варфоломеев покинул нас, и Вано ободряюще похлопал меня по плечу.
   – Не волнуйся, Ник! Вася неглупая девушка и понимает, что за ней могут следить. Она так просто не сдастся и обязательно разыщет нас. Ты должен потерпеть, Ник. Должен. Нам уже почти все известно. Осталась самая малость. Ты должен быть сильным, Ник, как и тогда, когда в лицо мне бросал гневный монолог правдолюбца.
   Я выдавил из себя улыбку. Если честно, я устал быть сильным.
   – Что ж, Вано, ты теперь должен скрасить наше ожидание красочным объяснением. Я подозревал, что такие яркие мохеровые шарфы не носят представители нашей благородной богемы, тем более крест-накрест. Но додуматься до того, что ты – представитель закона… Нет, мои мозги не дотянули. К тому же ты так искренне переживал свою незаслуженную отсидку, что даже меня, искушенного артиста, сумел обвести вокруг пальца. Я и не подозревал, что наша прокуратура славится такими блестящими талантами!
   Вано невесело усмехнулся и залпом выпил бокал терпкого вина, после чего глубоко затянулся сигаретой.
   – Дело не в таланте, Ник, а в том, что мне фактически ничего и не приходилось играть. Я переживал искренне…
   Я вопросительно молчал.
   – Пойми, этот парень действительно существовал. И его звали, по иронии судьбы, так же, как и меня. Только все его звали не Иваном, а Вано. И жена у него была…
   – Но ты-то тут при чем, Вано? Или как тебя, Ваня, Иван?
   – Нет, – он отрицательно покачал головой. – Я привык к Вано, но это не главное. Ты помнишь, я тебе рассказывал про следователя, который вел дело этого парня и который до конца защищал его, а в итоге отступился, фактически подписав ему приговор? Ты это помнишь, Ник? Ты еще тогда заявил, что тот следователь – самый некрасивый персонаж в моей драме, что можно понять отца Стаса: он защищал сына, понять даже самого Стаса: он защищал свою свободу. Но следователь…
   Этот славный парень, красноречиво говоривший о чести и совести, в итоге оказался главным виновником: он предал своего подследственного, прекрасно зная, что тот не виновен. Так вот, следователем этим был я, Ник. И на моей совести смерть этого парня. Ты был почти прав, сказав, что у меня оставался выбор. Да, он был: я мог лишиться работы, мог сам, в конце концов, сесть за решетку, но спасти при этом свою честь. Я же пытался сохранить свой покой и в итоге себя потерял, потому что покой мне стал не нужен, его я тоже потерял. Я сам отказался от места главного следователя прокуратуры по особо важным делам, и на моем месте теперь Порфирий. После всего случившегося я не мог успокоиться очень долго. И спустя уже несколько лет, когда умер этот несчастный скульптор, решил занять его место в «КОСА». Может быть, вначале у меня и были мысли о смерти, но ты знаешь: я не слишком чувствителен на этот счет, поэтому трезво рассудил, что еще пригожусь живым. В «КОСА» не все было гладко. Я это почувствовал. И вступил в игру…
   – Но скажи, Вано, как умер тот скульптор?
   Вано вновь залпом выпил, и его глаза заслезились, он смотрел куда-то мимо меня. Он не играл. Он жил прошлой болью, словно всю боль того парня взял на себя.
   – Как он умер, говоришь? – Вано рукавом цветастой рубашки вытер капельки вина с губ. – Как… Вот так и умер. Судьба его умерла. Он за Стаса четыре года отбарабанил в тюрьме. Красавица жена бросила его. И, как теперь оказалось, влюбилась в Стаса. Он вернулся в никуда. И ни с чем. «КОСА», к его несчастью, как раз в это время открылась. И он, уже не раздумывая, пришел сюда. А потом, так же не раздумывая, вышел отсюда. Но уже далеко-далеко…
   Его смерть на моей совести. Я, в общем, прочувствовал то же, что и он. Но в отличие от него я решил бороться, чтобы спасти жизнь другим… А Стас… Ты знаешь, мы сразу узнали друг друга: он же по делу проходил. Я его тогда ненавидел. И, увидев в клубе, испугался, что он откроет мое истинное имя, тогда все планы мои рухнут. Но ему, как оказалось, было невыгодно меня узнавать, ведь я про него мог сразу же рассказать не самую красивую историю. Вот поэтому мы и сделали вид, что не встречались раньше.
   – Но Анна… Она ведь тоже должна была проходить по делу. Ты должен был знать ее…
   – В том-то и дело, Ник, что она тогда сильно болела. Это подтверждали медицинские справки. Ее срочно отправили на юг. Что-то с легкими. Мы получили от нее только письменные показания и врачебное заключение, что выступать в суде она не в состоянии. Понимаешь? А этот скульптор Вано… Он на нее просто молился. И, безусловно, не мог пережить, что она ушла к парню, который на них напал. Это пережить не каждый сможет… Нужно быть очень сильным…
   История становилась все запутанней. Однажды вечером скульптор по имени Вано возвращается со своей женой Анной из театра. Или кино, не важно. Вдребезги пьяный парень Стас с байроновской печалью на лице и ножом за пазухой пристает к Анне. Муж, естественно, вступается за жену и изо всей силы бьет его первым попавшимся камнем. Но не без помощи следователя, тоже, кстати, Ивана, защитник попадает за решетку на несколько лет, потому что папа нападавшего – очень влиятельное в городе лицо. Вано-скульптор возвращается из тюрьмы и узнает, что его любимая жена связалась с мальчишкой Стасом. Он накладывает на себя руки с помощью благотворительного клуба «КОСА». А у мальчика Стаса есть девочка Василиса, которую он немедленно бросает, как только вновь встречается с Анной. Но красавица Анна отвергает его, поскольку у нее появляется дружок Толмачевский. И Стас мечется по многомиллионному городу в поисках своей королевы. Каким-то образом следы приводят его в «КОСА». И вот тут…
   Тут он узнает что-то очень важное про этот клуб, что ему вовсе и необязательно было знать. В итоге его убивают. Подозрения падают на Василису. Но еще существует человек, который в ночь убийства был за кулисами. Это, похоже, Анна. И, как только мы до нее добираемся, ее убивают. Вновь следы теряются. Тьфу ты! Черт ногу сломит. Хотя, может, черт и сломит ногу, но только не мы с Вано, потому что остается главное действующее лицо в этой драме – господин Толмачевский! Хозяин благотворительного клуба с умилительным до слез названием – «КОСА». Итак, Толмачевский!
   – Нам нужен Толмачевский, – твердо сказал я Вано.
   – Нам нужна Василиса, – не менее твердо ответил он. – Ее жизнь теперь очень дорого стоит, и я тревожусь, почему она до сих пор не появилась.
   Я тревожился не меньше, но в глубине души чувствовал, что Толмачевский за ней не охотится. Для него теперь главное – спастись самому, и он, по-видимому, где-то скрывается.
   – Скажи, Вано, а ты и впрямь меня подозревал?
   – В той же степени, что и ты меня. Верить не хотелось, но и доверять полностью не имел права. Ты частенько довольно подозрительно себя вел. Конечно, в глубине своей щедрой, открытой души я был уверен, что ты не виновен. Ты мне сразу показался честным парнем. Но, Ник… В моей практике нередко случались такие непредсказуемые вещи и люди себя вели так неожиданно, что полностью доверять кому бы то ни было я просто отучился. Поэтому… У меня были основания подозревать тебя. Ведь именно ты все время был рядом с Васей, у тебя была отличная возможность подсыпать яд в чашку. А могли вы это сделать и вместе.
   И потом… Афродита, я тогда следил за тобой. Никто по лестнице не спускался, это показалось мне подозрительным. Возможно, ты для отвода глаз подстроил это нападение на себя, уж слишком легко отделался. Опять же, за мной почему-то следил. Думаешь, я не засек этого? Плохо работаешь, сыщик! Непрофессионально!
   Да и в случае с Анной… Вновь на месте преступления – ты. Вот я и решил – рискну. Ты даже умудрился чуть меня не прихлопнуть, но после твоего монолога… Он совершенно меня обезоружил, и я тебе окончательно поверил. Вообще-то в глубине души я доверчивый и романтичный парень. И такие монологи меня покоряют.
   – Вано. И все же… Очень странно, Вано, что ты даже не подумал, что у меня просто нет мотивов для всех этих убийств!
   – Мотивы… Об этом потом. Когда дело окончательно прояснится. Я еще и служивый, Ник. И служба бывает дороже дружбы. Во всяком случае, на время…