Страница:
Две белокурые красавицы, похожие на Эрика, присели в реверансе; одна застенчиво улыбнулась, а вторая лукаво взглянула на Розамунду, когда та тоже сделала реверанс.
– Боюсь, вы разминулись с Эриком. Он… .
– Да, я знаю, – прервал ее лорд Берхарт. – Мы видели его, когда шли через парадный зал.
– Вы видели его? – удивленно спросила Розамунда.
– Да, но он был слишком далеко и не услышал, когда я окликнул его. Я подумал, что если мы отыщем тебя, то он в конце концов найдет нас, поэтому и спросил, где ваша комната, и…
– Прошу прощения, милорд, – перебила Розамунда. – Вы поняли, куда он направлялся?
Брови лорда Берхарта удивленно изогнулись:
– Мне показалось, что он следует за епископом Шрусбери в сад.
– Шрусбери, – растерянно прошептала Розамунда.
– Да. А что случилось? Ты вдруг так побледнела.
– О… я… – Покачав головой, Розамунда попятилась. – Я должна найти его. Прошу меня простить, милорд.
Снова покачав головой, она повернулась и поспешила прочь.
Как и ожидал Эрик, поляна оказалась вовсе не так близко, как обещал епископ. Они шли еще минут десять, пока вдруг перед ними не появилась небольшая поляна с уютным домиком. Остановившись, Эрик недовольно сказал в спину Шрусбери:
– Мы уже отошли достаточно далеко. Говорите же наконец то, что хотели сказать. Кто совершал нападения на меня и мою жену?
Поколебавшись, Шрусбери посмотрел на Эрика, потом на домик и неохотно вернулся к краю поляны.
– То, что я хочу рассказать вам, лучше увидеть, чем услышать, – медленно произнес он.
– Увидеть? – нахмурился Эрик. – А что такое я могу увидеть?
Епископ задумчиво посмотрел на него, потом перевел взгляд на дом.
– Если бы мы зашли туда…
Смерив епископа холодным взглядом, Эрик спросил:
– И что я должен там увидеть? Вы сказали, что знаете, кто стоит за…
– Ваша жена, – внезапно перебил его Шрусбери, и Эрик вытаращил глаза.
– Что?
– Это ее вы найдете в доме, и это она повинна в нападениях на вас, – горестно вздохнул старик.
Эрик недоуменно смотрел на него несколько минут, потом коротко рассмеялся и покачал головой:
– Неудачная шутка, милорд.
– Я бы и сам хотел, чтобы это была шутка, – тихо сказал Шрусбери. – Но это правда.
Эрик опять покачал головой:
– Шрусбери, я не знаю, с чего вы это взяли, но вы ошибаетесь. Она никак не могла быть виновницей нападений на меня. Она была с Шамбли в то утро, когда меня ударили по голове и бросили в воду. Они нашли меня и вытащили…
– Это они ударили вас и бросили в воду. Они вытащили вас только тогда, когда решили, что вы уже мертвы. Они…
– Шамбли? – рассердился Эрик. – Мы дружим с Шамбли вот уже двадцать лет. Мы познакомились детьми.
– Дружба ничего не значит, когда дело касается женщины, – печально сказал Шрусбери. – Он влюбился, едва увидев ее. Все это знают. Она ангел красоты. Даже слишком прекрасна для этого грешного мира.
Эрик замотал головой; гнев и возмущение обуревали его.
– С меня хватит! Все это вздор, и я ни слову не верю! – проревел он, и, к его удивлению, это действительно было так. Он не верил, что Розамунда могла изменить ему с Шамбли. Он не верил, что она вообще могла с кем-нибудь изменить ему. Она сказала, что любит его, и это были не просто слова, потому что она не раз доказала свою любовь: и когда суетилась вокруг него после происшествия у реки, и после падения со вздыбившегося Блэка. Она доказала это своей решимостью оберегать его, словно наседка, когда решила, что это именно ему угрожает опасность. Она показала это стремлением доставить ему наслаждение в постели. И, что самое главное, она была чуткой и заботливой и никогда бы не сделала ничего плохого любому живому существу, да и мертвому, пожалуй, тоже. Так что утверждение о том, что она пыталась убить его, было просто нелепым.
Нет, он не верил в это. Он научился доверять жене. Покачав головой, он уже повернулся, чтобы вернуться в замок, к своей любви, досадуя, что ему помешали в поисках виновника.
Шрусбери схватил его за руку:
– Подождите. Это правда, милорд. Клянусь вам. – Когда Эрик снова покачал головой, губы епископа решительно сжались. – И я докажу вам. Ждите здесь.
Повернувшись, старик внезапно бросился к домику, распахнул дверь и исчез. Через мгновение послышался его крик:
– А! Шлюха вавилонская! Потаскуха! Попалась! Твой муж…
Застыв, Эрик взирал на распахнутую дверь домика, потом неуверенно шагнул к нему, вытаскивая меч. Он не верил, что Розамунда в доме. Скорее всего старый дурак застал там другую женщину и ее возлюбленного. И, судя по наступившей тишине, тому, наверное, не понравилось, что его женщину – называют шлюхой вавилонской.
– Старый дурак, – пробормотал Эрик, подходя к двери. Заглянув внутрь, он позвал: – Епископ, с вами все в порядке?
Переступив через порог, он заморгал, внезапно очутившись в темноте. Его глаза все еще пытались рассмотреть что-либо в тусклом свете, когда шорох сзади заставил его обернуться. И в этот момент что-то тяжелое обрушилось на его голову.
Войдя в сад, Розамунда остановилась и обеспокоенно огляделась. Тревога подстегивала ее, и она знала, что не успокоится, пока не найдет мужа и Шрусбери. Но где же они? Сад оказался огромным, в нем было полно укромных мест. Зачем епископ привел сюда Эрика? Если нападения – дело рук Шрусбери…
Розамунда поморщилась при этой мысли, но тут же постаралась успокоить себя: если это он и все дело в какой-то безумной любви, которую он питал к ее матери, то зачем убивать Эрика?
Ее размышления были прерваны двумя женщинами, которые шли по тропе в ее сторону. Остановившись, она с улыбкой подождала их.
– Простите, вы, случайно, не видели двух мужчин? Один молодой, другой постарше?
– Вы имеете в виду епископа Шрусбери? – опросила женщина постарше.
Это, судя по всему, были мать с дочерью. Они были очень похожи, обе белокурые, с белоснежной кожей.
– Да, – быстро сказала Розамунда.
– Мы проходили мимо них. Они направились вон туда, – указала та, что помоложе. – Хотя не понимаю зачем. Они продолжали идти, когда уже и тропа кончилась. Там дальше ничего нет.
– Нет, есть, – заявила старшая женщина. – Домик Розамунды.
– Домик Розамунды? – вздрогнув, переспросила Розамунда.
– Да. Она была когда-то любовницей короля и жила в домике, пока Генрих не забрал ее во дворец. Он больше никому не разрешил поселиться там. Я удивлена, что Элеонора не приказала сровнять дом с землей. Особенно если она ненавидела любовницу так сильно, как гласит молва.
Чувствуя, как у нее от страха зашевелились волосы, Розамунда подхватила юбки и устремилась в направлении, указанном женщиной.
Глава 18
– Боюсь, вы разминулись с Эриком. Он… .
– Да, я знаю, – прервал ее лорд Берхарт. – Мы видели его, когда шли через парадный зал.
– Вы видели его? – удивленно спросила Розамунда.
– Да, но он был слишком далеко и не услышал, когда я окликнул его. Я подумал, что если мы отыщем тебя, то он в конце концов найдет нас, поэтому и спросил, где ваша комната, и…
– Прошу прощения, милорд, – перебила Розамунда. – Вы поняли, куда он направлялся?
Брови лорда Берхарта удивленно изогнулись:
– Мне показалось, что он следует за епископом Шрусбери в сад.
– Шрусбери, – растерянно прошептала Розамунда.
– Да. А что случилось? Ты вдруг так побледнела.
– О… я… – Покачав головой, Розамунда попятилась. – Я должна найти его. Прошу меня простить, милорд.
Снова покачав головой, она повернулась и поспешила прочь.
Как и ожидал Эрик, поляна оказалась вовсе не так близко, как обещал епископ. Они шли еще минут десять, пока вдруг перед ними не появилась небольшая поляна с уютным домиком. Остановившись, Эрик недовольно сказал в спину Шрусбери:
– Мы уже отошли достаточно далеко. Говорите же наконец то, что хотели сказать. Кто совершал нападения на меня и мою жену?
Поколебавшись, Шрусбери посмотрел на Эрика, потом на домик и неохотно вернулся к краю поляны.
– То, что я хочу рассказать вам, лучше увидеть, чем услышать, – медленно произнес он.
– Увидеть? – нахмурился Эрик. – А что такое я могу увидеть?
Епископ задумчиво посмотрел на него, потом перевел взгляд на дом.
– Если бы мы зашли туда…
Смерив епископа холодным взглядом, Эрик спросил:
– И что я должен там увидеть? Вы сказали, что знаете, кто стоит за…
– Ваша жена, – внезапно перебил его Шрусбери, и Эрик вытаращил глаза.
– Что?
– Это ее вы найдете в доме, и это она повинна в нападениях на вас, – горестно вздохнул старик.
Эрик недоуменно смотрел на него несколько минут, потом коротко рассмеялся и покачал головой:
– Неудачная шутка, милорд.
– Я бы и сам хотел, чтобы это была шутка, – тихо сказал Шрусбери. – Но это правда.
Эрик опять покачал головой:
– Шрусбери, я не знаю, с чего вы это взяли, но вы ошибаетесь. Она никак не могла быть виновницей нападений на меня. Она была с Шамбли в то утро, когда меня ударили по голове и бросили в воду. Они нашли меня и вытащили…
– Это они ударили вас и бросили в воду. Они вытащили вас только тогда, когда решили, что вы уже мертвы. Они…
– Шамбли? – рассердился Эрик. – Мы дружим с Шамбли вот уже двадцать лет. Мы познакомились детьми.
– Дружба ничего не значит, когда дело касается женщины, – печально сказал Шрусбери. – Он влюбился, едва увидев ее. Все это знают. Она ангел красоты. Даже слишком прекрасна для этого грешного мира.
Эрик замотал головой; гнев и возмущение обуревали его.
– С меня хватит! Все это вздор, и я ни слову не верю! – проревел он, и, к его удивлению, это действительно было так. Он не верил, что Розамунда могла изменить ему с Шамбли. Он не верил, что она вообще могла с кем-нибудь изменить ему. Она сказала, что любит его, и это были не просто слова, потому что она не раз доказала свою любовь: и когда суетилась вокруг него после происшествия у реки, и после падения со вздыбившегося Блэка. Она доказала это своей решимостью оберегать его, словно наседка, когда решила, что это именно ему угрожает опасность. Она показала это стремлением доставить ему наслаждение в постели. И, что самое главное, она была чуткой и заботливой и никогда бы не сделала ничего плохого любому живому существу, да и мертвому, пожалуй, тоже. Так что утверждение о том, что она пыталась убить его, было просто нелепым.
Нет, он не верил в это. Он научился доверять жене. Покачав головой, он уже повернулся, чтобы вернуться в замок, к своей любви, досадуя, что ему помешали в поисках виновника.
Шрусбери схватил его за руку:
– Подождите. Это правда, милорд. Клянусь вам. – Когда Эрик снова покачал головой, губы епископа решительно сжались. – И я докажу вам. Ждите здесь.
Повернувшись, старик внезапно бросился к домику, распахнул дверь и исчез. Через мгновение послышался его крик:
– А! Шлюха вавилонская! Потаскуха! Попалась! Твой муж…
Застыв, Эрик взирал на распахнутую дверь домика, потом неуверенно шагнул к нему, вытаскивая меч. Он не верил, что Розамунда в доме. Скорее всего старый дурак застал там другую женщину и ее возлюбленного. И, судя по наступившей тишине, тому, наверное, не понравилось, что его женщину – называют шлюхой вавилонской.
– Старый дурак, – пробормотал Эрик, подходя к двери. Заглянув внутрь, он позвал: – Епископ, с вами все в порядке?
Переступив через порог, он заморгал, внезапно очутившись в темноте. Его глаза все еще пытались рассмотреть что-либо в тусклом свете, когда шорох сзади заставил его обернуться. И в этот момент что-то тяжелое обрушилось на его голову.
Войдя в сад, Розамунда остановилась и обеспокоенно огляделась. Тревога подстегивала ее, и она знала, что не успокоится, пока не найдет мужа и Шрусбери. Но где же они? Сад оказался огромным, в нем было полно укромных мест. Зачем епископ привел сюда Эрика? Если нападения – дело рук Шрусбери…
Розамунда поморщилась при этой мысли, но тут же постаралась успокоить себя: если это он и все дело в какой-то безумной любви, которую он питал к ее матери, то зачем убивать Эрика?
Ее размышления были прерваны двумя женщинами, которые шли по тропе в ее сторону. Остановившись, она с улыбкой подождала их.
– Простите, вы, случайно, не видели двух мужчин? Один молодой, другой постарше?
– Вы имеете в виду епископа Шрусбери? – опросила женщина постарше.
Это, судя по всему, были мать с дочерью. Они были очень похожи, обе белокурые, с белоснежной кожей.
– Да, – быстро сказала Розамунда.
– Мы проходили мимо них. Они направились вон туда, – указала та, что помоложе. – Хотя не понимаю зачем. Они продолжали идти, когда уже и тропа кончилась. Там дальше ничего нет.
– Нет, есть, – заявила старшая женщина. – Домик Розамунды.
– Домик Розамунды? – вздрогнув, переспросила Розамунда.
– Да. Она была когда-то любовницей короля и жила в домике, пока Генрих не забрал ее во дворец. Он больше никому не разрешил поселиться там. Я удивлена, что Элеонора не приказала сровнять дом с землей. Особенно если она ненавидела любовницу так сильно, как гласит молва.
Чувствуя, как у нее от страха зашевелились волосы, Розамунда подхватила юбки и устремилась в направлении, указанном женщиной.
Глава 18
– А, вы пришли в себя.
«Разве?» – подумал Эрик, с трудом открывая глаза. Казалось, он заснул и ему снится какой-то невероятный кошмар. В голове у него словно стучали молотком, почти так же, как в тот день, когда его сбросили в реку. Сейчас он лежал на спине на старой, скрипучей и грязной кровати. Скользнув глазами по ткани, из которой был сделан полог, он с отвращением увидел, что вся она покрыта паутиной.
Эрик ненавидел пауков, просто терпеть их не мог, и его первым желанием было вскочить с постели и бежать прочь, но когда он пошевелился, что-то помешало ему встать. Взглянув наверх, он обомлел при вида веревок, которые привязывали его к столбикам полога. Посмотрев на свои ноги, он увидел, что и они привязаны. Он был распят, словно жертвенный барашек.
– Я было хотел поджечь дом и оставить вас в нем гореть заживо – вы бы никогда не узнали, кто это сделал и почему! Но потом это показалось мне ужасно несправедливым, – произнес епископ Шрусбери как бы между прочим, и Эрик увидел, что тот разводит огонь в очаге. – И потом, я считаю, что для того, чтобы я действительно мог получить удовольствие от происходящего, вы должны быть в сознании.
Огонь в камине уже запылал, старик выпрямился и направился к постели; на его губах играла довольная улыбка.
Окончательно придя в себя, Эрик настороженно наблюдал за приближающимся епископом, отмечая про себя и его холодный взгляд, и бесстрастное выражение лица, и острый кинжал, которым тот поигрывал. Все увиденное лишь усилило тревогу Эрика.
– Как? Неужели я напрасно терял время? – спросил Шрусбери, остановившись у постели. – Разве вам нечего сказать? И у вас нет никаких вопросов? Что, мне сразу убить вас?
Внутренне поежившись от насмешливых слов епископа. Эрик откашлялся, силясь придумать хоть какой-нибудь вопрос – любой, который помог бы оттянуть время и дать ему возможность выпутаться из этой ситуации.
– Значит, это вы совершали нападения. Сначала в спальне, потом…
– Это была ошибка, – почти рассеянно перебил его Шрусбери, разглядывая кинжал и проводя пальцем по краю острого лезвия.
– Ошибка? Что вы хотите этим сказать? – вопросительно приподнял брови Эрик и очень осторожно попробовал потянуть веревки, удерживавшие его запястья. Если бы ему удалось незаметно ослабить узлы…
–То, что сказал. Это была ошибка.
– Вы хотите сказать, будто ошибочно подумали, что я был в спальне, и пришли туда, а Блэк напал на вас? – спросил Эрик, вспомнив предположения Розамунды.
– Нет. Я знал, что в тот момент вы находились внизу. Я собирался убить именно Розамунду.
– Но почему? – спросил Эрик с искренним недоумением. – Я думал, вы любите ее.
– О да. И именно поэтому я считал, что лучше убить ее.
– Вы сочли, что лучше убить ее, потому что вы любите ее? – спросил Эрик с удивлением.
– Вот именно, – удовлетворенно кивнул Шрусбери. – Я хотел спасти ее.
Эрик непонимающе уставился на него.
– Спасти, убив? – Когда епископ кивнул, Эрик покачал головой. – А от чего вы собирались спасти Розамунду?
– От вас, разумеется. Точно так же, как я спас ее мать от Генриха. – Вздохнув, старик прошел к изножью кровати и вдруг сменил тему. – Это был ее домик. Дом прекрасной Розамунды. Он очарователен, правда? И я подумал, что это подходящее место, чтобы покончить с вами.
Шрусбери стал медленно расхаживать по комнате, легко проводя кинжалом по столам и стульям, по другой попадающейся поверхности, царапая ее и поднимая облака пыли.
– Розамунда любила этот дом. Она вовсе не хотела покидать его и жить во дворце. Она говорила, что дворец полон волков и стервятников, что там нет ни минуты покоя. Она предпочитала этот дом.
Снова остановившись у постели, Шрусбери посмотрел на Эрика, и взгляд его затуманился.
– Именно здесь они совокуплялись. Генрих и моя прекрасная Розамунда. Я все еще мысленно вижу их. Генрих тогда был моложе. Сильный, высокий и стройный. А Розамунда… О, она была просто красавица. Такая прелестная, что было даже больно смотреть на нее. Она была само совершенство.
Его рот скривился, и он с отвращением и издевкой сказал:
– И Генриху, конечно, понадобилось осквернить эту красоту, коснуться грязными руками ее безупречной кожи, накрыть ее своим потным, алчным телом, наполнить ее своим греховным семенем.
Эрик настороженно следил за рукой епископа, судорожно сжимавшей кинжал; зубы того заскрипели в бессильной злобе. Жилка билась у него на лбу, лицо горело яростью. Внезапно он возмущенно закричал:
– И она позволяла ему! И что еще хуже, ей нравилось это.
Эрик замер, когда Шрусбери вонзил кинжал в постель всего в нескольких дюймах от его бедра – так, словно он вонзал его в женщину, о которой сейчас вспоминал.
– Она стонала, кричала и извивалась на этой постели! Она была нагая и молила его продлить удовольствие, когда он вонзался в нее!
Внезапно выпрямившись, он пожал плечами, и гнев его испарился так же быстро, как и появился.
– Они оба были не лучше животных.
Эрик заморгал, не в силах угнаться за стремительной сменой настроений Шрусбери – от яростного гнева до полного равнодушия. Безумие. Епископ явно был безумен. Эрик уже догадался об этом раньше, когда старик твердил, что хотел убить Розамунду, чтобы спасти ее, но тогда он еще не почувствовал всей глубины безумия епископа. Сейчас же, осознав это, он понял, что оказался в большой беде, и начал сильнее вращать руками, пытаясь освободиться от веревок. Теперь ему уже было безразлично, заметит это епископ или нет.
– Поразительно, что ваша жена оказалась такой хорошей, учитывая, что она дочь прекрасной Розамунды и Генриха. Его называли дьявольским отродьем. И знаете, он и сам любил так себя называть, с гордостью говорил об этом.
– Вы поэтому хотели убить ее? Потому что она их дочь? – спросил Эрик, продолжая вращать запястьями и не обращая внимания на жгучую боль.
– Нет, конечно, нет, – нахмурился епископ Шрусбери. – Я уже сказал вам, что пытался спасти ее. И дурная кровь, унаследованная ею от Генриха, тут ни при чем. На самом деле я с самого начала возлагал на Розамунду большие надежды, Я очень гордился ею, когда пришло сообщение о том, что она готовится принять постриг. Из нее вышла бы прекрасная монахиня.
– Она не будет монахиней, – мрачно сказал Эрик. Пот выступил у него на лбу, и он чувствовал, как кровь струится по его запястью, там, где он содрал кожу. Но веревки уже ослабли. – Она не приняла постриг, а вышла за меня замуж.
– Да, и очень жаль, – скривился епископ. – Я сделайл все, чтобы помешать этому. Я утаил от короля послание аббатисы, использовал все возможные предлоги, чтобы задержать его приезд в аббатство. Но потом он узнал, что вы разорвали помолвку и находитесь в Шамбли, и Генрих предпочел выбрать вас в мужья своей дочери, потому что до Шамбли путь был на день короче, чем до владений Ростена. И он приехал в аббатство вовремя, заставил ее выйти замуж за вас. А вы приказали ей наслаждаться вашими прикосновениями.
Эрик с удивлением посмотрел на епископа, и тот кивнул:
– Да, мне все известно. Я знаю обо всех отвратительных вещах, что вы делали с ней, знаю о том, что вы заставляли ее делать. Но и это еще было не самое плохое. Вы не только ввергли ее в пучину разврата, вы еще и приказали ей наслаждаться этим. Я все видел и слышал в конюшне, и слава Богу, – мрачно добавил он, набожно подняв глаза к небу и перекрестившись. Потом, покачав головой, он вздохнул и снова посмотрел на Эрика. – До того момента я думал, что мне придется, чтобы спасти, отправить ее к праотцам, как и ее мать. Но оказалось, что Господь хотел вовсе не этого.
Он нахмурился, снова задумавшись.
– Боюсь, я раньше должен был понять это. Господь ведь подал мне несколько знаков. Сначала Блэк оказался в вашей комнате в ту ночь, потом тот глупый бык отказался затоптать ее. Поведение вашего коня еще могло быть случайностью, но уж если тот злобный бык не набросился на нее, то что еще это было, как ни Провидение Господнее?
Что еще? Это могла быть Розамунда, подумал Эрик с грустной улыбкой. Она, казалось, была способна усмирить самое дикое животное одним прикосновением и добрым словом… или яблоком. Она и его самого усмирила. Но Эрик не осмелился сказать это Шрусбери. Он вовсе не был уверен, что сумеет выбраться из этой переделки, и предпочел бы умереть, зная, что Розамунде по крайней мере не будет угрожать этот безумец.
– А позднее в конюшне, – продолжил епископ, – я сбросил вниз охапку сена, намереваясь слезть и добить Розамунду, затем перетащить в стойло, как будто одна из лошадей взбесилась и убила ее. Но она отскочила, а потом еще надумала взбираться наверх, и я решил, что наконец все получится… Но тут появились вы и помешали мне покончить с ней. Я подумал, что вы окончательно все испортили. Но, оказывается, ошибся. Я понял это после того животного спектакля, что вы устроили. Я видел все, – повторил он с отвращением. – По велению Господа я увидел это. Он хотел, чтобы я услышал, как вы приказываете ей наслаждаться. Он хотел, чтобы я узнал, что это вовсе не ее вина, а ваша.
– В чем моя вина? – рассеянно переспросил Эрик, взглянув на веревки, чтобы убедиться, что они действительно ослабли. Пока еще недостаточно, чтобы он мог освободить руки, но все же они уже не так сильно стягивали его запястья.
– В том, что она наслаждалась с вами в постели! – выкрикнул Шрусбери и пояснил: – Когда она призналась мне, что ей доставляют наслаждение ваши прикосновения и что она больше не хочет возвращаться в аббатство, я решил, что это потому, что она пошла по стопам матери: падший ангел, шлюха, грешница. Но потом я услышал, как вы приказываете ей наслаждаться, и видел, как вы овладели ею в конюшне, словно животное. Я понял, что на самом деле ей это не нравится, просто она подчиняется вашему приказу. – Епископ вздохнул, печально покачав головой: – Бог мой, какое же унижение она должна была испытывать каждый раз, когда вы прикасались к ней! Но бедняжке приходилось делать вид, что ей это нравится. Она поклялась подчиняться вам, и вы отдали ей приказ. Вот тогда я и решил, что мне предназначено убить не ее, а вас.
– Конечно, – согласился Эрик без особого пыла.
– Да. Когда вы умрете, она вернется в аббатство к той жизни, которая была ей предначертана, – твердо сказал Шрусбери и помолчал, похлопывая кончиком кинжала по подбородку. – Мне вдруг сейчас пришла в голову мысль: может, мне следовало убить Генриха, а не ее мать? Боюсь, что и здесь я ошибся. – Расстроенно покачав головой, он пожал плечами. – Ну ничего, Бог простит мне ошибки.
– Он простит вам ошибки, а остальным нет? Так?
Эрик и Шрусбери одновременно повернули головы к двери при этих резких словах и удивленно уставились на стоявшую на пороге женщину.
Розамунда застыла в проеме двери словно карающий ангел. Солнечный свет лился в комнату позади нее, окружая ее золотистым ореолом, придавая огненный оттенок ее волосам. Она была великолепна… и Эрик был готов задушить ее. Она ведь должна была ждать его в их покоях. И что же? Вместо этого она снова ослушалась и подвергла себя опасности,
Розамунда мгновенно оценила ситуацию. Она подошла к полянке перед домом несколько минут назад. Дом был старый и явно заброшенный, но она решила все же проверить это.
Подойдя к двери, она услышала, как епископ Шрусбери спокойно говорил о намерении заживо сжечь Эрика. Сердце ее бешено забилось, когда она стояла у двери, слушая разговор и взвешивая возможные варианты действий. Не могло быть и речи о том, чтобы бежать в замок за помощью. Она боялась, что к тому моменту, когда вернется с подмогой, Эрика уже не будет в живых.
Это означало, что она была его последним и единственным спасением. Она, безоружная женщина, против вооруженного безумца. Положение казалось безнадежным. Распрямив плечи, она упрекнула себя за такие мысли. Сейчас наступил такой момент, когда она просто не имела права подвести мужа. На этот раз она должна все сделать как нужно. Она обвела взглядом заросший дворик в поисках подходящего оружия. У нее был с собой кинжал, но маленький и тупой. Ей необходимо было настоящее оружие. Однако ничего подходящего не попадалось на глаза. Небольшой камень, палка…
И тут ее взгляд задержался на небольшом пне, из которого торчал топорик. Старый и, вероятно, совсем тупой, но все же это лучше, чем ничего. С трудом выдернув топор, она поспешила обратно к двери, прислушиваясь к словам Шрусбери и рассматривая топорик.
Ржавый топор оказался крепким и тяжелым, так что мог причинить достаточно неприятностей, если как следует размахнуться. А Розамунда так и собиралась поступить. Она спрятала топор в юбках и заглянула в дверь, чтобы посмотреть, что представляет собой домик изнутри. С облегчением заметила Эрика на кровати. Он был связан, но цел и невредим… пока. Она задержала на нем взгляд дольше, чем следовало, потом спохватилась и оглядела комнату; небольшой старый столик, рассчитанный на двоих, кресло, обломки второго кресла, камин… и Шрусбери. В комнате царили грязь и запустение.
Розамунда сначала решила подкрасться к врагу и опустить топорик ему на голову, пока он несет свою чушь, но мусор на полу мог помешать. Каждое движение Шрусбери сопровождалось шелестом листьев, устилавших пол домика.
Улучив момент, она вошла в домик. Мужчины уставились на нее, разинув рты. Она увидела потрясение, гнев я страх на лице Эрика, но сейчас ей было не до угрызений совести, и она обратилась к Шрусбери.
– Я все слышала, милорд, – сказала она с укором. – Как вы могли?
– Я сделал это ради тебя. Я пытался спасти!.. – воскликнул Шрусбери, бросившись к ней. – Я дал тебе зелье, чтобы показать, насколько греховна твоя жизнь.
– Зелье? – переспросила Розамунда, отступая от него. – Греховна моя жизнь?
– Да, зелье, от которого тебе стало плохо. Я пытался показать, что ты не должна быть с Генрихом! Ты слишком хороша для него, моя дорогая. Слишком хороша, чтобы позволить ему запятнать себя.
Розамунда продолжала отступать, приближаясь к постели, где Эрик отчаянно дергал за веревки. Только сейчас она поняла, что Шрусбери не просто безумен, он еще и путает ее с матерью. Она лихорадочно соображала, как можно использовать эту путаницу в своих интересах.
– Ты должна была стать невестой Христовой. Только он достоин тебя. И я пытался показать тебе это. Зелье действует медленно, и я думал, что если буду давать тебе его каждый раз, когда ты будешь с Генрихом, и тебе будет плохо, то ты поймешь, что он недостоин тебя. Мне казалось, через некоторое время это подействовало. Ты пересмотрела свою жизнь, отправилась в Годстоу, родила ребенка и даже решила принять постриг.
Он замолчал, и гримаса исказила его лицо.
– Но потом появился Генрих… опять этот Генрих! Он пришел к тебе и стал говорить о браке, чтобы вместе воспитывать ребенка. Я увидел, что ты колеблешься, – с горечью и возмущением произнес епископ. – Ты хотела его даже тогда. Несмотря на свою клятву Господу. Ты все равно любила и хотела его. И ты бы вернулась к нему. Я понял это, и мне пришлось… – Ярость и горечь сменились на его лице растерянностью, когда он уставился на Розамунду и ошеломленно прошептал: – Я убил тебя.
– Да. Вы убили меня, – медленно подтвердила Розамунда. – Но Господь направил меня обратно, чтобы передать вам, что вы были не правы. И чтобы не дать вам повторить ошибку.
Она сделала еще один шаг к постели и Эрику, нащупывая свободной рукой свое оружие. Если она незаметно передаст кинжал Эрику, он освободится от веревок.
– Не прав?
Эта мысль явно не понравилась Шрусбери.
– Да, – твердо заверила его Розамунда. – Вы не должны убивать Эрика. Именно поэтому вам не удалось утопить его в реке и иголка в седле Блэка не помогла. Эрик и Розамунда и впредь останутся мужем и женой.
– Эрик? – растерянно спросил Шрусбери, потом непонимающе посмотрел на человека, которого привязал к кровати. – А, да. – И тут его глаза расширились от ужаса, и он закричал: – О нет, нет! Этого не может быть! Они будут плодиться, и их дьявольское семя распространится по всей земле. Нет! Нет! Это не Господь вмешался. На это раз это сам сатана.
Замечательно, раздраженно подумала Розамунда. Значит, Господь может помешать нападениям на нее, а на Эрика нет? Да уж, это действительно дело рук сатаны. Увлекшись своими размышлениями, она чуть не упустила подходящий момент. Она уже стояла у постели и могла передать Эрику кинжал, что тут же и сделала.
– Да, это вмешался сам сатана. И он, наверное, послал тебя, чтобы снова искушать меня, – с горечью обвинил ее Шрусбери. – Ты всегда искушала меня отказаться от клятвы, как ты отказалась от своей. Искушала меня стать таким же грешником, как и ты. Искушала меня…
– Ах, перестаньте, епископ! – не выдержала Розамунда. Передав оружие Эрику, она больше не могла выносить эту чушь.
Вместе с рыжими волосами Розамунда унаследовала от отца и его бурный темперамент. И после всех потрясений и переживаний в последние месяцы – расставание с аббатством, ее единственным домом, привыкание к замужней жизни, вспышки ревности мужа, нападения сначала на нее, потом на Эрика – вполне понятно, что Розамунда была расстроена, но лишь до сегодняшнего дня. Последние же события привели ее в состояние ярости. Розамунде казалось, что за одно утро она постарела лет на десять, столько ей при-шлось всего пережить – страх и тревогу, когда исчез Эрик, гнев и возмущение, когда она услышала откровения Шрусбери, который не только признался в том, что убил ее мать, но при этом еще обзывал ее грешницей и распутницей. Терпению Розамунды пришел конец, и вспыльчивость, унаследованная от отца, проявила себя во всей красе.
Шрусбери растерянно поморгал, потом решительно выпрямился.
– Я…
– Я не хочу этого слушать! – резко перебила его Розамунда. – Мне противны ваши слова о том, какой грешницей была моя мать и как она искушала вас! Она не была грешницей. Это вы грешник. – Розамунда презрительно посмотрела на епископа. – Стояли у этого домика и подглядывали, следили за ними в самые интимные моменты, словно порочный сатир. Вас, наверное, это даже возбуждало. Но моя мать ни в чем не виновата.
– Она… – начал Шрусбери, вспыхнув, но Розамунда снова перебила его.
– Она любила моего отца. И она не была какой-то распутницей, спавшей со всеми без разбора. Она любила только моего отца. А вы убили ее. И даже я, дочь Розамунды-распутницы и Генриха, дьявольского отродья, знаю, что это грех. Это вы слуга сатаны.
Ей было противно даже смотреть на епископа, и Розамунда стремительно обернулась к мужу:
– Ну, вы сумели наконец выпутаться из веревок?
Эрик растерянно заморгал, глядя на нее. Ее лицо пылало, глаза сверкали огнем, грудь вздымалась от гнева. Она была просто великолепна. Ему, однако, пока нечем было порадовать ее. Одну руку ему удалось освободить, но вторую еще стягивала веревка.
«Разве?» – подумал Эрик, с трудом открывая глаза. Казалось, он заснул и ему снится какой-то невероятный кошмар. В голове у него словно стучали молотком, почти так же, как в тот день, когда его сбросили в реку. Сейчас он лежал на спине на старой, скрипучей и грязной кровати. Скользнув глазами по ткани, из которой был сделан полог, он с отвращением увидел, что вся она покрыта паутиной.
Эрик ненавидел пауков, просто терпеть их не мог, и его первым желанием было вскочить с постели и бежать прочь, но когда он пошевелился, что-то помешало ему встать. Взглянув наверх, он обомлел при вида веревок, которые привязывали его к столбикам полога. Посмотрев на свои ноги, он увидел, что и они привязаны. Он был распят, словно жертвенный барашек.
– Я было хотел поджечь дом и оставить вас в нем гореть заживо – вы бы никогда не узнали, кто это сделал и почему! Но потом это показалось мне ужасно несправедливым, – произнес епископ Шрусбери как бы между прочим, и Эрик увидел, что тот разводит огонь в очаге. – И потом, я считаю, что для того, чтобы я действительно мог получить удовольствие от происходящего, вы должны быть в сознании.
Огонь в камине уже запылал, старик выпрямился и направился к постели; на его губах играла довольная улыбка.
Окончательно придя в себя, Эрик настороженно наблюдал за приближающимся епископом, отмечая про себя и его холодный взгляд, и бесстрастное выражение лица, и острый кинжал, которым тот поигрывал. Все увиденное лишь усилило тревогу Эрика.
– Как? Неужели я напрасно терял время? – спросил Шрусбери, остановившись у постели. – Разве вам нечего сказать? И у вас нет никаких вопросов? Что, мне сразу убить вас?
Внутренне поежившись от насмешливых слов епископа. Эрик откашлялся, силясь придумать хоть какой-нибудь вопрос – любой, который помог бы оттянуть время и дать ему возможность выпутаться из этой ситуации.
– Значит, это вы совершали нападения. Сначала в спальне, потом…
– Это была ошибка, – почти рассеянно перебил его Шрусбери, разглядывая кинжал и проводя пальцем по краю острого лезвия.
– Ошибка? Что вы хотите этим сказать? – вопросительно приподнял брови Эрик и очень осторожно попробовал потянуть веревки, удерживавшие его запястья. Если бы ему удалось незаметно ослабить узлы…
–То, что сказал. Это была ошибка.
– Вы хотите сказать, будто ошибочно подумали, что я был в спальне, и пришли туда, а Блэк напал на вас? – спросил Эрик, вспомнив предположения Розамунды.
– Нет. Я знал, что в тот момент вы находились внизу. Я собирался убить именно Розамунду.
– Но почему? – спросил Эрик с искренним недоумением. – Я думал, вы любите ее.
– О да. И именно поэтому я считал, что лучше убить ее.
– Вы сочли, что лучше убить ее, потому что вы любите ее? – спросил Эрик с удивлением.
– Вот именно, – удовлетворенно кивнул Шрусбери. – Я хотел спасти ее.
Эрик непонимающе уставился на него.
– Спасти, убив? – Когда епископ кивнул, Эрик покачал головой. – А от чего вы собирались спасти Розамунду?
– От вас, разумеется. Точно так же, как я спас ее мать от Генриха. – Вздохнув, старик прошел к изножью кровати и вдруг сменил тему. – Это был ее домик. Дом прекрасной Розамунды. Он очарователен, правда? И я подумал, что это подходящее место, чтобы покончить с вами.
Шрусбери стал медленно расхаживать по комнате, легко проводя кинжалом по столам и стульям, по другой попадающейся поверхности, царапая ее и поднимая облака пыли.
– Розамунда любила этот дом. Она вовсе не хотела покидать его и жить во дворце. Она говорила, что дворец полон волков и стервятников, что там нет ни минуты покоя. Она предпочитала этот дом.
Снова остановившись у постели, Шрусбери посмотрел на Эрика, и взгляд его затуманился.
– Именно здесь они совокуплялись. Генрих и моя прекрасная Розамунда. Я все еще мысленно вижу их. Генрих тогда был моложе. Сильный, высокий и стройный. А Розамунда… О, она была просто красавица. Такая прелестная, что было даже больно смотреть на нее. Она была само совершенство.
Его рот скривился, и он с отвращением и издевкой сказал:
– И Генриху, конечно, понадобилось осквернить эту красоту, коснуться грязными руками ее безупречной кожи, накрыть ее своим потным, алчным телом, наполнить ее своим греховным семенем.
Эрик настороженно следил за рукой епископа, судорожно сжимавшей кинжал; зубы того заскрипели в бессильной злобе. Жилка билась у него на лбу, лицо горело яростью. Внезапно он возмущенно закричал:
– И она позволяла ему! И что еще хуже, ей нравилось это.
Эрик замер, когда Шрусбери вонзил кинжал в постель всего в нескольких дюймах от его бедра – так, словно он вонзал его в женщину, о которой сейчас вспоминал.
– Она стонала, кричала и извивалась на этой постели! Она была нагая и молила его продлить удовольствие, когда он вонзался в нее!
Внезапно выпрямившись, он пожал плечами, и гнев его испарился так же быстро, как и появился.
– Они оба были не лучше животных.
Эрик заморгал, не в силах угнаться за стремительной сменой настроений Шрусбери – от яростного гнева до полного равнодушия. Безумие. Епископ явно был безумен. Эрик уже догадался об этом раньше, когда старик твердил, что хотел убить Розамунду, чтобы спасти ее, но тогда он еще не почувствовал всей глубины безумия епископа. Сейчас же, осознав это, он понял, что оказался в большой беде, и начал сильнее вращать руками, пытаясь освободиться от веревок. Теперь ему уже было безразлично, заметит это епископ или нет.
– Поразительно, что ваша жена оказалась такой хорошей, учитывая, что она дочь прекрасной Розамунды и Генриха. Его называли дьявольским отродьем. И знаете, он и сам любил так себя называть, с гордостью говорил об этом.
– Вы поэтому хотели убить ее? Потому что она их дочь? – спросил Эрик, продолжая вращать запястьями и не обращая внимания на жгучую боль.
– Нет, конечно, нет, – нахмурился епископ Шрусбери. – Я уже сказал вам, что пытался спасти ее. И дурная кровь, унаследованная ею от Генриха, тут ни при чем. На самом деле я с самого начала возлагал на Розамунду большие надежды, Я очень гордился ею, когда пришло сообщение о том, что она готовится принять постриг. Из нее вышла бы прекрасная монахиня.
– Она не будет монахиней, – мрачно сказал Эрик. Пот выступил у него на лбу, и он чувствовал, как кровь струится по его запястью, там, где он содрал кожу. Но веревки уже ослабли. – Она не приняла постриг, а вышла за меня замуж.
– Да, и очень жаль, – скривился епископ. – Я сделайл все, чтобы помешать этому. Я утаил от короля послание аббатисы, использовал все возможные предлоги, чтобы задержать его приезд в аббатство. Но потом он узнал, что вы разорвали помолвку и находитесь в Шамбли, и Генрих предпочел выбрать вас в мужья своей дочери, потому что до Шамбли путь был на день короче, чем до владений Ростена. И он приехал в аббатство вовремя, заставил ее выйти замуж за вас. А вы приказали ей наслаждаться вашими прикосновениями.
Эрик с удивлением посмотрел на епископа, и тот кивнул:
– Да, мне все известно. Я знаю обо всех отвратительных вещах, что вы делали с ней, знаю о том, что вы заставляли ее делать. Но и это еще было не самое плохое. Вы не только ввергли ее в пучину разврата, вы еще и приказали ей наслаждаться этим. Я все видел и слышал в конюшне, и слава Богу, – мрачно добавил он, набожно подняв глаза к небу и перекрестившись. Потом, покачав головой, он вздохнул и снова посмотрел на Эрика. – До того момента я думал, что мне придется, чтобы спасти, отправить ее к праотцам, как и ее мать. Но оказалось, что Господь хотел вовсе не этого.
Он нахмурился, снова задумавшись.
– Боюсь, я раньше должен был понять это. Господь ведь подал мне несколько знаков. Сначала Блэк оказался в вашей комнате в ту ночь, потом тот глупый бык отказался затоптать ее. Поведение вашего коня еще могло быть случайностью, но уж если тот злобный бык не набросился на нее, то что еще это было, как ни Провидение Господнее?
Что еще? Это могла быть Розамунда, подумал Эрик с грустной улыбкой. Она, казалось, была способна усмирить самое дикое животное одним прикосновением и добрым словом… или яблоком. Она и его самого усмирила. Но Эрик не осмелился сказать это Шрусбери. Он вовсе не был уверен, что сумеет выбраться из этой переделки, и предпочел бы умереть, зная, что Розамунде по крайней мере не будет угрожать этот безумец.
– А позднее в конюшне, – продолжил епископ, – я сбросил вниз охапку сена, намереваясь слезть и добить Розамунду, затем перетащить в стойло, как будто одна из лошадей взбесилась и убила ее. Но она отскочила, а потом еще надумала взбираться наверх, и я решил, что наконец все получится… Но тут появились вы и помешали мне покончить с ней. Я подумал, что вы окончательно все испортили. Но, оказывается, ошибся. Я понял это после того животного спектакля, что вы устроили. Я видел все, – повторил он с отвращением. – По велению Господа я увидел это. Он хотел, чтобы я услышал, как вы приказываете ей наслаждаться. Он хотел, чтобы я узнал, что это вовсе не ее вина, а ваша.
– В чем моя вина? – рассеянно переспросил Эрик, взглянув на веревки, чтобы убедиться, что они действительно ослабли. Пока еще недостаточно, чтобы он мог освободить руки, но все же они уже не так сильно стягивали его запястья.
– В том, что она наслаждалась с вами в постели! – выкрикнул Шрусбери и пояснил: – Когда она призналась мне, что ей доставляют наслаждение ваши прикосновения и что она больше не хочет возвращаться в аббатство, я решил, что это потому, что она пошла по стопам матери: падший ангел, шлюха, грешница. Но потом я услышал, как вы приказываете ей наслаждаться, и видел, как вы овладели ею в конюшне, словно животное. Я понял, что на самом деле ей это не нравится, просто она подчиняется вашему приказу. – Епископ вздохнул, печально покачав головой: – Бог мой, какое же унижение она должна была испытывать каждый раз, когда вы прикасались к ней! Но бедняжке приходилось делать вид, что ей это нравится. Она поклялась подчиняться вам, и вы отдали ей приказ. Вот тогда я и решил, что мне предназначено убить не ее, а вас.
– Конечно, – согласился Эрик без особого пыла.
– Да. Когда вы умрете, она вернется в аббатство к той жизни, которая была ей предначертана, – твердо сказал Шрусбери и помолчал, похлопывая кончиком кинжала по подбородку. – Мне вдруг сейчас пришла в голову мысль: может, мне следовало убить Генриха, а не ее мать? Боюсь, что и здесь я ошибся. – Расстроенно покачав головой, он пожал плечами. – Ну ничего, Бог простит мне ошибки.
– Он простит вам ошибки, а остальным нет? Так?
Эрик и Шрусбери одновременно повернули головы к двери при этих резких словах и удивленно уставились на стоявшую на пороге женщину.
Розамунда застыла в проеме двери словно карающий ангел. Солнечный свет лился в комнату позади нее, окружая ее золотистым ореолом, придавая огненный оттенок ее волосам. Она была великолепна… и Эрик был готов задушить ее. Она ведь должна была ждать его в их покоях. И что же? Вместо этого она снова ослушалась и подвергла себя опасности,
Розамунда мгновенно оценила ситуацию. Она подошла к полянке перед домом несколько минут назад. Дом был старый и явно заброшенный, но она решила все же проверить это.
Подойдя к двери, она услышала, как епископ Шрусбери спокойно говорил о намерении заживо сжечь Эрика. Сердце ее бешено забилось, когда она стояла у двери, слушая разговор и взвешивая возможные варианты действий. Не могло быть и речи о том, чтобы бежать в замок за помощью. Она боялась, что к тому моменту, когда вернется с подмогой, Эрика уже не будет в живых.
Это означало, что она была его последним и единственным спасением. Она, безоружная женщина, против вооруженного безумца. Положение казалось безнадежным. Распрямив плечи, она упрекнула себя за такие мысли. Сейчас наступил такой момент, когда она просто не имела права подвести мужа. На этот раз она должна все сделать как нужно. Она обвела взглядом заросший дворик в поисках подходящего оружия. У нее был с собой кинжал, но маленький и тупой. Ей необходимо было настоящее оружие. Однако ничего подходящего не попадалось на глаза. Небольшой камень, палка…
И тут ее взгляд задержался на небольшом пне, из которого торчал топорик. Старый и, вероятно, совсем тупой, но все же это лучше, чем ничего. С трудом выдернув топор, она поспешила обратно к двери, прислушиваясь к словам Шрусбери и рассматривая топорик.
Ржавый топор оказался крепким и тяжелым, так что мог причинить достаточно неприятностей, если как следует размахнуться. А Розамунда так и собиралась поступить. Она спрятала топор в юбках и заглянула в дверь, чтобы посмотреть, что представляет собой домик изнутри. С облегчением заметила Эрика на кровати. Он был связан, но цел и невредим… пока. Она задержала на нем взгляд дольше, чем следовало, потом спохватилась и оглядела комнату; небольшой старый столик, рассчитанный на двоих, кресло, обломки второго кресла, камин… и Шрусбери. В комнате царили грязь и запустение.
Розамунда сначала решила подкрасться к врагу и опустить топорик ему на голову, пока он несет свою чушь, но мусор на полу мог помешать. Каждое движение Шрусбери сопровождалось шелестом листьев, устилавших пол домика.
Улучив момент, она вошла в домик. Мужчины уставились на нее, разинув рты. Она увидела потрясение, гнев я страх на лице Эрика, но сейчас ей было не до угрызений совести, и она обратилась к Шрусбери.
– Я все слышала, милорд, – сказала она с укором. – Как вы могли?
– Я сделал это ради тебя. Я пытался спасти!.. – воскликнул Шрусбери, бросившись к ней. – Я дал тебе зелье, чтобы показать, насколько греховна твоя жизнь.
– Зелье? – переспросила Розамунда, отступая от него. – Греховна моя жизнь?
– Да, зелье, от которого тебе стало плохо. Я пытался показать, что ты не должна быть с Генрихом! Ты слишком хороша для него, моя дорогая. Слишком хороша, чтобы позволить ему запятнать себя.
Розамунда продолжала отступать, приближаясь к постели, где Эрик отчаянно дергал за веревки. Только сейчас она поняла, что Шрусбери не просто безумен, он еще и путает ее с матерью. Она лихорадочно соображала, как можно использовать эту путаницу в своих интересах.
– Ты должна была стать невестой Христовой. Только он достоин тебя. И я пытался показать тебе это. Зелье действует медленно, и я думал, что если буду давать тебе его каждый раз, когда ты будешь с Генрихом, и тебе будет плохо, то ты поймешь, что он недостоин тебя. Мне казалось, через некоторое время это подействовало. Ты пересмотрела свою жизнь, отправилась в Годстоу, родила ребенка и даже решила принять постриг.
Он замолчал, и гримаса исказила его лицо.
– Но потом появился Генрих… опять этот Генрих! Он пришел к тебе и стал говорить о браке, чтобы вместе воспитывать ребенка. Я увидел, что ты колеблешься, – с горечью и возмущением произнес епископ. – Ты хотела его даже тогда. Несмотря на свою клятву Господу. Ты все равно любила и хотела его. И ты бы вернулась к нему. Я понял это, и мне пришлось… – Ярость и горечь сменились на его лице растерянностью, когда он уставился на Розамунду и ошеломленно прошептал: – Я убил тебя.
– Да. Вы убили меня, – медленно подтвердила Розамунда. – Но Господь направил меня обратно, чтобы передать вам, что вы были не правы. И чтобы не дать вам повторить ошибку.
Она сделала еще один шаг к постели и Эрику, нащупывая свободной рукой свое оружие. Если она незаметно передаст кинжал Эрику, он освободится от веревок.
– Не прав?
Эта мысль явно не понравилась Шрусбери.
– Да, – твердо заверила его Розамунда. – Вы не должны убивать Эрика. Именно поэтому вам не удалось утопить его в реке и иголка в седле Блэка не помогла. Эрик и Розамунда и впредь останутся мужем и женой.
– Эрик? – растерянно спросил Шрусбери, потом непонимающе посмотрел на человека, которого привязал к кровати. – А, да. – И тут его глаза расширились от ужаса, и он закричал: – О нет, нет! Этого не может быть! Они будут плодиться, и их дьявольское семя распространится по всей земле. Нет! Нет! Это не Господь вмешался. На это раз это сам сатана.
Замечательно, раздраженно подумала Розамунда. Значит, Господь может помешать нападениям на нее, а на Эрика нет? Да уж, это действительно дело рук сатаны. Увлекшись своими размышлениями, она чуть не упустила подходящий момент. Она уже стояла у постели и могла передать Эрику кинжал, что тут же и сделала.
– Да, это вмешался сам сатана. И он, наверное, послал тебя, чтобы снова искушать меня, – с горечью обвинил ее Шрусбери. – Ты всегда искушала меня отказаться от клятвы, как ты отказалась от своей. Искушала меня стать таким же грешником, как и ты. Искушала меня…
– Ах, перестаньте, епископ! – не выдержала Розамунда. Передав оружие Эрику, она больше не могла выносить эту чушь.
Вместе с рыжими волосами Розамунда унаследовала от отца и его бурный темперамент. И после всех потрясений и переживаний в последние месяцы – расставание с аббатством, ее единственным домом, привыкание к замужней жизни, вспышки ревности мужа, нападения сначала на нее, потом на Эрика – вполне понятно, что Розамунда была расстроена, но лишь до сегодняшнего дня. Последние же события привели ее в состояние ярости. Розамунде казалось, что за одно утро она постарела лет на десять, столько ей при-шлось всего пережить – страх и тревогу, когда исчез Эрик, гнев и возмущение, когда она услышала откровения Шрусбери, который не только признался в том, что убил ее мать, но при этом еще обзывал ее грешницей и распутницей. Терпению Розамунды пришел конец, и вспыльчивость, унаследованная от отца, проявила себя во всей красе.
Шрусбери растерянно поморгал, потом решительно выпрямился.
– Я…
– Я не хочу этого слушать! – резко перебила его Розамунда. – Мне противны ваши слова о том, какой грешницей была моя мать и как она искушала вас! Она не была грешницей. Это вы грешник. – Розамунда презрительно посмотрела на епископа. – Стояли у этого домика и подглядывали, следили за ними в самые интимные моменты, словно порочный сатир. Вас, наверное, это даже возбуждало. Но моя мать ни в чем не виновата.
– Она… – начал Шрусбери, вспыхнув, но Розамунда снова перебила его.
– Она любила моего отца. И она не была какой-то распутницей, спавшей со всеми без разбора. Она любила только моего отца. А вы убили ее. И даже я, дочь Розамунды-распутницы и Генриха, дьявольского отродья, знаю, что это грех. Это вы слуга сатаны.
Ей было противно даже смотреть на епископа, и Розамунда стремительно обернулась к мужу:
– Ну, вы сумели наконец выпутаться из веревок?
Эрик растерянно заморгал, глядя на нее. Ее лицо пылало, глаза сверкали огнем, грудь вздымалась от гнева. Она была просто великолепна. Ему, однако, пока нечем было порадовать ее. Одну руку ему удалось освободить, но вторую еще стягивала веревка.