Щеглова Ирина. Пляж исполненных желаний

   Густые серые сумерки сползли по склону, запутались в древесных стволах, укрыли палатки, затопили ущелье. Тихо. Мир дышит и живет помимо нас, людей. Прибежала по веткам проснувшаяся соня, нырнула в пакет, достала кусок хлеба, потащила вверх по стволу. Шуршат мыши. Глухо падают с листьев редкие тяжелые капли прошедшего дождя. Воздух пропитан морем, звуки плывут медленно и широко, вместе с сумраком, вокруг нас, сквозь нас… Помимо нас…
   Где-то вскрикнул человеческий голос. Вскрикнул и сорвался, повис коротким звуком, сразу же поглощенным. И еще голоса – вверх по склону, зашевелились, нарушили.
   По тропинке поднялись Женька с Андреем, с ними еще несколько ребят.
   – Так, в море далеко не заплывать! – они запыхались, но тон начальственный.
   – А что случилось? – я шевелю языком, как рыба… хотя, у рыб нет никакого языка… ну, хорошо, я шевелю языком, как рыба, если бы у нее был язык.
   – Девочка утонула, девятнадцать лет, – загомонили разом.
   – Стоп, погодите, какая девочка?
   – Наша девочка! Сегодня… Высокая такая…
   – Так, не тараторьте, по очереди, – остановила их Ольга. – Говорите по одному. Итак, что случилось?
   – Это правда. Сегодня девочка утонула. Юлей звать… звали…
   – Ничего не понимаю! – раздражение от нелепого слуха поднялось, вспучилось в моей голове и размазало такие стройные, такие медленные и большие мысли. – Глупость какая! – разозлилась я. – Кто вам сказал эту чушь?! Сегодня никто не тонул, и вообще!!!
   Они растерялись.
   – Да нет же. Мы не врем. Только сейчас Элю встретили. Она сказала.
   – Что сказала? – вконец опешила я.
   – Ну, что Юля заплыла далеко, а Эля ее спасала. Искусственное дыхание делала… Но не спасла. – Мальчишки замолчали.
   – Бред, бред, – все твердила я. Но подошли другие ребята, подтвердили…
   – Я все узнаю… – пообещала Ольга, потом прислушалась и сказала, – дискотеки сегодня не будет, конечно.
   Они согласились, разошлись молча.
   И все, словно не было ничего. Тишина и сырость, мокрые стволы сосны и кизила, ночь.
   Из столовки голоса слышны, обрывки, ругаются… понятно.
   Заглянули к дикарям. Странно, почему здесь всегда словно в другом месте и в другое время? Как они ухитрились притащить кусочек средней полосы? Все свое ношу с собой? Звезд здесь не видно, моря не слышно и сыро всегда. Только это субъективно, конечно.
   Рассказали Саше о случившемся и поняли, что их это не касается. Совсем. Как если бы это показали по телевизору, мельком. Они нас не слушали. Боже мой! А ведь это же правильно! Ничего лишнего. Никаких посторонних раздражителей. Только то, что касается меня и моих близких. Иначе – смерть!
   – Тьфу, тьфу, тьфу! Слава богу, что не с нами! Маме не говорите, а то давление, – тихонько предупредила Ленкина мать.
   А смерть – вот она. Мы сидим у костерка, говорим негромко, пьем чай, а где-то в мертвецкой лежит длинное холодное тело девушки, с которой я говорила несколько часов назад. Как? Почему?
   Но мне не у кого спросить об этом.
   В конце концов, почему бы просто не забыть о ней?
   Наша дискотека молчит. Однако у трансов к вечеру снова забухало, но не на поле, а в челауте, они так называют турбазовскую танцплощадку. Иван повел нас туда, мы и пошли толпой: я, Аня, Иван, Ленка с Лешей. Трансы здорово переоборудовали старую площадку, развесили длинные разрисованные полотнища, которые называли танцующими. Ветер трогал полотнища, они изгибались, взлетали, соединялись друг с другом, казалось, правда, танцуют…
   Музыка звучала потише, видимо, аппаратура на поле была гораздо мощнее, но ее пришлось отключить из-за сырости. А может, они уже узнали о гибели девушки? Народ не танцевал, собирался кучками, сидел на ступеньках, каменных бордюрах, на краю невысокой эстрады. Здесь были почти все наши: я увидела Мишу, поварих, были ребята каратисты. Кто-то пил пиво, или вино из пластиковых стаканов, изредка люди переходили от одной группы к другой. Потом какие-то девушки принесли большие свечи в металлических подставках, расставили по кругу и зажгли их. Так мы и сидели молча, смотрели на вздрагивающие огоньки, думали, каждый о своем.
   Аня все жалась к Ивану, словно искала защиты. И он обнял ее, как если бы был ее старшим братом, Аня положила ему голову на плечо и закрыла глаза. Мне захотелось уйти куда-нибудь в темноту этой сырой ночи, хоть какое-то время побыть одной, потому что не было никого рядом, кому я могла бы положить голову на плечо. Я встала и тихонько ушла.
   Пробралась по тропинке среди зарослей на сосновую аллею и побрела к морю. Под навесом сидели какие-то люди, я подошла поближе, услышала быструю возню, чей-то смешок и шепот, потом на меня направили луч фонарика, и знакомый голос смущенно произнес:
   – Маша?
   Это был Женька, а с ним – одна из девчонок танцовщиц, имени которой я не запомнила.
   – Ты чего бродишь одна? – Женька старался придать своему голосу большую уверенность, но у него плохо получалось.
   – Да так… – неопределенно ответила я. Махнула рукой и круто развернувшись, побежала обратно на базу, поскорее закрыться в комнате и выплакаться, потому что мне хотелось немедленно зареветь, как в детстве, когда подступала обида, непонятная и необъяснимая. Но там, в детстве, прибегали мама или бабушка, уговаривали, объясняли, все расставляли по своим местам, вытирали слезы, ласкали… А теперь, в эту сырую страшную ночь я оказалась совсем одна, и знала, что никто не прибежит, не успокоит и ничего не объяснит. Теперь я должна была со всем справиться сама.
   И я пошла к нашему домику.
   Если бы не звуки музыки со стороны соседней турбазы, могло бы показаться, что в ущелье стоит мертвая тишина. Мамы и Ольги не было. Наверное, сидели на поляне у дикарей. Почему-то мое одиночество больше не тяготило и не пугало меня, оно мне стало нравиться. Я бросилась на свою кровать и расплакалась, разревелась, заглушая рыдания подушкой. Мне все мерещилась погибшая девушка, потом гогочущая огромная медсестра Эля делала ей искусственное дыхание, а одинокий москвич все просил ее о чем-то… металась экономистка, вся в розовом, она зазывно подмигивала и манила руками Женьку, а потом оказалось, что это уже и не Женька, а Иван, и Иван страстно целуется с экономисткой, а Валера осуждающе смотрит на них и говорит: «не нравится, отдаю деньги и – вперед!»
   Я не заметила, когда уснула.

День шестой

   Кто-то тряс меня за плечо, я открыла глаза и с трудом поняла, где нахожусь. Надо мной склонилась Ольга.
   – Вставай, кажется, мы проспали завтрак.
   Аня терла глаза, сидя на своей кровати.
   – Ты куда вчера пропала? – шепотом спросила она.
   – Сюда, – ответила я.
   – Хоть бы предупредила, – она надула губы. – Мы с Ваней все ущелье обшарили. Я не знала, что и думать. Прихожу, а ты спишь без задних ног!
   – Извини, не подумала, – мне не хотелось говорить с кем бы то ни было.
   – Девочки! Подъем! – крикнула мама, заглядывая в комнату.
   – Мы идем! – с досадой ответила я.
   Ввалились в столовку, опухшие от сна. На столах стаканы с темной жидкостью. «Вино» – понимаю.
   – Проспали? – елейным голосом спросила одна из поварих.
   – Не пойму, что с будильником, – оправдывается Ольга.
   Я ошарашено смотрю по сторонам.
   Поварихи сидят за столом тесной кучкой, с ними экономистка Валя. Они говорят тихо. Разговор очень важный. Мы топчемся на месте, не решаясь присесть, потому что чувствуем себя помехой этому важному разговору.
   Одна из женщин все-таки поднимается со своего места:
   – Вот, помяните, – она подает нам стаканы с вином. – Могу бутерброды сделать, каша кончилась…
   Они смотрят на нас с осуждением.
   – Девочки, что все-таки случилось? – видимо, на мамином лице написано действительное и полное неведение. Женщины немного оживляются.
   – Ой, да сами толком не знаем, – с досадой говорит одна. Другая ставит перед нами тарелку с колбасой, пачку масла, хлеб и печенье.
   – Кофе, чай, наливайте…
   – Спасибо, – мы робко усаживаемся.
   – А вы что, правда вчера ничего не слышали? – спрашивают женщины.
   – Мальчишки болтали… Но, неужели правда?
   – Да, утонула…
   – Как?!
   – Элька сказала, что пыталась ее спасти.
   – Ох, уж эта Эля!
   – Послушайте, мы видели, как, сестренка этой девушки мечется по берегу. Это перед ужином было… – вспомнила Аня.
   – Ну да. Собрались от скуки, пошли в поселок. Сигареты, фрукты, то да се… Зашли в кафе, выпили водки. Потом девчонки вроде на рынок пошли, а Эля с москвичом и Юлей пить остались…
   – У Эльки глотка луженая, сколько ни влей – все ничего, особенно на халяву.
   – Так что, эта девушка пьяная поплыла, что ли? – спросила я.
   – Да неизвестно, – ответила повариха, – разве от Эльки добьешься чего! Только, говорят, Юльку мужики вытащили, когда ее уже к берегу прибило. Одетую…
   – Так кому тогда Эля искусственное дыхание делала? – удивилась Ольга.
   – А хрен ее знает!
   – И, главное, – быстро заговорила другая, – девчонки-то за Юлей в кафе вернулись. Только Юльки в кафе не было, сумка под стулом стояла. Москвич совсем пьяный и эта – сказала «идите, мы сами дойдем». Они спросили, где Юля. Элька ответила, что пошла в туалет…
   – Так, может, ее действительно УЖЕ не было?! – ахнула я.
   – Может, и не было. Только кто же знал, – повариха вздохнула, – Элька нам говорила, что у нее с москвичом несерьезно, и она его на бабки крутит, чтоб он ее поил, значит…
   – Да Юлька-то ей зачем понадобилась! Ну и пила бы со своим москвичом!
   – Дожди, народ пьет со скуки, – предположила мама. И тут же осеклась, поняла, что сморозила глупость.
   – Господи, что теперь Валере будет! – повариха схватилась ладонями за щеки.
   – Ничего не будет, – сказала мама. – Несчастный случай произошел не по его вине и не на его территории.
   – Юлька сколько раз ночью пьяная плавала, – неожиданно объявила экономистка Валя. – Да. И я с ней плавала. Мы далеко заплывали. Она вообще – спортсменка!
   Теперь все мы смотрели на нее.
   – Слава богу, что не у нас! – прошептала повариха.
   – Валера как?
   – Переживает. Вчера телеграмму родителям дал, в морг ездил… Ой…
   – Главное, – снова заговорила женщина, – семья у Юльки бедная. Они только на ее зарплату жили. Она сварщицей работала.
   – Надо деньги собрать, – предложила Валя. – Только жадные все, не допросишься.
   – В обед объявить, – предложила мама.
   – Точно! И пусть только попробуют отказаться!
   На обеде над столами висит напряженная тишина. Только бухает трансовая музыка. Но к ней, кажется, все уже привыкли, воспринимают как звуковой фон.
 
   После обеда Валентина со строгим лицом важно пересчитывала собранные деньги. Она доставала смятые купюры из полиэтиленового пакета и складывала в аккуратную пачку. Поварихи вытягивали шеи, стараясь вычислить сумму.
   Валентина скорбно покачивала головой и молчала.
   – Ну, сколько там? – не выдержала одна из них.
   – Мало, трех тысяч не набирается.
   – Хоть так…
   – Жлобы, пропивают больше! По десять рублей положили, и словно облагодетельствовали.
   – Может, денег нет, – предположила Аня.
   – Ладно, не защищай! – отмахнулась Валентина.
   Мы и не защищали. Дело в том, что Ольга попыталась выпросить денег у дикарей. Но попытка не увенчалась успехом. Сейчас нам было стыдно, мы боялись, что нас спросят об этих деньгах. Но никто не спросил.
   Аня тянет меня идти к Ивану, вот еще пытка! Я пытаюсь отговориться, но она не отстает.
   – Иди сама, я-то тебе зачем!
   Аня краснеет:
   – Ты же прекрасно понимаешь, что я не могу идти одна. – Оправдывается она.
   Приходится тащиться за ней вверх, по знакомой тропинке и ругать себя последними словами.
   Поднявшись, мы увидели наглухо застегнутую мокрую палатку, сырое кострище и никаких признаков хозяина.
   – Как же так, – растерялась Аня.
   – А вот так, надоело ему играть в детский сад, ушел человек по своим делам. Может, в поселок, может, на дольмены…
   – А мы?
   – Господи! Да увидишь ты своего Ваньку, к вечеру вернется. Вещи-то его здесь. – Я злюсь. Сама знаю, что не права, и Аня, в общем, ни при чем, но все равно я злюсь, на себя.

День седьмой

   Туча повисла над морем: тяжелая, лилово-серая, взбаламученная, словно грязные комья войлока. Она тянула к воде длинные синюшные щупальца и ворчала далеким громом.
   Советский прибыл рано утром и тревожно бегал по берегу. Вместо белых штанов – зеленый водолазный костюм с черными вставками. Он стал похож на экзотического ящера, только что сбросившего хвост. Дождь то принимался сыпать торопливо, то затихал. И тогда все замирало, даже море, странно притихшее, серое, как-то робко шевелило гальку на пляже.
   Мы миновали влажный, по-особенному просторный берег, перешли пересохшее русло речки. В столовой народу было немного. Поварихи испуганно смотрели на тучу.
   – Доброе утро…
   – Ой, доброе, – они явно досадовали.
   – Как вы думаете, это ураган? – глупее я ничего не придумала.
   – Откуда я знаю! – в сердцах бросила одна из женщин.
   – Но вы же боитесь. Я вижу. То есть вы можете предположить, чем все это чревато, – не унималась я.
   – Да чем угодно! Может просто пронести и все. А может… Все что угодно может!
   – Понятно… – Ничего мне не было понятно. Хотелось узнать у старожилов о погоде, но старожилы прогнозы делать не рисковали.
   Во время завтрака снова пошел дождь. Но теперь он окреп, лил тугими, частыми струями, потом вода хлынула без удержу, как будто в небесном водоеме вывалилось дно. Женька и Андрей предложили Ольге проверить дикарей. Мы остались под навесом, слушали и смотрели, как дождь превращается в ливень, как скапливается вода и заливает землю, как она собирается в лужи, и лужи вскипают и пузырятся, подбираются к ногам, окружают столовскую печь…
   – Как настроение? – крикнул мокрый Советский, забегая под навес.
   – Нормально, – ответила мама. – Как ты?
   – Устал. – Он попросил себе стакан чая.
   Я опередила Мишу, налила сама.
   – Есть не хочешь?
   – Какой там, – он отмахнулся.
   – Может, тебе валерьяночки накапать? У меня есть.
   – Не, спасибо… уже накапали. Слушай, у тебя, случайно нет медицинского образования?
   – Нет.
   – Жалко. Я подумал: уколы делаешь, в лекарствах разбираешься… Вдруг есть. Мне медсестра нужна.
   – А Эля?
   – Я ее выгнал. Дал зарплату и пожелал всего хорошего. Сегодня. Всех отправил: родителей и сестру Юли с телом…
   – Они приезжали?
   – Да.
   – И как?
   – Веселого мало. Чем мог, помог. У нас, сама знаешь: кому горе, а кому – куш сорвать… Вся эта бюрократия… Уф-ф!
   – Деньги успели передать?
   – Деньги? Да, Иван принес. Я им еще пятнадцать тысяч от себя дал.
   – Администрация как-нибудь поучаствовала?
   – Что? Не смеши меня! Они ж только брать приучены.
   Так вот куда исчез Иван. Оказывается, он ходил в поселок, передавал Валере деньги, собранные для семьи погибшей девушки. Но куда он потом девался?
 
   – Ты у ребят на островке был? – спросила мама.
   – Был. Да вот, пацаны бегут, оттуда.
   Женька и Андрей быстро прыгнули под навес.
   – Как там?
   – Пока нормально, – ответил Валера. – Но я предупредил: если будет заливать, чтоб хватали вещи и бежали на склон. – Распорядился и нырнул в ливень.
   По руслу хлынула вода. Бурые потоки слились, объединились, и помчалась грозная горная река. Она кинулась в ворчащее море, схватилась с ним, и воды встали на дыбы, как два борца, сжимающие друг друга в мощном захвате. Море взревело гневно, но река не отступила, ее мутные воды замутили грязью прибрежные волны, и все кипело, кипело…
   Повариха с застывшим лицом смотрела на ливневую стену.
   – Ой, мамочка, мама, – шептали ее губы.
   Ребята решили проверить, можно ли перейти реку вброд, но их вернули с руганью.
   – Вы думаете, переходить реку опасно? – невинно поинтересовалась я.
   – Опасно?! – поварихи возмущенно посмотрели на меня. – Да пожалуйста! Переходите! Только если вас собьет с ног несущимся бревном… – Они фыркнули почти в унисон, дав мне понять, что вопрос мой настолько глуп, что даже не заслуживает полного ответа.
   – Нет, нет, конечно. Я просто так спросила. Я же не дурочка…
   Мы с Аней накрылись зонтом и пошли к реке. На другом берегу стояли дикари и Ольга с ними. Они что-то кричали и махали руками, но слышно не было: потоки жидкой грязи, проносящиеся с ревом, шум ливня и рев моря заглушали их голоса. Я видела, что вода в реке поднимается, с моей стороны небольшой обрыв еще мог ее сдержать в русле, но островок с вигвамом был в большей опасности, и я не знала, сколько он еще сможет держать прибывающую реку.
   Неожиданным рывком возник ветер, он разорвал тучу, отбросил ее в море, расчистил небо над ущельем. Дождь прекратился резко, словно его выключили. Вода в реке, дойдя до самой последней, критической отметки, все еще оставалась грозным горным потоком, но уровень ее установился. И, хотя мы оставались отрезанными от остальной базы, ощущение опасности отступило. Народ высыпал на берег, поглазеть на разыгравшуюся стихию. Кто посмелее, закатывали штаны, пытались войти в реку, держались за руки, кричали. Вода еще была сильной, еще сбивала с ног, еще могла протащить в море, но она уже устала. Она спадала, успокаивалась, разбивалась на потоки, и только у самого моря, впадая в узкое глубокое жерло, ею же промытое, еще ярилась, толкая штормовую волну.
   – Вы не знаете, как отсюда уехать? – спросила Валя экономистка. Она возвращалась с берега, остановилась возле нас и с тоскливой обреченностью принялась швырять гальку в ревущую реку.
   – Так же, как и приехали. – Я пожала плечами. – Автобус от Криницы идет в шесть утра – это прямой. Но можно и на перекладных…
   – Как надоело все-е!
   – Разве так плохо? – спросила участливо.
   – А что тут делать? – ее голос стал злым. – Погоды – никакой; общество, – она усмехнулась, глянув на меня, – никакое. – Повернулась и продолжила с вызовом: – а вам что, нравится?
   Я засмеялась:
   – Очень!
   – Ну, мне Вас не понять…
   И в этот момент в мутном ревущем потоке пронеслась, кружась в водоворотах, резиновая лодка. В лодке полулежала абсолютно голая девчонка из трансеров, она восхищенно визжала, так что ее слышно было на все ущелье. Река презрительно выплюнула утлую лодчонку в озверевшее море, ее завертело, стало бросать на гигантских волнах, но на счастье девчонки, не перевернуло. И счастливая экстремалка продолжала радостно вопить, приковывая к себе восхищенно испуганные взгляды собравшихся на обоих берегах речки туристов.
   Кто-то ахал, кто-то кричал испуганно, кто-то поспешно снимал на видео и фотографировал рискованный сплав. Но следом за пионеркой сразу несколько надувных лодок с голыми орущими парнями и девчонками низверглись в море без малейшего для себя ущерба.
   – Вот это да! – завистливо прошептал Женька у меня за спиной. Наверное, если бы не строгий дядя Валера, он бы тоже так лихо и бесстрашно сплавился бы по бурной горной речке, так же барахтался бы сейчас в море, помогая орущим голым девчонкам выбраться на берег.
   – Маш, ты обиделась на меня? – тихо спросил Женька.
   Аня удивленно посмотрела на него, потом на меня. Я пожала плечами:
   – За что?
   Он смущенно улыбнулся:
   – Ну, за вчерашнее…
   – Что еще случилось? – нахмурилась Аня.
   Я улыбнулась:
   – Что ты, Жень, мне и в голову не пришло.
   – Честно?
   – Конечно.
   На том берегу неожиданно возник Иван, он махал нам обеими руками и что-то кричал. Мы махали ему в ответ. Анька подпрыгивала, складывала ладошки рупором:
   – Как ты?!
   – Отлично! – донеслось до нас.
   – Ну, все, теперь все будет хорошо, – почему-то пообещал Женька. – Дискотека сегодня, – напомнил он, – приходите.

* * *

   Одинокий москвич, всеми покинутый, бродил по ущелью и бесконечно набирал Элин номер на мобильнике:
   – Эля-ля-ля-я…Э-ля…ля…
   Поварихи шептались:
   – Это он хочет на сорок дней к Юльке поехать…
   – Совесть мучает?
   – Да какая совесть! Элька его мучает, никак забыть не может…
   – Еще бы! Такая баба!
   – Он, небось, и не видал таких…
   – Откуда…

* * *

   Поляна у вигвама заполнялась. Прибыли в самый шторм: Сашина бывшая сокурсница с маленьким сыном, ее подруга, потом пришли совершенно вымокшие под ливнем муж с женой, какие-то Сашины родственники и, напоследок, приехал Сашин брат с семьей (и снова младенец, теперь уже грудной!). Этот самый брат оказался священником.
   Когда Советский увидел, как разгружают лодку с младенцем, двумя молоденькими женщинами и Сашиным сынишкой, то совсем ошалел. Лодка билась в высокой волне, огромный отец Михаил стоял на носу во весь рост с развевающейся бородой, похожий на былинного русского богатыря, и руководил разгрузкой. Валера застыл на берегу, пригвожденный к месту совершенно диким зрелищем.
 
   – Он что, действительно поп? – Валера, округлив глаза, ждал ответа.
   – Да, – просто ответил Саша.
   – А я думал, мужик из бывших хиппи, или еще что-нибудь, – Советский покачал головой. – Не, а ты что, правда веришь? – он никак не мог успокоится.
   – Верую…
   – Ну, этого я совсем не понимаю… Дурят людям голову… Первые брехуны и есть!
   – Миша настоящий священник, правильный. На своем месте человек, понимаешь?
   Тебе видней, – задумчиво произнес он.

Разгон фестиваля. И день восьмой

   С утра небо расчистилось, ветер принялся за сушку ущелья. Море, хоть и не успокоилось, но все-таки не казалось уже таким грозным и взбаламученным, как вчера. Музыкальная установка трансов радостно забухала и это были первые звуки, которые я услышала. Точнее, именно они и разбудили меня.
   Посмотрела на часы: о нет, еще только шесть часов утра! Что они там, с ума все посходили?! Я с завистью посмотрела на Аньку, она дрыхла без задних ног. Легли-то мы не раньше трех… Вспомнила вчерашний вечер и ночь. После дискотеки мы сидели у куреня, гадали, какой будет день.
   Женька утверждал, что шторм закончится и дождя больше не будет.
   – Здесь всегда так, штормит только три дня, завтра будет отличная погода, – говорил он.
   Та девчонка танцовщица так и льнула к нему, не стесняясь нас. Они все время обнимались, правда иногда Женька бросал взгляды в мою сторону, но сразу же отводил глаза. Андрей тихо ворковал со своей подружкой. Аня делала вид, что сердится на Ивана.
   – Почему ты пропал, никого не предупредив, – твердила она.
   – Ты же знаешь, я помогал Валере, – ответил Иван.
   – Ты мог позвонить.
   – Я же номера не знаю, – засмеялся он.
   – Так запиши, – настаивала Аня.
   – Хорошо…
   – А где ты ночевал? – спросила она.
   Тут все засмеялись, и ребята начали подшучивать над ней:
   – Семейная сцена!
   – Ванек, поздравляем, когда свадьба?
   – Знаешь, что бывает за растление несовершеннолетних?
   – Прекратите, да прекратите же! – кричала Аня. – Я же просто так спросила, мы переживали…
   – Кто это – мы? – удивился Женька, – это ты к себе во множественном числе обращаешься?
   Я поняла, что сейчас Анька расплачется, потому что она совсем не понимает шуток, это ее главная проблема. Но об этом кроме меня никто не знал. Иван только посмеивался и поглядывал на Аню.
   – Ну что, невеста, поедешь со мной в Китай?
   Анька совсем растерялась и произнесла:
   – Мне же надо еще школу закончить…
   Чем вызвала новый взрыв смеха и всяких шуточек. Наверное, кончилось бы все плохо, но появился Леша и начал убеждать нас идти на поляну к дикарям, потому что Ленка там одна скучает, а сюда ее не пускает отец.
   Но на поляну никто не хотел идти. Леша расстроился и начал придираться:
   – Че вы тут примерзли, у своего куреня? Ловите момент! Девчонок вокруг – тьма тьмущая! Хотя, не мне вас учить, у вас ведь в каждом заезде по невесте, а то и по две! – он кивнул на меня и подмигнул Женьке.
   Тот неожиданно покраснел.
   – Маш, ты не обижайся на Женьку, – теперь Леша переключился на меня, – ему дядя не разрешил с вами связываться, потому что уважает мамашу твою и тетку. Так что… – Леша развел руками.
   – Леш, ты что плетешь? – перебил его Иван.
   – Он нарывается, – угрюмо бросил Женька.
   – Ты еще скажи, что это неправда, – высокомерно парировал Леша.
   – Неправда! – крикнул Женька.
   – А утром тогда что тебе Валера говорил, а? – не отставал Леша.
   – Не твое дело! – Женька вскочил, стряхнув с себя девчонку.
   Иван тоже встал, перешагнул через скамейку, аккуратно сгреб Лешу за шиворот и увел его, извивающегося, от куреня. Женька шагнул было следом, но Андрей остановил его.
   – Не суйся, разберутся.
   Женька сел за стол, обхватил голову руками и замер. Девчонка хотела погладить его по голове, но он стряхнул с себя ее руку. Она обиделась, встала и ушла, не сказав ни слова. Андрей и ее подружка, переглянувшись, бросились следом.
   Мы с Анькой сидели, как прибитые. Вернулся Иван, он улыбался как ни в чем не бывало.
   – Ну, что? Может, пойдем куда-нибудь, или здесь будем сидеть? – спросил он весело.
   – Я хочу домой, – пискнула Аня.
   Женька поднял голову:
   – Маш, можно поговорить с тобой?
   Я кивнула:
   – Иван, проводи Аню, пожалуйста, – попросила я.
   Ну вот, а потом мы остались с Женькой одни. Он сначала мямлил что-то, про какие-то курортные романы, про то, как каждые десять дней приезжают и уезжают классные девчонки, которые приезжают отдохнуть, им хочется легких отношений и все такое…