Седов Б.. Дама Пик (Роман)

   Камера удивляла чистотой и непривычной тишиной.
   В пространстве, которое еще недавно было набито трехъярусными койками и человеческими телами, даже появилось какое-то подобие эха, отдававшегося в пустых углах.
   По лицу Тюри, завалившегося на койку и закинувшего руки за голову, блуждала довольная улыбка. Он в который раз окинул взглядом открывшийся в камере простор и, счастливо вздохнув, сказал:
   - Эх, ништяк… Всегда бы так было!
   - Что всегда-то? - поинтересовался Ганс, лежавший в другом углу. - Ты что, навечно тут обосноваться хочешь, что ли?
   - Ничего-то вы, беспредельщики, не понимаете. От сумы да от тюрьмы зарекаться не надо, а я как раз и имею в виду, что вот если попаду опять, то чтоб вот так было, как тут сейчас.
   - Ну-ну, - хмыкнул Ганс, - давай-давай.
   - И что же это за комиссия такая? - озабоченно пробормотал Кадило. - Может, амнистия корячится?
   - И что же это за выражения такие, святой отец? - язвительно передразнил его Знахарь. - Разве духовному лицу пристало так разговаривать? Корячится! Это надо же…
   - С волками жить… сам знаешь, - не растерялся могучий сокрушитель воровских ребер, - и не тебе меня учить, слуга антихристов.
   - Вот оно как! - удивился Знахарь. - Это, значит, ты меня уже определил, булавочкой приколол и табличку навесил. Так, что ли?
   - Ну, насчет булавочек и табличек не скажу, а вот что определил - это точно. Ты для меня теперь понятный стал. Одно слово - антихрист.
   - Вот он как, - с притворным огорчением вздохнул Знахарь, - а я-то надеялся… Я-то думал…
   - И нечего тебе надеяться, - отрезал Кадило, который, похоже, и на самом деле избавился от всяких сомнений по поводу Знахаря, - вот если покаешься, тогда еще может быть. А так - ждет тебя геенна огненная на веки вечные.
   Знахарь, улыбаясь, открыл было рот, чтобы отпустить в адрес Кадила очередную шпильку, но тут в коридоре послышались голоса и шаги. И того и другого было много, так что, судя по всему, это и была та самая комиссия, ради которой с самого утра в камере устроили такой аврал.
   Голоса звучали непринужденно и доброжелательно, шаги были уверенными и неторопливыми, в общем, привычное ухо зэка сразу же определило, что это вовсе не вертухаи или какие-нибудь другие обитатели тюрьмы, а свободные люди, которые привыкли ходить куда хотят и когда угодно. Соблазнительные звуки приближались и наконец невидимая пока процессия остановилась около двери в камеру.
   Загремел ключ, Знахарь успел схватить журнал «Строительство и Архитетура» за прошлый год, и в это время дверь распахнулась.
   На пороге стоял Запор, который первым делом бросил на зэков угрожающий взгляд, напоминавший о том, что было им недавно сказано по поводу поведения, затем улыбнулся и шагнул в сторону от двери.
   В камеру вошли пятеро молодых джентльменов в очень приличных костюмах, все при галстуках. Все безукоризненно выбриты, румяны и жизнерадостны. На груди каждого из них висела пластиковая карточка с какими-то надписями и изображениями.
   Валявшиеся на койках зэки не торопясь поднялись и с любопытством уставились на визитеров.
   Окинув камеру лучезарным взглядом, стоявший впереди молодой господин в золотых очках откашлялся и, заложив руки за спину, произнес хорошо поставленным голосом:
   - Добрый день! Мы - представители международной организации «Эмнисти Интернешнл».
   Он говорил по-русски почти без акцента, но «Эмнисти Интернешнл» произнес с классическим американским прононсом.
   Четверо его коллег стояли чуть позади своего руководителя и, доброжелательно улыбаясь, изучали более чем скромную обстановку камеры. Впрочем, делали это они без особого интереса. Смотреть тут было не на что.
   - Наша организация изучает условия, в которых содержатся лица, осто… оступившиеся на нелегком жизненном пути, и целью нашей международной организации является улучшение этих условий в соответствии с решениями Всемирного Конгресса 2002 года по надзору за содержанием преступников.
   Осилив эту нелегкую фразу, оратор перевел дыхание и продолжил:
   - Мне искренне жаль, что, произнося слово «преступник», я имею в виду именно вас, но это есть правда жизни, не так ли? Однако мы надеемся, что содержание в исправительном учреждении принесет благотворный результат и общество вновь обретет своего члена в свои ряды.
   Тюря не выдержал и прыснул.
   Запор пронзил его убийственным взглядом, а оратор широко улыбнулся и сказал:
   - О, я понимаю! Наверное, в моем произношении была какая-нибудь смешная ошибка. Все в порядке! Я понимаю! Я знаю, что это бывает… э-э-э… забавно. О’кей! Ит’c о’кей!
   Он засмеялся и, погрозив Тюре пальцем, сказал:
   - Мы тоже иногда смеемся над чужими забавными ошибками.
   После этого он сделал серьезное лицо и, изменив интонацию, объявил:
   - Кроме всего прочего, наша организация озабочивается соблюдением прав заключенных, и если вы имеете какие-либо жалобы, то можете передать их мне прямо сейчас.
   Он замолчал и сочувственно уставился на зэков, всем своим видом показывая, что вот как раз сейчас-то и можно рассказать о наболевшем.
   Запор зловеще ухмыльнулся. Мол, давайтедавайте, пожалуйтесь на что-нибудь. Я вам, бля, потом устрою Содом с Гоморрой.
   Тюря нахмурился и, сделав шаг вперед, сказал:
   - У меня есть жалоба!
   Запор побагровел и, если бы взгляды могли убивать, Тюря уже лежал бы на полу без головы, без рук и без ног.
   Американский гуманист проникновенно посмотрел ему глаза и, понизив голос, задушевно сказал:
   - Вы можете передать эту жалобу мне прямо сейчас, и она обязательно будет рассмотрена на ближайшем заседании Конгресса.
   - Да, обязательно, - с вызовом сказал Тюря.
   - Да, обязательно, - подтвердил гуманист, вынув из кармана блокнот и ручку, - я вас слушаю.
   Тюря откашлялся и, бросив взгляд на Запора, который в ответном взгляде обещал ему четвертование как минимум, сказал:
   - От имени коллектива камеры номер одиннадцать требую предоставления всем заключенным специальной литературы, без которой возвращение к нормальной жизни будет весьма непростым делом.
   - Какой именно литературы? - спросил гуманист деловым тоном.
   - Литературы, в которой отражены те самые законы нашей страны, которые мы по незнанию нарушаем. А именно, - Тюря снова откашлялся, - Конституция Российской Федерации, Уголовный Кодекс и Комментарии к нему в четырех томах, Уголовно-Процессуальный кодекс и Комментарии, Гражданский кодекс, а также Устав Пограничных войск. Все.
   - … устав пограничных войск… - бормотал гуманист, быстро строча в блокноте.
   Закончив записывать, он с одобрением посмотрел на Тюрю и сказал:
   - Отрадно видеть в заключенном такое желание повысить свою грамотность в вопросах юриспруденции. Позвольте пожать вашу руку.
   Он с улыбкой потряс Тюрину клешню и спросил:
   - Простите за нескромный вопрос - за что вы арестованы?
   - Ноу проблем, - радостно откликнулся Тюря, - тройное убийство и поджог приюта для бездомных детей.
   Улыбка сползла с лица гуманиста, он выпустил Тюрину руку, обагренную кровью невинных жертв и оскверненную пеплом с пожарища богадельни для милых несчастных малюток, и, не найдя, что сказать, отошел в сторону, с ужасом глядя на зэка.
   Знахарь посмотрел на Запора.
   Багровость исчезла с лица начальника тюрьмы, свирепость - тоже, но обещание разобраться с шутником чуть позже читалось на его вертухайской морде так же легко, как первомайский транспарант «Миру - мир» на фасаде Большого Дома. Запор был, конечно же, отъявленным мерзавцем, но толк в тюремном остроумии знал.
   Довольный Тюря шагнул на свое прежнее место, а из группы американских гуманитариев выступил другой оратор и, подняв голову, заявил:
   - Наша организация тесно сотрудничает с Американской Католической Церковью Святой Марии, и я являюсь настоятелем этой церкви.
   - Ересь… - пробормотал Кадило.
   - О, я знаю, что такое ересь, - кивнул католик, - но Христос говорит, что на небесах найдется место для каждого, и я надеюсь, что незначительные расхождения во взглядах на христианство не помешают нам соединиться на небесах.
   Он улыбнулся Кадилу, затем всем остальным и добавил:
   - В заключение нашего краткого визита я с ведома и разрешения господина директора тюрьмы, - он обернулся к Запору и одарил его белозубой улыбкой, - преподнесу вам экземпляры Святого Писания и несколько небольших подарков.
   Тут все американцы зашевелились, и Знахарь только в этот момент обратил внимание на то, что в руках у стоявших позади делегатов были набитые чем-то пластиковые мешки.
   - Прошу вас, - обратился к зэкам уже пришедший в себя после Тюриных откровений руководитель и сделал приглашающий жест.
   В камере произошло некоторое движение, и визитеры перемешались с зэками. Напротив Знахаря оказался молодой американский активист, который одной рукой протягивал ему пластиковый мешок с сигаретами, туалетной бумагой и прочей дребеденью, а в другой держал Библию в добротном дорогом переплете.
   Знахарь, не глядя, принял мешок, американец же, стоя прямо перед ним, говорил:
   - Эта святая Библия - подарок нашей организации, и я надеюсь, что она при правильном понимании того, что в ней содержится, скрасит дни вашего пребывания в этих стенах, а возможно, и сократит их.
   Знахарь, смотревший в его честные американские глаза, машинально посмотрел вниз, на Библию, которую тот держал на уровне пояса, и тут его сердце остановилось.
   Не веря себе, он медленно поднял взгляд чуть выше, туда, где к лацкану пиджака от Версаче были пришпилены аж две блестящие пластиковые карточки, и у него потемнело в глазах.
   На одной из карточек помещалось цветное фото этого самого парня и разнообразные надписи, касавшиеся того, как его зовут и кто он есть.
   На другой было написано по-русски:
   «Американская Католическая Церковь Святой Марии».
   А ниже - иконописное изображение этой самой Марии.
   Знахарь потер рукой глаз и посмотрел еще раз.
   Да. Так и есть.
   У Марии было лицо знакомой Знахарю женщины.
   Это была…
   Наташа!
   Сердце забилось снова, Знахарь глубоко вздохнул и, снова подняв глаза на американца, посмотрел на него, а тот, едва заметно кивнув, продолжал говорить свободным и громким голосом:
   - … верьте мне, в этой книге - спасение.
   Он поднял Библию повыше и, значительно глядя Знахарю в глаза, повторил, постукивая согнутым пальцем по толстой обложке:
   - В этой книге - ваше спасение.
   Знахарь принял Библию и, с трудом сдерживая прерывистое и быстрое дыхание, сказал:
   - Благодарю вас, спасибо. Я не забуду ваши слова.
   Гуманист кивнул и, отвернувшись, отошел к двери.
   К этому моменту все зэки были уже одарены и получили доброжелательные напутствия от гостей.
   - Благодарю вас за внимание, - сказал руководитель, и делегаты вышли в коридор.
   Последним выходил Запор, который, обернувшись в дверях, показал Тюре кулак. Тюря усмехнулся и сделал ему ручкой.
   Когда дверь захлопнулась и в ней прогремел замок, все повалились по койкам, а Тюря сказал:
   - Эх, бля, скучно тут, ну как не пошутить с хорошим человеком!
 

Глава 5… И ИЗ «КРЕСТОВ» Я УЙДУ

 
   Знахарь лежал на койке, закрыв глаза, и ждал.
   До праздничного концерта, которым вознамерились порадовать недостойных зэков звезды российской эстрады, оставалось меньше часа.
   В камере опять было полно народу, койки, как и прежде, громоздились до потолка, а вчерашний визит американцев уже отошел в область истории, которую с воодушевлением преподавал столпившимся вокруг его шконки зэкам Ганс.
   Знахарь лежал и нервничал. Это было ему несвойственно, и, ощущая непривычное состояние, он волновался еще больше.
   Вчера, получив Библию, содержавшую в себе нечто очень важное, он с трудом дождался, когда в коридоре стихли удаляющиеся шаги гуманитарных делегатов, и, устроившись на койке спиной ко всем остальным, начал внимательно просматривать толстую увесистую книгу.
   Пролистав ее несколько раз, Знахарь не обнаружил ничего особенного. Тогда он тщательно изучил обложку и переплет в надежде найти в толщине картона записку или что-то другое. Снова пусто. Тогда Знахарь открыл те страницы, на которых были современные комментарии, перемежавшиеся иллюстрациями и историческими картами местности.
   Вот тут-то он и обнаружил мастерски вклеенную страницу, ничем не отличавшуюся от остальных.
   То, что он увидел на ней, сначала ошеломило его, затем обрадовало, а потом он погрузился в изучение предназначавшейся ему информации и изучал один-единственный листок целых три часа.
   Вызубрив послание наизусть, Знахарь, опасливо оглядываясь на Кадилу, осторожно вырвал этот лист из книги и поднес его к огоньку зажигалки. Тончайшая рисовая бумага мгновенно вспыхнула и тут же превратилась в невесомую серую паутину. Сдув ее на пол, Знахарь посмотрел на Тюрю, который в это время перебирал свой бисер, сортируя белые и черные зернышки, и весело сказал:
   - А не испить ли нам кофею?
   В подарочных американских наборах, кроме всего прочего, нашлось и по банке растворимого кофе «Амбассадор». Причем произведен этот кофе был не на каком-нибудь подмосковном нелегальном заводе, а, как клятвенно уверяли члены комиссии, прямо в самой Америке.
   - Кофе, говоришь? - Тюря снял сильные очки и, поморгав, посмотрел на Знахаря. - Кофе - это хорошо. Я не против.
   Он аккуратно сложил бисер в мешочки, убрал их в тумбочку и, не поворачивая головы, распорядился:
   - Жучок, организуй-ка нам кипяточку.
   Расторопный Жучок, подвижный чернявый пацан небольшого роста, метнулся в другой угол камеры, где была розетка, а Тюря, посмотрев ему вслед, сказал:
   - Нормальный пацан. Достойная смена, так сказать. Как думаешь?
   И вопросительно посмотрел на Знахаря.
   Знахарь посмотрел в ту сторону, где скрылся Жучок, и ответил:
   - Я думаю, что лучше всего будет, если он выйдет отсюда и забудет о братве, о тюрьме и о всяких там понятиях. Кстати, за что он тут?
   - Украл в магазине мобильник.
   - И всего-то?
   - Ага.
   - Ну что же, грех невелик, так что у него есть шанс вернуться к людям.
   - Ну, Знахарь, ты рассуждаешь прямо как замполит какой-нибудь.
   - Что значит - как замполит? Кадило тебе то же самое скажет. Хочешь, спрошу у него?
   - Да ну его, - махнул рукой Тюря, - он как свою шарманку заведет, хрен остановишь. Не надо.
   - Ну, не надо так не надо. А насчет того, что я говорю, как замполит…
   Знахарь задумался на минуту, потом сказал:
   - Ведь ты сам, Тюря, если разобраться, не любишь ту жизнь, которой живешь. Что, не так?
   - Так, - легко согласился Тюря, - но ведь не я ее выбрал, а она меня.
   - Ишь ты, - Знахарь слегка удивился, - так ты фаталист, что ли? Знаешь, что это такое?
   - Знаю, не беспокойся, - усмехнулся Тюря, - или ты думаешь, что я просто тупой урка и кроме блатной фени, ничего не слышал?
   - Ну, так-то я, конечно, не думаю…
   - Вот именно. Но уж так вышло, что я стал уркой. И теперь обратного пути нет. Так что живу я по понятиям и против них не выступаю. Не то что ты.
   - Это, значит, вроде военного, как я понимаю, - кивнул Знахарь. - Пошел, значит, человек сдуру да смолоду в военное училище, присягу принял и трубит двадцать пять лет. Службу свою ненавидит, а куда деться - за базар-то отвечать надо, да и начальники в строгости держат. Так?
   - Так, - согласился Тюря, - именно так.
   - Хорошо, - сказал Знахарь, - тебе уже шестьдесят скоро, менять рельсы поздновато, но этот-то пацан - ему же еще и двадцати нету! Зачем же его уродовать, зачем его в блатные тянуть?
   - Незачем, - опять согласился Тюря, - да ведь никто его и не тянет, сам пришел, сам хочет, вот ведь какое дело, понимаешь?
   - Ага, а ты, значит, ветеран кандальный, с радостью его принимаешь, рассказываешь ему про романтику воровскую, по головке гладишь, понятиям этим поганым учишь… Так получается?
   В проходе показался Жучок, который осторожно нес полную кружку кипятка. Поставив ее на тумбочку, он мухой заскочил на третий ярус и затих там.
   - Спасибо, - негромко поблагодарил его Тюря.
   - Всегда пожалуйста, - донеслось сверху.
   Тюря усмехнулся и сказал:
   - Видишь, какой вежливый юноша?
   - Вижу, - ответил Знахарь. - Ну что, давай кофе пить?
   - Давай, - сказал Тюря и сел.
   Они разлили кипяток по кружкам, насыпали в него гранулированный кофе, добавили сахару и несколько минут молчали, с удовольствием потягивая горячий ароматный напиток. Отпив примерно половину, Знахарь поставил кружку на тумбочку и достал сигареты. Тюря сделал то же самое.
   Закурив, зэки посмотрели друг на друга, и Тюря спросил:
   - Так на чем мы остановились?
   - А на том, - ответил Знахарь, - что ты молодых хоть и не тянешь в урки, но если они сами приходят, ты их и не гонишь. А должен бы, раз знаешь, что это за жизнь такая собачья.
   - Ага, - кивнул Тюря, - понятно.
   Он выпустил дым в проход и, посмотрев на Знахаря, спросил:
   - Ну а сам-то ты что по поводу всего этого думаешь?
   Знахарь ответил не сразу.
   Ему, конечно, было что сказать, но излагать это здесь, на нарах…
   Он понимал, что Тюря с удовольствием поддержит беседу на любую тему, хоть о влиянии марксизма-ленинизма на рост поголовья мериносов в Новой Зеландии. И о взглядах его, Знахаря, на криминалитет и его неприглядное место в истории человечества он побазарит с удовольствием. Возможно, он даже будет соглашаться со Знахарем, осуждая воровскую идеологию и сокрушаясь по поводу того, что когда-то сам встал на эту топкую дорожку…
   Но завтра, в разговоре с другим человеком, он с такой же заинтересованностью и увлечением будет говорить о том, что понятия - это самый верный регулятор человеческих отношений, и те, кто живет не по понятиям, - козлы и уроды.
   Знахарь хмыкнул и спросил:
   - Слушай, Тюря, а скажи-ка мне: что такое «петух»?
   Тюря заржал и, откинувшись на койку, ответил:
   - Ну ты даешь! Ты что, сам не знаешь, что ли?
   - Нет, ты мне ответь, - не отставал Знахарь, - скажи мне, пожалуйста, - видишь, какой я вежливый, - что такое «петух»?
   Тюря, все еще крутя головой и усмехаясь, ответил:
   - Ну, если ты просишь… Петух - это опущенный, которого в шоколадное пятнышко тянут. Нормально?
   - Нормально. А что такое «козел»?
   - Это посложнее. Козел - это… ну… Дурак, мудак, болван… Козел, в общем!
   - Понятно.
   Знахарь затушил окурок, сделал глоток кофе и, внимательно посмотрев на Тюрю, сказал:
   - А теперь послушай, что я тебе скажу.
   Тюря, заинтригованный его серьезным взглядом, ответил:
   - Ну-ну, давай, интересно…
   - А скажу я тебе вот что. Петух - это большая красивая птица. Ростом бывает и под метр. Ходит важно и неторопливо. У нее большие красные когтистые лапы, строгий огненный глаз и большой радужный хвост. На голове - гребень, а под клювом, который тоже бывает будь здоров - еще один как бы гребень, а то и два. Крылья небольшие, так что летать не может. И вообще - птиц, которые петухами называются, очень много. Все они разные, и большинство - красивые. И ты это знал, но давно забыл.
   Знахарь взглянул на Тюрю, которого озадачил такой неожиданный подход к простому и знакомому понятию, и продолжил:
   - Это было про петуха. Теперь про козла. Представь себе… Называется - козел винторогий. Такой здоровенный зверюга, весом килограммов под восемьдесят, рога у него, как штопор, завинченные, и, между прочим, около метра в длину. Так что если ты перед ним пальцы гнуть будешь, он тебе этими рогами так приложит, что у тебя уши отвалятся.
   Сбоку послышался сдержанный смех.
   Знахарь оглянулся и увидел беспредельщика Ганса, стоящего в проходе и окруженного своими приспешниками. Вся компания с интересом слушала рассуждения Знахаря, который даже не заметил, что у изголовья его койки снова появился безмолвный страж.
   - Так вот, - продолжал Знахарь, - бородища у него, что у твоего протодьякона, голову он держит высоко и гордо, и стоит, между прочим, на самом краешке над такой пропастью, что любой из присутствующих, если бы там оказался, тут же навалил бы от ужаса в штаны. Будь уверен. Вот тебе и козел.
   - Я бы не навалил, - раздался чей-то голос из соседнего прохода, - я верхолазом работал.
   - Вот тебя за твою квалификацию и посадили, когда ты на четырнадцатом этаже альпинизмом занимался, - ответил ему другой голос.
   Раздался общий смех.
   Знахарь огляделся и увидел, что его с Тюрей разговор давно уже слушает большинство из находившихся в камере людей.
   И снова Знахарь видел обращенные к нему лица, и снова на них были совершенно разные выражения и отражения совершенно разных мыслей.
   Одни смотрели на него с симпатией и надеждой на то, что именно он станет справедливым и сильным вожаком, который не будет искать повода унизить или уничтожить кого-то, следуя туманным и неясным понятиям, направленным в основном именно на то, чтобы унизить и поработить.
   Другие - со сдержанным неодобрением и многообещающим намеком на неминуемую ответственность за крамольные базары. И, конечно же, по тем самым понятиям.
   А остальные… Просто с тупым любопытством. Как бараны из-за загородки следят за непонятными делами людей. Им было все равно.
   Знахарь вздохнул, и, снова повернувшись к Тюре, сказал:
   - Ты хоть сам понимаешь, что происходит? Вы извратили все, что могли. Вы испоганили те самые понятия, которые хоть как-то регулировали взаимоотношения между нами. То есть - между урками, уголовниками, ну, в общем, между плохими ребятами. И не важно, почему каждый из нас стал таким, совершенно не важно. Теперь это так, и все дела. И этому, между прочим, весьма поспособствовали, кроме всего остального, разные увлекательные книжки. Вот, например, скажи мне: Робин Гуд со своими ребятами - хорошие парни?
   - Конечно, хорошие, - уверенно подтвердил Тюря.
   - Ладно. А видел по телевизору любительские съемки про то, как чеченские боевики в лесу лагерем стоят?
   - Видел.
   - А эти ребята - они как, хорошие?
   - Кто, чечены? - возмутился Тюря. - Да их, пидаров, на деревьях за яйца развесить надо. А их Чечню заасфальтировать, чтобы там даже крысе жить негде было.
   Вокруг раздался одобрительный ропот.
   - Понятно, - сказал Знахарь. - А тебе не приходило в голову, что между лесными разбойничками Робин Гуда и воинами Хаттаба, тусующимися в горных лесах, по большому счету, нет никакой разницы?
   Тюря открыл было рот, потом закрыл его, потом почесал затылок и наконец сказал:
   - Не, Знахарь, что-то ты уж больно загнул. Ну как же, ведь Робин Гуд за справедливость был…
   - За справедливость, говоришь? - Знахарь посмотрел на Тюрю и вдруг потерял желание продолжать этот на первый взгляд интересный, но очевидно бесплодный разговор.
   - Ладно, хрен с ним, с Робин Гудом этим. Пропади он пропадом. Спокойной ночи, - сказал Знахарь и опрокинулся на койку, бесцеремонно повернувшись к публике задом.
 

* * *

 
   Тюремный двор не место для концертов.
   Но когда очень хочется, можно сделать многое.
   Можно заставить слона танцевать на арене с бантиком на шее, можно сделать из мужчины подобие женщины, отрезав одно и пришив другое, можно повернуть реки вспять, а можно за восемь часов построить во дворе «Крестов» огромную конструкцию, включающую в себя сцену, порталы, фермы для светотехники и многое другое.
   Двадцать два монтировщика, которые пахали, как Стаханов в приступе белой горячки, создали из металлических труб, уголков и сложных узловых элементов умопомрачительный решетчатый дворец, а другие специалисты навесили на его ажурные переплетения сотни три разнокалиберных прожекторов и светильников. В это время по краям сцены, уже застланной толстыми фанерными щитами, были возведены две зловещие башни, состоявшие из множества черных ящиков. В передних стенках ящиков были отверстия, в которых виднелись громкоговорители устрашающих размеров, а на самом верху этих мрачных нагромождений красовались черные металлические рупоры, направленные в сторону публики и наводившие на мысль о трубах Страшного Суда.
   Затворов, войдя во двор, посмотрел на это сооружение, ужаснулся и отправился к себе в кабинет выпить коньячку, чтобы успокоить нервы, а заодно и уничтожить видеозаписи, на которых был запечатлен момент получения им взятки от организаторов концерта. Вчера, когда в кабинет Затворова почтительно привели сытого и гладкого артдиректора готовящегося мероприятия, старый вертухай машинально нажал на нужную кнопочку и три камеры начали добросовестно запечатлевать все, что происходило. И теперь было необходимо эти записи уничтожить, потому что хоть Бог и бережет береженого, но сортировать компромат приходится все-таки самому.
   Войдя в кабинет, Затворов подошел к стенному шкафу, открыл его и достал бутылку армянского коньяка двадцатилетней выдержки. Налив рюмочку, он поставил бутылку на место, закрыл шкаф и уже поднес коньяк к губам…
   В это время во дворе тюрьмы раздался дикий визг, будто сразу тысяча автомобилей затормозила юзом, потом прозвучал оглушительный электрический щелчок, а после этого чудовищный голос спокойно произнес:
   - Раз, два, три. Раз, два, три. Проверка.
   Таким голосом мог бы говорить великан, с любопытством наклонившийся над «Крестами» и думающий о том, растоптать этот игрушечные домики сразу или погодить немного.
   Затворов облился коньяком и замер.
   Его истерзанное страхом и жадностью сердце забилось, как лягушка, пойманная цаплей, и он выронил рюмку, с тихим звоном и плеском разбившуюся у его ног. В глазах потемнело, ноги стали холодными и словно сделанными из мягкой глины, а руки задрожали и ослабли.