Сельма Лагерлеф. Перстень Левеншельдов

лежала, обливаясь холодным потом и страшась, что призрак Генерала войдет и
начнет ее душить.
Когда наутро она пошла в залу посмотреть, что там стряслось, она взяла
с собой и повариху и горничную. Но ничего там не было разбито, незаметно
было и какого-нибудь беспорядка, не считая того, что посреди залы на полу
лежали четыре яблока. Как же это они так оплошали! Ведь накануне вечером
все, сидя у камина, ели яблоки и четыре яблока забыли на каминной доске. Но
это явно не понравилось Генералу. Девице Спаак пришлось искупить свое
нерадение бессонной ночью.
С другой стороны, девица Спаак никогда не могла забыть, как однажды ей
довелось столкнуться с истинной дружественностью Генерала.
В усадьбе Хедебю был званый обед со множеством гостей. Девица Спаак
совсем захлопоталась - мясо на вертелах, воздушное печенье и паштеты в
духовке, котелки с бульоном и сковороды с подливкой на плите. Но и этого
мало. Экономке пришлось лично присутствовать в зале и присматривать за тем,
как накрывают на стол; ей пришлось принять серебро, которое собственноручно
выдала ей по счету баронесса. Ей пришлось подумать и о том, чтобы вино и
пиво достали из погреба и чтобы вставили свечи в люстры. Если к тому же
принять во внимание, что поварня в Хедебю находилась в отдаленном флигеле и,
чтобы попасть туда, нужно было бежать через весь двор и что по этому
торжественному случаю поварня была битком набита пришлой, да к тому же еще
необученной прислугой, то можно себе представить, что заправлять всем этим
должен был человек умелый.
Но все шло без сучка, без задоринки, как и надлежало тому быть. На
бокалах не было ни малейших пятен, а в паштетах - затхлой требухи, пиво
пенилось, бульон был в меру сдобрен пряностями, а кофе в меру крепкий.
Девица Спаак сумела показать, на что она способна, и сама баронесса,
отпуская ей комплименты, сказала, что лучше и быть не могло.
Но тут экономку постиг ужасный и неожиданный удар. Собираясь вернуть
баронессе серебро, она хватилась, что недостает двух ложек - столовой и
чайной.
Все переполошились. По тем временам ничего худшего, нежели пропажа
серебра, в доме случиться не могло. В Хедебю началось лихорадочное волнение
и всеобщая сумятица. Все только и делали, что искали пропажу. Вспомнили, что
какая-то старая цыганка была на поварне в тот самый день, когда в Хедебю
пировали, и готовы были ехать в дальние финские леса, чтобы схватить ее. Все
стали подозрительны и безрассудны. Хозяйка подозревала домоправительницу,
домоправительница - служанок, служанки - друг друга и весь белый свет. То
одна, то другая являлись с покрасневшими от слез глазами, ибо думала, что
прочие подозревают ее в краже этих двух ложек.
Так продолжалось несколько дней, однако так ничего и не нашли, и девица
Спаак была близка к отчаянию. Она побывала в свинарнике и обыскала свиное
корыто с пойлом, желая посмотреть, не угодили ли туда ложки. Она украдкой
пробралась на чердак, где служанки держали свое платье, и тайком перерыла их
маленькие укладки. Все было тщетно, и где искать еще - она не знала. Она
заметила, что баронесса со всеми домочадцами подозревают ее, пришлую. Она
понимала, что ей откажут от места, ежели она не откажется сама.
Девица Спаак, склонясь над плитой, стояла в поварне и плакала так
горько, что слезы ее капали вниз и шипели на горячей плите; вдруг она
почувствовала, что ей надобно обернуться. Так она и сделала и вдруг увидала,
что у стены стоит Генерал, указывая рукой на полку, которая была прилажена
так высоко и так неудобно, что никому никогда не приходило в голову класть
туда что-нибудь.
Генерал исчез, по своему обыкновению, в тот самый миг, как появился, но
девица Спаак послушалась его знака. Вытащив из кладовки лестницу, она
приставила ее к полке, влезла на самый верх, протянула руку и нащупала
старую посудную тряпку. Но в эту грязную тряпку были завернуты обе
серебряные ложки.
Как они туда попали? Конечно, это случилось без чьего-либо ведома и
умысла. В невероятной суматохе на таком пиру могло случиться все, что
угодно. Тряпку зашвырнули на полку, наверное, потому, что она попалась под
ноги, а серебряные ложки очутились там вместе с ней, причем никто этого не
заметил.
Но теперь они снова отыскались, и девица Спаак, сияя от счастья,
отнесла их баронессе и вновь стала ее правой рукой и помощницей.
Нет худа без добра. Вернувшись домой по весне, молодой барон Адриан
услыхал о том, что Генерал выказал девице Спаак свое неслыханное
благоволение; и Адриан тотчас же начал уделять ей особое внимание. Он стал
как можно чаще наведываться к ней в буфетную или же в поварню. То он являлся
под предлогом, что ему нужна новая леска для удочки, то говорил, что его
привлек приятный запах свежеиспеченных булочек. При этом он всегда переводил
беседу на предметы сверхъестественные. Он склонял экономку рассказывать ему
истории о привидениях, водившихся в богатых сермландских поместьях, таких,
как Юлита и Эриксберг, желая выведать, каково ее мнение об этом.
Но чаще всего ему хотелось потолковать о Генерале. Он говорил ей, что
не может рассуждать о нем с другими, поскольку они воспринимают его лишь с
шутливой стороны. А он испытывает сострадание к злосчастному привидению и
хотел бы помочь ему обрести вечный покой. Только бы знать, как к этому
подступиться!
Тут девица Спаак заметила: по ее скромному суждению, в усадьбе есть
нечто такое, что разыскивает Генерал.
Молодой барон слегка побледнел и испытующе посмотрел на экономку.
- Ma foi, {Клянусь честью! (фр.)} барышня Спаак! - воскликнул он.- Это
вполне возможно! Но заверяю вас, что, имей мы здесь, в Хедебю, то, чего
домогается Генерал, мы бы незамедлительно ему это отдали!
Девица Спаак, разумеется, слишком хорошо понимала, что барон Адриан
наведывается к ней единственно ради привидения, но он был такой
обходительный молодой человек и такой красивый! Да, уж если говорить
начистоту - даже более чем красивый! Он ходил, чуть склонив вперед голову, а
во всем его облике было нечто задумчивое. Да, многие даже полагали, что он
не по летам серьезен. Но полагали так лишь потому, что не знали его. Порою
он вдруг вскидывал голову, шутил и придумывал разные проказы почище любого
прочего. Но за что бы он ни принимался - в его движениях, голосе, улыбке
было какое-то неописуемое очарование.
Однажды летом, в воскресенье, девица Спаак была в церкви. Домой она
возвращалась кратчайшим путем - тропинкой, которая пробегала наискось через
городьбу пасторской усадьбы. Кое-кто из прихожан, выйдя из церкви, тоже
пошел по этой же тропинке, и экономка, спешившая в усадьбу, обогнала
женщину, которая шла куда медленней, чем она. Вскоре девица Спаак подошла к
перелазу, по которому трудно было перебраться через изгородь, и, как всегда
услужливая, она подумала о более медлительной путнице и остановилась, чтобы
помочь ей. Протянув женщине руку, экономка заметила, что та вовсе не так
стара, как ей было показалось издали. Кожа у нее была на редкость гладкая и
белая, так что девица Спаак решила - может статься, ей не больше пятидесяти.
Хотя с виду она была всего лишь простой крестьянкой, держалась она с
достоинством, словно ей довелось пережить нечто, возвысившее ее над
собственным сословием.
После того как экономка помогла женщине перебраться через изгородь, они
пошли рядом по узкой тропинке.
- Вы, барышня, видать, та самая, что заправляет хозяйством в Хедебю,-
сказала крестьянка.
- Да,- ответила девица Спаак.
- Я думаю, хорошо вам там живется?
- А почему бы мне жить плохо на таком хорошем месте! - сдержанно
возразила экономка.
- Да в народе толкуют, будто в Хедебю нечисто.
- Не годится верить людским пересудам,- наставительно заметила
экономка.
- Не годится, верно, не годится, уж я-то знаю! - согласилась
собеседница.
Они помолчали. Видно, женщина эта что-то знала, и, по правде говоря,
девица Спаак горела желанием порасспросить ее. Но это было бы неладно и ей
не к лицу.
Первой снова завела разговор женщина.
- Сдается мне, что вы барышня славная,- молвила она,- и потому я хочу
дать вам добрый совет: не засиживайтесь долго в Хедебю. Ведь с тем, кто там
бродит, шутки плохи. Он не отступится, покуда не добьется, чего ему нужно.
Поначалу девица Спаак намеревалась было чуть свысока поблагодарить за
предостережение, но последние слова незнакомой женщины возбудили в ней
любопытство.
- А что ж ему надо? Вы знаете, что ему надо?
- Или вам, барышня, про то неведомо? - спросила крестьянка.- Тогда я
слова больше не вымолвлю. Может, так оно и лучше для вас, что вы ничего не
знаете.
С этими словами она протянула девице Спаак руку, свернула на другую
тропинку и вскоре скрылась из виду.
Девица Спаак поостереглась и не стала рассказывать за обеденным столом
всему семейству об этой беседе. Но после обеда, когда барон Адриан наведался
к ней в молочную, она не утаила того, что сказала ей незнакомка. Адриан и
вправду очень удивился.
- Должно быть, то была Марит Эриксдоттер из Ольсбю,- сказал он.- Знаете
ли, барышня, она впервые за тридцать лет перемолвилась дружеским словом с
кем-то из Хедебю. Мне она однажды починила шапочку, которую разорвал
мальчонка из Ольсбю, а вид у нее при этом был такой, будто она хотела
выцарапать мне глаза.
- Но знает ли она, что именно ищет Генерал?
- Кому же, как не ей, знать об этом, барышня Спаак. И я тоже знаю. Отец
рассказал мне как-то всю историю. Но родители мои не хотят, чтоб об этом
говорили при сестрах. Они станут тогда бояться привидений и навряд ли
останутся жить здесь. И я тоже не осмеливаюсь рассказать вам об этом.
- Упаси, боже! - молвила экономка.- Раз барон запретил говорить...
- Я сожалею об этом,- перебил ее барон Адриан,- я думал, что вы,
барышня, сможете мне помочь.
- Ах, если б я могла!
- Ибо, и я это повторяю,- продолжал барон Адриан - я хочу помочь
упокоиться бедному призраку. Я не боюсь его, я последую за ним, как только
он позовет меня. Почему является он всем другим и никогда не является мне?

X

Адриан Левеншельд спал у себя в мансарде, когда внезапный легкий шум
заставил его пробудиться. Он открыл глаза, и так как ставни не были
затворены, а на дворе стояла светлая летняя ночь, он увидел, что дверь тихо
распахнулась. Он подумал было, что ее отворил порыв ветра, но увидел, как
внезапно в дверном проеме выросла темная фигура, которая, наклонившись,
что-то пытливо высматривала в глубине мансарды.
Адриан отчетливо разглядел какого-то старика, одетого в старинный
кавалерийский мундир. Из-под чуть расстегнутого мундира белел лосиной кожи
колет, ботфорты были выше колен, а руками он придерживал длинный палаш,
слегка приподняв его, словно опасаясь, чтобы он не бряцал.
"Ей-богу, это Генерал! - подумал молодой барон.- Вот и хорошо. Сейчас
он увидит человека, который не боится его".
Все, кому доводилось видеть Генерала, в один голос твердили, что стоило
им только вперить в него взор и он тут же исчезал. Но на сей раз такого не
случилось. Еще долго после того, как Адриан обнаружил его, он оставался
стоять в дверях. Через несколько минут, когда Генерал, казалось, уверился в
том, что Адриан в силах вынести его вид, он, подняв руку, поманил его к
себе.
Адриан тотчас же сел в кровати. "Теперь или никогда,- подумал он.-
Наконец-то он попросил моей помощи, и я пойду за ним".
Ведь он ждал этого часа много лет. Он готовился к нему, мысленно
закалял дух в предвкушении встречи с призраком. Он всегда знал, что ее не
миновать.
Адриану не хотелось заставлять Генерала ждать его, и, не одеваясь,
молодой барон последовал за ним. Он лишь сдернул с кровати простыню и
завернулся в нее.
И только тогда, когда он стоял посреди мансарды, ему вдруг пришло в
голову, что все же небезопасно вот так предаться во власть существу из
другого мира, и он попятился назад. Но увидел, как Генерал простер к нему
обе руки и, словно в отчаянии, умолял его о чем-то.
"Что за чепуха?! - подумал он.- Неужто я испугался, не успев еще выйти
из мансарды?"
Он приблизился к двери, а Генерал тем временем был уже на чердаке, но
шел все время оглядываясь, словно желая увериться в том, что молодой человек
следует за ним.
Перед тем, как переступить порог и покинуть мансарду, чтобы выйти на
чердак, Адриан почувствовал, как от ужаса у него защемило сердце. Что-то
говорило ему: надо бы захлопнуть дверь и вернуться в постель. В нем
шевельнулось смутное предчувствие того, что он не рассчитал своих сил. Он
был не из тех, кому дано безнаказанно заглянуть в тайны другого мира.
Однако он сохранил еще крупицу мужества. Он сказал себе, что Генерал,
наверно, не собирается заманить его в какую-нибудь западню. Он хотел лишь
показать ему, где находится перстень. Только бы ему вытерпеть еще несколько
минут, и он добьется того, к чему стремился столько лет, и сможет послать
утомленного путника на вечный покой.
Генерал остановился посреди чердака, поджидая молодого барона. Здесь
было сумрачнее, чем в мансарде, но Адриан все же явственно видел темную
фигуру с простертыми в мольбе руками. Собравшись с духом, он переступил
порог, и они пошли по чердаку.
Призрак направился к чердачной лестнице, а увидев, что Адриан идет
следом, начал спускаться. Он по-прежнему пятился задом, останавливаясь на
каждой ступеньке и, подчиняя своей воле нерешительного юношу, как бы тащил
его за собой.
Медленно, не раз останавливаясь, они все-таки шли вперед. Адриан
пытался приободриться, напомнив себе, сколько раз он, бывало, похвалялся
перед сестрами, говоря, что последует за Генералом, когда бы тот ни позвал
его. Он припомнил также, как с самого детства горел желанием постигнуть
неведомое и проникнуть в сокрытое. И вот великий миг настал, он следовал за
призраком в неизвестное. Неужто теперь его жалкое малодушие помешает ему
узнать наконец это нечто?
Подобными рассуждениями он побуждал себя крепиться, но остерегался
подходить к призраку вплотную. Их постоянно разделял промежуток в несколько
аршин. Когда Адриан достиг середины лестницы, Генерал находился уже у ее
подножия. Когда Адриан стоял на самой нижней ступеньке, Генерал был уже
внизу в сенях.
Но тут Адриан вновь остановился. По правую руку от него, совсем рядом с
лестницей, была родительская опочивальня. Он взялся за ручку двери, но не
для того, чтобы отворить, а лишь для того, чтобы любовно коснуться ее. Если
бы только родители его знали, с кем он стоит за дверью! Он жаждал броситься
в объятия матушки. Ему думалось, что стоит ему отпустить ручку этой двери, и
он всецело окажется во власти Генерала.
Пока он стоял так, держась за ручку, он увидел, как одна из дверей в
сени отворилась и Генерал переступил порог, собираясь выйти из дому.
И на чердаке и на лестнице было довольно сумеречно, но тут через проем
двери хлынул сильный поток света, и Адриан впервые разглядел Генерала.
Как и ожидал Адриан, то было лицо старика. Он хорошо знал его по
портрету в гостиной. Но черты этого лица не излучали вечного покоя, в чертах
его проглядывала яростная алчность, а на устах призрака играла зловещая
улыбка торжества и уверенности в победе.
Как ужасно было видеть, что земные страсти обуревают мертвеца! Покойных
мы хотим представить себе пребывающими вдали, далекими от всех человеческих
наслаждений и страстей. Отрешенными от всего мирского хотим мы видеть их,
преисполненными лишь помыслов небесных. В этом же существе, которое
оставалось приверженным ко всему земному, Адриану почудился искуситель, злой
дух, который хочет навлечь на него погибель.
Им овладел ужас. В безотчетном страхе он с силой рванул на себя дверь в
родительскую опочивальню и ринулся туда с криком:
- Батюшка! Матушка! Генерал!
И в тот же миг, лишившись чувств, рухнул на пол.

Перо выпадает из рук. Ну, не тщетны ли мои старания записать все это?
Эту историю мне рассказывали в сумерках у горящего очага. В моих ушах до сих
пор звучит убедительный голос рассказчицы. Я чувствую, как мороз пробегает у
меня по коже, тот трепет ужаса, который бывает не только от боязни
привидений, но и от предвкушения того, что произойдет!
А как внимательно слушали мы эту историю, думая, что она приподнимет
краешек завесы над неведомым! И какое странное настроение оставляла она
после себя, словно отворили какую-то дверь. И думалось: что-то должно
наконец появиться из кромешной тьмы!
Насколько правдива эта история? Одна рассказчица унаследовала ее от
другой, одна кое-что добавляла, другая - убавляла. Но не содержит ли эта
история в себе небольшое зерно правды? Разве не создается впечатления,
словно история эта изображает нечто такое, что происходило въявь?
Призрак, бродивший по усадьбе Хедебю, призрак, являвшийся средь бела
дня, вмешивавшийся в домашние дела, призрак, отыскивавший потерянные вещи,-
кем и чем он был?
Нет ли чего-нибудь необычно многозначительного и заранее
предначертанного в его появлении? Не отличается ли он некоторым своеобразием
от многих других привидений в господских усадьбах? Не выглядит ли все это
так, будто девица Спаак и в самом деле слышала, как он швырял яблоки в
стенку залы, а молодой барон Адриан в самом деле сопровождал его по чердаку
и по чердачной лестнице?
Но в таком случае, в таком случае... Быть может, разгадать эту загадку
дано одному из тех, кто уже сейчас видит явь, скрытую от той яви, в которой
живем мы.

XI

Молодой барон Адриан лежал бледный и недвижимый в огромной родительской
кровати. Пощупав его пульс, можно было почувствовать, что кровь еще струится
в его жилах, но почти неприметно. Он не очнулся после глубокого обморока,
однако жизнь в нем еще теплилась.
Лекаря в приходе Бру не было, но в четыре часа утра в Карлстад поехал
верхом слуга, чтобы попытаться кого-нибудь привезти. Езды туда было шесть
миль, и окажись даже лекарь дома и согласись он тотчас же выехать, его можно
было бы ожидать из города самое раннее через двенадцать часов. Но следовало
также быть готовым к тому, что пройдет день, а то и два, покуда он явится.
Баронесса Левеншельд сидела по одну сторону кровати, не отрывая глаз от
лица сына. Она верила, что едва теплившаяся в нем искра жизни не угаснет,
если она будет сидеть тут, неусыпно бодрствуя и оберегая его.
Барон также время от времени садился по другую сторону кровати, но был
не в силах усидеть на месте. То он брал вялую руку сына, чтобы пощупать
пульс, то подходил к окну и бросал взгляд на проезжую дорогу, то шел через
комнаты к зале, чтобы взглянуть на часы. На вопросы, которые можно было
прочитать в глазах взволнованных дочерей и гувернантки, он лишь качал
головой и снова уходил в опочивальню, где лежал больной.
Туда не допускали никого, кроме девицы Спаак. Ни дочерей, ни даже
кого-либо из служанок, одну лишь девицу Спаак. У нее была подобающая
походка, подобающий голос, она была на своем месте в опочивальне.
Девица Спаак пробудилась ночью от ужасного крика Адриана. Услыхав вслед
за криком тяжелый звук падения тела, она вскочила. Сама не помня как,
набросила на себя платье; среди ее мудрых житейских правил было и такое, что
никогда не следует появляться на людях неодетой, при любых обстоятельствах,
что бы ни случилось. В зале она встретилась с баронессой, которая прибежала,
чтобы позвать на помощь. После этого экономка вместе с родителями подняла
Адриана и уложила его в большую двуспальную кровать. Вначале все трое
думали, что он уже мертв, но потом девица Спаак нащупала слабое биение
пульса.
Несколько раз пытались они привести его обычными способами в чувство,
но искорка жизни едва теплилась в Адриане, и что бы они ни делали, она,
казалось, все больше угасала. Вскоре они совсем пали духом и не решались
больше ничего предпринять. Им оставалось только сидеть и ждать.
Баронессу успокаивало то, что с ней в опочивальне находилась девица
Спаак, ибо та была совершенно спокойна и твердо уверена, что Адриан вскоре
очнется. Баронесса позволила экономке причесать себя и надеть башмаки. Когда
надо было накинуть платье, баронессе пришлось встать, но она, предоставив
экономке застегнуть пуговицы и расправить складки, по-прежнему не отрывала
глаз от лица сына.
Девица Спаак принесла ей чашку кофе и с мягкой настойчивостью уговорила
выпить его.
Баронессе казалось, будто экономка неотлучно была при ней, но та была
еще и в поварне, где, как обычно, позаботилась об еде для прислуги. Она не
забыла ни единой мелочи. Бледная как смерть, она все так же исправно делала
свое дело. Завтрак был подан к господскому столу вовремя, а пастушок получил
свою котомку со съестным, когда погнал коров на пастбище.
В поварне прислуга спрашивала, что стряслось с молодым бароном, и
экономка отвечала:
- Известно лишь, что он ворвался к родителям и что-то выкрикнул о
Генерале. Затем он упал в обморок, и теперь не удается привести его в
чувство.
- Видать, Генерал явился ему! - сказала повариха.
- А разве не чудно, что он так грубо обходится со своей собственной
родней? - подивилась горничная.
- У него, верно, всякое терпение лопнуло. Они только и знали, что
насмехаться над ним. А он, видно, свой перстень искал.
- Уж не думаешь ли ты, что перстень тут, в Хедебю? - спросила
горничная.- С него бы сталось тогда поджечь крышу над нашей головой и
спалить весь дом, только бы заполучить свой перстень!
- Ясное дело, перстень схоронен тут в каком-нибудь углу,- молвила
повариха,- а то с чего бы Генералу вечно слоняться по всей усадьбе!
В тот день девица Спаак отказалась от одного из своих прекрасных
житейских правил - никогда не прислушиваться к пересудам слуг о господах.
- О каком это перстне вы толкуете? - спросила она.
- А разве вы не знаете, барышня, что Генерал бродит тут да ищет свой
перстень с печаткой? - ответила обрадовавшаяся ее вопросу повариха.
И наперебой с горничной она поспешила посвятить девицу Спаак в историю
ограбления могилы и божьего суда. Когда же экономка выслушала все это, она
уже ни на секунду не усомнилась в том, что перстень каким-то образом попал в
Хедебю и спрятан где-то там.
От этого рассказа девицу Спаак бросило в дрожь, почти как в тот раз,
когда ей впервые встретился на чердачной лестнице Генерал. Вот этого-то она
все время и опасалась. А теперь она уже хорошо знала, как свиреп и
беспощаден может быть этот призрак. Было ясно как божий день, что, если он
не получит назад свой перстень, барон Адриан умрет.
Но едва экономка пришла к такому заключению, как она - особа весьма
решительная - тотчас же поняла, что надлежит делать. Если этот проклятый
перстень находится в Хедебю, то надо постараться во что бы то ни стало его
отыскать.
Она ненадолго прошла в жилую половину господского дома, наведалась в
опочивальню, где все было по-прежнему; взбежала по лестнице на чердак и
перестлала постель в Адриановой мансарде, чтобы она была наготове на случай,
если ему полегчает и его можно будет перенести наверх. Затем зашла в комнаты
к барышням и к гувернантке - смертельно напуганные, они сидели сложа руки,
не в силах чем-нибудь заняться. Она рассказала им кое-что из того, что
узнала сама, рассказала ровно столько, чтоб гувернантка с барышнями поняли,
о чем шла речь, и спросила, не помогут ли они ей отыскать перстень.
Конечно, они тотчас же согласились. Барышни и гувернантка принялись
искать в комнатах и в мансарде. Сама же девица Спаак направилась на поварню
и поставила на ноги всех дворовых девушек.
"Генерал являлся в поварне так же часто, как и в господском доме,-
подумала она.- Что-то подсказывает мне - перстень где-то тут".
В поварне и в кладовке, в хлебной и в пивоварне все было перевернуто
вверх дном. Искали в стенных щелях, в печных подах, вытряхивали ящики
поставца с приправами, обшарили даже мышиные норы.
При все том девица Спаак не забывала время от времени перебежать через
двор и наведаться в опочивальню. Во время одного из таких визитов она
застала баронессу в слезах.
- Ему хуже,- сказала баронесса.- По-моему, он при смерти.
Склонившись над Адрианом, девица Спаак взяла его безжизненную руку в
свои и проверила пульс.
- Да нет же, госпожа баронесса,- сказала она,- ему не хуже, а, пожалуй,
лучше.
Ей удалось успокоить хозяйку, но саму ее охватило безумное отчаяние. А
что, если молодой барон не доживет до тех пор, пока она отыщет перстень?
От волнения она, забывшись на миг, перестала владеть собой. Отпуская
руку Адриана, она тихонько погладила ее. Сама она едва ли сознавала, что
делает, но баронесса тотчас же заметила это.
"Mon Dieu, {Боже мой! (фр.)} - подумала она,- бедное дитя, неужели это
так? Быть может, мне нужно сказать ей... Но не все ли равно, если мы так или
иначе его потеряем: Генерал гневается на него, а тот, на кого гневается
Генерал, должен умереть".
Вернувшись на поварню, девица Спаак стала расспрашивать служанок, нет
ли в здешних краях какого-нибудь знахаря, за которым обычно посылают при
несчастных случаях. Неужто непременно надо дожидаться, покуда приедет
лекарь?
Да, в других местах, когда кто-нибудь занедужит, посылают за Марит
Эриксдоттер из Ольсбю. Она умеет заговаривать кровь и костоправничать, и уж
она-то сумела бы пробудить барона Адриана от смертного сна... Но сюда, в
Хедебю, она вряд ли пожелает прийти.
Покуда служанка с экономкой говорили о Марит Эриксдоттер, повариха,