Не успела она сделать и нескольких шагов, как стены вокруг снова пошли волнами – возможно, потому, что в этот раз она потратила слишком много сил на разговоры. Похоже, теперь придется выбирать между речью и ходьбой, а поскольку последнее на данный момент было гораздо важнее, Эвелин лишь на пару секунд остановилась, приходя в себя, затем продолжила путь. Когда она добралась до двери, все облегченно вздохнули.
Эвелин прислонилась к стене и, слабо улыбнувшись трясущимся от волнения женщинам, потянула за ручку. Открыв дверь, она застыла на пороге.
Все в порядке, ничего сложного… Оставалось лишь преодолеть бесконечный коридор и затем лестницу. Плотно сжав губы, чтобы сдержать протяжный стон, рвавшийся наружу при мысли о каждой ступени, Эвелин распрямила плечи и двинулась вперед, чувствуя небывалое спокойствие, держась с одной стороны за мать, с другой – за Ганнору. Рунильда шла сзади, упираясь руками ей в спину. Несмотря на то, что они втроем почти несли ее, она была вынуждена часто останавливаться, чтобы не потерять сознание, и когда Эвелин в очередной раз жадно глотала воздух, на площадке появился Уэрин.
– Почему так долго? Я жду уже… – Он с тревогой посмотрел на них. – Нет, это точно не нервы. Взгляните на Эви! Она же в обморок сейчас упадет!
Он переводил взгляд с одной женщины на другую, безмолвно требуя объяснений, которых Эвелин мечтала не давать. Но, решив, что лучше сделать унизительное признание самой, она как можно быстрее все рассказала, стараясь не ежиться от смущения, не заикаться и не краснеть. Закончив, Эвелин в напряжении ждала ответа, но, к счастью, Уэрин лишь проворчал что-то, затем сказал:
– Ну, тебе точно нужна помощь, чтобы забраться на лошадь. Иначе мы никогда не доберемся до церкви.
Он подошел и сделал неудачную попытку взять Эвелин на руки, но ее тело не желало сгибаться, поэтому и нести ее было попросту невозможно. Эвелин перепугалась, что придется самой спускаться, но тут Уэрин присел, обхватил ее за ноги и, кряхтя, приподнял.
Испустив сдавленный писк, Эвелин вцепилась ему в плечи.
– Как ты…
– Не дергайся, – прорычал он. – Никто не обещал, что будет легко!
Эвелин повиновалась. Она бы и дыхание с радостью задержала, если бы могла проглотить хоть одну лишнюю каплю воздуха. Но на протяжении всего пути вниз ей не оставалось ничего, кроме как молиться, и она чуть не заревела от облегчения, когда они достигли нижней ступени. Уэрин вынес ее из замка, мать и две служанки шли следом. Дойдя до лошади, он остановился в нерешительности, все еще держа Эвелин на руках.
– А дальше что? Как она сядет верхом, не наклоняясь?
На секунду все притихли, затем леди Стротон решительно сказала:
– Уэрин, усади ее на землю и дай мне свой нож. А тебе надо повернуться спиной…
– Что?.. – не соображая, переспросила Эвелин.
– Поворачивайся же быстрее, – скомандовала мать. – Мы немного распорем ниже талии, чтобы ты могла сесть на лошадь.
– Но… – Эвелин прекратила возражать, как только почувствовала небольшое освобождение в нижней части бедер. Совсем крошечное, не давшее никакого спасения плененным легким, но все же блаженство. «Боже, какое будет счастье освободиться», – мечтательно подумала Эвелин.
Глава 2
Эвелин прислонилась к стене и, слабо улыбнувшись трясущимся от волнения женщинам, потянула за ручку. Открыв дверь, она застыла на пороге.
Все в порядке, ничего сложного… Оставалось лишь преодолеть бесконечный коридор и затем лестницу. Плотно сжав губы, чтобы сдержать протяжный стон, рвавшийся наружу при мысли о каждой ступени, Эвелин распрямила плечи и двинулась вперед, чувствуя небывалое спокойствие, держась с одной стороны за мать, с другой – за Ганнору. Рунильда шла сзади, упираясь руками ей в спину. Несмотря на то, что они втроем почти несли ее, она была вынуждена часто останавливаться, чтобы не потерять сознание, и когда Эвелин в очередной раз жадно глотала воздух, на площадке появился Уэрин.
– Почему так долго? Я жду уже… – Он с тревогой посмотрел на них. – Нет, это точно не нервы. Взгляните на Эви! Она же в обморок сейчас упадет!
Он переводил взгляд с одной женщины на другую, безмолвно требуя объяснений, которых Эвелин мечтала не давать. Но, решив, что лучше сделать унизительное признание самой, она как можно быстрее все рассказала, стараясь не ежиться от смущения, не заикаться и не краснеть. Закончив, Эвелин в напряжении ждала ответа, но, к счастью, Уэрин лишь проворчал что-то, затем сказал:
– Ну, тебе точно нужна помощь, чтобы забраться на лошадь. Иначе мы никогда не доберемся до церкви.
Он подошел и сделал неудачную попытку взять Эвелин на руки, но ее тело не желало сгибаться, поэтому и нести ее было попросту невозможно. Эвелин перепугалась, что придется самой спускаться, но тут Уэрин присел, обхватил ее за ноги и, кряхтя, приподнял.
Испустив сдавленный писк, Эвелин вцепилась ему в плечи.
– Как ты…
– Не дергайся, – прорычал он. – Никто не обещал, что будет легко!
Эвелин повиновалась. Она бы и дыхание с радостью задержала, если бы могла проглотить хоть одну лишнюю каплю воздуха. Но на протяжении всего пути вниз ей не оставалось ничего, кроме как молиться, и она чуть не заревела от облегчения, когда они достигли нижней ступени. Уэрин вынес ее из замка, мать и две служанки шли следом. Дойдя до лошади, он остановился в нерешительности, все еще держа Эвелин на руках.
– А дальше что? Как она сядет верхом, не наклоняясь?
На секунду все притихли, затем леди Стротон решительно сказала:
– Уэрин, усади ее на землю и дай мне свой нож. А тебе надо повернуться спиной…
– Что?.. – не соображая, переспросила Эвелин.
– Поворачивайся же быстрее, – скомандовала мать. – Мы немного распорем ниже талии, чтобы ты могла сесть на лошадь.
– Но… – Эвелин прекратила возражать, как только почувствовала небольшое освобождение в нижней части бедер. Совсем крошечное, не давшее никакого спасения плененным легким, но все же блаженство. «Боже, какое будет счастье освободиться», – мечтательно подумала Эвелин.
Глава 2
Какой ужас, полотно рвется!
Эвелин сначала не поняла этого, почувствовав лишь некоторое ослабление на полпути к церкви. Неизвестно, как бы они двигались, если бы не гениальная идея матери: втроем с Рунильдой и Ганнорой, держа по корзине, идти перед лошадью и усыпать тропу цветами. Леди Стротон такой замысел показался чрезвычайно романтичным, и она охотно потратила несколько минут на расхищение собственного сада, отобрав лучшие бутоны.
Эвелин тоже радовалась поначалу, но сейчас, осознавая, что надрез у бедер, сделанный матерью, расползается, решила, что это была худшая из всех идей.
– Что с тобой? Ты будто окаменела, – сказал Уэрин, вглядываясь в лицо Эвелин. Выпрямившись в седле, пока они проезжали по двору церкви, она все больше выпрямляла спину. Затрудненное прерывистое дыхание остановилось при попытке сжаться и не дать ткани рваться дальше.
– Эви?
– Скорее… – сдавленно произнесла она.
– Скорее? Но… – Уэрин взглянул на шедших впереди мать и служанок, затем снова на сестру. Она видела, как растет беспокойство в его глазах. – Эви, что с твоим лицом? Оно все в пятнах и вздулось…
Эвелин выдохнула:
– Забудь про лицо, Уэрин, полотно рвется, мне надо слезть… сейчас же.
К счастью, он не медлил больше ни секунды и, подозвав мать, объяснил, что необходимо торопиться. Леди Стротон кивнула, быстро посовещалась в сторонке со служанками, и они втроем продолжили идти, ускоряя шаг, почти бегом, разбрасывая цветы, пока Уэрин направлял лошадь, следуя за ними по пятам.
Примерно через десять футов Эвелин уже не сомневалась в своей правоте, отчетливо слыша треск швов под платьем. Звук донесся и до Уэрина.
– Быстрее, – вежливо попросил он женщин. Затем, снова услышав, как рвется ткань, прорычал: – С дороги!
Испуганно обернувшись, леди Стротон отпрянула в сторону, пропуская Уэрина, погнавшего лошадь рысью. Теперь леди Марджери и служанки бежали позади, продолжая лихорадочно разбрасывать цветы. Нельзя точно сказать, кто был наиболее счастлив, когда Уэрин наконец завел лошадь в стойло. Неудивительно, что все гости, собравшиеся у входа в часовню, смотрели на происходящее с разинутыми ртами.
Соскочив с лошади, Уэрин повернулся и увидел, как Эвелин, окруженная ворохом юбок, поспешно и неуклюже спускается, всеми силами удерживая злополучный разрыв на ткани. Она стояла, не шевелясь и почти не дыша, в ожидании исхода: либо все останется на месте, либо она сейчас выскользнет из этого платья, как виноградина из шкурки.
– Ну как, держится? – тревожно спросил Уэрин.
– Да… вроде.
Эвелин по-прежнему не могла нормально дышать, следовательно, обвязке ничего пока не угрожало.
– Что у вас тут? – запыхавшись, спросила леди Стротон, подбежав к ним вместе со служанками.
– Все хорошо. Кажется, оно не успело сильно порваться. Как я выгляжу?
Мать окинула дочь критичным взглядом, затем мягко ущипнула за щеки.
– Бледновата… а в остальном – замечательно!
Пока мать пыталась вернуть ей легкий румянец, Эвелин вспомнила, как несколько лет назад Хьюго издевался над ее щеками, твердя, что она похожа на белку с полным ртом орехов. Целую неделю он преследовал ее со словами: «Толстые щеки! Жирная белка!» Вернувшись в реальность, Эвелин представила, насколько ужасно смотрится ее вынужденно стройное тело рядом с пухлыми щеками.
– Вот так. – Леди Стротон ободрительно улыбнулась. – Выглядишь волшебно! Пройдешь оставшийся путь?
Эвелин нервно взглянула через плечо на ступени церкви. Уэрин, конечно, проехал меньше, чем хотелось бы, но, измерив расстояние, она пришла к выводу, что это не так уж и далеко. Она сможет, если не торопиться.
– Да. – Повернувшись лицом к церкви, Эвелин втянула щеки, чтобы не очень походить на белку.
Расступаясь, как воды Красного моря перед Моисеем, гости образовали проход. Эвелин двинулась вперед. Медленно, едва передвигая ноги. Но, даже несмотря на это, буквально через несколько шагов она снова стала задыхаться и чувствовать сильное головокружение.
– Бог мой, она похожа на рыбу!.. – в изумлении прошептал Уимарк Джервилл. Жена резко толкнула его локтем. – Прошу прощения, но… это так! – сказал он огорченно, затем покачал головой. – Жена, разве щеки были такими вдавленными, а губы – в складку, когда мы видели ее ребенком и согласились на этот договор? По-моему, нет!
– Нет… – Леди Кристина Джервилл внимательно посмотрела на приближавшуюся к ним девушку. Крошка двигалась так медленно и вдумчиво, словно (прости, Господи!) навстречу смерти, а не к суженому. Прищурившись, Кристина стала всматриваться в наморщенное лицо Эвелин, затем с небольшим облегчением сказала: – Она, кажется, втягивает щеки.
– Это еще зачем? – встрял в разговор Пэн. Ответа он не расслышал. Леди Кристина, возможно, сказала что-то, но Пэн отвлекся, следя за невестой, вселявшей в него сильное беспокойство. Дело было не во внешности: несмотря на странноватое лицо, походившее на рыбье, он все же разглядел мягкие полные губы, прямой нос и голубые глаза. Волосы нежно-каштанового цвета были подобраны, и мелкие завитки, выбившись из прически, спадали на лицо. Вполне возможно, решил Пэн, что, если она расслабит щеки, то будет выглядеть даже более чем привлекательно.
Но в данный момент он и не думал об этом. Его настораживала походка Эвелин: она шла, не сгибаясь, будто солдат с поломанными ребрами, и медленно, как двигается лишь очень слабый или больной человек. Меньше всего Пэн мечтал о такой невесте. Ему нужна была сильная здоровая жена, которая будет помогать ему в преодолении любых препятствий, уготованных жизнью.
Однако беспокоился он сейчас впустую: если Эвелин и вправду чем-нибудь болела, придется смириться. Его имя вписали в брачный договор, когда он был совсем ребенком и не мог ни на что повлиять…
Пэн очнулся, почувствовав, как отец толкает его. Невеста, оказывается, уже стояла прямо перед ним. Не поворачиваясь к священнику, он с недовольством осматривал Эвелин и лишь после негромкого напоминания родителя пробормотал «здравствуй» и улыбнулся ей.
Потрясенно сморгнув, Эвелин произнесла про себя благодарственную молитву за улыбку, которой одарил ее Пэн де Джервилл. На одну долгую страшную секунду ей показалось, что эта ужасная утяжка и втягивание щек все испортят – сбудется предсказание Юнис и братьев, и Пэн, не раздумывая, отвергнет ее.
С дрожью в коленях, ослабевая от страха, Эвелин неотрывно смотрела на жениха. Мама не солгала, сказав про него «красивый и сильный», но, откровенно говоря, первыми в глаза бросались его неимоверно высокий рост и плечи – по ширине почти как входная дверь за его спиной. И… да, разумеется, он был красив. Но самое важное, что отметила Эвелин, – это доброта. Разочарованное выражение лица, с которым он встретил ее, сменилось теперь неподдельной улыбкой, совершенно точно означавшей, что свадьба не будет отменена. Он и вправду необычайно добр, с признательностью подумала Эвелин.
Священник откашлялся, и она, спохватившись, повернулась к нему. Очевидно, пока ее внимание было целиком обращено на жениха, началась церемония, и сейчас священник, судя по его взгляду, ждал от нее какого-то ответа.
– Я шоглашна… – проговорила Эвелин, краснея. Она прикусила щеки с внутренней стороны, пытаясь держать их втянутыми, и из-за этого шепелявила.
Никто, похоже, не обратил на это внимания, и она позволила себе немного расслабиться и вдохнуть. Только… воздуха совсем не осталось, напиравшая толпа поглотила его целиком. Пытаясь вдохнуть хоть капельку воздуха, Эвелин бессознательно вцепилась в руку жениха и приказала себе не паниковать, но тут лицо священника стало расплываться у нее перед глазами, его голос то усиливался, то утихал. «О, нет… – подумала она в отчаянии, – только не это…»
По мере того как шла церемония, беспокойство Пэна о состоянии здоровья невесты все возрастало. Несколько секунд назад она схватила его за руку. Ничего странного, казалось бы, но столько испуга и отчаяния было вложено в этот жест, что Пэн насторожился. Через некоторое время он явственно увидел, что она в предобморочном состоянии, а когда наступил ее черед произносить клятву, она отвечала очень тихо и невнятно.
Пэн с тревогой наблюдал за ней и так отвлекся, что сначала даже не понял, зачем отец снова толкает его локтем.
– Можете поцеловать невесту, – услышал он слова священника, выглядевшего удовлетворенным отлично выполненной работой.
Он повернулся лицом к Эвелин, хмурясь при виде того, как она дышит. И лицо у нее было ужасающе бледным. Подозревая, что праздник может очень скоро завершиться, «благодаря» очевидной болезни невесты, Пэн наклонился, прикасаясь к ее губам. Они оказались мягкими, теплыми, вкуса меда… и вдруг исчезли.
Собравшаяся толпа разом вздрогнула. Пэн вовремя успел подхватить падающее тело. Она потеряла сознание.
Пэн в изумлении уставился на лишившуюся чувств невесту. Разумеется, происходившее шокировало его, но в то же время он успел заметить, что девушка и вправду довольно привлекательна – тем более сейчас, когда обморок заставил ее прекратить издевательство над щеками. Да, она была очень красивая, только мертвенно-бледная…
– Что с ней такое? – раздался в тишине голос отца Пэна.
Его вопрос отрезвил присутствующих, и помещение наполнилось беспорядочным гулом. Семья Эвелин обступила Пэна, державшего девушку на руках.
– Что происходит?! – взревел лорд Стротон. «Звучит обнадеживающе», – подумал Пэн. Раз ее отец так потрясен, значит, есть чему удивляться. Стало быть, она вполне здорова и не страдает никакими припадками. Что ж, это радовало.
– С ней все хорошо, – заверила присутствующих леди Стротон. Вместе со служанками она вышла вперед и начала обмахивать лицо Эвелин.
– Может, мне лучше… – Уэрин Стротон попытался взять сестру из рук Пэна, но тот, моментально придя в себя, резко ответил, что теперь это его обязанность. Он оттолкнул Уэрина и попытался перехватить Эвелин поудобнее. Задача оказалась не из простых: его невеста была, мягко говоря, не очень гибкой – тело от бедер до шеи представляло собой бревно, распластавшееся у него на руках, а голова и ноги безвольно свисали с двух сторон. Сложившаяся картина не могла не расстраивать.
Ворча, Пэн начал пробираться к выходу. Оказавшись снаружи, он зашагал по двору церкви, время от времени вглядываясь в ее лицо. Конечно, радовал тот факт, что она хорошенькая – кому захочется спать с рыбоподобным страшилищем, – но никакой красоты, считал он, недостаточно, чтобы смириться с таким слабеньким организмом. Если честно, он предпочел бы скорее неказистую, но здоровую жену, чем красивую и больную.
За несколько лет, прошедших в военных походах, Пэн не раз мысленно возвращался к предстоящей свадьбе. Потеряв счет сражениям, засыпая каждую ночь под убогими навесами, протекавшими в дождь, он с нетерпением ждал, когда представится возможность вернуться домой.
Сначала все выглядело как потрясающее приключение. Потом многие товарищи погибли в боях, а он устал от крови и ожидания смерти. Пэн затосковал по уютной постели, по теплу женской груди, на которую мог бы положить свою тяжелую голову. От ухода с войны домой его удерживала только преданность королю и желание защищать младшего брата, Адама, также участвовавшего в этом походе. После гибели Адама от сарацинского меча, Пэн вновь пристрастился к битвам. Заметив это, король Ричард предложил ему все-таки вернуться домой, пережить потерю в родных стенах и начать готовиться к свадьбе. Пэн немедля уехал и через некоторое время, немного оправившись от горя, послал сообщение семье невесты о своем намерении жениться.
Он предвкушал, надеялся, что будущая жена окажется воплощением всех его желаний: пухленькая, сильная женщина, которую он не раздавит случайно в постели и чья полная грудь станет для него удобной подушкой в холодные зимние ночи.
– Ох-х…
Стон прервал мысли Пэна. Невеста приходила в себя – возможно, этому поспособствовал прохладный ветер. Когда она подняла голову и взглянула на него, чуть приоткрыв глаза, он решил чуть приподнять ее для удобства, но она по-прежнему не могла согнуться.
Разобраться, в чем причина, он не успел – Эвелин начала извиваться в его руках. Картина получилась довольно забавная: по одной руке бьется голова, по другой – нижняя часть ног. Середина как была каменной, так и осталась.
– Дайте мне встать, прошу вас! – взмолилась она, еле дыша и, похоже, чувствуя себя опозоренной.
Пэн, дабы успокоить, ободряюще улыбнулся ей и сказал:
– Отдыхай.
После тихого указания новоиспеченного супруга Эвелин перестала брыкаться. Точно определить его состояние она не могла, однако злости в его голосе не было слышно. Возможно, его озадачил хаос, в который она превратила венчание. Эвелин с ужасом сообразила, что не следит за лицом, и тут же снова втянула щеки. Она взглянула через плечо на Пэна и увидела, что свадебная процессия движется следом на значительном расстоянии. Несмотря на столь обременительный груз в руках, Пэн шел быстро, с каждым шагом отдаляясь от остальных. Эвелин печально вздохнула. Ей было так стыдно за все! Вдобавок мужу пришлось нести огромную тяжесть бог знает сколько, и путь явно был длиннее, чем тот лестничный пролет, по которому нес ее Уэрин.
– Прошу вас, милорд, – попросила Эвелин, рискнув расслабить щеки, – опустите меня, ради вашего здоровья! Я слишком тяжелая, чтобы… – Она запнулась.
Резко остановившись, Пэн уставился на нее с заметным удивлением в глазах и расхохотался. Затем, покачав головой, сказал:
– Что может случиться, если я несу такое перышко? Ух, женщины! – В последние слова была вложена особенная доля раздражения.
Он продолжил идти, не обращая, судя по всему, никакого внимания на то, что она еще гуще покраснела. Уж чем-чем, а перышком Эвелин точно не могла себя назвать, но, как бы то ни было, от протестов пришлось воздержаться.
Как же хорошо было вновь очутиться в главной башне замка, но еще лучше она себя почувствовала, когда ее усадили наконец на маленькую скамейку. Эвелин тут же принялась расправлять юбки, изо всех сил избегая взгляда супруга, севшего рядом с ней. Она жутко разволновалась, не знала, куда деться… Спасением для нее стал момент, когда распахнулась входная дверь и зал начал заполняться людьми.
Леди Стротон, державшаяся во главе толпы, быстрыми шагами направилась к Эвелин.
– Ах, дорогая, с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила она. – Пришла в себя?
– Да…
– Выглядишь гораздо лучше. – Слова принадлежали женщине, вставшей за спиной леди Марджери. Очевидно, это была мать Пэна.
– Да, действительно. – Подойдя к дочери, лорд Стротон в своей мужской манере потрепал ее по плечу.
Затем он покачал головой и обратился к человеку, очень похожему на Пэна, только лет на двадцать старше:
– Очень неприятная ситуация. Эвелин ни разу в жизни не падала в обморок! Должно быть, это все нервы.
Эвелин закрыла глаза, мечтая о том, чтобы все (пожалуйста!) сели за столы и забыли о происшедшем. Стыд и чувство неловкости грозили вызвать очередной обморок.
– А я совершенно уверена, что всему виной нервы. Эвелин открыла глаза и увидела женщину примерно того же возраста, что ее мать, со светлыми седеющими волосами и приятным лицом.
– Да, тетя Хелен права, – подхватила стройная белокурая девушка, пришедшая вместе с ней. – У моей кузины было то же самое: крепкая, сильная женщина, никаких обмороков… пока не забеременела. От малейшего шороха падала без чувств.
– Диаманда! – потрясенно воскликнула тетя Хелен.
– Нет, я не имела в виду, что леди Эвелин… Конечно, у нее сейчас не может быть ребенка, – забормотала Диаманда и, покрывшись густым румянцем, выглядела страшно напуганной оттого, что ее слова были так восприняты. – Я только хотела сказать, что это напряжение, когда вынашиваешь… похоже на свадебные переживания и… – Она притихла, беспомощно озираясь по сторонам, ловя на себе ошеломленные взгляды присутствующих. В ее глазах читалось непреодолимое желание побыстрее раствориться в воздухе.
Эвелин, как никому другому, было знакомо такое ощущение, и она почувствовала жалость к бедной девушке. Она знала, насколько тяжело неожиданно оказаться в центре внимания, совершив какую-либо оплошность. Эвелин слабо улыбнулась Диаманде.
– Конечно, я тебя поняла, – сказала она мягко. – Ты права, это все мелочи. Я действительно много работала, чтобы успеть подготовиться, сильно нервничала и почти не спала. Кроме того, пришло столько гостей, духота… верно?
– Да, безусловно, – немедленно согласилась леди Марджери, помогая разрядить обстановку. – Что ж, пора к столу! Кухарка несколько дней трудилась для этого пира, и ей, думаю, не терпится удивить нас.
К радости Эвелин, все тут же приняли приглашение и стали рассаживаться. Облегченно вздохнув и бросив быстрый взгляд в сторону, она увидела, что муж пристально смотрит на нее.
– Спасибо тебе, – нежно сказал он.
– За что, милорд? – удивленно спросила Эвелин.
– За то, что не обиделась на Диаманду и помогла ей выпутаться.
Зардевшись, Эвелин пожала плечами и начала рассеянно водить рукой по белой скатерти, которой, по настоянию матери, застелили главный стол.
– Она не со зла, я уверена.
– Диаманда – непосредственное дитя, кроме того, ее избаловали, – сказал он, криво усмехнувшись. – Моя мать, всегда мечтавшая о дочери, уделяет Диаманде почти все свое внимание, с тех пор как та приехала в Джервилл на подготовку. И ей трудно будет расставаться с девочкой.
– Значит, обучение Диаманды уже завершилось? – спросила Эвелин.
Пэн пожал плечами.
– Нет, дело в том, что она должна была выйти замуж за моего младшего брата Адама. Но он погиб, и отец Диаманды подыскивает для нее нового жениха. Он приказал ей вернуться домой, и тетя Хелен приехала сюда, чтобы помочь собрать вещи. А моя мать шлет ему письма с уговорами не забирать Диаманду, пока не наступит время свадьбы. Ждем его ответа, но мне кажется, это бесполезно.
– Вы думаете, отец не позволит ей остаться? – спросила Эвелин.
Пэн покачал головой.
– Диаманда – красивый ребенок, наверняка он уже нашел ей пару и зовет домой готовиться к свадьбе.
– Однако, милорд, ей на вид минимум шестнадцать лет. Едва ли ее можно назвать ребенком.
– Четырнадцать, – поправил он.
Эвелин с удивлением посмотрела на Диаманду. У девочки была очень гладкая кожа, нежные черты лица, и, несмотря на некоторую угловатость фигуры, прекрасно развитая грудь. Итак, четырнадцать – вполне пристойный возраст для замужества, и Диаманда точно не ребенок.
Эвелин позабыла о Диаманде, как только открылись двери кухни и в зал вошли слуги, неся тарелки с едой. Самая первая девушка из шеренги направилась к главному столу, остальные распределились среди гостей. Все блюда источали такой чудесный аромат, что Эвелин не могла без улыбки смотреть на служанку. Однако пока Пэн накладывал угощение на их общий поднос, она была вынуждена вновь отвлечься на унизительные размышления о своей участи – дышать по-прежнему не удавалось вне зависимости от положения.
Как проглотить хотя бы кусочек этой восхитительной еды, если места внутри не хватало даже для крошечной капли воздуха? Эти мысли стали настоящей пыткой для Эвелин, почувствовавшей сильный голод. Накануне, пока ждали приезда Джервиллов, она была слишком взволнованна, чтобы есть. Днем ранее она тоже нервничала и едва притронулась к пище. То есть прошло почти два дня с тех пор, как Эвелин вообще что-либо ела… и вот теперь она сидит, скрученная, как индейка, и очень голодная.
В довершение ко всему ей было жарко, она вспотела, ощущая в области, где заканчивалась обвязка, неприятное пощипывание. Ткань натирала нижнюю часть груди, раздражая нежную кожу. Эвелин попробовала выпрямиться, чтобы чуточку освободиться и вдохнуть, но ее попытка провалилась.
– Ешь.
– А-а?.. – Эвелин растерянно перевела взгляд на мужа.
Пэн, оказывается, уже закончил накладывать и охотно приступил к трапезе.
– Ешь, – повторил он, указывая на тарелку. Эвелин с тоской посмотрела на угощение, но ничего не стала брать, и он, вздохнув, сказал:
– А я надеялся, что у меня будет здоровая жена, с хорошим аппетитом.
Разочарования в его голосе вполне хватило, чтобы заставить Эвелин взять с подноса, заваленного яствами, куриную ножку и поднести ее ко рту. Не откусив, она провела ею перед носом и губами, понюхала… Дурманящий аромат сочного жареного мяса вскружил голову, вселяя наслаждение и печаль одновременно. Но Эвелин отчетливо сознавала – места для еды в ее стесненном желудке сейчас нет, и если поддаться соблазну, то эта самая ножка застрянет где-нибудь между грудей, причинив еще больше неудобства.
– Вкусно, попробуй, – уговаривал ее супруг.
Оказавшись в безвыходной ситуации, Эвелин откусила. Вопреки ее надеждам, он не повернулся к своей тарелке, а продолжил наблюдать за ней. Пересилив себя, она начала жевать. Господи, манна небесная!.. Но несмотря на восторг, оставалась опасность подавиться при глотании – поэтому она стала тщательно пережевывать мясо, затем еще и еще…
– Мне кажется, ты уже достаточно прожевала, – заметил Пэн в изумлении.
Эвелин ничего больше не оставалось, как проглотить этот кусок. К счастью, он свободно прошел в желудок, не застряв в горле. Она собралась было вздохнуть с облегчением, но тут почувствовала, что обвязка вновь ослабевает. Охваченная паникой, Эвелин замерла на месте, выпрямляясь все сильнее, в отчаянных попытках удержать ткань от разрыва, но это не помогло – опять раздался душераздирающий треск.
– Ты что-нибудь слышала? – спросил Пэн.
– Н-нет… – пропищала Эвелин. Кусок курицы заурчал в напрягшемся животе.
– Нет? Хм… – Пэн оглянулся вокруг. – А я уверен, что слышал, только не могу понять, что это за звук и откуда он.
Боясь пошевелиться и даже вздохнуть, Эвелин прижала локти к бокам, тщетно стараясь удержать себя в платье.
– Вот, опять!
Эвелин сначала не поняла этого, почувствовав лишь некоторое ослабление на полпути к церкви. Неизвестно, как бы они двигались, если бы не гениальная идея матери: втроем с Рунильдой и Ганнорой, держа по корзине, идти перед лошадью и усыпать тропу цветами. Леди Стротон такой замысел показался чрезвычайно романтичным, и она охотно потратила несколько минут на расхищение собственного сада, отобрав лучшие бутоны.
Эвелин тоже радовалась поначалу, но сейчас, осознавая, что надрез у бедер, сделанный матерью, расползается, решила, что это была худшая из всех идей.
– Что с тобой? Ты будто окаменела, – сказал Уэрин, вглядываясь в лицо Эвелин. Выпрямившись в седле, пока они проезжали по двору церкви, она все больше выпрямляла спину. Затрудненное прерывистое дыхание остановилось при попытке сжаться и не дать ткани рваться дальше.
– Эви?
– Скорее… – сдавленно произнесла она.
– Скорее? Но… – Уэрин взглянул на шедших впереди мать и служанок, затем снова на сестру. Она видела, как растет беспокойство в его глазах. – Эви, что с твоим лицом? Оно все в пятнах и вздулось…
Эвелин выдохнула:
– Забудь про лицо, Уэрин, полотно рвется, мне надо слезть… сейчас же.
К счастью, он не медлил больше ни секунды и, подозвав мать, объяснил, что необходимо торопиться. Леди Стротон кивнула, быстро посовещалась в сторонке со служанками, и они втроем продолжили идти, ускоряя шаг, почти бегом, разбрасывая цветы, пока Уэрин направлял лошадь, следуя за ними по пятам.
Примерно через десять футов Эвелин уже не сомневалась в своей правоте, отчетливо слыша треск швов под платьем. Звук донесся и до Уэрина.
– Быстрее, – вежливо попросил он женщин. Затем, снова услышав, как рвется ткань, прорычал: – С дороги!
Испуганно обернувшись, леди Стротон отпрянула в сторону, пропуская Уэрина, погнавшего лошадь рысью. Теперь леди Марджери и служанки бежали позади, продолжая лихорадочно разбрасывать цветы. Нельзя точно сказать, кто был наиболее счастлив, когда Уэрин наконец завел лошадь в стойло. Неудивительно, что все гости, собравшиеся у входа в часовню, смотрели на происходящее с разинутыми ртами.
Соскочив с лошади, Уэрин повернулся и увидел, как Эвелин, окруженная ворохом юбок, поспешно и неуклюже спускается, всеми силами удерживая злополучный разрыв на ткани. Она стояла, не шевелясь и почти не дыша, в ожидании исхода: либо все останется на месте, либо она сейчас выскользнет из этого платья, как виноградина из шкурки.
– Ну как, держится? – тревожно спросил Уэрин.
– Да… вроде.
Эвелин по-прежнему не могла нормально дышать, следовательно, обвязке ничего пока не угрожало.
– Что у вас тут? – запыхавшись, спросила леди Стротон, подбежав к ним вместе со служанками.
– Все хорошо. Кажется, оно не успело сильно порваться. Как я выгляжу?
Мать окинула дочь критичным взглядом, затем мягко ущипнула за щеки.
– Бледновата… а в остальном – замечательно!
Пока мать пыталась вернуть ей легкий румянец, Эвелин вспомнила, как несколько лет назад Хьюго издевался над ее щеками, твердя, что она похожа на белку с полным ртом орехов. Целую неделю он преследовал ее со словами: «Толстые щеки! Жирная белка!» Вернувшись в реальность, Эвелин представила, насколько ужасно смотрится ее вынужденно стройное тело рядом с пухлыми щеками.
– Вот так. – Леди Стротон ободрительно улыбнулась. – Выглядишь волшебно! Пройдешь оставшийся путь?
Эвелин нервно взглянула через плечо на ступени церкви. Уэрин, конечно, проехал меньше, чем хотелось бы, но, измерив расстояние, она пришла к выводу, что это не так уж и далеко. Она сможет, если не торопиться.
– Да. – Повернувшись лицом к церкви, Эвелин втянула щеки, чтобы не очень походить на белку.
Расступаясь, как воды Красного моря перед Моисеем, гости образовали проход. Эвелин двинулась вперед. Медленно, едва передвигая ноги. Но, даже несмотря на это, буквально через несколько шагов она снова стала задыхаться и чувствовать сильное головокружение.
– Бог мой, она похожа на рыбу!.. – в изумлении прошептал Уимарк Джервилл. Жена резко толкнула его локтем. – Прошу прощения, но… это так! – сказал он огорченно, затем покачал головой. – Жена, разве щеки были такими вдавленными, а губы – в складку, когда мы видели ее ребенком и согласились на этот договор? По-моему, нет!
– Нет… – Леди Кристина Джервилл внимательно посмотрела на приближавшуюся к ним девушку. Крошка двигалась так медленно и вдумчиво, словно (прости, Господи!) навстречу смерти, а не к суженому. Прищурившись, Кристина стала всматриваться в наморщенное лицо Эвелин, затем с небольшим облегчением сказала: – Она, кажется, втягивает щеки.
– Это еще зачем? – встрял в разговор Пэн. Ответа он не расслышал. Леди Кристина, возможно, сказала что-то, но Пэн отвлекся, следя за невестой, вселявшей в него сильное беспокойство. Дело было не во внешности: несмотря на странноватое лицо, походившее на рыбье, он все же разглядел мягкие полные губы, прямой нос и голубые глаза. Волосы нежно-каштанового цвета были подобраны, и мелкие завитки, выбившись из прически, спадали на лицо. Вполне возможно, решил Пэн, что, если она расслабит щеки, то будет выглядеть даже более чем привлекательно.
Но в данный момент он и не думал об этом. Его настораживала походка Эвелин: она шла, не сгибаясь, будто солдат с поломанными ребрами, и медленно, как двигается лишь очень слабый или больной человек. Меньше всего Пэн мечтал о такой невесте. Ему нужна была сильная здоровая жена, которая будет помогать ему в преодолении любых препятствий, уготованных жизнью.
Однако беспокоился он сейчас впустую: если Эвелин и вправду чем-нибудь болела, придется смириться. Его имя вписали в брачный договор, когда он был совсем ребенком и не мог ни на что повлиять…
Пэн очнулся, почувствовав, как отец толкает его. Невеста, оказывается, уже стояла прямо перед ним. Не поворачиваясь к священнику, он с недовольством осматривал Эвелин и лишь после негромкого напоминания родителя пробормотал «здравствуй» и улыбнулся ей.
Потрясенно сморгнув, Эвелин произнесла про себя благодарственную молитву за улыбку, которой одарил ее Пэн де Джервилл. На одну долгую страшную секунду ей показалось, что эта ужасная утяжка и втягивание щек все испортят – сбудется предсказание Юнис и братьев, и Пэн, не раздумывая, отвергнет ее.
С дрожью в коленях, ослабевая от страха, Эвелин неотрывно смотрела на жениха. Мама не солгала, сказав про него «красивый и сильный», но, откровенно говоря, первыми в глаза бросались его неимоверно высокий рост и плечи – по ширине почти как входная дверь за его спиной. И… да, разумеется, он был красив. Но самое важное, что отметила Эвелин, – это доброта. Разочарованное выражение лица, с которым он встретил ее, сменилось теперь неподдельной улыбкой, совершенно точно означавшей, что свадьба не будет отменена. Он и вправду необычайно добр, с признательностью подумала Эвелин.
Священник откашлялся, и она, спохватившись, повернулась к нему. Очевидно, пока ее внимание было целиком обращено на жениха, началась церемония, и сейчас священник, судя по его взгляду, ждал от нее какого-то ответа.
– Я шоглашна… – проговорила Эвелин, краснея. Она прикусила щеки с внутренней стороны, пытаясь держать их втянутыми, и из-за этого шепелявила.
Никто, похоже, не обратил на это внимания, и она позволила себе немного расслабиться и вдохнуть. Только… воздуха совсем не осталось, напиравшая толпа поглотила его целиком. Пытаясь вдохнуть хоть капельку воздуха, Эвелин бессознательно вцепилась в руку жениха и приказала себе не паниковать, но тут лицо священника стало расплываться у нее перед глазами, его голос то усиливался, то утихал. «О, нет… – подумала она в отчаянии, – только не это…»
По мере того как шла церемония, беспокойство Пэна о состоянии здоровья невесты все возрастало. Несколько секунд назад она схватила его за руку. Ничего странного, казалось бы, но столько испуга и отчаяния было вложено в этот жест, что Пэн насторожился. Через некоторое время он явственно увидел, что она в предобморочном состоянии, а когда наступил ее черед произносить клятву, она отвечала очень тихо и невнятно.
Пэн с тревогой наблюдал за ней и так отвлекся, что сначала даже не понял, зачем отец снова толкает его локтем.
– Можете поцеловать невесту, – услышал он слова священника, выглядевшего удовлетворенным отлично выполненной работой.
Он повернулся лицом к Эвелин, хмурясь при виде того, как она дышит. И лицо у нее было ужасающе бледным. Подозревая, что праздник может очень скоро завершиться, «благодаря» очевидной болезни невесты, Пэн наклонился, прикасаясь к ее губам. Они оказались мягкими, теплыми, вкуса меда… и вдруг исчезли.
Собравшаяся толпа разом вздрогнула. Пэн вовремя успел подхватить падающее тело. Она потеряла сознание.
Пэн в изумлении уставился на лишившуюся чувств невесту. Разумеется, происходившее шокировало его, но в то же время он успел заметить, что девушка и вправду довольно привлекательна – тем более сейчас, когда обморок заставил ее прекратить издевательство над щеками. Да, она была очень красивая, только мертвенно-бледная…
– Что с ней такое? – раздался в тишине голос отца Пэна.
Его вопрос отрезвил присутствующих, и помещение наполнилось беспорядочным гулом. Семья Эвелин обступила Пэна, державшего девушку на руках.
– Что происходит?! – взревел лорд Стротон. «Звучит обнадеживающе», – подумал Пэн. Раз ее отец так потрясен, значит, есть чему удивляться. Стало быть, она вполне здорова и не страдает никакими припадками. Что ж, это радовало.
– С ней все хорошо, – заверила присутствующих леди Стротон. Вместе со служанками она вышла вперед и начала обмахивать лицо Эвелин.
– Может, мне лучше… – Уэрин Стротон попытался взять сестру из рук Пэна, но тот, моментально придя в себя, резко ответил, что теперь это его обязанность. Он оттолкнул Уэрина и попытался перехватить Эвелин поудобнее. Задача оказалась не из простых: его невеста была, мягко говоря, не очень гибкой – тело от бедер до шеи представляло собой бревно, распластавшееся у него на руках, а голова и ноги безвольно свисали с двух сторон. Сложившаяся картина не могла не расстраивать.
Ворча, Пэн начал пробираться к выходу. Оказавшись снаружи, он зашагал по двору церкви, время от времени вглядываясь в ее лицо. Конечно, радовал тот факт, что она хорошенькая – кому захочется спать с рыбоподобным страшилищем, – но никакой красоты, считал он, недостаточно, чтобы смириться с таким слабеньким организмом. Если честно, он предпочел бы скорее неказистую, но здоровую жену, чем красивую и больную.
За несколько лет, прошедших в военных походах, Пэн не раз мысленно возвращался к предстоящей свадьбе. Потеряв счет сражениям, засыпая каждую ночь под убогими навесами, протекавшими в дождь, он с нетерпением ждал, когда представится возможность вернуться домой.
Сначала все выглядело как потрясающее приключение. Потом многие товарищи погибли в боях, а он устал от крови и ожидания смерти. Пэн затосковал по уютной постели, по теплу женской груди, на которую мог бы положить свою тяжелую голову. От ухода с войны домой его удерживала только преданность королю и желание защищать младшего брата, Адама, также участвовавшего в этом походе. После гибели Адама от сарацинского меча, Пэн вновь пристрастился к битвам. Заметив это, король Ричард предложил ему все-таки вернуться домой, пережить потерю в родных стенах и начать готовиться к свадьбе. Пэн немедля уехал и через некоторое время, немного оправившись от горя, послал сообщение семье невесты о своем намерении жениться.
Он предвкушал, надеялся, что будущая жена окажется воплощением всех его желаний: пухленькая, сильная женщина, которую он не раздавит случайно в постели и чья полная грудь станет для него удобной подушкой в холодные зимние ночи.
– Ох-х…
Стон прервал мысли Пэна. Невеста приходила в себя – возможно, этому поспособствовал прохладный ветер. Когда она подняла голову и взглянула на него, чуть приоткрыв глаза, он решил чуть приподнять ее для удобства, но она по-прежнему не могла согнуться.
Разобраться, в чем причина, он не успел – Эвелин начала извиваться в его руках. Картина получилась довольно забавная: по одной руке бьется голова, по другой – нижняя часть ног. Середина как была каменной, так и осталась.
– Дайте мне встать, прошу вас! – взмолилась она, еле дыша и, похоже, чувствуя себя опозоренной.
Пэн, дабы успокоить, ободряюще улыбнулся ей и сказал:
– Отдыхай.
После тихого указания новоиспеченного супруга Эвелин перестала брыкаться. Точно определить его состояние она не могла, однако злости в его голосе не было слышно. Возможно, его озадачил хаос, в который она превратила венчание. Эвелин с ужасом сообразила, что не следит за лицом, и тут же снова втянула щеки. Она взглянула через плечо на Пэна и увидела, что свадебная процессия движется следом на значительном расстоянии. Несмотря на столь обременительный груз в руках, Пэн шел быстро, с каждым шагом отдаляясь от остальных. Эвелин печально вздохнула. Ей было так стыдно за все! Вдобавок мужу пришлось нести огромную тяжесть бог знает сколько, и путь явно был длиннее, чем тот лестничный пролет, по которому нес ее Уэрин.
– Прошу вас, милорд, – попросила Эвелин, рискнув расслабить щеки, – опустите меня, ради вашего здоровья! Я слишком тяжелая, чтобы… – Она запнулась.
Резко остановившись, Пэн уставился на нее с заметным удивлением в глазах и расхохотался. Затем, покачав головой, сказал:
– Что может случиться, если я несу такое перышко? Ух, женщины! – В последние слова была вложена особенная доля раздражения.
Он продолжил идти, не обращая, судя по всему, никакого внимания на то, что она еще гуще покраснела. Уж чем-чем, а перышком Эвелин точно не могла себя назвать, но, как бы то ни было, от протестов пришлось воздержаться.
Как же хорошо было вновь очутиться в главной башне замка, но еще лучше она себя почувствовала, когда ее усадили наконец на маленькую скамейку. Эвелин тут же принялась расправлять юбки, изо всех сил избегая взгляда супруга, севшего рядом с ней. Она жутко разволновалась, не знала, куда деться… Спасением для нее стал момент, когда распахнулась входная дверь и зал начал заполняться людьми.
Леди Стротон, державшаяся во главе толпы, быстрыми шагами направилась к Эвелин.
– Ах, дорогая, с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила она. – Пришла в себя?
– Да…
– Выглядишь гораздо лучше. – Слова принадлежали женщине, вставшей за спиной леди Марджери. Очевидно, это была мать Пэна.
– Да, действительно. – Подойдя к дочери, лорд Стротон в своей мужской манере потрепал ее по плечу.
Затем он покачал головой и обратился к человеку, очень похожему на Пэна, только лет на двадцать старше:
– Очень неприятная ситуация. Эвелин ни разу в жизни не падала в обморок! Должно быть, это все нервы.
Эвелин закрыла глаза, мечтая о том, чтобы все (пожалуйста!) сели за столы и забыли о происшедшем. Стыд и чувство неловкости грозили вызвать очередной обморок.
– А я совершенно уверена, что всему виной нервы. Эвелин открыла глаза и увидела женщину примерно того же возраста, что ее мать, со светлыми седеющими волосами и приятным лицом.
– Да, тетя Хелен права, – подхватила стройная белокурая девушка, пришедшая вместе с ней. – У моей кузины было то же самое: крепкая, сильная женщина, никаких обмороков… пока не забеременела. От малейшего шороха падала без чувств.
– Диаманда! – потрясенно воскликнула тетя Хелен.
– Нет, я не имела в виду, что леди Эвелин… Конечно, у нее сейчас не может быть ребенка, – забормотала Диаманда и, покрывшись густым румянцем, выглядела страшно напуганной оттого, что ее слова были так восприняты. – Я только хотела сказать, что это напряжение, когда вынашиваешь… похоже на свадебные переживания и… – Она притихла, беспомощно озираясь по сторонам, ловя на себе ошеломленные взгляды присутствующих. В ее глазах читалось непреодолимое желание побыстрее раствориться в воздухе.
Эвелин, как никому другому, было знакомо такое ощущение, и она почувствовала жалость к бедной девушке. Она знала, насколько тяжело неожиданно оказаться в центре внимания, совершив какую-либо оплошность. Эвелин слабо улыбнулась Диаманде.
– Конечно, я тебя поняла, – сказала она мягко. – Ты права, это все мелочи. Я действительно много работала, чтобы успеть подготовиться, сильно нервничала и почти не спала. Кроме того, пришло столько гостей, духота… верно?
– Да, безусловно, – немедленно согласилась леди Марджери, помогая разрядить обстановку. – Что ж, пора к столу! Кухарка несколько дней трудилась для этого пира, и ей, думаю, не терпится удивить нас.
К радости Эвелин, все тут же приняли приглашение и стали рассаживаться. Облегченно вздохнув и бросив быстрый взгляд в сторону, она увидела, что муж пристально смотрит на нее.
– Спасибо тебе, – нежно сказал он.
– За что, милорд? – удивленно спросила Эвелин.
– За то, что не обиделась на Диаманду и помогла ей выпутаться.
Зардевшись, Эвелин пожала плечами и начала рассеянно водить рукой по белой скатерти, которой, по настоянию матери, застелили главный стол.
– Она не со зла, я уверена.
– Диаманда – непосредственное дитя, кроме того, ее избаловали, – сказал он, криво усмехнувшись. – Моя мать, всегда мечтавшая о дочери, уделяет Диаманде почти все свое внимание, с тех пор как та приехала в Джервилл на подготовку. И ей трудно будет расставаться с девочкой.
– Значит, обучение Диаманды уже завершилось? – спросила Эвелин.
Пэн пожал плечами.
– Нет, дело в том, что она должна была выйти замуж за моего младшего брата Адама. Но он погиб, и отец Диаманды подыскивает для нее нового жениха. Он приказал ей вернуться домой, и тетя Хелен приехала сюда, чтобы помочь собрать вещи. А моя мать шлет ему письма с уговорами не забирать Диаманду, пока не наступит время свадьбы. Ждем его ответа, но мне кажется, это бесполезно.
– Вы думаете, отец не позволит ей остаться? – спросила Эвелин.
Пэн покачал головой.
– Диаманда – красивый ребенок, наверняка он уже нашел ей пару и зовет домой готовиться к свадьбе.
– Однако, милорд, ей на вид минимум шестнадцать лет. Едва ли ее можно назвать ребенком.
– Четырнадцать, – поправил он.
Эвелин с удивлением посмотрела на Диаманду. У девочки была очень гладкая кожа, нежные черты лица, и, несмотря на некоторую угловатость фигуры, прекрасно развитая грудь. Итак, четырнадцать – вполне пристойный возраст для замужества, и Диаманда точно не ребенок.
Эвелин позабыла о Диаманде, как только открылись двери кухни и в зал вошли слуги, неся тарелки с едой. Самая первая девушка из шеренги направилась к главному столу, остальные распределились среди гостей. Все блюда источали такой чудесный аромат, что Эвелин не могла без улыбки смотреть на служанку. Однако пока Пэн накладывал угощение на их общий поднос, она была вынуждена вновь отвлечься на унизительные размышления о своей участи – дышать по-прежнему не удавалось вне зависимости от положения.
Как проглотить хотя бы кусочек этой восхитительной еды, если места внутри не хватало даже для крошечной капли воздуха? Эти мысли стали настоящей пыткой для Эвелин, почувствовавшей сильный голод. Накануне, пока ждали приезда Джервиллов, она была слишком взволнованна, чтобы есть. Днем ранее она тоже нервничала и едва притронулась к пище. То есть прошло почти два дня с тех пор, как Эвелин вообще что-либо ела… и вот теперь она сидит, скрученная, как индейка, и очень голодная.
В довершение ко всему ей было жарко, она вспотела, ощущая в области, где заканчивалась обвязка, неприятное пощипывание. Ткань натирала нижнюю часть груди, раздражая нежную кожу. Эвелин попробовала выпрямиться, чтобы чуточку освободиться и вдохнуть, но ее попытка провалилась.
– Ешь.
– А-а?.. – Эвелин растерянно перевела взгляд на мужа.
Пэн, оказывается, уже закончил накладывать и охотно приступил к трапезе.
– Ешь, – повторил он, указывая на тарелку. Эвелин с тоской посмотрела на угощение, но ничего не стала брать, и он, вздохнув, сказал:
– А я надеялся, что у меня будет здоровая жена, с хорошим аппетитом.
Разочарования в его голосе вполне хватило, чтобы заставить Эвелин взять с подноса, заваленного яствами, куриную ножку и поднести ее ко рту. Не откусив, она провела ею перед носом и губами, понюхала… Дурманящий аромат сочного жареного мяса вскружил голову, вселяя наслаждение и печаль одновременно. Но Эвелин отчетливо сознавала – места для еды в ее стесненном желудке сейчас нет, и если поддаться соблазну, то эта самая ножка застрянет где-нибудь между грудей, причинив еще больше неудобства.
– Вкусно, попробуй, – уговаривал ее супруг.
Оказавшись в безвыходной ситуации, Эвелин откусила. Вопреки ее надеждам, он не повернулся к своей тарелке, а продолжил наблюдать за ней. Пересилив себя, она начала жевать. Господи, манна небесная!.. Но несмотря на восторг, оставалась опасность подавиться при глотании – поэтому она стала тщательно пережевывать мясо, затем еще и еще…
– Мне кажется, ты уже достаточно прожевала, – заметил Пэн в изумлении.
Эвелин ничего больше не оставалось, как проглотить этот кусок. К счастью, он свободно прошел в желудок, не застряв в горле. Она собралась было вздохнуть с облегчением, но тут почувствовала, что обвязка вновь ослабевает. Охваченная паникой, Эвелин замерла на месте, выпрямляясь все сильнее, в отчаянных попытках удержать ткань от разрыва, но это не помогло – опять раздался душераздирающий треск.
– Ты что-нибудь слышала? – спросил Пэн.
– Н-нет… – пропищала Эвелин. Кусок курицы заурчал в напрягшемся животе.
– Нет? Хм… – Пэн оглянулся вокруг. – А я уверен, что слышал, только не могу понять, что это за звук и откуда он.
Боясь пошевелиться и даже вздохнуть, Эвелин прижала локти к бокам, тщетно стараясь удержать себя в платье.
– Вот, опять!