Страница:
О главном, впрочем, заговорили не сразу. Сначала обсудили недостаточную регулярность поставок на зону алкоголя с ширевом, обменялись дежурными новостями с воли. Кто-то рассказал пару анекдотов про баб, Чугунок припомнил веселую историю из собственной жизни. Вконец расслабившись, Дог, мужчина с щеками, напоминающими собачьи брыли, простодушно посетовал на свой нательный крест.
– А что у тебя с ним?
– Так темнеет, зараза! Каждую неделю приходится пастой зубной чистить.
Компания весело загоготала.
– Так ты, чудила, никак серебро на себе таскаешь?
– Ну да…
– Нормальные пацаны, – наставительно произнес смуглолицый, до подбородка разукрашенный татуировками Бес, – носят только золото. Вкурил, соловей? И не смеши больше ребят, отдай свою серебряную бирюльку какому-нибудь фраерку…
– А вот еще, рассказывают, – припомнил Кардан, чернявый вор из Симферополя, – что столичные менты в штатах заказ сделали. Типа, значит, выклянчили партию наручников. Ну, им и подарили чуть ли не целый вагон. Только наручники оказались не обычные, а разовые.
– Как это?
– А вот так – типа, значит, жвачки. Поносил и выкинул.
– Так на фига?
– А это чтобы, значит, болячками друг друга не заражать. Но самый прикол в том, что наручники, в натуре, из пластика.
– Да ты гонишь!
– Кучер гонит, а я правду говорю!
– Так их же скинуть проще пареной репы!
– Ага, скинул один такой. Они покрепче железа будут, и сбросить их невозможно. Там что-то вроде узла. Один раз затянешь – и все!
– Как же они снимаются?
– Да никак. В тюряге их потом специальными кусачками скусывают. А обрывки, типа, в помойку отправляют.
– Шикарно жить стали – уроды!
– А ты как думал! Я слышал, и пальцевые наручники уже появились, – то есть, значит, не на кисти надеваются, а на пальцы. Говорят – гадость еще похлеще будет.
– Это что! Кореш знакомый в маляве писал, что скоро всем коронованным датчики под шкуру будут вживлять.
– Это еще зачем?
– А чтобы реально знать, где ты находишься, и слышать каждое твое слово.
– Во, звери! Это ж в какие щели хорониться от них будем!
– А ни в какую! Скоро нас всюду доставать станут. Только бабками и можно будет откупиться…
– Хорош трепаться! – к столу подсел Хан, и присутствующие тотчас умолкли. – Пора за дело покалякать.
– Так чего калякать? Все вроде ясно. Надо, чтобы он сам пришел. Тогда и спросим по полной программе.
– А по мне – так и спрашивать нечего. Удавку на шею – и в печь.
С любителем удавки тут же заспорили, – у присутствующих имелись другие точки зрения. Подобно Сталину Хан не спешил высказываться – прежде терпеливо выслушивал всех собравшихся, давал возможность выговориться.
– Да не придет он, ясное дело! – Убеждал всех Кардан. – Он же не враг себе – знает, зачем зовем.
– А ты сам-то знаешь? – фыркнул Чугунок, человек не столь именитый, как Хан, однако своей рассудительностью давно заслуживший среди блатного люда почтительное уважение. – Я это к тому веду, что, может, и не стоит его кончать? Как ни крути, польза от него немалая.
– Это какая же польза?
– Как это, какая! Если хорошо просим, – людей поднимает, раны штопает, лечить не отказывается…
– Вот именно, что просим! – взорвался смуглолицый Бес. – А кто он такой, чтобы его просить? Мы – масть, а он – ноль! Штоф пустопорожний! Да он на цырлах должен сюда приползать по одному нашему слову. И делать все, что скажут!
– Точно, – поддакнул жирный Гек. – У меня давеча пацан пику от вольных словил. Нормальный такой пацан – Рапан кличут. А лазарет полный, пришлось кое-кого выставить из палаты. Так этот урод пришел и снова всех вернул на свои места.
– Что, и Рапана выбросил? – изумился один из слушателей.
– Да нет, Рапана не тронул. Просто уплотнил всех в одной комнатешке. У меня там Шерстистый на стреме стоял, так он Лепилу по-человечески попросил: дескать, зачем вмешиваешься? Пацану покой требуется, тишина с телеком, прочие дела…
– А он что? – заинтересовался Бес.
– Да ничего. Лепила его, в натуре, окучил и все оставил, как есть.
– Ударил, что ли?
Гек поежился.
– Хрен его знает. Я у Шерстистого спрашивал потом, да только он ничего сказать не мог. Их там трое было, и Лепила всех разом приморозил. То ли приемом каким, то ли еще чем. Но глаза потом у всех чумные были, и языки едва ворочались.
– Чего ж ты раньше не рассказывал!
– Так пацаны тоже помалкивали. Стыдились, видать.
– Так, может, нам тоже его поостеречься? – Чугунок покосился в сторону Хана, и тот немедленно отреагировал.
– Значит, уже меньжанулись? – хозяин сходки с усмешкой оглядел собравшихся, нагловато подмигнул. – А ведь дельце-то плевое. Всего-то на два хода.
– Так-то оно так, только вдруг он ответит?
– Не боись, Гек, у нас тут десяток торпед – и не чета твоим гопникам. Один Валик семерых Шерстистых стоит.
– Да я-то ничего, только скользкий тип – этот Лепила. Как бы чего не вышло.
– А сам-то что думаешь? – осторожно поинтересовался Чугунок у Хана. – В смысле, значит, про Лепилу? На пики будем его ставить или просто потолкуем?
– Хочешь знать, что я думаю?… – Хан снова выдавил из себя усмешку. Его слов ждали, затаив дыхание, и это ему нравилось. Тем более, что речь сейчас шла не просто о жизни человека. Приговорить лоха – дело нехитрое, и совсем иное – сознавать, что от сегодняшнего твоего решения может круто измениться жизнь всей зоны. Еще и другие черепушки могут полететь, да и администрация наверняка встанет на дыбы. Лепилу, как ни крути, обычным фраером не назовешь. Действительно кое-что делал и делает. И лечит куда как круто. Вон и кума успел приворожить. Даром, что бегает к нему в кабинет чуть ли не каждый день. Кроме того, неделю назад с воли малява приплыла, – дружки рассказывали, что пытались узнать про Лепилу побольше информации, а в результате выловили массу мутного. Дескать, шум был в Екатеринбурге. Хороший шум, с трупарями и несколькими взрывами. В итоге кто-то потрепал наркобарыг и прикончил Аксана с Маршалом. Хан этих двоих лично не знал, однако кое-что про них слышал. Люди были не маленькие, и абы кто с ними хлестаться бы не посмел. И в той же маляве поминался слушок про участие в тех делах Лепилы. Ничего конкретного, но дыма без огня, как известно, не бывает, а потому пренебрегать Лепилой, конечно, не следовало.
– Я, братцы мои, вот что думаю… – Хан снова выдержал значительную паузу. По части пауз он давно уже стал мастером, сообразив что настоящему авторитету куда важнее уметь молчать, нежели складно чесать языком. Тишина напрягает и заставляет думать. Иных бакланов можно ставить на место и вовсе без слов…
– Я, Чугун, про пчел сейчас думаю.
– Каких еще пчел?
– В том смысле, что они тоже вынуждены жить в одном улье. Конечно, тесно, несытно и душно, но все равно – это одна семья, живущая по своим неписанным законам. Когда же на свет рождается сразу несколько пчелиных маток, самая первая выбирается наружу – и знаете, что делает?
Слушатели продолжали почтительно безмолвствовать.
– Прежде всего она убивает своих сестер. Всех до единой. Чтобы не было бузы и конкуренции. Чтобы сохранить в улье прежний порядок.
– Красиво! – негромко пробормотал Кардан.
– Это ты верно сказал: красиво. Только ведь и мы не глупее пчел! Тем более, что Лепила за ссученных начал вступаться, за доходяг с мужичьем, а это уж совсем западло. Еще немного, и нас попросту отожмут в сторону. А тогда, если даже доходяги нас не кончат, то задумается кто-нибудь из смотровых на воле. И обязательно соберет сход вроде нашего. Только обсуждать будут уже не Лепилу, а нас с вами.
– Точно! – выпалил Бес. – А после пошлют сюда команду чистильщиков и наведут всем решку!
– Грамотно меркуешь. – Хан снисходительно кивнул. – Поэтому выхода у нас нет. Двум хозяевам на одной зоне не жить, вот и решайте, как быть.
Некоторое время авторитеты молчали.
– Ну? – спросил Хан. – Надумали?
– А что тут думать, – Гек пожал широченными плечами. – Ты сам уже все надумал. Кончать будем Лепилу. Здесь и сейчас. А после и весь третий барак на уши поставим. Хватит эту плесень на зоне терпеть.
– Правильные слова! – Хан одобрительно кивнул. Жестом подозвал жилистого, стоящего на почтительном отдалении от стола зека. – Ты, Роха, у нас сегодня будешь главным. И знаешь почему? Да потому, что сегодня сделаешь Лепилу. Лично сделаешь! Все понял?
На лице Рохи не дрогнул ни один мускул. Меланхолично он перекатил во рту незримый жевыш – от одной щеки к другой, чуть разжав губы, блеснул бритвенным металлом.
– Как делать, Хан? Удавкой или мойкой?
– Это ты сам решай – чем работать. Хочешь – мойкой, а хочешь – пикой. Но учти, с ним надо ухо востро держать, так что и ребят своих предупреди.
Роха каменно кивнул, давая понять, что заказ принят. На совести этого нетопыря была не одна загубленная жизнь, так что очередной заказ его ничуть не взволновал. Между тем, Чугунок беспокойно поглядел на часы.
– Однако пора. Что-то задерживается наш покойничек.
– Гамлет! – позвал Гек. – Что наружка сообщает?
При этих словах Гамлет, стоявший возле узкого оконца, зябко поежился.
– Пока ничего, – пробубнил он. – Никто из третьего барака не выходил, Лепилу не видели.
Порыв раскаяния заставил его покраснеть, однако рассказывать авторитетам о подробностях своего визита в «чумной» барак он не рискнул. Впрочем, уже в следующую минуту никто бы его слов не услышал, поскольку события в кочегарке приняли совершенно неожиданный оборот.
– Может, чифирнем, пока суть да дело? – Кардан выставил на стол пузатый термос, бросил на стол несколько пакетов с чипсами и орешками, вопрошающе глянул в сторону Хана.
– Можно, – авторитет вяло кивнул.
– Тогда подставляйте стаканы! – Кардан поднял термос и тут же истошно заблажил. Обжигающий кипяток угодил ему на пальцы, термос гулко опрокинулся на стол, и черная жижа брызнула во все стороны. Ойкнул Гек, выругался и сам Хан, которому горячий чифирь угодил на колени.
– Ты чего, в натуре! Ослеп?…
– Да причем тут я! Вы на термос посмотрите!
– Еханый бабай! – пробормотал Бес. – Расплавился!..
– Вот так финт! – ошпаренным пальцем Кардан изумленно указал на упавший термос. Все заметили, что рука у него дрожит. И было с чего. Бес ничуть не преувеличивал, – металлический трехлитровый термос с цветастыми финтифлюшками на боках действительно шипел и растекался по столу. От него разило нестерпимым жаром, и уже вовсю дымили деревянные доски стола. Лужа расплавленного металла продолжала медленно растекаться, и все присутствующие смотрели на нее, не мигая.
Как бы то ни было, но именно из-за нее они не сумели вовремя разглядеть появление долгожданного гостя. Он возник у стены словно призрак, вынырнул из-за спины плечистого охранника и сразу направился к столу. При этом присутствующие не слышали, чтобы кто-то перешагивал через порог или открывал дверь. Темная фигура возникла, казалось, из ничего, проявившись, как изображение на погруженной в химический раствор фотобумаге. Кто-то из Зеков задушено втянул в себя воздух, кадык самого Хана трепетно дернулся под подбородком. Между тем, Лепила шагнул под свет свисающей с потолка желтой лампы, склонившись над столом, аккуратным движением ладони смахнул на пол расплавленный металл.
– Так-то оно лучше, верно? – гость обезоруживающе улыбнулся.
Никто не сдвинулся с места, и, впервые взглянув в лицо Лепиле так близко, Хан почувствовал, что у него стремительно отнимаются руки и ноги…
Глава 7
Глава 8
– А что у тебя с ним?
– Так темнеет, зараза! Каждую неделю приходится пастой зубной чистить.
Компания весело загоготала.
– Так ты, чудила, никак серебро на себе таскаешь?
– Ну да…
– Нормальные пацаны, – наставительно произнес смуглолицый, до подбородка разукрашенный татуировками Бес, – носят только золото. Вкурил, соловей? И не смеши больше ребят, отдай свою серебряную бирюльку какому-нибудь фраерку…
– А вот еще, рассказывают, – припомнил Кардан, чернявый вор из Симферополя, – что столичные менты в штатах заказ сделали. Типа, значит, выклянчили партию наручников. Ну, им и подарили чуть ли не целый вагон. Только наручники оказались не обычные, а разовые.
– Как это?
– А вот так – типа, значит, жвачки. Поносил и выкинул.
– Так на фига?
– А это чтобы, значит, болячками друг друга не заражать. Но самый прикол в том, что наручники, в натуре, из пластика.
– Да ты гонишь!
– Кучер гонит, а я правду говорю!
– Так их же скинуть проще пареной репы!
– Ага, скинул один такой. Они покрепче железа будут, и сбросить их невозможно. Там что-то вроде узла. Один раз затянешь – и все!
– Как же они снимаются?
– Да никак. В тюряге их потом специальными кусачками скусывают. А обрывки, типа, в помойку отправляют.
– Шикарно жить стали – уроды!
– А ты как думал! Я слышал, и пальцевые наручники уже появились, – то есть, значит, не на кисти надеваются, а на пальцы. Говорят – гадость еще похлеще будет.
– Это что! Кореш знакомый в маляве писал, что скоро всем коронованным датчики под шкуру будут вживлять.
– Это еще зачем?
– А чтобы реально знать, где ты находишься, и слышать каждое твое слово.
– Во, звери! Это ж в какие щели хорониться от них будем!
– А ни в какую! Скоро нас всюду доставать станут. Только бабками и можно будет откупиться…
– Хорош трепаться! – к столу подсел Хан, и присутствующие тотчас умолкли. – Пора за дело покалякать.
– Так чего калякать? Все вроде ясно. Надо, чтобы он сам пришел. Тогда и спросим по полной программе.
– А по мне – так и спрашивать нечего. Удавку на шею – и в печь.
С любителем удавки тут же заспорили, – у присутствующих имелись другие точки зрения. Подобно Сталину Хан не спешил высказываться – прежде терпеливо выслушивал всех собравшихся, давал возможность выговориться.
– Да не придет он, ясное дело! – Убеждал всех Кардан. – Он же не враг себе – знает, зачем зовем.
– А ты сам-то знаешь? – фыркнул Чугунок, человек не столь именитый, как Хан, однако своей рассудительностью давно заслуживший среди блатного люда почтительное уважение. – Я это к тому веду, что, может, и не стоит его кончать? Как ни крути, польза от него немалая.
– Это какая же польза?
– Как это, какая! Если хорошо просим, – людей поднимает, раны штопает, лечить не отказывается…
– Вот именно, что просим! – взорвался смуглолицый Бес. – А кто он такой, чтобы его просить? Мы – масть, а он – ноль! Штоф пустопорожний! Да он на цырлах должен сюда приползать по одному нашему слову. И делать все, что скажут!
– Точно, – поддакнул жирный Гек. – У меня давеча пацан пику от вольных словил. Нормальный такой пацан – Рапан кличут. А лазарет полный, пришлось кое-кого выставить из палаты. Так этот урод пришел и снова всех вернул на свои места.
– Что, и Рапана выбросил? – изумился один из слушателей.
– Да нет, Рапана не тронул. Просто уплотнил всех в одной комнатешке. У меня там Шерстистый на стреме стоял, так он Лепилу по-человечески попросил: дескать, зачем вмешиваешься? Пацану покой требуется, тишина с телеком, прочие дела…
– А он что? – заинтересовался Бес.
– Да ничего. Лепила его, в натуре, окучил и все оставил, как есть.
– Ударил, что ли?
Гек поежился.
– Хрен его знает. Я у Шерстистого спрашивал потом, да только он ничего сказать не мог. Их там трое было, и Лепила всех разом приморозил. То ли приемом каким, то ли еще чем. Но глаза потом у всех чумные были, и языки едва ворочались.
– Чего ж ты раньше не рассказывал!
– Так пацаны тоже помалкивали. Стыдились, видать.
– Так, может, нам тоже его поостеречься? – Чугунок покосился в сторону Хана, и тот немедленно отреагировал.
– Значит, уже меньжанулись? – хозяин сходки с усмешкой оглядел собравшихся, нагловато подмигнул. – А ведь дельце-то плевое. Всего-то на два хода.
– Так-то оно так, только вдруг он ответит?
– Не боись, Гек, у нас тут десяток торпед – и не чета твоим гопникам. Один Валик семерых Шерстистых стоит.
– Да я-то ничего, только скользкий тип – этот Лепила. Как бы чего не вышло.
– А сам-то что думаешь? – осторожно поинтересовался Чугунок у Хана. – В смысле, значит, про Лепилу? На пики будем его ставить или просто потолкуем?
– Хочешь знать, что я думаю?… – Хан снова выдавил из себя усмешку. Его слов ждали, затаив дыхание, и это ему нравилось. Тем более, что речь сейчас шла не просто о жизни человека. Приговорить лоха – дело нехитрое, и совсем иное – сознавать, что от сегодняшнего твоего решения может круто измениться жизнь всей зоны. Еще и другие черепушки могут полететь, да и администрация наверняка встанет на дыбы. Лепилу, как ни крути, обычным фраером не назовешь. Действительно кое-что делал и делает. И лечит куда как круто. Вон и кума успел приворожить. Даром, что бегает к нему в кабинет чуть ли не каждый день. Кроме того, неделю назад с воли малява приплыла, – дружки рассказывали, что пытались узнать про Лепилу побольше информации, а в результате выловили массу мутного. Дескать, шум был в Екатеринбурге. Хороший шум, с трупарями и несколькими взрывами. В итоге кто-то потрепал наркобарыг и прикончил Аксана с Маршалом. Хан этих двоих лично не знал, однако кое-что про них слышал. Люди были не маленькие, и абы кто с ними хлестаться бы не посмел. И в той же маляве поминался слушок про участие в тех делах Лепилы. Ничего конкретного, но дыма без огня, как известно, не бывает, а потому пренебрегать Лепилой, конечно, не следовало.
– Я, братцы мои, вот что думаю… – Хан снова выдержал значительную паузу. По части пауз он давно уже стал мастером, сообразив что настоящему авторитету куда важнее уметь молчать, нежели складно чесать языком. Тишина напрягает и заставляет думать. Иных бакланов можно ставить на место и вовсе без слов…
– Я, Чугун, про пчел сейчас думаю.
– Каких еще пчел?
– В том смысле, что они тоже вынуждены жить в одном улье. Конечно, тесно, несытно и душно, но все равно – это одна семья, живущая по своим неписанным законам. Когда же на свет рождается сразу несколько пчелиных маток, самая первая выбирается наружу – и знаете, что делает?
Слушатели продолжали почтительно безмолвствовать.
– Прежде всего она убивает своих сестер. Всех до единой. Чтобы не было бузы и конкуренции. Чтобы сохранить в улье прежний порядок.
– Красиво! – негромко пробормотал Кардан.
– Это ты верно сказал: красиво. Только ведь и мы не глупее пчел! Тем более, что Лепила за ссученных начал вступаться, за доходяг с мужичьем, а это уж совсем западло. Еще немного, и нас попросту отожмут в сторону. А тогда, если даже доходяги нас не кончат, то задумается кто-нибудь из смотровых на воле. И обязательно соберет сход вроде нашего. Только обсуждать будут уже не Лепилу, а нас с вами.
– Точно! – выпалил Бес. – А после пошлют сюда команду чистильщиков и наведут всем решку!
– Грамотно меркуешь. – Хан снисходительно кивнул. – Поэтому выхода у нас нет. Двум хозяевам на одной зоне не жить, вот и решайте, как быть.
Некоторое время авторитеты молчали.
– Ну? – спросил Хан. – Надумали?
– А что тут думать, – Гек пожал широченными плечами. – Ты сам уже все надумал. Кончать будем Лепилу. Здесь и сейчас. А после и весь третий барак на уши поставим. Хватит эту плесень на зоне терпеть.
– Правильные слова! – Хан одобрительно кивнул. Жестом подозвал жилистого, стоящего на почтительном отдалении от стола зека. – Ты, Роха, у нас сегодня будешь главным. И знаешь почему? Да потому, что сегодня сделаешь Лепилу. Лично сделаешь! Все понял?
На лице Рохи не дрогнул ни один мускул. Меланхолично он перекатил во рту незримый жевыш – от одной щеки к другой, чуть разжав губы, блеснул бритвенным металлом.
– Как делать, Хан? Удавкой или мойкой?
– Это ты сам решай – чем работать. Хочешь – мойкой, а хочешь – пикой. Но учти, с ним надо ухо востро держать, так что и ребят своих предупреди.
Роха каменно кивнул, давая понять, что заказ принят. На совести этого нетопыря была не одна загубленная жизнь, так что очередной заказ его ничуть не взволновал. Между тем, Чугунок беспокойно поглядел на часы.
– Однако пора. Что-то задерживается наш покойничек.
– Гамлет! – позвал Гек. – Что наружка сообщает?
При этих словах Гамлет, стоявший возле узкого оконца, зябко поежился.
– Пока ничего, – пробубнил он. – Никто из третьего барака не выходил, Лепилу не видели.
Порыв раскаяния заставил его покраснеть, однако рассказывать авторитетам о подробностях своего визита в «чумной» барак он не рискнул. Впрочем, уже в следующую минуту никто бы его слов не услышал, поскольку события в кочегарке приняли совершенно неожиданный оборот.
– Может, чифирнем, пока суть да дело? – Кардан выставил на стол пузатый термос, бросил на стол несколько пакетов с чипсами и орешками, вопрошающе глянул в сторону Хана.
– Можно, – авторитет вяло кивнул.
– Тогда подставляйте стаканы! – Кардан поднял термос и тут же истошно заблажил. Обжигающий кипяток угодил ему на пальцы, термос гулко опрокинулся на стол, и черная жижа брызнула во все стороны. Ойкнул Гек, выругался и сам Хан, которому горячий чифирь угодил на колени.
– Ты чего, в натуре! Ослеп?…
– Да причем тут я! Вы на термос посмотрите!
– Еханый бабай! – пробормотал Бес. – Расплавился!..
– Вот так финт! – ошпаренным пальцем Кардан изумленно указал на упавший термос. Все заметили, что рука у него дрожит. И было с чего. Бес ничуть не преувеличивал, – металлический трехлитровый термос с цветастыми финтифлюшками на боках действительно шипел и растекался по столу. От него разило нестерпимым жаром, и уже вовсю дымили деревянные доски стола. Лужа расплавленного металла продолжала медленно растекаться, и все присутствующие смотрели на нее, не мигая.
Как бы то ни было, но именно из-за нее они не сумели вовремя разглядеть появление долгожданного гостя. Он возник у стены словно призрак, вынырнул из-за спины плечистого охранника и сразу направился к столу. При этом присутствующие не слышали, чтобы кто-то перешагивал через порог или открывал дверь. Темная фигура возникла, казалось, из ничего, проявившись, как изображение на погруженной в химический раствор фотобумаге. Кто-то из Зеков задушено втянул в себя воздух, кадык самого Хана трепетно дернулся под подбородком. Между тем, Лепила шагнул под свет свисающей с потолка желтой лампы, склонившись над столом, аккуратным движением ладони смахнул на пол расплавленный металл.
– Так-то оно лучше, верно? – гость обезоруживающе улыбнулся.
Никто не сдвинулся с места, и, впервые взглянув в лицо Лепиле так близко, Хан почувствовал, что у него стремительно отнимаются руки и ноги…
Глава 7
Как бы то ни было, но что такое флюиды страха, Хан, этот крепкогрудый увалень с мощными волосатыми руками, понял только сейчас. Слово было странное, и его любил повторять Бес, сам Хан предпочитал терминологию попроще. Тем не менее, от этого человека в замшевых туфлях проистекали именно флюиды страха. Ощущения были знакомыми, – нечто подобное Хан однажды уже испытывал, когда, будучи юным и самоуверенным бакланом, отправился с командой подельников в свой первый рывок. Тогда их поймали, к изумлению всех окружающих, удивительно быстро, и никто по сию пору так и не узнал истинной причины той радостной готовности, с которой сдались они случайным егерям. Причина же была совершенно банальной. Уходя тайгой, беглая команда нос к носу столкнулась с господином топтыгиным. Никакого иного оружия, кроме ножей, у беглецов не было, а потому от лохматого хозяина им пришлось бросаться наутек. Вероятно, зверя кто-то крепко разозлил, – во всяком случае, хозяин тайги явно не собирался отпускать их живыми. Зеки бежали от него добрый десяток километров, вконец выдохлись, ободрав руки, лица и одежонку. Мишка утробно ревел за спиной и ни на шаг не отставал. Спасла их избушка, на которую они наткнулись по чистой случайности. Залетев внутрь, беглецы тут же заперли дверь на массивный засов. Избушка была совсем крохотной, однако собирали ее из добротных сосновых стволов, что и позволило перепуганным людям на протяжении трех суток отсиживаться в укрытии. Все это время голодный медведь бродил вокруг, бился в дверь, забирался на крышу, жуткими своими когтями в щепки полосовал массивные доски. А они сидели внутри и с дрожью внимали тому самому, чему названия тогда еще Хан не знал. То есть тогда ему казалось, что от зверя несет помойной кислятиной, и он только удивлялся, каким это образом жутковатый запах ощущается сквозь бревенчатую кладку. Много позже он сообразил, что это не запах, а нечто иное. Так проявлял себя источаемый от дикого зверя ужас, так пахло от их собственных дрожащих тел. Еще бы денек-другой, и перекрытие крыши могло бы рухнуть под тяжестью «хозяина», но их спасли выстрелы проходивших мимо охотников. Как бы то ни было, но у настрадавшихся в заточении зеков не возникло даже мысли о возможном сопротивлении. И именно тот давний страх отчетливо шевельнулся в груди Хана при одном взгляде на спокойное лицо Лепилы.
Он не собирался начинать беседу первым, но даже возникни в этом нужда, он не сумел бы самостоятельно заговорить, поскольку язык отказал ему, как все прочие конечности. Ни жив, ни мертв, Хан сидел за столом, оцепеневшим взором впившись в гостя. Между тем, гость тушеваться явно не собирался и, отодвинув от стены свободный стул, медлительно устроился за столом – устроился так, что вся компания оказалась в его поле зрения. Конечно, за спиной у Лепилы еще угадывались фигуры бойцов Хана, но отчего-то вдруг всем сидящим стало ясно, что ни на кого из бойцов Рохи рассчитывать нельзя.
Молчал Хан, молчали его подельники. Более того – каким-то неведомым образом Хан понимал, что его соседи чувствуют то же, что и он. Паника заставляла дрожать колени, холодком заливала низ живота. Он попытался было прикрикнуть на застывших истуканами бойцов, но рот его даже не раскрылся. Собственное бессилие наполнило смотрящего ужасом, – сердце затрепыхалось загнанным воробьем, обильный пот выступил по всему телу.
– Авария, конечно, неприятная, – Лепила кивнул в сторону изуродованного термоса, – но, честное слово, чифирь – не та вещь, о которой стоило бы сожалеть.
Никто из зеков по-прежнему не проронил ни звука. Между тем, Лепила был расположен поговорить. Повозившись на стуле, он закинул ногу на ногу и уютно сложил на животе руки.
– Если вдуматься, ребятки, вся наша жизнь состоит из сплошных аварий. Потому, кстати, и историю нашим офицерам в академиях надо бы изучать не по величайшим победам российской армии, а напротив – по самым позорным страничкам. Поражения, котлы, предательства, стратегические просчеты – вот где можно почерпнуть опыт! Конечно, не очень весело, но что поделаешь, – такова наша природа, мы способны учиться исключительно на негативе. – Необычный гость улыбнулся, и странное дело, Хан вдруг ощутил, что за эту самую улыбку готов сейчас на все – на смерть, на подвиг, на самое невыполнимое. Потому что улыбка была не просто наградой, она была чем-то значительно большим. Это было сродни умилению, которое Хан испытал всего раз в жизни, когда залетная подруга смущенно призналась, что растит его сына. Позже выяснилось, что шалава попросту нафантазировала, но то теплое мимолетное чувство запомнилось.
– Не забывайте о судьбе городов Сибарис и Помпея. – Уверенным голосом продолжал гость. – Они погибли именно потому, что забыли о главном предназначении человека. А человек, как это ни прискорбно, должен трудиться и еще раз трудиться. Тот, кто сказал, что человек создан для счастья, как птица для полета, явно покривил душой. Это блеф, ребятки, красивая фраза и не более того. Жизнь, в действительности, гораздо хитрее. Вам, наверное, кажется, что сильный всегда прав, что олигархи всемогущи, а вожди наций счастливы? Но это глубоко не так, поскольку только в страданиях люди набираются мудрости, обретают истинную силу, постигать душу соседа. В сытой праздности мы способны только разлагаться. – Лепила кивнул в сторону расплавленного термоса. – Вот примерно таким же образом. Был термос – и не стало… Вы тут, как я вижу, тоже не слишком бедствуете – чаек килограммами изводите, арахисом и миндалем закусываете. А Бес вон – и на зоне от любимого опиума отказываться не собирается, считай, каждую неделю посылочки получает. А, Хан? Как это согласуется с вашими понятиями?
Он словно нажал невидимую кнопку, и губы авторитета разлепились сами собой.
– Ты… Ты спрятал у себя Зулуса!
Легкий щелчок пальцев, и губы Хана вновь приморозило.
– Верно, Зулус находится в моем бараке. И он пробудет у нас до окончания своего срока.
– Да кто ты такой! – визгливо взорвался Бес. Видимо, он давно уже тужился, пытаясь совладать с невидимыми оковами, но только сейчас его по-настоящему прорвало. – Зулус – тварь помойная! И он реально сдохнет, потому что так решил сход! Ты понял меня, урод? И не пялься, я тебе не самовар со щами!..
– Интересный эпитет. – Лепила спокойно кивнул. – Надо понимать, импровизация?
Бес побагровел, на висках и шее у него вздулись синие вены. Однако на этот раз ответить он не сумел. Что-то жуткое творил с ними этот человек. Уголовники сидели за столом, словно парализованные. И точно также одеревеневшими мумиями стыли у стен гладиаторы Хана. Не то, что шагнуть, даже моргнуть они теперь не имели возможности.
– Видите ли, ребятки, Зулус – всего-навсего несчастный человек. Не ангел, верно, но и не хуже вас. И то, что он стал таким, думаю, тоже не его вина.
– Он ссученный! – прохрипел Бес.
– Прежде всего, он – человек. – Терпеливо объяснил Лепила. – Человек, угодивший в не самые удачные обстоятельства. Как знать, возможно, в его обстоятельствах и вы повели бы себя также.
– Чушь! – выдавил из себя Хан. Таинственный зажим несколько ослаб, они все больше обретали волю над своими членами.
– А вот мне сдается, что не чушь. Ваше счастье, что вас не прессовали в юности, как Зулуса, что пьяный папенька не охаживал вас дубьем и металлическими прутьями, а школьные приятели не объявляли вам бойкот. Человек может перенести одно или два унижения, но когда это переходит в хроническую действительность, он поневоле ломается. И чудо, если при таком раскладе в нем сохраняется еще кроха человеческого. А в Зулусе она сохранилась. Значит, не такой уж он слабый. Возможно, в чем-то даже посильнее вас. За что же его убивать?
– Потому что он – вошь! – прошипел Кардан. Хан хотел ему поддакнуть, но вовремя удержался, поймав себя на странной мысли: по всему выходило, что они уже не судили, а оправдывались. Лепила сидел перед ними в позе строгого завуча, а они шипели и отплевывались, тщетно пытаясь доказать свою правоту, уже внутренне понимая, что решающее слово все равно остается за этим непонятным человеком. Краешком сознания Хан еще оставался самим собой, понимая, что происходит нечто невообразимое, что надо как-то воспротивиться и растереть этого наглеца в порошок, однако в действительности все они продолжали находиться в каком-то полусне. С сознание лишь частично продолжало бодрствовать, – тело же и воля были скованы неведомыми узами.
– Ты ошибаешься, Кардан. Потому что глуп, потому что лишен воображения и по сию пору понятия не имеешь об истинной цене человеческой жизни. – Лепила вновь улыбнулся, повторно родив у Хана взрыв неподконтрольного умиления. – Но по счастью, это поправимо, тем более что не далее как полтора часа назад с американской подлодки «Калифорния» был произведен предупредительный запуск ракеты. Произошла трагическая ошибка, ракета оказалась не демонстрационной, а настоящей стратегической. – Лепила выдержал паузу и медлительно повторил. – Еще раз обращаю ваше внимание на слово «стратегическая». Это значит, что она несла на борту ядерный боезаряд. В итоге ракетоноситель благополучно преодолел пограничные заслоны и угодил в пригород Шаогуаня. Кто не знает – это одна из южных провинций Китая. Восемь мегатонн – не самая колоссальная мощь, но и она превосходит ужас Хиросимы в четыреста раз. Словом, разъяренные китайцы немедленно ответили – да не одной ракетой, а сразу тремя десятками. В конфликт мгновенно вступила стратегическая авиация США, свою лепту в общую неразбериху внесла и Корея… – Лепила обвел всех внимательным взором, и от этого взгляда внутри Хана зародилась кроличья дрожь. – К сожалению, мы тоже сказали свое слово – пустили в небушко свои ракеты, а стало быть, все, о чем вы тут болтаете, не стоит и ломаного гроша. Отныне жизнь Зулуса брошена на одну чашу весов с вашими жизнями, и кто в этом котле уцелеет – одному Богу известно…
Еще в начале этого монолога Хану почудилось, что он слышит нарастающий гул. И только теперь он понял, что слух его не подводит. Гул перерос в утробный рев и снова пошел на спад.
– Судя по всему, это бомбардировщик, – спокойно произнес Лепила. – Уж не знаю, зачем им понадобилась наша бедная Ухта, но теперь уже и думать поздно. Остается только молиться и надеяться…
Он не договорил. Слепящая вспышка ударила по глазам сидящих паханов, и пронзительно закричал кто-то из бойцов…
Он не собирался начинать беседу первым, но даже возникни в этом нужда, он не сумел бы самостоятельно заговорить, поскольку язык отказал ему, как все прочие конечности. Ни жив, ни мертв, Хан сидел за столом, оцепеневшим взором впившись в гостя. Между тем, гость тушеваться явно не собирался и, отодвинув от стены свободный стул, медлительно устроился за столом – устроился так, что вся компания оказалась в его поле зрения. Конечно, за спиной у Лепилы еще угадывались фигуры бойцов Хана, но отчего-то вдруг всем сидящим стало ясно, что ни на кого из бойцов Рохи рассчитывать нельзя.
Молчал Хан, молчали его подельники. Более того – каким-то неведомым образом Хан понимал, что его соседи чувствуют то же, что и он. Паника заставляла дрожать колени, холодком заливала низ живота. Он попытался было прикрикнуть на застывших истуканами бойцов, но рот его даже не раскрылся. Собственное бессилие наполнило смотрящего ужасом, – сердце затрепыхалось загнанным воробьем, обильный пот выступил по всему телу.
– Авария, конечно, неприятная, – Лепила кивнул в сторону изуродованного термоса, – но, честное слово, чифирь – не та вещь, о которой стоило бы сожалеть.
Никто из зеков по-прежнему не проронил ни звука. Между тем, Лепила был расположен поговорить. Повозившись на стуле, он закинул ногу на ногу и уютно сложил на животе руки.
– Если вдуматься, ребятки, вся наша жизнь состоит из сплошных аварий. Потому, кстати, и историю нашим офицерам в академиях надо бы изучать не по величайшим победам российской армии, а напротив – по самым позорным страничкам. Поражения, котлы, предательства, стратегические просчеты – вот где можно почерпнуть опыт! Конечно, не очень весело, но что поделаешь, – такова наша природа, мы способны учиться исключительно на негативе. – Необычный гость улыбнулся, и странное дело, Хан вдруг ощутил, что за эту самую улыбку готов сейчас на все – на смерть, на подвиг, на самое невыполнимое. Потому что улыбка была не просто наградой, она была чем-то значительно большим. Это было сродни умилению, которое Хан испытал всего раз в жизни, когда залетная подруга смущенно призналась, что растит его сына. Позже выяснилось, что шалава попросту нафантазировала, но то теплое мимолетное чувство запомнилось.
– Не забывайте о судьбе городов Сибарис и Помпея. – Уверенным голосом продолжал гость. – Они погибли именно потому, что забыли о главном предназначении человека. А человек, как это ни прискорбно, должен трудиться и еще раз трудиться. Тот, кто сказал, что человек создан для счастья, как птица для полета, явно покривил душой. Это блеф, ребятки, красивая фраза и не более того. Жизнь, в действительности, гораздо хитрее. Вам, наверное, кажется, что сильный всегда прав, что олигархи всемогущи, а вожди наций счастливы? Но это глубоко не так, поскольку только в страданиях люди набираются мудрости, обретают истинную силу, постигать душу соседа. В сытой праздности мы способны только разлагаться. – Лепила кивнул в сторону расплавленного термоса. – Вот примерно таким же образом. Был термос – и не стало… Вы тут, как я вижу, тоже не слишком бедствуете – чаек килограммами изводите, арахисом и миндалем закусываете. А Бес вон – и на зоне от любимого опиума отказываться не собирается, считай, каждую неделю посылочки получает. А, Хан? Как это согласуется с вашими понятиями?
Он словно нажал невидимую кнопку, и губы авторитета разлепились сами собой.
– Ты… Ты спрятал у себя Зулуса!
Легкий щелчок пальцев, и губы Хана вновь приморозило.
– Верно, Зулус находится в моем бараке. И он пробудет у нас до окончания своего срока.
– Да кто ты такой! – визгливо взорвался Бес. Видимо, он давно уже тужился, пытаясь совладать с невидимыми оковами, но только сейчас его по-настоящему прорвало. – Зулус – тварь помойная! И он реально сдохнет, потому что так решил сход! Ты понял меня, урод? И не пялься, я тебе не самовар со щами!..
– Интересный эпитет. – Лепила спокойно кивнул. – Надо понимать, импровизация?
Бес побагровел, на висках и шее у него вздулись синие вены. Однако на этот раз ответить он не сумел. Что-то жуткое творил с ними этот человек. Уголовники сидели за столом, словно парализованные. И точно также одеревеневшими мумиями стыли у стен гладиаторы Хана. Не то, что шагнуть, даже моргнуть они теперь не имели возможности.
– Видите ли, ребятки, Зулус – всего-навсего несчастный человек. Не ангел, верно, но и не хуже вас. И то, что он стал таким, думаю, тоже не его вина.
– Он ссученный! – прохрипел Бес.
– Прежде всего, он – человек. – Терпеливо объяснил Лепила. – Человек, угодивший в не самые удачные обстоятельства. Как знать, возможно, в его обстоятельствах и вы повели бы себя также.
– Чушь! – выдавил из себя Хан. Таинственный зажим несколько ослаб, они все больше обретали волю над своими членами.
– А вот мне сдается, что не чушь. Ваше счастье, что вас не прессовали в юности, как Зулуса, что пьяный папенька не охаживал вас дубьем и металлическими прутьями, а школьные приятели не объявляли вам бойкот. Человек может перенести одно или два унижения, но когда это переходит в хроническую действительность, он поневоле ломается. И чудо, если при таком раскладе в нем сохраняется еще кроха человеческого. А в Зулусе она сохранилась. Значит, не такой уж он слабый. Возможно, в чем-то даже посильнее вас. За что же его убивать?
– Потому что он – вошь! – прошипел Кардан. Хан хотел ему поддакнуть, но вовремя удержался, поймав себя на странной мысли: по всему выходило, что они уже не судили, а оправдывались. Лепила сидел перед ними в позе строгого завуча, а они шипели и отплевывались, тщетно пытаясь доказать свою правоту, уже внутренне понимая, что решающее слово все равно остается за этим непонятным человеком. Краешком сознания Хан еще оставался самим собой, понимая, что происходит нечто невообразимое, что надо как-то воспротивиться и растереть этого наглеца в порошок, однако в действительности все они продолжали находиться в каком-то полусне. С сознание лишь частично продолжало бодрствовать, – тело же и воля были скованы неведомыми узами.
– Ты ошибаешься, Кардан. Потому что глуп, потому что лишен воображения и по сию пору понятия не имеешь об истинной цене человеческой жизни. – Лепила вновь улыбнулся, повторно родив у Хана взрыв неподконтрольного умиления. – Но по счастью, это поправимо, тем более что не далее как полтора часа назад с американской подлодки «Калифорния» был произведен предупредительный запуск ракеты. Произошла трагическая ошибка, ракета оказалась не демонстрационной, а настоящей стратегической. – Лепила выдержал паузу и медлительно повторил. – Еще раз обращаю ваше внимание на слово «стратегическая». Это значит, что она несла на борту ядерный боезаряд. В итоге ракетоноситель благополучно преодолел пограничные заслоны и угодил в пригород Шаогуаня. Кто не знает – это одна из южных провинций Китая. Восемь мегатонн – не самая колоссальная мощь, но и она превосходит ужас Хиросимы в четыреста раз. Словом, разъяренные китайцы немедленно ответили – да не одной ракетой, а сразу тремя десятками. В конфликт мгновенно вступила стратегическая авиация США, свою лепту в общую неразбериху внесла и Корея… – Лепила обвел всех внимательным взором, и от этого взгляда внутри Хана зародилась кроличья дрожь. – К сожалению, мы тоже сказали свое слово – пустили в небушко свои ракеты, а стало быть, все, о чем вы тут болтаете, не стоит и ломаного гроша. Отныне жизнь Зулуса брошена на одну чашу весов с вашими жизнями, и кто в этом котле уцелеет – одному Богу известно…
Еще в начале этого монолога Хану почудилось, что он слышит нарастающий гул. И только теперь он понял, что слух его не подводит. Гул перерос в утробный рев и снова пошел на спад.
– Судя по всему, это бомбардировщик, – спокойно произнес Лепила. – Уж не знаю, зачем им понадобилась наша бедная Ухта, но теперь уже и думать поздно. Остается только молиться и надеяться…
Он не договорил. Слепящая вспышка ударила по глазам сидящих паханов, и пронзительно закричал кто-то из бойцов…
Глава 8
Невероятное продолжало твориться: пространство за окном кипело и вспыхивало, выжимая из глаз слезы, забивая слух пугающим содроганием. Казалось, что вконец спятившие операторы рок-фестиваля включили басы и до предела выкрутили регуляторы мощности.
– Что за черт! – подпрыгнув на месте, Гек в панике закрутил головой. – Хан, что происходит?
Растеряны были все, кроме Рохи. Он один, выхватив из-за пояса отточенную пику, змеиным броском метнулся к Лепиле. Судя по всему, в крохотной головенке этого человека одна мысль только и удержалась. Киллер мало уже что соображал, но все-таки отчетливо помнил, что ему приказали расправиться с Лепилой. Именно это он и собирался претворить в жизнь. Возможно, на протяжении всех последних минут Роха тоже ощущал странное оцепенение, и сейчас рефлексы убийцы заработали сами собой. В каком-то смысле он просто разряжался от пережитого ужаса, активными действиями снимал стресс. Ну, а то, что творилось в настоящий момент снаружи, до него еще попросту не дошло.
Роха был уже возле стола, когда земля под ногами дрогнула. Толчок оказался чрезвычайно сильным, но еще сильнее оказалась воздушная волна, обрушившаяся на здание кочегарки. Затрещало дерево, полетели выбитые оконные рамы, стали разваливаться стены. Перекошенная крыша с оглушительным скрежетом начала оседать, и в этот момент их настиг второй еще более страшный удар. Стекла россыпью ударили по сидящим, и на глазах Хана один из осколков полоснул по шее Рохи. Всхлипнув, убийца прижал руки к разорванному горлу и повалился на пол. Кардан тоже зажимал ладонями посеченное осколками лицо, но рассматривать эти ужасы было уже некогда. Южная стена – та самая, откуда пришла вспышка, взорвалась кирпичным крошевом. Сверху сорвался тяжеленный брус, угодивший прямо на стол. Оглушительно хрустнула щепа, толстые доски переломились словно спички. Одна из них, взвившись вверх, подобием дротика вонзилась под челюсть Лепиле. Кровь щедрым потоком хлынула наружу, и гость, еще совсем недавно взявший над ними такую власть, опрокинулся вместе со стулом. Обморочно закатив глаза, несколько раз судорожно дернул ногами и замер. Хан, между тем, уже летел на пол, норовя прижаться щекой к спасительной земле. Все-таки в авторитеты он выбился далеко не случайно, – в критических ситуациях Хан очень скоро становился самим собой, а именно – вертким, агрессивным и крайне живучим зверем.
– Линять надо, Хан! – истошно прокричал Кардан.
– Беса прижало! – тут же откликнулся Дог. – Шерстистый, Гамлет, помогите!
– Что за черт! – подпрыгнув на месте, Гек в панике закрутил головой. – Хан, что происходит?
Растеряны были все, кроме Рохи. Он один, выхватив из-за пояса отточенную пику, змеиным броском метнулся к Лепиле. Судя по всему, в крохотной головенке этого человека одна мысль только и удержалась. Киллер мало уже что соображал, но все-таки отчетливо помнил, что ему приказали расправиться с Лепилой. Именно это он и собирался претворить в жизнь. Возможно, на протяжении всех последних минут Роха тоже ощущал странное оцепенение, и сейчас рефлексы убийцы заработали сами собой. В каком-то смысле он просто разряжался от пережитого ужаса, активными действиями снимал стресс. Ну, а то, что творилось в настоящий момент снаружи, до него еще попросту не дошло.
Роха был уже возле стола, когда земля под ногами дрогнула. Толчок оказался чрезвычайно сильным, но еще сильнее оказалась воздушная волна, обрушившаяся на здание кочегарки. Затрещало дерево, полетели выбитые оконные рамы, стали разваливаться стены. Перекошенная крыша с оглушительным скрежетом начала оседать, и в этот момент их настиг второй еще более страшный удар. Стекла россыпью ударили по сидящим, и на глазах Хана один из осколков полоснул по шее Рохи. Всхлипнув, убийца прижал руки к разорванному горлу и повалился на пол. Кардан тоже зажимал ладонями посеченное осколками лицо, но рассматривать эти ужасы было уже некогда. Южная стена – та самая, откуда пришла вспышка, взорвалась кирпичным крошевом. Сверху сорвался тяжеленный брус, угодивший прямо на стол. Оглушительно хрустнула щепа, толстые доски переломились словно спички. Одна из них, взвившись вверх, подобием дротика вонзилась под челюсть Лепиле. Кровь щедрым потоком хлынула наружу, и гость, еще совсем недавно взявший над ними такую власть, опрокинулся вместе со стулом. Обморочно закатив глаза, несколько раз судорожно дернул ногами и замер. Хан, между тем, уже летел на пол, норовя прижаться щекой к спасительной земле. Все-таки в авторитеты он выбился далеко не случайно, – в критических ситуациях Хан очень скоро становился самим собой, а именно – вертким, агрессивным и крайне живучим зверем.
– Линять надо, Хан! – истошно прокричал Кардан.
– Беса прижало! – тут же откликнулся Дог. – Шерстистый, Гамлет, помогите!