Седов Б.. «Матросская тишина»

   – Очнулся, брат? – совсем рядом с Артемом неожиданно послышался голос, как сразу отметил Грек, с явным кавказским акцентом. – Подожди, я сейчас…
   Возникла какая-то возня, слух уловил шаги – сначала отдаляющиеся, затем приближающиеся.
   – Не трогай лицо руками, заразу занесешь, – властно посоветовал голос. – Лучше вымыть и протереть чистым куском одежды.
   На лицо Грека неожиданно стекла холодная влага. Вода. Попав в сочащиеся, едва покрытые корочкой свернувшейся крови раны, она вызвала новый приступ боли.
   – Терпи, – спокойно сказал незнакомец. – И не вставай пока. Сейчас слегка оботру, легче станет…
   Артем почувствовал, как расстегивается «молния» на его груди, как сухо трещит разрываемая по швам майка, стараниями добровольного санитара превращаясь в относительно чистый кусок хлопчатобумажной ткани. Незнакомец аккуратно, стараясь причинять минимум страданий, промокнул влажное лицо Артема и прежде всего густо залепленные бурой пленкой веки.
   Грек открыл глаза и увидел склонившееся к нему болезненно худое, поросшее сантиметровой щетиной мужское лицо. На вид – лет сорока. С чуть тронутыми сединой вьющимися волосами, умными карими глазами и гордым орлиным профилем. Типичный горец. За спиной мужчины виднелся закопченный, в сырых плесневелых разводах потолок с тускло горящей лампочкой в сетчатом металлическом наморднике.
   – Где я? – с трудом разлепив разбитые в лохмотья губы, прошептал Артем.
   – В камере, брат, – сдвинув к переносице густые брови, спокойно сказал кавказец. – В изоляторе временного содержания.
   – Давно? – Грек попытался подняться, но зверски избитое тело слушалось его плохо. На помощь пришел незнакомец. Он бережно взял соседа по камере под микитки, приподнял без видимого усилия и прислонил спиной к стене.
   – Со вчерашнего утра, – сообщил кавказец. – Так что вторые сутки пошли, как тебя цирики приволокли. Ну, слава Аллаху, хоть очнулся. Значит, выкарабкаешься…
   Артем огляделся. Камера, где он находился вдвоем с этим человеком, была похожа на каменный мешок. Размером три на четыре метра, с кое-как оштукатуренными лет полста назад кирпичными стенами, высоким потолком, забранным решеткой изнутри и «ресничками» снаружи крохотным окошком. В углу, рядом с дверью, располагалась дырка-параша, из стены куском торчала ржавая труба без вентиля, из которой капала на рыжий кафель и сбегала к дырке в полу мутноватая вода. Больше в камере не было ничего. Даже нар. Он сидел прямо на холодном каменном полу, на котором кое-где просматривались кляксы запекшейся крови. Видимо, его собственной, накапавшей, пока его тащили сюда из коридора. Рядом, на том месте, где он только что лежал, валялся мятый дорогой пиджак цвета «соль с перцем» с торчащим из кармана галстуком. Артем перевел взгляд с подстилки на стоящего рядом соседа по камере. Тот был в одной рубашке, расстегнутой на три верхние пуговицы. Из образовавшегося треугольника торчала буйная растительность.
   – Спасибо тебе, – поблагодарил сокамерника Грек. – Меня Артем зовут.
   – Не за что, брат, – вздохнул кавказец и опустился рядом, тоже прислонившись спиной к стене. – Я Иса Сухумский. Слышал о таком?
   – Нет, – покачал головой Грек. – Я из Питера.
   – Хороший город, – кивнул Иса. – Только сырой и холодный. У меня там девушка есть, стюардессой в «Пулково» работает. Марина.
   Минуты две дружно молчали. Первым не выдержал кавказец. Спросил вежливо:
   – За что тебя легавые так уделали, брат? Артем задумался. Действительно, за что?
   Ведь когда эти гоблины в бронежилетах начали его всем скопом в подъезде гасить на глазах у перепуганной консьержки, никто из них еще не знал, какая участь постигла лейтенанта Уварова. Это потом, уже в автобусе, по новой навалились, суки. Однако пересказывать свои злоключения кому бы то ни было, кроме адвоката, Артем не собирался. Поэтому ограничился частично правдивым, предельно коротким ответом:
   – Мента одного отметелил. Омоновца.
   – Насмерть? – деловито уточнил Иса.
   – Да нет, – выдохнул Артем. – Уже наверняка очухался. Падла.
   – Можешь на пятерку раскрутиться, – прикинул Сухумский. – Если не зашлешь, кому надо.
   – Это вряд ли, – честно высказал свое мнение о грядущих перспективах следствия Грек. – Здесь особый случай. – И почему-то вдруг вспомнил о спасенном им из Москвы-реки молодом парнишке-водителе. Как вскоре выяснилось, родном брате жены Уварова. Бывшего сокурсника по физинституту. Который, в свою очередь, оказался не кем иным, как лейтенантом ОМОНа. Вот тебе и столица, с десятью миллионами жителей! А еще говорят, мол, Питер город маленький. Тесный. Куда ни плюнь – знакомые рожи. И вдруг – здрасьте вам… Все-таки точно за пределами Кольцевой дороги подметили еще в давние времена: Москва – просто большая деревня, хоть и с понтами.
   – Знаешь, брат, а я бы на твоем месте Аллаха благодарил, – оскалился Иса. Однако в глубине его умных, чуть прищуренных глаз Артем увидел отблески льда. Помолчав немного, сокамерник повернул к нему лицо и выдавил, скрипя зубами:
   – Мне легавые изнасилование детей шьют. Двух сестер-близняшек. Двенадцати лет. С такой поганой статьей даже те, кто «при своих», больше суток в общей камере не живут…
   Судя по реакции Исы, сразу отведшего взгляд в сторону и нервно, словно прогоняя наваждение, дернувшего головой, на лице Грека после его признаний отразилось именно то, что должно было появиться на лице любого нормального человека, – презрение. К подонку, совершившему одно из самых гнусных преступлений.
   – Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, брат, – глядя в стенку, с болью в голосе прошептал кавказец. – Но, Аллах тому свидетель, я не заслужил твоей ненависти! И если я прикасался к этим девочкам, то только для того, чтобы погладить по голове или поцеловать их в щечку перед сном… Меня подставила их мать. А ее заставили менты. Эти поганые псы долго думали, как бы достать меня, и наконец нашли подходящий повод. Один опер придумал, как меня можно не просто бросить на кичу, а уничтожить. Причем – чужими руками. Не веришь, да?
   – Я тебе не судья, Иса, – после продолжительного молчания, с трудом подобрав слова, ответил Грек. На него снова навалилась боль и подступила к горлу тошнота. Артем поморщился, прикрыл глаза и после некоторого молчания прошептал, чуть слышно: – Я знаю, как иногда случается, Иса. Малолетние шлюхи добровольно ложатся в постель с мужиками, а затем вышибают из этих лохов бабки, угрожая накатать заяву об изнасиловании. Но посадить могут, только если есть свидетели или положительные результаты экспертизы. Если секс между ними действительно был, любая экспертиза это подтвердит. По принуждению или нет – уже не важно. Любой суд примет сторону малолетки, и мужик пойдет на нары. Даже если девчонка – последняя блядь и успела перепихнуться со всем кварталом…
   – Экспертиза, говоришь? – губы Сухумского скривились. – А если она показала, что заявившие об изнасиловании под давлением своей матери девочки до сих пор девственны, как младенцы?!
   Артем открыл глаза и скосил удивленный взгляд на сокамерника:
   – В таком случае тебе вообще незачем волноваться, Иса.
   – Это с точки зрения нормальных людей. Но только не легавых. Для них я все равно насильник.
   – Что за бред? – нахмурился Артем. Сокамерник долго смотрел в одну точку на стене, а потом сказал совсем не то, что ожидал услышать Грек. Медленно подбирая слова, Иса начал рассказывать свою историю.
   – Я, брат, бродяга по жизни. И одиночка. У меня свой мир и свои законы. Мне сорок два. Ни одного дня в жизни я не ишачил на государство и тем более на кого-то со стороны. Работал всегда один. Ну, почти всегда. От подельников никакой пользы – один геморрой. – Глаза сокамерника недобро сузились. Видимо, кавказец вспомнил о чем-то очень для себя неприятном. – Два раза сидел, от звонка до звонка. В общей сложности восьмерик. В последний раз, в Коми, чуть в воры не короновали… Вышел три года назад. Случайно, на улице, познакомился с одной женщиной. Ее зовут Галина. Шел ночью по Черемушкам, слышу крики. Оказалось, двое наркош вырвали сумочку у идущей по улице одинокой женщины. А в ней – вся ее зарплата. Галина тогда медсестрой в больнице работала, как раз с дежурства домой возвращалась. Двое суток не спала… Со здоровьем у меня всегда нормально было. Я в детстве в Ташкенте жил, там, еще в первом классе, встретил учителя-корейца. В общем, даже в тюрьме тренировался… Догнал я этих уродов, башню первому пробил, подобрал с сугроба сумочку. Но второй, тот, что с пустыми руками бежал, в последний момент успел в меня стилет зоновский метнуть. В трапецию попал, в сантиметре от шеи. Тогда зима была, мороз под двадцать градусов. Я в куртке кожаной был. Воротник спас. Всего на сантиметр стилет в мышцу вошел. Правда, кровищи – море… Вернулся назад, сумочку отдал… Галина как кровь на воротнике увидела – вцепилась в меня, сразу домой потащила. Я, разумеется, не возражал…
   Артем заметил, как при упоминании о первой ночи, проведенной Исой в гостях у подставившей его женщины, черты лица кавказца разгладились.
   – В общем, больше мы не расставались. Остался я у нее жить. Да и девочки – дочки Галины от первого мужа – ко мне привязались. Галина продолжала в больнице медсестрой работать, сутки через двое. Я, когда надо, на дело ходил. Иногда по трое суток не появлялся. Галя никогда не спрашивала, где я был и как зарабатываю деньги. Ей вполне хватало, что мы вместе и нам хорошо. А потом, примерно через три месяца, она вдруг не вернулась с дежурства. Я позвонил в больницу и узнал, что Галину и еще одного врача по наводке санитарки повязали менты. За сбыт наркотических средств. Тяжелобольным, особенно раковым, для снятия боли положено делать инъекции морфия. Галина и тот лепила выделяемые наркотики экономили, часть ампул продавали на сторону. Зарплата у медиков – плакать хочется, но детям ведь этого не объяснишь. Старая карга-санитарка как-то пронюхала, захотела войти в долю. Лепила ее послал и припугнул, что уволит. Вот эта тварь из мести и слила их мусорам. Те сначала долго следили, а затем повязали всех с поличным. Включая перекупщика…
   Иса тяжело вздохнул, покачал головой.
   – И ведь знали же, суки легавые, когда арестовывали, что дома у Галины две девчонки, одни!!! Неужели не могли под подписку до суда отпустить?! Так нет же. Знаешь, что эти пидоры ей сказали?! «Они, мол, у вас уже большие, двенадцать лет. Сами о себе как-нибудь позаботятся». Их, сволочей, совершенно ничего не интересовало, откуда дети возьмут деньги на продукты?.. Тогда Галина совершенно случайно и проговорилась, что у нее есть сожитель. Я. Мусора за слово сразу клещами ухватились, наехали по-черному – кто такой, как звать, где работает. Короче, пробили по архиву и чуть не обделались от радости. Как же, старый знакомый! Иса Сухумский! Знаем, знаем такого. Связались с операми, которые меня в прошлый раз брали. Те говорят – три года как откинулся, сейчас на него ничего нет. Но в прошлый раз крови он нам попортил, а на суде вообще получил по минимуму. Так что будем упаковывать по новой. Качественно. Наверняка. Тогда эти псы и придумали подставу с изнасилованием. И поставили Галину перед выбором – или она идет на зону, лет на пять, за сбыт наркоты, или ее прямо сейчас выпускают под подписку, гарантируя, что на суде она пойдет не как соучастник, а как свидетель. За это она должна убедить девчонок написать заявление о том, что во время ее отсутствия я неоднократно силой принуждал их вступать в сексуальные контакты. В том числе – в особо циничной и извращенной форме. Потому что это уже вообще никакой экспертизе не поддается.
   – Что «это»? – не сразу сообразил Артем.
   – Э-э! Ты что, маленький?! – отмахнулся Иса. – Не знаешь, что менты в своих сортирных бумажках «извращениями» называют?
   – Нет. Но, в общем, догадываюсь.
   – Это когда трахают не в …, а в рот. Или в задницу, – сухо сообщил кавказец. – У кого какая фантазия.
   – Ясно. Можешь не продолжать, – кивнул Грек. – В первом случае, действительно, невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Даже если речь идет о детях. Остаются одни показания. Которым судьи обычно верят куда больше, чем любым оправданиям.
   – Короче, не смогла Галя от детей отказаться, – с грустью, но без явной обиды, констатировал Иса Сухумский. – Она сама родом из Перми. В Москву приехала по лимиту. Вышла замуж. Потом развелась. Муж, из немцев, оставил ей и детям квартиру и давно уже смотался в Германию. И – с концами. Даже адрес, падла такая, не сообщил. Так что никого из родственников, кто мог бы девочек взять, у Галины не осталось. Мать-старуха в Перми, и та умерла… По закону в случае осуждения матери Лену и Юлю до совершеннолетия передали бы в детский дом. Что там с детьми вытворяют, ты, надеюсь, в курсе… Об этом фильмы снимать надо. Документальные. Какая мать на такое согласится? Даже если ради спасения детей нужно подставить хоть и близкого, но, по сути, совершенно чужого человека?!
   – Никакая, – согласился Артем. – У нее просто не было выбора, Иса. – Грек на секунду задумался. – Если только не попробовать кинуть самих мусоров. Сначала уговорить девочек дать показания, убедиться, что в деле о наркотиках уже ничего не грозит, а затем, на суде, попросить детей отказаться от своих слов, сославшись на жесткое давление со стороны следственных органов.
   – Это возможно, – со вздохом согласился сокамерник. – Но только в одном случае – если суд по ее делу пройдет раньше, чем по моему. Только легавые не такие дураки и ни за что этого не допустят. Наоборот – изо всех сил постараются как можно быстрее закончить следствие и передать в суд мое дело, а дело о наркоте – затянуть. Для них это не составляет проблемы… Ладно, херня это все… Я не о том тебе говорю, брат. Ты дальше слушай. Галя сделала все, как требовали менты. Затем сама впустила в квартиру оперов, когда я спал. Меня швырнули в ИВС, а девочек отвезли на экспертизу. Я сразу потребовал встречи с адвокатом. Есть у меня толковый жиденок, Боря Гурфинкель. Рвач, каких мало. Но дело свое знает. В прошлый раз мне с семи лет на два года скостил… Вчера, перед тем, как цирики тебя чуть живого приволокли, я с ним здесь встречался. Боря показал мне раздобытую им за охренительные бабки ксерокопию результатов экспертизы. Обе девочки девственны. Следов насилия на теле не обнаружено. Только это все лажа, брат. Знаешь, что там в заключении написано? Я этот шедевр наизусть запомнил. Слушай: «По словам изнасилованных г-ном Мусаевым И. К. детей половой акт носил «законченный характер». А ниже: «Теоретически экспертом не исключена возможность проведения законченного полового акта без видимых нарушений девственной плевы». Ты хоть раз нечто похожее слышал?!
   Кавказец воззрился на едва оклемавшегося после жестоких побоев сокамерника с таким видом, словно Артем был мировым светилом в области судебной медицины и одним своим решением мог либо казнить, либо миловать незаслуженно обвиненного в изнасиловании урку.
   Но Грек молчал. На то были свои, куда как веские, причины. Выслушав кажущийся любому взрослому мужику дебильным вердикт милицейских медэкспертов, Артем припомнил разговор, случившийся много лет назад на чердаке многоэтажки в Сосновой Поляне, аккурат напротив женского общежития педагогического училища, за свою доступность прозванного среди пацанов «пятерочкой». Именно в такую сумму в деревянных советских рублях можно было уложиться в ближайшем гастрономе, чтобы с гарантией получить пропуск на вечеринку в одну из комнат. Диалог, в котором кроме самого Артема принимали участие еще два его друга, проходил в уютной, непринужденной обстановке теплого чердака, под бутылочку красного молдавского вина. Говорил в основном имеющий репутацию заядлого бабника Олег Кармухин, остальные внимали, разинув рты. Опытный товарищ во всех пикантных подробностях описывал свой вчерашний визит в «пятерочку», где буквально на днях поселились свеженькие девушки-первокурсницы, как мотыльки на пламя, ежегодно слетавшиеся в Ленинград в поисках женихов и места под солнцем со всех уголков необъятной Родины. А посему – в большинстве своем не слишком привередливые в выборе партнеров для секса.
   Тогда, выпучив глаза, Олег взахлеб рассказывал приятелям о постигшем его прошедшей ночью казусе. Мало того, что «снятая» им отвязного вида девица оказалась девственницей, так сие препятствие, несмотря на все старания ухажера, не исчезло до самого утра. Хотя некоторое удовольствие Кармухин-Казанова все-таки получил.
   Теперь, после исповеди соседа по камере, это признание школьного приятеля уже не казалось выдумкой. Даже с учетом последующего двадцатилетнего опыта общения с женщинами. Одним словом, прямо как в классике: «Есть много в этом мире, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».
   Грек, тщательно выбирая слова, рассказал кавказцу об этом случае. Внимательно выслушав Артема, сокамерник поднялся, в напряженных раздумьях прошелся туда-сюда по камере, наконец остановился и с непередаваемой гордостью произнес:
   – Ничего удивительного, что у него не получилось. У твоего болтливого дружка мужской прибор наверняка размером с мизинец. Именно такие вот обделенные природой неудачники очень любят рассказывать на каждом углу о том, какие они крутые порнокиллеры. А что ты скажешь на это, брат?!
   Того, что в следующий момент сделал кавказец, Грек явно не ожидал: Иса торопливо расстегнул брюки – ремень, как водится, еще при водворении в ИВС отобрали цирики – и, не говоря больше ни слова, рывком спустил до колен, вместе с трусами.
   Часть тела, представшая перед взором ошалевшего Артема, вполне заслуживала занесения в Книгу рекордов Гиннесса!!! Это было нечто. Такой булавой можно сваи на стройке вместо копра забивать. Мало того – не надо было надевать очки, чтобы сразу заметить не менее пяти-шести инородных предметов, внедренных под кожу детородного органа вокруг головки. Каждый величиной с большую горошину.
   Разумеется, Артем не раз слышал о кустарных операциях, проводимых зеками в тюремных камерах и на зонах с целью придания своему простаивающему без дела боевому инструменту устрашающего вида, половой привлекательности, неповторимости и предполагаемого повышения его «рабочих качеств». Из зубных щеток и других подручных средств вытачиваются шарики нужного клиенту размера, после чего через сделанный заточенной ложкой надрез эти продезинфицированные водкой или одеколоном предметы внедряются под кожу члена. Когда все заживает, зрелище получается впечатляющее.
   Насчет же Исы можно было сказать просто: герой русского эротического фольклора Лука Мудищев при виде этакого смертельного для большинства женщин оружия от зависти удавится на первом же суку.
   Выпавший в осадок Артем окончательно и бесповоротно убедился – его сокамерник даже чисто теоретически не мог совершить акт насилия над сохранившими невинность двенадцатилетними девочками. К тому же вдобавок еще и «завершенный». Да уж, такого форс-мажора задумавшие подставить гордого кавказца столичные менты в своем подлом раскладе явно не учли. Облажались.
   Довольный произведенным на Грека эффектом, Сухумский как ни в чем не бывало натянул брюки и сел рядом с ним у стены.
   – Что ты думаешь делать? – справившись с шоком, спросил Артем.
   – Гурфинкель, я в него верю, уже на днях добьется проведения повторной экспертизы, – с предвкушением реванша сообщил Иса. – Только уже не девочек – моей. Покажу этим продажным экспертам, чем Петр Первый убил своего сына.
   – Иван Грозный, – улыбнувшись рваными губами, поправил кавказца Грек.
   – Э-э, брат, какая разница?!. – через силу рассмеялся сокамерник. – Главное – результат. Как в той телевизионной рекламе: «Размер имеет значение».
   – Да уж, – кивнул Артем. – Там, кажется, еще одна была. Какой части вашего тела никогда не помешает дополнительный объем? Конечно…
   – Кошельку, – тут же нашелся Иса и снова рассмеялся, на сей раз – от души.
   Однако тут же замолчал. В открывшейся кормушке камеры показалась помятая, недовольная рожа контролера. Натужно заскрежетал давно не смазываемый замок. Дверь медленно распахнулась.

Глава вторая
Я бы в стукачи пошел, пусть меня научат

   На пороге, как клоуны в цирке, стояли и пялились в глубь камеры два цирика – толстый и тонкий. Высокий амбал непринужденно поигрывал резиновым «демократизатором», похлопывая дубинкой по раскрытой ладони. Опытным взглядом оценив удовлетворительное состояние Артема, на удивление быстро оклемавшегося после первого в жизни личного знакомства с разъяренными бойцами ОМОНа, здоровяк пролаял с ленцой:
   – Греков, на выход, – а потом, переглянувшись с напарником, с нескрываемым удовольствием и блуждающей на губах глумливой улыбочкой наблюдал, как задержанный с трудом встает, опираясь на плечо сверкающего зенками сокамерника и, подволакивая одну ногу и стискивая зубы от боли, хромает в сторону двери.
   – Шевели копытами, с-сука! – вякнул, посторонившись с прохода, тщедушный коротышка, покачивая раскрытыми наручниками. – Лицом к стене!!! Грабли за спину!!!
   Грек, внутри которого все клокотало от негодования, молча повиновался. Холодные браслеты снова сдавили его запястья. Пролязгал замок в закрытой цириками двери камеры.
   – Вперед, по коридору! – процедил амбал. Но едва задержанный отлип от стенки и сделал первый шаг, размахнулся что было сил и ударил припадающего на одну ногу Артема резиновой дубинкой по спине. Он был профессионал и знал, куда нужно бить, чтобы, не оставляя следов, доставить клиенту ИВС максимальную боль, – точно между лопаток. От такого удара даже у здорового быка мгновенно сбивается дыхание и темнеет в глазах. Что уж тут говорить об этом, едва двигающим подпорками, куске свежеотбитого антрекота…
   Сдавленно охнув, Грек неуклюже рухнул на каменный пол коридора, в последний момент успев сгруппироваться, поджать колени и упасть «правильно», на бок, сохранив от травмы и без того превращенное в сплошную ссадину лицо. Но падение все равно оказалось болезненным.
   – Слепой, что ли, спотыкаешься на ровном месте?! – не удержался от довольного смешка контролер-коротышка. Он явно страдал комплексом неполноценности и поэтому старался возвыситься в собственных глазах посредством безответного насилия над задержанными. Ловко подпрыгнув, он отвесил лежащему на полу Греку смачного пинка. Несмотря на рахитное – соплей перешибешь – телосложение, низкорослый цирик служил в ИВС давно, а, следовательно, был профессионалом по части измывательств. В особенности если вышеобозначенные, и без того приятные для души побои щедро оплачивались неким заказчиком, очень заинтересованным в надлежащей «прессухе» конкретного задержанного. Поэтому неудивительно, что удар ногой пришелся Артему не по ягодицам, а чуть выше – по копчику. В то самое место внизу позвоночника, откуда, если слепо верить дедушке Дарвину и его шизофренической теории, у наших прыгающих по пальмам лохматых предков начинался хвост. От дикой, нестерпимой боли Грек захрипел.
   – Встать была команда! – рослый контролер нагнулся, сцапал пытающегося отдышаться Артема за шиворот и рывком привел в частично вертикальное положение, поставив на колени. – Ну?! Ты плохо понял, пидор? Или ребра пересчитать?
   – Я тебе, тварь, – прошептал, морщась, Грек, – самому зубы твои гнилые пересчитаю. Дай только выйти…
   – Можешь даже не надеяться, – осклабился мент. – Я в курсе, за какие подвиги тебя к нам в санаторий упаковали. Так что моли Бога, чтоб хотя бы сдохнуть успел на свободе. Прокурор тебе за такой букет лет пятнадцать лагерей нарисует, как с куста.
   – Посмотрим, – коротко бросил Артем, встал в полный рост и, пошатываясь, двинулся вперед.
   Цирики привели его в комнату для допросов этажом выше. Прикрученный к полу деревянный двухтумбовый стол и вмурованная в бетон металлическая табуретка для задержанного. За столом, дымя сигаретой, развалился помятый, пыльный, словно только что вытащенный из шкафа с нафталином мужик лет сорока пяти. На нем был дешевый костюмчик, повязанный на расстегнутом вороте линялой рубашки галстук-лопата. Сальная шкварка приглаженных редких волос, усыпанных крупинками перхоти, и постоянно бегающие, глубоко посаженные лисьи глазки. Тут же лежала тонкая картонная папка с документами. Едва открылась дверь и контролеры ввели задержанного, он торопливо раздавил окурок в банке из-под зеленого горошка и с интересом уставился на Артема.
   – Снимите с него наручники и можете быть свободны, – кивнул он цирикам, усадившим Грека на табуретку и выжидательно вставшим по обе стороны сзади.
   Некоторое время потирающий запястья Артем и его визави молча изучали друг друга. Потом мужик шумно выдохнул, громко хлопнул ладонями по крышке стола, пододвинул к себе папку, открыл, быстро пробежал глазами первую страницу с таким умным видом, словно сейчас видел ее впервые, что-то одобрительно промычал себе под нос, откинулся на спинку жалобно скрипнувшего стула, сцепил руки на груди и, таращась на нуждающегося в срочном медицинском осмотре задержанного, бодренько так сказал: