Сегень Александр. Общество сознания Ч

   И вот он уже стоит перед своей дверью. Что там? Господи, пусть все будет в порядке! Я замолю грехи, я столько сделаю во имя Твое, чтобы загладить грехи! Господи, пусть я войду, а там Прокофьич и Сережа мирно спят!
   Но тот Белокуров, который обзывал себя развратником и не признавал любви, спросил: "И что будет тогда? А я скажу тебе: если сейчас все будет в порядке, то завтра утром ты сдержишь свое гнусное обещание и помчишься включать магнитофон, чтобы слушать "Утро" Грига в любезных объятиях гидры".
   - Будь что будет! - тихонько прорыдал Борис Игоревич и стал открывать дверь своей квартиры.
   На какой-то миг ему дико представилось, будто он открывает другую дверь, будто он вбегает в комнату, срывает с себя одежды, распахивает одеяло и падает, в поцелуе ударяясь зубами о зубы, как это было сегодня днем.
   Он чувствовал себя так, будто в нем поселился чужой.
   В квартире стояла зловещая тишина, хотя он и сам не смог бы объяснить, что в ней такого зловещего.
   - Спят, - попытался он сам себя ободрить.
   Тихо-тихо разделся, но не успел снять второй ботинок, как дверь комнаты Прокофьича распахнулась, и отчим, слава Богу, живой и здоровый, предстал перед главным бестиарием. Только очень злой, алый от гнева.
   - Что ж ты делаешь, сволочь! - начал Прокофьич уж чересчур резко. Видать, ему плохо было.
   - Прости, отче, миленький, - прошептал Белокуров.
   - Можешь не шептать, - мрачно произнес Прокофьич.
   - Что, не спит?
   Оставив последний вопрос без ответа, Прокофьич возвратился в свою и Сережину комнату. Белокуров пожал плечами, вздохнул. Так тебе и надо, да еще и мало! Все-таки прежде чем пойти и пасть перед Прокофьичем на колени, он юркнул в ванную, быстро разделся, принял душ, одновременно чистя зубы. Все это заняло не более десяти минут. Освеженный, хотя и одетый в старое, главный бестиарий, выйдя из ванной, посмотрел на часы. Они показывали двадцать пять минут двенадцатого. В общем-то не так уж и поздно, не должен Прокофьич слишком долго злиться.
   Осторожно открыв дверь комнаты отчима, Белокуров обомлел. Отчим сидел на кровати, низко склонив голову, и плакал. Сережина кроватка была пуста. Самого сына нигде не было.
   Молнией пронеслось: "В больнице!"
   - А где Сережа? - спросил пустынею рта.
   Прокофьич молчал.
   - Что случилось, Прокофьич? Где мой сын?
   Отчим медленно поднял голову и с ненавистью, от которой все внутри у Белокурова содрогнулось, посмотрел на своего пасынка.
   - У тебя больше нет сына.
   Тут главный бестиарий должен был лишиться чувств, и мы увиделись бы с ним только через сколько-то глав, но он, как ни странно, выдержал удар, нанесенный ему ненавидящим Прокофьичем, и промолвил:
   - Хорошо, я сволочь, но ты все равно не мучай меня, Прокофьич, дорогой! Что значит "нет сына"?
   - То и значит.
   - Прокофьич!
   - Не ори на меня, гад! Если я говорю, что у тебя нет больше сына, значит, у тебя его больше нет. Тамара забрала его.
   Белокуров сел на пол. Отдышался. Сережа жив. Правда, сообщение о том, что его забрала Тамара, тоже хоть и не матовое, но - шаховое.
   - Как это она его забрала? Куда?
   - Не хочу с тобой разговаривать. Иди протрезвей сначала. Разит, как от пьяной кобылы.
   Глава десятая
   Чудодейственный мальчик
   - Поднимайся! Поднимайся!
   - Где я?
   - Давай-давай, быстрее к машине! Поднимайся!
   До открытия великой чакры оставалось всего ничего - каких-нибудь полчаса. Голова у Сергея Михайловича была восковая, слова звенели на ее поверхности, как на тугом, готовом лопнуть арбузе. И все его существо, как пчелами улей, было переполнено бесчисленным Ч, которое роилось, вставало к горлу, опускалось к паху, томилось в сердце, жужжало в мозгах. И конечно, он нисколько теперь не сомневался в истинности религии Ч, в том, что он не Тетерин, а Чечерин, и в том, что он - один из счастливейших в мире ч-избранников. Как Чаплин, Чапаев, Чейз...
   Он сидел с бокалом густой черной жидкости, обладающей неизъяснимо прекрасным вкусом. Никогда доселе ему не доводилось пить столь изысканного вина, которое называлось "черри-Ч". От него не пьянелось, от него все внутри распускалось и расцветало. Рядом сидела Ева и тоже попивала "черри-Ч", в ожидании, когда начнется самое интересное. Они встретились на том же месте, что и вчера, без десяти десять и вскоре оказались в обществе Ч, где вновь слушали завораживающую лекцию Чернолюбова. Промаявшись до вечера, так и не уснув, Сергей Михайлович к тому моменту, когда следовало ехать встречаться с Евдокией, почувствовал непреодолимый прилив какой-то ч-душной тяги, его сильно повлекло, захотелось вновь увидеть и услышать Святослава Зиновьевича, и эта тяга была даже сильнее влечения к Евдокии. И когда они очутились тут, он с радостью пожал руку чернявенького ч-носца.
   - Вот вы говорите Ч и Х, да? - первым делом огорошил его Святослав Зиновьевич.
   - Я говорю? - восхитился Сергей Михайлович. - Я только думал об этом сегодня, но никому не говорил.
   - В том-то и дело, что между нами, мой дорогой, уже создана связь, улыбнулся Чернолюбов. - Не удивляйтесь. И не пугайтесь, я вовсе не контролирую ваши мысли и поступки. Просто все интересное, что связано с Ч и появляется в вас, тотчас передается мне. Так вот, уберите все гласные из фамилии Чехов. Что получится?
   - Ч-х-в.
   - А что такое ХВ? Это "Христос воскрес". Вместе - "Ч Христос воскрес". Вот какая фамилия была у Антона Павловича! Ну, усаживайтесь, я уже скоро буду выступать.
   Потом, прочитав на сей раз короткую лекцию, поскольку новичков сегодня не было, ч-носец показал несколько своих чфокусов. Одного из присутствующих он заставил читать наизусть стихи Чаадаева. Тот сначала сказал, что вообще первый раз в жизни слышит о Чаадаеве как о поэте, но потом вдруг схватился за голову и прочел довольно длинное и скучное стихотворение о тайных судорогах земли. Разводя руками, он заявил по прочтении, что сам впервые слышал эти стихи, хоть и прочел их наизусть. Потом Святослав Зиновьевич поднял с места вчерашнего американца, который вдруг принялся бойко говорить по-русски, хотя его спутница и переводчица тотчас стала в восторге уверять, что мистер Браун не любил русского языка и доселе даже не собирался учить его. Сегодня при мистере Брауне и его подруге был мальчик, совсем маленький, годиков трех или даже двух с половиной, молчаливо и испуганно смотрящий во все стороны, словно его украли. После мистера Брауна неожиданно настала очередь Сергея Михайловича.
   - К вашим услугам черепослов Чечерин, - объявил Святослав Зиновьевич. - Сейчас он прочтет вам одно очень красивое стихотворение по-исландски.
   - Кроме исландской селедки, я ничего не знаю исландского, - улыбнулся Сергей Михайлович, но в следующий миг из уст его потекло само собою очень звучное, чеканное стихотворение на доселе неведомом ему, но явно исландском языке. Благо, оно оказалось коротким, потому что во время декламации испуганного Сергея Михайловича стало мутить.
   После него каждый из присутствующих поднимался со своего места и вытворял что-нибудь этакое. Один сыграл виртуозно на гитаре испанское фламенко, хотя доселе в жизни не брал в руки гитару, другой выдал формулу Гаусса для исчисления пасхалий и так далее. Каждый проделывал то, чему не был обучен и чему у него и в мыслях не было обучаться. На кой Ч тому же палеоантропологу знать назубок исландские вирши, даже если он не Тетерин, а Чечерин? Удивительно!
   После чфокусовой разминки начались собеседования с учениками Святослава Зиновьевича, но тоже недолгие. Затем всех собрали в самом нижнем подвальном помещении, представлявшем собою совершенно круглый зал, в центре которого лежал круглый ковер, испещренный разными загадочными символами. Средоточием, естественно, было пылающее Ч. По окружности ковра амфитеатром поднимались три уступа, на которых стояли удобные мягкие кресла. В каждом кресле могло уместиться по два человека. Во всяком случае, не толстые Сергей Михайлович и Евдокия уместились. По странному совпадению американец и его подружка с малышом вновь оказались по соседству. Слышно было, как мистер Браун до сих пор не может в себя прийти от отменного, хотя и кратковременного знания русского языка. Если бы Сергей Михайлович сам не блеснул исландскими стихами, он бы сейчас считал мистера Брауна жуликом, подлым обманщиком.
   Только теперь Сергея Михайловича вдруг осенило, что это был за малыш при них. Тот самый чудодейственный мальчик, о котором вчера говорил Чернолюбов. Мальчик, родившийся четвертого июля 1994 года и зачатый в ночь с четвертого на пятое октября девяносто третьего. Других мальчиков в круглом зале не наблюдалось, а по возрасту малыш как раз подходил.
   - Ну? - раздался голос Святослава Зиновьевича. - Как вам нравится черри-Ч?
   Вопрос был адресован Сергею Михайловичу.
   - Необыкновеннейший напиток! - похвалил черепослов.
   - А вы заметили, что спрятано в его наименовании? Черри-Ч. Поставьте Ч впереди, и получится Ч-черри. А? Каково! Ну, расслабляйтесь, червоннозолотые мои, а мне уже пора готовиться к кульминации.
   Он дружественно пожал Сергею Михайловичу плечо, картинно поцеловал руку красавицы Евдокии и перешел к соседнему креслу.
   - Ну-с, - весело и жизнерадостно сказал он там, - готов наш маленький божок спасти человечество?
   - Боюсь только, что он закапризничает и не захочет пойти с вами, выразила свои опасения переводчица при мистере Брауне.
   - На сей счет даже не беспокойтесь, меня детишки обожают, - махнул рукой Святослав Зиновьевич. - Что, чудо мое, пойдешь со мной гулять?
   Гулять малыш, как видно, очень любил, потому что сонную квелость с него тотчас как рукой сняло. Глазки его заблестели, он заерзал у переводчицы на коленях и сказал:
   - Пистолет.
   - Это значит "писать в туалет", - пояснила мамаша мальчика.
   - Ах, вот что! - засмеялся добрый ч-носец. - Ну, пошли.
   - Пошли, - доверчиво согласился ребенок и, взяв Чернолюбова за руку, отправился туда, куда вел его чужой дядя.
   - Знаешь, что мне про них Мара Петровна рассказала? - зашептала в самое ухо Тетерину Евдокия. - Муж у нее - главный редактор "Бестии". Есть такая псевдопатриотическая газетенка, чуть ли не фашистского толка. А она нашла себе этого богатого американца. Молодец баба! Уезжает вместе с ним в Америку. А сына выкрала сегодня у мужа и привезла сюда, потому что это особенный мальчик. Ты слушаешь меня? Что ты мурлычешь?
   - Шепчи-шепчи, - отвечал Сергей Михайлович, млея. - Твой милый шепот в моем ухе. Меня это так возбуждает!
   - Дурачок! - хихикнула Евдокия. - Так вот, великий чемпион считает, что на этом мальчике особенная благодать Ч, поскольку...
   - Кто это - великий чемпион?
   - Один из главных титулов Святослава Зиновьевича.
   - Красиво. Ну и?
   - Да ты все равно не слушаешь.
   - Слушаю, Евушка, слушаю. Шепчи, пожалуйста, дальше.
   - Так вот, поскольку этот малыш был зачат четвертого октября девяносто третьего, в него вселились души нескольких убитых в тот вечер. Особое сочетание душ - и холерик, и меланхолик, и сангвиник, и флегматик одновременно. Такой коктейль темпераментов сходится в одном человеке раз в одно столетие.
   - Бедный мальчик!
   - Нисколько он не бедный. Это будет великий человек и очень богатый, а не бедный. Святослав Зиновьевич рассчитывает, что с помощью этого мальчика ему удастся открыть одну из важнейших чакр земли, находящуюся здесь, вон под тем ковром.
   - Зачем?
   - Чтобы получить великую энергетику этой чакры.
   - Здурово! И нам достанется что-нибудь от этой энергетики?
   - Само собой, глупый, нам тоже перепадет.
   - Вот прямо сейчас, в полночь? - Сергей Михайлович глянул на часы. Через двадцать минут?
   - Будем надеяться, - со вздохом, означающим многое, отвечала Евдокия. - Главное, это нам всем сейчас как следует сосредоточить свое внимание на центр ковра, где ярко-красное Ч. И молиться великому Ч, чтобы открылась его чакра.
   Поскольку после этих слов Евдокия отодвинулась от Сергея Михайловича и принялась сосредоточиваться, Тетерин решил, что ему тоже хочется "пистолет", поскольку потребность назревала, а наполняться энергетикой великой чакры с переполненным мо-Ч-евым пузырем не хотелось. Он допил свой бокал, шепнул Евдокии, что сейчас возвратится, и отправился на поиски туалета. Он оказался в темном и безлюдном коридоре, в конце которого тосковала унылая фигура охранника. Сунулся в одну дверь - закрыто. Сунулся в другую - тоже закрыто. Спросил у охранника.
   - Вон в ту дверь, - сказал он. - Там лестница, спуститесь немного вниз и увидите.
   - Спасибо, - сказал Тетерин и последовал указаниям любезного питекантропа.
   Спустившись по лестнице в некий закуток, он и впрямь услышал журчание, свидетельствующее о наличии удобства цивилизации. Надо было только подождать: туалет был занят. Кто-то там довольно немолодо кряхтел. От скуки Сергей Михайлович сунулся еще в одну дверь - вдруг там тоже? Но там он увидел тех, кого менее всего ожидал здесь увидеть.
   - Ой, простите, - извинился он и тотчас захлопнул дверь.
   Увиденное каким-то щемящим жалом запало вдруг в душу палеоантрополога Тетерина. Что-то жалобное и тревожное было в малыше, самостоятельно снимающем с себя штанишки, будто он торопился, в опаске, что его ударят. При этом он с благоговейным ужасом взирал на великого чемпиона, который, по-видимому, не собирался совершать над мальчиком никакого насилия, ибо терпеливо ждал, держа в руках какой-то красивый шелковый балахончик, украшенный серебряными пятиконечными и шестиконечными звездами. И все же смутная тревога за судьбу этого трогательного малыша вселилась в душу Сергея Михайловича.
   Щелкнул замок, дверь туалета распахнулась, оттуда вышел высокий пожилой мужчина с весьма неприятным лицом, которое показалось Сергею Михайловичу на удивление знакомым. Даже, как бы сказать, отвратительно знакомым. Где же он мог его видеть?
   - Да ну, пустое, - улыбнулся Тетерин, входя в туалет и изготавливаясь.
   И тут-то его передернуло! Это был Чикатилло. Тот самый, фотографию которого Сергей Михайлович видел сегодня в газете "Бестия". Под заголовком "Герой нашего времени". Сергей Михайлович, чувствуя, как от ужаса его прошибает ледяным потом, прислонился плечом к стене. К горлу подступала тошнота. Некий из глубины сознания воззвал: "Очнись! Ты так до сих пор и не понял, где оказался? Восстань!" Проклятая струя наконец-то иссякла. Сергей Михайлович застегнул брюки, достал сигареты и зажигалку, закурил, приблизился к зеркалу, откуда на него глянуло знакомое лицо, ухоженное, человеческое, хотя и покрытое модной нынче щетиной. Мохнорылое, как сказала бы мама Сергея Михайловича.
   - Бред собачий! - ответил Тетерин восставшему из глубин его души себе бывшему.
   Ну действительно, чего только не примерещится! Какой такой Чикатилло? Его ведь давным-давно расстреляли. Откуда ему здесь взяться?
   А если не расстреляли? Смотрел фильм "Ее звали Никита"? То-то же! Если и Чикатилло так же? Объявлено, мол, расстрелян, а он под другим именем живет себе и творит дела, только уже не по собственному разумению, а подконтрольно.
   Бред! Бред! Просто Сергей Михайлович невыспавшийся, голова как налитой арбуз, вот-вот лопнет, мерещится Ч знает что. Фотография из газеты совместилась в полумраке со стариком из туалета, вот и получился Чикатилло...
   Стоп! Ч! Чикатилло! Который Ч катит. На нас Ч катят, а мы даже не встрепенемся. Проснись же хоть ты, черепослов несчастный! При каких таких ты чакрах очутился? Показать бы этого проповедника религии Ч твоей маме, хотя бы на минутку. Она бы в ужас пришла, с ума бы сошла, что ее сын спокойно все выносит и не шарахнет Святослава Зиновьевича чем-нибудь по черепу. А если бы покойник генерал-майор воздушно-десантных войск Тетерин увидел своего сына Сережу в обществе сознания Ч? Да он бы, не мешкая, схватил его за шкирку, приволок домой и выстегал бы генеральским ремнем так, что талантливый палеоантрополог месяц не смог бы сидеть.
   А что, если и впрямь взять да шарахнуть Чернолюбова по черепу? Вот был бы поступок! Генерал-майор Тетерин в могиле бы возвеселился. А хотя бы вот этой фаянсовой полочкой, которая висит под зеркалом. В ней нет никакого Ч? Кажется, нет. Хотя - поло-Ч-ка. Да нет, это не полочка, а увесистая полка.
   Сергей Михайлович попробовал ее снять, и она довольно легко снялась с шурупов, ввинченных в стену. Хорошая полка. Тетерин сбросил с нее мыло и взвесил в руках - килограмма два, не меньше. Шарахнуть, малыша под мышку и - деру! Будет вам тогда чакра.
   Он посмотрел на часы. Без десяти. Десять минут до полуночи, до открытия великой чакры. "Восстань!" - взывал озорно прежний Тетерин, совок, русопят, противник прогрессивного Ч-еловечества.
   Сергей Михайлович усмехнулся, намереваясь повесить полку на место. Ну даже если и Чикатилло? Неужто мать самолично отдаст на съедение свою крошку? Своего малышонка, мальчонка. Чтоб ненасытное чучело бедную крошку замучило? Мучикатилло... Конечно, ничего страшного не намечается. Конечно, ничего опасного для малыша. Да это и не Чикатилло никакой.
   Сергей Михайлович еще раз глянул на себя в зеркало и сказал самому себе:
   - Мохнорылый!
   Больше он себе возможностей на раздумья не предоставлял. Выйдя из туалета с фаянсовой полкой в руках, толкнулся в ту дверь, боясь уже не застать там ни Чернолюбова, ни мальчика.
   - Не надо хихикать, тебе не так уж и щекотно, - бормотал великий чемпион, потно пыхтя. Он стоял на корточках перед мальчиком и завязывал у него под подбородком шнурки колпачка.
   Малыш извивался и хихикал от щекотки, ему было весело. Он уже был облачен в лиловый шелковый балахончик, спускающийся до пят. Островерхий колпачок тоже был из лилового шелка, с серебряной Ч во лбу.
   - Не отвлекайте меня сейчас! - сердито бросил Святослав Зиновьевич через плечо, услышав вошедшего Тетерина. - Да стой же ты, чумовой! - еще более сердито молвил он мальчику.
   Тут Сергей Михайлович размахнулся и шарахнул Чернолюбова по черепу. Фаянсовая полка взорвалась и рассыпалась крупными осколками. Святослав Зиновьевич мешком повалился на пол и затих. Мальчик в восторге воскликнул:
   - О-о-о! Бу-у-ух!
   Он нисколько не испугался, видимо, уверенный, что дяди весело забавляются. Не теряя времени, Сергей Михайлович подхватил его, цапнул со стула его одежки, поверх которых лежал нательный крестик на широкой ленте, и выскочил по лесенке в коридор.
   - Велено его на улицу вынести, - сказал он равнодушному охраннику, который, кажется, был уверен, что ничего экстренного не должно произойти. Где выход на улицу?
   - Вон в ту дверь, наверх, направо, потом налево.
   Чудодейственный мальчик очухался только на улице. Захныкал:
   - Ма-а-ама!
   Но дерзкий похититель уже открывал свою "мыльницу" и бросал его на переднее сиденье, захлопывал дверцу, спешил за руль, заводил мотор, выруливал из темного двора, выскакивал на проезжую улицу и мчался прочь от черкви великого Ч. Выскочив на Серпуховской вал, Сергей Михайлович быстро промчался до поворота на Тульскую, свернул, помчался к Автозаводскому мосту, мельком глянул на большие часы, светящиеся возле станции метро. Ровно полно-Чь.
   - Черта вам лысого, а не чакру! - захохотал Тетерин, пуще прежнего напугав мальчика этим жутковатым хохотом.
   - Ма-а-а-а-а... ма-а-а-а-а! - ревел бедный.
   - Ничего, маленький, ничего, они нас не догонят, не поймают, постарался успокоить его ласковым голосом Сергей Михайлович. - Ему почему-то вспомнился тот Слава, который вчера доблестно ушел, бросив своей девушке: "Эх ты! Дурочка!" Жалко стало Евдокию. Но, как ни жалей ее, она непроходимая дура. Ему никогда не удалось бы убедить ее в том, что от таких, как Святослав Зиновьевич, надо бежать сломя голову. - Зато, Слава, ты просто ушел, а я - подвиг совершил! - воскликнул Сергей Михайлович весело. - Малышонок, не реви, прошу тебя. Тезка! Ты же тезка мой! Сережа? Как тебя зовут?
   Мальчик перестал плакать, всхлипнул, глядя на своего похитителя с вопросом во взгляде.
   - Ну? Глазастик! Как тебя зовут?
   - Серрожа, - сказал малыш.
   - А фамилия твоя как?
   - Беррокурров, - послушно отвечал мальчуган.
   - А где ты живешь?
   - Макве.
   - А как твоего папу зовут?
   - Боррис.
   - А фамилия папы?
   - Беррокурров.
   - Доставлю я тебя к твоему папе! - весело подмигнул ему Сергей Михайлович, лишний раз убеждая себя в том, что совершил правильный подвиг.
   Отец мальчика был главным редактором той самой газеты "Бестия", в которой он сегодня видел фотографию Чикатилло. Это что, случайность? А может - нет?
   - Случайность, я спрашиваю?
   - Чучайнось, - вздохнул Сережа.
   - Эх ты, "чучайнось"! Я гляжу, на тебя тоже Ч подействовало. Ну ничего, отмоемся от него. Скоро увидишь папу.
   - Папу, - снова вздохнул малыш, успокаиваясь.
   Приехав домой, Сергей Михайлович разбудил Людмилу Петровну и сразу стал вводить ее в курс дела:
   - Мама, не пугайся! Этот малыш - сынок главного редактора газеты "Бестия". Его похитили, понимаешь ты? Я не шучу.
   - Я вижу. А как он у тебя оказался?
   - Я похитил его у похитителей, все очень серьезно, мне пришлось одному из этих ублюдков раскроить череп.
   - Насмерть? - вскрикнула Людмила Петровна.
   - Едва ли, - усмехнулся сын. - Все-таки я знаю, в какое место черепа бить, чтобы оглоушить, но не насмерть.
   - Тут твое черепословие пригодилось, - вздохнула мама одобрительно. А это правда малыш главного редактора?
   - Если не веришь, возьми газету, посмотри, как фамилия этого, который издает "Бестию", спроси у мальчика, как его фамилия. Как твоя фамилия, Сережа?
   - Беррокурров, - послушно ответил мальчик.
   - Вот видишь! - торжествовал Сергей Михайлович. - Времени нет, мамочка! Переодень его, пожалуйста, из этой чертовой хламиды в его нормальную одежонку. А я - звонить.
   Едва он подошел к телефону, как раздался звонок.
   - Алло?
   - Тетерин! - взвился в трубке голос Евдокии. - Да ты с ума сошел! Козел! ты хоть понимаешь, что ты теперь - покойник? Татарин ты, а не Тетерин! Идиот! Кретин! Подонок! Я так в тебя верила! Твое счастье, что Святослав Зиновьевич жив остался. Лучше тебе добровольно вернуться и привезти мальчика. Подожди, сейчас ты будешь разговаривать с его мамой...
   Но Сергей Михайлович не захотел разговаривать с этой лахудрой, он нажал телефонный рычаг и крикнул:
   - Мама! Там в газете "Бестия" есть телефон главного редактора?
   - Есть, - отозвалась Людмила Петровна, неся газету. - Но какой теперь главный редактор? Полночь ведь! Половина первого.
   - А вдруг? - понимая, что звонить без толку, сказал Тетерин и, взяв из рук Людмилы Петровны газету, на всякий случай все же набрал указанный телефон.
   Гудок, второй, третий...
   - Алло! - раздался встревоженный голос.
   - Здравствуйте, - сказал Тетерин. - Я бы хотел связаться с Борисом Игоревичем Белокуровым по весьма срочному, безотлагательному делу, касающемуся его сына.
   - Я Белокуров, я! Что вы знаете о моем сыне? Где он?
   - Он у меня.
   - А вы кто?
   - Меня зовут Сергей Тетерин. Я похитил вашего сына. Сережа сейчас в моих руках.
   - О Господи! Час от часу не легче! Сколько вы за него требуете?
   - Нисколько. Вы думаете, это киднэп? Да нет же! Разве бы я стал называть свои имя и фамилию, если бы требовал с вас выкуп!
   - Да, действительно... Так вы что, украли его у Тамары? Как? Где? Зачем?
   - Я вам все объясню, но будет лучше, если я прямо сейчас к вам прибуду. Называйте свой точный адрес. Объяснять, как ехать, не нужно. Лучше я посмотрю по атласу. У меня атлас Москвы с указанием каждого дома.
   - Хорошо-хорошо...
   Главный редактор "Бестии" взволнованно назвал адрес.
   - Минут через сорок я буду у вас, - оповестил его Тетерин и повесил трубку.
   Телефон тотчас снова стал трезвонить.
   - Алло, - снял трубку Сергей Михайлович.
   - Послушайте, вы! - раздался голос, по-видимому, принадлежащий Сережиной маме, жене Белокурова. - Если вы что-то там себе возомнили, то ни о чем таком не думайте. Отец издевался над ребенком, это законченный алкаш и сволочь, к тому же по нему тюрьма плачет за антиправительственные статьи и злостный антисемитизм. Не достаточно вам такого портрета? Единственное наше спасение - сбежать в Америку, потому что здесь, в этой стране, у негодяя большие связи, только поэтому он до сих пор не за решеткой. Поняли вы или нет, герой в тапочках? немедленно хватайте моего сына и возвращайтесь сюда. Гарантируем, что с вами ничего не сделают, а если вы окажете благоразумие и раскаетесь, то и вовсе простят.
   - Сереж! - снова зазвучал в трубке голос Евдокии. - Не дури, дурачок мой. Прости, что я так грубо с тобой разговаривала. Сделай так, как тебе сказала Тамара, мать мальчика. Опомнись, очнись! Бери малыша и возвращайся. Только будь осторожен, не попадись милиции, ведь ты выпивши. Это тебе вино в голову ударило. Святослав Зиновьевич не рассчитал, что ты можешь так окосеть.
   - Ева! - перебил ее Сергей Михайлович. - Слушай меня внимательно. Ты попала в страшное место, в которое хотела втянуть и меня. Я нисколько не пьян. Я сейчас трезвее самого трезвого. Во всей России сейчас нет человека трезвее меня. Послушай, Ева! Я видел там Чикатилло. Тихо только, молчи! Я видел Чикатилло, понимаешь ты такое? Это тебе не шуточки. Поэтому ты сейчас незаметно покинешь это зловонное болото и отправишься к себе домой, а мы с Сережей будем ждать тебя там. Поняла?
   - Поняла, поняла, Сереженька.
   - Договорились?