Страница:
— Потом стало легко… и ты напугал меня. Ты был похож на дикаря. И бежал за мной. Я не умею бегать, — чистосердечно призналась она.
Она говорила почти машинально, тихо и искренне, а я смотрел на нее, и от неловкости она продолжала что-то говорить. Я слышал ее голос, но не мог запомнить ни слова…
ПОЮЩАЯ ПЕСЧИНКА
«ЕСТЬ ТАКАЯ ИГРА: ОСТОРОЖНО ВОЙТИ…»
ИНТЕРЛЮДИЯ: ОКЕАН
Она говорила почти машинально, тихо и искренне, а я смотрел на нее, и от неловкости она продолжала что-то говорить. Я слышал ее голос, но не мог запомнить ни слова…
ПОЮЩАЯ ПЕСЧИНКА
Поющая песчинка в ладонях Валентины монотонным голосом полеко рассказчика с тихоокеанского острова — поведала легенду.
…В час заката над радужно сиявшим морем, над бирюзовыми облаками взошла голубая звезда. Лучи ее упали на соломенную крышу новой хижины: много дней строили ее смуглокожие юноши деревни, а темноглазые девушки плели циновки — дар молодым. И звезда скрылась ненадолго в закатном облаке, чтобы подремать в последний раз и потом пойти по ночному небу. Во сне она видела новую крышу, блестевшую как золото, и слышала песни, которые будут петь завтра в честь Капуа, девушки из долины вулканов, что придет в эту хижину.
У Капуа был нарядный венок, сплетенный из живых цветов, на тонкой шее звонкое ожерелье, на груди тугая повязка, у нее проворные ноги и красивые руки, рассказывала песчинка.
…Вечером в долину спускается юноша, он улыбается звезде-покровительнице. Зовут его Меа. Капуа ждет его у огня, она протягивает руки и получает подарок — сеть, полную разноцветных рыб. Ему хочется рассказать о Капуа вслух, спеть о ней песни, передать, как загадочна она в этом круге света от ночного огня, как строен ее силуэт, который он заметил издалека, с гребня горы, с ее могучей спины, лежащей на пути к лагуне. Странный образ всплывает в его памяти. Пэле! Богиня вулканов! Недоступная, высокая, огненно-порывистая, чьи волосы — багряные тучи, а тело — горы и потоки лавы.
— Мой привет тебе, Пэле! — восклицает Меа.
— Молчи, — шепчет Капуа, — ты смеешься над богами.
— Нет, я ошибся, — говорит юноша, — ты затмила Пэле красотой! Прости.
— Нет, не бывать нашему счастью, — потупясь повторяет Капуа, — ты слишком дерзок. Пэле не простит нам этого.
— Пэле спит, успокойся.
Но в глубине кратера звезда-покровительница уже заметила разгорающуюся искру, Пэле услышала. Из глубоких недр горы, наполненных жидким багровым огнем, вырвались удушливые клубы дыма. Спина горы содрогнулась как от лихорадки. Застонал лес на ее гребне. Из глубокой раны земли выплеснулась лава. Она превращала деревья и зелень в черные скелеты, прохладные склоны — в раскаленную печь, облака — в окровавленные клочья.
Меа и Капуа бежали что было сил, и под их ногами дымилась трава, а сверху на головы их сыпался горячий пепел. Вслепую, ощупью добрались они до реки, и обожженные пальцы коснулись мокрого песка. Меа искал пирогу и не мог найти ее. Жар прибывал как вода в половодье. От реки шел пар, и Меа в отчаянии запрокинул голову, пытаясь найти голубую звезду. Небо было черным и дымным. Но один-единственный луч звезды все же прорвался сквозь тучи. Он посеребрил горизонт и указал Меа корму пироги, качавшейся на волнах. За мгновение до того, как жидкий огонь подступил к самому берегу, юноша и девушка вскочили в лодку и ударили веслами. За ними лава загородила реку, и плотина не пропустила ни капли воды, но с оставшейся в реке водой они добрались до морского берега и поплыли к другому острову искать новую родину.
Через день звезда появилась на бархатном вечернем небе, на своем обычном месте. Только блеску у ней поубавилось, потому что она обломила свой самый яркий луч, когда пробивалась через тучи пепла и дыма. Гневная Пэле увидела звезду и сбросила ее с неба.
Звезда ударилась о поверхность моря. Струйка белесого дыма затрепетала над поверхностью лунных вод и исчезла. Звезда, кувыркаясь, плыла в синей воде и остановилась лишь тогда, когда зацепилась за острый край рифа. Над ней раскачивались коралловые деревья с кружевными листьями, а рыбы, сверкавшие тысячами красок, медленно плавали вокруг, и в их больших глазах светилось любопытство. Волны укачивали впавшую в немилость звезду.
В один из дней поднялся гигантский вал из тех, что, подойдя к берегу, вырастают выше пальмы. Он вынес звезду на берег и засыпал ее песком.
Никто не знает, сколько времени покоилась она на берегу. Наконец на том самом месте в ясный солнечный день под сверкающим взором неба из земли поднялся восхитительный куст с блестящими серебряными листьями. И на нем вдруг раскрылись тысячи белых лепестков. Так родился цветок Наупака. Но одного лепестка на нем все же не хватает — того, который когда-то был звездным лучом. Вот что рассказала песчинка голосом полеко.
Странно, что я не слышал этой легенды до Валентины. Я знал, как полинезийцы объясняли свет и тьму, течение рек и ручьев, рождение земли, песка и камней, тайны океанских бездн и хрустальное диво неба. Легенды говорят, что острова Вавау, Тупаи, Мауруа, Путаи и Папаити появились из глубин после заклинаний. Но что такое заклинания? Лишь слово. Мольбы усталых, измученных людей, отважившихся пуститься на легких лодках в океан, навстречу неизвестности. Голоса отчаяния умиравших от жажды и зноя среди водной пустыни. Гневные возгласы, обращенные к небу. И вот, когда они отчаялись, когда потеряли надежду, а губы еще продолжали шептать слова заклятий, из моря вырос остров, показалась неведомая земля. Как тут было не обмануться и не поверить, что магия слов помогла подняться суше над водой!
— Да.
— Ее найдут?
— Найдут когда-нибудь. И поднимут на поверхность дворец атлантов с позолоченной крышей.
— А что дальше?
— Откуда ни возмись появится атлант и похитит сокровища дворца.
— Как это?
— Да так. Потом найдут его следы.
— Следы?
— Ну да. Следы приведут к берегу.
— И что?
— Ну… увидят следы. У самой воды. Их уже размоет. Он исчезнет там… в море. Как и подобает атланту.
— А я все-таки верю легендам, — сказала она, и я понял: она упрямо возвращала меня к несбыточному, сказочному, словно что-то подозревая.
— Фантастические образы лишь маскируют истину, — подытожил я. — Может быть, так легче передавать сведения из поколения в поколение.
Валентина кивнула соглашаясь.
Наш «Дельфин» несся по вечерней глади спокойного моря. За нашей спиной таял темный гористый остров. На самой высокой его вершине тлел еще багровый огонь, хотя солнце давно зашло.
Как далек все же путь от легенды к фактам. Об этом страшно подумать. Кто поверит инопланетной истории, записанной на камне? Сейчас, во всяком случае, она прозвучала бы как сказка… Я рассказывал Валентине о другом.
Долго собирал я по крупицам разные сведения о необычном кристалле, помогавшем получать ослепительно яркий луч света. Я был почти уверен, что в мифах отразилась действительность: разве не могли смышленые темнокожие люди случайно открыть секрет когерентного луча?
…Когда Варрунна, этот австралийский Одиссей, рассказывал потом об ослепительном луче, поражавшем все живое, мало кто верил ему. Зато охотно верили, что он побывал в стране лягушек, которые очищали воду в паводок горячими камнями и превращали в рыб веточки деревьев. Верили и тому, что есть прозрачные озера, на дне их живут карлики, уродливые и слепые, которые ловят рыбу.
Во время путешествия встретился Варрунна со странным человеком — без глаз, со лбом в виде топора. Имя его было Налу-юун-ду, жил он в лесу, был дружелюбен и прост со странниками и путешественниками, знал много историй и мечтал о луче, срезающем деревья, как траву.
Эта встреча казалась мне интересной: Налу-юун-ду, судя по описанию, был похож на людей с высокой спинкой носа из более достоверных американских источников.
В стране мух и москитов Варрунна встретил людей, которых назвал «короспинными»: только глаза их видны были через отверстия в коре, покрывавшей все тело. Мифический путешественник так испугался короспинных, что превратился в дрофу и улетел подальше. Варрунна знал секрет хрустального магического камня — этот камень называется Габбера и часто упоминается в мифах австралийцев.
Варрунна — из сказки, время даже реальных героев превращает в людей из легенд. И никогда не могло быть многих удивительных путешествий этого человека из сказки. Он рожден молвой. Ему приписали необыкновенные приключения и странные превращения, колдовскую силу, соединенную с нравами аборигенов.
Но в мифах есть строки, посвященные лучам невиданной силы. И вовсе не похожи они по стилю на сказку.
«В далеком стойбище жили люди племени Убун. Никто не смел к ним приблизиться. Даже на общем празднике племен, на великом бора, племя не спустилось с гор, вождь его наблюдал за бора со стороны. Полдня пути было до него от того места, где расположились все роды и племена на этом великом празднике Байаме. И было замечено, что, когда к стоянке подходил кто-то незнакомый, вождь убунов выходил навстречу и направлял на него луч света, который убивал на месте. Никто не знал, что это за свет, несущий с собою смерть».
Когда-то эта история вдохновила меня на поиски. Но теперь я и не помышлял об их продолжении. Меня сейчас привлекали несказанно странные легенды о цветах, травах и деревьях…
Мне в голову пришло неожиданное сравнение. Некогда в Италии близ города Ариции шумела священная роща Дианы. Рядом синим зеркалом отражало солнце и холмы озеро необыкновенной красоты. В священной роще высилось дерево, вокруг которого с утра до поздней ночи шагал мрачный человек с обнаженным мечом. Это был жрец и убийца одновременно. Суровый закон этого святилища гласил: любой, кто сумеет убить жреца, займет его место. Убийца становился хранителем священного дерева до тех пор, пока кто-то другой не занимал его место тем же самым способом. Жрецу святилища Дианы был присвоен титул царя. Круглый год изо дня в день, зимой и летом, в дожди и стужу этому странному царю приходилось стоять на часах с поднятым мечом. Прикрыть на минуту усталые веки означало бы для него рисковать жизнью.
Какими бы вескими ни казались причины, побуждавшие охранять священное дерево, они вряд ли могли быть важнее тех, что заставляли меня и других размышлять об инопланетной флоре.
…В час заката над радужно сиявшим морем, над бирюзовыми облаками взошла голубая звезда. Лучи ее упали на соломенную крышу новой хижины: много дней строили ее смуглокожие юноши деревни, а темноглазые девушки плели циновки — дар молодым. И звезда скрылась ненадолго в закатном облаке, чтобы подремать в последний раз и потом пойти по ночному небу. Во сне она видела новую крышу, блестевшую как золото, и слышала песни, которые будут петь завтра в честь Капуа, девушки из долины вулканов, что придет в эту хижину.
У Капуа был нарядный венок, сплетенный из живых цветов, на тонкой шее звонкое ожерелье, на груди тугая повязка, у нее проворные ноги и красивые руки, рассказывала песчинка.
…Вечером в долину спускается юноша, он улыбается звезде-покровительнице. Зовут его Меа. Капуа ждет его у огня, она протягивает руки и получает подарок — сеть, полную разноцветных рыб. Ему хочется рассказать о Капуа вслух, спеть о ней песни, передать, как загадочна она в этом круге света от ночного огня, как строен ее силуэт, который он заметил издалека, с гребня горы, с ее могучей спины, лежащей на пути к лагуне. Странный образ всплывает в его памяти. Пэле! Богиня вулканов! Недоступная, высокая, огненно-порывистая, чьи волосы — багряные тучи, а тело — горы и потоки лавы.
— Мой привет тебе, Пэле! — восклицает Меа.
— Молчи, — шепчет Капуа, — ты смеешься над богами.
— Нет, я ошибся, — говорит юноша, — ты затмила Пэле красотой! Прости.
— Нет, не бывать нашему счастью, — потупясь повторяет Капуа, — ты слишком дерзок. Пэле не простит нам этого.
— Пэле спит, успокойся.
Но в глубине кратера звезда-покровительница уже заметила разгорающуюся искру, Пэле услышала. Из глубоких недр горы, наполненных жидким багровым огнем, вырвались удушливые клубы дыма. Спина горы содрогнулась как от лихорадки. Застонал лес на ее гребне. Из глубокой раны земли выплеснулась лава. Она превращала деревья и зелень в черные скелеты, прохладные склоны — в раскаленную печь, облака — в окровавленные клочья.
Меа и Капуа бежали что было сил, и под их ногами дымилась трава, а сверху на головы их сыпался горячий пепел. Вслепую, ощупью добрались они до реки, и обожженные пальцы коснулись мокрого песка. Меа искал пирогу и не мог найти ее. Жар прибывал как вода в половодье. От реки шел пар, и Меа в отчаянии запрокинул голову, пытаясь найти голубую звезду. Небо было черным и дымным. Но один-единственный луч звезды все же прорвался сквозь тучи. Он посеребрил горизонт и указал Меа корму пироги, качавшейся на волнах. За мгновение до того, как жидкий огонь подступил к самому берегу, юноша и девушка вскочили в лодку и ударили веслами. За ними лава загородила реку, и плотина не пропустила ни капли воды, но с оставшейся в реке водой они добрались до морского берега и поплыли к другому острову искать новую родину.
Через день звезда появилась на бархатном вечернем небе, на своем обычном месте. Только блеску у ней поубавилось, потому что она обломила свой самый яркий луч, когда пробивалась через тучи пепла и дыма. Гневная Пэле увидела звезду и сбросила ее с неба.
Звезда ударилась о поверхность моря. Струйка белесого дыма затрепетала над поверхностью лунных вод и исчезла. Звезда, кувыркаясь, плыла в синей воде и остановилась лишь тогда, когда зацепилась за острый край рифа. Над ней раскачивались коралловые деревья с кружевными листьями, а рыбы, сверкавшие тысячами красок, медленно плавали вокруг, и в их больших глазах светилось любопытство. Волны укачивали впавшую в немилость звезду.
В один из дней поднялся гигантский вал из тех, что, подойдя к берегу, вырастают выше пальмы. Он вынес звезду на берег и засыпал ее песком.
Никто не знает, сколько времени покоилась она на берегу. Наконец на том самом месте в ясный солнечный день под сверкающим взором неба из земли поднялся восхитительный куст с блестящими серебряными листьями. И на нем вдруг раскрылись тысячи белых лепестков. Так родился цветок Наупака. Но одного лепестка на нем все же не хватает — того, который когда-то был звездным лучом. Вот что рассказала песчинка голосом полеко.
Странно, что я не слышал этой легенды до Валентины. Я знал, как полинезийцы объясняли свет и тьму, течение рек и ручьев, рождение земли, песка и камней, тайны океанских бездн и хрустальное диво неба. Легенды говорят, что острова Вавау, Тупаи, Мауруа, Путаи и Папаити появились из глубин после заклинаний. Но что такое заклинания? Лишь слово. Мольбы усталых, измученных людей, отважившихся пуститься на легких лодках в океан, навстречу неизвестности. Голоса отчаяния умиравших от жажды и зноя среди водной пустыни. Гневные возгласы, обращенные к небу. И вот, когда они отчаялись, когда потеряли надежду, а губы еще продолжали шептать слова заклятий, из моря вырос остров, показалась неведомая земля. Как тут было не обмануться и не поверить, что магия слов помогла подняться суше над водой!
* * *
— Ты веришь в Атлантиду? — вдруг спросила Валентина.— Да.
— Ее найдут?
— Найдут когда-нибудь. И поднимут на поверхность дворец атлантов с позолоченной крышей.
— А что дальше?
— Откуда ни возмись появится атлант и похитит сокровища дворца.
— Как это?
— Да так. Потом найдут его следы.
— Следы?
— Ну да. Следы приведут к берегу.
— И что?
— Ну… увидят следы. У самой воды. Их уже размоет. Он исчезнет там… в море. Как и подобает атланту.
— А я все-таки верю легендам, — сказала она, и я понял: она упрямо возвращала меня к несбыточному, сказочному, словно что-то подозревая.
— Фантастические образы лишь маскируют истину, — подытожил я. — Может быть, так легче передавать сведения из поколения в поколение.
Валентина кивнула соглашаясь.
Наш «Дельфин» несся по вечерней глади спокойного моря. За нашей спиной таял темный гористый остров. На самой высокой его вершине тлел еще багровый огонь, хотя солнце давно зашло.
Как далек все же путь от легенды к фактам. Об этом страшно подумать. Кто поверит инопланетной истории, записанной на камне? Сейчас, во всяком случае, она прозвучала бы как сказка… Я рассказывал Валентине о другом.
Долго собирал я по крупицам разные сведения о необычном кристалле, помогавшем получать ослепительно яркий луч света. Я был почти уверен, что в мифах отразилась действительность: разве не могли смышленые темнокожие люди случайно открыть секрет когерентного луча?
…Когда Варрунна, этот австралийский Одиссей, рассказывал потом об ослепительном луче, поражавшем все живое, мало кто верил ему. Зато охотно верили, что он побывал в стране лягушек, которые очищали воду в паводок горячими камнями и превращали в рыб веточки деревьев. Верили и тому, что есть прозрачные озера, на дне их живут карлики, уродливые и слепые, которые ловят рыбу.
Во время путешествия встретился Варрунна со странным человеком — без глаз, со лбом в виде топора. Имя его было Налу-юун-ду, жил он в лесу, был дружелюбен и прост со странниками и путешественниками, знал много историй и мечтал о луче, срезающем деревья, как траву.
Эта встреча казалась мне интересной: Налу-юун-ду, судя по описанию, был похож на людей с высокой спинкой носа из более достоверных американских источников.
В стране мух и москитов Варрунна встретил людей, которых назвал «короспинными»: только глаза их видны были через отверстия в коре, покрывавшей все тело. Мифический путешественник так испугался короспинных, что превратился в дрофу и улетел подальше. Варрунна знал секрет хрустального магического камня — этот камень называется Габбера и часто упоминается в мифах австралийцев.
Варрунна — из сказки, время даже реальных героев превращает в людей из легенд. И никогда не могло быть многих удивительных путешествий этого человека из сказки. Он рожден молвой. Ему приписали необыкновенные приключения и странные превращения, колдовскую силу, соединенную с нравами аборигенов.
Но в мифах есть строки, посвященные лучам невиданной силы. И вовсе не похожи они по стилю на сказку.
«В далеком стойбище жили люди племени Убун. Никто не смел к ним приблизиться. Даже на общем празднике племен, на великом бора, племя не спустилось с гор, вождь его наблюдал за бора со стороны. Полдня пути было до него от того места, где расположились все роды и племена на этом великом празднике Байаме. И было замечено, что, когда к стоянке подходил кто-то незнакомый, вождь убунов выходил навстречу и направлял на него луч света, который убивал на месте. Никто не знал, что это за свет, несущий с собою смерть».
Когда-то эта история вдохновила меня на поиски. Но теперь я и не помышлял об их продолжении. Меня сейчас привлекали несказанно странные легенды о цветах, травах и деревьях…
Мне в голову пришло неожиданное сравнение. Некогда в Италии близ города Ариции шумела священная роща Дианы. Рядом синим зеркалом отражало солнце и холмы озеро необыкновенной красоты. В священной роще высилось дерево, вокруг которого с утра до поздней ночи шагал мрачный человек с обнаженным мечом. Это был жрец и убийца одновременно. Суровый закон этого святилища гласил: любой, кто сумеет убить жреца, займет его место. Убийца становился хранителем священного дерева до тех пор, пока кто-то другой не занимал его место тем же самым способом. Жрецу святилища Дианы был присвоен титул царя. Круглый год изо дня в день, зимой и летом, в дожди и стужу этому странному царю приходилось стоять на часах с поднятым мечом. Прикрыть на минуту усталые веки означало бы для него рисковать жизнью.
Какими бы вескими ни казались причины, побуждавшие охранять священное дерево, они вряд ли могли быть важнее тех, что заставляли меня и других размышлять об инопланетной флоре.
«ЕСТЬ ТАКАЯ ИГРА: ОСТОРОЖНО ВОЙТИ…»
Как это было? Она открыла дверь и вошла, ни слова не сказав. Остановилась, словно в раздумье. Потом быстро захлопнула дверь, и мы стояли с минуту лицом к лицу. Она показалась мне выше, чем была на самом деле.
Я спросил:
— Соолли?
Угольный рисунок ее платья напоминал о сирене в серо-голубой волне. Легко кружилась голова, болели виски. Я что-то говорил. Необъятная волна подхватила меня, какие-то упругие теплые струи и течения управляли мной. Движения ее ладоней сняли боль в висках. Я чувствовал нежное касание пальцев. Каюта наполнилась душистым теплом. Потом — провал в памяти. Волна будто бы уложила меня на берег, но рядом я видел ее высокий белый гребень и ленивую спину купающейся сирены.
Она без усилий сливалась с волной, снова тянула меня с собой и открывала мне зачарованные подводные цветники с асцидиями, где волосы ее превращались в подводные лианы на коралловых глыбах и где прятались медлительные существа и рыбы. И опять я попадал на берег. Наконец она утихомирила темную волну, и я освободился от ее тревожащих касаний. Она вышла из нее белой и прохладной, в тонкой чешуе морской наяды. Рядом вспыхнули бесцветные горячие языки пламени. Куда бы я ни прятался, какие ни придумывал я себе убежища, на ослепительно сиявшем просторе меня настигали потоки горячих лучей. На самом же деле было темно, и пепельный свет вечера уже погас. Тогда я увидел в ее волосах зеленую звезду. Это вернуло меня к реальности. Я сказал о звезде.
Она попросила:
— Расскажи сказку о женщине со звезд.
Я стал говорить, сначала сбивчиво, потом все увереннее, и она подбадривала меня и торопила, как будто ей нужно было знать это со всеми подробностями именно сейчас, не откладывая. Когда я умолкал, она требовала:
— Дальше!
Потом я показал ей запись, и она, запрокинув голову, с минуту лежала неподвижно, зажав в руке кассету. И вдруг молча повернулась ко мне, и лиловые цветы на воротнике платья стали последними приметами реальности. Снова как будто провал… Она обожгла меня и увлекла в заколдованное пространство. Опять рядом высилась волна, и я боролся с ее мерным бегом, и плыл с ней к берегу, и снова отступал. Минуты растягивались в часы, словно кому-то дано наделять других способностью прожить полжизни за одну лишь ночь. Кажется, я много раз засыпал на диковинном берегу и просыпался от зноя. Вероятно, море высохло, потому что прохладная волна откатилась и не возвращалась, и губы мои тоже высохли от жажды. Мне виделись пустыня и желтый куст, не дававший тени. Воздух был сух и жег легкие. Когда я вскрикивал, что-то большое и прохладное укрывало меня от жгучего света.
Я понимал: ее присутствие спасало меня от зноя, я дивился ее движениям, порывистым, крылатым. Ничто не напоминало теперь о медлительной сирене. Вернулся едва наметившийся было образ птицы, и я почти физически ощущал плотность оперения длинных просторных крыльев.
Снова лиловые цветы, темное платье, блестящие туфли с бантами, шорох потревоженного шелка, застывавшего на ее теле. Она уходила…
В этот момент я собрал остатки воли. В голове остывал теплый липкий туман, и я никак не мог ясно услышать мой же вопрос. Она открыла дверь. Я на мгновение увидел ее профиль и не узнал его. Это была уже не Соолли…
Я вскрикнул от неожиданности.
Протянув руку, я успел притронуться к рукаву ее платья. И тут же упал. Но заметил сиявший зеленым светом браслет на ее обнажившемся запястье. Браслет!.. Наваждение кончилось, я знал теперь, кто ко мне пожаловал в гости. Быстрее за ней!
— Стой! — крикнул я.
На палубе вскоре началось движение. Я бежал за ней. Расстояние между нами не сокращалось, но ей скоро некуда было бы отступать: на стометровом пространстве спрятаться почти невозможно!
И тогда я понял ее замысел. Поодаль, на корме, стояло несколько элей. Словно жуки с полированными надкрыльями, они только и дожидались того момента, когда им дадут команду взлететь. Ее бег был стремителен, но никто из нас не был, пожалуй, уверен, что ей удастся овладеть одним из элей.
Наперерез нам выскочил голубой кибер, мой хороший знакомый. Может быть, он мечтал о том мгновении, когда его позовут. Расстояние между бежавшим кибером и Аирой уменьшилось до десяти шагов. Я крикнул:
— Задержи ее, падай под ноги!
И тогда она легко, без напряжения прибавила шагу. В долгом плавном прыжке ей удалось уйти. Кибер продолжал ее преследовать. Впереди малиново поблескивали надкрылья элей. Дверца одного из них распахнулась перед ней, она вскочила на сиденье. Я увидел ее глаза. Эль поднялся. Кибер зацепил его перильце механическими пальцами и, раскачиваясь, взлетел с ним в воздух. Он болтался, как паяц.
— Держись! — крикнул я ему. — Верни эль!
Он раскачивался все сильнее. Эль сделал рывок вверх, потом резкий поворот. Описал крутой полукруг над кормой «Гондваны» и, точно центрифуга, отбросил кибера. С двухсотметровой высоты, кувыркаясь, падал тот в воду. В мгновение ока эль набрал высоту и скрылся. Голубой кибер плюхнулся в пологую волну за кормой, подняв фонтан брызг.
Я подбежал ко второму элю. Дверцу захлопнул уже в воздухе. Но минуту спустя я убедился, что прозевал ее. В той стороне, где растаяла ее машина, радиогоризонт был чист, а с другой стороны плескались угасавшие помехи. Разобраться было невозможно. Я устал, руки едва слушались. Я вернулся и стал разыскивать кибера.
Он набрал воды в корпус и готов был уже опуститься на дно морское. Я вытащил его. В кабине эля под ним образовалась лужица. Он молол несусветный вздор.
На плечах ее шуршал снежно-белый накрахмаленный воротник, платье было угольно-черным, мягким и теплым. Она вошла в сумерки. Я не мог задержать ее — она исчезла. Я узнал ее слишком поздно.
Аира знала все наперед. Что гадать, когда она видела меня насквозь, изучала словно бабочку, наколотую на иголку? Зеленая звезда горела над ее перламутрово сиявшим воротником, и темные волны волос то и дело заслоняли ее. Она нагнала странную дрему, так мне потом казалось.
Вдруг прилив тепла, озарение, словно в полутьме зажегся искристый мерцающий огонь. Зачем это ей? Я вдруг вспомнил этот вопрос — он мучил меня, пока она была рядом. Он ясно всплыл в памяти, и я по-прежнему не мог на него ответить…
Думаю, она нагнала «Гондвану» на эле: ей ничего не стоило это маленькое развлечение. Но не я же, в самом деле, ей был нужен. Стоп. А может быть, как раз именно я? Ведь я знал о ней. Да, были и другие… Но я знал все или почти все. Кое-что знали Ольховский и другие, но они тоже помалкивали, избегая вопросов, которым несть числа, и стоит только дать волю воображению…
Уже совсем рассвело. Я забрался в каюту и плюхнулся на диван, не раздеваясь. Вопрос продолжал тревожить меня. Я снова будто видел подводный сад, он был теперь почти реальным, настоящим морским садом на самом дне освещенной зеленым светом долины. Наверное, Аира передала мне часть вечных видений, которые навсегда остались в ее сознании. Кто знает, сколько лет или тысячелетий длилось то заколдованное состояние, когда вокруг подводная полутьма и зачарованный сад, и медленные волны на поверхности рождают едва различимые блики — тишина, неподвижность — и так века, века. Теперь я догадывался, откуда видения — от нее; словно так только и могла она облегчить бремя воспоминаний, передав часть из них мне.
Я вдруг прозрел и вскочил с диванчика. Дрему как рукой сняло. Дрожащими руками открыл я стол, выдвинул верхний ящик…
Чем лихорадочнее я шарил рукой в пластиковой коробочке, тем яснее становилась немудреная истина. Кассеты с записью, которую мне передал Янков, там не было! Вот зачем она пожаловала ко мне! Теперь я мог рассказывать всю историю кому угодно. Кто поверил бы? Я мог описать ее внешность, даже некоторые особенности характера, мог рассказать о том, что видел ее дважды — у фитотрона и здесь, на «Гондване». Мог рассказать, что она оттуда, со звезд. И что на борту космического зонда доставлен совсем не простой подводный цветок…
Странно звучали бы мои слова. Вероятней всего, мою память просто разрядили бы, освободили от навязчивых идей, как иногда поступают в подобных случаях. Кто поумнее — промолчал бы. Но ведь был еще Янков.
Допустим, ей нужна была запись. Для чего — пока неясно… Выходило вот что: она должна была бы попытаться взять кассету у Янкова, он был ближе. А если ей нужно было устранить любую возможность того, чтобы кто-то знал о ней здесь, на Земле, то она просто обязана была унести ту, янковскую, кассету.
«Эх, — подумал я, — ведь в эту самую минуту она, быть может, уже там, в фитотроне, а я даже Янкова не предупредил». Я немедленно нажал кнопку МАГИТ. Я просто обязан был раньше ему все сказать. А теперь поздновато.
МАГИТ — межконтинентальный аппарат голографической информации и телекоммуникации — хранил молчание.
Долгая, почти не оставляющая надежд пауза. Сухой треск. Потом видеоканал заработал. Девушка улыбалась, но молчала. Была она красива, и шея стройная, и пальцы тонкие, легкие. Яркие ногти и губы: приятная вишневая краска на губах, казалось, излучала сияние, быть может, даже люминесцировала. Но какой от этого прок, если на трассе какой-то основательный непорядок?
— Ну? — спросил я, глядя прямо в глаза этого ослепительного манекена с лицом языческой богини. — Будет связь?
Она невозмутимо улыбнулась.
Только через полчаса я увидел его. Я уже привык к нему, хотя мы ни разу еще не виделись по-настоящему: только связь. Я сразу перешел к делу. Он задумчиво смотрел на меня и молчал. Я догадывался почему. «Тут ничего не поделаешь», — словно говорило выражение его спокойного лица.
— Никто не знает, что произошло, вчера фильм был похищен.
— Что же ты молчал?
— Вечером мне сказали, что тебя нет.
— Где же я мог быть… — начал было я и осекся.
— Тебя не нашли, вот и все. Валентина искала…
«Ну что же, теперь самое время пренебречь правилами контактов, подумал я. — И опубликовать интервью, скажем, с Ольховским. А потом напечатать и опровержение. Шутка, мол».
Я попробовал представить себя на ее месте. Незнакомая планета. Другой мир. Вряд ли можно скоро узнать его законы. В таких условиях любой контакт будет вмешательством, разительным по своим возможным последствиям. Контакты изменяют будущее. Эпизод с инопланетянкой, обретя силу факта, может стать даже поворотным пунктом развития, кто знает, кто предскажет, что будет через десять лет, сто, двести? Хотя, конечно же, давно известно, что предсказывать просто: нужно лишь помнить, что сбываются обычно лишь самые нелепые предсказания. В этой шутке есть доля истины. Наверное, Аира знала не хуже меня, что жизнь — это эксперимент, который нельзя повторить.
Весь следующий день я обреченно острил, мешал другим работать, но молчал. Облазил корабль. Искал следы ее визита. Глуповато все это выглядело. На палубе столкнулся с Валентиной.
— Резвитесь? — на «вы» обратилась она ко мне и с неестественным спокойствием прошествовала мимо.
«Так тебе, — подумал я. — Теперь расскажи ей о женщине, которую она, без сомнения, видела у твоей каюты… или даже более того. О, она сразу поверит, что это была инопланетянка!»
Я спросил:
— Соолли?
Угольный рисунок ее платья напоминал о сирене в серо-голубой волне. Легко кружилась голова, болели виски. Я что-то говорил. Необъятная волна подхватила меня, какие-то упругие теплые струи и течения управляли мной. Движения ее ладоней сняли боль в висках. Я чувствовал нежное касание пальцев. Каюта наполнилась душистым теплом. Потом — провал в памяти. Волна будто бы уложила меня на берег, но рядом я видел ее высокий белый гребень и ленивую спину купающейся сирены.
Она без усилий сливалась с волной, снова тянула меня с собой и открывала мне зачарованные подводные цветники с асцидиями, где волосы ее превращались в подводные лианы на коралловых глыбах и где прятались медлительные существа и рыбы. И опять я попадал на берег. Наконец она утихомирила темную волну, и я освободился от ее тревожащих касаний. Она вышла из нее белой и прохладной, в тонкой чешуе морской наяды. Рядом вспыхнули бесцветные горячие языки пламени. Куда бы я ни прятался, какие ни придумывал я себе убежища, на ослепительно сиявшем просторе меня настигали потоки горячих лучей. На самом же деле было темно, и пепельный свет вечера уже погас. Тогда я увидел в ее волосах зеленую звезду. Это вернуло меня к реальности. Я сказал о звезде.
Она попросила:
— Расскажи сказку о женщине со звезд.
Я стал говорить, сначала сбивчиво, потом все увереннее, и она подбадривала меня и торопила, как будто ей нужно было знать это со всеми подробностями именно сейчас, не откладывая. Когда я умолкал, она требовала:
— Дальше!
Потом я показал ей запись, и она, запрокинув голову, с минуту лежала неподвижно, зажав в руке кассету. И вдруг молча повернулась ко мне, и лиловые цветы на воротнике платья стали последними приметами реальности. Снова как будто провал… Она обожгла меня и увлекла в заколдованное пространство. Опять рядом высилась волна, и я боролся с ее мерным бегом, и плыл с ней к берегу, и снова отступал. Минуты растягивались в часы, словно кому-то дано наделять других способностью прожить полжизни за одну лишь ночь. Кажется, я много раз засыпал на диковинном берегу и просыпался от зноя. Вероятно, море высохло, потому что прохладная волна откатилась и не возвращалась, и губы мои тоже высохли от жажды. Мне виделись пустыня и желтый куст, не дававший тени. Воздух был сух и жег легкие. Когда я вскрикивал, что-то большое и прохладное укрывало меня от жгучего света.
Я понимал: ее присутствие спасало меня от зноя, я дивился ее движениям, порывистым, крылатым. Ничто не напоминало теперь о медлительной сирене. Вернулся едва наметившийся было образ птицы, и я почти физически ощущал плотность оперения длинных просторных крыльев.
Снова лиловые цветы, темное платье, блестящие туфли с бантами, шорох потревоженного шелка, застывавшего на ее теле. Она уходила…
В этот момент я собрал остатки воли. В голове остывал теплый липкий туман, и я никак не мог ясно услышать мой же вопрос. Она открыла дверь. Я на мгновение увидел ее профиль и не узнал его. Это была уже не Соолли…
Я вскрикнул от неожиданности.
Протянув руку, я успел притронуться к рукаву ее платья. И тут же упал. Но заметил сиявший зеленым светом браслет на ее обнажившемся запястье. Браслет!.. Наваждение кончилось, я знал теперь, кто ко мне пожаловал в гости. Быстрее за ней!
— Стой! — крикнул я.
На палубе вскоре началось движение. Я бежал за ней. Расстояние между нами не сокращалось, но ей скоро некуда было бы отступать: на стометровом пространстве спрятаться почти невозможно!
И тогда я понял ее замысел. Поодаль, на корме, стояло несколько элей. Словно жуки с полированными надкрыльями, они только и дожидались того момента, когда им дадут команду взлететь. Ее бег был стремителен, но никто из нас не был, пожалуй, уверен, что ей удастся овладеть одним из элей.
Наперерез нам выскочил голубой кибер, мой хороший знакомый. Может быть, он мечтал о том мгновении, когда его позовут. Расстояние между бежавшим кибером и Аирой уменьшилось до десяти шагов. Я крикнул:
— Задержи ее, падай под ноги!
И тогда она легко, без напряжения прибавила шагу. В долгом плавном прыжке ей удалось уйти. Кибер продолжал ее преследовать. Впереди малиново поблескивали надкрылья элей. Дверца одного из них распахнулась перед ней, она вскочила на сиденье. Я увидел ее глаза. Эль поднялся. Кибер зацепил его перильце механическими пальцами и, раскачиваясь, взлетел с ним в воздух. Он болтался, как паяц.
— Держись! — крикнул я ему. — Верни эль!
Он раскачивался все сильнее. Эль сделал рывок вверх, потом резкий поворот. Описал крутой полукруг над кормой «Гондваны» и, точно центрифуга, отбросил кибера. С двухсотметровой высоты, кувыркаясь, падал тот в воду. В мгновение ока эль набрал высоту и скрылся. Голубой кибер плюхнулся в пологую волну за кормой, подняв фонтан брызг.
Я подбежал ко второму элю. Дверцу захлопнул уже в воздухе. Но минуту спустя я убедился, что прозевал ее. В той стороне, где растаяла ее машина, радиогоризонт был чист, а с другой стороны плескались угасавшие помехи. Разобраться было невозможно. Я устал, руки едва слушались. Я вернулся и стал разыскивать кибера.
Он набрал воды в корпус и готов был уже опуститься на дно морское. Я вытащил его. В кабине эля под ним образовалась лужица. Он молол несусветный вздор.
* * *
В памяти остался и пепельно-серый свет сумерек, и яркая зеленая звезда, запутавшаяся в волосах. Быстро остыли следы горячих пальцев. Утеряны, забыты слова. Странный сон, после которого ее след затерялся. Остался запах духов у изголовья, хотя она была далеко. Помню блеклые лиловые цветы на глади шелка, тяжелые колкие концы прядей ее волос. Сон, выдумка? Ну нет!На плечах ее шуршал снежно-белый накрахмаленный воротник, платье было угольно-черным, мягким и теплым. Она вошла в сумерки. Я не мог задержать ее — она исчезла. Я узнал ее слишком поздно.
Аира знала все наперед. Что гадать, когда она видела меня насквозь, изучала словно бабочку, наколотую на иголку? Зеленая звезда горела над ее перламутрово сиявшим воротником, и темные волны волос то и дело заслоняли ее. Она нагнала странную дрему, так мне потом казалось.
Вдруг прилив тепла, озарение, словно в полутьме зажегся искристый мерцающий огонь. Зачем это ей? Я вдруг вспомнил этот вопрос — он мучил меня, пока она была рядом. Он ясно всплыл в памяти, и я по-прежнему не мог на него ответить…
Думаю, она нагнала «Гондвану» на эле: ей ничего не стоило это маленькое развлечение. Но не я же, в самом деле, ей был нужен. Стоп. А может быть, как раз именно я? Ведь я знал о ней. Да, были и другие… Но я знал все или почти все. Кое-что знали Ольховский и другие, но они тоже помалкивали, избегая вопросов, которым несть числа, и стоит только дать волю воображению…
Уже совсем рассвело. Я забрался в каюту и плюхнулся на диван, не раздеваясь. Вопрос продолжал тревожить меня. Я снова будто видел подводный сад, он был теперь почти реальным, настоящим морским садом на самом дне освещенной зеленым светом долины. Наверное, Аира передала мне часть вечных видений, которые навсегда остались в ее сознании. Кто знает, сколько лет или тысячелетий длилось то заколдованное состояние, когда вокруг подводная полутьма и зачарованный сад, и медленные волны на поверхности рождают едва различимые блики — тишина, неподвижность — и так века, века. Теперь я догадывался, откуда видения — от нее; словно так только и могла она облегчить бремя воспоминаний, передав часть из них мне.
Я вдруг прозрел и вскочил с диванчика. Дрему как рукой сняло. Дрожащими руками открыл я стол, выдвинул верхний ящик…
Чем лихорадочнее я шарил рукой в пластиковой коробочке, тем яснее становилась немудреная истина. Кассеты с записью, которую мне передал Янков, там не было! Вот зачем она пожаловала ко мне! Теперь я мог рассказывать всю историю кому угодно. Кто поверил бы? Я мог описать ее внешность, даже некоторые особенности характера, мог рассказать о том, что видел ее дважды — у фитотрона и здесь, на «Гондване». Мог рассказать, что она оттуда, со звезд. И что на борту космического зонда доставлен совсем не простой подводный цветок…
Странно звучали бы мои слова. Вероятней всего, мою память просто разрядили бы, освободили от навязчивых идей, как иногда поступают в подобных случаях. Кто поумнее — промолчал бы. Но ведь был еще Янков.
Допустим, ей нужна была запись. Для чего — пока неясно… Выходило вот что: она должна была бы попытаться взять кассету у Янкова, он был ближе. А если ей нужно было устранить любую возможность того, чтобы кто-то знал о ней здесь, на Земле, то она просто обязана была унести ту, янковскую, кассету.
«Эх, — подумал я, — ведь в эту самую минуту она, быть может, уже там, в фитотроне, а я даже Янкова не предупредил». Я немедленно нажал кнопку МАГИТ. Я просто обязан был раньше ему все сказать. А теперь поздновато.
МАГИТ — межконтинентальный аппарат голографической информации и телекоммуникации — хранил молчание.
Долгая, почти не оставляющая надежд пауза. Сухой треск. Потом видеоканал заработал. Девушка улыбалась, но молчала. Была она красива, и шея стройная, и пальцы тонкие, легкие. Яркие ногти и губы: приятная вишневая краска на губах, казалось, излучала сияние, быть может, даже люминесцировала. Но какой от этого прок, если на трассе какой-то основательный непорядок?
— Ну? — спросил я, глядя прямо в глаза этого ослепительного манекена с лицом языческой богини. — Будет связь?
Она невозмутимо улыбнулась.
Только через полчаса я увидел его. Я уже привык к нему, хотя мы ни разу еще не виделись по-настоящему: только связь. Я сразу перешел к делу. Он задумчиво смотрел на меня и молчал. Я догадывался почему. «Тут ничего не поделаешь», — словно говорило выражение его спокойного лица.
— Никто не знает, что произошло, вчера фильм был похищен.
— Что же ты молчал?
— Вечером мне сказали, что тебя нет.
— Где же я мог быть… — начал было я и осекся.
— Тебя не нашли, вот и все. Валентина искала…
«Ну что же, теперь самое время пренебречь правилами контактов, подумал я. — И опубликовать интервью, скажем, с Ольховским. А потом напечатать и опровержение. Шутка, мол».
Я попробовал представить себя на ее месте. Незнакомая планета. Другой мир. Вряд ли можно скоро узнать его законы. В таких условиях любой контакт будет вмешательством, разительным по своим возможным последствиям. Контакты изменяют будущее. Эпизод с инопланетянкой, обретя силу факта, может стать даже поворотным пунктом развития, кто знает, кто предскажет, что будет через десять лет, сто, двести? Хотя, конечно же, давно известно, что предсказывать просто: нужно лишь помнить, что сбываются обычно лишь самые нелепые предсказания. В этой шутке есть доля истины. Наверное, Аира знала не хуже меня, что жизнь — это эксперимент, который нельзя повторить.
Весь следующий день я обреченно острил, мешал другим работать, но молчал. Облазил корабль. Искал следы ее визита. Глуповато все это выглядело. На палубе столкнулся с Валентиной.
— Резвитесь? — на «вы» обратилась она ко мне и с неестественным спокойствием прошествовала мимо.
«Так тебе, — подумал я. — Теперь расскажи ей о женщине, которую она, без сомнения, видела у твоей каюты… или даже более того. О, она сразу поверит, что это была инопланетянка!»
ИНТЕРЛЮДИЯ: ОКЕАН
Восемь тысяч лет назад человечество начало осваивать водные просторы планеты. Пять тысячелетий назад оно познало парадокс колеса, и сухопутный горизонт сразу раздвинулся. Понадобились тысячелетия, чтобы рокочущая механическая птица подняла в воздух первых авиаторов, тысячелетний сон о полете стал явью. Лишь великие мудрецы и провидцы недавнего прошлого обратили взор к небу. Желание унестись в звездные дали, в блистающие миры стало неугасимым, точно сияние самих звездных огней. Ракеты, изобретенные в древности, были забыты, потом дважды открыты, но призрачные огни ракетных фейерверков и багровые хвосты зажигательных стрел не будоражили еще мысль мечтателей, и волшебник Жюль Верн отправил своих героев на Луну из пушечного жерла. Всесильные в иных областях маги, кудесники, веселые крикливые фокусники взор свой обратили на сугубо земные дела: никто из прославленных кудесников, софистов и прорицателей не изрек истины. И уста астрологов не открылись, чтобы провозгласить: грядет время ракетных огней, звездных полетов! Таково прошлое. А будущее?..
Удивительно согласованными оказались сроки первых полетов в космос, развития космонавтики и назревания проблем, требующих вмешательства новой техники. В их числе — проблема океана.
Поражало вот что: настоящее изучение обоих океанов — земного и звездного — начиналось почти одновременно. Даже внешне батискафы напоминали первые спутники. Человек одновременно штурмовал подступы к планетам, выси небесные и океанские глубины.
Сразу две стихии. Вода. Жизнь…
Вот почему наш корабль шел над глубочайшими впадинами и подводными хребтами, пересекал течения, изучал климатические зоны, влияние изотопного состава воды на равновесие в гигантской природной лаборатории.
Мы прошли над крупнейшими энергетическими станциями на дне океана. Станции были теми точками океана, в которых особенно чувствовалось вмешательство человека. Но это было новое сердце планеты, возвращавшее ей молодость. А когда-то эволюция рассматривалась как приспособление организмов к повышенному содержанию дейтерия — с очень туманной перспективой. Ведь легкий компонент протий быстрее, чем дейтерий, выносился в космос где-то в верхних слоях атмосферы.
Любой, самый простой организм наделен способностью прогнозировать будущее, он чутко откликается на изменение условий. Любое улучшение условий вызывает рост численности популяции.
Вспышка жизни может быть такой интенсивной, что извечное равновесие окажется безвозвратно нарушенным. Тогда океан начнет стремительно меняться. Но как — этого никто не знал. Ведь океан был и частью планеты, и частью биосферы. И частью космоса.
Человек и стихии… Сначала — противоборство, потом — союз. А дальше, дальше?..
…Я часто оказывался в одиночестве. Размолвка была предрешена; нельзя ничего объяснить Валентине, пока она сама не почувствует правды. Я много читал, просматривал сводки информа, подремывал у себя в каюте, листал журналы с объемными иллюстрациями.
«Ронг сжал плечи Азолы. Ее охватило дотоле неведомое, пронзительное чувство. Сначала она хотела освободиться, но минуту спустя ее руки даже через легкий скафандр ощущают тепло его рук, и она стоит неподвижно с ним рядом, под молчаливыми сияющими звездами. Она думает о том, сколько в нем человеческого тепла и нежности…»
Я откладывал журнал и брался за следующий, потом возвращался к океану. Эфемерна основа всего сущего: без разной мелкоты вымерла бы колыбель жизни!
Любое дробление увеличивает поверхность. Заменив мысленно один крупный растительный организм множеством мелких, микроскопических, мы как бы существенно изменим условия протекания тех явлений и процессов, которым обязано все живое на нашей планете. Большая поверхность при том же весе это лучшее использование солнечного света и растворенных в морской воде минеральных веществ. Вполне реальные физические величины в таком мысленном эксперименте оборачиваются неожиданным результатом: микроскопические водоросли размножаются поистине с космической скоростью. Только ограниченные ресурсы минеральной пищи не дают «гигантам-невидимкам» перекрасить всю океанскую поверхность в зеленый цвет.
Удивительно согласованными оказались сроки первых полетов в космос, развития космонавтики и назревания проблем, требующих вмешательства новой техники. В их числе — проблема океана.
Поражало вот что: настоящее изучение обоих океанов — земного и звездного — начиналось почти одновременно. Даже внешне батискафы напоминали первые спутники. Человек одновременно штурмовал подступы к планетам, выси небесные и океанские глубины.
Сразу две стихии. Вода. Жизнь…
Вот почему наш корабль шел над глубочайшими впадинами и подводными хребтами, пересекал течения, изучал климатические зоны, влияние изотопного состава воды на равновесие в гигантской природной лаборатории.
Мы прошли над крупнейшими энергетическими станциями на дне океана. Станции были теми точками океана, в которых особенно чувствовалось вмешательство человека. Но это было новое сердце планеты, возвращавшее ей молодость. А когда-то эволюция рассматривалась как приспособление организмов к повышенному содержанию дейтерия — с очень туманной перспективой. Ведь легкий компонент протий быстрее, чем дейтерий, выносился в космос где-то в верхних слоях атмосферы.
Любой, самый простой организм наделен способностью прогнозировать будущее, он чутко откликается на изменение условий. Любое улучшение условий вызывает рост численности популяции.
Вспышка жизни может быть такой интенсивной, что извечное равновесие окажется безвозвратно нарушенным. Тогда океан начнет стремительно меняться. Но как — этого никто не знал. Ведь океан был и частью планеты, и частью биосферы. И частью космоса.
Человек и стихии… Сначала — противоборство, потом — союз. А дальше, дальше?..
…Я часто оказывался в одиночестве. Размолвка была предрешена; нельзя ничего объяснить Валентине, пока она сама не почувствует правды. Я много читал, просматривал сводки информа, подремывал у себя в каюте, листал журналы с объемными иллюстрациями.
«Ронг сжал плечи Азолы. Ее охватило дотоле неведомое, пронзительное чувство. Сначала она хотела освободиться, но минуту спустя ее руки даже через легкий скафандр ощущают тепло его рук, и она стоит неподвижно с ним рядом, под молчаливыми сияющими звездами. Она думает о том, сколько в нем человеческого тепла и нежности…»
Я откладывал журнал и брался за следующий, потом возвращался к океану. Эфемерна основа всего сущего: без разной мелкоты вымерла бы колыбель жизни!
Любое дробление увеличивает поверхность. Заменив мысленно один крупный растительный организм множеством мелких, микроскопических, мы как бы существенно изменим условия протекания тех явлений и процессов, которым обязано все живое на нашей планете. Большая поверхность при том же весе это лучшее использование солнечного света и растворенных в морской воде минеральных веществ. Вполне реальные физические величины в таком мысленном эксперименте оборачиваются неожиданным результатом: микроскопические водоросли размножаются поистине с космической скоростью. Только ограниченные ресурсы минеральной пищи не дают «гигантам-невидимкам» перекрасить всю океанскую поверхность в зеленый цвет.