Сегень Александр. Общество сознания Ч

   Он быстро набросал портрет своей жены, причем сходство получилось удивительное, так что Сережа воскликнул:
   - О! Мама! Пррэт!
   Он поднес листок с рисунком к самому лицу, разглядел поближе и вдруг поцеловал. Душа Белокурова наполнилась тоской. Хотелось бы вычеркнуть, стереть ластиком все, что случилось вчера, всю эту сумасшедшую пятницу. Боже! Если б можно было вернуться в позавчерашний четверг! Не ездить провожать Эллу, не целоваться с ней, не знакомиться с Василием... Он был более чем уверен, что тогда бы и Тамара приехала домой не с мистером Брауном, а одна - любящая, соскучившаяся по мужу и сыну. Если бы не случилось его измены, не произошло бы и ее чудовищного преступления перед семьей и Родиной.
   Вдруг, будто в издевку, вспомнилось, как однажды на какой-то вечеринке Тамара сказала: "Для меня изменить мужу - все равно что изменить Родине". Оказалось, и впрямь обе эти измены были для нее неразрывны.
   - Пап, будем с тобой играть - кататься на машине?
   - Какой ты у меня уже взрослый, сынок! Так правильно строишь предложение. На машине обязательно покатаемся. И играть. Только никогда не заигрывайся, как мы с мамой.
   Сняв с зазвонившего телефона трубку, Борис Игоревич услышал приятный голос княгини Жаворонковой:
   - Добрый день! Вы проснулись? мы ждем вас обедать у меня в столовой, на четвертом этаже.
   - Хорошо, спасибо, через полчаса поднимемся.
   - Ждем с нетерпением. Ужасно хочется поглядеть на вашего малыша.
   - Спасибо.
   Он повесил трубку и кликнул Прокофьича:
   - Отче! Вставай! Нас ожидает княжеский обед.
   Умыв Сережу, он отдал его на одевание Прокофьичу, а сам, умываясь и чистя зубы, стал вспоминать последний разговор с княгиней Жаворонковой, происшедший у него после встречи рассвета, когда она взяла его под руку и увела от всех остальных - от отца-основателя, его невесты и палеоантрополога.
   - Ах ты, зараза! - так и вырвалось у главного бестиария при этом воспоминании.
   Он внимательнее рассмотрел себя в зеркале. Лицо его было несколько усталым, но после пяти часов сна все-таки посвежевшим, белки глаз красноватые, а так - вполне здоровый цвет щек, густые и красивые усы, как у Мопассана или Сталина...
   - Ну уж нет! - дерзко объявил усам Белокуров, осененный страшной идеей.
   Утром, ведя под руку княгиню, Белокуров имел с ней такой разговор, что теперь он мог казаться ему приснившимся во сне.
   "Это какое-то чудо, что вы к нам приехали", - сказала княгиня Жаворонкова.
   "Что же в нас такого чудесного?"
   "В вас, именно в вас, мой дорогой. Мне кажется, я давно ждала вас".
   "Не понимаю..."
   "Я вам объясню. Видите ли, все последнее время, года два, я постоянно ощущала внутри себя гнетущую пустоту. Вы можете сказать, что я пресыщенная. Увы, это не так. Да, я поездила по заграницам, искала всюду развлечений и удовольствий, но я увидела Европу, заселенную если не мертвыми, то фальшивыми народами. И точно такую же Америку".
   "Советую вам съездить в Ирак, в Сербию, в Приднестровье, в Испанию к баскам", - сказал Белокуров, чувствуя, что она и впрямь облюбовала его. Видно, от него за версту разило прелюбодеянием, совершенным накануне, и мухи летели на этот запах.
   "Спасибо за совет, - усмехнулась княгиня. - Попробую им непременно воспользоваться. Но я, кажется, разочаровалась в путешествиях... Не в них дело. А дело в том, что я сама стала видеть, какая я мертвая и фальшивая. Все последнее время я жила ожиданием чувства".
   "Еще одно ожидание Ч", - пробормотал, усмехнувшись, главный бестиарий.
   "Чувства жизни, ее полноты, хотя бы какой-то любви, если невозможно сильное чувство, - не обращая внимания на его усмешку, продолжала владелица здешних мест. - И вот я вижу вас и сама удивляюсь, что такое возможно взять и влюбиться с первого взгляда".
   "Я вам не верю", - спокойным голосом заявил Белокуров.
   "Верю, что вы мне не верите, - засмеялась княгиня. - А вы возьмите и поверьте! А когда приехали вы и я вас увидела, все изменилось! Не перебивайте меня. Вы такой сонный, а я вас мучаю, но потерпите еще чуть-чуть. Так вот, хотите смейтесь, хотите нет, я сразу поняла, чту я недолюбливала в своем бывшем муже Владимире. Во-первых, у него никогда не было и вряд ли когда-нибудь вырастут такие превосходные, мопассановские усы, как у вас. Во-вторых, у него никогда не было и вряд ли когда-нибудь появится такая добротная полнота тела, как у вас. В-третьих... Не улыбайтесь так иронично! В-третьих, у него никогда не родятся дети, потому что он недомужчина. В-четвертых, если они когда-нибудь и родятся, то жена его сбежит с американцем в Америку и заберет с собой этого несчастного ребенка, потому что отец его будет недомужчина и позволит этому произойти. В-пятых, в отличие от него, вы бы никогда не пошли в услужение к богатому мужу своей бывшей жены, потому что вы - полноценный мужчина. И вы не отдали своего сына, потому что вы - полноценный мужчина".
   "Вы правы, - произнес Белокуров, потому что она ждала от него каких-то слов. - Я никогда не пошел бы в услужение к новому мужу своей бывшей жены, хоть бы он был миллиардером. Но я никакой не полноценный мужчина, потому что я не спал всю ночь и теперь вот-вот упаду и засну. Простите меня, ваше высочество!"
   "Ну хорошо, хорошо! - облегченно засмеялась она, пожимая ему руку. Идите и дрыхните! Увидимся в полдень".
   После этого они наконец расстались. Белокуров отправился в отведенное ему жилье, удостоверился, что Прокофьич и Сережа мирно спят, и сам поспешил провалиться в сон.
   И вот теперь, стоя перед зеркалом и мгновенно прокрутив в памяти безумный разговор с княгиней Жаворонковой, главный бестиарий выдавил в мыльницу побольше крема для бритья, взбил могучую пену и намылил не только подбородок, но и свои пышные усы. Мгновение он с тоской в сердце еще раздумывал, а потом прокряхтел:
   - А, новые вырастут, еще мопассанистее!
   И принялся уничтожать красоту.
   Сережа, заглянув в ванную, полюбопытствовал:
   - Пап, чё делиишь?
   - Меняю облик, сын мой, - весело ответил отец.
   - Ну и рожа! - произнес отчим, когда Белокуров покинул пункт истребления красоты.
   - Прокофьич! Ты же сам всю жизнь набосо бреешься. Я и решил тебе приятное сделать, - смеялся Белокуров.
   - "Набосо"... - проворчал отчим. - Слово-то какое подобрал гадкое. Тебе набосо не идет, с усами лучше.
   - Взрастим новые. Ну-с, идемте на княжеский обед.
   - Интересно, чем сейчас князья угощают.
   - А разве раньше ты, Прокофьич, у князей подчевался?
   - Ну, в кино, в книгах там. А как же? Представление имею.
   Дождавшись, когда Прокофьич, в свою очередь, умоется, побреется и принарядится, отправились на четвертый этаж, где в красиво убранной столовой их уже ждали княгиня Жаворонкова (как бишь ее зовут-то?), ее фрейлина (тоже имя выпало из памяти), Тетерин и отец-основатель (Владимир, а ни отчества, ни фамилии...).
   - А вот и мы-ы-ы! Простите, что заставили ждать, - бодро и громко объявил Белокуров, оглядывая стол, на котором стояли блюда с осетриной, семгой, икрой, заливным, пирожками, овощами, еще чем-то, красивая посуда, большие бокалы из темно-синего стекла, которые поменьше - из темно-красного, отчего сразу припоминались утренние балахоны. - Это мужчины, а это женщины, - сказал главный бестиарий, постучав вилкой по краешкам бокалов, но не успел пояснить своей наблюдательности, потому что раздался почти душераздирающий возглас княгини Жаворонковой:
   - Боже! Что вы с собой сделали?!
   - Не понял... Ах, усы?.. Да, вот так вот, - замурлыкал Белокуров. Решил поменять имидж. Похудеть, простите, за столь короткий срок не успел.
   - Отвратительно! Просто отвратительно! - возмущалась княгиня. - Трудно даже подобрать сравнение, на кого вы сейчас похожи.
   - Как раз легко, - возразил главный бестиарий. - Я стал еще больше похож на отца-основателя.
   - А по-моему, даже меньше, - сказал палеоантрополог. - До этого казалось, что вы - это он, только без усов, а теперь...
   - А теперь?
   - А теперь - не он, хотя и без усов, - наконец подобрал определение Тетерин.
   Все расселись и приступили к еде. Слуга поинтересовался, кому что принести из питья.
   - Апельсинового сока, - сказал отец-основатель.
   - А нам с мальчиком молока, если есть, - попросил Прокофьич.
   - Минералки, - сказал Тетерин.
   - А мне пива, - заказал Белокуров, - поскольку за руль мне не садиться.
   - И мне пива, - приказала княгиня. - А вы что, собираетесь ехать?
   - Да, намерены, - ответил главный бестиарий, поедая осетрину. Сегодня ночью хотим встретить Пасху в одном сельском храме.
   - Это правда? - спросила княгиня почему-то отца-основателя.
   - Я не знаю, - пожал плечами тот.
   - Превосходный священник, старинный огромный храм, - говорил Белокуров, кладя себе на тарелку заливное. - Никакой московской суеты, мало народу, на рассвете - разговенье... Которое для нас, впрочем, ничего не значит, ибо мы не постились.
   - Разве вы видите на столе мясное? - хмыкнула княгиня.
   - Не вижу, но в Великий пост, ваше высочество, на столе не должно быть не только мясного, но и рыбного, и молочного, только овощи и постные каши, - просветил Белокуров и с удовольствием прикончил кусок заливного судака.
   - Пасха в деревенском храме... - мечтательно произнесла княгиня. - Мы поедем с вами! Такова моя княжеская воля! И там, в скромной обстановке, заставим отца-основателя повенчаться со своей невестой, от которой он отказывается.
   - Екатерина Петровна! - вспыхнула фрейлина. - Я же просила!
   - Ничего не желаю слушать, - возразила княгиня, имя которой вновь стало известно Белокурову. - Представьте себе, соблазнил девушку, назначил свадьбу, которая должна завтра состояться, и в самый последний момент подколесинствует.
   - Прекрасно сказано! - легонько похлопал в ладоши Белокуров.
   - Но ведь действительно ведет себя как Подколесин! - возмущенно продолжала княгиня. - Господа, скажите ему, что так не делается.
   - Господа все в Париже, - заметил Белокуров голосом Шарикова из своего любимейшего фильма. - Товарищ княгиня, должен вас огорчить тем, что в Светлое Христово Воскресение браки не совершаются, так что при всем желании спасти честь девушки мы не сможем завтра никого обвенчать, а сегодня уже поздно. Да и сегодня не венчают - пост еще не кончился. Насколько мне ведомо, первые венчания совершаются в первое воскресенье после Пасхи. Так называемая Красная Горка, или Антипасха.
   - Каковы познания! - усмехнулась княгиня.
   - Все-таки как-никак, а я - главный редактор газеты, защищающей интересы православных русских.
   - Я заметила, что ваша газета из этих... Как говорится, по другую сторону баррикад.
   - Никаких баррикад после девяносто третьего года нет, - возразил Белокуров. - Одни барракуды остались. Знаете что! - вскинулась княгиня. Мы отправимся встречать деревенскую Пасху на лошадях. У нас отличные лошади, и хватит на всех.
   - Если можно, мы с Сережей побудем тут, - сказал Прокофьич, принимая тарелку с супом пити. - Спасибо. Не очень горячий? Будешь супчик, малыш?
   - Буду, - кивнул Сережа. - Чупчик. Спасибо.
   - Какой вежливый, - похвалила его княгиня.
   - Нет, отче, я не могу расстаться с мальчиком, - возразил отчиму Белокуров. - Мы поедем на машине, точно так же, как прибыли сюда. К тому же у священника, отца Василия, вряд ли имеется достойное стойло для ваших породистых рысаков.
   - Ну, допустим, они не самые породистые, - сказала княгиня. - Хотя Ласточка - орловская, чистокровная. Зря не хотите. Это было бы эффектно. Господин товарищ главный редактор, может, вы все-таки составите мне компанию? Все поедут на машинах, а мы с вами впереди - на лошадках, а?
   Белокуров давно уже не ездил на лошади, предложение казалось заманчивым, но он понимал, что начнется кино про дворянско-помещичью любовь на лошадях, и, укротив свое желание, отказался:
   - Должен извиниться, но я последний раз садился в седло десять лет тому назад, а за означенный период изрядно потолстел, перепрыгнув из сорок восьмого в пятьдесят шестой. Я имею в виду размер костюма. Так что мне нужны не орловские ласточки, а курские тяжеловозы. Двужильные. А еще лучше - слоны. Воображаю, каково удивится сельский священник, если к нему приедут на слоне встречать Пасху.
   - Да, зря вы не успели похудеть, - проворчала владычица здешних мест. Тотчас ей пришлось виновато подергать ноздрями, потому что подувший в открытую форточку ветер одарил обедающих неприятным запахом. - Виталик, закрой, пожалуйста, - приказала она слуге, кивнув в сторону окна. - Прошу прощения, господа, стихийное бедствие.
   - Что же это за подземный источник нечистот тут у вас? - спросил Тетерин.
   - Да там у нас в пещере имеется глубокий колодец, - ответила княгиня с досадой. - Он неизвестного происхождения. Очень глубокий. Вот из него-то и излились какие-то странные пакости. Пожалуй, из-за одного только этого запаха следует на пару деньков отправиться отсюда в путешествие по сельским батюшкам.
   - А скажите, Екатерина Петровна, - снова обратился с вопросом палеоантрополог. - А что лично вас привлекает в этой жизни тут? Вы что, убежденный "жаворонок"?
   - Да, я убежденный "жаворонок" и полностью разделяю идеи отца-основателя о необходимости существования обособленного государства, населенного "жаворонками" и отстаивающего их интересы, - впервые, кажется, без доли иронии сказала княгиня.
   - Вопросов больше не имею, - сказал Тетерин.
   - Но согласитесь, что, кроме всего прочего, вам очень нравится иметь своих собственных подданных, свой народ, свою личную власть, - заметил Белокуров. - Женой президента России вам не суждено быть, ни Раечкой, ни Наиночкой, так хоть побыть княгиней Жаворонковой.
   - На мой взгляд, это в тысячу раз лучше, чем быть Раечками и Наиночками, презираемыми и ненавидимыми своим народом, - сказал Тетерин.
   - Благодарю вас, - засмеялась княгиня. - Вы - мой рыцарь! Я присвою вам графское достоинство. Простите, я опять забыла, как ваша фамилия?
   - Тетерин.
   - Граф Тетерин... Нет, лучше - граф Тетерев.
   - Вы рискуете, ваше высочество, что он создаст внутри княжества свое графство для глухих и по утрам они будут не купаться вместе с вами в реке, а токовать на току, - остерег Белокуров.
   - Да, спасибо, я не хочу быть графом, - поблагодарил палеоантрополог.
   Они еще целых полчаса сидели и предавались подобным бесцельным разговорам.
   Наконец, после мороженого с клубникой и черникой, сей долгий, почти полуторачасовой, обед завершился, и все отправились гулять. Первым делом пошли на конюшню смотреть лошадок. Княгиня не расставалась с Сережей, вела его за ручку. Белокуров - за другую.
   - Вы всегда так много едите, ваше высочество? - спросил он, когда они вышли из дворца.
   - Я обычно ем мало, - отвечала она. - Но вы у меня будете хорошо питаться, чтобы не терять в весе, а кое-кому надо и поднабрать, а то папка у нас толстый, красивый, а малыш - худенький. Да, Серый?
   - Да, - отвечал Сережа, с благоговением глядя на красивую тетю в красивых серьгах, изящном длиннополом, но легком пальто, удачно подстриженную и со вкусом накрашенную.
   - Он у меня дамский угодник, - смутился Белокуров.
   - И это правильно. Уже сейчас видно, что он будет иметь успех у женщин. Ты меня любишь, Сережа?
   - Любишь?
   - Нет, ты не отвечай вопросом на вопрос, а скажи: "Я тебя люблю".
   - Я тебя люблю.
   - Вот! Что и требовалось доказать.
   - А почему вы думаете, что мы останемся у вас, чтобы хорошо питаться? Мы не намерены жить здесь.
   - Зачем же тогда приезжали?
   - Чтобы понять, что приезжать не нужно было.
   - Нет, нет и нет! Ничего не принимаю! Да я вас просто в плен возьму, да и все. Вы хотели тут у нас, за новорусскими спинами, спрятаться, а не предполагали попасть в плен. Нет, дорогие мои, вы останетесь при мне, примете жаворонковское подданство, станете жить-поживать да добра наживать. Князю нашему шестьдесят, детей рожать он уже не умеет, а я давно хотела такого румяного мальчика, как Сережа. Да еще его папка, даст Бог, мне такого же сделает. Князь если сам не помрет в ближайшем будущем, так его подстрелят рано или поздно, от этого никуда не деться. Листьев, Холодов и князь Жаворонков... Все перейдет в руки княгини Жаворонковой и того, кто станет ее новым супругом. А вы говорите, не останетесь. Смеетесь, что ли, Борис Игоревич? кстати, а почему вы Игоревич, а отец ваш - Николай? Или это отец жены?
   - Нет, это мой отчим.
   - Хороший дядечка. Мне кажется, он не прочь поселиться тут, на природе, на раздолье, на хороших харчах.
   - Харчей мы ему и без вашего новорусского князя добудем.
   - У других новорусских?
   - А хоть и у других.
   - Не дурите, Борис! Чего вам еще искать в жизни? Я читала вашу газету. Она хорошая, но... сами понимаете. Пфук. Захотите продолжать издание будете издавать здесь. У нас, кстати, ни одной газеты так до сих пор и не выходит. Давайте организуем нашу княжескую прессу! "Правда рассвета", "Птичьи новости", "Женьминь жаворон-бао", журналы - "Жавороново крыло", "Наша ублиеттка", детские - "Ярилка", "Солнышко". Дух захватывает или нет?
   - Не захватывает. У вас чисто средневековое государство, а при феодализме прессы не было, и появись при Иване Калите или Иване Третьем какой-нибудь Паша Гусев или Сванидзе, их бы сей же миг пожгли в деревянной клети, аки еретиков и антихристов.
   - Предлагаю вам, оставшись тут, сразу сесть за книгу: нынешние журналисты и политические деятели перед судом Иоанна Грозного. Полностью финансирую издание на лучшей бумаге, с лучшими фотографиями и иллюстрациями, в лучшем издательстве. Что вы на это скажете?
   - Ничего не скажу. Меня ваш князь мигом заревнует, и придется мне становиться перед судом Ардалиона Первого. Кстати, а почему он Ардалион? Тоже сам придумал?
   - Нет, это его настоящее имя. Хотя, может, и придумал. Не могу сказать точно.
   - Я пару раз слыхал, как вы его Лешкой назвали.
   - Ардалиошка - Лешка, логично. Но вы не думайте, мы все так обмозгуем, что он ничего не заподозрит. А мои капризы он обожает.
   На конюшне княгиня Жаворонкова показывала Сереже лошадок, сажала его верхом на самую маленькую, и Сережа был в восторге. Белокуров гадал, искренне ли она затягивает его в свой омут или за этим всем что-то стоит? Теперь вот затеяла показ того, как Сережа быстро начал к ней льнуть. Через сына взялась действовать. Потом, правда, прокололась - при гостях взялась отчитывать конюха за то, что ее любимая кобыла Ласточка стала прихрамывать. Все увидели, какое удовольствие ей доставляет отчитывать, сыпать угрозы, топать ногой, грозить кулаком провинившемуся. А ей, должно быть, казалось, что она в этот миг прекрасна.
   Потом она затеяла катание в легкой двухместной коляске, запряженной одной лошадью. Белокуров хотел было отказаться садиться с княгиней и Сережей, но, видя, как сын хочет этого катания, согласился.
   - Сможете управиться? - спросила княгиня, предлагая ему вожжи.
   - Должен смочь, когда-то умел, - прокряхтел главный бестиарий, усаживаясь поудобнее.
   Умение водить упряжку быстро воскресло в нем, едва только поехали. Сердце билось от волнения и восторга.
   - Бред какой-то! - воскликнул Белокуров. - Сбежали от матери и жены, от Москвы и Америки и катаемся на лошадке в княжестве Жаворонки. Ведь бред?
   - Бред, - согласилась княгиня.
   - Брред! О, папа! Брред! - закричал ликующий Сережа, тесно сидя между мощным афедроном своего отца и изящным задом княгини Жаворонковой.
   - Белокуров! Я уже безудержно люблю вас обоих! Можете вы хоть это понять, дубина стоеросовая?
   - Бред, бред и бред! - возражал главный бестиарий. - Бред-бери. Нам, барыня, это ни к чему. Мы люди простые, неграмотные. Нам про любовь не надоть.
   - Проклятый! Усы он сбрил! А что доказал? Лишний раз проявил свой мужской норов и свое мальчишество. И думал, я отступлюсь?
   - А мы убегем!
   - Сережу не отдам!
   - Еще как отдашь! Нет, ни в прогрессивную Америку, ни в отсталое средневековье! Ему, быть может, суждено Россию спасти? В нем четыре души, как говорят некоторые гады-колдуны.
   - За вами пойду. Хоть в Сибирь, хоть Россию спасать!
   Сделав кружок, Белокуров подъехал туда, где стояли Тетерин и отецоснователь, и остановил лошадку.
   - Хорошая коляска! - похвалил он.
   - Старинная. Наши жаворонковские мастера привели ее в родное состояние, - похвалилась княгиня. - Идеи жаворонства живут и побеждают. Слава великому отцу-основателю!
   На лице у Ревякина впервые мелькнула улыбка.
   - Ну что? - спросила княгиня у бестиария. - Отправимся к сельскому священнику если не верхом, то в коляске?
   - Путь-то не такой уж и близкий, - покачал головой Белокуров. - Только в авто!
   - Белошкуров вы после этого, а не Белокуров! - был приговор владычицы замков, дворцов и конюшен.
   - То-то моя жена не захотела носить мою фамилию, - болтанул главный бестиарий. - Не стала ни Белошкурой, ни Белокурвой.
   Сережа из коляски вылезать наотрез отказывался, плакал и при этом почему-то кричал:
   - Слава! Слава комару! Бидителю!
   - Маленький, - сочувствовала ему княгиня. - Не любит он тебя, тащит! Не видать тебе с ним никаких удовольствий.
   - Удовольствиями граждан разрушается достояние Отечества, - отчеканил главный бестиарий свою любимую римскую пословицу.
   - Отечества, которого нет и которого трижды не будет, - сердито возразила княгиня.
   - А вот тут неправда ваша, - сказал Белокуров вдруг так строго, что даже Сережа перестал упираться и согласился покинуть легкий экипаж.
   Потом они еще долго гуляли по княжеству, ведя все те же разговоры, которые под конец уже стали нестерпимо раздражать Бориса Игоревича. После прогулки Прокофьич уложил малыша на пару часиков поспать, а заодно и сам намеревался вздремнуть. Сережа не капризничал и был покорен, его удовлетворяло, что им так вплотную занимаются: долго гуляют, показывают лошадок, катают. Казалось, он даже осознает, что его принимает у себя в гостях не просто тетя Катя, а княгиня, хоть и ненастоящая, новорусская.
   Затем княгиня повела гостей в подвалы дворца, где имелись сауна, спортзал с тренажерами и небольшой бассейн с ледяной водой. Тут она с ними ненадолго попрощалась, сказав:
   - Двух часов вам хватит? А я пока пойду. побуду немного в одиночестве. После вас немного попарюсь и ополоснусь перед дорогой.
   - Экстравагантная женщина! - сказал Тетерин, когда она ушла.
   - Она хорошая, - со вздохом согласился отец-основатель.
   - Даже слишком, - засмеялся Белокуров, отчего оба поглядели на него вопросительно.
   Парилка была крепкая, из нее выбегали и прыгали в ледяной бассейн, потом опять лезли в парилку. В холодильнике можно было обрести пиво, белое столовое вино, водку, креветок, мидий, раков, семгу и даже ропанов. Трижды попарившись и окунувшись, угостились кто чем понемножку и снова полезли в жар парилки. Уселись на верхнем полке, дыша тяжко и счастливо, быстро покрываясь восковыми каплями пота.
   - Эх, до чего ж хорошо! - выдохнул Белокуров.
   - Кажется, ведь и положено перед Пасхой намываться, - произнес Тетерин. - Чтобы с чистым телом и чистой душой встречать.
   - Тело-то мы успеем отчистить, - сказал отец-основатель.
   - А что, брат двойник, сильно загрязнена душа? - спросил его главный бестиарий.
   - А у вас? - сердито ответил вопросом на вопрос Ревякин.
   - У меня-то? - хмыкнул Борис Игоревич. - Не душа нынче у меня, а бомж немытый, гнилой и смердящий.
   - Красиво сказано! - рассмеялся Тетерин.
   - Ваша чище? - спросил его Ревякин.
   - Тоже бомж, - мотнул головой голый палеоантрополог.
   - Стало быть, наши души будут Пасху встречать как бомжи, - подытожил отец-основатель.
   - А ваша-то душа чем перепачкана, главный идеолог светлого птичьего будущего? - спросил Белокуров.
   - Не скажу, - буркнул тот.
   Наступило молчание. потрескивала печка, было слышно, как стукаются о доски капли пота трех бомжедушных грешников. Вдруг дверь парилки со скрипом, резко отворилась - и на пороге выросла фигура голой женщины. Три мужских сердца разом дрогнули.
   - Ох и накочегарили! Не продохнуть! - прокряхтела голая княгиня Жаворонкова, закрывая за собой дверь и не спеша усаживаться на полок, красуясь своим холеным телом. На нижнем полке места хватило бы еще для двоих, но она села на средний, прямо у ног Белокурова. Теперь перед ним были ее плечи, спина, затылок, сияющий черными волосами. Внутри у главного бестиария все съежилось. Он постарался прикрыться полотенцем, на котором сидел, и заметил, что Тетерин совершает то же самое, а Ревякину все равно. Что делать дальше - непонятно.
   - Сейчас еще Марина с Оксаной придут, - сообщила княгиня. - Что-то замешкались. Небось Маринка опять заартачилась. Может, вам и впрямь не жениться на ней, Владимир Георгиевич?
   "Та-ак! - подумал Белокуров. - Оксанка, стало быть, для Тетерина. Надо делать ноги!"
   - Марина с Оксаной тоже во всей прелестной наготе? - спросил он нахальным тоном.
   - Разумеется, - сказала княгиня. - У нас в княжестве...
   - Знаю-знаю, - перебил голый главный бестиарий. - Солнце приходит к нам раздетое, и нам нечего стесняться наготы. Отец основатель нас уже просветил.
   - Так, я пошел, - решительно встал Тетерин, скакнул вниз и исчез за скрипучей дверью.
   - Куда это он? - спросила княгиня.
   - Должно быть, пошел своего Хавьера Солано сбривать, как я своего Мопассана, - засмеялся Белокуров.
   - Хавьера? - не поняла княгиня.
   - Ну генерального секретаря НАТО, - в отличие от нее, понял шутку Белокурова отец-основатель. - У Хавьера Солано такая же щетина. Сейчас это в моде.
   - И правильно сделает, если сбреет, - засмеялась княгиня. - Ему ужасно не идет.
   Наступило молчание. Белокуров собрался уж было тоже совершить побег, но Ревякин опередил его:
   - Так, мне тоже уже хватит. Сердчишко что-то стало затихать.