Страница:
Догадка – страшная, жуткая, вмиг вернувшая Греку способность соображать и анализировать, – пришла внезапно, как удар молнии. Только тогда, когда уровень воды стал достигать паха.
– Не может быть, – прошептал он. – Не может… чтобы так… Это слишком просто… Так не должно быть… Они же не…
Артему хотелось верить, что это только продолжение пытки. Ее заключительная часть, цель которой – окончательно сломать психику заключенного в «стакан» человека. Сейчас уровень поднимется до критической точки. Человек начнет сначала кричать, что есть силы стуча головой в железную дверь за спиной, затем – хрипеть, захлебываясь под внимательным взглядом прилипшего к «глазку» цирика. А потом откроется сливное отверстие в полу, и все закончится. Иначе и быть не могло. Убивать его не станут. К чему такие сложности? Это можно сделать куда проще и быстрее…
Сейчас этот урод повернет вентиль. Нет, вот сейчас. Через три секунды…
Но вода все прибывала и прибывала. Вот ее ледяная влага уже облизала Греку грудь. Затем шею. Коснулась подбородка. Подошвы кроссовок плавно, словно нехотя отделились от пола. Но легче от этого не стало, наоборот – вытянутые вдоль туловища руки не давали шанса удержаться на плаву. Артем, шумно и часто вдыхая, насколько мог закинул голову назад. Тщетно. И вот наконец вода коснулась рта, проникла в носоглотку, вызвав приступ сильного кашля…
Это был предел. Надежда на спасение улетучилась, как дым под резким порывом ветра. Он вдруг понял что его убивают всерьез. Что никакой спасительный вентиль не откроется. Что для него все уже кончено!!!
Яростно отплевываясь от воды, он не выдержал и заорал, громко, истошно, что было сил, напрочь срывая голосовые связки. Забарахтался, заставив буквально кипеть окружающую воду, забился в агонии. Разрывая кожу на руках и проявляя настоящие чудеса гибкости в затекших конечностях, попытался продрать руки вверх. Когда это не удалось с первой попытки и лицо впервые целиком скрылось под водой, стал, царапая шершавые стены бункера кончиками пальцев и ладонями, пробовать с помощью рук приподнять тело чуть выше, чтобы можно было дышать. Глотнув воздуха, Артем предпринял вторую попытку вытащить руки наверх. И вдруг у него получилось!!!
Это была победа. Теперь можно было упереться ладонями в стены и без проблем держаться на плаву, находясь в воде лишь по плечи. В таком положении, перебирая руками, он мог продержаться до конца. До той секунды, когда в «стакане» больше не останется ни глотка выдавленного через вентиляционное отверстие в потолке воздуха и уровень воды поднимется до мерцающей над головой лампочки. И тогда произойдет короткое замыкание, и он получит смертельный удар током.
Ничего этого не случилось. Достигнув верхней части дверного косяка, уровень воды стал прямо на глазах падать. То ли сработала автоматика, то ли стоящий за дверью цирик понял, что последнее слово осталось за сумевшим освободить руки Артемом. И, затянув подающий воду вентиль, мент открыл злополучный сливной коллектор…
Дверь «стакана» распахнулась в тот самый момент, когда в забранной решеткой дырке в полу исчез последний литр воды. Не способный больше управлять вконец обессиленным телом, второй раз за двое суток промокший до нитки Артем плашмя рухнул прямо под ноги недовольно кривящих рожи контролеров. На его синих губах застыла победная полуулыбка. А в голове с упорством заезженной виниловой пластинки настойчиво звучала всего одна короткая, но от того не менее емкая мысль: «Я – жив!»
Грек чувствовал, как его подхватывают под микитки, долго волокут по коридору, затем, кряхтя и матерясь, то и дело со злобы мутузя кулаками, поднимают вверх по ступенькам. Снова лязгнул замок, скрипнула дверь камеры, на секунду появилось ощущение невесомости, тут же сменившееся чувствительным ударом в грудь и щеку. Изможденное тело реагировало на падение вяло: «Подумаешь…»
Однако уходить цирики явно не собирались. О чем-то быстро договорились. Один остался в камере и, судя по запаху, закурил. Второй ненадолго отлучился. Вскоре послышались шаги.
– Нашел капрон?
– Куда он денется! Щас такую «ласточку» забацаем, до могилы, падла, не разогнется!!!
После непродолжительной возни сильные грабки одного из прапорщиков схватили Артема за руки, вытянули их вперед и, обмотав запястья веревкой, рывком завели назад, за плечи. Другой мент, до предела натянув веревку и задрав вверх согнувшиеся в коленях ноги Грека накинул на щиколотки затяжную петлю-удавку. «Ласточка» была готова.
Сильный удар ногой по ребрам перевернул хрипящего, изогнувшегося дугой и слабо дергающегося Артема с живота на бок. Глумливый бас пророкотал:
– Посмотрим, как ты теперь запоешь, Ихтиандр х…в! – раздался характерный звук, и на лицо Грека упал тошнотворный, едко воняющий табаком и сивухой липкий плевок.
Дверь камеры с грохотом захлопнулась, и Артем вновь остался один на бетонном полу. Один на один со своей болью…
Все повторилось в точности. Сначала боль во всем теле усилилась до предела, потом пропала чувствительность, а в конце концов отключилось сознание.
…Лицо Грека резко облизало волной чего-то холодного, и он медленно, с невероятными усилиями, открыл глаза. И первое, что увидел сквозь застившую лицо водную пленку, – черные, до блеска начищенные ботинки, стоящие в шаге от его лица. Он по-прежнему лежал на боку. Вокруг его головы образовалась целая лужа, по щекам и лбу медленно катились капли. Значит, менты окатили его из ведра. Артем чисто машинально попробовал пошевелить непослушными, утратившими чувствительность руками и сразу понял – веревки больше не было. Однако тело, отвыкшее от нормального тока крови, подчинялось нехотя. Жизнь возвращалась в одеревеневшие конечности с неспешностью старой черепахи. Сил подняться на ноги не было. Да и не очень хотелось это делать.
– Доброе утро, сволочь! – произнес знакомый голос жилистого, ушастого, похожего на гоблина коротышки. – Как самочувствие? Жалобы, просьбы есть?!
– Есть… вопрос, – сглотнув застрявший в горле комок, прошептал Грек.
– Валяй.
– Сколько… тебе… до пенсии?
– По выслуге лет – всего восемь, – чуть помешкав, ответил цирик. Но, поскрипев единственной прямой извилиной и заподозрив в вопросе задержанного явный подвох, тут же с угрозой процедил: – И что?!
– Ничего. Просто ты до нее не доживешь, – ответил Артем. – Сдохнешь, – и, получив удар ногой в грудь, зашелся изматывающим кашлем. Вместе с капельками слюны с его губ слетели сгустки запекшейся крови.
– Надо же, у нас здесь, оказывается, юморист появился. Ефим Жоприн, бля. – Второй, донесшийся со стороны спины голос тоже был Греку знаком и, вне всякого сомнения, принадлежал скуластому амбалу. – Чего вдруг замолчал? Ну давай, бухти дальше. Про то, как космические корабли бороздят Большой театр! Гы-гы! Или ты язык с испугу проглотил, Владимир Виножмур? – Прапорщик перешагнул через Артема и, помахивая резиновой дубинкой, встал рядом с коротышкой.
– Я-то не проглотил, – ответил, отдышавшись, Артем. – С моим языком все в порядке. А вот твоим змеиным жалом в самый раз задницу у Птицына вылизывать. Или передницу…
– Хлебало захлопни, червь навозный! – На роже бугая выступила вишневая краска. Было видно, как ему хочется немедленно отыграться за оскорбление, но мент отчего-то сдержался. Хотя для привыкшего к безнаказанному руко-и ногоприкладству цирика из ИВС это было сделать невероятно трудно. – Побереги свой рабочий ротик! Он тебе в «Матроске» еще не раз пригодится! Это я тебе обещаю!
– Короче, готовься к путешествию в петушатник, жаба болотная, – поддержал гоблин. – Через час за тобой толчок на колесах подадут. Кстати, ты еще не в курсе, как наши московские «тины» ваше рахитное питерское быдло называют? Бомжи!!! Ха-ха-ха!
– Что верно – то верно! – одобрительно хрюкнув под нос, согласился здоровяк. – Как ни глянешь на площади у трех вокзалов – шмотки вечно какие-то пидорные, на ногах – измазанные в глине говнодавы с протектором, рожи бледные, голодные, ноги кривые, вечно сопли из носа текут. Сразу понятно – только что со «Стрелы» вылез, доходяга.
– Зато ты, как я вижу, на табло чересчур черномазый, – окинув цирика усталым взглядом, тихо сказал Артем. – Не иначе как через девять месяцев после Фестиваля молодежи и студентов народился? От людоеда из Зимбабве…
– Че-го-о-о?! – мгновенно потеряв самоконтроль, зарычал прапорщик и замахнулся дубинкой. Было от чего прийти в бешенство. Отца своего – якобы грузинского князя, погибшего еще до рождения сына на Кавказе из-за кровной мести, – он в жизни ни разу не видел. А дата появления на свет действительно точь-в точь, до недели, соответствовала той, которую назвал Грек. Страшная, молнией вспыхнувшая в голове цирика догадка о своем истинном происхождении холодной волной мурашек прокатилась от затылка до пяток. Кипящая злоба искала выхода и нашла: рассекая воздух, над лежащим на полу камеры Артемом взмыл «демократизатор»…
– Отставить!!!– вдруг донеслось со стороны коридора. Рука надувшего щеки амбала замерла на полпути к цели. Он обернулся. В дверном проеме стояли сам начальник ИВС – дородный седовласый подполковник Нечепуренко с огромным животом и выглядывающий из-за его спины, одетый в тот же, что и вчера, мятый костюм с галстуком-лопатой, следователь Птицын. – Это еще что за самоуправство, Чочиев?!
– Он, сука такая, в меня плюнул, тов… Юрий Семеныч!!!– мигом опустив дубинку и вытянувшись во фрунт, сию секунду нашелся с ответом прапорщик. И даже, наглядно демонстрируя факт оскорбления действием, брезгливо потер рукавом форменную штанину, якобы в том самом месте, куда попал плевок задержанного.
– Ничего, отстираешь, – понимающе оглядев стоящее у стены ведро, растекшуюся по полу лужу и валяющиеся в камере обрывки капроновой веревки, глухо бросил хозяин изолятора. – Поднимите его, живо! – приказал, сдвинув брови. – Уроды, мать вашу ети.
Цирики поспешно схватили Артема и не без труда привели в вертикальное положение. Подполковник и следователь подошли и остановились на расстоянии шага.
– Вот ты, значит, какой, северный олень, – пристально, медленно, с головы до ног оглядев особого «гостя», промычал Нечепуренко. – Орел!.. Ничего мне сказать не хочешь?
– О чем? – безучастно глядя в глаза подполковнику, бросил Грек.
– А ты, можно подумать, не понимаешь?! – фыркнул мент и недвусмысленно оглянулся на Птицына. Напомнил, хитро прищурившись: – По поводу вашего с Алексеем Михайловичем вчерашнего разговора. Ничего не надумал?
– Пош-шел ты… – процедил Артем и отвернулся. – Я требую адвоката.
Лоснящеееся лицо толстяка потемнело. Поняв, что вчерашние угрозы Птицына не возымели на клиента должного действия, он с шумом втянул воздух свинячьими ноздрями и, резко подавшись вперед, громко пролаял, брызгая слюной в лицо Грека:
– В морге будешь для себя гроб с подогревом требовать, понял?!! Кретин!!!
– Красивое у вас имя, начальник. Но все равно, рад познакомиться. Меня зовут Артем Александрович.
– Остряк, значит? – ухмыльнулся, дыша в лицо задержанному, Нечепуренко. – Ладно, по-прикалывайся напоследок. Скоро тебе будет не до смеха. Алексей Михайлович, – начальник ИВС кивком подозвал следователя. – Зачитайте гражданину Грекову постановление о его аресте. А вы, – с трудом вмещавшийся в милицейскую форму толстяк грозно посмотрел на застывших истуканами по бокам от Артема прапорщиков, – отведете его вниз, во двор. Автозак уже прибыл, так что не тормозите!.. Да-а, совсем забыл! – снова уставился на задержанного седой подполковник. – С вашим бывшим соседом по камере ночью беда приключилась. Такая, что не приведи господи, даже сказать стыдно. В больничку его утром отправили, всего в крови. Но вряд ли он выкарабкается. Вот и подумайте, пока будете ехать до СИЗО, что сказать тамошней братве в свое оправдание. Такая горячая информация быстро расходится… Впрочем, вам, как и Мусаеву, уже не поможешь. Стукачей в «Матроске» ненавидят больше, чем администрацию тюрьмы. Так что… прощайте, Артем Александрович. Я, попирая закон, дал вам шанс выкарабкаться, вы его отвергли. Что ж, пеняйте на себя.
Довольно проворно для своих габаритов развернувшись на каблуках, Нечепуренко покинул камеру и скрылся за распахнутой дверью. Птицын достал из потертого «дипломата» какой-то документ с печатью и протянул Артему:
– Ознакомьтесь. Вы подозреваетесь в совершении ряда тяжких преступлений. Так как существует реальная возможность, что, находясь на свободе, вы можете оказывать давление на потерпевших и свидетелей, а также из опасений, что вы можете попытаться уклониться от следствия и скрыться, принято решение о вашем аресте и водворении до суда в следственный изолятор. Вот постановление.
– В очко себе затолкай, крыса продажная, – осклабился Артем. – Я с тобой еще встречусь.
– Если бы вы знали, гражданин Греков, – нарочито безмятежно вздохнул следователь, – сколько раз за семнадцать лет работы в системе я слышал такие угрозы. Но, как видите, до сих пор жив и, слава богу, кажется, вполне здоров.
– Это ненадолго, – серьезно пообещал Артем. – Дай только выйти…
– Ты бы лучше не бакланил, а о себе, любимом, позаботился, – с фальшивым сочувствием сказал Птицын, скривив одну сторону лица. – Иса Сухумский – личность в столице известная. Для многих молодых ухарей-крадунов чуть ли не пример для подражания. За него тебе не только целку в заднице, но и брюхо с гарантией вскроют, от яиц до ноздрей. Вот и прикинь буй к носу… – Запнувшись, следователь с прищуром взглянул на Грека и отчеканил: – В последний раз тебя спрашиваю: да или нет? Не будь дураком, Греков. Это же форменное самоубийство. В общей камере ты не проживешь и суток.
– О своей шкуре лучше позаботься, мать Тереза, – холодно ответил Артем. – У тебя все?! Тогда будь здоров, е… коров. Эй вы, придурки лагерные, ведите меня во двор!
– Как скажешь, лягушонок, – довольно улыбнулся стоящий справа от Грека «возможно-негр» и почти без замаха, давно отработанным ударом сверху вниз, врезал ему дубинкой между ног. Колени Артема дрогнули, тело обмякло. – Это тебе вместо «до свидания», покойничек.
Надев на руки задержанного браслеты, прапорщики выволокли его из камеры и повели к выходу.
Глава четвертая
– Не может быть, – прошептал он. – Не может… чтобы так… Это слишком просто… Так не должно быть… Они же не…
Артему хотелось верить, что это только продолжение пытки. Ее заключительная часть, цель которой – окончательно сломать психику заключенного в «стакан» человека. Сейчас уровень поднимется до критической точки. Человек начнет сначала кричать, что есть силы стуча головой в железную дверь за спиной, затем – хрипеть, захлебываясь под внимательным взглядом прилипшего к «глазку» цирика. А потом откроется сливное отверстие в полу, и все закончится. Иначе и быть не могло. Убивать его не станут. К чему такие сложности? Это можно сделать куда проще и быстрее…
Сейчас этот урод повернет вентиль. Нет, вот сейчас. Через три секунды…
Но вода все прибывала и прибывала. Вот ее ледяная влага уже облизала Греку грудь. Затем шею. Коснулась подбородка. Подошвы кроссовок плавно, словно нехотя отделились от пола. Но легче от этого не стало, наоборот – вытянутые вдоль туловища руки не давали шанса удержаться на плаву. Артем, шумно и часто вдыхая, насколько мог закинул голову назад. Тщетно. И вот наконец вода коснулась рта, проникла в носоглотку, вызвав приступ сильного кашля…
Это был предел. Надежда на спасение улетучилась, как дым под резким порывом ветра. Он вдруг понял что его убивают всерьез. Что никакой спасительный вентиль не откроется. Что для него все уже кончено!!!
Яростно отплевываясь от воды, он не выдержал и заорал, громко, истошно, что было сил, напрочь срывая голосовые связки. Забарахтался, заставив буквально кипеть окружающую воду, забился в агонии. Разрывая кожу на руках и проявляя настоящие чудеса гибкости в затекших конечностях, попытался продрать руки вверх. Когда это не удалось с первой попытки и лицо впервые целиком скрылось под водой, стал, царапая шершавые стены бункера кончиками пальцев и ладонями, пробовать с помощью рук приподнять тело чуть выше, чтобы можно было дышать. Глотнув воздуха, Артем предпринял вторую попытку вытащить руки наверх. И вдруг у него получилось!!!
Это была победа. Теперь можно было упереться ладонями в стены и без проблем держаться на плаву, находясь в воде лишь по плечи. В таком положении, перебирая руками, он мог продержаться до конца. До той секунды, когда в «стакане» больше не останется ни глотка выдавленного через вентиляционное отверстие в потолке воздуха и уровень воды поднимется до мерцающей над головой лампочки. И тогда произойдет короткое замыкание, и он получит смертельный удар током.
Ничего этого не случилось. Достигнув верхней части дверного косяка, уровень воды стал прямо на глазах падать. То ли сработала автоматика, то ли стоящий за дверью цирик понял, что последнее слово осталось за сумевшим освободить руки Артемом. И, затянув подающий воду вентиль, мент открыл злополучный сливной коллектор…
Дверь «стакана» распахнулась в тот самый момент, когда в забранной решеткой дырке в полу исчез последний литр воды. Не способный больше управлять вконец обессиленным телом, второй раз за двое суток промокший до нитки Артем плашмя рухнул прямо под ноги недовольно кривящих рожи контролеров. На его синих губах застыла победная полуулыбка. А в голове с упорством заезженной виниловой пластинки настойчиво звучала всего одна короткая, но от того не менее емкая мысль: «Я – жив!»
Грек чувствовал, как его подхватывают под микитки, долго волокут по коридору, затем, кряхтя и матерясь, то и дело со злобы мутузя кулаками, поднимают вверх по ступенькам. Снова лязгнул замок, скрипнула дверь камеры, на секунду появилось ощущение невесомости, тут же сменившееся чувствительным ударом в грудь и щеку. Изможденное тело реагировало на падение вяло: «Подумаешь…»
Однако уходить цирики явно не собирались. О чем-то быстро договорились. Один остался в камере и, судя по запаху, закурил. Второй ненадолго отлучился. Вскоре послышались шаги.
– Нашел капрон?
– Куда он денется! Щас такую «ласточку» забацаем, до могилы, падла, не разогнется!!!
После непродолжительной возни сильные грабки одного из прапорщиков схватили Артема за руки, вытянули их вперед и, обмотав запястья веревкой, рывком завели назад, за плечи. Другой мент, до предела натянув веревку и задрав вверх согнувшиеся в коленях ноги Грека накинул на щиколотки затяжную петлю-удавку. «Ласточка» была готова.
Сильный удар ногой по ребрам перевернул хрипящего, изогнувшегося дугой и слабо дергающегося Артема с живота на бок. Глумливый бас пророкотал:
– Посмотрим, как ты теперь запоешь, Ихтиандр х…в! – раздался характерный звук, и на лицо Грека упал тошнотворный, едко воняющий табаком и сивухой липкий плевок.
Дверь камеры с грохотом захлопнулась, и Артем вновь остался один на бетонном полу. Один на один со своей болью…
Все повторилось в точности. Сначала боль во всем теле усилилась до предела, потом пропала чувствительность, а в конце концов отключилось сознание.
…Лицо Грека резко облизало волной чего-то холодного, и он медленно, с невероятными усилиями, открыл глаза. И первое, что увидел сквозь застившую лицо водную пленку, – черные, до блеска начищенные ботинки, стоящие в шаге от его лица. Он по-прежнему лежал на боку. Вокруг его головы образовалась целая лужа, по щекам и лбу медленно катились капли. Значит, менты окатили его из ведра. Артем чисто машинально попробовал пошевелить непослушными, утратившими чувствительность руками и сразу понял – веревки больше не было. Однако тело, отвыкшее от нормального тока крови, подчинялось нехотя. Жизнь возвращалась в одеревеневшие конечности с неспешностью старой черепахи. Сил подняться на ноги не было. Да и не очень хотелось это делать.
– Доброе утро, сволочь! – произнес знакомый голос жилистого, ушастого, похожего на гоблина коротышки. – Как самочувствие? Жалобы, просьбы есть?!
– Есть… вопрос, – сглотнув застрявший в горле комок, прошептал Грек.
– Валяй.
– Сколько… тебе… до пенсии?
– По выслуге лет – всего восемь, – чуть помешкав, ответил цирик. Но, поскрипев единственной прямой извилиной и заподозрив в вопросе задержанного явный подвох, тут же с угрозой процедил: – И что?!
– Ничего. Просто ты до нее не доживешь, – ответил Артем. – Сдохнешь, – и, получив удар ногой в грудь, зашелся изматывающим кашлем. Вместе с капельками слюны с его губ слетели сгустки запекшейся крови.
– Надо же, у нас здесь, оказывается, юморист появился. Ефим Жоприн, бля. – Второй, донесшийся со стороны спины голос тоже был Греку знаком и, вне всякого сомнения, принадлежал скуластому амбалу. – Чего вдруг замолчал? Ну давай, бухти дальше. Про то, как космические корабли бороздят Большой театр! Гы-гы! Или ты язык с испугу проглотил, Владимир Виножмур? – Прапорщик перешагнул через Артема и, помахивая резиновой дубинкой, встал рядом с коротышкой.
– Я-то не проглотил, – ответил, отдышавшись, Артем. – С моим языком все в порядке. А вот твоим змеиным жалом в самый раз задницу у Птицына вылизывать. Или передницу…
– Хлебало захлопни, червь навозный! – На роже бугая выступила вишневая краска. Было видно, как ему хочется немедленно отыграться за оскорбление, но мент отчего-то сдержался. Хотя для привыкшего к безнаказанному руко-и ногоприкладству цирика из ИВС это было сделать невероятно трудно. – Побереги свой рабочий ротик! Он тебе в «Матроске» еще не раз пригодится! Это я тебе обещаю!
– Короче, готовься к путешествию в петушатник, жаба болотная, – поддержал гоблин. – Через час за тобой толчок на колесах подадут. Кстати, ты еще не в курсе, как наши московские «тины» ваше рахитное питерское быдло называют? Бомжи!!! Ха-ха-ха!
– Что верно – то верно! – одобрительно хрюкнув под нос, согласился здоровяк. – Как ни глянешь на площади у трех вокзалов – шмотки вечно какие-то пидорные, на ногах – измазанные в глине говнодавы с протектором, рожи бледные, голодные, ноги кривые, вечно сопли из носа текут. Сразу понятно – только что со «Стрелы» вылез, доходяга.
– Зато ты, как я вижу, на табло чересчур черномазый, – окинув цирика усталым взглядом, тихо сказал Артем. – Не иначе как через девять месяцев после Фестиваля молодежи и студентов народился? От людоеда из Зимбабве…
– Че-го-о-о?! – мгновенно потеряв самоконтроль, зарычал прапорщик и замахнулся дубинкой. Было от чего прийти в бешенство. Отца своего – якобы грузинского князя, погибшего еще до рождения сына на Кавказе из-за кровной мести, – он в жизни ни разу не видел. А дата появления на свет действительно точь-в точь, до недели, соответствовала той, которую назвал Грек. Страшная, молнией вспыхнувшая в голове цирика догадка о своем истинном происхождении холодной волной мурашек прокатилась от затылка до пяток. Кипящая злоба искала выхода и нашла: рассекая воздух, над лежащим на полу камеры Артемом взмыл «демократизатор»…
– Отставить!!!– вдруг донеслось со стороны коридора. Рука надувшего щеки амбала замерла на полпути к цели. Он обернулся. В дверном проеме стояли сам начальник ИВС – дородный седовласый подполковник Нечепуренко с огромным животом и выглядывающий из-за его спины, одетый в тот же, что и вчера, мятый костюм с галстуком-лопатой, следователь Птицын. – Это еще что за самоуправство, Чочиев?!
– Он, сука такая, в меня плюнул, тов… Юрий Семеныч!!!– мигом опустив дубинку и вытянувшись во фрунт, сию секунду нашелся с ответом прапорщик. И даже, наглядно демонстрируя факт оскорбления действием, брезгливо потер рукавом форменную штанину, якобы в том самом месте, куда попал плевок задержанного.
– Ничего, отстираешь, – понимающе оглядев стоящее у стены ведро, растекшуюся по полу лужу и валяющиеся в камере обрывки капроновой веревки, глухо бросил хозяин изолятора. – Поднимите его, живо! – приказал, сдвинув брови. – Уроды, мать вашу ети.
Цирики поспешно схватили Артема и не без труда привели в вертикальное положение. Подполковник и следователь подошли и остановились на расстоянии шага.
– Вот ты, значит, какой, северный олень, – пристально, медленно, с головы до ног оглядев особого «гостя», промычал Нечепуренко. – Орел!.. Ничего мне сказать не хочешь?
– О чем? – безучастно глядя в глаза подполковнику, бросил Грек.
– А ты, можно подумать, не понимаешь?! – фыркнул мент и недвусмысленно оглянулся на Птицына. Напомнил, хитро прищурившись: – По поводу вашего с Алексеем Михайловичем вчерашнего разговора. Ничего не надумал?
– Пош-шел ты… – процедил Артем и отвернулся. – Я требую адвоката.
Лоснящеееся лицо толстяка потемнело. Поняв, что вчерашние угрозы Птицына не возымели на клиента должного действия, он с шумом втянул воздух свинячьими ноздрями и, резко подавшись вперед, громко пролаял, брызгая слюной в лицо Грека:
– В морге будешь для себя гроб с подогревом требовать, понял?!! Кретин!!!
– Красивое у вас имя, начальник. Но все равно, рад познакомиться. Меня зовут Артем Александрович.
– Остряк, значит? – ухмыльнулся, дыша в лицо задержанному, Нечепуренко. – Ладно, по-прикалывайся напоследок. Скоро тебе будет не до смеха. Алексей Михайлович, – начальник ИВС кивком подозвал следователя. – Зачитайте гражданину Грекову постановление о его аресте. А вы, – с трудом вмещавшийся в милицейскую форму толстяк грозно посмотрел на застывших истуканами по бокам от Артема прапорщиков, – отведете его вниз, во двор. Автозак уже прибыл, так что не тормозите!.. Да-а, совсем забыл! – снова уставился на задержанного седой подполковник. – С вашим бывшим соседом по камере ночью беда приключилась. Такая, что не приведи господи, даже сказать стыдно. В больничку его утром отправили, всего в крови. Но вряд ли он выкарабкается. Вот и подумайте, пока будете ехать до СИЗО, что сказать тамошней братве в свое оправдание. Такая горячая информация быстро расходится… Впрочем, вам, как и Мусаеву, уже не поможешь. Стукачей в «Матроске» ненавидят больше, чем администрацию тюрьмы. Так что… прощайте, Артем Александрович. Я, попирая закон, дал вам шанс выкарабкаться, вы его отвергли. Что ж, пеняйте на себя.
Довольно проворно для своих габаритов развернувшись на каблуках, Нечепуренко покинул камеру и скрылся за распахнутой дверью. Птицын достал из потертого «дипломата» какой-то документ с печатью и протянул Артему:
– Ознакомьтесь. Вы подозреваетесь в совершении ряда тяжких преступлений. Так как существует реальная возможность, что, находясь на свободе, вы можете оказывать давление на потерпевших и свидетелей, а также из опасений, что вы можете попытаться уклониться от следствия и скрыться, принято решение о вашем аресте и водворении до суда в следственный изолятор. Вот постановление.
– В очко себе затолкай, крыса продажная, – осклабился Артем. – Я с тобой еще встречусь.
– Если бы вы знали, гражданин Греков, – нарочито безмятежно вздохнул следователь, – сколько раз за семнадцать лет работы в системе я слышал такие угрозы. Но, как видите, до сих пор жив и, слава богу, кажется, вполне здоров.
– Это ненадолго, – серьезно пообещал Артем. – Дай только выйти…
– Ты бы лучше не бакланил, а о себе, любимом, позаботился, – с фальшивым сочувствием сказал Птицын, скривив одну сторону лица. – Иса Сухумский – личность в столице известная. Для многих молодых ухарей-крадунов чуть ли не пример для подражания. За него тебе не только целку в заднице, но и брюхо с гарантией вскроют, от яиц до ноздрей. Вот и прикинь буй к носу… – Запнувшись, следователь с прищуром взглянул на Грека и отчеканил: – В последний раз тебя спрашиваю: да или нет? Не будь дураком, Греков. Это же форменное самоубийство. В общей камере ты не проживешь и суток.
– О своей шкуре лучше позаботься, мать Тереза, – холодно ответил Артем. – У тебя все?! Тогда будь здоров, е… коров. Эй вы, придурки лагерные, ведите меня во двор!
– Как скажешь, лягушонок, – довольно улыбнулся стоящий справа от Грека «возможно-негр» и почти без замаха, давно отработанным ударом сверху вниз, врезал ему дубинкой между ног. Колени Артема дрогнули, тело обмякло. – Это тебе вместо «до свидания», покойничек.
Надев на руки задержанного браслеты, прапорщики выволокли его из камеры и повели к выходу.
Глава четвертая
И вот она – «Матросская тишина»
Внутри автозака, куда Артема вместе с еще семью «попутчиками», следующими по маршруту ИВС – СИЗО, затолкал конвой сопровождения, было не продохнуть. Люди буквально висели друг у друга на головах, но конвою это было до лампочки. Второй рейс зековоза сегодня явно не планировался. Поэтому менты со всем присущим им старанием приступили к уплотнению фургона. По три человека запихали в каждую из клеток. Артема, до которого очередь дошла последним, не долго думая втолкнули в автозаковский «стакан», где уже находился высокий, болезненно худой парень лет двадцати, с темными пятнами вокруг глубоко запавших глаз. Грек, половина корпуса которого так и не смогла поместиться в конуру, оказался с ним прямо лицом к лицу.
– Держись, братан, – сказал грудью влипший в соседа Артем, тяжело дыша и скрипя зубами, – трое конвоиров, уперевшись что было сил в дверь, сантиметр за сантиметром вдавливали его внутрь. По слаженности действий ментов было понятно: подобным варварством они занимались не впервой.
– Ребра сломаете, суки! – не выдержав напора, прохрипел взмокший от натуги парень. – Уже дышать невозможно!!!
– А ты жопой вдыхай, – лениво посоветовал кто-то из наконец-то закрывших дверь конвоиров, и все остальные дружно заржали.
Наконец машина тронулась. Ехали невероятно долго. Воздух внутри автозака стал спертым и вонючим настолько, что, казалось, его можно было пощупать. Вдавленного Артемом в железную стену, тихо скулящего долговязого попутчика начала бить крупная дрожь. Лицо его стало белей простыни, взгляд обезумел. С такими симптомами Грек уже однажды сталкивался. Так что сомнений не было – сопляка мучила жестокая наркотическая ломка, и сердце его могло остановиться в любую секунду.
Когда автозак остановился и распахнулись сначала наружная, а затем и дверь «стакана», Грек, наконец-то получивший возможность вздохнуть полной грудью чистый воздух, облегченно вытер рукавом струящийся с лица пот. Но, спрыгнув из машины на щербатый асфальт и оглядевшись по сторонам, Артем почувствовал: настоящаяпытка только начинается…
Они находились в некоем подобии тамбура. Перед строем вновь прибывших, за решеткой, сгорбился над горой папок с личными делами вертухай. Из числа офицеров. Видимо, дежурный. Началась перекличка. В процессе ее проведения Грек обратил внимание на то, что среди стоящих в шеренгу подследственных около половины составляют инородцы – из Средней Азии, Татарии и Кавказа. Многие из них своим внешним видом больше всего напоминают выловленных в лесу Маугли. Нервничают, словно перед казнью. По-русски лопочут еле-еле, через пень-колоду. Один урюк с раскосыми глазами несколько раз подряд не мог внятно, не проглатывая звуки, произнести свои имя-фамилию. Гость из солнечного Чуркистана звался Бабаназар Худайбердыйназаров.
После окончания переклички всю толпу загнали на «сборку». Ею оказалась погруженная в полумрак, слабо освещенная камера около полусотни квадратов размером. Стены и потолок – как в шахте. Чернее некуда. Шершавый, в выбоинах, бетонный пол. Под потолком – две узкие щели, забранные решетками. С их внешней стороны еще и жалюзи – «реснички». Не могло быть и речи, чтобы увидеть хоть что-нибудь сквозь это нагромождение железа. В углу камеры, за полуметровым кирпичным барьером – параша. Или, как сказал кто-то из зеков – «дальняк». Артем, давно мечтающий сходить в клозет, подождал, пока низкорослый косоглазый старик откряхтит, и, на ходу стаскивая спортивные брюки, зашел за перегородку.
Рядом с парашей, как и в камере ИВС, где он повстречался с Исой Сухумским, из стены торчал огрызок ржавой трубы, из которого сочилась мутная вода цвета сильно разбавленного кофе. Грек тщательно вымыл под струйкой липкие от пота и грязи руки и вышел, чуть не снесенный с ног бандюком-носорогом, ломанувшимся к дырке.
Сидеть было негде. Вдоль стен камеры находились отполированные годами и задницами зеков деревянные скамейки, но они уже были заняты более шустрыми, а также не впервые оказавшимися в этих мрачных стенах и знающими все тонкости быта в «Матроске» мужиками. Остальным пришлось стоять на своих подпорках. Когда загнали их партию, в камере уже находилось с дюжину человек. Судя по доносящимся обрывкам разговоров, они уже много часов ждали здесь переброски со «спеца» на «общак». Эти слова впервые оказавшемуся в тюрьме Артему ни о чем пока не говорили. Но он почему-то сразу понял: речь шла о типах имеющихся в СИЗО камер. «Общак» – это понятно. А вот что такое «спец», хорошо это или совсем даже плохо, приходилось лишь догадываться. Появлялись новые и новые партии подследственных. Некоторые уже «кучковались», разбившись на ранги, масти и землячества. Кое-кто встречался за колючей проволокой отнюдь не впервые. Определить, где бывалый зек, а где один из находящихся в явном большинстве первоходков, оказалось совсем не сложно. Те, кто впервые переступил порог тюрьмы, выглядели сильно подавленными, постоянно вертели головами, прислушивались к разговорам, стараясь угадать, что их ждет «за следующим поворотом». Опытные вели себя не в пример спокойнее. Некоторые прямо здесь стали заваривать чифир. Нашлись и алюминиевая кружка, и пачка чая, и тряпки, из которых быстренько сделали «дрова», свернув тугим жгутом. О качестве сочащейся из трубы технической воды, понятное дело, лучше было не думать. Сварив дегтевидное пойло, зеки обмотали горячую ручку кружки куском ветоши и пустили чифир по кругу, продолжая прерванный на время приготовления напитка неспешный разговор…
Никто не кричал, все вели себя тихо, разговаривали почти шепотом. Но гул все равно стоял такой, словно над головами летали несколько злых пчелиных роев.
Уловив момент, когда один из сидящих на скамейке мужиков, устав терпеть, нехотя освободил местечко и отлучился по нужде, Артем, стоявший ближе всех, наконец-то смог присесть, потеснив широкими плечами соседей, вытянуть гудящие ноги, опереться спиной о стенку и устало прикрыть глаза. Все его тело гудело и ломило, словно по нему бежал ток высокого напряжения.
Довольно долго ничего примечательного в камере не происходило. Ближе к ночи дверь открылась, и вертухаи начали выкрикивать фамилии. Около двадцати человек, подхватив свои баулы, ушли. То же самое повторилось примерно через час. Камера, еще не так давно забитая до отказа, постепенно становилась свободней. С пятого захода мент назвал фамилию Артема, и он вместе с другими двинулся на выход.
После недолгого путешествия по переходам группа подследственных оказалась в непривычно ярко освещенной после сумеречной «сборки», просторной и более или менее чистой камере. Посреди нее стоял длинный оцинкованный стол, очень смахивающий на те, что Греку доводилось видеть на мясных кухнях общепита. Рядом, по-эсэсовски заложив руки за спину, с невозмутимыми лицами стояли пятеро – три мужика и две некрасивые, напоминающие пересушенные воблы, женщины в вертухайской форме.
– Все из сумок – на стол! – приказал старший группы шмона. Зашуршали пакеты, завжикали «молнии», защелкали замки. Артем, а с ним и еще несколько бомжеватого и нерусского вида личностей, отошли в сторону – в отличие от большинства зеков, им нечего было предъявлять к досмотру. Их руки были пусты. Не прошло и минуты, как на столе возвышалась целая гора всевозможного барахла – шмоток, предметов личной гигиены, книг, продуктов и еще много чего.
– Все сумки и баулы – в кучу, в угол! – вновь последовала команда офицера, которая была беспрекословно выполнена.
– Теперь каждому раздеться догола! Снимать даже носки! – на сей раз голос подала высокая и худая, как выдернутая из забора жердь, рыжеволосая прапорщица. – Живо!!!
Стали не спеша стягивать одежду.
– А не страшно, милая? Нас тут вон сколько, а вас с подружкой всего двое, – вдруг неожиданно донеслось из толпы. На хмурых лицах мужиков стали появляться улыбки. Кто-то, заржав, тут же поддержал, с ярко выраженным татарским акцентом:
– Ты меня не бойся, дочка, у меня хоть и длинный, но тонкий и кривой влево! Так что я больше чем на полшишки не вставляю!
– А ко мне, бикса, лучше не подходи. Я таких, как ты, по три штуки на ось надеваю. А потом – р-рязь! – рукой по ушам, и кручу, как пропеллер!!! Ка-айф!!!
После этой реплики толпу словно прорвало, весело загалдели почти все. Прислушиваясь к доносящимся с разных сторон репликам, Грек вдруг поймал себя на том, что тоже улыбается.
– Ни фига у тебя болтяра! Почем за кило брал?
Толпа: – Ха-ха-ха!
– Где брал, там уже нету. Кончились. Теперь тебе только в розетке ковыряться…
– Эй, кыргыз-ака, кто тебе очко так качественно разработал? Не иначе как ишак с голодухи пристроился?..
Толпа: – Ха-ха-ха!
У некоторых началась настоящая истерика, они буквально задыхались от смеха, с трудом держась на ногах.
– Гляди-ка, братва!!! – завопил стоявший рядом с Артемом бритый бандюган – тот самый, который едва не снес его на пути к параше, – и ткнул пальцем в молоденького прыщавого пацана, испуганно и стесненно прикрывавшего ладонями вздыбившийся, словно фонарный столб, член. – Да у нас тут извращенец поганый затесался!!! На мужиков возбуждается!!!
– Двинь ему разок по яйцам, и вся любовь, – небрежно посоветовал заросший диким волосом, синий от обилия наколок, сутулый дедок лет шестидесяти.
И тут произошло совсем неожиданное: одна из шмонщиц вдруг перегнулась через заваленный шмотьем стол к пунцовому от стыда и мелко трясущемуся от страха бедолаге, взмахнула пластмассовой линейкой и отвесила замешкавшемуся парню такой щелбан по причинному месту, что уже через пару секунд от эрекции не осталось и следа. При виде корчащегося от боли сопляка толпа сразу как-то заметно посерьезнела. Больше никто не шутил.
Когда все разделись, шмонщики выстроили толпу в очередь к расположенному в стене, на уровне пояса, крохотному окошку. Рядом с «бойницей» находилась низкая, не заметная на первый взгляд дверь. От тесноты и скученности вновь ставшие хмурыми и молчаливыми голые мужики то и дело случайно соприкасались друг с другом телами. Реакция на такое «посягательство на честь» следовала мгновенная и агрессивная. Нервные, не спавшие как минимум уже вторые стуки люди взрывались от малейшей искры.
Но если в паре похожих случаев обошлось словесной перепалкой, то между стоящими прямо перед Греком прыщавым бедолагой-подростком и случайно дотронувшимся до него сзади дюжим мужиком лет сорока вспыхнула короткая, но яростная драка. Публично униженный бандюком, названный пидором в присутствии двадцати человек парень, которому, судя по гладкому, не знавшему бритвы лицу, едва-едва исполнилось восемнадцать, горел желанием восстановить свою репутацию. А поэтому, едва почуяв случайное прикосновение чужого тела к своей заднице (если таковое вообще имело место, а не было выдумано!) вскипел от ярости и, выкрикивая самые тяжелые оскорбления, самозабвенно и бесстрашно бросился с кулаками на заметно превосходящего его в комплекции и физической силе мужика. Пропустив от неожиданности несколько сильных и болезненных ударов по лицу и корпусу, тот быстро сгруппировался и со звериным рычанием бросился в ответную атаку.
– Держись, братан, – сказал грудью влипший в соседа Артем, тяжело дыша и скрипя зубами, – трое конвоиров, уперевшись что было сил в дверь, сантиметр за сантиметром вдавливали его внутрь. По слаженности действий ментов было понятно: подобным варварством они занимались не впервой.
– Ребра сломаете, суки! – не выдержав напора, прохрипел взмокший от натуги парень. – Уже дышать невозможно!!!
– А ты жопой вдыхай, – лениво посоветовал кто-то из наконец-то закрывших дверь конвоиров, и все остальные дружно заржали.
Наконец машина тронулась. Ехали невероятно долго. Воздух внутри автозака стал спертым и вонючим настолько, что, казалось, его можно было пощупать. Вдавленного Артемом в железную стену, тихо скулящего долговязого попутчика начала бить крупная дрожь. Лицо его стало белей простыни, взгляд обезумел. С такими симптомами Грек уже однажды сталкивался. Так что сомнений не было – сопляка мучила жестокая наркотическая ломка, и сердце его могло остановиться в любую секунду.
Когда автозак остановился и распахнулись сначала наружная, а затем и дверь «стакана», Грек, наконец-то получивший возможность вздохнуть полной грудью чистый воздух, облегченно вытер рукавом струящийся с лица пот. Но, спрыгнув из машины на щербатый асфальт и оглядевшись по сторонам, Артем почувствовал: настоящаяпытка только начинается…
Они находились в некоем подобии тамбура. Перед строем вновь прибывших, за решеткой, сгорбился над горой папок с личными делами вертухай. Из числа офицеров. Видимо, дежурный. Началась перекличка. В процессе ее проведения Грек обратил внимание на то, что среди стоящих в шеренгу подследственных около половины составляют инородцы – из Средней Азии, Татарии и Кавказа. Многие из них своим внешним видом больше всего напоминают выловленных в лесу Маугли. Нервничают, словно перед казнью. По-русски лопочут еле-еле, через пень-колоду. Один урюк с раскосыми глазами несколько раз подряд не мог внятно, не проглатывая звуки, произнести свои имя-фамилию. Гость из солнечного Чуркистана звался Бабаназар Худайбердыйназаров.
После окончания переклички всю толпу загнали на «сборку». Ею оказалась погруженная в полумрак, слабо освещенная камера около полусотни квадратов размером. Стены и потолок – как в шахте. Чернее некуда. Шершавый, в выбоинах, бетонный пол. Под потолком – две узкие щели, забранные решетками. С их внешней стороны еще и жалюзи – «реснички». Не могло быть и речи, чтобы увидеть хоть что-нибудь сквозь это нагромождение железа. В углу камеры, за полуметровым кирпичным барьером – параша. Или, как сказал кто-то из зеков – «дальняк». Артем, давно мечтающий сходить в клозет, подождал, пока низкорослый косоглазый старик откряхтит, и, на ходу стаскивая спортивные брюки, зашел за перегородку.
Рядом с парашей, как и в камере ИВС, где он повстречался с Исой Сухумским, из стены торчал огрызок ржавой трубы, из которого сочилась мутная вода цвета сильно разбавленного кофе. Грек тщательно вымыл под струйкой липкие от пота и грязи руки и вышел, чуть не снесенный с ног бандюком-носорогом, ломанувшимся к дырке.
Сидеть было негде. Вдоль стен камеры находились отполированные годами и задницами зеков деревянные скамейки, но они уже были заняты более шустрыми, а также не впервые оказавшимися в этих мрачных стенах и знающими все тонкости быта в «Матроске» мужиками. Остальным пришлось стоять на своих подпорках. Когда загнали их партию, в камере уже находилось с дюжину человек. Судя по доносящимся обрывкам разговоров, они уже много часов ждали здесь переброски со «спеца» на «общак». Эти слова впервые оказавшемуся в тюрьме Артему ни о чем пока не говорили. Но он почему-то сразу понял: речь шла о типах имеющихся в СИЗО камер. «Общак» – это понятно. А вот что такое «спец», хорошо это или совсем даже плохо, приходилось лишь догадываться. Появлялись новые и новые партии подследственных. Некоторые уже «кучковались», разбившись на ранги, масти и землячества. Кое-кто встречался за колючей проволокой отнюдь не впервые. Определить, где бывалый зек, а где один из находящихся в явном большинстве первоходков, оказалось совсем не сложно. Те, кто впервые переступил порог тюрьмы, выглядели сильно подавленными, постоянно вертели головами, прислушивались к разговорам, стараясь угадать, что их ждет «за следующим поворотом». Опытные вели себя не в пример спокойнее. Некоторые прямо здесь стали заваривать чифир. Нашлись и алюминиевая кружка, и пачка чая, и тряпки, из которых быстренько сделали «дрова», свернув тугим жгутом. О качестве сочащейся из трубы технической воды, понятное дело, лучше было не думать. Сварив дегтевидное пойло, зеки обмотали горячую ручку кружки куском ветоши и пустили чифир по кругу, продолжая прерванный на время приготовления напитка неспешный разговор…
Никто не кричал, все вели себя тихо, разговаривали почти шепотом. Но гул все равно стоял такой, словно над головами летали несколько злых пчелиных роев.
Уловив момент, когда один из сидящих на скамейке мужиков, устав терпеть, нехотя освободил местечко и отлучился по нужде, Артем, стоявший ближе всех, наконец-то смог присесть, потеснив широкими плечами соседей, вытянуть гудящие ноги, опереться спиной о стенку и устало прикрыть глаза. Все его тело гудело и ломило, словно по нему бежал ток высокого напряжения.
Довольно долго ничего примечательного в камере не происходило. Ближе к ночи дверь открылась, и вертухаи начали выкрикивать фамилии. Около двадцати человек, подхватив свои баулы, ушли. То же самое повторилось примерно через час. Камера, еще не так давно забитая до отказа, постепенно становилась свободней. С пятого захода мент назвал фамилию Артема, и он вместе с другими двинулся на выход.
После недолгого путешествия по переходам группа подследственных оказалась в непривычно ярко освещенной после сумеречной «сборки», просторной и более или менее чистой камере. Посреди нее стоял длинный оцинкованный стол, очень смахивающий на те, что Греку доводилось видеть на мясных кухнях общепита. Рядом, по-эсэсовски заложив руки за спину, с невозмутимыми лицами стояли пятеро – три мужика и две некрасивые, напоминающие пересушенные воблы, женщины в вертухайской форме.
– Все из сумок – на стол! – приказал старший группы шмона. Зашуршали пакеты, завжикали «молнии», защелкали замки. Артем, а с ним и еще несколько бомжеватого и нерусского вида личностей, отошли в сторону – в отличие от большинства зеков, им нечего было предъявлять к досмотру. Их руки были пусты. Не прошло и минуты, как на столе возвышалась целая гора всевозможного барахла – шмоток, предметов личной гигиены, книг, продуктов и еще много чего.
– Все сумки и баулы – в кучу, в угол! – вновь последовала команда офицера, которая была беспрекословно выполнена.
– Теперь каждому раздеться догола! Снимать даже носки! – на сей раз голос подала высокая и худая, как выдернутая из забора жердь, рыжеволосая прапорщица. – Живо!!!
Стали не спеша стягивать одежду.
– А не страшно, милая? Нас тут вон сколько, а вас с подружкой всего двое, – вдруг неожиданно донеслось из толпы. На хмурых лицах мужиков стали появляться улыбки. Кто-то, заржав, тут же поддержал, с ярко выраженным татарским акцентом:
– Ты меня не бойся, дочка, у меня хоть и длинный, но тонкий и кривой влево! Так что я больше чем на полшишки не вставляю!
– А ко мне, бикса, лучше не подходи. Я таких, как ты, по три штуки на ось надеваю. А потом – р-рязь! – рукой по ушам, и кручу, как пропеллер!!! Ка-айф!!!
После этой реплики толпу словно прорвало, весело загалдели почти все. Прислушиваясь к доносящимся с разных сторон репликам, Грек вдруг поймал себя на том, что тоже улыбается.
– Ни фига у тебя болтяра! Почем за кило брал?
Толпа: – Ха-ха-ха!
– Где брал, там уже нету. Кончились. Теперь тебе только в розетке ковыряться…
– Эй, кыргыз-ака, кто тебе очко так качественно разработал? Не иначе как ишак с голодухи пристроился?..
Толпа: – Ха-ха-ха!
У некоторых началась настоящая истерика, они буквально задыхались от смеха, с трудом держась на ногах.
– Гляди-ка, братва!!! – завопил стоявший рядом с Артемом бритый бандюган – тот самый, который едва не снес его на пути к параше, – и ткнул пальцем в молоденького прыщавого пацана, испуганно и стесненно прикрывавшего ладонями вздыбившийся, словно фонарный столб, член. – Да у нас тут извращенец поганый затесался!!! На мужиков возбуждается!!!
– Двинь ему разок по яйцам, и вся любовь, – небрежно посоветовал заросший диким волосом, синий от обилия наколок, сутулый дедок лет шестидесяти.
И тут произошло совсем неожиданное: одна из шмонщиц вдруг перегнулась через заваленный шмотьем стол к пунцовому от стыда и мелко трясущемуся от страха бедолаге, взмахнула пластмассовой линейкой и отвесила замешкавшемуся парню такой щелбан по причинному месту, что уже через пару секунд от эрекции не осталось и следа. При виде корчащегося от боли сопляка толпа сразу как-то заметно посерьезнела. Больше никто не шутил.
Когда все разделись, шмонщики выстроили толпу в очередь к расположенному в стене, на уровне пояса, крохотному окошку. Рядом с «бойницей» находилась низкая, не заметная на первый взгляд дверь. От тесноты и скученности вновь ставшие хмурыми и молчаливыми голые мужики то и дело случайно соприкасались друг с другом телами. Реакция на такое «посягательство на честь» следовала мгновенная и агрессивная. Нервные, не спавшие как минимум уже вторые стуки люди взрывались от малейшей искры.
Но если в паре похожих случаев обошлось словесной перепалкой, то между стоящими прямо перед Греком прыщавым бедолагой-подростком и случайно дотронувшимся до него сзади дюжим мужиком лет сорока вспыхнула короткая, но яростная драка. Публично униженный бандюком, названный пидором в присутствии двадцати человек парень, которому, судя по гладкому, не знавшему бритвы лицу, едва-едва исполнилось восемнадцать, горел желанием восстановить свою репутацию. А поэтому, едва почуяв случайное прикосновение чужого тела к своей заднице (если таковое вообще имело место, а не было выдумано!) вскипел от ярости и, выкрикивая самые тяжелые оскорбления, самозабвенно и бесстрашно бросился с кулаками на заметно превосходящего его в комплекции и физической силе мужика. Пропустив от неожиданности несколько сильных и болезненных ударов по лицу и корпусу, тот быстро сгруппировался и со звериным рычанием бросился в ответную атаку.