Страница:
– «Что делают кааронга? В чем их цель и смысл?»
– «Сохранить (спасти) мир людей».
– «От чего или кого сохранить? В чем главная беда, что несет основную опасность?»
– «Нируты».
Вот тут – под этим коротким звуковым и мысленным ответом – раскрылась информационная бездна. Точнее – океан. Правда, с берегами – ну, не является этот парень интеллектуалом, как, скажем, Мга-тилуш или хотя бы Тирах из того давнего приключения. «Главное свойство мира, делающее его пригодным для жизни, – это неизменность, неменяемость. Эта неменяемость должна поддерживаться вот ими – кааронга. Любое неприятное событие является следствием того, что кто-то что-то не так сделал. Если же мир вообще рушится (или уже рухнул), то причина вовсе не в том, что кто-то изготовил наконечник не той формы, а в том, что появились нируты. Мир был стабильным и относительно уютным, пока в нем не появились нелюди – кроманьонцы. Никаких аргументов или доказательств не требуется – это очевидный факт, сомнению не подлежащий». Эта убежденность, не идущая ни в какое сравнение с верой человека иной современности в шарообразную форму земли, так Семена потрясла, что он решил сделать передышку и вышел из состояния контакта.
Для прояснения мыслей он подошел к берегу и стал плескать воду себе в лицо: «Все это знакомо, все это уже было – и в том, и в этом мирах. Важно другое: у всяких таких сообществ – хоть у комсомольцев, хоть у "детей леопарда" – обязательно должна быть некая внутренняя структура, некая иерархия. Да и само посвящение обычно многоступенчатое (октябренок – пионер – комсомолец – член…). Вот это-то все и нужно обязательно выведать, иначе каа-ронга не дадут спокойно спать ни мне, ни своим сородичам. И еще – не менее важное – должна быть метка. Таких организаций без меток не бывает!»
Семен просидел на берегу минут 10–15, осваивая полученную информацию и формулируя новые вопросы: «Понятно, что для неандертальцев плосколицые кроманьонцы все одинаковы – что лоурины, что имазры. Но кто сообщил, что по реке можно добраться до поселка нирутов? Кто дал команду организовать экспедицию?» Интеллектуальные усилия оказались напрасными: когда Семен вернулся, неандерталец смотрел на него и улыбался. Точнее, так казалось, поскольку мужик был мертв. Что там к чему привязано, понять, наверное, оказалось несложно и, пока Семен отсутствовал, он сумел затянуть удавку на своей шее. Продолжать допрос в Нижнем мире Семен не собирался. Метку, однако, он нашел – внизу живота под кожаным фартуком. Этот не слишком сложный узор, вероятно, был получен путем надрезания кожи и втирания в рану красителя – скорее всего, сажи. Осталось выяснить пустячок – свидетельствует ли данный рисунок о принадлежности к кааронга, или он с этим союзом не связан?
«Ладно, – смирился с неизбежным Семен. – Со всем этим уже ничего не поделаешь. Зато парень блестяще решил сложнейшую проблему – что с ним делать, если оставлять в живых нет ни возможности, ни смысла, а убивать пленных я стесняюсь. Теперь нужно отсюда выбираться».
Задача, кстати, оказалась совсем не простой: Эре-ку-то что, он всегда такой, а Семен голый! Точнее, на нем мокасины и налобная повязка. При этом от степного берега их отделяет добрый километр зарослей. Правда, в наличии имеются две здоровенных лодки-долбленки. Первая мысль у Семена была – вернуть к жизни одно судно, изобразить из чего-нибудь весло и отправиться водой в Поселок. А Эрек пусть топает с Варей по суше. Однако мысль о том, как он будет подплывать к поселку под прицелом лоуринских лучников – опозоренный и голый – вызвала содрогание. Нет уж, лучше продраться через кусты и приехать на мамонте!
В поселок, впрочем, они в тот день так и не попали. Сначала вдвоем с Эреком они вытаскивали тяжеленные долбленки повыше на сушу – не пропадать же добру! Потом выбирались через заросли речной поймы в степь. Точнее, выбирался Семен, а Эрек его терпеливо ждал, лакомясь корешками и ягодами. Наконец кусты кончились: потный, искусанный и исцарапанный Семен с радостным воплем вывалился на степной простор и немедленно обнаружил, что лез через самые густые и обширные заросли в округе – чуть ниже и чуть выше по течению все обстояло гораздо легче и проще. С досады он попытался обвинить Эрека – не мог дорогу указать полегче?! Однако питекантроп обвинения не принял: ему ли указывать самому Семхону, куда нужно идти?! И потом: кто ж мог предположить, что Семхон не любит лазить по кустам в голом виде? Это же так приятно и питательно!
Потом они возвращались в исходную точку. Пока Эрек бегал за Варей, Семен собирал оружие и одежду. Потом выяснилось, что он зверски голоден, а мокрые мокасины натерли на ногах мозоли… В общем, в поселок они попали только неранним утром следующего дня.
Оказавшись в пределах видимости с наблюдательного пункта, Семен добросовестно представился на языке жестов. Собственно говоря, у дозорного и так не должно было возникнуть сомнений – кроме Семхона, привычки ездить на мамонте нет ни у кого из лоуринов. Однако проблема, возникшая после бритья и стрижки, до сих пор почему-то не рассосалась, и Семен старался тщательно соблюдать правила идентификации личности.
Предстоял трудный разговор с руководством племени, и в поселок Семен въезжал сосредоточенным и мрачным. Однако сбежавшийся народ – в основном дети и женщины – был так искренне рад появлению Вари и Эрека, что на душе полегчало – все-таки домой вернулся!
Как и положено в таких случаях, всадник в окружении толпы проследовал к костру Совета. Костер, правда, не горел, но старейшины были на месте. Вид у них был чрезвычайно строгий. Семен спешился:
– Здравствуйте, главные люди лоуринов! – торжественно произнес он ритуальную фразу.
– Привет, – сказал Медведь, покачнулся корпусом и… рухнул на землю.
«Однако!» – удивился Семен и хотел заняться выяснением природы столь странного явления. Вот только оно оказалось не единственным.
Кижуч поднялся с бревна, подошел поближе и уставился в лицо Семену. Потом покачал головой и, пошатываясь, обошел гостя вокруг. Вновь уставился в лицо мутными глазками с красноватыми белками.
«Все с ним ясно, – подумал Семен, – сивухой разит за километр. Это означает, что Ванкул в поселок благополучно прибыл, заначку мою раскопал и вместе со старейшинами ее оприходовал. Это самое простое объяснение, но у него есть серьезный недостаток – в той заначке и было-то всего ничего, так с какой стати?!»
Впрочем, все это оказалось мелочью по сравнению с тем, что случилось дальше. Кижуч смотрел-смотрел на Семена, да и спросил:
– Т-ты хто? А Семхон где?
Семен постоял, похлопал глазами: «Да когда ж это кончится?! И чем дальше, тем хуже! Уже и борода вроде отросла, и волосы на голове приличные, а они все продолжают придуриваться! Или этот настолько пьян, что своих не узнает?!» В конце концов Семен решил сыграть на публику и ответил:
– Я – Длинная Лапа, а еще меня зовут Белая Голова. А ты кто такой?
– Я?! Н-ну, Кижуч, вообще-то, – старейшина начал медленно садиться и чуть не промазал задом мимо бревна. Народ вокруг захихикал.
– Над чем смеетесь?! – вяло возмутился руководитель. – С этим Семхоном уже сил никаких не осталось! Прислал вчера какого-то придурка на лошади, да еще и с бабой. А придурок-то по-человечески говорить почти не может. Чтоб его понять, пришлось нам волшебный напиток принимать. Всю ночь с Медведем допрашивали!
– Ну и как, поняли что-нибудь? – с некоторым сарказмом поинтересовался Семен. – Про имазров, аддоков и укитсов?
– Ты знаешь, – оживился Кижуч, – почти все поняли. Вот послушай:
О-ой, мар-р-роз – мар-р-роз! Ни ма-ар-розь миня! Ни мар-розь миня, Да ма-аиво каня-аа!
– Здорово! – одобрил Семен. – И это все, что вы узнали о противнике?
– Нет, конечно! – почти обиделся старейшина. – Мы много выведали. Вот к примеру:
Мильен, мильен алых роз Из окна, из окна видишь ты! Кто валю… вилю… вля… влю…
– Достаточно, – остановил Семен. – Это очень ценная информация. А вождь где?
– Бизончик? Он все эта… Ну, допрашивает то есть. Бабу эту чужую допрашивает – себя не щадит.
– Бабу?! Тимону?
– Мону, мону, – кивнул Кижуч. – Евойные бабы с Семхоном на войну сбежали. Так ему за это Семхон такую Мону прислал! М-м-м… Был бы я помоложе…
– Семхон ЕМУ прислал?!
– Не-е, это придурок, Ванк-лук который, говорит, что баба для самого главного вождя. А кто у нас самый главный, а? Конечно, Бизончик! Только они и без того сразу сошлись: глазками друг на друга хлоп-хлоп, мырь-мырь… Ну, думаю, сейчас прям у костра Совета начнут. Отправили их в вигвам к Бизону – пусть занимаются.
– Ясненько, – вздохнул Семен. – Вы хоть охрану-то на реку выставили? Велел же передать вам про хьюггов!
– Ох… рану?! Не, ты чо! Хьюггов бить надо, а не охранять! Ребята в лодки попрыгали и поплыли встречать. А разве хьюгги плавают? Хи-хи… Ну, встретили – и правда, плывут голубчики – хи-хи! Мертвые то есть. Это, значит, у Семхона юмор такой, он так шутит, значит. А чо ты так на него похож, а? Может, ты он и есть, а?
– Очень может быть, – вздохнул Семен. – Вполне вероятен и такой вариант развития событий. Только я думаю, что обсудить это нам нужно завтра. Нельзя тебе так напрягаться, беречь себя нужно.
– Вот! – поднял палец старейшина. – Такое только Семхон может сказать. Душевный он человек!
Кижуч повесил голову на грудь и явно начал задремывать. Семен счел официальную встречу законченной, а себя, соответственно, свободным. В толпе он разглядел всклокоченную закопченную шевелюру Головастика. Семен приветственно помахал ему и ткнул пальцем в сторону «ремесленной слободки» – мол, встречаемся там.
Прежде всего, следовало выяснить ситуацию с самогоном, и Семен отправился к своему пустому вигваму. Там его действительно никто не ждал, однако пустым жилище считать было нельзя. На полу напротив входа в картинной позе сраженного рыцаря дрых Ванкул. Это, впрочем, удивило Семена не сильно – чего-то подобного он и ожидал. Интереснее было другое: ямки-захоронки под стенкой вигвама были раскопаны, но не все. То есть их как бы опустошали по мере сил и потребностей. А потребности эти составили… В общем прилично, конечно, но больше половины запаса осталось нетронутым. «Это они, значит, методом аналогий мыслили: раз есть одна заначка, значит, может быть и другая. Гады какие! Надо же суметь за один день допиться до невменяемости – самого меня не узнать!»
Ванкула Семен трогать не стал, а отправился в мастерскую к Головастику – отдохнуть, так сказать, душой. Отдыха опять не получилось: разновозрастная и разнополая толпа мастеровых не набежала и не накинулась как когда-то. Наоборот: смех, разговоры и прочий шум постепенно стихли, словно в помещении нежданно появилось высокое начальство. Народ с испугом и восторгом (или с чем?) смотрел на Семена и держал дистанцию. Головастик тоже выглядел несколько растерянным и смущенным. При появлении Семена он что-то торопливо спрятал в один из бездонных карманов своей рубахи. Собственно говоря, так, или примерно так, было и при прошлом и позапрошлом посещениях. Причем удивленных и недоуменных взглядов явно становилось не меньше, а больше. Все это Семена, мягко выражаясь, не радовало и озадачивало, причем сильно. Он не раз уже ругал себя за то, что так опрометчиво решился на изменение внешности. Но кто бы мог подумать, что бороде и усам лоурины придают такое большое значение?!
Семен произвел осмотр помещения, оценил состояние производства, задал несколько вопросов. Отвечали ему толково и четко, как учителю на уроке, но от былой пролетарской непринужденности и следа не осталось.
В последнее время производство оружия и инструментов из металла было почти прекращено. Зато добавился новый цех – полушалаш-полуземлянка. Там производились косторезные работы и камнеобработка. Это была старая идея Семена: поскольку металл рано или поздно кончится, то нарушать преемственность «магии камня» и «магии кости» нельзя ни в коем случае. Правда, он и тут не удержался от введения новшеств – «вкладышевой» техники (это когда кремневые сколки вставляются в костяную или деревянную обойму) и шлифовки каменных изделий. «Вкладыши» Семен изобрел, конечно, не сам – в его прошлом мире эту технику археологи относили к мезолиту и неолиту. Ее преимущества заключались в том, что она позволяла изготавливать достаточно сложные приспособления с большой длиной режущей кромки. При этом частично снималась проблема высококачественного каменного сырья – можно было задействовать даже вековые отходы обычной камнеобработки. Кроме того, использование вкладышей способствовало превращению «магии камня» в обычное ремесло, которому может научиться почти каждый.
С керамикой тоже все обстояло благополучно, если не считать того, что глина подходила к концу. Всеобщее признание, как известно, получили котлы для варки пищи. Спрос на них был, пожалуй, удовлетворен, наблюдалось даже некоторое перепроизводство. А вот посуда индивидуального пользования широким спросом не пользовалась и, скорее всего, по вине Семена: в свое время он имел глупость внушить людям, что миску или кружку после употребления следует мыть – это входит в комплект обязательных магических действий. А раз так, то проще брать мясо руками из общей посудины, а бульон по очереди отхлебывать через край – с магией лишний раз лучше не связываться. Зато огромным и практически бездонным спросом пользовались всевозможные поделки из глины, не имеющие прикладного значения – украшения, игрушки и просто статуэтки людей и животных. Семен порадовался за будущих археологов и перешел в текстильный цех.
Перешел, посмотрел и вышел – он явно был там не нужен. Ткацких станков работало уже два – большой и маленький. Женщины что-то творили с шерстью и нитками – такое, в чем Семен и сам-то не разбирался. Он решил, что лучше держаться подальше – не дай Бог начнут задавать вопросы.
Потом они сидели с Головастиком на берегу и обсуждали всякие интересные темы. Ну, например, можно ли из глины делать одноразовые наконечники для стрел и метательных копий? С одной стороны, обожженная глина по твердости не уступает многим сортам камня, но с другой… Обжиг погубит колющий и режущий край изделия, так что его придется создавать заново – это сводит на нет достоинства способа. А если исхитриться? Хорошо прокаленная посуда иногда бьется, и осколки при этом получаются довольно острые. Значит, что? Делаем (лепим, штампуем), скажем, сразу два или три наконечника, как бы сцепленных наискосок остриями. Обжигаем их в таком виде, а потом… раскалываем! А? Надо подумать… Причем крепеж к древку не обязательно должен быть плотным – в полете не свалится, а при попадании в цель в ней и останется! Останется… Тогда зачем древко? Нет, это, конечно, понятно, но нельзя ли приспособиться метать вообще один наконечник, а? Это что же такое будет – пуля?! Надо подумать… Мысль, конечно, интересная, но керамика для этого легковата будет, а вот если… И так далее.
Семен сумел-таки разговорить, «завести» местного вундеркинда настолько, что парень увлекся: его сдержанность и отчужденность почти исчезли. Этим нужно было воспользоваться и Семен, улучив момент, задал волнующий его вопрос:
– Слушай, чего это все на меня так смотрят? Словно бы не узнают! Волосы почти отросли, борода тоже, так в чем же дело?! Пора уже забыть, как я ходил с голым лицом, так ведь нет! Только хуже становится! Что такого во мне странного?! Кижуч, тот прямо спросил – ты кто? А ведь вроде бы виделись недавно, да и спутать меня не с кем. То есть получается, что он и раньше как бы сомневался в моей личности, только спросить не решался. А тут наглотался волшебного напитка и выдал… Да и ты тоже как-то куксишься… Тоже сомневаешься, что я – Семхон Длинная Лапа?! Не в волосах же дело, правда?
– Правда…
– Тогда в чем? Объясни – больше мне некого об этом попросить.
Последнюю фразу Семен произнес так проникновенно, что отказать ему было невозможно. Головастик и не отказал:
– Ты… Ты изменился.
– Гм… Все мы меняемся… Ты вот сильно вырос за последнее время, а мне уже за сорок, так что, наверное, начался бурный процесс… Я, правда, этого не чувствую… В общем, внутри все в порядке, значит, снаружи, да?
– Да…
– А как? – Семен пощупал свое лицо. – Все, кажется, на месте. Разве что борода поменьше стала – на щеках почти нет, только на подбородке.
– Ну… Здесь, здесь, – Головастик показывал пальцем на свои глаза, нос, щеки, – и здесь.
– Но все же на месте!
– На месте…
– Тогда в чем дело?!
– Не можешь объяснить, да? О, придумал! Ты нарисуй! Или из глины вылепи! Ты же это запросто можешь!
– Могу… Только старейшины ругаются, когда глина на кого-то похожа. Говорят, нельзя…
– Не надо, чтоб на меня было похоже! Ты изобрази только сами изменения, понимаешь? Ну, как с тем оленем на стене пещеры – Художник показал не зверя, а его бег.
– Да, знаю.
– Сделай прямо сейчас! – Семен протянул ком глины, из которого изображал макет керамических наконечников. – Если мало, я еще принесу!
– Принеси… – промямлил Головастик. Он был уже в работе и смотрел не наружу, а внутрь себя.
Семен сходил в мастерскую за глиной, вернулся и обнаружил, что парень вполне невменяем – он лепит не то лицо, не то голову человека и ничего вокруг больше не воспринимает. Семен оставил возле него миску с водой и влажный комок глины, а сам отправился купаться – надо же и помыться с дороги!
«Раз есть возможность – надо ею пользоваться. За эту зиму и весну, кажется, всего два раза мылся. Или один? Нет, надо сконструировать нечто типа зимней бани или душевой – так жить нельзя! Особенно весной: помнится, просто замучался чесаться – шрамы жутко зудели. А чего зудеть-то, если от них почти ничего не осталось? Вон, только тени какие-то на коже!»
Семен вволю наплескался и наплавался: когда добровольно – «в охотку» – это так приятно! Потом немного позагорал, обсыхая, и отправился смотреть на творение Головастика.
Оказалось, что творений целых два: на солнышке подсыхают объемные изображения человеческих лиц размером с ладонь. Все сделано экономно, просто и очень точно – так, чтобы передать самую суть. Что ж, парень это умеет. Семен всмотрелся в глиняные лики, и его с трудом обретенное душевное равновесие испарилось бесследно.
Старик и юноша.
«Вот так оно и бывает. Бегаешь, суетишься, а потом считаешь собственные годы и не веришь – мнишь себя молодым, у которого вся жизнь впереди. Но однажды утром смотришь в зеркало и видишь в нем старика – как же я раньше не замечал?! А вот так – возрастные изменения происходят постепенно. Бывают, правда, и ускорения: лет до двадцати пяти мне водку в магазинах продавать не хотели – приходилось доказывать, что мне больше восемнадцати. А после двадцати пяти наоборот – новые знакомые говорили, что я выгляжу значительно старше своих лет. Наверное, нечто подобное произошло и теперь – резкое внешнее старение. Оно и не удивительно по такой жизни: сплошные стрессы, все на нервах, то мороз, то жара! Все понятно, все объяснимо, но… печально. А казалось, что в последние несколько месяцев прямо какой-то физический и душевный подъем ощущается. Наверное, это как раз тот случай, про который говорят: "Седина в бороду – бес в ребро". А по медицине – второй гормональный взрыв. И последний. В том смысле, что после него только старость…»
Головастик, похоже, почувствовал его состояние:
– Извини, Семхон, ты же сам просил!
– Просил. Молодец – здорово получилось! Теперь я все понял…
Раньше, чем Семен смог его остановить, парень смял оба куска глины.
– Зря!
– Да зачем они! Глины и так мало осталось, – Головастик помолчал, набираясь смелости. – Не расстраивайся, Семхон! Разве это так уж плохо?!
– Конечно, – вздохнул Семен, – это даже хорошо.
«Ну да, у них другое отношение к возрасту – чем он больше, тем человек солиднее. Чтобы дожить здесь до старости, нужно быть незаурядной личностью – великим колдуном, мудрецом или воином. Посредственности и дураки тут долго не живут».
Настроение у Семена испортилось, любовь к жизни ослабла, а вкус к ней притупился. Захотелось поскорей оказаться в своей «крепости», где никто не будет смотреть на него «квадратными» глазами. «Что мне здесь делать? Бороться за спасение остатков самогонки? Да ну ее – пусть пьют на здоровье. Собственно говоря, нужно только рассказать Бизону о наших приключениях, и можно сматываться.
Ждать, пока старейшины протрезвеют, нет никакого резона. Несостоявшийся набег "охотников за головами" они сочли моей шуткой – пусть и дальше так считают».
Глава 12
– «Сохранить (спасти) мир людей».
– «От чего или кого сохранить? В чем главная беда, что несет основную опасность?»
– «Нируты».
Вот тут – под этим коротким звуковым и мысленным ответом – раскрылась информационная бездна. Точнее – океан. Правда, с берегами – ну, не является этот парень интеллектуалом, как, скажем, Мга-тилуш или хотя бы Тирах из того давнего приключения. «Главное свойство мира, делающее его пригодным для жизни, – это неизменность, неменяемость. Эта неменяемость должна поддерживаться вот ими – кааронга. Любое неприятное событие является следствием того, что кто-то что-то не так сделал. Если же мир вообще рушится (или уже рухнул), то причина вовсе не в том, что кто-то изготовил наконечник не той формы, а в том, что появились нируты. Мир был стабильным и относительно уютным, пока в нем не появились нелюди – кроманьонцы. Никаких аргументов или доказательств не требуется – это очевидный факт, сомнению не подлежащий». Эта убежденность, не идущая ни в какое сравнение с верой человека иной современности в шарообразную форму земли, так Семена потрясла, что он решил сделать передышку и вышел из состояния контакта.
Для прояснения мыслей он подошел к берегу и стал плескать воду себе в лицо: «Все это знакомо, все это уже было – и в том, и в этом мирах. Важно другое: у всяких таких сообществ – хоть у комсомольцев, хоть у "детей леопарда" – обязательно должна быть некая внутренняя структура, некая иерархия. Да и само посвящение обычно многоступенчатое (октябренок – пионер – комсомолец – член…). Вот это-то все и нужно обязательно выведать, иначе каа-ронга не дадут спокойно спать ни мне, ни своим сородичам. И еще – не менее важное – должна быть метка. Таких организаций без меток не бывает!»
Семен просидел на берегу минут 10–15, осваивая полученную информацию и формулируя новые вопросы: «Понятно, что для неандертальцев плосколицые кроманьонцы все одинаковы – что лоурины, что имазры. Но кто сообщил, что по реке можно добраться до поселка нирутов? Кто дал команду организовать экспедицию?» Интеллектуальные усилия оказались напрасными: когда Семен вернулся, неандерталец смотрел на него и улыбался. Точнее, так казалось, поскольку мужик был мертв. Что там к чему привязано, понять, наверное, оказалось несложно и, пока Семен отсутствовал, он сумел затянуть удавку на своей шее. Продолжать допрос в Нижнем мире Семен не собирался. Метку, однако, он нашел – внизу живота под кожаным фартуком. Этот не слишком сложный узор, вероятно, был получен путем надрезания кожи и втирания в рану красителя – скорее всего, сажи. Осталось выяснить пустячок – свидетельствует ли данный рисунок о принадлежности к кааронга, или он с этим союзом не связан?
«Ладно, – смирился с неизбежным Семен. – Со всем этим уже ничего не поделаешь. Зато парень блестяще решил сложнейшую проблему – что с ним делать, если оставлять в живых нет ни возможности, ни смысла, а убивать пленных я стесняюсь. Теперь нужно отсюда выбираться».
Задача, кстати, оказалась совсем не простой: Эре-ку-то что, он всегда такой, а Семен голый! Точнее, на нем мокасины и налобная повязка. При этом от степного берега их отделяет добрый километр зарослей. Правда, в наличии имеются две здоровенных лодки-долбленки. Первая мысль у Семена была – вернуть к жизни одно судно, изобразить из чего-нибудь весло и отправиться водой в Поселок. А Эрек пусть топает с Варей по суше. Однако мысль о том, как он будет подплывать к поселку под прицелом лоуринских лучников – опозоренный и голый – вызвала содрогание. Нет уж, лучше продраться через кусты и приехать на мамонте!
В поселок, впрочем, они в тот день так и не попали. Сначала вдвоем с Эреком они вытаскивали тяжеленные долбленки повыше на сушу – не пропадать же добру! Потом выбирались через заросли речной поймы в степь. Точнее, выбирался Семен, а Эрек его терпеливо ждал, лакомясь корешками и ягодами. Наконец кусты кончились: потный, искусанный и исцарапанный Семен с радостным воплем вывалился на степной простор и немедленно обнаружил, что лез через самые густые и обширные заросли в округе – чуть ниже и чуть выше по течению все обстояло гораздо легче и проще. С досады он попытался обвинить Эрека – не мог дорогу указать полегче?! Однако питекантроп обвинения не принял: ему ли указывать самому Семхону, куда нужно идти?! И потом: кто ж мог предположить, что Семхон не любит лазить по кустам в голом виде? Это же так приятно и питательно!
Потом они возвращались в исходную точку. Пока Эрек бегал за Варей, Семен собирал оружие и одежду. Потом выяснилось, что он зверски голоден, а мокрые мокасины натерли на ногах мозоли… В общем, в поселок они попали только неранним утром следующего дня.
Оказавшись в пределах видимости с наблюдательного пункта, Семен добросовестно представился на языке жестов. Собственно говоря, у дозорного и так не должно было возникнуть сомнений – кроме Семхона, привычки ездить на мамонте нет ни у кого из лоуринов. Однако проблема, возникшая после бритья и стрижки, до сих пор почему-то не рассосалась, и Семен старался тщательно соблюдать правила идентификации личности.
Предстоял трудный разговор с руководством племени, и в поселок Семен въезжал сосредоточенным и мрачным. Однако сбежавшийся народ – в основном дети и женщины – был так искренне рад появлению Вари и Эрека, что на душе полегчало – все-таки домой вернулся!
Как и положено в таких случаях, всадник в окружении толпы проследовал к костру Совета. Костер, правда, не горел, но старейшины были на месте. Вид у них был чрезвычайно строгий. Семен спешился:
– Здравствуйте, главные люди лоуринов! – торжественно произнес он ритуальную фразу.
– Привет, – сказал Медведь, покачнулся корпусом и… рухнул на землю.
«Однако!» – удивился Семен и хотел заняться выяснением природы столь странного явления. Вот только оно оказалось не единственным.
Кижуч поднялся с бревна, подошел поближе и уставился в лицо Семену. Потом покачал головой и, пошатываясь, обошел гостя вокруг. Вновь уставился в лицо мутными глазками с красноватыми белками.
«Все с ним ясно, – подумал Семен, – сивухой разит за километр. Это означает, что Ванкул в поселок благополучно прибыл, заначку мою раскопал и вместе со старейшинами ее оприходовал. Это самое простое объяснение, но у него есть серьезный недостаток – в той заначке и было-то всего ничего, так с какой стати?!»
Впрочем, все это оказалось мелочью по сравнению с тем, что случилось дальше. Кижуч смотрел-смотрел на Семена, да и спросил:
– Т-ты хто? А Семхон где?
Семен постоял, похлопал глазами: «Да когда ж это кончится?! И чем дальше, тем хуже! Уже и борода вроде отросла, и волосы на голове приличные, а они все продолжают придуриваться! Или этот настолько пьян, что своих не узнает?!» В конце концов Семен решил сыграть на публику и ответил:
– Я – Длинная Лапа, а еще меня зовут Белая Голова. А ты кто такой?
– Я?! Н-ну, Кижуч, вообще-то, – старейшина начал медленно садиться и чуть не промазал задом мимо бревна. Народ вокруг захихикал.
– Над чем смеетесь?! – вяло возмутился руководитель. – С этим Семхоном уже сил никаких не осталось! Прислал вчера какого-то придурка на лошади, да еще и с бабой. А придурок-то по-человечески говорить почти не может. Чтоб его понять, пришлось нам волшебный напиток принимать. Всю ночь с Медведем допрашивали!
– Ну и как, поняли что-нибудь? – с некоторым сарказмом поинтересовался Семен. – Про имазров, аддоков и укитсов?
– Ты знаешь, – оживился Кижуч, – почти все поняли. Вот послушай:
О-ой, мар-р-роз – мар-р-роз! Ни ма-ар-розь миня! Ни мар-розь миня, Да ма-аиво каня-аа!
– Здорово! – одобрил Семен. – И это все, что вы узнали о противнике?
– Нет, конечно! – почти обиделся старейшина. – Мы много выведали. Вот к примеру:
Мильен, мильен алых роз Из окна, из окна видишь ты! Кто валю… вилю… вля… влю…
– Достаточно, – остановил Семен. – Это очень ценная информация. А вождь где?
– Бизончик? Он все эта… Ну, допрашивает то есть. Бабу эту чужую допрашивает – себя не щадит.
– Бабу?! Тимону?
– Мону, мону, – кивнул Кижуч. – Евойные бабы с Семхоном на войну сбежали. Так ему за это Семхон такую Мону прислал! М-м-м… Был бы я помоложе…
– Семхон ЕМУ прислал?!
– Не-е, это придурок, Ванк-лук который, говорит, что баба для самого главного вождя. А кто у нас самый главный, а? Конечно, Бизончик! Только они и без того сразу сошлись: глазками друг на друга хлоп-хлоп, мырь-мырь… Ну, думаю, сейчас прям у костра Совета начнут. Отправили их в вигвам к Бизону – пусть занимаются.
– Ясненько, – вздохнул Семен. – Вы хоть охрану-то на реку выставили? Велел же передать вам про хьюггов!
– Ох… рану?! Не, ты чо! Хьюггов бить надо, а не охранять! Ребята в лодки попрыгали и поплыли встречать. А разве хьюгги плавают? Хи-хи… Ну, встретили – и правда, плывут голубчики – хи-хи! Мертвые то есть. Это, значит, у Семхона юмор такой, он так шутит, значит. А чо ты так на него похож, а? Может, ты он и есть, а?
– Очень может быть, – вздохнул Семен. – Вполне вероятен и такой вариант развития событий. Только я думаю, что обсудить это нам нужно завтра. Нельзя тебе так напрягаться, беречь себя нужно.
– Вот! – поднял палец старейшина. – Такое только Семхон может сказать. Душевный он человек!
Кижуч повесил голову на грудь и явно начал задремывать. Семен счел официальную встречу законченной, а себя, соответственно, свободным. В толпе он разглядел всклокоченную закопченную шевелюру Головастика. Семен приветственно помахал ему и ткнул пальцем в сторону «ремесленной слободки» – мол, встречаемся там.
Прежде всего, следовало выяснить ситуацию с самогоном, и Семен отправился к своему пустому вигваму. Там его действительно никто не ждал, однако пустым жилище считать было нельзя. На полу напротив входа в картинной позе сраженного рыцаря дрых Ванкул. Это, впрочем, удивило Семена не сильно – чего-то подобного он и ожидал. Интереснее было другое: ямки-захоронки под стенкой вигвама были раскопаны, но не все. То есть их как бы опустошали по мере сил и потребностей. А потребности эти составили… В общем прилично, конечно, но больше половины запаса осталось нетронутым. «Это они, значит, методом аналогий мыслили: раз есть одна заначка, значит, может быть и другая. Гады какие! Надо же суметь за один день допиться до невменяемости – самого меня не узнать!»
Ванкула Семен трогать не стал, а отправился в мастерскую к Головастику – отдохнуть, так сказать, душой. Отдыха опять не получилось: разновозрастная и разнополая толпа мастеровых не набежала и не накинулась как когда-то. Наоборот: смех, разговоры и прочий шум постепенно стихли, словно в помещении нежданно появилось высокое начальство. Народ с испугом и восторгом (или с чем?) смотрел на Семена и держал дистанцию. Головастик тоже выглядел несколько растерянным и смущенным. При появлении Семена он что-то торопливо спрятал в один из бездонных карманов своей рубахи. Собственно говоря, так, или примерно так, было и при прошлом и позапрошлом посещениях. Причем удивленных и недоуменных взглядов явно становилось не меньше, а больше. Все это Семена, мягко выражаясь, не радовало и озадачивало, причем сильно. Он не раз уже ругал себя за то, что так опрометчиво решился на изменение внешности. Но кто бы мог подумать, что бороде и усам лоурины придают такое большое значение?!
Семен произвел осмотр помещения, оценил состояние производства, задал несколько вопросов. Отвечали ему толково и четко, как учителю на уроке, но от былой пролетарской непринужденности и следа не осталось.
В последнее время производство оружия и инструментов из металла было почти прекращено. Зато добавился новый цех – полушалаш-полуземлянка. Там производились косторезные работы и камнеобработка. Это была старая идея Семена: поскольку металл рано или поздно кончится, то нарушать преемственность «магии камня» и «магии кости» нельзя ни в коем случае. Правда, он и тут не удержался от введения новшеств – «вкладышевой» техники (это когда кремневые сколки вставляются в костяную или деревянную обойму) и шлифовки каменных изделий. «Вкладыши» Семен изобрел, конечно, не сам – в его прошлом мире эту технику археологи относили к мезолиту и неолиту. Ее преимущества заключались в том, что она позволяла изготавливать достаточно сложные приспособления с большой длиной режущей кромки. При этом частично снималась проблема высококачественного каменного сырья – можно было задействовать даже вековые отходы обычной камнеобработки. Кроме того, использование вкладышей способствовало превращению «магии камня» в обычное ремесло, которому может научиться почти каждый.
С керамикой тоже все обстояло благополучно, если не считать того, что глина подходила к концу. Всеобщее признание, как известно, получили котлы для варки пищи. Спрос на них был, пожалуй, удовлетворен, наблюдалось даже некоторое перепроизводство. А вот посуда индивидуального пользования широким спросом не пользовалась и, скорее всего, по вине Семена: в свое время он имел глупость внушить людям, что миску или кружку после употребления следует мыть – это входит в комплект обязательных магических действий. А раз так, то проще брать мясо руками из общей посудины, а бульон по очереди отхлебывать через край – с магией лишний раз лучше не связываться. Зато огромным и практически бездонным спросом пользовались всевозможные поделки из глины, не имеющие прикладного значения – украшения, игрушки и просто статуэтки людей и животных. Семен порадовался за будущих археологов и перешел в текстильный цех.
Перешел, посмотрел и вышел – он явно был там не нужен. Ткацких станков работало уже два – большой и маленький. Женщины что-то творили с шерстью и нитками – такое, в чем Семен и сам-то не разбирался. Он решил, что лучше держаться подальше – не дай Бог начнут задавать вопросы.
Потом они сидели с Головастиком на берегу и обсуждали всякие интересные темы. Ну, например, можно ли из глины делать одноразовые наконечники для стрел и метательных копий? С одной стороны, обожженная глина по твердости не уступает многим сортам камня, но с другой… Обжиг погубит колющий и режущий край изделия, так что его придется создавать заново – это сводит на нет достоинства способа. А если исхитриться? Хорошо прокаленная посуда иногда бьется, и осколки при этом получаются довольно острые. Значит, что? Делаем (лепим, штампуем), скажем, сразу два или три наконечника, как бы сцепленных наискосок остриями. Обжигаем их в таком виде, а потом… раскалываем! А? Надо подумать… Причем крепеж к древку не обязательно должен быть плотным – в полете не свалится, а при попадании в цель в ней и останется! Останется… Тогда зачем древко? Нет, это, конечно, понятно, но нельзя ли приспособиться метать вообще один наконечник, а? Это что же такое будет – пуля?! Надо подумать… Мысль, конечно, интересная, но керамика для этого легковата будет, а вот если… И так далее.
Семен сумел-таки разговорить, «завести» местного вундеркинда настолько, что парень увлекся: его сдержанность и отчужденность почти исчезли. Этим нужно было воспользоваться и Семен, улучив момент, задал волнующий его вопрос:
– Слушай, чего это все на меня так смотрят? Словно бы не узнают! Волосы почти отросли, борода тоже, так в чем же дело?! Пора уже забыть, как я ходил с голым лицом, так ведь нет! Только хуже становится! Что такого во мне странного?! Кижуч, тот прямо спросил – ты кто? А ведь вроде бы виделись недавно, да и спутать меня не с кем. То есть получается, что он и раньше как бы сомневался в моей личности, только спросить не решался. А тут наглотался волшебного напитка и выдал… Да и ты тоже как-то куксишься… Тоже сомневаешься, что я – Семхон Длинная Лапа?! Не в волосах же дело, правда?
– Правда…
– Тогда в чем? Объясни – больше мне некого об этом попросить.
Последнюю фразу Семен произнес так проникновенно, что отказать ему было невозможно. Головастик и не отказал:
– Ты… Ты изменился.
– Гм… Все мы меняемся… Ты вот сильно вырос за последнее время, а мне уже за сорок, так что, наверное, начался бурный процесс… Я, правда, этого не чувствую… В общем, внутри все в порядке, значит, снаружи, да?
– Да…
– А как? – Семен пощупал свое лицо. – Все, кажется, на месте. Разве что борода поменьше стала – на щеках почти нет, только на подбородке.
– Ну… Здесь, здесь, – Головастик показывал пальцем на свои глаза, нос, щеки, – и здесь.
– Но все же на месте!
– На месте…
– Тогда в чем дело?!
– Не можешь объяснить, да? О, придумал! Ты нарисуй! Или из глины вылепи! Ты же это запросто можешь!
– Могу… Только старейшины ругаются, когда глина на кого-то похожа. Говорят, нельзя…
– Не надо, чтоб на меня было похоже! Ты изобрази только сами изменения, понимаешь? Ну, как с тем оленем на стене пещеры – Художник показал не зверя, а его бег.
– Да, знаю.
– Сделай прямо сейчас! – Семен протянул ком глины, из которого изображал макет керамических наконечников. – Если мало, я еще принесу!
– Принеси… – промямлил Головастик. Он был уже в работе и смотрел не наружу, а внутрь себя.
Семен сходил в мастерскую за глиной, вернулся и обнаружил, что парень вполне невменяем – он лепит не то лицо, не то голову человека и ничего вокруг больше не воспринимает. Семен оставил возле него миску с водой и влажный комок глины, а сам отправился купаться – надо же и помыться с дороги!
«Раз есть возможность – надо ею пользоваться. За эту зиму и весну, кажется, всего два раза мылся. Или один? Нет, надо сконструировать нечто типа зимней бани или душевой – так жить нельзя! Особенно весной: помнится, просто замучался чесаться – шрамы жутко зудели. А чего зудеть-то, если от них почти ничего не осталось? Вон, только тени какие-то на коже!»
Семен вволю наплескался и наплавался: когда добровольно – «в охотку» – это так приятно! Потом немного позагорал, обсыхая, и отправился смотреть на творение Головастика.
Оказалось, что творений целых два: на солнышке подсыхают объемные изображения человеческих лиц размером с ладонь. Все сделано экономно, просто и очень точно – так, чтобы передать самую суть. Что ж, парень это умеет. Семен всмотрелся в глиняные лики, и его с трудом обретенное душевное равновесие испарилось бесследно.
Старик и юноша.
«Вот так оно и бывает. Бегаешь, суетишься, а потом считаешь собственные годы и не веришь – мнишь себя молодым, у которого вся жизнь впереди. Но однажды утром смотришь в зеркало и видишь в нем старика – как же я раньше не замечал?! А вот так – возрастные изменения происходят постепенно. Бывают, правда, и ускорения: лет до двадцати пяти мне водку в магазинах продавать не хотели – приходилось доказывать, что мне больше восемнадцати. А после двадцати пяти наоборот – новые знакомые говорили, что я выгляжу значительно старше своих лет. Наверное, нечто подобное произошло и теперь – резкое внешнее старение. Оно и не удивительно по такой жизни: сплошные стрессы, все на нервах, то мороз, то жара! Все понятно, все объяснимо, но… печально. А казалось, что в последние несколько месяцев прямо какой-то физический и душевный подъем ощущается. Наверное, это как раз тот случай, про который говорят: "Седина в бороду – бес в ребро". А по медицине – второй гормональный взрыв. И последний. В том смысле, что после него только старость…»
Головастик, похоже, почувствовал его состояние:
– Извини, Семхон, ты же сам просил!
– Просил. Молодец – здорово получилось! Теперь я все понял…
Раньше, чем Семен смог его остановить, парень смял оба куска глины.
– Зря!
– Да зачем они! Глины и так мало осталось, – Головастик помолчал, набираясь смелости. – Не расстраивайся, Семхон! Разве это так уж плохо?!
– Конечно, – вздохнул Семен, – это даже хорошо.
«Ну да, у них другое отношение к возрасту – чем он больше, тем человек солиднее. Чтобы дожить здесь до старости, нужно быть незаурядной личностью – великим колдуном, мудрецом или воином. Посредственности и дураки тут долго не живут».
Настроение у Семена испортилось, любовь к жизни ослабла, а вкус к ней притупился. Захотелось поскорей оказаться в своей «крепости», где никто не будет смотреть на него «квадратными» глазами. «Что мне здесь делать? Бороться за спасение остатков самогонки? Да ну ее – пусть пьют на здоровье. Собственно говоря, нужно только рассказать Бизону о наших приключениях, и можно сматываться.
Ждать, пока старейшины протрезвеют, нет никакого резона. Несостоявшийся набег "охотников за головами" они сочли моей шуткой – пусть и дальше так считают».
Глава 12
СОЮЗНИКИ
Первое, что сделал Семен по возвращении, это отправил всех уцелевших мужчин-неандертальцев под командой Хью за катамараном. Его нужно было найти, починить и пригнать обратно. «Мужики здоровые – справятся», – решил он и со спокойной душой занялся тем, что давно откладывал – конструированием печки.
Проблема заключалась в том, что речные валуны и глина, используемая в качестве цемента, при нагревании расширяются по-разному. В итоге появляются трещины, и все разваливается. Значит, нужны кирпичи, но где их взять или из чего сделать? Из той же глины?
Для начала Семен организовал доставку на «челноке» приличной партии материала с того берега и занялся ее размешиванием и экспериментами по формовке. Только далеко в этом деле он не продвинулся, поскольку дозорная наверху усмотрела в степи всадника. «Легки на помине, – расстроился Семен. – Не иначе имазры в гости пожаловали».
Так оно и оказалось – десятка два всадников двигались прямиком в сторону «форта». Идентифицировать их контуры было нетрудно – это явно имазры, и ведет их, похоже, сам Ващуг. Не доезжая метров пятьсот, они остановились и начали спешиваться. Надо полагать, что частокол и возвышающееся на бугре сооружение из бревен было для них экзотичным и пугающим. Тем не менее они приближались.
До внешней изгороди (или «засеки») оставалось метров триста, когда появилась еще одна группа всадников – более многочисленная. Этих идентифицировать не удалось – во всяком случае, на таком расстоянии. А дальше разыгралось некое подобие сражения. Когда стало ясно, что до изгороди имазры добраться не успеют, они собрались в кучку и прикрылись щитами. Неизвестные взяли их в полукольцо и принялись забрасывать дротиками. Те им отвечали и при этом что-то кричали, продолжая двигаться в сторону «форта». До рукопашной, однако, дело не дошло – чужаки прекратили преследование и остановились. Имазры же добрались до засеки с завалом, видимых проходов в которых не наблюдалось. Было похоже, что они оказались в ловушке и нуждались в помощи. Причин отказать в ней Семен не видел, но отправить женщин к воротам не решился и пошел встречать гостей сам.
Пыхтя и матюгаясь, он оттащил в сторону козлы с кольями, но от открывшегося прохода воины шарахнулись, словно это была пасть зверя. «Ну, конечно, – догадался Семен, – огороженное пространство они воспринимают как загон, западню. По их представлениям, хозяином положения является тот, кто снаружи, а не внутри».
– Вай-вай-вай! – покачал он головой вместо приветствия. – Ты больше не веришь мне, Ващуг?! Больше не считаешь меня другом?
– Для кого эта ловушка, Семхон?
– Для врагов, конечно, но ты-то мне друг, так что заходи и не показывай страх своим людям!
Аргумент подействовал: глава клана имазров решился-таки проникнуть на замусоренную щепой территорию чужого колдовства. Следом за ним прошли остальные и провели лошадей. «Ворота» за ними Семен закрыл. Люди сжимали оружие и испуганно озирались. Сильно пострадавшими в битве они не выглядели – кое у кого и царапины, но тяжело раненных нет, да и комплекты дротиков у всех почти полные – собрали, вероятно, чужие.
– Что происходит? – задал главный вопрос Семен. – Что за люди вас преследуют?
– Данкой, – вздохнул Ващуг. – Аддоки.
– Вона как! И что же вы не поделили?
– Глава клана аддоков должен отомстить за брата. Кто-то сообщил ему, что Ненчич убит.
– Ах, у Ненчича еще и брат есть?! Да еще и глава клана?! Или у вас главы всех кланов считаются братьями? Впрочем, с этим мне никогда не разобраться. Но при чем здесь имазры, если убил Ненчича злой чужой колдун по имени Семхон?
– Семхон враг Данкоя, а Ващуг друг Семхона, значит, и его враг.
– Логично. Только что-то эти аддоки слабо вас били, а теперь вообще куда-то за бугор смотались.
– Мы успели достичь территории твоего колдовства. Они не решились убивать нас здесь. Данкой и сам сильный колдун, но ему нужно время, чтобы уничтожить, сделать бессильной твою магию. И тогда они опять придут…
– Ну-ну, – усмехнулся Семен, – как там у Владимира Семеновича? «…На их происки и бредни сети есть у нас и бредни. И не испортят нам обедни злые происки врагов!..»
– Ты так уверен в силе своей магии?
– Конечно! В крайнем случае, можно спрятаться вот за этим забором.
– За-бором?!
Вместе они подошли к частоколу. Ващуг принялся оглаживать и щупать бревна.
– Хорошее колдовство, крепкое… Ты убил целый лес деревьев – не боишься их духов?
– С ними я договорился, – заверил Семен. – Во всяком случае, их гнев на мне, и тебе ничто не угрожает.
– Великая, великая магия… – бормотал Ващуг, трогая бревна. Казалось, он утратил интерес к Семену и решил перещупать весь забор. Лошади разбрелись доедать остатки травы, воины, так и не сняв оружия, уселись на землю.
Проблема заключалась в том, что речные валуны и глина, используемая в качестве цемента, при нагревании расширяются по-разному. В итоге появляются трещины, и все разваливается. Значит, нужны кирпичи, но где их взять или из чего сделать? Из той же глины?
Для начала Семен организовал доставку на «челноке» приличной партии материала с того берега и занялся ее размешиванием и экспериментами по формовке. Только далеко в этом деле он не продвинулся, поскольку дозорная наверху усмотрела в степи всадника. «Легки на помине, – расстроился Семен. – Не иначе имазры в гости пожаловали».
Так оно и оказалось – десятка два всадников двигались прямиком в сторону «форта». Идентифицировать их контуры было нетрудно – это явно имазры, и ведет их, похоже, сам Ващуг. Не доезжая метров пятьсот, они остановились и начали спешиваться. Надо полагать, что частокол и возвышающееся на бугре сооружение из бревен было для них экзотичным и пугающим. Тем не менее они приближались.
До внешней изгороди (или «засеки») оставалось метров триста, когда появилась еще одна группа всадников – более многочисленная. Этих идентифицировать не удалось – во всяком случае, на таком расстоянии. А дальше разыгралось некое подобие сражения. Когда стало ясно, что до изгороди имазры добраться не успеют, они собрались в кучку и прикрылись щитами. Неизвестные взяли их в полукольцо и принялись забрасывать дротиками. Те им отвечали и при этом что-то кричали, продолжая двигаться в сторону «форта». До рукопашной, однако, дело не дошло – чужаки прекратили преследование и остановились. Имазры же добрались до засеки с завалом, видимых проходов в которых не наблюдалось. Было похоже, что они оказались в ловушке и нуждались в помощи. Причин отказать в ней Семен не видел, но отправить женщин к воротам не решился и пошел встречать гостей сам.
Пыхтя и матюгаясь, он оттащил в сторону козлы с кольями, но от открывшегося прохода воины шарахнулись, словно это была пасть зверя. «Ну, конечно, – догадался Семен, – огороженное пространство они воспринимают как загон, западню. По их представлениям, хозяином положения является тот, кто снаружи, а не внутри».
– Вай-вай-вай! – покачал он головой вместо приветствия. – Ты больше не веришь мне, Ващуг?! Больше не считаешь меня другом?
– Для кого эта ловушка, Семхон?
– Для врагов, конечно, но ты-то мне друг, так что заходи и не показывай страх своим людям!
Аргумент подействовал: глава клана имазров решился-таки проникнуть на замусоренную щепой территорию чужого колдовства. Следом за ним прошли остальные и провели лошадей. «Ворота» за ними Семен закрыл. Люди сжимали оружие и испуганно озирались. Сильно пострадавшими в битве они не выглядели – кое у кого и царапины, но тяжело раненных нет, да и комплекты дротиков у всех почти полные – собрали, вероятно, чужие.
– Что происходит? – задал главный вопрос Семен. – Что за люди вас преследуют?
– Данкой, – вздохнул Ващуг. – Аддоки.
– Вона как! И что же вы не поделили?
– Глава клана аддоков должен отомстить за брата. Кто-то сообщил ему, что Ненчич убит.
– Ах, у Ненчича еще и брат есть?! Да еще и глава клана?! Или у вас главы всех кланов считаются братьями? Впрочем, с этим мне никогда не разобраться. Но при чем здесь имазры, если убил Ненчича злой чужой колдун по имени Семхон?
– Семхон враг Данкоя, а Ващуг друг Семхона, значит, и его враг.
– Логично. Только что-то эти аддоки слабо вас били, а теперь вообще куда-то за бугор смотались.
– Мы успели достичь территории твоего колдовства. Они не решились убивать нас здесь. Данкой и сам сильный колдун, но ему нужно время, чтобы уничтожить, сделать бессильной твою магию. И тогда они опять придут…
– Ну-ну, – усмехнулся Семен, – как там у Владимира Семеновича? «…На их происки и бредни сети есть у нас и бредни. И не испортят нам обедни злые происки врагов!..»
– Ты так уверен в силе своей магии?
– Конечно! В крайнем случае, можно спрятаться вот за этим забором.
– За-бором?!
Вместе они подошли к частоколу. Ващуг принялся оглаживать и щупать бревна.
– Хорошее колдовство, крепкое… Ты убил целый лес деревьев – не боишься их духов?
– С ними я договорился, – заверил Семен. – Во всяком случае, их гнев на мне, и тебе ничто не угрожает.
– Великая, великая магия… – бормотал Ващуг, трогая бревна. Казалось, он утратил интерес к Семену и решил перещупать весь забор. Лошади разбрелись доедать остатки травы, воины, так и не сняв оружия, уселись на землю.