– Эвелин, прости меня, – сказала леди Джервилл. – Конечно, теперь твоя очередь ухаживать за Пэном. Видимо, мне понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть к тому, что теперь у моего сына есть жена.
– Все хорошо, миледи, – ответила Эвелин и, вздохнув, села на постель. – Просто мне кажется, что я никчемная жена.
– О, дорогая, ну что ты! – Леди Джервилл подошла ближе. На ее лице отразилось изумление. – Ты прекрасная жена и отлично подходишь для нашего Пэна.
– Скорее, подхожу для травм вашего Пэна, – уныло проговорила Эвелин. – Я уже натворила столько бед – устроила пожар в родительском доме, из-за которого Пэн обжегся, пытаясь потушить огонь, потом усугубила его травму, когда он подумал, что я тону, и должен был…
– Подумал? – изумленно прервала ее леди Джервилл. – Ты притворялась?
– Нет, конечно, просто он все не так понял. Я лишь плавала на спине, а потом он вдруг вытащил меня из воды, понес куда-то и абсолютно голой положил на лошадь…
Леди Джервилл в ужасе смотрела на Эвелин.
– Но почему ты ничего ему не сказала?!
– Я… ну, сначала я была слишком напугана, затем подумала, что, может быть, на нас нападают… Он кричал про каких-то чертей и потопление, и я не могла понять, что же произошло. Возможно, кто-то набросился, утопил вас или лорда Джервилла… – Эвелин беспомощно пожала плечами. – Когда все прояснилось, я уже лежала поперек лошади голым задом кверху. – Она покачала головой. – Я не могла сказать ему об ошибке и тем самым опозорить, поэтому решила сделать вид, будто он меня и вправду спас.
Эвелин замолчала, уверенная в том, что ее тупость шокирует леди Джервилл. Женщина действительно была настолько поражена, что на несколько минут потеряла дар речи.
Сгорая от стыда, Эвелин опустила голову. Она радовалась, что Рунильда была сейчас у костра вместе с Сэли и не слышала этого унизительного признания о новой глупой ошибке.
Послышался сдавленный звук. Выпрямившись, Эвелин с недоверием взглянула на свекровь – леди Джервилл прикрывала рот рукой. Через секунду она уже оставила всякие попытки сдержаться и расхохоталась. Эвелин непонимающе улыбнулась и ждала, пока она успокоится.
– Ах, Эвелин, – отсмеявшись, сказала леди Джервилл. Затем она села рядом с девушкой и, приобняв ее за плечи, на секунду прижала к себе. – Дорогая, я не над тобой смеюсь, просто… тут дело во всех нас. Последние два дня сопровождались сплошными несчастьями, одно за другим: сначала твой обморок на церемонии, затем пожар, теперь эта история с рекой…
– Вот именно, я как неуклюжий ребенок.
– Ты? Нет! Милая, ни в коем случае. Твоя мама сказала, что затянуть тебя под свадебное платье была ее идея А что до пожара – ты могла случайно столкнуть свечу, но Пэна никто не заставлял тушить огонь руками. И хорошо, что ты позвала на помощь, иначе бы этот гордец задохнулся в дыму. Наконец сегодня Пэн неверно истолковал ситуацию, приняв твое купание за трагедию, и бросился возить тебя кругами, как сумасшедший. Но ты ни в чем не виновата! Это, видимо… ну… судьба. Которая, похоже, на какое-то время отвернулась от тебя.
– От меня? – удивленно переспросила Эвелин. – Но ведь страдаю не я, а Пэн!
– Да, но… – Леди Джервилл заколебалась, но затем с грустью признала: – Понимаешь, все время, пока я его перевязывала, он печально говорил, что, возможно, ты не та невеста, которую он надеялся получить. Что ты очень хрупкая, неумелая, ходячее несчастье…
Интересные новости, хмурясь, подумала Эвелин. Ее можно было назвать какой угодно, только не хрупкой. Кроме того, она была всему обучена и хорошо справлялась… обычно. И она не ходячее несчастье!
– Что же мне делать?
– Что ж… Думаю, нужно сказать ему, что он ошибся и ты вовсе не тонула, – предложила леди Джервилл.
Эвелин покачала головой:
– Тогда он окажется в глупейшей ситуации… Нет, я не могу – жена должна оберегать гордость мужа.
– Да. Хм… – Леди Кристина снова задумалась. – Ну, тогда ты могла бы признаться, что умеешь ездить верхом.
– Вы знали? – изумилась Эвелин.
– Во время праздничного ужина леди Стротон рассказывала мне о твоих навыках. Верховая езда занимала среди них отнюдь не последнее место, поэтому, когда ты заявила, что не умеешь ездить верхом, я сразу догадалась о твоем намерении не дать Пэну взяться за поводья больными руками.
– Да, но если я сейчас скажу ему правду, он настоит на том, чтобы управлять самостоятельно до конца поездки, – с грустью рассуждала Эвелин. – И сильно навредит себе.
– Очень возможно. Гордость делает мужчин глупцами. – Леди Джервилл вздохнула. – Что ж, значит, единственный выход – оставить все как есть, а в будущем доказать, что ты вовсе не промах. И я обещаю, что больше не буду лезть в твои обязанности, – смущенно проговорила она. – Просто я так привыкла сама во всем помогать сыну… так что, если я вдруг снова забудусь, ты мне обязательно скажи, и я отойду в сторону.
Эвелин кивнула, хоть и не собиралась ничего говорить. Достаточно было и того, что свекровь не желала ей зла и учитывала ее место в жизни Пэна. Эвелин не испытывала ни малейшего желания упрекать эту женщину в том, что она оказывает собственному сыну материнскую помощь.
– Знаю, ты переживаешь от того, что оказалась голой у всех на виду, но когда тебе станет полегче, приходи к костру. Ужин скоро будет готов.
Похлопав Эвелин по плечу, леди Джервилл вышла из палатки.
Глава 8
– Все хорошо, миледи, – ответила Эвелин и, вздохнув, села на постель. – Просто мне кажется, что я никчемная жена.
– О, дорогая, ну что ты! – Леди Джервилл подошла ближе. На ее лице отразилось изумление. – Ты прекрасная жена и отлично подходишь для нашего Пэна.
– Скорее, подхожу для травм вашего Пэна, – уныло проговорила Эвелин. – Я уже натворила столько бед – устроила пожар в родительском доме, из-за которого Пэн обжегся, пытаясь потушить огонь, потом усугубила его травму, когда он подумал, что я тону, и должен был…
– Подумал? – изумленно прервала ее леди Джервилл. – Ты притворялась?
– Нет, конечно, просто он все не так понял. Я лишь плавала на спине, а потом он вдруг вытащил меня из воды, понес куда-то и абсолютно голой положил на лошадь…
Леди Джервилл в ужасе смотрела на Эвелин.
– Но почему ты ничего ему не сказала?!
– Я… ну, сначала я была слишком напугана, затем подумала, что, может быть, на нас нападают… Он кричал про каких-то чертей и потопление, и я не могла понять, что же произошло. Возможно, кто-то набросился, утопил вас или лорда Джервилла… – Эвелин беспомощно пожала плечами. – Когда все прояснилось, я уже лежала поперек лошади голым задом кверху. – Она покачала головой. – Я не могла сказать ему об ошибке и тем самым опозорить, поэтому решила сделать вид, будто он меня и вправду спас.
Эвелин замолчала, уверенная в том, что ее тупость шокирует леди Джервилл. Женщина действительно была настолько поражена, что на несколько минут потеряла дар речи.
Сгорая от стыда, Эвелин опустила голову. Она радовалась, что Рунильда была сейчас у костра вместе с Сэли и не слышала этого унизительного признания о новой глупой ошибке.
Послышался сдавленный звук. Выпрямившись, Эвелин с недоверием взглянула на свекровь – леди Джервилл прикрывала рот рукой. Через секунду она уже оставила всякие попытки сдержаться и расхохоталась. Эвелин непонимающе улыбнулась и ждала, пока она успокоится.
– Ах, Эвелин, – отсмеявшись, сказала леди Джервилл. Затем она села рядом с девушкой и, приобняв ее за плечи, на секунду прижала к себе. – Дорогая, я не над тобой смеюсь, просто… тут дело во всех нас. Последние два дня сопровождались сплошными несчастьями, одно за другим: сначала твой обморок на церемонии, затем пожар, теперь эта история с рекой…
– Вот именно, я как неуклюжий ребенок.
– Ты? Нет! Милая, ни в коем случае. Твоя мама сказала, что затянуть тебя под свадебное платье была ее идея А что до пожара – ты могла случайно столкнуть свечу, но Пэна никто не заставлял тушить огонь руками. И хорошо, что ты позвала на помощь, иначе бы этот гордец задохнулся в дыму. Наконец сегодня Пэн неверно истолковал ситуацию, приняв твое купание за трагедию, и бросился возить тебя кругами, как сумасшедший. Но ты ни в чем не виновата! Это, видимо… ну… судьба. Которая, похоже, на какое-то время отвернулась от тебя.
– От меня? – удивленно переспросила Эвелин. – Но ведь страдаю не я, а Пэн!
– Да, но… – Леди Джервилл заколебалась, но затем с грустью признала: – Понимаешь, все время, пока я его перевязывала, он печально говорил, что, возможно, ты не та невеста, которую он надеялся получить. Что ты очень хрупкая, неумелая, ходячее несчастье…
Интересные новости, хмурясь, подумала Эвелин. Ее можно было назвать какой угодно, только не хрупкой. Кроме того, она была всему обучена и хорошо справлялась… обычно. И она не ходячее несчастье!
– Что же мне делать?
– Что ж… Думаю, нужно сказать ему, что он ошибся и ты вовсе не тонула, – предложила леди Джервилл.
Эвелин покачала головой:
– Тогда он окажется в глупейшей ситуации… Нет, я не могу – жена должна оберегать гордость мужа.
– Да. Хм… – Леди Кристина снова задумалась. – Ну, тогда ты могла бы признаться, что умеешь ездить верхом.
– Вы знали? – изумилась Эвелин.
– Во время праздничного ужина леди Стротон рассказывала мне о твоих навыках. Верховая езда занимала среди них отнюдь не последнее место, поэтому, когда ты заявила, что не умеешь ездить верхом, я сразу догадалась о твоем намерении не дать Пэну взяться за поводья больными руками.
– Да, но если я сейчас скажу ему правду, он настоит на том, чтобы управлять самостоятельно до конца поездки, – с грустью рассуждала Эвелин. – И сильно навредит себе.
– Очень возможно. Гордость делает мужчин глупцами. – Леди Джервилл вздохнула. – Что ж, значит, единственный выход – оставить все как есть, а в будущем доказать, что ты вовсе не промах. И я обещаю, что больше не буду лезть в твои обязанности, – смущенно проговорила она. – Просто я так привыкла сама во всем помогать сыну… так что, если я вдруг снова забудусь, ты мне обязательно скажи, и я отойду в сторону.
Эвелин кивнула, хоть и не собиралась ничего говорить. Достаточно было и того, что свекровь не желала ей зла и учитывала ее место в жизни Пэна. Эвелин не испытывала ни малейшего желания упрекать эту женщину в том, что она оказывает собственному сыну материнскую помощь.
– Знаю, ты переживаешь от того, что оказалась голой у всех на виду, но когда тебе станет полегче, приходи к костру. Ужин скоро будет готов.
Похлопав Эвелин по плечу, леди Джервилл вышла из палатки.
Глава 8
Эвелин уже достаточно расхрабрилась, чтобы выйти и поужинать со всеми, как вдруг у входа в палатку кто-то тихонько откашлялся и позвал:
– Эвелин?
– Да. – Она с любопытством посмотрела на полог. Через секунду он поднялся, и в палатку заглянула Диаманда.
– Можно войти? – спросила девочка.
– Конечно. – Эвелин улыбнулась ей, затем удивленно взглянула на мясо, которое та держала на подносе из листьев.
– Мужчины поймали и зажарили несколько кроликов на ужин. Когда ты не пришла есть, я подумала, что тебе слишком стыдно после случившегося и ты не откажешься, если я принесу тебе поесть.
Эвелин посмотрела на протянутое ей мясо, затем подняла глаза на девочку. Щеки Диаманды пылали, и Эвелин почувствовала, что ее собственное лицо тоже залилось краской. Господи, она так осрамилась перед всеми мужчинами в лагере, что совсем забыла про Диаманду и служанок, которые все видели… Унижение раздавило ее, стоило лишь представить эту жуткую картину, развернувшуюся на поляне.
Не желая быть грубой, Эвелин натянуто улыбнулась и приняла поднос.
– Спасибо большое за заботу, Диаманда. Девочка просияла.
– Просто я вас понимаю. Вот если бы меня так протащили по всему лагерю в чем мать родила, я бы заживо сгорела от стыда. Хоть я и не такая большая, как вы. – Она ободряюще улыбнулась. – Я знаю, ваши кузены шутили над вами из-за этого, но вы не волнуйтесь – в Джервилле все будет по-другому. Пэн и его родители никогда не станут смеяться над вашей внешностью. Джервиллы – чудесные люди, они примут любого, каким бы толстым или уродливым он ни был…
Сообразив, что сказала грубость, Диаманда запнулась.
– Я не хочу сказать, что вы уродливая… Я лишь имела в виду, что если бы это было так, то они сказали бы… то есть наоборот…
Смущенная бессмыслицей, в которую превратилась попытка поддержать Эвелин, Диаманда заторопилась:
– Я лучше вернусь, пока леди Джервилл не хватилась меня.
Диаманда исчезла прежде, чем Эвелин успела открыть рот, хоть она и не знала, что тут можно сказать. Кажется, девочку следовало поблагодарить за помощь, но своей речью Диаманда почему-то внушила Эвелин еще больше ненависти к самой себе.
Уныло вздохнув, Эвелин села на постель и окинула взглядом еду. Диаманда принесла ей целую ножку, которая, по правде говоря, восхитительно пахла, но Эвелин совсем не хотела есть. Она и до прихода девочки не была голодна – жуткие удары животом о спину лошади отбили всякое желание что-либо делать, в особенности принимать пищу. Но она должна была поесть: целый день в седле не шутка, да и завтра предстояло то же самое. Кроме того, раз Пэн жаловался на ее слабость и плохую подготовку, надо было срочно доказать обратное, а для этого укрепить силы.
С недовольным лицом Эвелин положила в рот кусочек мяса, но, пережевывая, нечаянно прикусила язык. Взвизгнув, она выплюнула недоеденное и принялась водить языком по прикушенному месту, пытаясь избавиться от боли. Ранка была неглубокая, но щипало сильно. Мрачно размышляя над своими неудачами, Эвелин через силу взяла новый кусок, но уже не могла заставить себя отправить его внутрь. Язык болел, а желудок сразу выразил протест. Ему так не понравилось бесцеремонное отношение к себе, что сейчас он устроил настоящее восстание, отказываясь принимать какую-либо нагрузку.
После двух кусочков Эвелин оставила глупую затею с едой и легла на постель. Она закрыла глаза и попыталась расслабиться, надеясь, что станет полегче, но, наоборот, только сильнее ощутила боль на языке и в желудке. Вдобавок ее зазнобило, по телу побежали мурашки.
Нахмурившись, она начала тереть руки и лицо, затем резко встала, чувствуя, что желудок начал серьезную атаку. Прикрыв рот рукой, Эвелин вскочила на ноги, выбежала из палатки, и едва успела обойти ее и упасть на колени, как тут же все, что она съела, катапультировало наружу.
По окончании взрыва Эвелин выпрямилась, сидя на коленях, и прижала руку к животу, не желая вставать до тех пор, пока не удостоверится, что повторения не последует. К счастью, много она съесть не успела, и уже после первого раза желудок успокоился, радуясь опустошению. Похоже, на сегодня прием пищи был окончен.
Эвелин поводила пальцами по животу, вздрагивая при нажиме на болевшую часть. Неушедшие покалывания на языке, чувствительный живот… Кошмар, а не человек – размазня какая-то. Судьба явно отвернулась от нее.
Горько усмехнувшись этим глупым мыслям, Эвелин осторожно встала и подождала еще минуту, чтобы убедиться, что тошноты больше не будет. Огибая палатку, она смотрела на сидевших у костра. Никто, кажется, и не заметил ее неожиданного побега и возвращения обратно. Слава Богу, не хватало еще, чтобы муж увидел, как ее вырвало, и лишний раз подтвердил бы свои предположения.
При виде подноса с едой, лежавшего у постели, Эвелин содрогнулась, а ее желудок угрожающе заурчал, словно предупреждая, как он поступит, если она еще раз причинит ему беспокойство. Эвелин и сама не собиралась больше мучить себя едой, но знала, что будут неприятности, если муж, вернувшись, увидит, что она ничего не съела. Тогда, взяв мясо, Эвелин выскользнула из палатки, когда никто не смотрел, обошла ее и выбросила эту злосчастную ножку в кусты.
Вернувшись, она подняла с пола изуродованную тунику Пэна. Должно быть, Рунильда, обычно сама подбиравшая все, что валялось в беспорядке, на этот раз просто не знала, как поступить с этой тряпкой. Несмотря на то что у туники был законный хозяин, ею осталось теперь только вымыть пол, хоть Пэн и не согласился бы, так как больше ему нечего было надеть. А сейчас он сидел на улице и вовсе без нее. Правда, тут уже все равно, подумала Эвелин, разглядывая дырявые лохмотья. Согреться в ней уже точно не получится.
Тут она взглянула на сундук, стоявший у одной из стен. Там лежала ткань, которую мама дала ей с собой для новых платьев взамен тех двух, что погибли в день свадьбы. А если… конечно! Можно сшить Пэну новую одежду! Во-первых, он сейчас очень нуждался в ней, а во-вторых, Эвелин наконец сможет сделать хоть что-нибудь полезное.
Бросив его тунику на постель, она осторожно убрала свечу, открыла сундук и заглянула внутрь. Там хранились полотна трех цветов: красного, ярче и красивее, чем ее сгоревшее платье; ткань цвета слоновой кости и светло-голубая, похожая на ту, из которой шился свадебный наряд. Красную и голубую Эвелин решила не трогать и, отложив оставшуюся, цвета слоновой кости, взяла также из ящика свое черное платье – почти такое же, как было сейчас на ней.
Посмотрев сначала на платье, потом на ткань, она живо представила себе мужа, одетого в новые черные шоссы и светлую тунику. Как только эта картина развернулась в воображении, Эвелин поняла, что замысел должен быть воплощен в жизнь. Теперь у нее появилось достаточно материала, правда, придется распороть платье для шоссов… Ну и что? Зачем ей второе черное, когда одно уже есть.
Приняв решение, Эвелин уселась на постель и приступила к работе. Она распорола швы, затем ровно распределила юбку по поверхности и начала кроить. За свою жизнь она успела сшить довольно много одежды как отцу, так и брату, и хорошее знание их размеров сейчас пришлось очень кстати. Пэн был крупнее их обоих. В соответствии со своими подсчетами Эвелин разрезала ткань и начала шить, предвкушая, как супруг обрадуется обновке.
Эвелин трудилась не покладая рук до тех пор, пока свеча не начала стекать с деревянной подставки на сундуке. Морщась, она потерла уставшие глаза и посмотрела на свечу как раз в тот момент, когда та потухла. Однако в полной темноте Эвелин не осталась: из-под открытого полога палатки пробивался лунный свет.
Отложив незаконченные шоссы в сторону, она встала и тихо застонала, чувствуя, как все тело ноет от долгого сидения в одной позе. Потерев больную спину, Эвелин доковыляла до входа, выглянула наружу и в изумлении уставилась на светло-серое предрассветное небо. Она работала всю ночь…
Не успела она подумать об этом, как вдруг поняла, что ее муж так и не вернулся. Посмотрев в центр поляны, она окинула взглядом темные фигуры спящих мужчин и увидела, что он среди них. Вместо того чтобы лечь с ней в палатке, он спал на твердой земле.
В ее горле неожиданно образовался комок. Эвелин судорожно сглотнула и повернулась, смотря на постель. Она понимала, что если ляжет прямо сейчас, то тут же уснет, но, проснувшись, будет ужасно себя чувствовать. Все остальные скоро поднимутся, и получасовой сон определенно не имел никакого смысла.
Эвелин со вздохом подошла к сундуку, отставила потушенную свечу и вытащила коричневое платье и ленту для волос. Затем она тихонько вышла из палатки и, покинув лагерь, с легкостью отыскала тропу к реке. Пэн вчера так бешено несся по ней, что оставил довольно глубокий след.
Добравшись до берега, она огляделась по сторонам и глубоко вдохнула свежий воздух, наполненный утренними ароматами. Деревья только-только начали просыпаться, вокруг царила тишина и покой. С довольной улыбкой Эвелин разделась и пошла к реке.
Вода была холодная, поэтому она искупалась довольно быстро и еще живее вытерлась и надела чистое коричневое платье. Подняв с земли черное, Эвелин уже отправилась по дороге в лагерь, но остановилась, увидев на краю поляны перепелку.
Представив, как приятно муж удивится при виде завтрака из свежих яиц, приготовленных на углях от вчерашнего костра, Эвелин бросила черное платье и двинулась вслед за птицей, переваливавшейся по тропе. Далеко идти не пришлось – она почти сразу заметила гнездо. Лежавшие в нем крошечные яйца выглядели так соблазнительно, что Эвелин, причмокнув губами, прогнала птицу и встала на колени, чтобы подобраться ближе. Ее совершенно не волновало, что волосы путались в ветвях, а платье пачкалось. Позже она сможет постирать его. Сейчас надо было достать яйца. Для мужа. И точка.
Пэн перевернулся на спину, морщась от боли в каждом суставе. Ему никогда не нравилось спать на земле под открытым небом, но вчера этот выбор показался ему меньшим из двух зол. Он бросил сердитый взгляд на палатку, в которой изначально должен был провести ночь. До этого в течение всего вечера он тщетно выбрасывал из головы воспоминания о голой жене, прижимавшейся к нему. В результате мысль оказаться вместе в этой мягкой постели показалась ему очень привлекательной. Чересчур привлекательной! Пэн без труда представил ее теплое, мягкое обнаженное тело рядом со своим в темноте; ягодицы, прижимающиеся к его фаллосу; полная нежная грудь под лаской его рук… Одна лишь картина, заполонившая все воображение, возбудила его до крайности – а что бы он, интересно, делал там, лежа рядом с ней и понимая, что ни черта не может?! Пришлось держать дистанцию.
Отбросив овчинную шкуру, которой он укрывался ночью, Пэн почувствовал дрожь от прохладного утреннего воздуха, напомнившую ему о том, что он был по пояс раздет. Даже эта его туника, вся в дырках и провонявшая дымом, хоть как-то защищает тело. Взять бы ее… Но нет, он не станет рисковать и не пойдет в палатку, пока в голове еще сохранялось воспоминание об обнаженной Эвелин… Боже правый! Неужели он так чувствителен? Никогда бы не подумал. Обычно все происходило довольно просто – у него возникали обычные мужские потребности, и он их удовлетворял. Но чтобы углубиться в чувства… такое Пэн переживал впервые. Он решил не возвращаться за туникой до тех пор, пока не окунется в холодную воду. И пробудет там долго. Очень долго.
Пэн встал и поплелся к тропе, ведущей на реку. Да, освежающее купание – именно то, чего ему сейчас не хватало, думал он, потирая сонное лицо и пытаясь взбодриться. По утрам он бывал не в лучшей форме, и обычно, чтобы ожить, ему требовалась сильная встряска.
Широко зевая, прикрыв рот рукой, Пэн мысленно планировал день. Итак, перво-наперво нужно было справить нужду, искупаться, затем начать будить остальных и готовиться к отъезду. Он надеялся уже сегодня добраться до лорда Харгроува и поприветствовать его сына, своего нового оруженосца. Узнав, что предыдущий отстал где-то по дороге, лорд Харгроув предложил Пэну своего мальчика. Встретиться условились, как только Пэн вернется из военного похода.
Двигаясь по дороге, Пэн замедлил шаг, увидев кустик с ягодами земляники. Спелые, крупные, сочные, они выглядели так соблазнительно, что его рот моментально наполнился слюной от сладостного предвкушения. В основном Пэн питался мясом, хлебом и сыром, но сейчас он ведь напрочь отказывался от всякой помощи, а значит, уже давно не ел по-человечески. Ну ничего, это не так уж и плохо, тем более что ему и раньше приходилось голодать. За один день мир не перевернется. К счастью, он мог хотя бы пить самостоятельно, держа кубок двумя руками. Но голод все же давал о себе знать, накатывая с новой силой, и эти ягоды казались сейчас такими же аппетитными, как его любимое жаркое из баранины.
Пэн с опаской оглянулся – никого. Довольно облизнувшись, он снова сосредоточился на кусте, встал на колени и потянулся вперед, чтобы достать губами до заветной ягодки. Он сорвал ее с куста, чуть не застонав от блаженства, когда она взорвалась у него во рту, разбрызгивая свой чудесный сок по языку… вкус рая, чудесный нектар! Не успев даже проглотить первую, Пэн полез за следующей ягодой. Он довольно долго простоял там на коленях, срывая все больше ягод и чувствуя себя счастливой пчелкой, собирающей лакомое угощение с цветов… Вдруг в кустах справа послышалось шевеление.
Замерев, Пэн прищурился и посмотрел в сторону, откуда доносился шум. Ничего не было видно, но он продолжал слышать, как что-то двигается в густых зарослях. Что-то большое… какое-то животное? Забыв пока про ягоды, он начал всматриваться и скоро заметил среди ветвей птицу. Маленькое тело, особенный коричневый окрас – вне сомнений, это перепелка. Через секунду она скрылась из виду.
Не вставая с колен, Пэн последовал за ней. Ему захотелось поймать ее для сегодняшнего обеда или найти гнездо и посмотреть, есть ли там яйца. Из них можно было бы приготовить завтрак и порадовать жену, когда она проснется.
Пэн тихо и медленно полз на звук ломающихся веток. Увидев в зарослях что-то коричневое, он решил, что уже достаточно близко подобрался к птице и сможет поймать ее. Он бросился вперед, надеясь с первой же попытки зажать птицу в руках. Однако… цель оказалась намного крупнее, чем он ожидал, и это выяснилось лишь тогда, когда он прорвался через ветки, закрывавшие обзор. Но было уже слишком поздно – Пэн приземлился на чью-то спину и зад, укрытый длинной коричневой шерстяной юбкой.
Столкновение произошло быстро, и из тела, на которое он упал, вырвался сдавленный крик. Пэн молниеносно откатился в сторону от пострадавшей, но и она, не медля, отскочила и лишь после этого повернулась к нему лицом.
– Супруг?! – воскликнула она в изумлении.
– Жена?.. – Пэн ошарашенно смотрел на Эвелин, гадая, что она тут забыла в такое время. Он заметил ее влажные волосы и злобно прищурился. – Ты плавала?
Эвелин испуганно вздохнула, затем кивнула:
– Да… я купалась в реке.
– Вчера ты чуть не утонула, а сегодня тебе вздумалось прийти сюда одной?!
Пэн был вне себя от гнева. Да как она могла так рисковать собственной жизнью после того, как он чуть не потерял ее? О чем она вообще думала? И как его только угораздило жениться на такой красивой, но невероятно тупой женщине?!
– Я…
– Эвелин, – резко перебил он. – Ты могла опять утонуть, и в этот раз меня бы не было рядом, чтобы спасти тебя!
Пэн поднялся на ноги, затем, наклонившись, протянул ей руку. Эвелин взяла его за запястье и тоже встала.
– Но я не тонула…
– И слава Богу, – снова перебил ее Пэн. – Поскольку Всевышний не удосужился наградить тебя умом вдобавок к красоте, отныне ты шагу не ступишь без моего разрешения.
Сказав это, он еще больше нахмурился при виде переда ее платья. Юбка испачкалась в грязи, но верхняя часть была покрыта какой-то массой – местами желтой, местами прозрачной. На лице и шее тоже красовалось это склизкое нечто.
– Что это с твоим лицом и платьем?
– Перепелиные яйца, – со вздохом призналась Эвелин. – По дороге с реки я увидела перепелку и захотела сделать вам завтрак. Я как раз собирала яйца, когда вы на меня налетели.
Почти вся злость, кипевшая в Пэне, испарилась от такого объяснения. Может быть, потому, что их мысли сошлись, и она тоже хотела преподнести ему вкусный подарок; или же причина заключалась в его собственной вине за безобразный вид платья Эвелин? Большая часть гнева исчезла сразу же, остаток Пэн смог проглотить, как только увидел, насколько она растерянна.
– М-да, яйца – это прекрасно. Я и сам подумал о них, когда заметил перепелку, поэтому и свалился на тебя. А теперь идем, – сказал Пэн, угрюмо подавая ей руку. Он даже не сразу вспомнил о повязке.
Эвелин это не смутило, и она просто ухватилась за его руку возле локтя. Мысленно радуясь тому, что она не придавала особого значения его инвалидности, Пэн повел ее обратно к реке. Она зашла в воду, взяла немного ила и мелкой гальки, чтобы отмыть лицо, шею и платье. Пэн, конечно, хотел, чтобы она оставила одежду на берегу и еще раз пошла купаться, но… тогда было бы сложнее отскоблить засохшие пятна.
По мере того как развивались события, его расстройство сменилось заинтересованностью. Заметив, как намокшее платье облепляет изгибы ее тела, Пэн приблизился к воде и начал внимательнее наблюдать за Эвелин. Она наклонялась, поливала себя, и брызги каскадом летели на коричневое платье, превращаясь во вторую кожу. Пэн вдруг захотел увидеть ее сейчас в том красном платье, которое она надела на праздничный ужин. Этот яркий шелковый наряд подходил ей куда больше, чем скучное коричневое платье. Хотя… он совершенно не жаловался. Плевать на цвет – ткань так изящно очерчивала тело, что он сразу начал мечтать о том, чтобы оказаться сейчас в воде вместе с ней, сорвать с нее платье или по крайней мере провести руками по соблазнительным изгибам… Несмотря на толщину шерсти, Пэн мог поклясться, что видел очертания затвердевших от воды сосков. Ему так хотелось заменить это платье собой, обхватить губами сладкие уплотнения на груди, провести языком по…
– Черт возьми!
– Милорд?
Эвелин удивленно повернулась, и Пэн сию же секунду бросился к воде.
– Супруг… что вы?..
– Э-э… я тоже, оказывается, испачкался в яйцах, – быстро соврал он.
На самом деле по вине его непокорных мыслей кое-что имело наглость в самый неподходящий момент возбудиться, испытывая тяжелейшую форму любопытства. В перерыве между грезами Пэн обнаружил, что ничего не может с этим поделать.
Признаться Эвелин он никак не мог, поэтому ему пришлось под выдуманным предлогом зайти в воду по пояс, дабы скрыть свое отчаянное состояние. Холодная вода почти сразу укротила неуместное возбуждение. Однако Пэн тут же вспомнил, что изначально отправлялся на реку, чтобы справить нужду, но как снять штаны без посторонней помощи, черт возьми? Просить жену он не станет.
– Все, помылись достаточно. Идем, – приказал Пэн, выбираясь на берег.
Отвернувшись, он нетерпеливо ждал, пока Эвелин переоденется из мокрого коричневого платья в черное, которое он заметил на берегу, когда они пришли.
Как только Эвелин привела себя в порядок, Пэн поторопил ее обратно в лагерь. Оставив ее в палатке, он отправился на поиски отца, чтобы тот помог ему очистить организм. Боже, какой позор, думал он, но радовался, что процесс быстро завершился. Он уже молился на тот день, когда можно будет наконец снять эти чертовы повязки! Мама сказала, что окончательно руки заживут не раньше, чем через две недели. Ужас! Этот период станет самым унизительным в его жизни.
Размышляя над сим прискорбным фактом, Пэн вернулся с отцом обратно в лагерь и увидел, что одна из палаток стоит, покосившись, и двое мужчин уходят зачем-то в лес. Окликнув их, Пэн подошел ближе, чтобы узнать, что происходит.
– Один колышек был слишком крепко вкопан. Когда Хобу удалось выдернуть его, он выскочил из его руки и перелетел через плечо. Мы не видели, куда он делся, и сейчас идем искать.
– Эвелин?
– Да. – Она с любопытством посмотрела на полог. Через секунду он поднялся, и в палатку заглянула Диаманда.
– Можно войти? – спросила девочка.
– Конечно. – Эвелин улыбнулась ей, затем удивленно взглянула на мясо, которое та держала на подносе из листьев.
– Мужчины поймали и зажарили несколько кроликов на ужин. Когда ты не пришла есть, я подумала, что тебе слишком стыдно после случившегося и ты не откажешься, если я принесу тебе поесть.
Эвелин посмотрела на протянутое ей мясо, затем подняла глаза на девочку. Щеки Диаманды пылали, и Эвелин почувствовала, что ее собственное лицо тоже залилось краской. Господи, она так осрамилась перед всеми мужчинами в лагере, что совсем забыла про Диаманду и служанок, которые все видели… Унижение раздавило ее, стоило лишь представить эту жуткую картину, развернувшуюся на поляне.
Не желая быть грубой, Эвелин натянуто улыбнулась и приняла поднос.
– Спасибо большое за заботу, Диаманда. Девочка просияла.
– Просто я вас понимаю. Вот если бы меня так протащили по всему лагерю в чем мать родила, я бы заживо сгорела от стыда. Хоть я и не такая большая, как вы. – Она ободряюще улыбнулась. – Я знаю, ваши кузены шутили над вами из-за этого, но вы не волнуйтесь – в Джервилле все будет по-другому. Пэн и его родители никогда не станут смеяться над вашей внешностью. Джервиллы – чудесные люди, они примут любого, каким бы толстым или уродливым он ни был…
Сообразив, что сказала грубость, Диаманда запнулась.
– Я не хочу сказать, что вы уродливая… Я лишь имела в виду, что если бы это было так, то они сказали бы… то есть наоборот…
Смущенная бессмыслицей, в которую превратилась попытка поддержать Эвелин, Диаманда заторопилась:
– Я лучше вернусь, пока леди Джервилл не хватилась меня.
Диаманда исчезла прежде, чем Эвелин успела открыть рот, хоть она и не знала, что тут можно сказать. Кажется, девочку следовало поблагодарить за помощь, но своей речью Диаманда почему-то внушила Эвелин еще больше ненависти к самой себе.
Уныло вздохнув, Эвелин села на постель и окинула взглядом еду. Диаманда принесла ей целую ножку, которая, по правде говоря, восхитительно пахла, но Эвелин совсем не хотела есть. Она и до прихода девочки не была голодна – жуткие удары животом о спину лошади отбили всякое желание что-либо делать, в особенности принимать пищу. Но она должна была поесть: целый день в седле не шутка, да и завтра предстояло то же самое. Кроме того, раз Пэн жаловался на ее слабость и плохую подготовку, надо было срочно доказать обратное, а для этого укрепить силы.
С недовольным лицом Эвелин положила в рот кусочек мяса, но, пережевывая, нечаянно прикусила язык. Взвизгнув, она выплюнула недоеденное и принялась водить языком по прикушенному месту, пытаясь избавиться от боли. Ранка была неглубокая, но щипало сильно. Мрачно размышляя над своими неудачами, Эвелин через силу взяла новый кусок, но уже не могла заставить себя отправить его внутрь. Язык болел, а желудок сразу выразил протест. Ему так не понравилось бесцеремонное отношение к себе, что сейчас он устроил настоящее восстание, отказываясь принимать какую-либо нагрузку.
После двух кусочков Эвелин оставила глупую затею с едой и легла на постель. Она закрыла глаза и попыталась расслабиться, надеясь, что станет полегче, но, наоборот, только сильнее ощутила боль на языке и в желудке. Вдобавок ее зазнобило, по телу побежали мурашки.
Нахмурившись, она начала тереть руки и лицо, затем резко встала, чувствуя, что желудок начал серьезную атаку. Прикрыв рот рукой, Эвелин вскочила на ноги, выбежала из палатки, и едва успела обойти ее и упасть на колени, как тут же все, что она съела, катапультировало наружу.
По окончании взрыва Эвелин выпрямилась, сидя на коленях, и прижала руку к животу, не желая вставать до тех пор, пока не удостоверится, что повторения не последует. К счастью, много она съесть не успела, и уже после первого раза желудок успокоился, радуясь опустошению. Похоже, на сегодня прием пищи был окончен.
Эвелин поводила пальцами по животу, вздрагивая при нажиме на болевшую часть. Неушедшие покалывания на языке, чувствительный живот… Кошмар, а не человек – размазня какая-то. Судьба явно отвернулась от нее.
Горько усмехнувшись этим глупым мыслям, Эвелин осторожно встала и подождала еще минуту, чтобы убедиться, что тошноты больше не будет. Огибая палатку, она смотрела на сидевших у костра. Никто, кажется, и не заметил ее неожиданного побега и возвращения обратно. Слава Богу, не хватало еще, чтобы муж увидел, как ее вырвало, и лишний раз подтвердил бы свои предположения.
При виде подноса с едой, лежавшего у постели, Эвелин содрогнулась, а ее желудок угрожающе заурчал, словно предупреждая, как он поступит, если она еще раз причинит ему беспокойство. Эвелин и сама не собиралась больше мучить себя едой, но знала, что будут неприятности, если муж, вернувшись, увидит, что она ничего не съела. Тогда, взяв мясо, Эвелин выскользнула из палатки, когда никто не смотрел, обошла ее и выбросила эту злосчастную ножку в кусты.
Вернувшись, она подняла с пола изуродованную тунику Пэна. Должно быть, Рунильда, обычно сама подбиравшая все, что валялось в беспорядке, на этот раз просто не знала, как поступить с этой тряпкой. Несмотря на то что у туники был законный хозяин, ею осталось теперь только вымыть пол, хоть Пэн и не согласился бы, так как больше ему нечего было надеть. А сейчас он сидел на улице и вовсе без нее. Правда, тут уже все равно, подумала Эвелин, разглядывая дырявые лохмотья. Согреться в ней уже точно не получится.
Тут она взглянула на сундук, стоявший у одной из стен. Там лежала ткань, которую мама дала ей с собой для новых платьев взамен тех двух, что погибли в день свадьбы. А если… конечно! Можно сшить Пэну новую одежду! Во-первых, он сейчас очень нуждался в ней, а во-вторых, Эвелин наконец сможет сделать хоть что-нибудь полезное.
Бросив его тунику на постель, она осторожно убрала свечу, открыла сундук и заглянула внутрь. Там хранились полотна трех цветов: красного, ярче и красивее, чем ее сгоревшее платье; ткань цвета слоновой кости и светло-голубая, похожая на ту, из которой шился свадебный наряд. Красную и голубую Эвелин решила не трогать и, отложив оставшуюся, цвета слоновой кости, взяла также из ящика свое черное платье – почти такое же, как было сейчас на ней.
Посмотрев сначала на платье, потом на ткань, она живо представила себе мужа, одетого в новые черные шоссы и светлую тунику. Как только эта картина развернулась в воображении, Эвелин поняла, что замысел должен быть воплощен в жизнь. Теперь у нее появилось достаточно материала, правда, придется распороть платье для шоссов… Ну и что? Зачем ей второе черное, когда одно уже есть.
Приняв решение, Эвелин уселась на постель и приступила к работе. Она распорола швы, затем ровно распределила юбку по поверхности и начала кроить. За свою жизнь она успела сшить довольно много одежды как отцу, так и брату, и хорошее знание их размеров сейчас пришлось очень кстати. Пэн был крупнее их обоих. В соответствии со своими подсчетами Эвелин разрезала ткань и начала шить, предвкушая, как супруг обрадуется обновке.
Эвелин трудилась не покладая рук до тех пор, пока свеча не начала стекать с деревянной подставки на сундуке. Морщась, она потерла уставшие глаза и посмотрела на свечу как раз в тот момент, когда та потухла. Однако в полной темноте Эвелин не осталась: из-под открытого полога палатки пробивался лунный свет.
Отложив незаконченные шоссы в сторону, она встала и тихо застонала, чувствуя, как все тело ноет от долгого сидения в одной позе. Потерев больную спину, Эвелин доковыляла до входа, выглянула наружу и в изумлении уставилась на светло-серое предрассветное небо. Она работала всю ночь…
Не успела она подумать об этом, как вдруг поняла, что ее муж так и не вернулся. Посмотрев в центр поляны, она окинула взглядом темные фигуры спящих мужчин и увидела, что он среди них. Вместо того чтобы лечь с ней в палатке, он спал на твердой земле.
В ее горле неожиданно образовался комок. Эвелин судорожно сглотнула и повернулась, смотря на постель. Она понимала, что если ляжет прямо сейчас, то тут же уснет, но, проснувшись, будет ужасно себя чувствовать. Все остальные скоро поднимутся, и получасовой сон определенно не имел никакого смысла.
Эвелин со вздохом подошла к сундуку, отставила потушенную свечу и вытащила коричневое платье и ленту для волос. Затем она тихонько вышла из палатки и, покинув лагерь, с легкостью отыскала тропу к реке. Пэн вчера так бешено несся по ней, что оставил довольно глубокий след.
Добравшись до берега, она огляделась по сторонам и глубоко вдохнула свежий воздух, наполненный утренними ароматами. Деревья только-только начали просыпаться, вокруг царила тишина и покой. С довольной улыбкой Эвелин разделась и пошла к реке.
Вода была холодная, поэтому она искупалась довольно быстро и еще живее вытерлась и надела чистое коричневое платье. Подняв с земли черное, Эвелин уже отправилась по дороге в лагерь, но остановилась, увидев на краю поляны перепелку.
Представив, как приятно муж удивится при виде завтрака из свежих яиц, приготовленных на углях от вчерашнего костра, Эвелин бросила черное платье и двинулась вслед за птицей, переваливавшейся по тропе. Далеко идти не пришлось – она почти сразу заметила гнездо. Лежавшие в нем крошечные яйца выглядели так соблазнительно, что Эвелин, причмокнув губами, прогнала птицу и встала на колени, чтобы подобраться ближе. Ее совершенно не волновало, что волосы путались в ветвях, а платье пачкалось. Позже она сможет постирать его. Сейчас надо было достать яйца. Для мужа. И точка.
Пэн перевернулся на спину, морщась от боли в каждом суставе. Ему никогда не нравилось спать на земле под открытым небом, но вчера этот выбор показался ему меньшим из двух зол. Он бросил сердитый взгляд на палатку, в которой изначально должен был провести ночь. До этого в течение всего вечера он тщетно выбрасывал из головы воспоминания о голой жене, прижимавшейся к нему. В результате мысль оказаться вместе в этой мягкой постели показалась ему очень привлекательной. Чересчур привлекательной! Пэн без труда представил ее теплое, мягкое обнаженное тело рядом со своим в темноте; ягодицы, прижимающиеся к его фаллосу; полная нежная грудь под лаской его рук… Одна лишь картина, заполонившая все воображение, возбудила его до крайности – а что бы он, интересно, делал там, лежа рядом с ней и понимая, что ни черта не может?! Пришлось держать дистанцию.
Отбросив овчинную шкуру, которой он укрывался ночью, Пэн почувствовал дрожь от прохладного утреннего воздуха, напомнившую ему о том, что он был по пояс раздет. Даже эта его туника, вся в дырках и провонявшая дымом, хоть как-то защищает тело. Взять бы ее… Но нет, он не станет рисковать и не пойдет в палатку, пока в голове еще сохранялось воспоминание об обнаженной Эвелин… Боже правый! Неужели он так чувствителен? Никогда бы не подумал. Обычно все происходило довольно просто – у него возникали обычные мужские потребности, и он их удовлетворял. Но чтобы углубиться в чувства… такое Пэн переживал впервые. Он решил не возвращаться за туникой до тех пор, пока не окунется в холодную воду. И пробудет там долго. Очень долго.
Пэн встал и поплелся к тропе, ведущей на реку. Да, освежающее купание – именно то, чего ему сейчас не хватало, думал он, потирая сонное лицо и пытаясь взбодриться. По утрам он бывал не в лучшей форме, и обычно, чтобы ожить, ему требовалась сильная встряска.
Широко зевая, прикрыв рот рукой, Пэн мысленно планировал день. Итак, перво-наперво нужно было справить нужду, искупаться, затем начать будить остальных и готовиться к отъезду. Он надеялся уже сегодня добраться до лорда Харгроува и поприветствовать его сына, своего нового оруженосца. Узнав, что предыдущий отстал где-то по дороге, лорд Харгроув предложил Пэну своего мальчика. Встретиться условились, как только Пэн вернется из военного похода.
Двигаясь по дороге, Пэн замедлил шаг, увидев кустик с ягодами земляники. Спелые, крупные, сочные, они выглядели так соблазнительно, что его рот моментально наполнился слюной от сладостного предвкушения. В основном Пэн питался мясом, хлебом и сыром, но сейчас он ведь напрочь отказывался от всякой помощи, а значит, уже давно не ел по-человечески. Ну ничего, это не так уж и плохо, тем более что ему и раньше приходилось голодать. За один день мир не перевернется. К счастью, он мог хотя бы пить самостоятельно, держа кубок двумя руками. Но голод все же давал о себе знать, накатывая с новой силой, и эти ягоды казались сейчас такими же аппетитными, как его любимое жаркое из баранины.
Пэн с опаской оглянулся – никого. Довольно облизнувшись, он снова сосредоточился на кусте, встал на колени и потянулся вперед, чтобы достать губами до заветной ягодки. Он сорвал ее с куста, чуть не застонав от блаженства, когда она взорвалась у него во рту, разбрызгивая свой чудесный сок по языку… вкус рая, чудесный нектар! Не успев даже проглотить первую, Пэн полез за следующей ягодой. Он довольно долго простоял там на коленях, срывая все больше ягод и чувствуя себя счастливой пчелкой, собирающей лакомое угощение с цветов… Вдруг в кустах справа послышалось шевеление.
Замерев, Пэн прищурился и посмотрел в сторону, откуда доносился шум. Ничего не было видно, но он продолжал слышать, как что-то двигается в густых зарослях. Что-то большое… какое-то животное? Забыв пока про ягоды, он начал всматриваться и скоро заметил среди ветвей птицу. Маленькое тело, особенный коричневый окрас – вне сомнений, это перепелка. Через секунду она скрылась из виду.
Не вставая с колен, Пэн последовал за ней. Ему захотелось поймать ее для сегодняшнего обеда или найти гнездо и посмотреть, есть ли там яйца. Из них можно было бы приготовить завтрак и порадовать жену, когда она проснется.
Пэн тихо и медленно полз на звук ломающихся веток. Увидев в зарослях что-то коричневое, он решил, что уже достаточно близко подобрался к птице и сможет поймать ее. Он бросился вперед, надеясь с первой же попытки зажать птицу в руках. Однако… цель оказалась намного крупнее, чем он ожидал, и это выяснилось лишь тогда, когда он прорвался через ветки, закрывавшие обзор. Но было уже слишком поздно – Пэн приземлился на чью-то спину и зад, укрытый длинной коричневой шерстяной юбкой.
Столкновение произошло быстро, и из тела, на которое он упал, вырвался сдавленный крик. Пэн молниеносно откатился в сторону от пострадавшей, но и она, не медля, отскочила и лишь после этого повернулась к нему лицом.
– Супруг?! – воскликнула она в изумлении.
– Жена?.. – Пэн ошарашенно смотрел на Эвелин, гадая, что она тут забыла в такое время. Он заметил ее влажные волосы и злобно прищурился. – Ты плавала?
Эвелин испуганно вздохнула, затем кивнула:
– Да… я купалась в реке.
– Вчера ты чуть не утонула, а сегодня тебе вздумалось прийти сюда одной?!
Пэн был вне себя от гнева. Да как она могла так рисковать собственной жизнью после того, как он чуть не потерял ее? О чем она вообще думала? И как его только угораздило жениться на такой красивой, но невероятно тупой женщине?!
– Я…
– Эвелин, – резко перебил он. – Ты могла опять утонуть, и в этот раз меня бы не было рядом, чтобы спасти тебя!
Пэн поднялся на ноги, затем, наклонившись, протянул ей руку. Эвелин взяла его за запястье и тоже встала.
– Но я не тонула…
– И слава Богу, – снова перебил ее Пэн. – Поскольку Всевышний не удосужился наградить тебя умом вдобавок к красоте, отныне ты шагу не ступишь без моего разрешения.
Сказав это, он еще больше нахмурился при виде переда ее платья. Юбка испачкалась в грязи, но верхняя часть была покрыта какой-то массой – местами желтой, местами прозрачной. На лице и шее тоже красовалось это склизкое нечто.
– Что это с твоим лицом и платьем?
– Перепелиные яйца, – со вздохом призналась Эвелин. – По дороге с реки я увидела перепелку и захотела сделать вам завтрак. Я как раз собирала яйца, когда вы на меня налетели.
Почти вся злость, кипевшая в Пэне, испарилась от такого объяснения. Может быть, потому, что их мысли сошлись, и она тоже хотела преподнести ему вкусный подарок; или же причина заключалась в его собственной вине за безобразный вид платья Эвелин? Большая часть гнева исчезла сразу же, остаток Пэн смог проглотить, как только увидел, насколько она растерянна.
– М-да, яйца – это прекрасно. Я и сам подумал о них, когда заметил перепелку, поэтому и свалился на тебя. А теперь идем, – сказал Пэн, угрюмо подавая ей руку. Он даже не сразу вспомнил о повязке.
Эвелин это не смутило, и она просто ухватилась за его руку возле локтя. Мысленно радуясь тому, что она не придавала особого значения его инвалидности, Пэн повел ее обратно к реке. Она зашла в воду, взяла немного ила и мелкой гальки, чтобы отмыть лицо, шею и платье. Пэн, конечно, хотел, чтобы она оставила одежду на берегу и еще раз пошла купаться, но… тогда было бы сложнее отскоблить засохшие пятна.
По мере того как развивались события, его расстройство сменилось заинтересованностью. Заметив, как намокшее платье облепляет изгибы ее тела, Пэн приблизился к воде и начал внимательнее наблюдать за Эвелин. Она наклонялась, поливала себя, и брызги каскадом летели на коричневое платье, превращаясь во вторую кожу. Пэн вдруг захотел увидеть ее сейчас в том красном платье, которое она надела на праздничный ужин. Этот яркий шелковый наряд подходил ей куда больше, чем скучное коричневое платье. Хотя… он совершенно не жаловался. Плевать на цвет – ткань так изящно очерчивала тело, что он сразу начал мечтать о том, чтобы оказаться сейчас в воде вместе с ней, сорвать с нее платье или по крайней мере провести руками по соблазнительным изгибам… Несмотря на толщину шерсти, Пэн мог поклясться, что видел очертания затвердевших от воды сосков. Ему так хотелось заменить это платье собой, обхватить губами сладкие уплотнения на груди, провести языком по…
– Черт возьми!
– Милорд?
Эвелин удивленно повернулась, и Пэн сию же секунду бросился к воде.
– Супруг… что вы?..
– Э-э… я тоже, оказывается, испачкался в яйцах, – быстро соврал он.
На самом деле по вине его непокорных мыслей кое-что имело наглость в самый неподходящий момент возбудиться, испытывая тяжелейшую форму любопытства. В перерыве между грезами Пэн обнаружил, что ничего не может с этим поделать.
Признаться Эвелин он никак не мог, поэтому ему пришлось под выдуманным предлогом зайти в воду по пояс, дабы скрыть свое отчаянное состояние. Холодная вода почти сразу укротила неуместное возбуждение. Однако Пэн тут же вспомнил, что изначально отправлялся на реку, чтобы справить нужду, но как снять штаны без посторонней помощи, черт возьми? Просить жену он не станет.
– Все, помылись достаточно. Идем, – приказал Пэн, выбираясь на берег.
Отвернувшись, он нетерпеливо ждал, пока Эвелин переоденется из мокрого коричневого платья в черное, которое он заметил на берегу, когда они пришли.
Как только Эвелин привела себя в порядок, Пэн поторопил ее обратно в лагерь. Оставив ее в палатке, он отправился на поиски отца, чтобы тот помог ему очистить организм. Боже, какой позор, думал он, но радовался, что процесс быстро завершился. Он уже молился на тот день, когда можно будет наконец снять эти чертовы повязки! Мама сказала, что окончательно руки заживут не раньше, чем через две недели. Ужас! Этот период станет самым унизительным в его жизни.
Размышляя над сим прискорбным фактом, Пэн вернулся с отцом обратно в лагерь и увидел, что одна из палаток стоит, покосившись, и двое мужчин уходят зачем-то в лес. Окликнув их, Пэн подошел ближе, чтобы узнать, что происходит.
– Один колышек был слишком крепко вкопан. Когда Хобу удалось выдернуть его, он выскочил из его руки и перелетел через плечо. Мы не видели, куда он делся, и сейчас идем искать.