Семенов Юлиан Семенович. Непремеримость

   ДРУГ СУПРОТИВ ДРУГА (II)
   Переписку между Лондоном и Петербургом о предстоящем визите английского короля Эдуарда Седьмого в Россию Герасимов теперь читал в тот же час, как только она выходила из канцелярии министра иностранных дел Извольского. Он ясно понимал, как важен этот визит, - Столыпин не обманул, действительно намечалось сближение с Британией. Из беседы с Петром Аркадьевичем - однажды засиделись до трех утра сделал вывод, что поворот этот не случаен; инициатором его были люди, опасавшиеся германофильства государыни, ее растущего влияния на августейшего супруга, в критической ситуации дело может кончиться ее регентством, что значило бы окончательное растворение России в германском духе.
   Оценив происшедший поворот, присмотревшись, не поломает ли государь новый курс Столыпина, полковник сделал надлежащие выводы и переориентировал своего маклера тот теперь играл на бирже с ощутимым успехом, потому что ставил лишь на компании и банки, связанные с английскими интересами.
   Читая телеграммы, Герасимов потешался над просьбой Эдуарда VII организовать его визит в Петербург так, "чтобы я мог побольше увидеть", знал, что по этому вопросу непременно вызовет Столыпин; вот он, реальный шанс, - окончательно доказать всем и вся, что его, Герасимова, слово в деле политической полиции империи непререкаемо.
   Петр Аркадьевич действительно его вызвал, ознакомил с шифротелеграммой английского МИДа, копию которой Герасимов прочитал еще вчера; полковник, однако, сделал вид, что изучает документ с видимым интересом; аккуратно спрятав очки в тонкой золотой оправе в серебряный футлярчик, ответил:
   - Этого делать никак невозможно, Петр Аркадьевич.
   - Опасаетесь бомбистов? Но они же у вас в кулаке, Азеф бдит.
   - Вместе с Азефом бдят директор полиции Трусевич, начальник царской охраны Спиридович и министр юстиции Щегловитов, - усмехнулся Герасимов. Если бы только Азеф и я, тогда б хоть на Путиловском заводе можно было принимать монархов.
   Посмеялся и Столыпин, потом, никак не форсируя давешний разговор по поводу задумки, которая побудит государя не обращать внимания на критику сановников по поводу его, премьера, активности против общины, спросил:
   - Готовы отстаивать вашу точку зрения перед государем?
   - Готов, Петр Аркадьевич. Если вы считаете это целесообразным, готов.
   ...Визит к монарху был организован так, чтобы об этом не знал никто, кроме премьера и генерала Дедючина; из-за интриг, немедленно начавшихся в столице после первой аудиенции, данной Николаем полковнику, генеральские погоны до сих пор зависли, зачем подставлять Герасимова лишний раз, и так у него предостаточно врагов ненавидят тех, кто умеет работать, бездельников осыпают крестами, не страшны, люди без собственного мнения, скоморохи, веселят самодержца, говорят с ним по-простому, так, чтобы все было понятно, не надо вникать, шуты со звездами, осыпанными бриллиантами, явление, вполне обычное при абсолютизме.
   В Царское Герасимов приехал под вечер, государь принял его в кабинете, был несколько раздражен чем-то, той задушевной беседы, которой так сладостно гордился Герасимов, не получилось.
   - Его величество король британский, наш кузен Эдуард, привык у себя в Лондоне повсюду свободно ходить, - досадливо морща мягкое, без выражения лицо, говорил Николай. - Потому и здесь, в империи, он захочет вести себя так же. Он решит посетить театры, балет, отправится гулять по улицам, наверняка выскажет пожелание посмотреть биржу, заводы, верфи. Значит, я буду обязан по протоколу всюду его сопровождать. Я готов, конечно. Однако хочу спросить ваше мнение я могу?
   - Нет, ваше величество, - ответил Герасимов, как-то по-новому рассматривая лицо Николая, безжизненное, словно маска, какая-то вещь в себе, ни единый мускул не дрогнет, и глаза потухшие.
   - Ну, вот видите. Если он решится гулять по столице один, это вызовет толки. Снова начнутся разговоры о нестабильности, станут печатать антирусские гнусости... Поэтому будет лучше, если он не приедет в Петербург. Встречу проведем в другом месте. Обдумайте, как это лучше сделать.
   - Мне следует снестись с министерством иностранных дел?
   - Решите этот вопрос с Петром Аркадьевичем, - еще более раздраженно ответил государь. - Мне невдомек, как решаются дела такого рода.
   - Разрешите, ваше величество, изложить мой план, который будет гарантировать абсолютную безопасность августейшей семьи?
   В глазах государя мелькнула какая-то живинка, видимо, испугавшись, что его собеседник заметил это, он сразу же отвернулся к окну.
   - Да, пожалуйста, но лишь вкратце.
   А ведь я на голову выше его, подумал Герасимов, масенький у нас самодержец, хлипкий. Засандалить в него пару пуль, завтра б стал самым знаменитым человеком мира, во все б исторические учебники вошел. А что? Сговориться б заранее со Столыпиным, убрать Дедюлина со Спиридовичем, на коня, - и был таков! Что там всякие Робеспьеры да Кромвели?! Ге-ра-си-мов! Ух, прогремело б! Или зарезать. Вообще никакого шума. Под мышки взять, за стол оттащить, посадить на стул, мол, работает венценосец, хрена б догнали. Назавтра - республика, меня чествуют спасителем нации, герой освободительной борьбы... Эх, с Азефом бы такое дело провести, Столыпин не пойдет, силен-силен, а в самом нутре слабак, постоянно оглядывается, хитрит с самим собою, боится открыто ощериться.
   - Самым надежным местом встречи я полагаю Ревель, ваше величество.
   - Почему? Там же инородцы. Русские люди на своего государя руку никогда не поднимут, только инородцы.
   - Это, конечно, так, ваше величество, вы совершенно верно изволили заметить, - кивнул Герасимов, подумав, что Каляев, Савинков, Сазонов, Никитенко с Наумовым, не говоря уж про Халтурина и Софью Перовскую, были чистокровными русскими, но Ревель можно блокировать со всех сторон, да и гавань там прекрасная, британскую эскадру разместим в полнейшей безопасности, как и фрегат вашего императорского величества. Встреча пройдет на воде, минимум спусков на сушу. Две великие морские державы встречаются на воде, вполне подлежит толкованию в прессе. В этом случае, даже если бы бомбистам и удалось проникнуть в Ревель, - хотя практически я такую возможность исключаю, - то уж на корабли доступ им совершеннейшим образом закрыт.
   - Изложите ваши соображения Петру Аркадьевичу, - заключил Николай, заметив кого- то в окне, и чуть склонил голову, дав понять, что аудиенция окончена.
   Выслушав Герасимова, не перебив ни разу, Азеф вздохнул.
   - Да знаем мы о предстоящем визите, Александр Васильевич, знаем самым прекрасным образом.
   - Откуда же?! - Герасимов искренне изумился. - Об этом здесь известно всего десятерым да и в Лондоне стольким же!
   - Повторяю, этот вопрос обсуждался на заседании ЦК неделю назад. И было принято решение готовить акт.
   - Ничего не получится, - неотрывно глядя на уродливое лицо друга, сказал Герасимов. - Встреча будет не здесь, а в Ревеле.
   - Ну и что? - Азеф пожал плечами. - Мы рукастые. Найдем людей на флоте. Думаете, флот простил царю "Потемкина"? Казнь лейтенанта Шмидта? А Никитенко чего стоит? Вся пресса на ушах стояла, - "жертва полицейской провокации". А ведь именно он, Никитенко, моего друга Савинкова из-под петли спасал, на шлюпчонке через Черное море вывез... Словом, я против акта не возражал. Не мог снова кто-то против меня плетет, с подачи старой змеи Бурцева...
   - Задушим, - усмехнулся Герасимов- Долго ли умеючи?
   - Это - быстро, - согласился Азеф.
   - План акта намечен?
   - Разрабатываем.
   - Когда намерены закончить?
   - Как скажу вам подробности, - отчего-то рассердился Азеф, - так и узнаете...
   Вернувшись в номер, Азеф забрался в ванну, долго отмокал в голубой воде (бросил кусок французского ароматного мыла, чтоб пенилось и кожа благоухала), обсуждая ситуацию с самим собой.
   Как всякий предатель, он постоянно жил в страхе за жизнь после того, как организовал убийство Плеве (с подачи сукина сына Рачковского, именно он намекал, что это угодно Сферам), ждал ареста и петли; когда отдал Герасимову своего ближайшего друга и любимца Боречку Савинкова, боялся, что придушат, как и Гапона, его же питомцы, бомбисты.
   Он мучительно, постоянно, каждую минуту думал о выходе, не отдавая себе, ясное дело, отчета, что выхода уже не было и быть не могло рано или поздно предательство непременно всплывает наружу, причем особенно вероятно это когда страна взбудоражена, правительственной линии нет царствует сонная бюрократия, лишенная той реальной идеи которая бы могла объединить народ поставив перед ним осуществимые задачи, подкрепленные ясным законодательством, понятным не ста правозаступникам, а самым широчайшим слоям населения "это можно и то - можно, а вот сие - нельзя"
   Азеф понимал что раз и навсегда отвести подозрение в провокаторстве могло лишь одно цареубийство. При этом он отдавал себе отчет и в том что осуществление акта скорее всего повлечет за собою арест и казнь, которую первым же санкционирует любезный друг Александр Васильевич.
   Поэтому лежа в голубой мыльной пене, Азеф неторопливо комбинировал выстраивал схемы безжалостно рушил их - и все во имя того чтобы продлить ту блаженную жизнь, которой жил предав - двадцать еще лет назад - идею которой поначалу решил было служить.
   Знай Азеф про ту шальную мысль что мелькнула в голове Герасимова в кабинете царя, доверься он ему всецело решись в свою очередь на поступок Герасимов, намекнув на вероятие удачи Петру Аркадьевичу, кто знает как бы сложилась дальнейшая судьба России, Европы, трех этих людей, но поскольку все они были разъединены недоверием и страхом, то чуда не произошло все развивалось так как и должно было развиваться в прогнившем колоссе именовавшемся Империей.
   Тем не менее назавтра после заседания подпольного бюро ЦК Азеф лениво заметил своему адъютанту Карповичу изменившему до неузнаваемости внешность после "легендарного побега" из охранки:
   - Суша сушей но вы поищите нет ли кого из наших в экипажах кораблей что будут принимать Николая. У меня на это времени нет а вам и карты в руки причем желательно чтоб морячок был не наш а какой-нибудь анархист или на худой конец из летучего отряда, провинциал не связанный с центром.
   Через два дня Азеф пришел к Герасимову снова был в ярости, когда начал матерно браниться пахнуло тяжелым перегаром.
   - Что же вы Александр Васильевич говорили мне будто Николай отправится в Ревель на своем фрегате "Штандарт"?! Он же на чугунке туда едет!
   - Кто из нас начальник политического сыска империи, Евгении Филиппович!? - Герасимов тоже набычился. - Я или вы!?
   - Не надо со мною играть! - по-прежнему в ярости рявкнул Азеф. - Или вы мне верите или нет! Тогда - до свидания! Ищите себе других друзей! Пусть они с вами варят кашу! Первый раз ваши генеральские погоны на гнедых прокатили, а второй на вороных до отставки пронесут!
   О том, что генеральское звание утонуло в письменных столах интриганов знали только Столыпин и Герасимов откуда же все это приходит к образине?! Что творится в державе?! Тем не менее, услышавши про погоны (надавил на больную мозоль, шельмец умеет бить в поддых). Герасимов снял трубку телефонного аппарата.
   - Я готов позвонить при вас Петру Аркадьевичу. Можете взять отводную трубку она в столовой, в горке я ее прячу за серебряной вазой вам, как другу, открываю тайну. Слушайте разговор.
   Столыпина однако не было вызвали в Царское, внеочередной доклад императору эх добиться бы права доклада и мне чтоб не как милость даровалась, а по звонку дворцовому коменданту раз в неделю самые последние новости! Не сумел ему продать себя толком, сам виноват оробел! Надо было б почитать царю, что его сановники про Думу пишут про министров у него лицо кроткое как у женщины, ему сплетни сладостны а что как не главная сплетница империи наша охрана?! Вот тебе и подступ! Верти им потом как хочешь жми на кнопочки пугай! Не через Петра Аркадьевича, а - напрямую! Он же слабенький, его надо постепенно приучать, он податливый, я из кабинета, а змеи-завистники нашептали, ша-ша, шу-шу, вот он и стал отворачиваться да в окна смотреть, словно я табурет какой, а не человек...
   - Когда ждете Петра Аркадьевича? - поинтересовался Герасимов, голос его в секретариате знали, поэтому не боялись отвечать правду.
   - Видимо, поздно Он изволил отправиться вместе с господином министром иностранных дел.
   - Давно?
   - С час тому назад, Александр Васильевич.
   - Что-нибудь срочное?
   - Да, вам курьер повез личный пакет, неужели еще не доставил?
   - Я звоню с перепутья. Благодарю. Сейчас же проверю. До свидания.
   Дав отбой, назвал барышне телефон адъютанта; тот сообщил, что личный пакет премьера "за сургучом" получен.
   - Вскройте, - сказал Герасимов. - И прочитайте.
   - Хорошо, Александр Васильевич. Соблаговолите подождать чуток, возьму ножницы.
   Зажав трубку ладонью, Герасимов озорно крикнул Азефу.
   - Хорошо слышно?
   Тот наконец сменил гнев на милость, усмехнулся.
   - Вот бы в ЦК эту отводную трубку поставить, цены бы мне не было, конец Бурцеву.
   - Алло, Александр Васильевич. - Адъютант вернулся к аппарату. - Я не знаю, возможно ли такое читать по телефону.
   - Что-нибудь связанное с "номером семь" (так в охранке говорили о Николае). О нем?
   - Именно.
   Герасимов поджался, поразившись догадке, мелькнувшей в голове.
   - Связано с маршрутом?
   - О дополнительных мерах предосторожности.
   - Хорошо, благодарю вас.
   Герасимов положил трубку на рычаг, похожий на рога оленя, усмехнулся вошедшему Азефу.
   - Ну? Так кто же шеф политической полиции? Я, милый Евгений Филиппович, я.
   - Глядите, - ответил Азеф миролюбиво - Моя информация абсолютна. Я говорю только в том случае, когда уверен. Я за это золотом плачу. Проверьте еще и еще раз. Если вам ничего не скажут, значит, у вас появились могущественные враги.
   - Кто вам поведал об этом вздоре? Это сказал ваш враг, Евгений Филиппович, - Герасимов ответил ударом. - Назовите мне его.
   - Нет, - Азеф покачал головой. - Не назову. Это мой коронный осведомитель. Он надежен. И не враг мне. Но и не друг. Он - болтун. А я ему в винт проигрываю... О нем в ЦК только Виктор знает. И Натансон. Назови я его, - мне гибель, ваши филеры сей момент засветятся, провокаторы начнут к нему с идиотскими вопросами приставать, - вот и конец мне, он все сразу поймет значит, решит, один из нас троих - провокатор. Лидер партии провокатором быть не может Натансон - теоретик, он прокламации пишет и газету ведет, от террора далек. Кто остается? Я остаюсь.
   - Но ведь коронный осведомитель отдал вам фальшивку! Как должен был царь идти в Ревель на "Штандарте", так и идет! Какая "чугунка"?! Это же безумие по нынешним временам! Вам, бомбистам, подарок! Какой идиот это санкционирует? Я? Увольте! Столыпин? Да ни в коем разе!
   В полночь позвонил премьер-министру; тот пригласил на чай, о том, что маршрут следования государя изменен, и слыхом не слыхивал.
   - Это сказки какие-то, Александр Васильевич, чушь От кого к вам пришла информация?
   - Из окружения эсеров.
   - Источник надежен?
   И Герасимов уверенно солгал:
   - Проверяем, Петр Аркадьевич, проверяем.
   - Такого агента надо сажать. Или гнать взашей, нахмурился Столыпин. - Заведомо вводит вас в заблуждение.
   Ночью Герасимов не мог уснуть, ворочался на тахте, вспоминал жену, сбежавшую к сукину сыну Комиссарову, чего им, бабам, не хватает? Меня ей не хватало, ответил он себе; я параллельно ей жил, как игрок она рядом, - ну и хорошо! Куда ей от меня деться?! А сам весь в интригах, ноздри раздувал за генеральским золотом спешил, дуралей, бабу в упор не видел, вот и ушла... Возвращался то и дело к Азефу: почему "чугунка"? Неужели начал двойную игру?!
   Утром, приняв холодный душ, тщательно побрил бороду и отправился в Царское, к Дедюлину.
   Тот отчего-то заюлил, начал угощать чаем с черничным вареньем, говорил все больше о пустяках, анекдотами сыпал, слезливо умилялся тем, как смышлен наследник, а когда Герасимов в упор спросил, не будет ли перемен в маршруте государя, ответил:
   - Только вам и никому другому, Александр Васильевич... Велено держать в секрете, но ведь все равно вам, именно вам придется ставить охрану в пути следования... Так вот, ее величество третьего дня гадала с Аннушкой Вырубовой, та ей на ночь выбросила карты, что-то много пик легло на раннюю дорогу, и поэтому поступило августейшее указание поменять фрегат на императорский поезд... Это должно быть сделано в самый последний момент... Вы уж порадейте, мой друг, не сочтите за труд, и поймите меня верно: я не имел права сказать вам об этом в телефон, как замечательно, что вы сами ко мне приехали... И еще, государыня сказала, что она намерена принять приглашение Бенкендорфа. Так что она вместе с английским родственником посетит имение графа близ Ревеля... Об этом тоже велено таить, сказать лишь в последний момент... Убежден, вы и там обеспечите надежную охрану...
   - В скольких верстах от Ревеля находится имение графа?
   - Всего двадцать пять, Александр Васильевич.
   - Где дорога проходит?
   - Сначала через город, потом по лесу, дивный тракт, желтый песок, корабельные сосны...
   - Вот из-за корабельных сосен-то и жахнут бомбу, скрипуче ответил Герасимов. - Я на себя такую ответственность не возьму.
   - Но, Александр Васильевич, ее величество дружна с семьей Бенкендорфов! Старинный русский дворянский род. И жена его чудно гадает по кофейной гуще! Совершенная, именно так, совершенная угадываемость ближайшего будущего! Вы же знаете, как государыня верит в это...
   - Этот дворянский род Пушкина укокошил, - по-прежнему скрипуче заметил Герасимов. - Для господ бомбистов прекрасный повод поставить акт именно на пути следования августейшей семьи к наследникам первого русского жандарма... А что касается гадания, то пусть графиня Бенкендорф сама пожалует на царский фрегат и там ворожит на гуще, охрану гарантирую...
   - Вы чем-то раздражены, Александр Васильевич? - мягко, но с металлическими нотками в голосе, осведомился Дедюлин. - Возможно, я могу помочь вам?
   - Нет, благодарю вас, в помощи не нуждаюсь... Что касается раздражительности, то ведь сплю мало, - дела... Врачи настаивают на том, чтобы лечь в клинику или поехать на воды... Как полагаете, стоит прислушаться к эскулапам?
   И Дедюлин дрогнул:
   - Конечно, конечно, Александр Васильевич, ваше здоровье надобно беречь, только, бога ради, после высочайшего визита в Ревель! Не бросайте нас со Спиридовичем, на вас надежда...
   - Да разве во мне дело? - чуть нажал Герасимов. Трусевич - директор департамента полиции, тайный советник, полный генерал, - огромная власть в руках, сотрудники разбросаны по всей империи, куда мне с ним в квалификации равняться?
   Дедюлин на это ответил, положив ладонь на левую руку Герасимова, которой тот прижимал к столу бумаги, чтоб не смело сквозняком.
   - Я обещаю, что предприму необходимые меры - в случае, если визит в Ревель пройдет благополучно - для безотлагательного жалования вас генерал-майором, Александр Васильевич.
   - Благодарю, - ответил Герасимов. - Тем не менее на поездку в замок к Бенкендорфам я накладываю табу. Иначе не смогу гарантировать, что высочайший визит пройдет благополучно. Лучше продолжать службу полковником с чистой совестью, хоть и без наград, чем генералом, повинным в трагедии империи.
   Дедюлин снял ладонь с его руки, пожал плечами, но сказать ничего не сказал; расстались холодно; вернувшись в Петербург, Герасимов сразу же вызвал Азефа.
   - Господин начальник охранного отделения, милостивый государь, Евгений Филиппович, - грустно пошутил он, приглашая провокатора к столу, сервированному с особым изыском, - а ведь вы у нас мудрец, не чета доверчивому Герасимову... Ваша взяла... Все верно - поезд. Где намерены проводить акт?
   - На пути следования. Нападение боевиков на поезд.
   - Каким образом избежим?
   - Это я уже продумал. Только оплатите пару моих счетов по картам, - я отдал две тысячи, чтобы за дружескою беседой получить от моего сановника все, что требовалось.
   - Считайте, что получили.
   - А я уже посчитал, - серьезно ответил Азеф. - Мне, увы, все приходится считать Словом, я сообщу моим людям шифрованной телеграммой о выезде Николая ночью, за полчаса перед тем, как поезд отправится из Петербурга. Ясно? "Я же сообщил! Не моя вина, что вы не успели провести акт в дороге!"
   В Ревель никто другой, кроме ваших людей, не собирается?
   - Ну, Александр Васильевич, это не ко мне вопрос. Приходите к нам на заседание ЦК да и спросите, - я не всесилен. На всякий случай скажите вашим пинкертонам, чтоб присматривали за максималистами, те нам не подчиняются, ответа за них не несу.
   - У ваших на флоте есть контакты?
   - Мои - под контролем. Стрелять и взрывать без приказа не станут. А все другие - ваша забота. Ищите.
   В тот же день Герасимов попросился на прием к Столыпину, премьер любезно пригласил на чай, расспрашивал о новостях, был, как всегда, чарующе добр, но тем не менее на прямые вопросы не отвечал, предпочитал давать обтекаемые ответы взгляд потухший, сеть мелких морщин под глазами, сдал, бедняга.
   - Думаю, охрана августейшей семьи будет на этот раз особенно сложной - задумчиво сказал Герасимов. - Я бросил на эту работу практически всех моих людей, столица останется без охраны.
   - Почему "особенно сложной"? - спросил Столыпин, помешивая длинной ложечкой крепкий чай в своем серебряном, ажурном подстаканнике.
   - Потому что террористы имеют все данные о маршрутах и плане августейших встреч.
   - Как они к ним попали? Измена?
   Герасимов вздохнул.
   - Демократия, а не измена Петр Аркадьевич. Эсеров снабжают материалами британские журналисты, там ведь все открыто, не то что у нас.
   - Я попрошу Извольского снестись с нашим послом в Лондоне по этому вопросу.
   И тут Герасимов запустил.
   - Ах, Петр Аркадьевич, я ведь не об этом. Меня страшит иное поскольку все силы охраны будут передислоцированы в Ревель, северная столица остается совершенно незащищенной. Найдись десять человек, которые бы рискнули взять власть особенно если имеют связи с армией и полицией - она как спелое яблоко, сама бы упала им в руки. Да здравствует республика! Или конституционная монархия, коли с кем из великих князей уговорятся.
   Столыпин закаменел лицом хотел было резко подняться, но сдержал себя (не желает выдавать волнения, понял Герасимов знает что я к нему достаточно присмотрелся каждый его жест расписал по формулярчикам) спросил холодно:
   - У вас есть какие-то сведения о такого рода возможности Александр Васильевич?
   Герасимов медленно поднял глаза на премьера долго молчал потом ответил - чуть не по слогам:
   - Я фантазирую, Петр Аркадьевич. Но это вполне реальная фантазия. Во имя России люди ведь и на больший риск шли.
   Ну же думал он моляще придвинься ко мне положи руку на колено открой душу! Ведь я вижу как ты страдаешь! Я понимаю ужас твоего положения, как никто другой, дай только приказ я все сделаю. Ладно бог с тобой не приказывай намекни хотя бы мне и того хватит.
   Столыпин все же не выдержал поднялся начал мерить кабинет мелкими семенящими шажками чуть косолапя, словно застенчивая женщина на людях.
   - Это правда - глядя в его спину проскрежетал Герасимов что его высочество великий князь Николай Николаевич жаловался вам на государя. Попал в плен Александры Федоровны Россия живет без самодержца?
   Столыпин резко остановился словно бы кто натянул невидимые глазу поводья обернулся так стремительно что не удержал равновесия покачнулся даже.
   - От кого к вам это пришло?!
   - От камердинера, Петр Аркадьевич. Не великий же князь мне наблюдательные листы пишет - о себе самом.
   - Александр Васильевич - тихо с какой-то невыразимой страдальческой болью сказал Столыпин, - если я чем и горжусь в жизни, так тем лишь что меня в газетах называют "русским витязем". А вы слыхали, что значит по мадьярски слово "витязь"? Нет! "Осторожно"! Да, да, увы это так! "Осторожно"! Пошли к ужину Ольга Борисовна сулила блины с творогом.
   ...А Карпович все ж таки нашел в Ревеле связи с максималистами, не зря говорил друзьям: "С таким учителем, как Иван (12), можно свернуть горы, главное - отвага и убежденность в конечном торжестве нашего дела".
   Имя Карповича было легендарным для всех кто считал террор единственным средством борьбы с самодержавием, над социал-демократами смеялись "Книжные черви, балласт революции, такие никогда не смогут поднять народ на решительный бои с деспотизмом слово бессильно, только бомба может всколыхнуть массы".
   От максималистов он получил явку к боевой группе, готовившей акт независимо от эсеровского ЦК в глубокой тайне.
   Руководитель группы представился "Антоном", смотрел на Карповича влюбленными глазами, сразу же угостил чаем заваренным в матросской металлической кружке, предложил расположиться в его мансарде.