Семенов Юлиан Семенович. Испанский вариант

   - Хорошо, генерал, - ответил Петерис. - Я выполню вашу просьбу, но если результаты будут в какой-либо мере противоречить моему пониманию товарищества, я резервирую за собой право больше к этой теме в разговоре не возвращаться.
   - Бесспорно, - согласился Гортон. - Бесспорно. Вы сделаете выводы для себя, как человек, представляющий интересы Латвии на острове... Как долго Пальма будет жить в Лондоне, я, естественно, не знаю, но, если он в Риге откроет филиал своего нацистского журнала, вам следует быть осведомленным о причинах, побудивших его к этому, не так ли?
   <Умен, дьявол, - удовлетворенно отметил Петерис, - у него есть чему поучиться - у этого <отставника>. Не я ему должен помочь, а он мне помогает - так его следует понимать... Ай да отставник...>
   - Спасибо, генерал, - улыбнулся Петерис, - мне всегда очень приятно встречаться с вами...
   - Мы с вами завтракаем, - заметил Гортон, - а не встречаемся. Мясо прожарено великолепно, торопитесь, оно остынет.
   ...В этой маленькой радиостудии было полутемно. Джаз-оркестр, с которым выступала Мэри Пейдж, еще не собрался. Только контрабасист осторожно притрагивался к витым струнам. Возле рояля сидел молодой парень и наигрывал тихую мелодию.
   Мэри сидела с Яном на высоких стульях в самом темном углу маленького зала радиостудии.
   - Ты плохо выглядишь, - сказала Мэри, - замучился в своем журнале?
   - Нет.
   - Или тебя замучила расовая теория мистера Гитлера?
   Ян пожал плечами, ничего не ответил.
   - Ты довольно лихо пропагандируешь его расовую теорию.
   - А почему бы нет?
   - Не боишься, что мы станем фашистами?
   - Не боюсь.
   - Слушай, - спросила Мэри, - зачем ты согласился на все это?
   - На что?
   - На должность главного редактора журнала, на почетный пост члена правления Англо-германского общества?
   - Во-первых, - ответил Ян, - ты мне сама подмаргивала, когда я смотрел на тебя в посольстве. Помнишь? Риббентроп мне предложил работу в журнале, а я посмотрел на тебя. А ты мне стала моргать. Я решил, что ты велишь мне стать главным редактором.
   Мэри закурила.
   - Правом давать такие советы обладают жены, а я - любовница. Вообще это неплохо звучит: Мэри Пейдж, любовница фашиста.
   - Между прочим, - медленно ответил Ян, - если мы не хотим стать фашистами, то надо хотя бы знать, что же такое фашизм.
   - Ого! - засмеялась Мэри. - Значит, ты сидишь у них с секретной миссией?
   - Почему? Почему я должен сидеть с секретной миссией? Если нацизм это так плохо, как все говорят, я должен в этом сам убедиться. А если нацизм в общем-то не так уж плохо - то почему бы мне не убедить тебя в этом? Тебя и всех?
   - Вены тебе было недостаточно?
   - Не совсем.
   - По-моему, до Вены ты был ярым антифашистом.
   - У тебя неплохая память...
   - Иначе я бы не запоминала ноты...
   - Только из столкновения двух полярных мнений рождается истина. А истина - это интересная книга...
   - Думаешь написать об этом книгу?
   - Такая книга пригодится во всех смыслах. - Ян постучал по дереву. Я бы очень хотел написать такую книгу. Как думаешь, получится?
   - А почему нет?
   - Потому что я лентяй и мне скучно писать книги. Да и с талантом жидковато. Я завидую поэтам - они быстры на реакцию. Прозаики чрезвычайно медлительны... Серьезные журналисты - тоже. Я репортер, и мне весело, несмотря на то что меня сделали редактором.
   В это время пришли саксофонисты и трубач. Они заиграли песенку, веселую французскую песенку.
   - Мэри, - сказал пианист. - Давай порепетируем. Через полчаса запись.
   - Я готова, - ответила Мэри, - зачем репетировать?
   - На всякий случай, - сказал пианист. - Давай ту, цыганскую, которую инструментовал Дэйвид.
   - Пожалуйста, предупреди меня заранее. Когда твои друзья национал-социалисты уничтожат всех цыган, евреев и славян. Мне нужно вовремя изменить репертуар, - сказала Мэри, приминая сигарету в пепельнице.
   - Хорошо, - ответил Ян, - я буду тебя держать в курсе нашей с мистером Гитлером расовой политики. Тем более что я собираюсь завтра в Берлин.
   - Ты зачастил в Берлин...
   - Там любопытно.
   - Летишь один?
   - Нет...
   - А с кем?
   - С чемоданом.
   - Говорят, в Берлине интересная ночная жизнь и масса толстых немок, которые обожают длинных и надменных латышей, вроде тебя.
   - Я слышал об этом, - ответил Ян, - и я очень напряженно готовлюсь к тамошней ночной жизни.
   Берлин, 1936 __________________________________________________________________________
   Пальма медленно шел по пустынной - в этом час - Шенезеештрассе, размахивая клетчатым баулом. Проходя мимо литой чугунной изгороди, он увидел нарисованный белым мелом скрипичный ключ.
   Пальма достал из кармана свой мелок, зачеркнул скрипичный ключ и на следующей металлической трубе нарисовал басовый ключ. Он прошагал еще метров пятнадцать, завернул в маленькую вайнштубе и попросил хозяина:
   - Пожалуйста, двойной <якоби>.
   - Да, господин, - ответил хозяин, стремительно и ловко наливая ему коньяк, - прошу вас.
   - Спасибо, - сказал Пальма. - Почему у вас так сумрачно? Хорошо бы включить свет.
   - Постоянные посетители моей вайнштубе предпочитают полумрак. Это создает необходимый интим.
   - Ну что ж, - сказал Ян, - интим так интим.
   Он выпил коньяк, выкурил сигарету и вышел на улицу. Такси нигде не было. Тогда он медленно пошел в обратном направлении, все так же размахивая своим клетчатым баулом.
   Проходя мимо металлической ограды, он увидел свой басовый ключ зачеркнутым крест-накрест. На третьей чугунной тумбе он нарисовал скрипичный ключ перевернутый вниз головой и выбросил мелок в большую урну.
   Остановив такси, он сказал:
   - Пожалуйста, отвезите меня в имперское министерство иностранных дел, на Вильгельмштрассе...
   Через три минуты после того как Пальма пригласили к Риббентропу, в приемную вошел высокий мужчина с лицом римлянина. Референт Риббентропа поднялся и, выбросив руку в нацистском приветствии, сказал:
   - Обергруппенфюрер Гейдрих, сейчас у рейхсминистра редактор нашего лондонского журнала латышский журналист Ян Пальма.
   - Хорошо, - сказал Гейдрих, - я подожду. Беседа с Пальма, конечно же, не менее важна для судеб рейха, чем встреча с шефом главного управления имперской безопасности.
   Гейдрих отошел к окну, залитому солнцем, и, заложив руки, прижался лбом к стеклу.
   Окна приемной выходили на зеленый дворик министерства иностранных дел. По ровному, на английский манер подстриженному газону ходили голуби. Гейдрих негромко, словно самому себе, сказал:
   - Министерство иностранных дел обязано иллюстрировать тягу к миру обилием прикормленных голубей.
   ...В кабинете рейхсминистра Ян Пальма сидел за маленьким столиком, отхлебывал бразильский кофе из золоченой чашки и говорил негромко:
   - Я благодарен вам, господин Риббентроп, за исчерпывающий ответ. Важно стенографически точно передать ваши слова читающей британской публике.
   - Я доверяю вашему бриллиантовому перу.
   - Запомнили <бриллиантовое перо>?
   - Тяжкий удел министров - запоминать. В данном случае этот удел не был для меня обузой. Мне было приятно это запомнить, дорогой Пальма.
   - Господин министр, я хотел бы задать вам вопрос, который, естественно, не будет включен в публикацию. После блистательного выступления фюрера в Данциге куда следовало бы обратить свой взор нам, вашим английским друзьям?
   Риббентроп улыбнулся:
   - Вы вторгаетесь в сферу государственных секретов рейха.
   Пальма ответил - тоже с улыбкой:
   - Господин Риббентроп, я снимаю свой вопрос.
   Риббентроп поднялся, принес с другого столика электрический кофейник, долил кофе себе и Яну и спросил:
   - Ну хорошо, а как думаете вы, куда следует обращать свой взор великой Германии?
   - По-моему, на Варшаву.
   Риббентроп отрицательно покачал головой.
   - Прага?
   Риббентроп снова отрицательно покачал головой, а потом прижал палец к губам и сказал:
   - Вам, как другу Германии, я хочу посоветовать: не уезжайте сейчас отдыхать, даже если у вас запланирован отдых. А если и поедете, то советую куда-нибудь поближе к Пиренеям.
   Гейдрих посмотрел на часы:
   - Я сочувствую рейхсминистру. Журналисты с их дотошностью могут замучить насмерть.
   И как раз в это время вышел Пальма. Он поклонился Гейдриху и сказал секретарю министра:
   - Я просил бы вас записать, что я остановился в <Адлоне>, апартамент номер двести семнадцать. Если я понадоблюсь господину рейхсминистру, прошу предупредить заранее, а если этого нельзя сделать, то сообщите, пожалуйста, портье. Я буду оставлять свой телефон или тот адрес, по которому ненадолго уеду.
   Гейдрих вошел к Риббентропу. Они молча поздоровались. Гейдрих сказал:
   - Мой дорогой Риббентроп, перед тем как я начну мучить вас вопросами координации нашей работы, мне хотелось бы спросить: известно ли вашему ведомству, что журналист Ян Пальма в течение трех лет посещал марксистский клуб в университете?
   - Мне неизвестно это, и мне занятно узнать, о чем думал ваш Лерст, когда представлял мне Пальма в Лондоне?
   - Лерст не всевидящий. Мой аппарат раскопал на Пальма интересный материал... Мы начали серьезно смотреть за этим газетчиком...
   Риббентроп почувствовал, что холодеет: он вспомнил конец беседы с Пальма. Он не мог сказать об этом Гейдриху, он подставил бы себя под удар.
   - Нет, я не верю этому, - сказал министр, - мало ли кто грешил в юности марксизмом? Пальма делает в высшей мере полезное для нас дело...
   - Тем не менее я отчитал Лерста и поручил ему заняться газетчиком. Он его первым узнал, ему и отвечать...
   - Погодите, а что у вас есть конкретно против Пальма?
   - Он был с красными в Вене, он контактировал в Праге с русским писателем Борцовым, потом он внезапно воспылал любовью к нам... Я не очень-то верю таким амплитудам... Я верю только в последовательность.
   - Он мог метаться...
   - Вот мы и займемся его метаниями... Меня редко подводит интуиция, поверьте, мой дорогой Риббентроп...
   Бургос, 1938, 6 апреля, 15 час. 44 мин. __________________________________________________________________________
   Штирлиц отпер дверь комнаты, где лежал Пальма, и, остановившись на пороге, сказал:
   - Хватит валять дурака! Я сейчас прикажу забрать отсюда эту тахту, лежите на полу! Хаген! - крикнул он яростно. - Где Хаген?!
   - Он отдыхает, - ответил дежурный по коридору. - Он очень устал.
   Штирлиц раздраженно захлопнул дверь, взял стул, придвинул его к изголовью софы и подмигнул Пальма.
   - Громко заявляйте протест по поводу Хагена, - шепнул он, - и слушайте при этом меня, я буду говорить очень внятно, хотя и шепотом.
   Пальма начал гневно браниться, сосредоточенно глядя в лицо Штирлицу, а главное, на его губы - тот произносил каждое слово округло и четко:
   - Республиканцы либо подменят самолет, либо совершат налет на эту богадельню. Если выберут второй путь, я не отойду от вас ни на шаг. Пистолет я вам дам перед самой операцией. Сегодня вечером, когда вернется ваш друг Хаген, мы станем допрашивать вас вдвоем, а может быть, я приглашу еще кого-нибудь третьего. Я буду мучить вас светом: прожектор в глаза заранее извините меня, дружище, но это в наших общих интересах. Все поняли? Главное, не вешайте носа, все будет о'кей.
   - Ол райт, - шепотом поправил его Пальма. - О'кей - это американский вульгаризм...
   - Все! - закричал Штирлиц. - Хватит! Мне надоело выслушивать ваши жалобы! Будущее в ваших руках! Ясно?! Даю вам два часа на размышления потом пеняйте на себя!
   <Он здорово постарел за эти два года, - думал Пальма, наблюдая, как на него зло кричит Штирлиц. - Мне трудно, а каково ему, бедняге? Когда мы в первый раз увиделись, он был ведь без единого седого волоска>.
   Берлин, 1936 __________________________________________________________________________
   Пальма тогда вернулся в <Адлон> и встретил в холле Петериса и Ванга. Они ехали на отдых в Ригу через Берлин. Ян бросился к ним, обрадовавшись, но в глазах у друзей он увидел холодное недоумение, и все сразу понял, и остановился возле них, чуть улыбаясь:
   - Привет дипломатам!
   - Привет борзописцам, - ответил Гэс. - Или теперь при встречах с тобой следует говорить не <привет>, а <хайль>?
   - Нет, можете просто называть меня <фюрер>, - ответил Ян. - Кого ждете? Пошли ко мне - есть виски.
   - Спасибо, - ответил Ванг, - мы ждем приятеля.
   - Ну хорошо, ну ладно, - поморщился Ян, - мы разошлись в воззрениях. Но давайте хотя бы выслушаем друг друга.
   - Здесь всюду записывают разговоры, - ответил Петерис, - мне не хочется, чтобы гестапо занесло в свою картотеку мой голос - я брезглив.
   - Меня не записывают. Я пропагандист идей Германии. А выслушать друг друга нам стоит.
   - Пожалуй, что нет, - ответил Петерис. - Тем более что мы собираемся съездить в Москву, в эту цитадель варварства... Мы боимся бросить на тебя тень.
   - Нехорошо так, - сказал Ян. - Недемократично, по-моему. Всякий волен верить в свои идеалы.
   - Фашизм стал твоим идеалом? - удивился Ванг. - Я не предполагал, что скотство поддается идеализации.
   - Можно подумать, что, вернувшись в Лондон, вы уговорите Чемберлена подписать с Кремлем договор о совместном отпоре Гитлеру, - жестко сказал Пальма. - Вы поохаете, поахаете, расскажете, как вам понравилось в столице социализма, но по-прежнему будете выполнять все указания ваших шефов. Не изображайте из себя принципиалов, парни. Вы такие же мыши, как и я, только несколько благопристойнее.
   - Молчать - это все-таки лучше, чем прославлять. Мы - молчим, ты прославляешь, - сказал Ванг.
   Петерис поморщился:
   - Пассивная молчаливость - тоже скверная штука.
   - Голос не мальчика, но мужа, - сказал Ян. - Так что - зайдем ко мне?
   - Ты иди, - сказал Ванг Петерису, - а я побуду здесь. Иди, если тебе хочется нахлестаться с ним виски. Я могу купить себе виски сам. Пока еще могу...
   Петерис, однако, не пошел.
   Ян поднялся к себе, налил стакан виски, добавил холодной воды из крана, хотел было выпить, то, посмотрев на часы, зло швырнул папку на кровать и тихо, смачно выругался.
   А когда он вышел из <Адлона> и, скорее машинально, чем по необходимости, <проверился>, то сразу заметил за собой хвост. Двое в сером неотступно топали следом. Пальма изменил маршрут - в девять у него была назначена встреча. Он повернул на Унтер ден Линден, возле Пассажа свернул на Фридрихштрассе и остановился около касс кинотеатра.
   - Что за фильм? - спросил он кассиршу и посмотрел в бликующее стекло: двое по-прежнему следовали за ним.
   - Интересный фильм - шпионы, погони, стрельба...
   - Много стреляют?
   - Раз двенадцать... Я, правда, не смотрела, я только слышала выстрелы по динамику.
   - Двенадцать - это мало.
   - Господин хочет купить билет?
   - Нет, благодарю: слишком мало стреляют...
   <Какие сволочи все-таки мои дружки, - думал Ян, спускаясь в метро, я отрываюсь от слежки, я подставил голову под нож, а они воротят носы от меня, как от прокаженного. Хотя я и сам поступил бы так же, будь на их месте. И никакие они не сволочи. Но долго играть в фашиста я не смогу сломаюсь>.
   Он оторвался от слежки возле остановки <Митте>: на стоянке такси была только одна машина, и он взял ее, и успел заметить, как шпики заметались на площади. Он долго плутал по городу, пока не убедился, что хвост отстал.
   Проходными дворами он вышел к Каналу. Его догнал рослый эсэсовец и сказал:
   - Вы уронили платок.
   - Вы ошиблись, - ответил Пальма, - мой платок у меня в кармане, как мне кажется.
   - Простите, значит, я ошибся.
   - Спасибо.
   - Еще раз простите, но я был убежден, что этот синий платок принадлежит вам.
   - Ну, здравствуйте, - сказал Ян, - я испугался, когда увидел вас в форме.
   - К ней нужно привыкнуть... Вы - Дориан?
   - Да. А вы - Юстас?
   - Такой же, как вы - Дориан, - хмуро ответил офицер, - пошли, здесь у меня квартира.
   <Ц е н т р. По данным, полученным через Риббентропа, явствует,
   что в ближайшее время следует ожидать серьезных акций Гитлера в
   Испании. Д о р и а н>.
   <Ц е н т р. Шеф абвера Канарис дважды вылетал из Берлина на
   шесть дней. Удалось выяснить, что он был в Португалии и на островах,
   принадлежащих Испании.
   Дориан передал ценные пленки о работе активистов
   Англо-германского общества. Высылаю через связь. За Дорианом пущен
   хвост. Кто инициатор слежки и является ли это профилактической мерой
   по отношению к иностранцу, установить пока не удалось. Ю с т а с>.
   На аэродроме Яна провожали Лерст и референт министра.
   - Господин Пальма, - сказал Лерст, поднимая бокал с игристым белым мозелем, - нам было весьма радостно принимать вас здесь, в стране ваших друзей. Я пью за ваш благополучный полет и скорейшее к нам возвращение.
   - Друзья друзьями, - засмеялся Ян, - а вчера за мной топали двое ваших полицейских.
   - За иностранцами у нас следит гестапо, - ответил Лерст, - но за вами не могли следить, это какая-то ошибка.
   - За мной начали следить в Лондоне, - ответил Ян, - так что ошибки быть не может: полицейские всюду одинаково тупы и неспособны на выдумку живут себе по инструкции, и все тут...
   - Я проверю, - пообещал Лерст, - может быть, вас спутали с кем-нибудь... Меня, например, часто путали в Лондоне, но тем не менее следили так, что я себя не чувствовал одиноким - даже в кровати...
   Берлин, 1938, 6 августа, 15 час. 17 мин. __________________________________________________________________________
   Они приглашали гостей. Он отвечал за мужчин, она - за женщин. Она обзвонила всех первой. Он договорился только с тремя своими приятелями. Четвертый сказал:
   - Милый Вольфганг, я немного задержусь, потому что Рудди ночью улетает и мне хочется проводить его.
   - Я подвезу вас. Это на Темпельхоф?
   - Нет. Это в другом месте. Я задержусь, но буду у вас обязательно.
   - Ты не мог бы попросить его взять посылку в Бургос?
   Он закурил, прислушиваясь, как голос на другом конце провода спрашивал Рудди про посылку. Телефоны в Берлине работали отменно, и поэтому он услышал ответ Рудди: <Скажи ему, что я лечу куда-нибудь на север, не болтай про Бургос!>
   - Вольфганг, он летит в Бремен, почему ты решил, что он летит в Бургос?
   <Я решил так, потому что знаю, кого он возит в Испанию>, - мог бы ответить Вольфганг. Но он сказал:
   - Я жду вас, мой друг, в любое удобное для вас время. Марта сделала великолепный айсбайн в баварском стиле, вам понравится.
   <Ц е н т р. Самолет СД уходит в Бургос сегодня вечером
   спецрейсом. С какого аэродрома вылетает самолет, неизвестно.
   Л у и з а>.
   В это же время секретарь Гейдриха передал в шифроотдел имперского управления безопасности следующую радиограмму:
   <Бургос. Посольство Германии при правительстве генерала Франко.
   Штирлицу, Хагену. Самолет №259 под командованием обер-лейтенанта
   Грилля прибудет за латышом завтра в 9.00. Выделите для сопровождения
   трех человек. До прилета Грилля разрабатывайте латыша по поводу
   похищенного <мессершмитта>.
   Пока обе эти шифровки шли своим чередом - одна в Москву, а другая в Бургос, - Штирлиц и Хаген уже допрашивали Яна о его участии в похищении нового <мессершмитта>. Новую модель самолета угнали из Бургоса за девять часов до убийства Лерста.
   - Ты скажешь мне все! - неистовствовал Штирлиц, направив в лицо Яну свет сильной электрической лампы. - Ты поможешь этим и себе, и мне, и Хагену! Ты скажешь, чтобы спасти свою жизнь, иначе я не поставлю и пфеннига за твою голову!
   - Что я должен говорить?
   - Правду!
   - Спрашивайте только конкретно и не орите так... У меня голова разламывается.
   - Кто из американцев сидел с тобой в баре?!
   - Когда?
   - Утром, перед тем, как Манцер угнал <мессер>?!
   - Я уже слышал этот вопрос.
   - От кого?
   - От Лерста.
   - Ну и что ты ему ответил?!
   - То же, что отвечу вам: я не знаю его имени, я журналист, а не похоронное бюро, мне не нужны анкетные данные собеседника, мне нужен собеседник...
   - Каким образом вы угнали <мессершмитт>? - закурив, спросил Штирлиц. - Давайте по-джентльменски, Пальма. Расскажите все: это в ваших интересах...
   - Почему вы думаете, что я имею отношение к <мессершмитту> да и вообще ко всей вашей авиации?!
   ...Гестапо имело веские причины считать, что Пальма знал многое про авиацию вообще, а уж об этом новом, проходившем боевые испытания в Испании <мессершмитте> - тем более.
   Эпопея с самолетами началась год назад. Республиканцам нужны были истребители: фашисты днем и ночью висели над Мадридом и Барселоной. Самолеты закупали всюду: в Польше и Голландии, Швеции и Франции. Закупали их напрямую и через подставных лиц, за доллары и фунты, франки и песеты, а временами за обыкновенные грязно-желтые бруски - за золото.
   <Ц е н т р. По моим сведениям, фашисты организуют кампанию по
   продаже старого оружия республиканцам через Бернгардта. Он создал
   подставную фирму, во главе которой стоит Иозеф Вельтен, агент
   адмирала Канариса. Вельтен скупает оружие во всех странах, гонит его
   в Германию, там это старое оружие портят, а потом продают
   республиканцам. Необходимо послать наших людей для проверки этого
   сообщения. Необходимо немедленно дезавуировать Вельтена.
   Д о р и а н>.
   <Д о р и а н у. По нашим данным, фирма Вельтена базируется в
   Копенгагене. Подтвердите. Ц е н т р>.
   <Ц е н т р. В Париже. Д о р и а н>.
   <Д о р и а н у. Кто из людей Вельтена отвечает за продажу
   оружия? Ц е н т р>.
   На эту шифровку Дориан не ответил: отпала нужда - Вельтен был разоблачен. Однако Гейдрих начал новую комбинацию - на удар он хотел ответить ударом.
   Париж, 1937, ноябрь __________________________________________________________________________
   Моросил мелкий дождь. Виктор Грасс, по паспорту бизнесмен из Миннесоты, наблюдал за тем, как в низкое небо один за другим уходили истребители, купленные им вчера - через подставных лиц - у голландцев.
   Он дождался, пока улетел последний <фарман>, и опустил воротник дождевика.
   Он продолжал улыбаться, когда плотный бритоголовый человек с трубкой, зажатой в сильных зубах, тронул его за локоть.
   - Хэлло, - сказал человек, - как успехи?
   - Спасибо, - ответил Грасс и неторопливо двинул через поле к стоянке машин.
   - Погодите, Грасс, у меня к вам дело.
   - Делами я занимаюсь в своем бюро.
   - А здесь вы играли в кегли? Или в шахматы?
   - Повторяю, если у вас есть серьезные предложения, обратитесь в мое бюро...
   - Рю де Ришелье, семнадцать, второй этаж... За вами смотрят немцы, и мне нет смысла лишний раз мозолить им глаза. Да не бегите вы так, у вас ноги длинные, а у меня короткие. У меня в Локарно стоит десять новеньких <капрони>, я их могу продать вам.
   - Кого вы представляете?
   - Себя, - ответил человек и протянул Грассу визитную карточку.
   <Питер Маккензи, генеральный директор фирмы <Маккензи бразерс>, бокс 652, Монреаль, 42, Канада>.
   - Ну и что? - спросил Грасс, пряча карточку Маккензи в карман дождевика. - Откуда самолеты? Цена? Условия? Когда мои люди смогут осмотреть их? Документация?
   - Хоть завтра. Ваши люди встретятся с моими техниками в Локарно - я продаю гарантированный товар. Я читал в английской прессе, как испанцы нагрелись с фирмой Вельтена, поэтому я с вас сдеру много денег. Качество предполагает хорошие деньги.
   - Хорошо, увидимся завтра утром.
   - Ладно. Где? К вам я не пойду - повторяю: за вами смотрят немцы.
   - Мы приедем к вам с техниками. Где вы остановились?
   - В отеле <Мальзерб>. Номер девятнадцать. Когда вам угодно?
   - В восемь. Вас устроит?
   - Я люблю дрыхнуть. Давайте в девять.
   - Договорились.
   - В какой валюте будете платить?
   - Сначала мы посмотрим ваши аппараты.
   - Но если они хорошие?
   Грасс усмехнулся:
   - Тогда поговорим о цене, а уж после решим, в какой валюте нам будет выгодно платить, а вам - получать.
   Грасс остановился возле своей машины, открыл дверцу и сел за руль.
   - Спокойной ночи! - сказал он. - До завтра.
   - До завтра, - ответил Маккензи и пошел к стоянке такси.
   Грасс включил зажигание. Мотор заныл, застонал, но никак не заводился. Грасс закурил, дал стечь бензину, включил зажигание еще раз, но и на этот раз мотор не завелся. Грасс открыл капот, включил лампочку, подергал провода, шедшие от генератора к мотору: все было в полном порядке.
   - И у меня нет такси, и у вас авария, - услышал он над ухом голос Маккензи. - Ну-ка, дайте взглянуть, я разбираюсь в технике.
   Грасс посторонился, и Маккензи, закинув свою толстую коротенькую ногу за крыло, чуть не целиком залез в мотор.
   - Покачайте бензин, - попросил Маккензи, - по-моему, у вас полетел бензонасос.
   Грасс сел за руль и начал качать бензин.
   - Теперь включайте зажигание!
   Мотор заработал. Маккензи спрыгнул с крыла и сказал:
   - У вас барахлит помпа. Скажите, чтобы поменяли, а то намучаетесь.
   Он посмотрел на стоянку такси - человек сорок мокло под дождем: такси не было по-прежнему.
   - Садитесь, - предложил Грасс, - я вас подброшу.
   Маккензи тяжело залез в машину, выбросив вперед левую ногу. Он выбросил ее с таким расчетом, чтобы мысок его ботинка, в котором был вмонтирован грубый шприц с моментально парализующим составом, ударил ногу Грасса. Шприц был сделан из легированной стали: гарантия прокола толстой свиной кожи любого ботинка абсолютная. Это новинка, разработанная в лабораториях Гейдриха, опробовалась уже несколько раз, и результаты были великолепны.
   Грасс обмяк - беззвучно, словно подломленный. Маккензи отбросил сиденье, перетащил Грасса назад, сел за руль и погнал машину в маленький коттедж, расположенный в большом парке на набережной Сены.