Страница:
Он, мол, всегда готов к таким отношениям, когда нет никаких претензий друг к другу…
– Жень, я никак не пойму, за что ты извиняешься? – спросила я.
– Ну, Лешка, он же правду сказал, дядька нас действительно предупредил, чтоб мы с вами поосторожнее себя вели. Мол, девочки хорошие… Я же понимаю! – громко сказал он, ты классная, лучше всех, с тобой нельзя так – на десять дней. Ты дистанцию держишь, не то что…
– Жень, я тебе еще на реке тогда говорила, что не обижаюсь на тебя, не за что обижаться, – еще раз сказала я.
Женька улыбнулся, но улыбка у него вышла грустная.
– Я почти влюбился в тебя, – признался он.
– Почти не бывает…
– Бывает, как видишь.
Потом он проводил меня и у самого крыльца, наклонившись, поцеловал в щеку.
Я вошла в темную комнату, Анька уже спала. Значит, Иван, проводив ее, сразу ушел. Я думала, что не смогу уснуть, но провалилась в сон мгновенно, едва коснувшись головой подушки.
А теперь – шесть утра, я лежу на спине, рассматриваю потолок и не знаю, что делать. Завтрак в десять. У меня еще уйма времени. В конце концов, можно подремать где-нибудь на берегу. Я встала, натянула купальник, взяла полотенце и отправилась к морю.
На пляже спали, завернувшись в спальники измученные трансы, я решила отойти подальше, туда, где никого не было. Добрела до драконьей пасти, но и здесь лежала чья-то одежда. Хотела, было, пройти мимо, но с моря донесся до меня чей-то крик, я всмотрелась – одинокий пловец махал мне рукой, и я расслышала свое имя.
Иван! Ну, конечно, это он устроил заплыв с утра пораньше. Море улеглось, только чуть рябило, весь берег был усеян выброшенными штормом водорослями, они резко пахли йодом и пружинили под ногами. Теперь я узнала одежду Ивана, – конечно, это же его черная футболка с иероглифом и широкие полотняные брюки, в таких никто больше не ходит. И шляпа его остроконечная, из какой-то там особенной соломки, а в шляпе… Я протянула руку и достала из шляпы тяжелый серебряный диск на толстой цепочке. Мне давно хотелось рассмотреть, что на нем изображено. Но рисунок был очень сложным и потому непонятным. И все равно – красиво! Медальон вернулся на место.
Я опустилась на камень, уже прогретый солнцем, смотрела, как мелькает в море голова Ивана, и ни о чем не думала.
– Доброе утро! – крикнул он, подплыв поближе.
– Привет!
Он стоял по пояс в воде и смотрел на меня из-под ладони.
– Маш, ты не могла бы отвернуться?
И тут я поняла, что он купается без ничего, ему надо выйти, а я сижу. Тогда я поспешно отвернулась. Присушивалась к звукам: вот, шлепки его босых ног, шуршание одежды…
– Можно.
Повернулась, увидела его смеющиеся глаза и тоже засмеялась.
– Маш, ты такая красивая! – неожиданно сказал Иван. – Красивая и гордая девушка, оставайся такой всегда.
– Я? А как же Аня? – Вечно я что-нибудь не то говорю!
– Аня? Аня тоже красивая, – сказал Иван, – весь мир прекрасен, – громко запел он, высоко подняв руки, а потом, не дав мне опомниться, подхватил меня с камня, поднял, закружил, так что скалы и море слились в сплошной сине-серый узор, состоящий из размытых линий.
Когда я почувствовала, что стою на твердой поверхности, меня словно заштормило, и я ухватилась за руку Ивана, чтоб не упасть.
– Надо тренировать вестибулярный аппарат, – смеясь, сказал он.
– Постараюсь…
– Ты в море-то пойдешь? – спросил Иван.
– Да, я хотела искупаться.
– Ну, давай, я подожду, – он уселся на мой камень.
Ах, какая восхитительная вода! Когда я, проплыв немного, нырнула, море обняло меня всю, смыло вялость, оставшуюся после бессонной ночи, мягко толкнуло наверх, к солнцу и воздуху.
– Ты доброе, – шепнула я и поцеловала соленую воду.
– Купальник интересный, – сказал Иван, когда я выбралась на сушу, и он принялся вытирать меня полотенцем. – Только колючий.
– Ольга сделала, – призналась я, – это ракушки.
– Здорово.
– Иван, почему ты назвал меня гордой?
– Разве это плохо?
– Нет, наверное, не знаю… Но, почему?
– Я ждал тебя вчера, – признался Иван.
– Подслушивал?! – ахнула я.
– Нет, не волнуйся, я ничего не слышал. Но я понял, что ты все правильно сделала. Только я вот что тебе хочу добавить, чтоб уж совсем расставить все точки над и: Валера действительно говорил с Женькой, но он просил его присматривать за вами, чтобы кто-нибудь не обидел, – сказал Иван.
– А ты? – я прищурилась, вглядываясь в его лицо.
– А я присматриваю за всеми вами.
– Поэтому мама не ругает меня за ночные прогулки? Она знает?
– В общем, да.
– Заговор! – я расстроилась. Так хорошо началось утро, и так плохо заканчивается.
– Ну-ну, не злись, – Иван взял мое лицо в ладони, приподнял, склонился и коснулся губами кончика носа. Я невольно прикрыла глаза, ожидая поцелуя. Но он уже отступил от меня, отстранился.
– Пойдем к сторожу на причал оладушки есть? – предложил Иван.
Я опустила голову и тихо ответила:
– Пойдем…
Он нахлобучил на меня свою шляпу и сказал, что я вылитая китаянка. Тогда я растянула глаза к вискам и отвесила шутливый поклон.
По пляжу нам навстречу шел Леша с окольцованной девушкой, они держались за руки и оживленно болтали. Поравнявшись с нами, Леша гордо заявил:
– Сейчас купался без плавок, это очень эстетично!
Я фыркнула, подавившись смехом.
– Крутая у тебя шляпа, – сказал Леша, – а мне растаманы шапку подарили.
На голове у него красовалась круглая вышитая шапочка. Мы сказали, что очень рады за него.
На причале нас встретил сердитый сторож, он чинил сеть и ругался на несмолкающую «долбежку». Узнав, что мы хотим оладьей, дед бросил свое занятие, быстренько замесил тесто, поставил сковородку на плиту, и очень скоро мы, обжигаясь, ели чудесные золотистые оладушки, сдобренные медом и сгущенкой. Сторож напоил нас чаем и звал еще приходить «на рыбку».
Чувствовала ли я себя предательницей по отношению к Ане? Не знаю. Скорее всего, я просто на время забыла о ее существовании. И вспомнила, только когда увидела в столовке, куда мы с Иваном заявились сытые после оладушков и мокрые после купания. Народ ел вяло. У всех были заспанные и злые лица.
– Когда же это кончится! – раздавалось время от времени из-за столов.
Мама, увидев нас, только головой покачала. Зато у Аньки было такое лицо, что мне хотелось тут же провалится сквозь землю. Одна Ольга вела себя, как ни в чем не бывало. Хотя Ивана тоже трудно было смутить, он присел рядом с моей мамой, поздоровался, рассказал, какая чудесная нынче водичка и всячески рекомендовал искупаться.
А потом музыка неожиданно смолкла, словно и не было, над ущельем повисла нереальная, давно забытая тишина. Люди бросили завтракать и недоуменно смотрели друг на друга.
Валера влетел под навес с совершенно безумным лицом, он был в плавках, купался, наверное.
К нему бросились сестры поварихи:
– Что, что?
– Так, в домик, бегом, одежду мне!
Люди зашевелились, зашептались:
– Что, что… что случилось?
– Пограничники прибыли и администрация края, – быстро объяснил директор.
Мы переглянулись и, мгновенно забыв о наших разногласиях, выбрались из-за стола, незаметно проскользнули на берег и заняли наблюдательный пункт – бревно, лежащее под дубом. Мы сидели тесно прижавшись к Ивану и напряженно смотрели и слушали.
Официальные лица рассыпались по пляжу. Белый катер с государственным флажком гордо покачивался у пристани. Но, то ли место такое, то ли форма эта курортная – черные брюки, белые рубахи с коротким рукавом, – в общем, грозности никакой не исходило от представителей власти, не смотря на погоны и кожаные папки. Угроза исходила от других – автоматчиков в пятнистой форме, сопровождавших представителей власти.
Директор сопровождал начальство по берегу, где оно, начальство, распоряжалось:
– Что это у тебя? Бревна какие-то, мусор…
– Не успел, – оправдывался Свицкий.
– Как это – не успел? А когда же ты успеешь, осенью? Пляж надо привести в порядок! И лучше это делать заранее!
– Руки никак не дойдут…
Пока один отчитывал Советского, другие с любопытством и некоторой оторопью рассматривали голых растаманов, раскинувшихся на гальке, бар, шашлычную, и эту надпись на доске «кальянная»…
– Что у вас тут происходит!? – представитель власти побагровел и уставился на Валеру.
– Это не у меня, – выдохнул он.
– А у кого? Что за безобразие в пограничной зоне!
– Фестиваль, – развел руками Советский.
– Какой фестиваль!? – Взревел главный представитель.
– Ну, этот, – директор явно растерялся, – фестиваль транс-музыки…
– Чего?! Какой еще транс? Мне только трансвеститов тут не хватало!
– Они не трансвеститы, – попытался объяснить Валера, – они музыку слушают трансцендентальную…
– Это все равно! – отрезал главный представитель.
Тут к ним подбежал сухощавый взволнованный человечек без формы и начал что-то поспешно объяснять разъяренному представителю. Он то и дело махал рукой в сторону второй турбазы, куда уже ушли другие официальные лица и часть автоматчиков.
Трое мужчин, сопровождаемые вооруженными людьми с непроницаемыми лицами, медленно двинулась по сосновой аллее.
Идти за ними было как-то неудобно, поэтому мы рванули в обход, через вигвам. Вскоре мы выскочили прямо на поле, там разгорелся нешуточный скандал между администрацией и устроителями фестиваля. Мы встали за деревьями, чтоб не бросаться в глаза.
Группа мужчин отчаянно жестикулировала, до нас доносились обрывки фраз, понять суть конфликта было трудно, но любопытство распирало нас, меня уж точно, и мы продолжали прислушиваться:
– где разрешение…
– …документы…
– … филькина грамота!
– Кто позволил?! – раздался громовой раскат главного.
Я посмотрела на Ивана, он был серьезен. Анька, как и я, недоумевала. Я тронула Ивана за руку:
– О чем это они, а?
Иван прижал палец к губам. Я замолчала и снова уставилась на ругающихся мужчин. Представители власти требовали какое-то разрешение и негодовали, говорили о нарушении санитарных норм и еще о чем-то непонятном. Автоматчики стояли кольцом.
Потом события стали развиваться стремительно и абсолютно непредсказуемо. На поле со стороны турбазы вышел парень, он пританцовывал, громко подпевал сам себе и размахивал чашкой на цепочке – именно такие крутили огненные люди в своем шоу. Парень явно был под кайфом. Он начал кружить по полю, размахивая чашкой, из нее сыпались искры и падали на сухую стерню.
Мужчины замолчали и уставились на танцующего. Он, увлекшись, приблизился к одному из пограничников и стал приставать к нему. Пограничник слегка оттолкнул парня, тот покачнулся, обиделся и стал уже открыто задираться. Толстый мужик, кажется, он был главным устроителем фестиваля, бросился урезонивать своего участника. Откуда ни возьмись, набежали еще трансы, у одного из них было ведро. Вряд ли они были вменяемы, потому что сразу же бросились на защиту парня с чашкой, а тот, с ведром, выплеснул содержимое прямо на землю. Там, наверное, было что-то горючее, потому что искры из горящей чашки мгновенно подожгли сухую траву, и по полю побежали языки огня. Пограничники быстро забрали ведро и опасную чашку у трансов и погнали их с поля. Валера с худощавым мужчиной бросились тушить огонь, автоматчики пришли им на помощь. Прибежали сторож с инструктором, подоспели охранники с турбазы. Иван кинулся в общую кучу и довольно умело принялся тушить огонь. Выгорело четверть поля, дальше огонь не пустили, принесли лопаты, быстро окопали, забросали землей, забили.
Официальные лица, ругаясь на чем свет стоит, пошли на турбазу к трансам, проводить дальше инспекционную проверку.
Мы с Анькой ждали возвращения Ивана. Он пришел с черными от копоти руками, его знаменитые полотняные штаны прогорели в нескольких местах и тоже стали черными.
Валера побежал следом за комиссией. Охранники, передохнув, побрели следом. Остались только сторож и инструктор. Они стояли на краю выжженной проплешины и тоскливо рассматривали еще дымившуюся землю.
– Все, представление окончено, – сказал Иван устало, – идем отсюда. Он развернул нас, и мы все вместе направились к реке, где Иван вымыл руки и лицо.
– Вань, – робко попросила Анька, – что случилось-то, а?
Он вздохнул:
– Как я и предполагал, вся эта затея с фестивалем была абсолютно левая, – сказал он. – Видели того мужичка худенького?
– Да.
– Так вот, он и есть директор организации, которой принадлежит верхняя турбаза. Весной к нему обратился тот, толстый, и сказал, что хочет взять турбазу в аренду, но денег у него не было, взамен он пообещал сделать ремонт. На самом деле, никакого ремонта он, конечно, не сделал, хотя и тусовался здесь со своими ребятами месяца два. За это время он подготовил очень простую аферу: в Интернете появилось объявление о фестивале. Народ не ограничивали: приезжай, плати сто долларов и участвуй. Даже иностранцы повелись. Ведь на базе и шведы, и финны, и даже колумбийцы. Одни словом, мужик ничего не вложил, потому что аппаратуру привезли финны, оформление – абсолютно бесплатное, многие художники от широты души все это делали. Да еще обмен денег на спейсики…
– На эти бумажки? – переспросила Аня.
– Ну да.
Мы слушали, замерев. А Иван продолжил:
– На турбазе, рассчитанной на шестьсот человек, только зарегистрированных участников собралось полторы тысячи. Да еще неизвестно сколько дикарей. Какие уж тут санитарные нормы. Столовая не работает, туалетов не хватает, воды нет.
– Как нет? – удивилась я.
– А так, ремонт не сделали, колодец один, насос не починили.
– Откуда ты все знаешь?
Он пожал плечами:
– Наблюдал…
– И что теперь будет? – спросила Аня.
– Все что угодно. Но фестиваль кончился, это уж точно, – ответил Иван.
– Но как узнали? – удивилась я.
– Да сами же участники и заложили. Те, кто побогаче, приехав сюда, сразу поняли, что их обули. Говорят, что некоторые сбежали сразу, при этом в поселке написали заявление в милицию, мол, их здесь обманули, деньги не вернули и все прочее.
Он усмехнулся невесело:
– Да еще установка эта. Мощность у нее такая, за семь километров в поселке было слышно. Какие-то бабушки начали жаловаться, что спать не могут. Конечно, все это очень скоро дошло до властей. Причем пограничники вообще недоумевали. Вы же видели, вертолеты курсируют вдоль побережья два раза в день, а тут такой бардак!
Иван замолчал, оглядел нас с головы до ног и рассмеялся весело:
– Чего испугались? Идите, купайтесь, море сегодня – загляденье.
– А ты? – спросила Аня.
– Мне надо переодеться.
Он ушел. И побрели мы понуро на берег, непривычно пустой. Исчезла шашлычная, закрылся бар, спешно разбирали киоски с сувенирами. Трансы попрятались.
Мы нашли маму с Ольгой на их излюбленном месте, уселись рядом, рассказали о том, что увидели и узнали от Ивана.
– Я что-то такое и предполагала, – откликнулась Ольга со своего коврика. А мама сообщила, что отец позвонил и скоро приедет.
Аня промолчала о нашей утренней прогулке с Иваном, наверное, была под впечатлением последовавших событий. Я тоже предпочла не напоминать ей.
Мама с Ольгой обсуждали, как нам всем лучше расселиться, когда приедет отец. Так как у них была угловая комната, рассчитанная на троих, решено было нас с Ольгой переселить туда, а маму с отцом – в нашу.
Когда мы возвращались, катера с государственным флагом уже не было у причала.
От обеда в столовке начальство отказалось. Хотя, обычно, разные там дамы из санэпидемстанции, а так же доблестная милиция и представители местной администрации охотно кушали у Валеры. Эти уехали скоро.
Бледный директор стоял одиноко на пляже и смотрел в морскую даль.
– Высокое начальство? – поинтересовалась мама.
– Президент пребывает. Говорят, будет пролетать на вертолете вдоль побережья…
– А… Деревья подстричь, газоны выровнять? – пошутила Ольга.
– Вроде того…
– Чем им пляж не понравился? – спросила я.
– Да, видишь, я никак мусор не уберу. Бревна еще эти! – Валера со злостью пнул просоленный ствол, выброшенный еще весенними штормами.
– А сидеть на чем? – возмутилась я. – И потом – это же дрова.
Валера явно был расстроен.
– Скажу пацанам, поскидывают в море…
– Так что с фестивалем? – задала вопрос мама.
– Все. Велели убираться срочно, завтра приедут проверять.
Остаток дня мы наблюдали за грустным исходом трансов из ущелья. Они брели вереницей, нагруженные рюкзаками, уходили по берегу, кто-то оставался, ждали катера. Лодки подлетали одна за другой, грузили людей и уносились в море.
– Жалко их, – сказала Аня.
Мы с ней сидели под навесом на берегу и смотрели. К нам подошла какая-то девушка, голая, она прикрыла наготу «пенкой», чтоб нас не смущать, и спросила:
– Сколько стоит проживание на вашей турбазе?
Мы посоветовали ей обратится к директору. Но Валера никого не принимал из бывших участников фестиваля. И они уходили и уходили, до самого вечера.
Во время ужина прибежал тот сухонький – начальник верхней турбазы. Он подобострастно извинялся перед всеми и просил разрешения включить установку.
– Последний раз, – говорил он, – их там еще так много, и они очень агрессивно настроены, я боюсь, как бы не разнесли тут все. Их надо как-то отвлечь.
Люди недовольно морщились, отворачивали лица. Поварихи вздыхали. «Что ж, пусть…» – соглашались они. Директор был мрачен, но вынужден был смириться.
– Под вашу ответственность, – сказал он.
И тот, другой, конечно, кивал согласно; его усадили ужинать, он бесконечно жаловался на человеческую непорядочность, боялся, что турбазу отнимут, в то же время, опасался разъяренных трансов и ночного погрома.
Этой ночью на поле вышли все, кто был на двух турбазах. Танцевали и стар и млад, кто во что горазд. В общем, превратили транс-фестиваль в дискотеку. Явились дикари с поляны полным составом и топтались, образовав свой кружок. Леша отплясывал с Ленкой, Женька и Андрей пользовались бешеной популярностью, их окружила целая стая девушек; здесь были и поварихи, и преподаватели института искусств, даже сам директор явился, правда, был недолго. Не было видно каратистов, как потом оказалось, они устроили ночную тренировку под ритмы транс-музыки.
Мы с Аней уговаривали Ивана показать класс, как тогда, но он отказался.
– Но почему?
– Должен быть посыл, понимаете, полет души, она и заставляет взлететь тело. Без этого нет танца, а есть вот такое топтание.
Мама сказала, что они будут в столовке пить чай. С ними и Миша ушел.
На берегу снова звучали барабаны, огненный человек крутил свои чашки, создавая причудливых змей и драконов. А мы все бродили по ущелью. И когда я захотела уйти, Иван не отпустил меня, а предложил всем пойти в столовку. Анька обиделась, я видела, как она поджала губы. Вот дурочка!
Но я все-таки сбежала от них, пусть разбираются сами. Когда мы появились в столовке, там тоже собралось порядочно народу. Фотографировали пирующих енотов. Улучив момент, я потихоньку ушла спать. Честно говоря, спать мне хотелось смертельно.
День девятый
Ночью
– Жень, я никак не пойму, за что ты извиняешься? – спросила я.
– Ну, Лешка, он же правду сказал, дядька нас действительно предупредил, чтоб мы с вами поосторожнее себя вели. Мол, девочки хорошие… Я же понимаю! – громко сказал он, ты классная, лучше всех, с тобой нельзя так – на десять дней. Ты дистанцию держишь, не то что…
– Жень, я тебе еще на реке тогда говорила, что не обижаюсь на тебя, не за что обижаться, – еще раз сказала я.
Женька улыбнулся, но улыбка у него вышла грустная.
– Я почти влюбился в тебя, – признался он.
– Почти не бывает…
– Бывает, как видишь.
Потом он проводил меня и у самого крыльца, наклонившись, поцеловал в щеку.
Я вошла в темную комнату, Анька уже спала. Значит, Иван, проводив ее, сразу ушел. Я думала, что не смогу уснуть, но провалилась в сон мгновенно, едва коснувшись головой подушки.
А теперь – шесть утра, я лежу на спине, рассматриваю потолок и не знаю, что делать. Завтрак в десять. У меня еще уйма времени. В конце концов, можно подремать где-нибудь на берегу. Я встала, натянула купальник, взяла полотенце и отправилась к морю.
На пляже спали, завернувшись в спальники измученные трансы, я решила отойти подальше, туда, где никого не было. Добрела до драконьей пасти, но и здесь лежала чья-то одежда. Хотела, было, пройти мимо, но с моря донесся до меня чей-то крик, я всмотрелась – одинокий пловец махал мне рукой, и я расслышала свое имя.
Иван! Ну, конечно, это он устроил заплыв с утра пораньше. Море улеглось, только чуть рябило, весь берег был усеян выброшенными штормом водорослями, они резко пахли йодом и пружинили под ногами. Теперь я узнала одежду Ивана, – конечно, это же его черная футболка с иероглифом и широкие полотняные брюки, в таких никто больше не ходит. И шляпа его остроконечная, из какой-то там особенной соломки, а в шляпе… Я протянула руку и достала из шляпы тяжелый серебряный диск на толстой цепочке. Мне давно хотелось рассмотреть, что на нем изображено. Но рисунок был очень сложным и потому непонятным. И все равно – красиво! Медальон вернулся на место.
Я опустилась на камень, уже прогретый солнцем, смотрела, как мелькает в море голова Ивана, и ни о чем не думала.
– Доброе утро! – крикнул он, подплыв поближе.
– Привет!
Он стоял по пояс в воде и смотрел на меня из-под ладони.
– Маш, ты не могла бы отвернуться?
И тут я поняла, что он купается без ничего, ему надо выйти, а я сижу. Тогда я поспешно отвернулась. Присушивалась к звукам: вот, шлепки его босых ног, шуршание одежды…
– Можно.
Повернулась, увидела его смеющиеся глаза и тоже засмеялась.
– Маш, ты такая красивая! – неожиданно сказал Иван. – Красивая и гордая девушка, оставайся такой всегда.
– Я? А как же Аня? – Вечно я что-нибудь не то говорю!
– Аня? Аня тоже красивая, – сказал Иван, – весь мир прекрасен, – громко запел он, высоко подняв руки, а потом, не дав мне опомниться, подхватил меня с камня, поднял, закружил, так что скалы и море слились в сплошной сине-серый узор, состоящий из размытых линий.
Когда я почувствовала, что стою на твердой поверхности, меня словно заштормило, и я ухватилась за руку Ивана, чтоб не упасть.
– Надо тренировать вестибулярный аппарат, – смеясь, сказал он.
– Постараюсь…
– Ты в море-то пойдешь? – спросил Иван.
– Да, я хотела искупаться.
– Ну, давай, я подожду, – он уселся на мой камень.
Ах, какая восхитительная вода! Когда я, проплыв немного, нырнула, море обняло меня всю, смыло вялость, оставшуюся после бессонной ночи, мягко толкнуло наверх, к солнцу и воздуху.
– Ты доброе, – шепнула я и поцеловала соленую воду.
– Купальник интересный, – сказал Иван, когда я выбралась на сушу, и он принялся вытирать меня полотенцем. – Только колючий.
– Ольга сделала, – призналась я, – это ракушки.
– Здорово.
– Иван, почему ты назвал меня гордой?
– Разве это плохо?
– Нет, наверное, не знаю… Но, почему?
– Я ждал тебя вчера, – признался Иван.
– Подслушивал?! – ахнула я.
– Нет, не волнуйся, я ничего не слышал. Но я понял, что ты все правильно сделала. Только я вот что тебе хочу добавить, чтоб уж совсем расставить все точки над и: Валера действительно говорил с Женькой, но он просил его присматривать за вами, чтобы кто-нибудь не обидел, – сказал Иван.
– А ты? – я прищурилась, вглядываясь в его лицо.
– А я присматриваю за всеми вами.
– Поэтому мама не ругает меня за ночные прогулки? Она знает?
– В общем, да.
– Заговор! – я расстроилась. Так хорошо началось утро, и так плохо заканчивается.
– Ну-ну, не злись, – Иван взял мое лицо в ладони, приподнял, склонился и коснулся губами кончика носа. Я невольно прикрыла глаза, ожидая поцелуя. Но он уже отступил от меня, отстранился.
– Пойдем к сторожу на причал оладушки есть? – предложил Иван.
Я опустила голову и тихо ответила:
– Пойдем…
Он нахлобучил на меня свою шляпу и сказал, что я вылитая китаянка. Тогда я растянула глаза к вискам и отвесила шутливый поклон.
По пляжу нам навстречу шел Леша с окольцованной девушкой, они держались за руки и оживленно болтали. Поравнявшись с нами, Леша гордо заявил:
– Сейчас купался без плавок, это очень эстетично!
Я фыркнула, подавившись смехом.
– Крутая у тебя шляпа, – сказал Леша, – а мне растаманы шапку подарили.
На голове у него красовалась круглая вышитая шапочка. Мы сказали, что очень рады за него.
На причале нас встретил сердитый сторож, он чинил сеть и ругался на несмолкающую «долбежку». Узнав, что мы хотим оладьей, дед бросил свое занятие, быстренько замесил тесто, поставил сковородку на плиту, и очень скоро мы, обжигаясь, ели чудесные золотистые оладушки, сдобренные медом и сгущенкой. Сторож напоил нас чаем и звал еще приходить «на рыбку».
Чувствовала ли я себя предательницей по отношению к Ане? Не знаю. Скорее всего, я просто на время забыла о ее существовании. И вспомнила, только когда увидела в столовке, куда мы с Иваном заявились сытые после оладушков и мокрые после купания. Народ ел вяло. У всех были заспанные и злые лица.
– Когда же это кончится! – раздавалось время от времени из-за столов.
Мама, увидев нас, только головой покачала. Зато у Аньки было такое лицо, что мне хотелось тут же провалится сквозь землю. Одна Ольга вела себя, как ни в чем не бывало. Хотя Ивана тоже трудно было смутить, он присел рядом с моей мамой, поздоровался, рассказал, какая чудесная нынче водичка и всячески рекомендовал искупаться.
А потом музыка неожиданно смолкла, словно и не было, над ущельем повисла нереальная, давно забытая тишина. Люди бросили завтракать и недоуменно смотрели друг на друга.
Валера влетел под навес с совершенно безумным лицом, он был в плавках, купался, наверное.
К нему бросились сестры поварихи:
– Что, что?
– Так, в домик, бегом, одежду мне!
Люди зашевелились, зашептались:
– Что, что… что случилось?
– Пограничники прибыли и администрация края, – быстро объяснил директор.
Мы переглянулись и, мгновенно забыв о наших разногласиях, выбрались из-за стола, незаметно проскользнули на берег и заняли наблюдательный пункт – бревно, лежащее под дубом. Мы сидели тесно прижавшись к Ивану и напряженно смотрели и слушали.
Официальные лица рассыпались по пляжу. Белый катер с государственным флажком гордо покачивался у пристани. Но, то ли место такое, то ли форма эта курортная – черные брюки, белые рубахи с коротким рукавом, – в общем, грозности никакой не исходило от представителей власти, не смотря на погоны и кожаные папки. Угроза исходила от других – автоматчиков в пятнистой форме, сопровождавших представителей власти.
Директор сопровождал начальство по берегу, где оно, начальство, распоряжалось:
– Что это у тебя? Бревна какие-то, мусор…
– Не успел, – оправдывался Свицкий.
– Как это – не успел? А когда же ты успеешь, осенью? Пляж надо привести в порядок! И лучше это делать заранее!
– Руки никак не дойдут…
Пока один отчитывал Советского, другие с любопытством и некоторой оторопью рассматривали голых растаманов, раскинувшихся на гальке, бар, шашлычную, и эту надпись на доске «кальянная»…
– Что у вас тут происходит!? – представитель власти побагровел и уставился на Валеру.
– Это не у меня, – выдохнул он.
– А у кого? Что за безобразие в пограничной зоне!
– Фестиваль, – развел руками Советский.
– Какой фестиваль!? – Взревел главный представитель.
– Ну, этот, – директор явно растерялся, – фестиваль транс-музыки…
– Чего?! Какой еще транс? Мне только трансвеститов тут не хватало!
– Они не трансвеститы, – попытался объяснить Валера, – они музыку слушают трансцендентальную…
– Это все равно! – отрезал главный представитель.
Тут к ним подбежал сухощавый взволнованный человечек без формы и начал что-то поспешно объяснять разъяренному представителю. Он то и дело махал рукой в сторону второй турбазы, куда уже ушли другие официальные лица и часть автоматчиков.
Трое мужчин, сопровождаемые вооруженными людьми с непроницаемыми лицами, медленно двинулась по сосновой аллее.
Идти за ними было как-то неудобно, поэтому мы рванули в обход, через вигвам. Вскоре мы выскочили прямо на поле, там разгорелся нешуточный скандал между администрацией и устроителями фестиваля. Мы встали за деревьями, чтоб не бросаться в глаза.
Группа мужчин отчаянно жестикулировала, до нас доносились обрывки фраз, понять суть конфликта было трудно, но любопытство распирало нас, меня уж точно, и мы продолжали прислушиваться:
– где разрешение…
– …документы…
– … филькина грамота!
– Кто позволил?! – раздался громовой раскат главного.
Я посмотрела на Ивана, он был серьезен. Анька, как и я, недоумевала. Я тронула Ивана за руку:
– О чем это они, а?
Иван прижал палец к губам. Я замолчала и снова уставилась на ругающихся мужчин. Представители власти требовали какое-то разрешение и негодовали, говорили о нарушении санитарных норм и еще о чем-то непонятном. Автоматчики стояли кольцом.
Потом события стали развиваться стремительно и абсолютно непредсказуемо. На поле со стороны турбазы вышел парень, он пританцовывал, громко подпевал сам себе и размахивал чашкой на цепочке – именно такие крутили огненные люди в своем шоу. Парень явно был под кайфом. Он начал кружить по полю, размахивая чашкой, из нее сыпались искры и падали на сухую стерню.
Мужчины замолчали и уставились на танцующего. Он, увлекшись, приблизился к одному из пограничников и стал приставать к нему. Пограничник слегка оттолкнул парня, тот покачнулся, обиделся и стал уже открыто задираться. Толстый мужик, кажется, он был главным устроителем фестиваля, бросился урезонивать своего участника. Откуда ни возьмись, набежали еще трансы, у одного из них было ведро. Вряд ли они были вменяемы, потому что сразу же бросились на защиту парня с чашкой, а тот, с ведром, выплеснул содержимое прямо на землю. Там, наверное, было что-то горючее, потому что искры из горящей чашки мгновенно подожгли сухую траву, и по полю побежали языки огня. Пограничники быстро забрали ведро и опасную чашку у трансов и погнали их с поля. Валера с худощавым мужчиной бросились тушить огонь, автоматчики пришли им на помощь. Прибежали сторож с инструктором, подоспели охранники с турбазы. Иван кинулся в общую кучу и довольно умело принялся тушить огонь. Выгорело четверть поля, дальше огонь не пустили, принесли лопаты, быстро окопали, забросали землей, забили.
Официальные лица, ругаясь на чем свет стоит, пошли на турбазу к трансам, проводить дальше инспекционную проверку.
Мы с Анькой ждали возвращения Ивана. Он пришел с черными от копоти руками, его знаменитые полотняные штаны прогорели в нескольких местах и тоже стали черными.
Валера побежал следом за комиссией. Охранники, передохнув, побрели следом. Остались только сторож и инструктор. Они стояли на краю выжженной проплешины и тоскливо рассматривали еще дымившуюся землю.
– Все, представление окончено, – сказал Иван устало, – идем отсюда. Он развернул нас, и мы все вместе направились к реке, где Иван вымыл руки и лицо.
– Вань, – робко попросила Анька, – что случилось-то, а?
Он вздохнул:
– Как я и предполагал, вся эта затея с фестивалем была абсолютно левая, – сказал он. – Видели того мужичка худенького?
– Да.
– Так вот, он и есть директор организации, которой принадлежит верхняя турбаза. Весной к нему обратился тот, толстый, и сказал, что хочет взять турбазу в аренду, но денег у него не было, взамен он пообещал сделать ремонт. На самом деле, никакого ремонта он, конечно, не сделал, хотя и тусовался здесь со своими ребятами месяца два. За это время он подготовил очень простую аферу: в Интернете появилось объявление о фестивале. Народ не ограничивали: приезжай, плати сто долларов и участвуй. Даже иностранцы повелись. Ведь на базе и шведы, и финны, и даже колумбийцы. Одни словом, мужик ничего не вложил, потому что аппаратуру привезли финны, оформление – абсолютно бесплатное, многие художники от широты души все это делали. Да еще обмен денег на спейсики…
– На эти бумажки? – переспросила Аня.
– Ну да.
Мы слушали, замерев. А Иван продолжил:
– На турбазе, рассчитанной на шестьсот человек, только зарегистрированных участников собралось полторы тысячи. Да еще неизвестно сколько дикарей. Какие уж тут санитарные нормы. Столовая не работает, туалетов не хватает, воды нет.
– Как нет? – удивилась я.
– А так, ремонт не сделали, колодец один, насос не починили.
– Откуда ты все знаешь?
Он пожал плечами:
– Наблюдал…
– И что теперь будет? – спросила Аня.
– Все что угодно. Но фестиваль кончился, это уж точно, – ответил Иван.
– Но как узнали? – удивилась я.
– Да сами же участники и заложили. Те, кто побогаче, приехав сюда, сразу поняли, что их обули. Говорят, что некоторые сбежали сразу, при этом в поселке написали заявление в милицию, мол, их здесь обманули, деньги не вернули и все прочее.
Он усмехнулся невесело:
– Да еще установка эта. Мощность у нее такая, за семь километров в поселке было слышно. Какие-то бабушки начали жаловаться, что спать не могут. Конечно, все это очень скоро дошло до властей. Причем пограничники вообще недоумевали. Вы же видели, вертолеты курсируют вдоль побережья два раза в день, а тут такой бардак!
Иван замолчал, оглядел нас с головы до ног и рассмеялся весело:
– Чего испугались? Идите, купайтесь, море сегодня – загляденье.
– А ты? – спросила Аня.
– Мне надо переодеться.
Он ушел. И побрели мы понуро на берег, непривычно пустой. Исчезла шашлычная, закрылся бар, спешно разбирали киоски с сувенирами. Трансы попрятались.
Мы нашли маму с Ольгой на их излюбленном месте, уселись рядом, рассказали о том, что увидели и узнали от Ивана.
– Я что-то такое и предполагала, – откликнулась Ольга со своего коврика. А мама сообщила, что отец позвонил и скоро приедет.
Аня промолчала о нашей утренней прогулке с Иваном, наверное, была под впечатлением последовавших событий. Я тоже предпочла не напоминать ей.
Мама с Ольгой обсуждали, как нам всем лучше расселиться, когда приедет отец. Так как у них была угловая комната, рассчитанная на троих, решено было нас с Ольгой переселить туда, а маму с отцом – в нашу.
Когда мы возвращались, катера с государственным флагом уже не было у причала.
От обеда в столовке начальство отказалось. Хотя, обычно, разные там дамы из санэпидемстанции, а так же доблестная милиция и представители местной администрации охотно кушали у Валеры. Эти уехали скоро.
Бледный директор стоял одиноко на пляже и смотрел в морскую даль.
– Высокое начальство? – поинтересовалась мама.
– Президент пребывает. Говорят, будет пролетать на вертолете вдоль побережья…
– А… Деревья подстричь, газоны выровнять? – пошутила Ольга.
– Вроде того…
– Чем им пляж не понравился? – спросила я.
– Да, видишь, я никак мусор не уберу. Бревна еще эти! – Валера со злостью пнул просоленный ствол, выброшенный еще весенними штормами.
– А сидеть на чем? – возмутилась я. – И потом – это же дрова.
Валера явно был расстроен.
– Скажу пацанам, поскидывают в море…
– Так что с фестивалем? – задала вопрос мама.
– Все. Велели убираться срочно, завтра приедут проверять.
Остаток дня мы наблюдали за грустным исходом трансов из ущелья. Они брели вереницей, нагруженные рюкзаками, уходили по берегу, кто-то оставался, ждали катера. Лодки подлетали одна за другой, грузили людей и уносились в море.
– Жалко их, – сказала Аня.
Мы с ней сидели под навесом на берегу и смотрели. К нам подошла какая-то девушка, голая, она прикрыла наготу «пенкой», чтоб нас не смущать, и спросила:
– Сколько стоит проживание на вашей турбазе?
Мы посоветовали ей обратится к директору. Но Валера никого не принимал из бывших участников фестиваля. И они уходили и уходили, до самого вечера.
Во время ужина прибежал тот сухонький – начальник верхней турбазы. Он подобострастно извинялся перед всеми и просил разрешения включить установку.
– Последний раз, – говорил он, – их там еще так много, и они очень агрессивно настроены, я боюсь, как бы не разнесли тут все. Их надо как-то отвлечь.
Люди недовольно морщились, отворачивали лица. Поварихи вздыхали. «Что ж, пусть…» – соглашались они. Директор был мрачен, но вынужден был смириться.
– Под вашу ответственность, – сказал он.
И тот, другой, конечно, кивал согласно; его усадили ужинать, он бесконечно жаловался на человеческую непорядочность, боялся, что турбазу отнимут, в то же время, опасался разъяренных трансов и ночного погрома.
Этой ночью на поле вышли все, кто был на двух турбазах. Танцевали и стар и млад, кто во что горазд. В общем, превратили транс-фестиваль в дискотеку. Явились дикари с поляны полным составом и топтались, образовав свой кружок. Леша отплясывал с Ленкой, Женька и Андрей пользовались бешеной популярностью, их окружила целая стая девушек; здесь были и поварихи, и преподаватели института искусств, даже сам директор явился, правда, был недолго. Не было видно каратистов, как потом оказалось, они устроили ночную тренировку под ритмы транс-музыки.
Мы с Аней уговаривали Ивана показать класс, как тогда, но он отказался.
– Но почему?
– Должен быть посыл, понимаете, полет души, она и заставляет взлететь тело. Без этого нет танца, а есть вот такое топтание.
Мама сказала, что они будут в столовке пить чай. С ними и Миша ушел.
На берегу снова звучали барабаны, огненный человек крутил свои чашки, создавая причудливых змей и драконов. А мы все бродили по ущелью. И когда я захотела уйти, Иван не отпустил меня, а предложил всем пойти в столовку. Анька обиделась, я видела, как она поджала губы. Вот дурочка!
Но я все-таки сбежала от них, пусть разбираются сами. Когда мы появились в столовке, там тоже собралось порядочно народу. Фотографировали пирующих енотов. Улучив момент, я потихоньку ушла спать. Честно говоря, спать мне хотелось смертельно.
День девятый
На следующий день все вышли на уборку территории. Валера выдал каждому синие пакеты. Люди бродили по пляжу, собирали мусор, ветер трепал ярко-синий полиэтилен, казалось, что вот-вот стая большущих шаров оторвется от земли и полетит, унося человеческие фигурки в пасмурное небо. Валера и оба его племянника тяжело ворочали бревна, катили их к воде, сталкивали. Море сердилось, бревна болтались у самого берега и никак не уплывали.
Мы стаскивали мусор в одну кучу, которую мальчишки должны были сжечь. Я тоже ходила с синим полиэтиленом и думала о том, что, вот, полетит президент на вертолете, а тут – мы, похожие сверху на суетливых муравьев. Трудимся не покладая лапок, услаждаем взор, так сказать… От этих мыслей мне становилось смешно и немножко противно. Словно услышала похабный анекдот.
На месте мусорной кучи теперь была черная проплешина, еще несколько таких же уродливых пятен зияли в разных местах пляжа. Стволы беспомощно болтались в прибое. Но Свицкий, кажется, был вполне доволен.
Анька дулась на меня. Как будто я была виновата в том, что Иван вчера не захотел остаться с ней. Она прилипла с утра к Ольге и не отходила от нее ни на шаг.
– Вы поссорились? – спросила мама.
– Я – нет.
– Аня хочет жить с Ольгой, – сообщила мама.
– Очень хорошо, мы будем в большой комнате, пусть Ольга переселяется к Ане.
Мама только вздохнула.
Иван не появлялся, наверное, отсыпался впервые за несколько дней. Покончив с уборкой, Аня бросила свой мешок в костер и уселась под навесом. Ей очень хотелось пойти к Ивану, но одна она не решалась, а со мной мириться не хотела.
На поле трансы разбирали аппаратуру и стаскивали ее на берег. Ждали баркас, чтобы вывезти финнов и их установку.
Прибыл баркас, а следом за ним давешний катер с начальством. Несчастный директор со второй турбазы бегал по берегу и умолял оставшихся трансов прикрыть срам. Над ним смеялись и отмахивались как от надоевшей мухи.
Комиссия с папками и в форме резво пробежала по ущелью, вернулась, брезгливо поглядывая на голых парней и девчонок, уселась в свой катер. И тут произошло еще одно событие: отплывающие финны сбросили с себя одежды и бросились в море в чем мать родила. Катер не мог отчалить, ведь вокруг были люди. На берег высыпало население обеих баз, крики и улюлюканье подстегнули неформалов, кто-то еще торопливо стаскивал с себя тряпки, в воду бросались новые люди. Директор почти плакал, начальство делало вид, что ничего не видит. С баркаса кричали, что не станут ждать, если финны немедленно не поднимутся на борт. Катеру удалось как-то вырулить на малом ходу и он торопливо смылся, как только почувствовал чистую воду.
Финны погрузились и с радостными воплями отчалили.
– Фу, – мама поморщилась, – я, конечно, не ханжа, – сказала она, – но всему есть предел.
Позвонил папа, и мы решили выйти ему на встречу. И тогда мы увидели баркас, возвращающийся на всех парах.
– Ну, что у них еще случилось? – удивилась мама.
Трансы на берегу засуетились. С баркаса что-то кричали. Упали сходни, по ним, матерясь во весь голос, сбежал мужик в капитанской фуражке. Финны галдели на по-своему. Мужика уговаривали, потом пришел какой-то парень, начал отсчитывать деньги. Мужик плюнул, схватил купюры и рванул к баркасу.
Наш директор спросил у него что-то, тот бросил отрывисто, забрался на борт и снова баркас с ревом пустился в море.
Валера подошел к нам.
– Вы представляете, – сказал он, – этот их администратор сбежал со всеми деньгами. Финнов погрузили на баркас, а денег-то у них не осталось, они же евры свои на спейсики один к одному поменяли. Капитан когда уже отплыли стал спрашивать, кто, мол, платить будет, а финны ему – уже заплачено… Ну, правильно, откуда они знают.
– Какой кошмар! – мама всплеснула руками. – Как же они теперь в свою Финляндию попадут?
– Собрали им что-то со всех оставшихся, – ответил Валера.
– Ой, нам же надо отца встречать! – спохватилась мама.
Но не успели мы выйти из бухты, как навстречу нам уже показался отец.
– Урра! – закричала я и побежала. – Пап, я соскучилась, – сказала, повиснув у него на шее.
Ну вот, потом мы пошли к нашему домику, наперебой рассказывая отцу о наших приключениях, о трансах, о фестивале, о погибшей девушке и обо всем-всем.
– Девочки, дайте дух перевести! – смеялся отец. – Я же только что приехал!
– С корабля на бал, – шутила мама.
Про Аньку я начисто забыла. Наскоро побросала свои вещи в сумку и перетащила ее в мамину комнату. Ольга спросила:
– Вы хорошо обдумали?
– Что тут думать, не я начала.
Мы говорили тихо, чтоб не слышал отец, не хватало ему в наши свары вникать.
Директор заявился, долго жал руку отцу, просил называть себя по имени.
Одни словом, после ужина они уже подружились окончательно. Валера водил отца по ущелью и называл Володей. Я увязалась за ними. Директор перестал говорить о политике, теперь его интересовал только его собственный бизнес.
– Соседнее ущелье заняли – колючая проволока и таблички. Говорят, что будет государственный объект… На мое хозяйство, знаешь сколько народу зарится? Только отвернись – сразу отберут. Нахлебники, дармоеды!
– Валер, пока нормальной дороги не будет, никто ничего у тебя не отберет – не выгодно, – заметил отец.
– Так-то оно – так, – недоверчиво качал головой Советский и вздыхал сокрушенно.
– Сам посуди: тут работать надо, а кто будет этим заниматься, кроме тебя? Так они хоть какие-то деньги с этого куска земли имеют.
Мы то и дело останавливались, отец фотографировал местные красоты, Валера продолжал вещать, а мне хотелось поскорее увести отца, чтобы показать ему енотов и поговорить.
Мы стаскивали мусор в одну кучу, которую мальчишки должны были сжечь. Я тоже ходила с синим полиэтиленом и думала о том, что, вот, полетит президент на вертолете, а тут – мы, похожие сверху на суетливых муравьев. Трудимся не покладая лапок, услаждаем взор, так сказать… От этих мыслей мне становилось смешно и немножко противно. Словно услышала похабный анекдот.
На месте мусорной кучи теперь была черная проплешина, еще несколько таких же уродливых пятен зияли в разных местах пляжа. Стволы беспомощно болтались в прибое. Но Свицкий, кажется, был вполне доволен.
Анька дулась на меня. Как будто я была виновата в том, что Иван вчера не захотел остаться с ней. Она прилипла с утра к Ольге и не отходила от нее ни на шаг.
– Вы поссорились? – спросила мама.
– Я – нет.
– Аня хочет жить с Ольгой, – сообщила мама.
– Очень хорошо, мы будем в большой комнате, пусть Ольга переселяется к Ане.
Мама только вздохнула.
Иван не появлялся, наверное, отсыпался впервые за несколько дней. Покончив с уборкой, Аня бросила свой мешок в костер и уселась под навесом. Ей очень хотелось пойти к Ивану, но одна она не решалась, а со мной мириться не хотела.
На поле трансы разбирали аппаратуру и стаскивали ее на берег. Ждали баркас, чтобы вывезти финнов и их установку.
Прибыл баркас, а следом за ним давешний катер с начальством. Несчастный директор со второй турбазы бегал по берегу и умолял оставшихся трансов прикрыть срам. Над ним смеялись и отмахивались как от надоевшей мухи.
Комиссия с папками и в форме резво пробежала по ущелью, вернулась, брезгливо поглядывая на голых парней и девчонок, уселась в свой катер. И тут произошло еще одно событие: отплывающие финны сбросили с себя одежды и бросились в море в чем мать родила. Катер не мог отчалить, ведь вокруг были люди. На берег высыпало население обеих баз, крики и улюлюканье подстегнули неформалов, кто-то еще торопливо стаскивал с себя тряпки, в воду бросались новые люди. Директор почти плакал, начальство делало вид, что ничего не видит. С баркаса кричали, что не станут ждать, если финны немедленно не поднимутся на борт. Катеру удалось как-то вырулить на малом ходу и он торопливо смылся, как только почувствовал чистую воду.
Финны погрузились и с радостными воплями отчалили.
– Фу, – мама поморщилась, – я, конечно, не ханжа, – сказала она, – но всему есть предел.
Позвонил папа, и мы решили выйти ему на встречу. И тогда мы увидели баркас, возвращающийся на всех парах.
– Ну, что у них еще случилось? – удивилась мама.
Трансы на берегу засуетились. С баркаса что-то кричали. Упали сходни, по ним, матерясь во весь голос, сбежал мужик в капитанской фуражке. Финны галдели на по-своему. Мужика уговаривали, потом пришел какой-то парень, начал отсчитывать деньги. Мужик плюнул, схватил купюры и рванул к баркасу.
Наш директор спросил у него что-то, тот бросил отрывисто, забрался на борт и снова баркас с ревом пустился в море.
Валера подошел к нам.
– Вы представляете, – сказал он, – этот их администратор сбежал со всеми деньгами. Финнов погрузили на баркас, а денег-то у них не осталось, они же евры свои на спейсики один к одному поменяли. Капитан когда уже отплыли стал спрашивать, кто, мол, платить будет, а финны ему – уже заплачено… Ну, правильно, откуда они знают.
– Какой кошмар! – мама всплеснула руками. – Как же они теперь в свою Финляндию попадут?
– Собрали им что-то со всех оставшихся, – ответил Валера.
– Ой, нам же надо отца встречать! – спохватилась мама.
Но не успели мы выйти из бухты, как навстречу нам уже показался отец.
– Урра! – закричала я и побежала. – Пап, я соскучилась, – сказала, повиснув у него на шее.
Ну вот, потом мы пошли к нашему домику, наперебой рассказывая отцу о наших приключениях, о трансах, о фестивале, о погибшей девушке и обо всем-всем.
– Девочки, дайте дух перевести! – смеялся отец. – Я же только что приехал!
– С корабля на бал, – шутила мама.
Про Аньку я начисто забыла. Наскоро побросала свои вещи в сумку и перетащила ее в мамину комнату. Ольга спросила:
– Вы хорошо обдумали?
– Что тут думать, не я начала.
Мы говорили тихо, чтоб не слышал отец, не хватало ему в наши свары вникать.
Директор заявился, долго жал руку отцу, просил называть себя по имени.
Одни словом, после ужина они уже подружились окончательно. Валера водил отца по ущелью и называл Володей. Я увязалась за ними. Директор перестал говорить о политике, теперь его интересовал только его собственный бизнес.
– Соседнее ущелье заняли – колючая проволока и таблички. Говорят, что будет государственный объект… На мое хозяйство, знаешь сколько народу зарится? Только отвернись – сразу отберут. Нахлебники, дармоеды!
– Валер, пока нормальной дороги не будет, никто ничего у тебя не отберет – не выгодно, – заметил отец.
– Так-то оно – так, – недоверчиво качал головой Советский и вздыхал сокрушенно.
– Сам посуди: тут работать надо, а кто будет этим заниматься, кроме тебя? Так они хоть какие-то деньги с этого куска земли имеют.
Мы то и дело останавливались, отец фотографировал местные красоты, Валера продолжал вещать, а мне хотелось поскорее увести отца, чтобы показать ему енотов и поговорить.
Ночью
Ночью на поляне было много гостей: мы явились полным составом, пришли Женька с Андреем, привели было с собой девчонок. Неизменный Леша, по-моему, тут давно прописался, Иван появился, заглянул на огонек повар Миша…
– Ребята, давайте знакомиться, расскажите каждый о себе, – чинно, на правах хозяйки, распорядилась Сашина сокурсница.
И снова долгие разговоры до самого рассвета, песенки под гитару о войне, на которой никто из нас не был, бесконечный чай… Кто-то дремал, мама с Ольгой откровенно зевали. Отец заспорил было с Сашиным шефом, но на них зашикали.
– Ребята, давайте знакомиться, расскажите каждый о себе, – чинно, на правах хозяйки, распорядилась Сашина сокурсница.
И снова долгие разговоры до самого рассвета, песенки под гитару о войне, на которой никто из нас не был, бесконечный чай… Кто-то дремал, мама с Ольгой откровенно зевали. Отец заспорил было с Сашиным шефом, но на них зашикали.