----------------------------------------------------------------------------
Перевод А. Попова
ББК 84(7)6-44
Д40
Трое в лодке. - СПб.: ООО "Издательский Дом "Кристалл"", 2001. (Б-ка
мировой лит.).
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Нам необходимо сменить обстановку. - История, служащая наглядным
примером того, какие печальные последствия влечет за собой хитрость. -
Малодушие Джорджа. - У Гарриса рождаются идеи. - Повесть о Старом Моряке и
Салаге-Яхтсмене. Хорошие парни. - Чем опасен ветер с берега. - Чем чреват
ветер с моря. - Назойливость Этельберты. - Сырость на речных берегах. -
Гаррис предлагает велопробег. - Джордж думает о ветре. - Гаррис предлагает
Шварцвальд. - Джордж размышляет о тамошних горах. - План, предложенный
Гаррисом для покорения вершин. - Вмешательство миссис Гаррис
- Сменить обстановку, - сказал Гаррис. - Без этого мы пропадем.
Тут открылась дверь, и на пороге появилась миссис Гаррис; оказалось,
что ее послала Этельберта напомнить мне, что засиживаться нам нельзя, - дома
остался Кларенс. Этельберта вечно расстраивается по пустякам, и дети ее
частенько беспокоят. Ничего особенного с нашим ребенком не случилось. Просто
утром они с тетушкой вышли погулять, и каждый раз, когда Кларенс
останавливался у кондитерской и начинал со свойственным детям любопытством
рассматривать выставленный на витрине товар, она немедленно волокла его к
прилавку и пичкала пирожными и ромовыми бабами; наконец, это ему надоело, и
он вежливо, но твердо заявил, что сыт сластями по горло. За завтраком
Кларенс ограничился всего лишь одной порцией пудинга; этого и следовало
ожидать, но Этельберта решила, что он чем-то заболел. От себя миссис Гаррис
добавила, что если мы не поспешим в гостиную, то рискуем лишить себя
удовольствия послушать, как Мюриэль будет изображать в лицах "Сумасшедшее
чаепитие" из "Алисы в стране чудес". Мюриэль - второй ребенок Гарриса; ей
восемь лет, но развита она не по годам. Однако такую серьезную литературу я
предпочитаю изучать по первоисточникам. Мы сказали, что выкурим по последней
и придем, а также просили без нас не начинать. Миссис Гаррис обещала,
насколько возможно, попридержать творческий порыв своего чада и удалилась.
Как только дверь закрылась, Гаррис продолжил прерванную мысль.
- Понятно, что речь идет, - сказал он, - о полной смене обстановки.
Проблема была в том, как этого добиться.
Джордж предложил "командировку". Это вполне в духе Джорджа. Он холостяк
и не знает, что обвести замужнюю женщину вокруг пальца не так-то просто. У
меня был один знакомый, молодой инженер. Как-то он решил съездить в Вену "по
делам компании". Жена стала интересоваться, какие у компании могут быть
"дела" в Вене. Он объяснил, что его посылают ознакомиться с шахтами,
заложенными в окрестностях австрийской столицы, и представить
соответствующий отчет. Жена сказала, что поедет с ним, - встречаются такие
жены. Он принялся ее отговаривать: дескать, шахты - не самое подходящее
место для хрупкой женщины. Она отвечала, что и без него это великолепно
понимает и не собирается ползать по штрекам и забоям. Их жизнь в Вене
виделась ей так: утром она спроваживает его на службу, а сама идет
развлекаться - ей надо поискать кое-что в венских магазинах. Придумывать
другой предлог было уже глупо, и отделаться от жены ему не удалось. Десять
долгих летних дней он проползал по шахтам венской округи, а вечерами писал
отчеты, которые она собственноручно носила на почту, и его начальник в
Лондоне с недоумением читал длинные письма своего подчиненного, которого он
никуда не посылал.
Я не допускаю и мысли, что Этельберта или миссис Гаррис могут
принадлежать к женам этой категории, не все же "командировкой" не следует
злоупотреблять, лучше приберечь ее на крайний случай.
- Нет, - сказал я. - Лукавить здесь ни к чему. Я пойду напрямик.
Этельберте я скажу, что не ценим мы свое семейное счастье. Я ей скажу: чтобы
по-настоящему понять, что это такое - а я просто обязан понять, что это
такое, - я решил оторвать себя от семьи, по крайней мере, на три недели. Я
скажу ей, - тут я повернулся к Гаррису, - что это ты призвал меня исполнить
мою супружескую обязанность, что, если бы не ты...
Гаррис засуетился и поставил стакан.
- Послушай, старик, - перебил он, - прошу тебя, не делай этого. Она
передаст твои слова моей жене, и... э-э-э... будет как-то неловко
выслушивать комплименты, которых не заслужил.
- Заслужил, заслужил, - убеждал я, - ты же первый предложил
порастрястись немного.
- Да, но идея-то исходит от тебя, - не дал договорить мне Гаррис. - Кто
сказал, что, погружаясь в унылое однообразие повседневной жизни, мы
совершаем непростительную ошибку, а домашний уют разжижает мозги? Не ты ли?
- Я говорил о людях вообще, - пояснил я.
- А мне показалось, что ты имел в виду именно нас, - сказал Гаррис. - Я
уже было подумал, не обсудить ли эту мысль с Кларой, естественно, сославшись
на тебя; она полагает, что ты очень умный. Уверен, что стоит мне...
- Не стоит рисковать, - в свою очередь, перебил его я. - Дело это
деликатное, но есть один выход. Скажем-ка, что всю кашу заварил Джордж.
Я бы не сказал, что Джордж из тех, кто, не раздумывая, устремляется вам
на помощь, и этот его недостаток порой раздражает. Вы, наверное, подумали,
что он с радостью ухватился за редкую возможность помочь двум старым друзьям
решить мудреную задачу? Не на такого напали.
- Валяйте, говорите, - сказал Джордж, - но и я им скажу: с самого
начала я ратовал за семейный отдых; вы берете детей, я беру тетю, и мы
снимаем прелестный хуторок где-нибудь в Нормандии, на морском берегу, -
климат там особо благотворно действует на неокрепший детский организм, а
молоко такое, какого в Англии ни за какие деньги не достанешь. И не буду
скрывать, что вы с негодованием отвергли мое предложение, уверяя, что одним
нам будет веселее.
Люди вроде Джорджа тонкого обхождения не понимают. С ними нельзя
церемониться.
- Ладно, - сказал Гаррис. - Твое предложение принимается, лично я - за.
Снимаем хуторок. Ты привозишь тетю - я сам об этом позабочусь, - и так живем
целый месяц. Дети тебя обожают - мы с Джей для них ноль без палочки. Эдгару
ты обе шал показать, как надо ловить рыбу; а как похоже ты умеешь
представлять диких зверей! Дик с Мюриэль всю неделю только о том и говорили,
как ты в воскресенье ревел гиппопотамом. Днем - все на пикник в лес,
будет-то нас всего одиннадцать человек, а по вечерам - музицирование и
декламация. Мюриэль - ты уже, наверное, наслышан - разучила с полдюжины
стишков, да и другие детишки от нее не отстанут.
Джордж сдался - настоящей смелости в нем никогда не было, - но признать
себя побежденным согласился не сразу. Он заявил, что это удар ниже пояса, и
что раз уж мы такие подлые, трусливые, лживые и коварные типы, то он умывает
руки, и что если я не собираюсь в одиночку осушить всю бутылку кларета, то
он покорнейше просит налить и ему стаканчик. И тут же добавил, вне всякой
связи с предыдущим, что на все это ему наплевать и он уверен, что и
Этельберта, и миссис Гаррис - с их умом и проницательностью - ценят его
высоко и нам ни за что не удастся убедить их, что он мог предложить такую
ересь.
Разделавшись с Джорджем, мы перешли к вопросу, на что бы нам сменить
привычную обстановку.
Гаррис, по своему обыкновению, ратовал за море. Он I сказал, что есть у
него на примете одна яхта, именно то, что нам требуется управлять ею будем
сами, обойдемся без лодырей, которые только и знают, что торчать на палубе,
а ты им еще и плати. Какая уж тут романтика! А вот дайте Гаррису в подручные
толкового юнгу - и он сам поведет судно. Беда в том, что мы эту яхту знали!
(о чем ему и поведали). Как-то Гаррису удалось заманить нас туда. Яхта пахла
затхлой водой и водорослями; этот букет заглушал все другие ароматы; обычный
морской воздух в подметки ему не годился - пахло, как на грязевом курорте.
Спрятаться от дождя негде: кают-компания - десять футов на четыре, причем
половину площади занимает плита, которая при попытке подбросить уголька
разваливается на куски. Ванну приходится принимать на палубе, и стоит тебе
вылезти из лохани, как ветер тут же сдувает полотенце за борт. Всю
интересную работу делали Гаррис и юнга: они бросали лаг, ставили рифы,
отдавали швартовы, вставали к повороту; на нашу же долю выпало чистить
картошку и драить палубу.
- Ну, раз не хотите, - сказал Гаррис, - давайте наймем другую яхту - со
шкипером, командой и всеми причиндалами.
На это я никогда не пойду. Знаем мы этого шкипера: в его представлении
отправиться на морскую прогулку значит лечь в дрейф, как они говорят, "в
виду берега", причем того берега, где остались его жена, дети, любимая
пивная, разлучаться с которыми он и не собирается.
Мне самому довелось нанимать яхту. Было это давным-давно, на заре нашей
супружеской жизни. Стечение трех роковых обстоятельств толкнуло меня на эту
глупость: нежданно-негаданно я получил кучу денег; Этельберта стала
жаловаться, что соскучилась по морскому воздуху; в то злополучное утро,
совершенно случайно, читая в клубе свежий номер "Спортсмена", я наткнулся на
объявление: "Для любителей парусного спорта. Уникальная возможность.
"Гончая", 28-тонный ял. В связи со срочным отъездом сдается на любой срок
быстроходная яхта с великолепной оснасткой. Две каюты и салон; пианино фирмы
"Воффенкопф"; новое прачечное оборудование. Условия: десять гиней в неделю.
Обращаться по адресу: Пертви и Кo, д. 3а, Баклсбери".
Все складывалось как нельзя лучше. "Новое прачечное оборудование" меня
мало волновало, со стиркой можно подождать. Но "пианино фирмы "Воффенкопф""
звучало заманчиво. Я представил себе летний вечер, уютный салон, Этельберту,
сидящую за инструментом; вот она берет первые аккорды - и тут вступает хор
матросов (предварительно порепетировав); а наша яхта мчится на всех парусах
в родной порт.
Я сел в кеб и поехал прямо в Баклсбери, д. 3а. В мистере Пертви не было
ничего примечательного; скромная контора помешалась на четвертом этаже.
Мистер Пертви показал мне цветную акварель, на которой была изображена
"Гончая", обгоняющая ветер. Палуба вздымалась под углом девяносто пять
градусов. Людей на палубе не было, они, должно быть, попадали за борт. И
действительно, трудно было понять, как матросы могли держаться на ногах, не
приколотив себя к палубе.
Я поделился своими соображениями на этот счет с хозяином, но он мне
объяснил, что на картине изображено, как "Гончая" обходит кого-то там на
повороте - факт, как известно, имевший место на гонках в Медуэйе. Мистер
Пертви был настолько уверен в том, что все подробности той регаты мне
досконально известны, что я постеснялся задавать вопросы. Два цветных
пятнышка у рамки, которые я по наивности принял за бабочек, оказались, как
выяснилось, вторым и третьим призерами престижных гонок. Фотография яхты,
стоящей на якоре близ Грейвсэнда, производила меньшее впечатление, зато яхта
на ней казалась более устойчивой. Удовлетворившись ответами на все мои
вопросы, я нанял яхту на две недели. Оказалось, мне крайне повезло, что яхта
требуется только на две недели (позднее я понял, что это действительно так):
эти сроки устраивали другого нанимателя. Потребуйся яхта мне на три недели,
мистеру Пертви пришлось бы отказать.
Когда мы договорились об условиях найма, мистер Пертви поинтересовался,
нет ли у меня на примете шкипера. Я сказал, что нет, и оказалось, что мне
опять страшно повезло (похоже, счастье само шло мне в руки в тот день):
мистер Пертви был уверен, что вряд ли мне удастся найти шкипера лучшего, чем
м-р Гойлиз, на чье попечение оставлена яхта. Это отличный моряк, - заверил
меня мистер Пертви, - море он знает как свои пять пальцев и никогда
понапрасну не рискует.
Времени было еще немного, а яхта стояла в Харвидже. Я сел на поезд в
десять сорок пять и примерно в час стоял уже на борту яхты и беседовал с
м-ром Гойлизом. Во всех чертах этого толстяка сквозила какая-то отеческая
заботливость. Я рассказал ему о своих планах: мы проходим Голландские
острова и идем на Норвегию. Он ответил: "Есть, сэр!" - и, как мне
показалось, с энтузиазмом воспринял это предложение; он сказал, что такое
плавание придется ему по душе. Стали решать продовольственную проблему, и
энтузиазм его вспыхнул с новой силой. Однако раскладка, предложенная м-ром
Гойлизом, меня, признаться, несколько смутила. Живи мы во времена Дрейка и
Испанских морей, я бы заподозрил, что затевается бунт и захват корабля. Но
его добродушный смех рассеял мои опасения. Лишку, заверил он меня, не будет;
если что и останется, то парни поделят между собой и возьмут домой - есть,
кажется, такой морской закон. Мне показалось, что "лишку" хватит команде на
зиму, но, не желая показаться скаредным, я промолчал. Количество спиртного
потрясло меня в не меньшей степени. Я прикинул, сколько нам потребуется
самим, и назвал цифру; затем м-р Гойлиз выступил от имени команды. К чести
его замечу, что о своих людях он заботился.
- Пьянства, мистер Гойлиз, я не допущу, - сказал я.
- Пьянства? - удивился м-р Гойлиз. - Да какое это пьянство, если моряк
плеснет себе в чай малость рому?
Он объяснил, что его девиз - "Набери хорошую команду и обращайся с
людьми по-человечески".
- Они будут лучше работать, - сказал м-р Гойлиз, - и они к вам
вернутся.
Мне не хотелось, чтобы они возвращались. Еще не видя, я возненавидел
их: они рисовались мне обжорами и пьяницами. Но м-р Гойлиз говорил так
убедительно, а я был так неопытен, что и тут я пошел у него на поводу. Он
заверил меня, что лично проследит, чтобы по этой статье остатков не
оказалось.
Набором команды м-р Гойлиз решил заняться самолично. Пара матросов и
юнга - больше нам не потребуйся. Команда с делом управится. Если речь шла об
уничтожении запасов еды и спиртного, то, по-моему, он несколько
преувеличивал возможности человека, но, кто знает, может, имелось в виду
управление яхтой.
По пути домой я заскочил к портному и заказал спортивный костюм,
который мне пообещали сшить срочно, а затем поехал к Этельберте и поведал
обо всем, что успел натворить. Восторг ее был беспределен, и беспокоило лишь
одно: успеет ли портниха сшить ей новое платье. Ох уж эти женщины!
Мы недавно вернулись из свадебного путешествия, но оно было
непродолжительным, и мы решили никого не приглашать, а провести время на
яхте вдвоем. И слава Богу, что так решили.
В понедельник мы выехали. Костюмы были готовы в срок. Не помню, в чем
была Этельберта, но выглядела она очаровательно. На мне был темно-синий
костюм, отороченный белой тесьмой, что, как мне кажется, весьма эффектно.
М-р Гойлиз встретил нас на палубе и отрапортовал, что обед готов.
Должен заметить, что с обязанностями кока он справлялся великолепно. Оценить
по достоинству сноровку других членов команды мне так и не удалось - в деле
я их не видел, - но, когда у меня хорошее настроение, я уклончиво говорю,
что это были славные ребята.
День я планировал так: как только команда отобедает, мы поднимаем
якорь; я закуриваю сигару, мы с Этельбертой облокачиваемся о фальшборт и
смотрим, как белые скалы отчизны милой медленно исчезают за горизонтом. Свою
часть программы мы с Этельбертой выполнили и стали ждать. Поднять якорь
никто не спешил.
- Что-то они долго копаются, - заметила Этельберта.
- За четырнадцать дней, - сказал я, - им необходимо прикончить хотя бы
половину всех припасов. Естественно, обед у них затянулся. Но лучше их не
торопить, а то они не осилят и четверти.
- Скорее всего, они пошли спать, - сказала Этельберта немного погодя. -
Уже пора пить чай.
Они определенно не спешили. Я прошел на ют и позвал м-ра Гойлиза.
Кричать пришлось трижды, и лишь после этого он чинно поднялся на палубу. За
то время, как мы не виделись, он как-то погрузнел и обрюзг. В зубах он
сжимал окурок сигары.
- Доложите, когда вы будете готовы, капитан Гойлиз, - сказал я. - Мы
выходим в море.
Капитан Гойлиз вынул изо рта окурок.
- С вашего позволения, сэр, - ответил он, - сегодня ничего не выйдет.
- Почему? Чем вам не нравится сегодняшний день? - удивился я.
Как известно, моряки - народ суеверный, а понедельник - день тяжелый.
- День как день, сэр, - ответил капитан Гойлиз. - Да вот ветер мне не
нравится. Не похоже, что он переменится.
- Как? - удивился я. - Разве нам нужен другой ветер? По-моему, он дует
как раз туда, куда нам надо.
- Вот-вот, - сказал капитан Гойлиз. - Это вы правильно выразились:
"куда нам надо". Все мы там будем, но спешить не надо. А если мы выйдем в
море при таком ветре, то там и будем. Понимаете, сэр, - объяснил он, заметив
мое недоумение, - это, по-нашему, "береговой ветер", то есть дует он вроде
как бы с берега.
Поразмыслив, я пришел к выводу, что он прав: ветер и в самом деле дул с
берега.
- Может, к утру он и переменится, - утешил меня капитан Гойлиз. - В
любом случае ветер не сильный, а якорь у нас крепкий.
Капитан водрузил окурок на прежнее место, а я пошел к Этельберте и
объяснил ей, почему мы стоим. Восторг Этельберты за то время, что мы пробыли
на борту яла, слегка поостыл, и она захотела узнать, что мешает нам выйти в
море при ветре с берега.
- Если ветер дует с берега, то он будет гнать яхту в море, - сказала
Этельберта. - Если же ветер будет дуть с моря, он отгонит нас к берегу.
По-моему, дует как раз тот ветер, который нам нужен.
Я стал объяснять:
- Ты ничего не понимаешь, дорогая моя. На первый взгляд, это тот ветер,
а на самом деле - не тот. Это, по-нашему, по-морскому, - береговой ветер, а
нет ничего опаснее берегового ветра.
Этельберте захотелось узнать, чем опасен береговой ветер.
Ее занудство начинало раздражать, кажется, я даже повысил голос -
однообразные покачивания яхты, стоящей на приколе, любого доведут до белого
каления.
- Объяснять это слишком долго, - ответил я (мне и жизни бы не хватило -
я и сам ничего не понимал), - но пускаться в плавание, когда дует такой
ветер, - верх беспечности, а я слишком тебя люблю, дорогая, чтобы подвергать
твою жизнь бессмысленному риску.
По-моему, я довольно ловко вывернулся, но, прекратив допрос, Этельберта
заявила, что раз так, то до завтрашнего дня на палубе делать нечего, и мы
спустились в каюту.
Я поднялся ни свет ни заря; ветер задул с севера, на что я и обратил
внимание капитана Гойлиза.
- Вот-вот, - сокрушенно сказал он. - В том-то и беда, и ничего тут не
поделаешь.
- Так, по-вашему, сегодня нам выйти тоже не удастся? - взорвался я.
Но он не обиделся, а лишь рассмеялся.
- Ну вы даете, сэр! - сказал он, - Коли вам надо в Инсвич, то ветерок
что надо, но мы же идем к Голландии. Тут уж ничего не попишешь.
Я довел эту скорбную весть до сведения Этельберты, и мы решили провести
день на берегу. Нельзя сказать, чтобы в Хардвидже жизнь била ключом, а
вечером там просто некуда пойти. Мы перекусили в трактире и вернулись в
бухту, где битый час прождали капитана Гойлиза. Наконец он явился. Капитан
Гойлиз был очень оживлен (в отличие от нас), и я уж было решил, что он
попросту пьян, но он заверил нас, что спиртного на дух не переносит, разве
что стаканчик горячего грога на сон грядущий.
За ночь ветер переменился на южный, что вызвало новые опасения капитана
Гойлиза: оказывается, мы одинаково рискуем и стоя на якоре, и пытаясь выйти
в море остается лишь уповать, что ветер переменится, прежде чем успеет
что-нибудь натворить. Этельберта уже невзлюбила яхту; она сказала, что с
куда большим удовольствием провела бы неделю в купальной кабинке - ту, по
крайней мере, не болтает.
В Хардвидже мы провели весь следующий день и всю следующую ночь и еще
один день: ветер не менялся. Ночевали мы в "Голове короля". В пятницу задул
восточный ветер. Я пошел в гавань, разыскал капитана Гойлиза и предложил
ему, в силу благоприятно сложившихся обстоятельств, немедленно выбирать
якорь и ставить паруса. Похоже, моя категоричность его рассердила.
- Сразу видно, сэр, что вы в нашем деле не разбираетесь, - сказал он. -
Как тут поставишь паруса? Ветер дует прямо с моря.
Я спросил:
- Капитан Гойлиз, признайтесь мне откровенно: что за штуку я нанял?
Яхту или понтонный домик?
Вопрос его слегка озадачил.
- Это ял.
- Я вот что хочу узнать, - объяснил я. - Может ли эта лоханка ходить
под парусом или она поставлена здесь на вечную стоянку? Если она стоит на
мертвом якоре, то так и скажите, зачем же темнить? Мы разведем в ящиках
плющ, пустим его вокруг иллюминаторов, на палубе посадим цветы, натянем
тент, чтобы было поуютней. Если же, с другой стороны, она способна к
перемещению...
- К перемещению! - взорвался капитан Гойлиз. - Да дайте мне нужный
ветер, и "Гончая"...
Я поинтересовался:
- А какой вам нужен ветер? Капитан Гойлиз почесал в затылке.
- На этой неделе, - продолжал я, - дул норд, зюйд, ост и вест во всех
сочетаниях. Если на розе ветров имеется еще какой-нибудь ветер, то не
стесняйтесь и скажите мне, я готов подождать. Если же такового нет и наш
якорь еще не прирос ко дну, то давайте сегодня же его поднимем и посмотрим,
чем это кончится.
Он понял, что на этот раз я от него не отстану.
- Есть, сэр! - сказал он. - Дело хозяйское, мне что скажут, то я и
делаю. У меня, слава Богу, лишь один несовершеннолетний сын. Надеюсь, ваши
наследники уж что-нибудь сделают для бедной вдовы.
Его похоронная торжественность произвела впечатление.
- М-р Гойлиз, - сказал я, - вы можете быть со мной откровенны. Могу ли
я надеяться, что наступит такая погода, когда мы сможем выбраться из этой
чертовой дыры?
Капитан Гойлиз вновь повеселел.
- Видите ли, сэр, - сказал он, - это берег хитрый! Если нам удастся
выйти в море, то все пойдет как по маслу, но отчалить в такой скорлупке, как
наша, - это доложу я вам, сэр, работенка не из легких.
Я расстался с капитаном Гойлизом, взяв с него слове не спускать глаз с
погоды, как мать со спящего младенца, это сравнение принадлежит лично ему, и
меня оно расстрогало. В двенадцать часов я увидел его еще раз - он занимался
метеорологическими наблюдениями, выглядывая из окна трактира "Якоря и цепи".
Но в пять вечера того же дня мне нежданно-негаданно улыбнулась удача:
на главной улице я встретил двух своих приятелей-яхтсменов; у них полетел
руль, и пришлось зайти в Хардвидж. Моя печальная история их не столько
огорчила, сколько обрадовала.
Капитан Гойлиз с командой все еще следили за погодой. Я помчался в
"Голову короля" за Этельбертой. Вчетвером мы прокрались в гавань, где стояла
наша посудина. На борту, кроме юнги, никого не было; мои приятели встали по
местам, и в шесть часов вечера мы уже весело мчались вдоль берега.
Переночевали мы в Олдборо, а на следующий день были уже у Ярмуте. Тут
нам пришлось расстаться: им надо было ехать - и я решил отказаться от яхты.
Ранним утром на пляже мы пустили с молотка всю провизию. Я понес убытки, но
мысль, что удалось насолить капитану Гойлизу, утешала. Я оставил "Гончую" на
попечение какого-то местного морехода, который взялся за пару соверенов
доставить ее в Хардвидж. Кто знает, может, и бывают яхты не такие, как
"Гончая", может, и встречаются шкиперы, не похожие на мистера Гойлиза, но
тот печальный опыт породил у меня стойкое отвращение как к первым, так и к
последним.
Джордж также считал, что с яхтами много возни. Предложение Гарриса не
прошло.
- А что если спуститься по Темзе? - сказал Гаррис. - Когда-то мы славно
провели там время.
Джордж молча затянулся сигарой; я расколол еще один орех.
- Темза уже не та, что в былые времена, - сказал я,не знаю, в чем дело,
но что-то явно не так, какая-то сырость; у меня начинается кашель.
- Да и со мной творится что-то неладное, - подхватил Джордж. - Не могу
спать у реки, хоть убей. Весной я целую неделю жил у Джо, так каждую ночь
просыпался в семь, и дальше сон уже не шел.
- Оставим и это предложение без последствий, - продолжил Гаррис. - Мне
река тоже не по душе - разыгрывается подагра.
- Мне полезен горный воздух, - сказал я. - Как насчет похода по
Шотландии?
- В Шотландии сыро, - сказал Джордж. - В позапрошлом году я был в
Шотландии три недели и три недели не просыхал... не в том смысле, конечно.
- Хорошо бы съездить в Швейцарию, - предложил Гаррис.
- И не мечтай. Одних нас в Швейцарию ни за что не отпустят, - остудил
его я. - Помните, как вышло в прошлый раз? Нам нужно найти такие условия, в
которых чахнут нежные женские и детские организмы, найти такую страну, где
дороги плохи, а гостиницы отвратительны, где нет никаких удобств и нужно
работать ногами. Возможно, придется и голодать...
- Полегче на поворотах! - закричал Джордж. - Полегче! Не забывайте, я
ведь тоже еду.
- Идея! - воскликнул Гаррис. - Велопробег! Путешествие на велосипедах!
Лицо Джорджа выражало колебания.
- Когда едешь на велосипеде, то дорога всегда идет в гору, - сказал он.
- И ветер дует в лицо.
- Но бывают и спуски, и попутный ветер, - сказал Гаррис.
- Что-то я этого не замечал, - возразил Джордж.
- Лучше велосипеда ничего не придумаешь, - убеждал Гаррис.
Я был склонен разделить его восторги.
- И я вам скажу, куда мы отправимся, - продолжал он, - в Шварцвальд.
- Но это же сплошной подъем! - воскликнул Джордж.
- Не совсем, - возразил Гаррис, - скажем, на две трети. И вы забываете
об одном.
Он опасливо огляделся и зашептал.
- В горы проложена железная колея, а по ней ходят такие вагончики с
зубчатыми колесиками...
Тут отворилась дверь и появилась миссис Гаррис. Она сказала, что
Этельберта уже надевает шляпку, а Мюриэль, так нас и не дождавшись,
Перевод А. Попова
ББК 84(7)6-44
Д40
Трое в лодке. - СПб.: ООО "Издательский Дом "Кристалл"", 2001. (Б-ка
мировой лит.).
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Нам необходимо сменить обстановку. - История, служащая наглядным
примером того, какие печальные последствия влечет за собой хитрость. -
Малодушие Джорджа. - У Гарриса рождаются идеи. - Повесть о Старом Моряке и
Салаге-Яхтсмене. Хорошие парни. - Чем опасен ветер с берега. - Чем чреват
ветер с моря. - Назойливость Этельберты. - Сырость на речных берегах. -
Гаррис предлагает велопробег. - Джордж думает о ветре. - Гаррис предлагает
Шварцвальд. - Джордж размышляет о тамошних горах. - План, предложенный
Гаррисом для покорения вершин. - Вмешательство миссис Гаррис
- Сменить обстановку, - сказал Гаррис. - Без этого мы пропадем.
Тут открылась дверь, и на пороге появилась миссис Гаррис; оказалось,
что ее послала Этельберта напомнить мне, что засиживаться нам нельзя, - дома
остался Кларенс. Этельберта вечно расстраивается по пустякам, и дети ее
частенько беспокоят. Ничего особенного с нашим ребенком не случилось. Просто
утром они с тетушкой вышли погулять, и каждый раз, когда Кларенс
останавливался у кондитерской и начинал со свойственным детям любопытством
рассматривать выставленный на витрине товар, она немедленно волокла его к
прилавку и пичкала пирожными и ромовыми бабами; наконец, это ему надоело, и
он вежливо, но твердо заявил, что сыт сластями по горло. За завтраком
Кларенс ограничился всего лишь одной порцией пудинга; этого и следовало
ожидать, но Этельберта решила, что он чем-то заболел. От себя миссис Гаррис
добавила, что если мы не поспешим в гостиную, то рискуем лишить себя
удовольствия послушать, как Мюриэль будет изображать в лицах "Сумасшедшее
чаепитие" из "Алисы в стране чудес". Мюриэль - второй ребенок Гарриса; ей
восемь лет, но развита она не по годам. Однако такую серьезную литературу я
предпочитаю изучать по первоисточникам. Мы сказали, что выкурим по последней
и придем, а также просили без нас не начинать. Миссис Гаррис обещала,
насколько возможно, попридержать творческий порыв своего чада и удалилась.
Как только дверь закрылась, Гаррис продолжил прерванную мысль.
- Понятно, что речь идет, - сказал он, - о полной смене обстановки.
Проблема была в том, как этого добиться.
Джордж предложил "командировку". Это вполне в духе Джорджа. Он холостяк
и не знает, что обвести замужнюю женщину вокруг пальца не так-то просто. У
меня был один знакомый, молодой инженер. Как-то он решил съездить в Вену "по
делам компании". Жена стала интересоваться, какие у компании могут быть
"дела" в Вене. Он объяснил, что его посылают ознакомиться с шахтами,
заложенными в окрестностях австрийской столицы, и представить
соответствующий отчет. Жена сказала, что поедет с ним, - встречаются такие
жены. Он принялся ее отговаривать: дескать, шахты - не самое подходящее
место для хрупкой женщины. Она отвечала, что и без него это великолепно
понимает и не собирается ползать по штрекам и забоям. Их жизнь в Вене
виделась ей так: утром она спроваживает его на службу, а сама идет
развлекаться - ей надо поискать кое-что в венских магазинах. Придумывать
другой предлог было уже глупо, и отделаться от жены ему не удалось. Десять
долгих летних дней он проползал по шахтам венской округи, а вечерами писал
отчеты, которые она собственноручно носила на почту, и его начальник в
Лондоне с недоумением читал длинные письма своего подчиненного, которого он
никуда не посылал.
Я не допускаю и мысли, что Этельберта или миссис Гаррис могут
принадлежать к женам этой категории, не все же "командировкой" не следует
злоупотреблять, лучше приберечь ее на крайний случай.
- Нет, - сказал я. - Лукавить здесь ни к чему. Я пойду напрямик.
Этельберте я скажу, что не ценим мы свое семейное счастье. Я ей скажу: чтобы
по-настоящему понять, что это такое - а я просто обязан понять, что это
такое, - я решил оторвать себя от семьи, по крайней мере, на три недели. Я
скажу ей, - тут я повернулся к Гаррису, - что это ты призвал меня исполнить
мою супружескую обязанность, что, если бы не ты...
Гаррис засуетился и поставил стакан.
- Послушай, старик, - перебил он, - прошу тебя, не делай этого. Она
передаст твои слова моей жене, и... э-э-э... будет как-то неловко
выслушивать комплименты, которых не заслужил.
- Заслужил, заслужил, - убеждал я, - ты же первый предложил
порастрястись немного.
- Да, но идея-то исходит от тебя, - не дал договорить мне Гаррис. - Кто
сказал, что, погружаясь в унылое однообразие повседневной жизни, мы
совершаем непростительную ошибку, а домашний уют разжижает мозги? Не ты ли?
- Я говорил о людях вообще, - пояснил я.
- А мне показалось, что ты имел в виду именно нас, - сказал Гаррис. - Я
уже было подумал, не обсудить ли эту мысль с Кларой, естественно, сославшись
на тебя; она полагает, что ты очень умный. Уверен, что стоит мне...
- Не стоит рисковать, - в свою очередь, перебил его я. - Дело это
деликатное, но есть один выход. Скажем-ка, что всю кашу заварил Джордж.
Я бы не сказал, что Джордж из тех, кто, не раздумывая, устремляется вам
на помощь, и этот его недостаток порой раздражает. Вы, наверное, подумали,
что он с радостью ухватился за редкую возможность помочь двум старым друзьям
решить мудреную задачу? Не на такого напали.
- Валяйте, говорите, - сказал Джордж, - но и я им скажу: с самого
начала я ратовал за семейный отдых; вы берете детей, я беру тетю, и мы
снимаем прелестный хуторок где-нибудь в Нормандии, на морском берегу, -
климат там особо благотворно действует на неокрепший детский организм, а
молоко такое, какого в Англии ни за какие деньги не достанешь. И не буду
скрывать, что вы с негодованием отвергли мое предложение, уверяя, что одним
нам будет веселее.
Люди вроде Джорджа тонкого обхождения не понимают. С ними нельзя
церемониться.
- Ладно, - сказал Гаррис. - Твое предложение принимается, лично я - за.
Снимаем хуторок. Ты привозишь тетю - я сам об этом позабочусь, - и так живем
целый месяц. Дети тебя обожают - мы с Джей для них ноль без палочки. Эдгару
ты обе шал показать, как надо ловить рыбу; а как похоже ты умеешь
представлять диких зверей! Дик с Мюриэль всю неделю только о том и говорили,
как ты в воскресенье ревел гиппопотамом. Днем - все на пикник в лес,
будет-то нас всего одиннадцать человек, а по вечерам - музицирование и
декламация. Мюриэль - ты уже, наверное, наслышан - разучила с полдюжины
стишков, да и другие детишки от нее не отстанут.
Джордж сдался - настоящей смелости в нем никогда не было, - но признать
себя побежденным согласился не сразу. Он заявил, что это удар ниже пояса, и
что раз уж мы такие подлые, трусливые, лживые и коварные типы, то он умывает
руки, и что если я не собираюсь в одиночку осушить всю бутылку кларета, то
он покорнейше просит налить и ему стаканчик. И тут же добавил, вне всякой
связи с предыдущим, что на все это ему наплевать и он уверен, что и
Этельберта, и миссис Гаррис - с их умом и проницательностью - ценят его
высоко и нам ни за что не удастся убедить их, что он мог предложить такую
ересь.
Разделавшись с Джорджем, мы перешли к вопросу, на что бы нам сменить
привычную обстановку.
Гаррис, по своему обыкновению, ратовал за море. Он I сказал, что есть у
него на примете одна яхта, именно то, что нам требуется управлять ею будем
сами, обойдемся без лодырей, которые только и знают, что торчать на палубе,
а ты им еще и плати. Какая уж тут романтика! А вот дайте Гаррису в подручные
толкового юнгу - и он сам поведет судно. Беда в том, что мы эту яхту знали!
(о чем ему и поведали). Как-то Гаррису удалось заманить нас туда. Яхта пахла
затхлой водой и водорослями; этот букет заглушал все другие ароматы; обычный
морской воздух в подметки ему не годился - пахло, как на грязевом курорте.
Спрятаться от дождя негде: кают-компания - десять футов на четыре, причем
половину площади занимает плита, которая при попытке подбросить уголька
разваливается на куски. Ванну приходится принимать на палубе, и стоит тебе
вылезти из лохани, как ветер тут же сдувает полотенце за борт. Всю
интересную работу делали Гаррис и юнга: они бросали лаг, ставили рифы,
отдавали швартовы, вставали к повороту; на нашу же долю выпало чистить
картошку и драить палубу.
- Ну, раз не хотите, - сказал Гаррис, - давайте наймем другую яхту - со
шкипером, командой и всеми причиндалами.
На это я никогда не пойду. Знаем мы этого шкипера: в его представлении
отправиться на морскую прогулку значит лечь в дрейф, как они говорят, "в
виду берега", причем того берега, где остались его жена, дети, любимая
пивная, разлучаться с которыми он и не собирается.
Мне самому довелось нанимать яхту. Было это давным-давно, на заре нашей
супружеской жизни. Стечение трех роковых обстоятельств толкнуло меня на эту
глупость: нежданно-негаданно я получил кучу денег; Этельберта стала
жаловаться, что соскучилась по морскому воздуху; в то злополучное утро,
совершенно случайно, читая в клубе свежий номер "Спортсмена", я наткнулся на
объявление: "Для любителей парусного спорта. Уникальная возможность.
"Гончая", 28-тонный ял. В связи со срочным отъездом сдается на любой срок
быстроходная яхта с великолепной оснасткой. Две каюты и салон; пианино фирмы
"Воффенкопф"; новое прачечное оборудование. Условия: десять гиней в неделю.
Обращаться по адресу: Пертви и Кo, д. 3а, Баклсбери".
Все складывалось как нельзя лучше. "Новое прачечное оборудование" меня
мало волновало, со стиркой можно подождать. Но "пианино фирмы "Воффенкопф""
звучало заманчиво. Я представил себе летний вечер, уютный салон, Этельберту,
сидящую за инструментом; вот она берет первые аккорды - и тут вступает хор
матросов (предварительно порепетировав); а наша яхта мчится на всех парусах
в родной порт.
Я сел в кеб и поехал прямо в Баклсбери, д. 3а. В мистере Пертви не было
ничего примечательного; скромная контора помешалась на четвертом этаже.
Мистер Пертви показал мне цветную акварель, на которой была изображена
"Гончая", обгоняющая ветер. Палуба вздымалась под углом девяносто пять
градусов. Людей на палубе не было, они, должно быть, попадали за борт. И
действительно, трудно было понять, как матросы могли держаться на ногах, не
приколотив себя к палубе.
Я поделился своими соображениями на этот счет с хозяином, но он мне
объяснил, что на картине изображено, как "Гончая" обходит кого-то там на
повороте - факт, как известно, имевший место на гонках в Медуэйе. Мистер
Пертви был настолько уверен в том, что все подробности той регаты мне
досконально известны, что я постеснялся задавать вопросы. Два цветных
пятнышка у рамки, которые я по наивности принял за бабочек, оказались, как
выяснилось, вторым и третьим призерами престижных гонок. Фотография яхты,
стоящей на якоре близ Грейвсэнда, производила меньшее впечатление, зато яхта
на ней казалась более устойчивой. Удовлетворившись ответами на все мои
вопросы, я нанял яхту на две недели. Оказалось, мне крайне повезло, что яхта
требуется только на две недели (позднее я понял, что это действительно так):
эти сроки устраивали другого нанимателя. Потребуйся яхта мне на три недели,
мистеру Пертви пришлось бы отказать.
Когда мы договорились об условиях найма, мистер Пертви поинтересовался,
нет ли у меня на примете шкипера. Я сказал, что нет, и оказалось, что мне
опять страшно повезло (похоже, счастье само шло мне в руки в тот день):
мистер Пертви был уверен, что вряд ли мне удастся найти шкипера лучшего, чем
м-р Гойлиз, на чье попечение оставлена яхта. Это отличный моряк, - заверил
меня мистер Пертви, - море он знает как свои пять пальцев и никогда
понапрасну не рискует.
Времени было еще немного, а яхта стояла в Харвидже. Я сел на поезд в
десять сорок пять и примерно в час стоял уже на борту яхты и беседовал с
м-ром Гойлизом. Во всех чертах этого толстяка сквозила какая-то отеческая
заботливость. Я рассказал ему о своих планах: мы проходим Голландские
острова и идем на Норвегию. Он ответил: "Есть, сэр!" - и, как мне
показалось, с энтузиазмом воспринял это предложение; он сказал, что такое
плавание придется ему по душе. Стали решать продовольственную проблему, и
энтузиазм его вспыхнул с новой силой. Однако раскладка, предложенная м-ром
Гойлизом, меня, признаться, несколько смутила. Живи мы во времена Дрейка и
Испанских морей, я бы заподозрил, что затевается бунт и захват корабля. Но
его добродушный смех рассеял мои опасения. Лишку, заверил он меня, не будет;
если что и останется, то парни поделят между собой и возьмут домой - есть,
кажется, такой морской закон. Мне показалось, что "лишку" хватит команде на
зиму, но, не желая показаться скаредным, я промолчал. Количество спиртного
потрясло меня в не меньшей степени. Я прикинул, сколько нам потребуется
самим, и назвал цифру; затем м-р Гойлиз выступил от имени команды. К чести
его замечу, что о своих людях он заботился.
- Пьянства, мистер Гойлиз, я не допущу, - сказал я.
- Пьянства? - удивился м-р Гойлиз. - Да какое это пьянство, если моряк
плеснет себе в чай малость рому?
Он объяснил, что его девиз - "Набери хорошую команду и обращайся с
людьми по-человечески".
- Они будут лучше работать, - сказал м-р Гойлиз, - и они к вам
вернутся.
Мне не хотелось, чтобы они возвращались. Еще не видя, я возненавидел
их: они рисовались мне обжорами и пьяницами. Но м-р Гойлиз говорил так
убедительно, а я был так неопытен, что и тут я пошел у него на поводу. Он
заверил меня, что лично проследит, чтобы по этой статье остатков не
оказалось.
Набором команды м-р Гойлиз решил заняться самолично. Пара матросов и
юнга - больше нам не потребуйся. Команда с делом управится. Если речь шла об
уничтожении запасов еды и спиртного, то, по-моему, он несколько
преувеличивал возможности человека, но, кто знает, может, имелось в виду
управление яхтой.
По пути домой я заскочил к портному и заказал спортивный костюм,
который мне пообещали сшить срочно, а затем поехал к Этельберте и поведал
обо всем, что успел натворить. Восторг ее был беспределен, и беспокоило лишь
одно: успеет ли портниха сшить ей новое платье. Ох уж эти женщины!
Мы недавно вернулись из свадебного путешествия, но оно было
непродолжительным, и мы решили никого не приглашать, а провести время на
яхте вдвоем. И слава Богу, что так решили.
В понедельник мы выехали. Костюмы были готовы в срок. Не помню, в чем
была Этельберта, но выглядела она очаровательно. На мне был темно-синий
костюм, отороченный белой тесьмой, что, как мне кажется, весьма эффектно.
М-р Гойлиз встретил нас на палубе и отрапортовал, что обед готов.
Должен заметить, что с обязанностями кока он справлялся великолепно. Оценить
по достоинству сноровку других членов команды мне так и не удалось - в деле
я их не видел, - но, когда у меня хорошее настроение, я уклончиво говорю,
что это были славные ребята.
День я планировал так: как только команда отобедает, мы поднимаем
якорь; я закуриваю сигару, мы с Этельбертой облокачиваемся о фальшборт и
смотрим, как белые скалы отчизны милой медленно исчезают за горизонтом. Свою
часть программы мы с Этельбертой выполнили и стали ждать. Поднять якорь
никто не спешил.
- Что-то они долго копаются, - заметила Этельберта.
- За четырнадцать дней, - сказал я, - им необходимо прикончить хотя бы
половину всех припасов. Естественно, обед у них затянулся. Но лучше их не
торопить, а то они не осилят и четверти.
- Скорее всего, они пошли спать, - сказала Этельберта немного погодя. -
Уже пора пить чай.
Они определенно не спешили. Я прошел на ют и позвал м-ра Гойлиза.
Кричать пришлось трижды, и лишь после этого он чинно поднялся на палубу. За
то время, как мы не виделись, он как-то погрузнел и обрюзг. В зубах он
сжимал окурок сигары.
- Доложите, когда вы будете готовы, капитан Гойлиз, - сказал я. - Мы
выходим в море.
Капитан Гойлиз вынул изо рта окурок.
- С вашего позволения, сэр, - ответил он, - сегодня ничего не выйдет.
- Почему? Чем вам не нравится сегодняшний день? - удивился я.
Как известно, моряки - народ суеверный, а понедельник - день тяжелый.
- День как день, сэр, - ответил капитан Гойлиз. - Да вот ветер мне не
нравится. Не похоже, что он переменится.
- Как? - удивился я. - Разве нам нужен другой ветер? По-моему, он дует
как раз туда, куда нам надо.
- Вот-вот, - сказал капитан Гойлиз. - Это вы правильно выразились:
"куда нам надо". Все мы там будем, но спешить не надо. А если мы выйдем в
море при таком ветре, то там и будем. Понимаете, сэр, - объяснил он, заметив
мое недоумение, - это, по-нашему, "береговой ветер", то есть дует он вроде
как бы с берега.
Поразмыслив, я пришел к выводу, что он прав: ветер и в самом деле дул с
берега.
- Может, к утру он и переменится, - утешил меня капитан Гойлиз. - В
любом случае ветер не сильный, а якорь у нас крепкий.
Капитан водрузил окурок на прежнее место, а я пошел к Этельберте и
объяснил ей, почему мы стоим. Восторг Этельберты за то время, что мы пробыли
на борту яла, слегка поостыл, и она захотела узнать, что мешает нам выйти в
море при ветре с берега.
- Если ветер дует с берега, то он будет гнать яхту в море, - сказала
Этельберта. - Если же ветер будет дуть с моря, он отгонит нас к берегу.
По-моему, дует как раз тот ветер, который нам нужен.
Я стал объяснять:
- Ты ничего не понимаешь, дорогая моя. На первый взгляд, это тот ветер,
а на самом деле - не тот. Это, по-нашему, по-морскому, - береговой ветер, а
нет ничего опаснее берегового ветра.
Этельберте захотелось узнать, чем опасен береговой ветер.
Ее занудство начинало раздражать, кажется, я даже повысил голос -
однообразные покачивания яхты, стоящей на приколе, любого доведут до белого
каления.
- Объяснять это слишком долго, - ответил я (мне и жизни бы не хватило -
я и сам ничего не понимал), - но пускаться в плавание, когда дует такой
ветер, - верх беспечности, а я слишком тебя люблю, дорогая, чтобы подвергать
твою жизнь бессмысленному риску.
По-моему, я довольно ловко вывернулся, но, прекратив допрос, Этельберта
заявила, что раз так, то до завтрашнего дня на палубе делать нечего, и мы
спустились в каюту.
Я поднялся ни свет ни заря; ветер задул с севера, на что я и обратил
внимание капитана Гойлиза.
- Вот-вот, - сокрушенно сказал он. - В том-то и беда, и ничего тут не
поделаешь.
- Так, по-вашему, сегодня нам выйти тоже не удастся? - взорвался я.
Но он не обиделся, а лишь рассмеялся.
- Ну вы даете, сэр! - сказал он, - Коли вам надо в Инсвич, то ветерок
что надо, но мы же идем к Голландии. Тут уж ничего не попишешь.
Я довел эту скорбную весть до сведения Этельберты, и мы решили провести
день на берегу. Нельзя сказать, чтобы в Хардвидже жизнь била ключом, а
вечером там просто некуда пойти. Мы перекусили в трактире и вернулись в
бухту, где битый час прождали капитана Гойлиза. Наконец он явился. Капитан
Гойлиз был очень оживлен (в отличие от нас), и я уж было решил, что он
попросту пьян, но он заверил нас, что спиртного на дух не переносит, разве
что стаканчик горячего грога на сон грядущий.
За ночь ветер переменился на южный, что вызвало новые опасения капитана
Гойлиза: оказывается, мы одинаково рискуем и стоя на якоре, и пытаясь выйти
в море остается лишь уповать, что ветер переменится, прежде чем успеет
что-нибудь натворить. Этельберта уже невзлюбила яхту; она сказала, что с
куда большим удовольствием провела бы неделю в купальной кабинке - ту, по
крайней мере, не болтает.
В Хардвидже мы провели весь следующий день и всю следующую ночь и еще
один день: ветер не менялся. Ночевали мы в "Голове короля". В пятницу задул
восточный ветер. Я пошел в гавань, разыскал капитана Гойлиза и предложил
ему, в силу благоприятно сложившихся обстоятельств, немедленно выбирать
якорь и ставить паруса. Похоже, моя категоричность его рассердила.
- Сразу видно, сэр, что вы в нашем деле не разбираетесь, - сказал он. -
Как тут поставишь паруса? Ветер дует прямо с моря.
Я спросил:
- Капитан Гойлиз, признайтесь мне откровенно: что за штуку я нанял?
Яхту или понтонный домик?
Вопрос его слегка озадачил.
- Это ял.
- Я вот что хочу узнать, - объяснил я. - Может ли эта лоханка ходить
под парусом или она поставлена здесь на вечную стоянку? Если она стоит на
мертвом якоре, то так и скажите, зачем же темнить? Мы разведем в ящиках
плющ, пустим его вокруг иллюминаторов, на палубе посадим цветы, натянем
тент, чтобы было поуютней. Если же, с другой стороны, она способна к
перемещению...
- К перемещению! - взорвался капитан Гойлиз. - Да дайте мне нужный
ветер, и "Гончая"...
Я поинтересовался:
- А какой вам нужен ветер? Капитан Гойлиз почесал в затылке.
- На этой неделе, - продолжал я, - дул норд, зюйд, ост и вест во всех
сочетаниях. Если на розе ветров имеется еще какой-нибудь ветер, то не
стесняйтесь и скажите мне, я готов подождать. Если же такового нет и наш
якорь еще не прирос ко дну, то давайте сегодня же его поднимем и посмотрим,
чем это кончится.
Он понял, что на этот раз я от него не отстану.
- Есть, сэр! - сказал он. - Дело хозяйское, мне что скажут, то я и
делаю. У меня, слава Богу, лишь один несовершеннолетний сын. Надеюсь, ваши
наследники уж что-нибудь сделают для бедной вдовы.
Его похоронная торжественность произвела впечатление.
- М-р Гойлиз, - сказал я, - вы можете быть со мной откровенны. Могу ли
я надеяться, что наступит такая погода, когда мы сможем выбраться из этой
чертовой дыры?
Капитан Гойлиз вновь повеселел.
- Видите ли, сэр, - сказал он, - это берег хитрый! Если нам удастся
выйти в море, то все пойдет как по маслу, но отчалить в такой скорлупке, как
наша, - это доложу я вам, сэр, работенка не из легких.
Я расстался с капитаном Гойлизом, взяв с него слове не спускать глаз с
погоды, как мать со спящего младенца, это сравнение принадлежит лично ему, и
меня оно расстрогало. В двенадцать часов я увидел его еще раз - он занимался
метеорологическими наблюдениями, выглядывая из окна трактира "Якоря и цепи".
Но в пять вечера того же дня мне нежданно-негаданно улыбнулась удача:
на главной улице я встретил двух своих приятелей-яхтсменов; у них полетел
руль, и пришлось зайти в Хардвидж. Моя печальная история их не столько
огорчила, сколько обрадовала.
Капитан Гойлиз с командой все еще следили за погодой. Я помчался в
"Голову короля" за Этельбертой. Вчетвером мы прокрались в гавань, где стояла
наша посудина. На борту, кроме юнги, никого не было; мои приятели встали по
местам, и в шесть часов вечера мы уже весело мчались вдоль берега.
Переночевали мы в Олдборо, а на следующий день были уже у Ярмуте. Тут
нам пришлось расстаться: им надо было ехать - и я решил отказаться от яхты.
Ранним утром на пляже мы пустили с молотка всю провизию. Я понес убытки, но
мысль, что удалось насолить капитану Гойлизу, утешала. Я оставил "Гончую" на
попечение какого-то местного морехода, который взялся за пару соверенов
доставить ее в Хардвидж. Кто знает, может, и бывают яхты не такие, как
"Гончая", может, и встречаются шкиперы, не похожие на мистера Гойлиза, но
тот печальный опыт породил у меня стойкое отвращение как к первым, так и к
последним.
Джордж также считал, что с яхтами много возни. Предложение Гарриса не
прошло.
- А что если спуститься по Темзе? - сказал Гаррис. - Когда-то мы славно
провели там время.
Джордж молча затянулся сигарой; я расколол еще один орех.
- Темза уже не та, что в былые времена, - сказал я,не знаю, в чем дело,
но что-то явно не так, какая-то сырость; у меня начинается кашель.
- Да и со мной творится что-то неладное, - подхватил Джордж. - Не могу
спать у реки, хоть убей. Весной я целую неделю жил у Джо, так каждую ночь
просыпался в семь, и дальше сон уже не шел.
- Оставим и это предложение без последствий, - продолжил Гаррис. - Мне
река тоже не по душе - разыгрывается подагра.
- Мне полезен горный воздух, - сказал я. - Как насчет похода по
Шотландии?
- В Шотландии сыро, - сказал Джордж. - В позапрошлом году я был в
Шотландии три недели и три недели не просыхал... не в том смысле, конечно.
- Хорошо бы съездить в Швейцарию, - предложил Гаррис.
- И не мечтай. Одних нас в Швейцарию ни за что не отпустят, - остудил
его я. - Помните, как вышло в прошлый раз? Нам нужно найти такие условия, в
которых чахнут нежные женские и детские организмы, найти такую страну, где
дороги плохи, а гостиницы отвратительны, где нет никаких удобств и нужно
работать ногами. Возможно, придется и голодать...
- Полегче на поворотах! - закричал Джордж. - Полегче! Не забывайте, я
ведь тоже еду.
- Идея! - воскликнул Гаррис. - Велопробег! Путешествие на велосипедах!
Лицо Джорджа выражало колебания.
- Когда едешь на велосипеде, то дорога всегда идет в гору, - сказал он.
- И ветер дует в лицо.
- Но бывают и спуски, и попутный ветер, - сказал Гаррис.
- Что-то я этого не замечал, - возразил Джордж.
- Лучше велосипеда ничего не придумаешь, - убеждал Гаррис.
Я был склонен разделить его восторги.
- И я вам скажу, куда мы отправимся, - продолжал он, - в Шварцвальд.
- Но это же сплошной подъем! - воскликнул Джордж.
- Не совсем, - возразил Гаррис, - скажем, на две трети. И вы забываете
об одном.
Он опасливо огляделся и зашептал.
- В горы проложена железная колея, а по ней ходят такие вагончики с
зубчатыми колесиками...
Тут отворилась дверь и появилась миссис Гаррис. Она сказала, что
Этельберта уже надевает шляпку, а Мюриэль, так нас и не дождавшись,