© Copyright Валерий Сегаль
С начала 1999-го эта книга будет печататься в журнале "Шахматный Петербург"
---------------------------------------------------------------
ПРЕДИСЛОВИЕ
Вниманию читателя
предлагается монография, анализирующая некоторые узловые моменты шахматной
истории. Это не пособие по истории шахмат -- таковые уже написаны и весьма
удачно. Вместо того чтобы вспоминать биографии выдающихся мастеров во всех
подробностях и рассматривать ход борьбы в многочисленных турнирах и матчах
мы лишь остановимся на некоторых деталях, не получивших до сих пор должного
освещения, а также порассуждаем на отдельные темы, где, на наш взгляд,
последнее слово еще не сказано. Очевидно, что при таком подходе мы ориентируемся
лишь на читателя, уже знакомого с шахматной историей.
В первую очередь
нас будут интересовать следующие проблемы:
1. Формы и перспективы
борьбы за мировую корону;
2. "Политизация"
шахмат;
3. Роль шахмат в
общественной жизни.
Автор не претендует
на истину в последней инстанции и будет рад, если его работа поднимет или
оживит дискуссию по актуальным вопросам прошлого и настоящего нашей игры.
В основном мы будем
рассматривать период от 1886 года до настоящего времени. Мы разделим этот
период на две истории -- новую и новейшую: новую будем отсчитывать с 1886
года, т. е. с момента учреждения титула "Champion of the World", новейшую
-- с матч-турнира на первенство мира 1948 года.
ПРОЛОГ
Что такое шахматы?
Спорт, наука или искусство?
Шахматы -- прежде
всего игра, и первые шахматисты, не обремененные мыслью о стратегии, не
мудрствуя лукаво, вели в бой свои игрушечные армии навстречу столь же неискушенному,
но порой казавшемуся таким коварным врагу. Подобно неопытным полководцам,
те игроки не давали себе труда задуматься о гармоничном развитии своих
сил на поле боя и уповали на численное превосходство, не понимая при этом,
что успех в битве обеспечивает лишь преобладание над противником на главном
участке фронта. Немногие партии, пришедшие к нам с тех времен, кажутся
наивными, хотя порой они прекрасны, как невинные улыбки не искалеченных
еще жизнью младенцев.
Таково было детство
шахмат, растянувшееся на века.
Итак, поначалу это
была просто игра. Элемент науки впервые входит в шахматы лишь в XVIII веке,
когда за доску садится Франсуа Филидор (1726 -- 1795). Великий французский
мастер первый подверг шахматные партии углубленному исследованию, и его
замечания к ним показывают, что от него не ускользнули основные принципы
шахматной борьбы, а многие его анализы из области шахматных окончаний актуальны
и сейчас. Столь ценный вклад можно было ожидать от человека научного склада
ума, но Филидор по профессии был музыкантом, более того -- выдающимся композитором,
основателем французской комической оперы, не забытым и поныне. Как шахматный
теоретик он не был понятен современникам, но, становясь наукой, шахматы
оставались игрой, и силу Филидора игроки той эпохи ощутили на себе сполна
-- великий французский мастер несомненно являлся сильнейшим шахматистом
XVIII столетия.
Пришел век XIX, и
научные идеи Филидора были надолго преданы забвению. Так случается во всех
областях человеческой деятельности: задолго до того как прогрессивная мысль
становится всеобщим достоянием, она бывает высказана, хотя и в несовершенном
оформлении, гением-одиночкой, намного опередившим свою эпоху. Так или иначе,
но шахматисты XIX века не последовали за Филидором. Они предпочитали играть
на атаку любой ценой, не считаясь с требованиями стратегии, много и беспечно
комбинировали, наивно полагая, что успех комбинации определяется лишь талантом
игрока, а отнюдь не позиционными, почти научными к тому предпосылками.
Крупнейшим представителем этого направления по праву считается немецкий
математик Адольф Андерсен (1818 -- 1879). Он не только восхищал современников
поразительными по красоте партиями, но и вышел победителем первого международного
турнира, состоявшегося в Лондоне в 1851 году. Андерсен был сильнейшим шахматистом
середины XIX столетия; слава его держалась до 1859 года, когда он был побежден
юным американцем Полом Морфи (1837 -- 1884).
Морфи превзошел всех
своих противников. Он также был блестящим комбинационным шахматистом, но
внимательный анализ его партий показывает, что Морфи придавал значение
методическому построению позиции и прекрасно понимал открытую игру. К сожалению,
Морфи только играл (да и то всего три года!); он не оставил после себя
книг, статей или комментариев к партиям, и мы можем лишь догадываться,
являлось ли его понимание игры следствием глубокого научного мышления или
просто гениальным откровением.
Близится XX век,
ускоряется технический прогресс, сокращаются расстояния, улучшаются коммуникации
между народами. Перемены касаются и шахмат: изобретены шахматные часы,
все чаще проводятся международные турниры. На повестку дня выходит вопрос
об официальном титуле чемпиона мира.
Шахматы становятся
спортом.
НОВАЯ ИСТОРИЯ
Глава I
ВИЛЬГЕЛЬМ СТЕЙНИЦ (1836 -- 1900),
чемпион мира 1886 -- 1894 годов
В 1886 году шахматная
общественность постановляет провести матч между двумя сильнейшими шахматистами
планеты Вильгельмом Стейницем и Иоганном Цукертортом и провозгласить победителя
официальным чемпионом мира. Этот матч прошел в различных городах Америки
и принес убедительную победу Стейницу.
Стейниц был не просто
первым чемпионом мира. Он был величайшим шахматным теоретиком из всех когда-либо
живших на свете, ибо он первый придал шахматной игре наукообразный характер
и подвел под шахматную теорию твердый логический фундамент. Однако прежде
чем знакомить читателя с биографией Стейница и анализировать его вклад
в шахматное искусство, обратим внимание на один малоприметный на первый
взгляд нюанс.
Почему чемпион мира
был определен в матчевой встрече двух шахматистов, а не в крупном турнире
с участием многих претендентов? Вопрос не праздный: выявление чемпиона
в матче войдет в традицию, и мы увидим, что на эту традицию еще столетие
спустя будут ссылаться сильные шахматного мира в удобных для себя случаях.
Задержимся ненадолго
на этом вопросе. Каковы преимущества выявления сильнейшего в матче? Сторонники
матчевых единоборств обычно приводят два аргумента.
1. В матче из большого
количества партий сильнейший выявляется более объективно, чем в круговом
турнире со многими участниками.
2. В матче не бывает
"договорных партий"; в турнире же участник, потерявший шансы на общий успех,
может умышленно отдавать очки одному из претендентов на победу, концентрируя
свои силы на встречах с его конкурентами.
Первое из этих соображений
не выдерживает критики: ведь и турнир можно провести во много кругов, с
тем чтобы на длинной дистанции объективно выявить сильнейшего. Более того,
как раз в матче может победить не сильнейший шахматист, вследствии того
лишь обстоятельства, что он психологически или по стилю игры неудобен сопернику.
Первый аргумент, по-видимому, приводят в силу стереотипности мышления,
либо... не желая произносить вслух второй аргумент, из которого отчасти
вытекает первый.
Второй аргумент действительно
серьезен, и нам еще предстоит с ним столкнуться, когда мы перейдем к анализу
новейшей шахматной истории. Однако к моменту организации матча Стейниц
-- Цукерторт в мире было проведено лишь несколько крупных круговых турниров,
и проблема "сговора участников" тогда еще не стояла на повестке дня.
Скорее всего, титул
"Champion of the World" был разыгран в соревновании с двумя участниками
лишь по той причине, что прошлом веке в связи с затрудненностью далеких
путешествий было нелегко собрать крупный шахматный форум, а потому именно
матчевая борьба получила широкое распространение и имела относительно богатые
традиции.
Насколько вообще
логичной была идея назвать первенством мира соревнование двух, пусть даже
сильнейших, игроков, не прошедших никакого предварительного отбора? Совсем
не было возможности иначе разыграть титул? Вернемся на несколько десятилетий
назад.
1851 год. Лондон.
Одновременно со Всемирной выставкой организуется первый в истории шахмат
подлинно представительный турнир межнационального масштаба.
Чтобы обеспечить
финансовую сторону мероприятия, в главных европейских столицах было проведено
множество подписок. Предполагалось, что в Лондон приедут мастера из Германии,
Франции, Италии, России, Австро-Венгрии и Америки.
В преамбуле приглашения,
датированного 8 февраля 1851 года и разосланного шахматным клубам европейских
стран и предполагаемым участникам, организаторы писали:
"Весьма желательно
решить на практике вопрос о сравнительной силе знаменитых шахматистов.
С этой целью мы приглашаем на турнир всех желающих всех стран".
Всех собрать не удалось:
не смогли приехать представители Америки и России. И все же первый блин
отнюдь не вышел комом: 27 мая 1851 года в борьбу вступили шестнадцать шахматистов
из Германии, Франции, Венгрии и Англии. Выдающееся соревнование проводилось
по олимпийской системе: на первом этапе играли до двух побед, в последующих
матчах -- до четырех. Как мы уже упоминали ранее, победителем вышел великий
немецкий мастер Адольф Андерсен.
Если отвлечься от
сложившихся позднее традиций, напрашивается вывод: лондонское соревнование
гораздо больше походило на первый чемпионат мира, нежели состоявшийся тридцать
пять лет спустя матч Стейниц -- Цукерторт. Почему же Лондонский турнир
не окрестили чемпионатом мира? Да просто потому, что это никому не пришло
тогда в голову, а к 1886 году вопрос об официальном титуле уже назрел!
Почему же не попытались вновь собрать крупный форум со многими короткими
матчами между сильнейшими? Возможно, потому, что на тот момент шахматная
общественность была убеждена в превосходстве Стейница и Цукерторта над
остальными мастерами. Ну, а если бы было иначе, и в мире насчитывалось
бы десять-пятнадцать приблизительно равных по силе мастеров? Это была бы
уже другая история, и, возможно, сегодня мы имели бы иные традиции.
Итак, определимся:
традиция выявлять чемпиона в матчевой борьбе возникла отчасти случайно,
в основном же в силу инерции, причиной которой послужил тот естественный
факт, что в век, предшествовавший научно-технической революции, матчевая
встреча двух игроков была проще всего организуемой, а следовательно наиболее
распространенной формой шахматного соревнования.
Практически одновременно
возникла еще одна сомнительная традиция: не было выработано объективной
системы выявления наиболее достойного претендента на матч с чемпионом мира;
любой шахматист мог вызвать чемпиона, а чемпион мог ответить на вызов согласием
или отказом. Конечно, зачастую шахматная общественность оказывала давление
на чемпиона, а порой и честь шахматного короля требовала удовлетворения,
и все же при такой системе понятно и объяснимо стремление чемпионов уклониться
от матчевых встреч с наиболее опасными конкурентами. Мы еще не раз
будем анализировать все эти нюансы, пока же вернемся к Стейницу.
Вильгельм Стейниц
родился в Праге в многодетной семье мелкого торговца скобяными товарами.
Нам неизвестно в каком возрасте первый чемпион начал серьезно заниматься
шахматами, хотя этот вопрос представляет несомненный интерес. Мы знаем,
что успехи пришли к Стейницу поздно: когда он впервые появился в венском
шахматном кафе "Куропатка", будущему чемпиону мира шел 23-й год. Морфи,
почти ровесник Стейница, уже с блеском завершил свою карьеру! Отнюдь не
спринтер по натуре, Стейниц скорее походил на тех бегунов, которые медленно
разгоняются, зато успешно выдерживают длительную дистанцию, обретая на
ходу второе дыхание и черпая силы из интереса к самому бегу.
Международный дебют
Стейница состоялся в Лондоне в 1862 году и принес относительный успех --
VI приз. После этого турнира Стейниц остается в Лондоне; скорее всего,
ему показалось, что шахматная активность в английской столице выше, нежели
в Вене. Еще несколько успехов выдвигают Стейница в ряд ведущих мастеров
Европы, а матчевая победа в 1866 году над самим Адольфом Андерсеном приносит
ему неофициальную репутацию первого шахматиста мира.
По-видимому, именно
анализируя партии своего матча с Андерсеном, Стейниц впервые усомнился
в правильности господствовавшего в то время стиля игры и начал работать
над созданием новой теории.
Стейниц взял под
сомнение общепризнанную, благодаря победам Морфи и Андерсена, аксиому о
необходимости атаки и разработал стройную универсальную теорию позиционной
игры. Подробный анализ теории Стейница не входит в нашу задачу. Отметим
лишь, что Стейниц произвел подлинную революцию в игре, и его открытия в
шахматах сравнимы с достижениями Дарвина в естествознании и Маркса в социологии.
Конечно, поначалу Стейница не понимали, но он жил уже в иные времена, нежели
Филидор: постепенно "новая школа" обрела приверженцев, а в XX веке "по-новому"
заиграл весь шахматный мир.
Почему же Филидора,
сформулировавшего лишь простейшие основы позиционной игры современники
не поняли, а за Стейницем, создавшим сложнейшую теорию, последовали? Ответ
прост: во времена Филидора шахматы были лишь "кафейной" игрой, а в конце
XIX века, когда шахматы сделались спортом, сила уже не могла не уважаться,
и тот факт, что первым чемпионом мира стал основатель "новой школы", породил
целое поколение адептов позиционного направления, и королевская игра приобрела
научные очертания.
Таким образом, можно
считать закономерным, что шахматы включили в себя элементы науки приблизительно
в то же самое время, когда был учрежден официальный титул "Champion of
the World".
Стейниц никогда не
занимался тем, что мы сегодня называем "шахматной политикой". Насколько
нам известно, он не получал персональных гонораров за участие в турнирах
и всегда наравне с другими мастерами боролся за призы, установленные организаторами;
он не искал себе легких партнеров для матчей на первенство мира -- напротив,
всегда "поднимал перчатку" самого достойного претендента; он никогда не
пытался при помощи закулисных переговоров с организаторами отстранить от
участия в соревновании опасного конкурента. Все это пришло в шахматы после
Стейница. Когда "пришло", как развивалось, и кто являлся "законодателем
мод" в каждом конкретном случае, нам предстоит разбираться. Стейниц же,
вероятно, даже не задумывался о некоторых "дополнительных возможностях",
которые предоставлял ему чемпионский титул. И как мыслителя, и как игрока
Стейница всегда прежде всего интересовала истина.
Кто был самым выдающимся
шахматистом всех времен и народов? Объективно ответить на такой вопрос
невозможно -- в большой степени это "приз зрительских симпатий". Если бы
автора этих строк попросили присудить такой приз, он без колебаний вручил
бы его Вильгельму Стейницу.
После победы над
Цукертортом Стейниц выиграл еще три поединка за шахматную корону: в 1891
году в Нью-Йорке у Исидора Гунсберга и дважды -- в 1889 и в 1892 годах
в Гаване -- у Михаила Чигорина. Наконец, в 1894 году Стейниц был побежден
Эмануилом Ласкером. И лишь один матч, который Стейниц должен был сыграть
в пору своего чемпионства, он не сыграл (хотя и тут он отнюдь не уклонялся!)
-- с Таррашем. На этом эпизоде стоит задержаться, ибо он дает пищу для
интересных размышлений.
В 1890 году Гаванский
шахматный клуб (как видим, он был в ту эпоху видным шахматным спонсором)
предлагает провести матч на первенство мира между Стейницем и доктором
медицины из Германии Зигбертом Таррашем, очень достойным претендентом,
добившимся крупных успехов в международных турнирах. Чемпион согласен,
но неожиданно отказывается претендент! Такого никогда больше не повторится:
чемпионы будут уклоняться от борьбы, но отказ сильного претендента от шанса
на шахматную корону навсегда останется явлением беспрецедентным.
Тарраш сослался на
занятость врачебной практикой. Причина вроде уважительная, и все же возникают
сомнения. В те годы Тарраш много играл в турнирах -- значит практика позволяла
отлучаться? Через год он вызвал на матч Чигорина -- почему не Стейница?
Напрашивается вывод,
что Тарраш опасался Стейница и не хотел рисковать своей репутацией. Весьма
вероятно, но не странно ли: претендент (а не чемпион!) боится рискнуть
своей репутацией и отказывается поспорить за чемпионский титул!? Такое
возможно, пожалуй, лишь в том случае, если сам титул недостаточно престижен.
А в самом деле, был ли во времена Стейница престижен титул чемпиона мира?
Уточним, что мы рассуждаем в данном случае не о роли шахмат и шахматного
чемпиона в обществе, а лишь о престижности чемпионского титула в среде
самих шахматистов. Вопрос не праздный: с момента учреждения официального
титула до его признания порой проходит время. Как тут не вспомнить уже
упоминавшийся нами факт, что первый чемпион мира не получал персональных
гонораров за участие в турнирах!
Мы не можем ничего
утверждать: сегодня уже нелегко докопаться до истины, но весьма вероятно,
что титул "Champion of the World" достиг своей максимальной значимости
только в годы чемпионства Ласкера.
Глава II
ЭМАНУИЛ ЛАСКЕР (1868 -- 1941),
чемпион мира 1894 -- 1921 годов
Второй чемпион мира
родился в Берлинхене (Германия) в семье кантора.
Как и Стейниц, Ласкер
по происхождению был евреем. Кстати, чем объяснить столь высокий процент
евреев среди сильнейших шахматистов конца XIX -- начала XX веков? Очевидно,
тем же, что и преобладание негров в американском спорте и искусстве --
дискриминацией этих меньшинств в большинстве других областей человеческой
деятельности. Тут уместно обратить внимание на тот факт, что после Второй
мировой войны засилье евреев в шахматах постепенно идет на убыль, а также
припомнить, что в прошлом веке профессиональные боксеры-евреи нередко становились
королями британского ринга.
В шахматы Ласкер
начал играть довольно рано и еще гимназистом подрабатывал в кафе игрой
на ставку, но вундеркиндом не был и турнирную карьеру начал лишь в двадцатилетнем
возрасте. Впрочем, он быстро достиг крупных успехов и уже через пять лет,
в 1894 году, победив в матче Стейница, стал чемпионом мира.
В 1902 году Ласкер
защитил диссертацию и стал доктором математики и философии. Впоследствии
он написал ряд не слишком значительных научных работ, представляющих, впрочем,
известный для нас интерес: в своих трудах молодой и зрелый Ласкер неизменно
отстаивал концепцию беспощадной жизненной борьбы. Таким он был и в шахматах.
Великолепно освоив принципы "новой" стейницевской теории, Ласкер отнюдь
не педантично следовал им на практике. Если Стейниц в любой позиции руководствовался
в игре своими методами, то Ласкер в одном и том же положении мог действовать
по-разному, в зависимости от того, с каким противником ему приходилось
иметь дело. Абсолютная истина его мало интересовала: иногда Ласкер сознательно
избирал объективно не сильнейшее продолжение, если имел основания полагать,
что именно такой путь наиболее неудобен для конкретного оппонента. Девиз
второго чемпиона мира за доской можно сформулировать следующим образом:
"любой ценой переиграть сидящего напротив".
Ласкер первый внес
в шахматы элементы политики. Сразу определимся, что под "политикой" в шахматах
мы будем понимать любые методы, идущие в разрез с принципами спортивного
соревнования. Добавим, что отнюдь не любую "политику" мы однозначно осуждаем:
скажем, сейчас мы будем говорить о финансовых притязаниях Ласкера, требовавшего
-- и получавшего! -- персональные гонорары, намного превышавшие гонорары
других мастеров за аналогичные результаты в одном и том же соревновании.
Мы не осуждаем за это Ласкера, но констатируем факт.
Рожденный в небогатой
семье, рано познавший относительную нужду, Ласкер, став чемпионом мира,
стремился обеспечить себя прежде всего материально. В связи с этим любопытно
задаться следующим вопросом: правильно ли мы себе сегодня представляем
материальное положение шахматных мастеров той эпохи? Принято считать, что
шахматисту-профессионалу в те годы жилось очень тяжело. Так ли это? Попробуем
разобраться.
В качестве доказательств
неудовлетворительной оплаты труда шахматных профессионалов начала XX века
обычно приводят не конкретные цифры, а лишь тот печальный факт, что некоторые
мастера той эпохи закончили свой жизненный путь в жестокой нужде. Однако
подобные аргументы ничего не доказывают. Известно, что и многие американские
боксеры, получавшие более чем солидные суммы за сражения на ринге, впоследствии
бедствовали, и это объяснялось их неопытностью в делах и неумением распорядиться
деньгами. Почему с той же логикой не предположить, что и корифеи шахмат,
будучи гениями в своей области, оставались порой крайне наивными в повседневной
жизни? Автор этих строк хорошо знаком со многими современными гроссмейстерами
и может засвидетельствовать, что в большинстве своем эти люди отнюдь не
практичны. Нелишне вспомнить и о сильнейших кризисах, потрясавших послевоенную
Европу: в двадцатые годы в Германии в считанные дни стирались в порошок
крупные состояния, что уж тут говорить о сбережениях шахматных мастеров.
Надежнее обратиться к цифрам.
Откроем книгу "Международный
шахматный конгресс в память М.И.Чигорина" (С.-Петербург, 1909). Добровольные
жертвователи, начиная с Его Императорского Величества Государя Императора,
расщедрившегося на 1000 рублей, и кончая неким Цыбульским, внесшим в кассу
10 копеек, составили весьма солидный бюджет турнира.
При двадцати участниках
в турнире маэстро было установлено десять призов: 1000, 750, 550, 400,
280, 190, 120, 80, 50 и 30 рублей. Помимо этого, все участники получали
по 10 рублей за каждое очко; кроме того, каждый участник получал определенное
вознаграждение: русские игроки по 50 рублей, иностранцы -- по 100. (Кстати,
приводимый некоторыми советскими шахматными историками, в частности В.Пановым
и Б.Вайнштейном, факт, что Ласкер, как чемпион мира, получал фиксированный
гонорар в размере 500 рублей за каждую партию, представляется сомнительным,
поскольку вся касса турнира составляла лишь 11.667 рублей 40 копеек; вероятно,
Ласкер действительно получил дополнительную премию, но едва ли столь щедрую).
Чтобы понять эти
сухие цифры, необходимо сравнить их с тогдашними доходами россиян. Откроем
статистико-документальный справочник "Россия, 1913 год" (Издательство "Блиц",
Санкт-Петербург, 1995). Годовой оклад русского генерала (полного) в 1913
году составлял 2291 рубль, полковника -- 1309 рублей, капитана и военного
священника -- 982 рубля. Среднегодовая заработная плата российских рабочих
по всем группам производств в 1910 году составляла 243 рубля. Как видим,
победители турнира получили суммы, сравнимые с годовыми окладами старших
офицеров русской армии, и даже неудачники покидали северную столицу отнюдь
не "пустыми".
Но пример одного
турнира и одной страны недостаточен. Перенесемся в Америку.
На крупном турнире
в Нью-Йорке в 1924 году при одиннадцати участниках было установлено пять
призов: 1500, 1000, 750, 500 и 250 долларов. Непризеры получили по 25 долларов
за каждое очко (было сыграно двадцать туров). На сходном по уровню турнире
1927 года при шести участниках назначили три приза: 2000, 1500 и 1000 долларов.
Средний доход американской семьи составлял в то время приблизительно 1500
долларов в год.
Анализируя эти данные,
конечно, не стоит забывать о том, что крупные международные турниры проводились