Седлова Валентина. Семь-три. Оператор

   От яркого света заболели глаза, поэтому пришлось его выключить вообще. В принципе, можно было с чистой совестью попытаться заснуть, но сделать это было весьма затруднительно, поскольку лечь так, чтобы тебе не мешал текущий нос, было практически невозможно. Единственное подходящее с этой точки зрения положение — сидя, было неудобно тем, что в такой позе Кристина категорически не могла уснуть. Напрасно она убеждала себя, что так спали даже русские цари, например, Петр первый, и даже нормально высыпались при всем при этом, — логические доводы нисколько не помогали. Она ненадолго забывалась, чтобы уже минут через пятнадцать-двадцать проснуться оттого, что ей нечем дышать, или оттого, что никак не прекращается кашель. Вот тебе и отдохнула, называется. Вот что бывает, когда думаешь только о себе, а не о других. Девчонки сейчас по полной программе вкалывают, сидят вместо нее на эфире и телефонах, а она здесь прохлаждается, потому что, видишь ли, ей так захотелось. Вот и заслуженная расплата накатила.
   Уснуть удалось только в начале четвертого. Поэтому когда утром в десятом часу раздался звонок в дверь, сначала захотелось спрятаться, чтобы ее побыстрее оставили в покое, а когда нахал, не унимаясь, продолжил перезвон, выйти и сказать все, что она думает по этому поводу относительно злыдней, которые мешают спать больной измученной девушке. Так что пришлось, шаркая ногами по полу, влезать в теплые пушистые тапочки, потом набрасывать стеганый шелковый пеньюар и тащиться к дверям.
   На пороге стоял Иван. Почему-то Кристину больше всего удивило то, что он был без цветов. В своем воображении она уже нарисовала картину будущей встречи, в которой Лесничему уделялась роль рыцаря на белом коне со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде роскошной охапки роз и прочих романтических аксессуаров. А он стоял перед ней со своей спортивной сумкой, внимательно и чуть насмешливо глядя на нее, едва стоящую на ногах.
   — Так, все ясно. Оставил тебя одну буквально на пару дней, и что я вижу? От Снежной королевы осталось разве что Кентервильское приведение. Так, дорогуша, шагом марш обратно в постель, а я сейчас займусь твоим здоровьем. Ты чего-нибудь ела со вчерашнего дня?
   — Нет, — ответила не то шепотом, не то свистом Кристина, еще толком не пришедшая в себя спросонья.
   — Лекарства пьешь? Впрочем, можешь не отвечать. Пила бы, сейчас так не выглядела. Давай, дуй под одеяло, а я пока ненадолго форточку приоткрою, а то у тебя в квартире такая духота, дышать нечем. А без свежего воздуха о выздоровлении можно даже не думать.
   Кристина послушно вернулась в постель. Она была настолько измучена этой ночью, что не имела ни сил, ни желания спорить с Лесничим. Тем более что он фактически решил поухаживать за ней. И это именно сейчас, когда она действительно нуждалась в подобной помощи.
   Следующие три часа практически не отложились в ее памяти. Лесничий помог ей умыться и сменить постельное белье, накормил горячим бульоном с луком и крохотными размокшими гренками, приготовил горячее питье с парацетамолом и витаминами, рекламу которого в последнее время крутили по телевизору с удручающей регулярностью, потом поудобнее устроил ее на подушках, чего-то еще пошебуршился по дому и исчез. Словно и не было. Уход Ивана Кристина честно прозевала, поскольку скатилась в уютную дрему и даже видела какие-то сны.
   После обеда Иван появился снова. При чем на этот раз дверь открыл самостоятельно. Как он объяснил уже значительно бодрее чувствовавшей себя Кристине, просто взял второй комплект ключей из прихожей. А то, что без разрешения, так просто не хотелось ее будить, только и всего.
   Объяснения почему-то не вызвали у нее никакого, даже слабого внутреннего протеста. Ну, взял, и взял. Раз надо было, так чего же ругаться. Потом вернет. Если бы не понятные головокружение, сопли и кашель, можно было бы сказать, что Кристина находилась в состоянии блаженства. Иван со своей заботой и предупредительностью напомнил ей времена детства. Для полноты ощущения не хватало только, чтобы он приложил холодную руку к ее пылающему лбу, и неодобрительно покачал головой, как это делал когда-то ее отец.
   Иван словно услышал ее мысли, и перво-наперво потянулся мерить температуру. Комично отдернул руку, подул на нее, словно приложился к кипящему чайнику, не меньше, и пошел готовить очередную порцию горячего питья. Проследил, чтобы Кристина выпила все до последней капли, потом с ложки, как маленького ребенка, накормил фруктовым творожком. И все это время он молчал. Вернее будет сказать, он сыпал шутками-прибаутками, просил Кристину пошире открыть рот, но не говорил ровным счетом ничего про их отношения или про какое-либо совместное будущее. И Кристине поэтому сейчас было с ним очень-очень легко. Верный друг пришел на помощь именно тогда, когда это было надо больше всего. Так можно ли здесь мечтать о чем-то большем?
   Лесничий ушел только под вечер, влив в Кристину очередную дозу парацетамола и убедившись, что температура пошла на убыль. На журнальном столике возле кровати он оставил весьма ценную вещь — спрей для носа, и теперь проблема насморка не стояла так остро, как сутки назад. Мерзкая, но дико эффективная гадость начисто отбивала у соплей всякое желание течь беспрестанным потоком как минимум на час. Так что сегодня Кристина даже не заметила, как заснула крепким сном и проспала так до самого утра.
   На следующий день, когда Лесничий снова пришел без звонка, Кристина встретила его уже на кухне, где со скоростью черепахи на марш-броске готовила какое-то непонятное, но вкусно пахнущее варево.
   — Ты чего встала? Ну-ка, быстренько обратно в постель, а то для верности придам тебе ускорение по мягкому месту!
   — Не могу больше валяться без дела. Да мне уже значительно лучше, ты же сам видишь.
   — Ничего я не вижу, и знать, гражданка, не хочу. Давай, двигай отсюда.
   — А как же суп?
   — А суп я сам, так и быть, доварю. В него еще что-нибудь бросать надо?
   — Ничего, только специи минут за пять до готовности. Ему еще кипеть минут десять, не меньше. А вообще пробуй по картошке: как только сварится, значит, можно уже смело выключать.
   — Все понял. Сделаю в лучшем виде. Давай, Кристя, ступай. Я же вижу, что тебе еще тяжеловато.
   Кристина, для виду еще немного поломавшись, отправилась обратно в комнату. Прилегла на кровать, взяла газету, которую принес Иван, лениво пробежалась глазами по заголовкам.
   Ровно через пятнадцать минут Лесничий вошел в комнату, неся на пластиковом подносе тарелку супа, художественно уложенную нарезку, блюдо с фруктами и бутылку красного грузинского вина.
   — Боже, какое великолепие! А что празднуем?
   — Ну, на самом деле у нас масса поводов для праздника. Во-первых, Ликвидатор с Еленой передают тебе привет и желают скорейшего выздоровления. Во-вторых, ты меня сегодня радуешь тем, что явно идешь на поправку. А в-третьих, на данный момент в канале нет ни единой помехи. И в ближайшую пару-тройку месяцев вряд ли будет, так что можешь работать спокойно.
   — Подожди, я что-то не поняла. Ну, с Резидентом и Фредди все понятно. А Изя? Ты про него не забыл? Он-то молчать не собирался, насколько мне известно.
   — Об Изе уже побеспокоились. И настолько качественно, что мне бы даже в голову не пришло такое устроить. Помнишь, Ликвидатор мельком упоминал о Борисе семь-сорок? Он у него еще портативку для охоты брал. Обстонался, что больно разговорчивый тип попался, второго такого болтуна, мол, еще поискать.
   — Честно говоря, не помню, но Бориса семь-сорок хорошо знаю. По крайней мере, по эфиру. Забавный кадр, с ним весело общаться.
   — Так вот, мы вчера, после того, как я от тебя ушел, устроили что-то типа маленького сейшена. В принципе, об этом очень просил Ликвидатор, говорил, что обещал своему другу познакомить его со мной и Бегемотом. Честно говоря, я не рвался на эту встречу. Не люблю лишней огласки в подобных делах. Да и устал, как собака. Но Олег был более чем убедителен. Так что пришлось смириться.
   — И что там было?
   — Я тебе как раз об этом и собираюсь рассказать. Встретились мы у Ликвидатора, только-только по первой собираемся пригубить, этот же поросенок специально попросил всех быть без машин, так вот, и тут Бегемот говорит тост. Ну, как он умеет. Минут на пять безудержного растекания мыслию по древу. Но суть сводится к тому, что как хорошо, что из канала вытравили еще одну помеху, и теперь операторам будет хоть чуть-чуть полегче работать на эфире. Так вот, встает Семь-сорок и просит маленькое алаверды. Я про себя тихо ужасаюсь, если алаверды такое же, как сам тост, то мы сегодня вообще выпить не сможем.
   — И как, ты был прав?
   — Увы, каюсь, накаркал. Этот водолей действительно произносит что-то такое витиеватое ответное, тоже минуты на три, мол, как он рад присоединиться к нашей компании, ля-ля тополя, и просто счастлив, что в качестве личного вступительного взноса может предложить длительное отсутствие Изи на частотах Спасения, и вообще в эфире. А Лена нам уже к тому времени похвасталась, насколько спокойной была последняя смена, никто из помех даже не пробовал соваться, чисто и тихо, всегда бы так. Меня аж передернуло изнутри. Думаю, интересно, что этот дилетант наворотил? Мы сами явно не на высоте оказались, грязно сработали, не дай Бог у него подобная же песня.
   — Ну, и что оказалось?
   — Этот хлопец, даром что поболтать любит, разработал такой детальный план по воспитанию Изи, что у меня просто волосы дыбом встали, когда я представил, что было бы со мной в такой же ситуации, в какой оказался Изя. В общем, если вкратце, то все было так. После разговора с Олежкой Семь-сорок загорелся идеей тоже выйти на тропу войны против помех. Как он понял, Фредди был нашей основной целью, Резидента вырубили в самом скором времени, так что оставался один Изя. Поэтому, не мудрствуя лукаво, Семь-сорок просто-напросто выследил, откуда тот ведет передачу, благо что до последних подробностей вытянул из Ликвидатора, как это делается. Чтобы точно вычислить квартиру, придумал вместо антенны вкручивать в портативку разогнутую скрепку. Кулибин, мать его. Короче, обнаружил он бедолагу и начал его уму-разуму учить. Каждый вечер подъезжал на машине поближе к дому Изи, отзывал его в соседний канал и беседовал по душам о том, как нехорошо портить жизнь операторам. Уже до комизма дошло: только Изя высовывается в канал, сразу же за ним Семь-сорок, мол, давай отойдем. И снова лекция о моральном облике Изи и ему подобных. Изя его уже и посылал открытым текстом, и дурить пытался, мол, я давно уже переехал, и здесь не живу. Семь-сорок делал вид, что да, поехал туда, куда ему Изя сказал, выходил без усилителя, чтобы тому казалось, что его собеседник куда-то уехал, и жалобно кричал: «Где ты, тебя здесь нет». Изя в ответ смеется, мол, обманули дурака. Тогда Семь-сорок снова втыкает кирпич? и проводит ответную телегу, мол, сам дурак, я-то никуда не уезжал, делать мне, что ли нечего. Стою мол, в пяти шагах от тебя и жду, когда же ты выйти соизволишь.
   — Ну, приезжал он к нему, воспитывал. И что, Изя понял, как он был не прав, и вняв его доводам, ушел из нашего канала?
   — Сама понимаешь, что этот исход дела был за пределами научной фантастики. Изю отсюда уже третий год выкурить не могут, разве что на время. Я уже давно эту ситуацию просек. Так вот, слушай дальше. В общем, довел наш Семь-сорок Изю своими нравоучениями до морального износа, а потом перешел к тяжелой артиллерии. Подговорил несколько своих знакомых, заранее продумал, кто, во сколько, и с каких телефонов звонит. И представь себе картинку: сидит Изя, никого не трогает, как тут звонок в дверь. Он открывает, а там: «Службу борьбы с домашними насекомыми вызывали? Ваша жена сказала, что у вас от тараканов спасения нет, мы сразу же приехали. Платите триста рублей задатку, закрывайте пищевые продукты, сейчас начнем морить». Он объясняет, что произошла ошибка, он не женат, и тараканы, равно как клопы, пауки и жуки-долгоносики его не беспокоят. Ладно, ушли вроде. Потом снова звонок в дверь. Открывает, там люди в униформе: «Где протечка газа?» Я уж не помню точно, сколько именно Семь-сорок служб к Изе на дом вызвал, но тому было явно не сладко. Под вечер дошло дело до пожарной охраны. Судя по всему, Изя встречал и провожал их уже с пеной у рта.
   — Слушай, а как Семь-сорок умудрился это провернуть? Ведь обычно обязательно спрашивают, кто именно звонит, вплоть до точного адреса все узнают.
   — Вот это я называю тщательно спланированной операцией. Семь-сорок предусмотрел все, вплоть до подобных тонкостей, благо, что с компьютером на «ты», и слегка хакерством балуется, как я подозреваю. И вот, представь себе, целый день такая свистопляска, как у Чуковского, «то тюлень позвонит, то олень», а под конец финальный удар. К Изе выезжает наряд милиции. Время уже где-то около одиннадцати вечера. Представляю себе ребят: позади уже целый день со всяким разным мордобитием, убийствами и прочими эксцессами, все замотаны, как последние сволочи, и злы соответственно. А тут вызов от соседки, мол, сосед совсем с ума сошел: вопит, как резаный, кричит, что прирежет любого, кто к нему сунется, а у нее ребенок маленький, да и за себя страшно. Приезжайте, мол, разберитесь. А то у него справка соответствующая имеется, вдруг обострение началось, и он уже общественно опасен.
   — А что, соседка с ребенком действительно имела место быть?
   — Ага, в самом деле. Только звонила, понятное дело, совсем не она, а какая-то приятельница Семь-сорок. В театральной школе учится. Но назвалась именем соседки. Семь-сорок его по электронной базе данных вычислил по точному адресу. Даже телефон соседки верно назвали. Звонила эта подруга, понятно, не с него, а с телефона-автомата около дома. Но они с Семь-сорок даже это обыграли. Мол, в квартиру возвращаться страшно, звоню с первого попавшегося общественного телефона, и так далее по тексту. Перестраховались на тот случай, если в милиции определитель номера стоит. А теперь смотри: Изя к тому моменту действительно уже слегка съезжает с катушек и орет так, что его из-за двери слышно. Только-только последних нежданных визитеров сплавил, поэтому полон эмоций, которые, понятное дело, через край так и хлещут. Семь-сорок специально ходил, проверял.
   — Подожди, а он что, не боялся, что Изя его вычислит?
   — Не-а. Он со своей подругой, той, что в милицию звонила, этажом выше тусовался, влюбленную парочку на подоконнике изображал. Благо, что у обоих возраст позволяет в подобные игры играть. Семь-сорок только-только двадцать два исполнилось. Подруге и того меньше.
   — Вау, он даже младше меня, выходит?
   — Ой, слушай, на самом деле это все несущественно. Старше, младше — какая разница! В общем, наряд по приезде сразу же ломится к Изе, поскольку его вопли слышны на весь подъезд. Звонят в дверь, Изя им открывает, и как только видит, кто к нему пожаловал, начинает крыть ребят матом и по матушке, и по батюшке. Мол, совсем его со свету сжить хотят, ироды проклятые. Им, понятное дело, такой расклад весьма не понравился. Они с ним совсем чуть-чуть поговорили, и вызвали скорую психиатрическую помощь. Изю повязали и увезли. Выводили его из квартиры, как Семь-сорок говорит, уже тихого, с замотанными руками. Когда вернется обратно, то есть, когда его из психушки отпустят — неизвестно.
   — Вот это да! Слушай, у меня даже мурашки по коже! Но Семь-сорок, вот ведь иезуит какой! Интересно, он знал, что психиатричку на дом может только милиция вызвать, или это у него случайно получилось?
   — Мне почему-то кажется, что у этого человека ничего случайно быть не может просто по определению. Несмотря на то количество слов в минуту, которое он произносит со скоростью станкового пулемета, голова у него на плечах имеется, и весьма толковая. Мы после его рассказа минут десять в себя приходили.
   — Слушай, но я просто в шоке. Бедный Изя! Так жалко его, так жалко!
   — Пожалел волк кобылу — оставил хвост и гриву. Ну что, как тебе мои новости? Впечатляют?
   — Обалдеть! Да, этой осенью помехам несладко пришлось. Причем всем сразу. Я, кстати, вот что думаю: а не боишься, что как только они со своими текущими проблемами разделаются, снова вылезут на частоты Спасения, только будут куда как злее, чем прежде?
   — Думал уже, — с тягостным вздохом отозвался Иван.
   — И какое твое мнение?
   — И вылезут, и злее будут. Им же поголовно лоботомию не сделаешь, чтобы они себе другое развлечение по жизни нашли. Значит, будут снова докапываться до Спасения. Тем более что спасенцы для них сейчас — враг номер один.
   — Получается, что все, что вы делали — это бессмысленно? Только раззадорили их, да разозлили.
   — Почему же сразу бессмысленно? Во-первых, сейчас в канале хотя бы слышно, кто чего кричит. А то даже ретрансляция не всегда помогла. Плюс и для вас, операторов, и для нас, корреспондентов. Потом, для них это все-таки серьезный урок. Раз по мозгам получили, два получат, три получат, может быть, до них чего-то и дойдет. В любом случае, в девятнадцатом канале им не место. И они должны это понимать. Будем учить их тому, что в школе забыли преподать. Надо, чтобы у них появилось абсолютно четкое понятие того, что раз ты вышел в эфир и нахамил, — изволь отвечать. Поэтому расплата должна настигать их непременно, независимо от того, по каким причинам они это сделали. Если человек от дури великой сообщает о заложенном взрывном устройстве, он автоматически попадает в ряды уголовных преступников. А оскорблять операторов Службы спасения при исполнении служебных обязанностей, выходит, что, можно? Я так считаю, чтобы выяснять отношения, существуют и иные методы, нежели брань, да еще и на весь канал.
   — Не знаю. Для меня все это как-то сложно. Когда я на работе, и целый день только и слышу, что их мерзкие голоса, то кажется, своими руками бы удавила, гадов. А вот сейчас, даже и описать не могу, что я чувствую. Знаю, что ваши методы борьбы с ними неправильные, но с другой стороны, ничего другого предложить тоже не могу. Почему нельзя все это сделать как-то более цивилизованно? Почему обязательно битье морд, вызов милиции с психиатрами на пару, и все остальное? Я не про тебя или про Семь-сорок говорю, я в целом.
   — Мне это тоже не нравится, Кристя. Но что поделать? Либо мы их, либо они нас. В Питере каналы спасения давно в роли местной помойки выступают, знакомые ребята-дальнобойщики рассказывали. В Самаре радиолюбители вообще на операторов матерятся, мол, чего вы тут копошитесь, это наш канал, и валите отсюда подобру-поздорову. Мы же столица, остальные города, так или иначе, на нас равняются. Поэтому нам просто категорически нельзя скатываться вниз до всеобщего бардака. Это будет удар не только по Московской Службе спасения, но и по всем региональным, которые только-только подниматься начали.
   — Ты прав. Мне это как-то в голову не приходило.
   — То-то же. Поэтому будем думать, как быть дальше. Я проштудирую уголовный кодекс на предмет того, как же все-таки этих подонков всерьез привлечь к ответственности, Елена сказала, что поговорит с Вереском. Он давно в Спасении работает, может быть, что-нибудь интересное подскажет. Решили, что с вашей внутренней службой безопасности будем знакомиться. Все же одно дело делаем. Так чего ж порознь маяться. По крайней мере, хотя бы информацией будем обмениваться. А там глядишь, потихоньку лед тронется. Отстоим эфир. Да и с вас лишнюю нервотрепку снимем. Вам и без помех несладко живется. Между нами, девочками, не хотел бы я оказаться на вашем месте. Боюсь, что просто не выдержал бы. Такая тяжесть. Да изо дня в день!
   — Иван, я хотела сказать…
   — Так говори, чего замялась!
   — Не знаю, с чего начать. В общем, я, наверное, уйду из Спасения.
   — Подожди. Это как? Из-за Фредди, что ли? Он тебя все-таки достал, да?
   — Да нет, совершенно не из-за него. Просто из-за самой работы, как таковой. Я давно уже думала над тем, кем хочу быть. Я же в Спасении случайно оказалась. Можно сказать, просто от нечего делать сюда сунулась. А теперь вот понимаю, что это не мое. Работа здесь мне очень многое дала. Я не знаю, как выразить словами то, как много я получила от своих девчонок, как многому они меня научили. Не только в плане профессии, ты меня понимаешь, да? У меня ведь никогда не было подруг. Просто по факту. А здесь вот появились. И какие! Я чувствую, что моя смена — это как бы моя семья. Где всегда примут, поймут, обогреют, помогут. Поэтому для меня это очень трудное решение. Но по-другому я тоже не могу.
   — А из-за чего ты тогда решила сорваться? Просто оттого, что сильно устаешь?
   — Да нет же, это совсем не главная причина. Если в общих словах, то труд оператора — это не то, чем я бы хотела заниматься всю свою жизнь.
   — А ты уже нашла себе новое место работы?
   — Не совсем. Я выбрала сферу деятельности, за которую хотелось бы зацепиться. И даже сделала кое-какие подготовительные шаги к этому. Но ничего наверняка утверждать пока не берусь. Это все пока из области мечты и вилами по воде писано.
   — Что-то связанное с рисованием?
   — Можно и так сказать. Просто встреча с твоей сестрой подтолкнула меня к мысли, что я пока бреду вперед по жизни, словно с завязанными глазами. То есть вроде бы иду, и вроде бы куда надо, но это не совсем мой выбор. Словно лошадь в шорах. Видит перед собой лишь гоночный круг, и мчит по нему. А ведь существует множество дорог. И я хочу знать, из чего я могу выбирать, и хочу быть уверенной, что сделала наилучший выбор в данной ситуации.
   — Подожди, давай разберемся. Если я правильно тебя понял, что ты считаешь, что Спасение для тебя было чем-то вроде промежуточного этапа. Перевалочной станции. Ты чему-то успела научиться, смогла разобраться в собственных желаниях, и теперь хочешь перейти к следующему этапу. Так?
   — В принципе, да.
   — И ты хочешь заниматься тем же, что делает Ольга? Я заметил, что вы друг друга буквально с полуслова понимаете. То есть, я хочу сказать, для тебя ее труд не в новинку.
   — По крайней мере, очень хочу себя попробовать. Это же так привлекательно! Высокая мода, новые разработки. Только успевай отслеживать тенденции очередного сезона. Или плюнуть на все, и попытаться самой делать моду, определять, что будут носить люди в этом году. Быть, как говорят, законодательницей мод, как Коко Шанель. Ну, а вдруг получится? Никто же наперед наверняка сказать не может. Ну, а если нет, если это все-таки тоже не мое, тогда придумаю что-нибудь другое.
   — Но не Спасение?
   — Нет, не Спасение.
   — Наверное, ты права. Действительно, если ты сейчас не дашь себе реализоваться в том, к чему у тебя лежит душа, то потом сделать это будет гораздо труднее. Да и винить себя будешь за то, что столько времени упущено. Просто чуточку жаль, что такие хорошие операторы, как ты, уходят из Спасения. Ты сама не знаешь, как много вы, девчонки, для нас значите. Вот взять того же Бегемота. Он вас всех по голосам знает. Стоит ему один раз услышать оператора, он его потом от любого другого отличит. Есть среди вас и свои любимицы, конечно. Куда же без этого. Услышишь «свой» голосочек, и целый день ходишь радостный. А уж если приветами обменялся, так вообще можно сказать, что жизнь удалась. И ведь, что самое интересное, для этого совершенно не обязательно знать друг друга в реалии. Просто оператор помогла в разборе какой-нибудь аварии, или вовремя о пробке предупредила. И все. Уже чувствуешь в себе такую огромную признательность, что так и тянет сделать для вас хоть что-нибудь приятное.
   — Ты хочешь, чтобы я осталась?
   — Не могу тебе врать. Да, мне очень хотелось бы, чтобы ни ты, ни Ленка не уходили из Спасения. Но я тоже все понимаю. И то, что тебе тяжело, и что хочется попробовать новое. Просто капельку жаль. Не обращай внимания. Когда ты окончательно хочешь уйти?
   — Доработаю этот год и уволюсь. Хочу успеть сделать это до Нового года. Я так задумала.
   — И что же, после этого никаких контактов со Спасением?
   — Почему же это «никаких»? Это же часть моей жизни! Это мои подруги, мои друзья, как я без них? Я же не могу просто так взять и вычеркнуть их! У меня столько с этим связано, это все равно, что по живому рвать!
   — Да, не бери в голову. Просто почему-то вдруг подумалось, что уйдешь из Спасения и забудешь про нас.
   — Вот глупый! Такое не забывается, уверяю тебя.
   — Ну, тогда я спокоен, — как показалось Кристине, преувеличенно радостно сказал Лесничий. — Все, хватит болтать, приступаем к трапезе. А то суп, наверное, опять разогревать придется! Да и за чистый эфир мы с тобой еще тост поднять не успели.
   — Да уж, даже любопытно стало. Выйти на работу и поработать в нормальных условиях, без помех. Вспомнить, как это бывает. Рай какой-то. Интересно, надолго ли?
   — Еще успеешь наработаться. Сначала нос прохудившийся залатай, да горлышко в порядок приведи. А то, что за новости: снежная королева, а лает, как собачка!
   — Вот и вовсе ни разу не похоже. Просто голос чуть-чуть сел. Ну, хрипит немного. Но ведь не как у собаки! Я же не лаю, в самом-то деле!
   — Ладно, не лаешь! Ты себя вчера не слышала. Я аж обалдел от неожиданности. Между прочим, давно хотел тебе порицание высказать за безалаберное поведение. Стоило тебя буквально на чуть-чуть из-под присмотра выпустить, как на, получи! Простудифилис последней стадии!