Страница:
Мне показалось, Григорий Абрамович рад был избавиться от обсуждения присланного мне письма. Слишком уж поспешно махнул он рукой, соглашаясь на мою просьбу...
Я не стала напряженно раздумывать над письмом, предоставив выводам самим складываться в моей голове. О том, что работа эта в моем мозгу происходит, я знала – потому что время от времени у меня в памяти ни с того ни с сего всплывали отдельные фразы из этого письма и постепенно опять уходили, вытеснялись чем-то другим...
Чтобы отвлечь себя от напряженных раздумий об этом мерзавце, я начала думать о другой проблеме, которая все еще висела на мне и с которой я по-прежнему не знала, что делать... Я вспомнила о Ларисе. Время от времени я звонила Сергею и узнавала, как там дела, не начались ли роды? К моему и его удивлению, Лариса словно и не собиралась рожать. Но проблема была в том, что дальше тянуть было просто некуда... Срок она переходила, и уже намного. Единственная надежда была на то, что она с самого начала немного приврала и сейчас реальный срок был несколько меньше...
Лариса с каждым днем все глубже впадала в детство. Это было наиболее комфортное и безопасное для нее состояние. Не нужно принимать никаких решений, ни о чем думать, ни о чем заботиться. За тебя все решают взрослые, «большие». А ты – «маленькая», от тебя ничего не зависит. В принципе, такое состояние часто наблюдается в той или иной форме у взрослых людей.
И в этом нет ничего слишком уж опасного ни для их здоровья, ни для их психики. Проблема была только в том, что этот «пятилетний» ребеночек по имени Лариса обладал огромным животом, в котором, в свою очередь, жил еще один ребеночек, как минимум – девятимесячный... Я не представляла себе, как она будет рожать! На мой взгляд, это было слишком опасно, не знаю, насколько для ребенка, а для самой Ларисы – очень опасно. Ее психика могла не выдержать и под действием родовых болей зафиксироваться в этом ее сегодняшнем состоянии навсегда.
Я не знала, как ей помочь. А время шло, и с каждым днем ситуация все обострялась...
А может быть, зря я беспокоюсь? В конце концов, с ней сидит Сергей, который в экстренном случае примет решение... Я вспомнила, какое решение он принял после взрыва роддома, и у меня мурашки по коже поползли...
«Ну, там-то нет никакой ситуации выбора, – успокаивала я сама себя. – Штатная ситуация: мать – младенец. Даже при самых неожиданных родах один врач всегда может управиться... А уж эти роды неожиданными никак назвать нельзя будет...»
Я словно очнулась. Оказывается, прошло уже больше полутора часов, как я сижу в скверике, недалеко от управления, и сосредоточенно размышляю о Ларисе, не в силах принять решения...
Выкурив последнюю сигарету, я отправилась обратно в управление, но ни Григория Абрамовича, ни Кавээна там не застала, на телефоне сидел скучающий и приунывший Игорек. Он рассказал, что едва я ушла, раздался звонок из редакции газеты «Тарасовские вести».
Звонил редактор и взволнованным голосом сообщил, что на двери его кабинета наклеена листовка с требованием опубликовать в его газете огромный, на всю полосу политический материал – под названием «Индустриальное общество и порабощение человека». Под дверью лежала тонкая пачка отпечатанных на машинке листочков. Если редактор не сделает того, что от него требуют, – редакция будет взорвана. Редактор перепугался, позвонил куда только можно было, в том числе и нам. Грэг взял с собой спецгруппу по разминированию и помчался с Кавээном в редакцию...
Я поделилась с Игорьком своими выводами, которые сложились у меня в голове за эти два часа относительно того, с каким человеком мы имеем дело. Теперь я была почти убеждена, что преступник психически нездоров.
У него свойственная людям с нарушенной психикой повышенная эмоциональная чувствительность и способность к установлению резонанса с другим человеком. Он умен и хитер. Он очень хорошо понял не только мою цель, но и мой метод – именно это он и продемонстрировал нам в начале своего письма.
В заключительной части – его идеологическая программа, он считает науку и научно-технический прогресс главными виновниками всех проблем, которые переживает сейчас наша цивилизация... Судя по всему, в своих рассуждениях о науке и обществе он не ограничивается одной Россией, а распространяет свои выводы на все земное сообщество. Поэтому, если его сейчас не остановить, он, скорее всего, в скором времени расширит свою сферу действия и примется взрывать зарубежных профессоров и академиков...
Он очень агрессивен. Не терпит возражений, препятствий и противодействия своим намерениям. Сопротивление приводит его в бешенство. Я считаю, что его требование опубликовать какую-то галиматью по поводу индустриального общества нужно выполнить. Иначе взрыв в редакции гарантирован. А если не в редакции – он найдет другой способ взорвать, например, того же редактора. И никакая ФСБ его не укараулит... В конце концов, большого вреда не будет от того, что это его сочинение появится перед читателями «Тарасовских вестей» – мало ли всякого бреда в них появляется!
На мой взгляд, на продолжение моего с ним контакта через телевидение надежда слабая. Но попробовать еще раз, наверное, придется. У нас нет пока ни одной зацепки, которую можно было бы разрабатывать.
– У тебя есть что-нибудь по окружению профессора Мартыненко? – спросила я Игоря.
Он только рукой махнул. У Мартыненко за его жизнь училось столько народа, что всех их не проверишь. А из сослуживцев никто никаких фактов, за которые можно было бы зацепиться, не сообщил...
Вернулись Грэг с Кавээном, привезли текст статьи, которую террорист требовал опубликовать. Ничего нового. Те же мотивы, что и во второй части письма, только более широко развернуты и даже, пожалуй, неплохо аргументированы. Террорист окажется явно не одинок в своем возмущении современным обществом. Если бы не варварские методы, с которыми он восстал против порядков этого общества, у него, пожалуй, нашлось бы немало соратников...
В конце, вместо подписи, стояло – Президент анархического клуба «СБО» – «Свобода без ограничений». Прочитав эти строки, я почувствовала некий стыд за свой непрофессионализм.
Я поняла, что уж этот-то ребус с буквами я могла бы разгадать и раньше, материал для этого содержался и в письме, присланном террористом Мартыненко, и в ответе на мое к нему послание...
Правда, это тоже не приблизило бы нас к разгадке его имени... Не было по-прежнему ответа и на вопрос – почему же он взорвал роддом. Пока все, что он сообщает о себе, своих целях и требованиях, никак не касается роддома. Поневоле начнешь сомневаться – его ли это рук дело, не ошиблась ли ФСБ?
А может быть, и сфабриковала необходимые вещественные доказательства, подбросила их на место взрыва... И пожалуйста – виновного искать не нужно, он уже есть, правда, ненайденный и непойманный. Но зато – на него можно свободно повесить этот взрыв, и он не сумеет оправдаться... Идентичности деталей взрывного механизма окажется вполне достаточно, чтобы повесить на него и этот взрыв тоже...
«Подожди! – остановила я саму себя. – А зачем это нужно ФСБ? Неужели – только из-за нежелания работать, только – чтобы не оказалось дело „висяком“? Что-то слабо мне в это верится... Конечно, у ФСБ могут быть и другие мотивы. Например, специально запутать наше расследование, направить нас по ложному пути и тем самым продемонстрировать нашу профессиональную непригодность. Это раз... Еще один вариант – взрыв может оказаться результатом халатности или неосторожности. А виновник этого взрыва каким-то образом связан с ФСБ... Или очень нужен им... Или заплатил им...»
Я вздохнула. Нет! Хватит фантастики! То, что я сейчас говорю, – уже полный бред, ничем не подтвержденный. С таким же успехом и с такой же долей достоверности можно предполагать, что ФСБ сама устроила этот взрыв... Зачем? Не знаю я – зачем... Бред все это... нужно искать террориста, только вот где его искать?
«Кстати, – подумала я, – а ведь и ФСБ сейчас в такой же ситуации, как и мы. Интересно, что же предпримут они? Они же понимают, что сейчас – у кого темп, у того и преимущество, которое может оказаться решающим для выигрыша...»
Ответ на этот свой вопрос я получила буквально в следующем же выпуске местных телевизионных новостей. На экране опять появился майор Нестеров и спокойно и деловито сообщил, что ФСБ объявляет о награде в триста тысяч рублей тому, кто укажет на личность и местонахождение террориста...
Мы все даже рассмеялись.
История с наградой – это просто анекдот какой-то. ФСБ всегда, как только становится в тупик в расследовании, объявляет награду. Фактически – за то, чтобы кто-то сделал за них их же работу. Нашел им все, что нужно, и принес на блюдечке с голубой каемочкой...
Кавээн рассказывал, что, когда ФСБ впервые объявила о вознаграждении тому, кто обладает информацией по интересующему фээсбэшников вопросу, телефон, указанный в ее листовках, чуть не воспламенился от непрерывных звонков. Звонили все, кому не лень, – и прежде всего те, кто хотел бы узнать какие-нибудь подробности. Да, именно – не сообщить, а узнать...
Звонили, кроме того, все, кто хотел высказать свое мнение и поделиться своей версией... Кавээн утверждает, что тогда им позвонили не менее двух тысяч человек, из них только человек пятьдесят располагали какой-то информацией... В ФСБ сперва обрадовались было такому наплыву свидетелей, но очень скоро выяснилось, что сорок семь человек лишь смутно представляют себе, что же на самом-то деле случилось, но готовы сообщить за деньги любую информацию о чем угодно. В ФСБ очень быстро поняли, что фактически присутствуют при попытках рождения в народной городской массе нового вида бизнеса – платное лжесвидетельство.
В ФСБ эту информацию учли, всех так называемых свидетелей отправили по домам, но адреса их на всякий случай запомнили, чтобы при необходимости воспользоваться их услугами. И теперь ФСБ всегда располагает необходимым количеством «свидетелей», готовых в любое время подтвердить все, что угодно.
Что же касается тех троих, которые действительно что-то знали стоящее, их попросту обманули. Деньги пообещали выплатить, но позже – когда придут средства из федерального бюджета. С тех пор практически никто на их объявления не клевал...
Но последнее время в Тарасове появилась новая разновидность охотников за информацией – частные сыщики. Это были уже не наивные налогоплательщики, надеющиеся на честность и порядочность государственных структур. Частные сыщики сделали занятие сыском частным бизнесом и никогда не передавали имеющуюся у них информацию без предварительной оплаты. Вероятно, в расчете на них и было опубликовано последнее объявление ФСБ о награде за сведения о террористе. Впрочем, не думаю, чтобы в ФСБ могли серьезно надеяться на эффективную помощь со стороны частных сыщиков...
Все упиралось опять-таки в деньги. За те суммы, которыми располагала ФСБ, наши тарасовские пинкертоны и пальцем не пошевелят, а столько, сколько они хотят, не сможет найти ФСБ, даже если продаст на базаре свои парадные мундиры и табельное оружие...
Глава пятая
Я не стала напряженно раздумывать над письмом, предоставив выводам самим складываться в моей голове. О том, что работа эта в моем мозгу происходит, я знала – потому что время от времени у меня в памяти ни с того ни с сего всплывали отдельные фразы из этого письма и постепенно опять уходили, вытеснялись чем-то другим...
Чтобы отвлечь себя от напряженных раздумий об этом мерзавце, я начала думать о другой проблеме, которая все еще висела на мне и с которой я по-прежнему не знала, что делать... Я вспомнила о Ларисе. Время от времени я звонила Сергею и узнавала, как там дела, не начались ли роды? К моему и его удивлению, Лариса словно и не собиралась рожать. Но проблема была в том, что дальше тянуть было просто некуда... Срок она переходила, и уже намного. Единственная надежда была на то, что она с самого начала немного приврала и сейчас реальный срок был несколько меньше...
Лариса с каждым днем все глубже впадала в детство. Это было наиболее комфортное и безопасное для нее состояние. Не нужно принимать никаких решений, ни о чем думать, ни о чем заботиться. За тебя все решают взрослые, «большие». А ты – «маленькая», от тебя ничего не зависит. В принципе, такое состояние часто наблюдается в той или иной форме у взрослых людей.
И в этом нет ничего слишком уж опасного ни для их здоровья, ни для их психики. Проблема была только в том, что этот «пятилетний» ребеночек по имени Лариса обладал огромным животом, в котором, в свою очередь, жил еще один ребеночек, как минимум – девятимесячный... Я не представляла себе, как она будет рожать! На мой взгляд, это было слишком опасно, не знаю, насколько для ребенка, а для самой Ларисы – очень опасно. Ее психика могла не выдержать и под действием родовых болей зафиксироваться в этом ее сегодняшнем состоянии навсегда.
Я не знала, как ей помочь. А время шло, и с каждым днем ситуация все обострялась...
А может быть, зря я беспокоюсь? В конце концов, с ней сидит Сергей, который в экстренном случае примет решение... Я вспомнила, какое решение он принял после взрыва роддома, и у меня мурашки по коже поползли...
«Ну, там-то нет никакой ситуации выбора, – успокаивала я сама себя. – Штатная ситуация: мать – младенец. Даже при самых неожиданных родах один врач всегда может управиться... А уж эти роды неожиданными никак назвать нельзя будет...»
Я словно очнулась. Оказывается, прошло уже больше полутора часов, как я сижу в скверике, недалеко от управления, и сосредоточенно размышляю о Ларисе, не в силах принять решения...
Выкурив последнюю сигарету, я отправилась обратно в управление, но ни Григория Абрамовича, ни Кавээна там не застала, на телефоне сидел скучающий и приунывший Игорек. Он рассказал, что едва я ушла, раздался звонок из редакции газеты «Тарасовские вести».
Звонил редактор и взволнованным голосом сообщил, что на двери его кабинета наклеена листовка с требованием опубликовать в его газете огромный, на всю полосу политический материал – под названием «Индустриальное общество и порабощение человека». Под дверью лежала тонкая пачка отпечатанных на машинке листочков. Если редактор не сделает того, что от него требуют, – редакция будет взорвана. Редактор перепугался, позвонил куда только можно было, в том числе и нам. Грэг взял с собой спецгруппу по разминированию и помчался с Кавээном в редакцию...
Я поделилась с Игорьком своими выводами, которые сложились у меня в голове за эти два часа относительно того, с каким человеком мы имеем дело. Теперь я была почти убеждена, что преступник психически нездоров.
У него свойственная людям с нарушенной психикой повышенная эмоциональная чувствительность и способность к установлению резонанса с другим человеком. Он умен и хитер. Он очень хорошо понял не только мою цель, но и мой метод – именно это он и продемонстрировал нам в начале своего письма.
В заключительной части – его идеологическая программа, он считает науку и научно-технический прогресс главными виновниками всех проблем, которые переживает сейчас наша цивилизация... Судя по всему, в своих рассуждениях о науке и обществе он не ограничивается одной Россией, а распространяет свои выводы на все земное сообщество. Поэтому, если его сейчас не остановить, он, скорее всего, в скором времени расширит свою сферу действия и примется взрывать зарубежных профессоров и академиков...
Он очень агрессивен. Не терпит возражений, препятствий и противодействия своим намерениям. Сопротивление приводит его в бешенство. Я считаю, что его требование опубликовать какую-то галиматью по поводу индустриального общества нужно выполнить. Иначе взрыв в редакции гарантирован. А если не в редакции – он найдет другой способ взорвать, например, того же редактора. И никакая ФСБ его не укараулит... В конце концов, большого вреда не будет от того, что это его сочинение появится перед читателями «Тарасовских вестей» – мало ли всякого бреда в них появляется!
На мой взгляд, на продолжение моего с ним контакта через телевидение надежда слабая. Но попробовать еще раз, наверное, придется. У нас нет пока ни одной зацепки, которую можно было бы разрабатывать.
– У тебя есть что-нибудь по окружению профессора Мартыненко? – спросила я Игоря.
Он только рукой махнул. У Мартыненко за его жизнь училось столько народа, что всех их не проверишь. А из сослуживцев никто никаких фактов, за которые можно было бы зацепиться, не сообщил...
Вернулись Грэг с Кавээном, привезли текст статьи, которую террорист требовал опубликовать. Ничего нового. Те же мотивы, что и во второй части письма, только более широко развернуты и даже, пожалуй, неплохо аргументированы. Террорист окажется явно не одинок в своем возмущении современным обществом. Если бы не варварские методы, с которыми он восстал против порядков этого общества, у него, пожалуй, нашлось бы немало соратников...
В конце, вместо подписи, стояло – Президент анархического клуба «СБО» – «Свобода без ограничений». Прочитав эти строки, я почувствовала некий стыд за свой непрофессионализм.
Я поняла, что уж этот-то ребус с буквами я могла бы разгадать и раньше, материал для этого содержался и в письме, присланном террористом Мартыненко, и в ответе на мое к нему послание...
Правда, это тоже не приблизило бы нас к разгадке его имени... Не было по-прежнему ответа и на вопрос – почему же он взорвал роддом. Пока все, что он сообщает о себе, своих целях и требованиях, никак не касается роддома. Поневоле начнешь сомневаться – его ли это рук дело, не ошиблась ли ФСБ?
А может быть, и сфабриковала необходимые вещественные доказательства, подбросила их на место взрыва... И пожалуйста – виновного искать не нужно, он уже есть, правда, ненайденный и непойманный. Но зато – на него можно свободно повесить этот взрыв, и он не сумеет оправдаться... Идентичности деталей взрывного механизма окажется вполне достаточно, чтобы повесить на него и этот взрыв тоже...
«Подожди! – остановила я саму себя. – А зачем это нужно ФСБ? Неужели – только из-за нежелания работать, только – чтобы не оказалось дело „висяком“? Что-то слабо мне в это верится... Конечно, у ФСБ могут быть и другие мотивы. Например, специально запутать наше расследование, направить нас по ложному пути и тем самым продемонстрировать нашу профессиональную непригодность. Это раз... Еще один вариант – взрыв может оказаться результатом халатности или неосторожности. А виновник этого взрыва каким-то образом связан с ФСБ... Или очень нужен им... Или заплатил им...»
Я вздохнула. Нет! Хватит фантастики! То, что я сейчас говорю, – уже полный бред, ничем не подтвержденный. С таким же успехом и с такой же долей достоверности можно предполагать, что ФСБ сама устроила этот взрыв... Зачем? Не знаю я – зачем... Бред все это... нужно искать террориста, только вот где его искать?
«Кстати, – подумала я, – а ведь и ФСБ сейчас в такой же ситуации, как и мы. Интересно, что же предпримут они? Они же понимают, что сейчас – у кого темп, у того и преимущество, которое может оказаться решающим для выигрыша...»
Ответ на этот свой вопрос я получила буквально в следующем же выпуске местных телевизионных новостей. На экране опять появился майор Нестеров и спокойно и деловито сообщил, что ФСБ объявляет о награде в триста тысяч рублей тому, кто укажет на личность и местонахождение террориста...
Мы все даже рассмеялись.
История с наградой – это просто анекдот какой-то. ФСБ всегда, как только становится в тупик в расследовании, объявляет награду. Фактически – за то, чтобы кто-то сделал за них их же работу. Нашел им все, что нужно, и принес на блюдечке с голубой каемочкой...
Кавээн рассказывал, что, когда ФСБ впервые объявила о вознаграждении тому, кто обладает информацией по интересующему фээсбэшников вопросу, телефон, указанный в ее листовках, чуть не воспламенился от непрерывных звонков. Звонили все, кому не лень, – и прежде всего те, кто хотел бы узнать какие-нибудь подробности. Да, именно – не сообщить, а узнать...
Звонили, кроме того, все, кто хотел высказать свое мнение и поделиться своей версией... Кавээн утверждает, что тогда им позвонили не менее двух тысяч человек, из них только человек пятьдесят располагали какой-то информацией... В ФСБ сперва обрадовались было такому наплыву свидетелей, но очень скоро выяснилось, что сорок семь человек лишь смутно представляют себе, что же на самом-то деле случилось, но готовы сообщить за деньги любую информацию о чем угодно. В ФСБ очень быстро поняли, что фактически присутствуют при попытках рождения в народной городской массе нового вида бизнеса – платное лжесвидетельство.
В ФСБ эту информацию учли, всех так называемых свидетелей отправили по домам, но адреса их на всякий случай запомнили, чтобы при необходимости воспользоваться их услугами. И теперь ФСБ всегда располагает необходимым количеством «свидетелей», готовых в любое время подтвердить все, что угодно.
Что же касается тех троих, которые действительно что-то знали стоящее, их попросту обманули. Деньги пообещали выплатить, но позже – когда придут средства из федерального бюджета. С тех пор практически никто на их объявления не клевал...
Но последнее время в Тарасове появилась новая разновидность охотников за информацией – частные сыщики. Это были уже не наивные налогоплательщики, надеющиеся на честность и порядочность государственных структур. Частные сыщики сделали занятие сыском частным бизнесом и никогда не передавали имеющуюся у них информацию без предварительной оплаты. Вероятно, в расчете на них и было опубликовано последнее объявление ФСБ о награде за сведения о террористе. Впрочем, не думаю, чтобы в ФСБ могли серьезно надеяться на эффективную помощь со стороны частных сыщиков...
Все упиралось опять-таки в деньги. За те суммы, которыми располагала ФСБ, наши тарасовские пинкертоны и пальцем не пошевелят, а столько, сколько они хотят, не сможет найти ФСБ, даже если продаст на базаре свои парадные мундиры и табельное оружие...
Глава пятая
...Кончался уже пятый день отведенного нам на расследование времени, когда впереди забрезжил хоть какой-то, правда не очень-то ясный след...
Можно считать, что нам повезло, что информация об этом взрыве не попала в ФСБ. Тут постарался Кавээн. Григорий Абрамович, которого в городе знали и уважали многие из МВД, в том числе и начальники уголовки, не в службу, а в дружбу попросил сообщать о всех случаях, хоть как-то связанных с применением взрывчатых веществ, прежде всего нам. А вот ФСБ, если есть такая возможность, вообще не ставить в известность.
В результате к нам попало дело о взрыве в ресторане «Ромашка» во время свадьбы рабочего деревообрабатывающей фирмы «Элегант» Алексея Машкова с кассиром бухгалтерии той же фирмы Тамарой Сазоновой. Взрыв произошел в ресторане в тот момент, когда молодые принимали подарки от гостей. Взорвался один из подарков при попытке его открыть. Молодые скончались от многочисленных повреждений ног и нижней части туловища.
Очевидцы показали, что подарок лежал на подносе, но никто не мог вспомнить, кто его туда положил. Машков положил перед собой аккуратно упакованный сверток в виде небольшой пирамиды, стоящей на широком основании, и надорвал упаковочную бумагу. Раздался мощный взрыв, направленный вниз, пирамида вонзилась в потолок, а молодых и тех гостей, что оказались рядом, поразили обрезки гвоздей, которыми она была начинена...
Устройство было, без сомнения, самодельным, идентифицировать его с прежними, применявшимися во взрывах террористом, мы не могли, так как не располагали этими материалами. А ставить в известность ФСБ о наших подозрениях, что взрыв в ресторане мог быть устроен тем же человеком, мы не хотели...
Против нашей версии работало то, что Алексей Машков никак не был связан с наукой. Как, впрочем, и с медициной. Он был классным краснодеревщиком, работал на фирму, получал солидную зарплату и, кроме того, пытался заниматься и собственным бизнесом. Изготавливал в свободное время наборы спальной мебели, которую, по словам тех, кто понимает в ней толк, невозможно было отличить от продукции лучших зарубежных фирм...
Друзья его говорили, что он собирался уходить из фирмы и открывать свое дело, даже взял у кого-то из представителей не совсем официальных структур большой кредит на закупку материала. Они высказывали предположение, что смерть Машкова может быть как-то связана с этими взятыми им в долг деньгами. Больше они ничего предположить не могли, в остальном Машков был человеком абсолютно не конфликтным, врагов, кроме бригадира своего участка в мебельном цехе, не имел, с людьми ладил и сходился без проблем – словом, ни у кого мотивов его убивать не было.
Уголовный розыск ухватился за версию с занятыми деньгами и принялся искать свидетелей, которые могли бы вывести на кредитора погибшего. Григорий Абрамович не очень верил этой версии, но все же приказал Кавээну работать параллельно с уголовкой, и Кавээна мы видеть перестали – у него в уголовном розыске тоже друзей хватало.
Игорю Грэг поручил продолжать начатую мной работу по установлению связей между роддомом и профессором Мартыненко, которую я начала, но закончить не успела – оказалось, что в два дня, как предполагал Абрамыч, явно не уложиться. А меня направил на квартиру убитого – попытаться установить, что это был за человек и не мог ли он как-то стать объектом внимания нашего террориста. Уж слишком способ убийства был похож.
Алексей Машков жил один в двухкомнатной квартире, которая осталась ему после смерти родителей, как мне рассказали соседи. Отец умер у него год назад, мать еще раньше. Часто заходили друзья, иногда и женщины. Последнее время бывала только одна – Тамара, та самая, семейная жизнь Алексея Машкова с которой закончилась столь быстро и столь трагично...
В квартире у него меня прежде всего поразила мебель. Это была не мебель, а просто произведение искусства. Она производила странное впечатление в обычной двухкомнатной квартире изысканностью своих форм и плавным изяществом линий. Алексей, скорее всего, был настоящим Мастером, профессионалом.
Я всегда уважала таких людей, чем бы они ни занимались. Мебелью так мебелью, спасением людей так спасением. Суть не в том, что ты делаешь, а как ты это делаешь. Сама я всегда стремилась стать Мастером в своей профессии. Таким, как Чугунков, мой первый наставник в спецлагере, таким, как Григорий Абрамович...
Не знаю, что я искала в этой квартире... Одна комната была наполнена инструментами и кусками свежего, ароматно пахнущего дерева, которые стояли вдоль одной стены, а вдоль другой был устроен огромный стеллаж, с таким количеством незнакомых для меня инструментов, что я только вздохнула и вышла в другую комнату. В мастерской я ничего не могла бы обнаружить, что не связано напрямую с профессией этого человека.
Соседняя комната оказалась и спальней и гостиной одновременно. Обстановка была простая, если не считать изысканной мебели, – никаких особых излишеств. Кровать, стол, причудливые стулья на тонких изогнутых ножках.
Стол был завален эскизами разных завитушек в стиле барокко, рисунками кресел в стиле модерн, фотографиями шкафов в классическом стиле... На книжных полках над столом стояли книги. Их было немного, но они-то интересовали меня гораздо больше, чем все остальное.
У меня есть одно такое правило, основанное на многочисленных фактах: чтобы понять человека – посмотри, какие книги он читает, что стоит у него в книжном шкафу... Я принялась за изучение книжных полок...
Книги по обработке дерева, красочные проспекты мебельных салонов и выставок я откладывала в сторону не глядя. Меня интересовало другое – были же у этого человека какие-нибудь еще интересы, не связанные с изготовлением и продажей мебели?..
Вот, например, штук пять детективов. Так... Агата Кристи, Сименон, Честертон, Рекс Стаут... Ни Чейза, ни Шелдона, не говоря уже о других... Это уже о чем-то говорит. О чем? Да хотя бы о том, что Машков был человеком уравновешенным, предпочитавшим плавное развитие событий и спокойную размеренную жизнь... Что же – с профессией краснодеревщика, требующей внимательности и сосредоточенности, это сочетается как нельзя лучше...
Я перелистала еще какие-то справочники, обнаружила истрепанный «Таинственный остров» Жюля Верна, наверное, еще с детских времен остался... Из книги выпала фотография, на которой два мальчика стояли обнявшись и смотрели на меня. Их лица были столь похожи, что я без труда поняла, что это братья... Интересно... Нужно будет проверить, где сейчас брат Машкова, чем занимается... Никто из соседей ни слова не говорил о его родственниках... Я сделала пометку в своей записной книжке и продолжила осмотр...
Под руку попались женские романы... Я тут же сообразила, что это книги Тамары... Было еще несколько номеров газет «Совершенно секретно» и «Спид-инфо» и журнал «Лиза»...
Я уже почти потеряла интерес к книжным полкам, как вдруг мне под руку попалась книга, которой просто не могло быть на этих полках, настолько она контрастировала со всеми остальными...
Я в недоумении вертела в руках книгу на английском языке. «D. Bell. The coming of post-industrial society. A venture in social forecasting, – прочитала я. – Boston, 973».
– Даниэл Белл. «Приближающееся постиндустриальное общество. Рискованный социальный прогноз», – перевела я. – Откуда это здесь?
Я быстро перебрала оставшиеся на полках книги. Больше ничего похожего на проповедника технократии Белла там не оказалось...
Мысль моя лихорадочно работала. Я вспомнила программу анархического клуба «Свобода без ограничений», опубликованную в «Тарасовских вестах» по требованию террориста... Он выступал там с позиций, наиболее близких, пожалуй, к экзистенциализму. Экзистенциалисты, непримиримые противники технократов и вообще сциенцистов, то есть тех, кто считает науку наивысшей культурной ценностью. Причем именно естественные науки, как раз те, представителей которых так ненавидит наш террорист, что начал их отстрел...
Если предположить, что Алексей Машков был приверженцем технократии, то, значит, он стал жертвой именно нашего террориста – у того был мотив для убийства...
Но это же чушь сплошная! Краснодеревщик-технократ! И весь этот вывод сделан на основании одного-единственного факта – книги, которая могла оказаться на полке у Машкова и случайно...
Я внимательно осмотрела книгу... Нет, не похоже, что ей недавно пользовались, верхний корешок зарос пылью, а края страниц пожелтели... Она, видимо, долго стояла тут на полке невостребованной...
«Хватит ломать голову! – решила я. – Нужно продолжить осмотр, может быть, попадется еще что-то, что прояснит ситуацию...»
На полках больше ничего интересного не было. Я принялась за шкафчики в мебельной стенке, вытянувшейся вдоль одной из стен... Одежда и прочие тряпки меня не интересовали, я искала документы, какие-нибудь записи или что-то еще в этом роде...
Один из шкафчиков, действительно, был набит старыми тетрадями, еще школьными, мне попались в нем и общие тетради с лекциями, кажется, по математике. Я немного понимаю в точных науках...
Но, позвольте, чьи же это тетради? Может быть, Алексей Машков учился в вузе, а потом уже подался в краснодеревщики? Я порылась в памяти.
Нет, в личном деле у него было написано – «образование среднее»... Хотя это ни о чем не говорит, он мог проучиться один год, а затем бросить...
Под руку мне попались машинописные листы, исписанные мелким неровным почерком... Я с трудом разобрала несколько строчек...
«...Свобода есть сама суть бытия человека, – прочитала я, – которую он прозревает в моменты глубочайших потрясений, в ситуациях, названных Ясперсом „пограничными“... Но Ясперс считал, что свободу можно обрести лишь в Боге! Насколько яснее и понятнее для меня мысль Сартра: „Человек обречен быть свободным, поскольку это значит – быть самим собой!“ И никакие законы общества, никакие науки не в силах заставить человеческую природу подчиниться... Человек неподвластен никому! Ни силе государства, ни власти человека или денег, ни голосу плоти...»
Какой безобразный почерк! Да еще многие слова зачеркнуты, исправлены, строчки надписаны сверху, над исправлениями и зачеркиваниями... Вот еще одно более-менее разборчивое место...
«Я мыслю, следовательно, я существую», – сказал Декарт... Я существую, следовательно, я свободен! – говорю я. Свобода без ограничений! Она достигается только с помощью перехода через пограничные состояния, из которых наибольшим воздействием на человека обладает состояние страха. Страха перед самим собой, перед возможностью себя, перед свободой...»
Боже мой! Да ведь это черновики той самой статьи, что была опубликована в «Тарасовских вестях» по его требованию! Алексей Машков – тот самый террорист! Значит?.. Значит, взрывов больше не будет! Он мертв!.. Правда, какая-то странная смерть у него получилась...
Может быть, это самоубийство? Но... все, что о нем рассказывают соседи, все, что я вижу в его квартире, противоречит мысли о самоубийстве... Он же жениться хотел. Взорвать себя вместе с молодой женой на собственной свадьбе! Нет, для этого нужно быть настолько сумасшедшим, что скрыть это от окружающих не удастся...
А откуда же тогда эти черновики?.. А что, если их ему подбросил тот, кто его взорвал? Но зачем нашему террористу понадобилось его убивать?..
Я продолжала лихорадочно рыться в бумагах. Не может быть, чтобы здесь не было еще чего-нибудь, что даст ответы на все мои вопросы! Вот, наконец-то! Я увидела пухлый блокнот в засаленном кожаном переплете. Еще не открывая его, я поняла, что найду в нем разгадку тайны всех тарасовских взрывов...
Это был дневник Алексея Машкова... Нет, он не был террористом. Он был его жертвой...
Первые записи в этой записной книжке были датированы серединой прошлого года. Преимущественно это были чисто деловые записи каких-то встреч, каких-то заказов, телефоны, адреса, суммы...
Я сразу же обратила внимание, что почерк совсем не тот, что в черновиках статьи. Алексей Машков писал округлыми четкими буквами с ровным наклоном и характерными завитушками у некоторых букв, заставляющими вспомнить о чистописании и каллиграфии...
Вряд ли, конечно, он был аккуратистом, я могу с уверенностью сказать, что ему свойственна была способность к систематизации и классифицированию, другими словами, погибший любил «раскладывать все по полочкам». Чем дольше я рассматривала его почерк, тем больше убеждалась, что этот человек не мог быть убийцей-террористом...
Первая запись в ежедневнике, которая привлекла мое особое внимание, была от пятнадцатого марта этого года:
«Ответить Сашке на письмо, а то обидится. Но денег не посылать...»
Никаких писем среди бумаг я пока не находила... Кто же переписывался с Алексеем Машковым? Я снова начала листать ежедневник.
Ага! Вот. «...Катафалк, могила, памятник – 670 р. Автобус Петрович прислал. Было пятнадцать человек. Табличка с фотографией будет через неделю готова (ателье „Кадр“). Сашка, свинья, не приехал... Прислал странное письмо. Мог бы и сам приехать – отца похоронить».
Это написано в день похорон отца. Так, Сашка – это, наверняка, его брат, тот самый похожий на Алексея мальчик, которого я видела на фотографии, выпавшей из книги... Нужно обязательно проверить, не учился ли он когда-либо у профессора Мартыненко. Этот самый брат вполне может оказаться террористом, которого мы ищем... Но ни одного письма я так и не нашла...
Совпадение фраз в найденных мной черновиках и газетной публикации, сделанной по требованию террориста, – это еще не доказательство, что в обоих случаях о свободе рассуждал один и тот же человек. Теоретически это может оказаться совпадением.
Даже если я сама себя сумею убедить, что это один и тот же человек, для судьи этого будет мало. Нужны явные неопровержимые улики, что террорист – старший брат Машкова. Если бы я нашла печатный текст, можно было бы сравнить его с тем листом, что он прислал мне лично в ответ на обращение по телевизору... Но я не нашла в квартире Машкова ни одного отпечатанного листка. И, наоборот, мы, в управлении, не располагали образцом почерка террориста. Юридически достоверной идентификации мы поэтому провести не смогли бы...
Наконец мне повезло. В углу шкафчика я обнаружила тоненькую связку писем. Первое, что бросилось мне в глаза, – жирная черта фломастером, проведенная под маркой. Это были его письма, без всякого сомнения... Этого для обвинения теперь более чем достаточно. Личность террориста можно установить с точностью до ста процентов. Взрывы производил старший брат Алексея Машкова, Александр...
Можно считать, что нам повезло, что информация об этом взрыве не попала в ФСБ. Тут постарался Кавээн. Григорий Абрамович, которого в городе знали и уважали многие из МВД, в том числе и начальники уголовки, не в службу, а в дружбу попросил сообщать о всех случаях, хоть как-то связанных с применением взрывчатых веществ, прежде всего нам. А вот ФСБ, если есть такая возможность, вообще не ставить в известность.
В результате к нам попало дело о взрыве в ресторане «Ромашка» во время свадьбы рабочего деревообрабатывающей фирмы «Элегант» Алексея Машкова с кассиром бухгалтерии той же фирмы Тамарой Сазоновой. Взрыв произошел в ресторане в тот момент, когда молодые принимали подарки от гостей. Взорвался один из подарков при попытке его открыть. Молодые скончались от многочисленных повреждений ног и нижней части туловища.
Очевидцы показали, что подарок лежал на подносе, но никто не мог вспомнить, кто его туда положил. Машков положил перед собой аккуратно упакованный сверток в виде небольшой пирамиды, стоящей на широком основании, и надорвал упаковочную бумагу. Раздался мощный взрыв, направленный вниз, пирамида вонзилась в потолок, а молодых и тех гостей, что оказались рядом, поразили обрезки гвоздей, которыми она была начинена...
Устройство было, без сомнения, самодельным, идентифицировать его с прежними, применявшимися во взрывах террористом, мы не могли, так как не располагали этими материалами. А ставить в известность ФСБ о наших подозрениях, что взрыв в ресторане мог быть устроен тем же человеком, мы не хотели...
Против нашей версии работало то, что Алексей Машков никак не был связан с наукой. Как, впрочем, и с медициной. Он был классным краснодеревщиком, работал на фирму, получал солидную зарплату и, кроме того, пытался заниматься и собственным бизнесом. Изготавливал в свободное время наборы спальной мебели, которую, по словам тех, кто понимает в ней толк, невозможно было отличить от продукции лучших зарубежных фирм...
Друзья его говорили, что он собирался уходить из фирмы и открывать свое дело, даже взял у кого-то из представителей не совсем официальных структур большой кредит на закупку материала. Они высказывали предположение, что смерть Машкова может быть как-то связана с этими взятыми им в долг деньгами. Больше они ничего предположить не могли, в остальном Машков был человеком абсолютно не конфликтным, врагов, кроме бригадира своего участка в мебельном цехе, не имел, с людьми ладил и сходился без проблем – словом, ни у кого мотивов его убивать не было.
Уголовный розыск ухватился за версию с занятыми деньгами и принялся искать свидетелей, которые могли бы вывести на кредитора погибшего. Григорий Абрамович не очень верил этой версии, но все же приказал Кавээну работать параллельно с уголовкой, и Кавээна мы видеть перестали – у него в уголовном розыске тоже друзей хватало.
Игорю Грэг поручил продолжать начатую мной работу по установлению связей между роддомом и профессором Мартыненко, которую я начала, но закончить не успела – оказалось, что в два дня, как предполагал Абрамыч, явно не уложиться. А меня направил на квартиру убитого – попытаться установить, что это был за человек и не мог ли он как-то стать объектом внимания нашего террориста. Уж слишком способ убийства был похож.
Алексей Машков жил один в двухкомнатной квартире, которая осталась ему после смерти родителей, как мне рассказали соседи. Отец умер у него год назад, мать еще раньше. Часто заходили друзья, иногда и женщины. Последнее время бывала только одна – Тамара, та самая, семейная жизнь Алексея Машкова с которой закончилась столь быстро и столь трагично...
В квартире у него меня прежде всего поразила мебель. Это была не мебель, а просто произведение искусства. Она производила странное впечатление в обычной двухкомнатной квартире изысканностью своих форм и плавным изяществом линий. Алексей, скорее всего, был настоящим Мастером, профессионалом.
Я всегда уважала таких людей, чем бы они ни занимались. Мебелью так мебелью, спасением людей так спасением. Суть не в том, что ты делаешь, а как ты это делаешь. Сама я всегда стремилась стать Мастером в своей профессии. Таким, как Чугунков, мой первый наставник в спецлагере, таким, как Григорий Абрамович...
Не знаю, что я искала в этой квартире... Одна комната была наполнена инструментами и кусками свежего, ароматно пахнущего дерева, которые стояли вдоль одной стены, а вдоль другой был устроен огромный стеллаж, с таким количеством незнакомых для меня инструментов, что я только вздохнула и вышла в другую комнату. В мастерской я ничего не могла бы обнаружить, что не связано напрямую с профессией этого человека.
Соседняя комната оказалась и спальней и гостиной одновременно. Обстановка была простая, если не считать изысканной мебели, – никаких особых излишеств. Кровать, стол, причудливые стулья на тонких изогнутых ножках.
Стол был завален эскизами разных завитушек в стиле барокко, рисунками кресел в стиле модерн, фотографиями шкафов в классическом стиле... На книжных полках над столом стояли книги. Их было немного, но они-то интересовали меня гораздо больше, чем все остальное.
У меня есть одно такое правило, основанное на многочисленных фактах: чтобы понять человека – посмотри, какие книги он читает, что стоит у него в книжном шкафу... Я принялась за изучение книжных полок...
Книги по обработке дерева, красочные проспекты мебельных салонов и выставок я откладывала в сторону не глядя. Меня интересовало другое – были же у этого человека какие-нибудь еще интересы, не связанные с изготовлением и продажей мебели?..
Вот, например, штук пять детективов. Так... Агата Кристи, Сименон, Честертон, Рекс Стаут... Ни Чейза, ни Шелдона, не говоря уже о других... Это уже о чем-то говорит. О чем? Да хотя бы о том, что Машков был человеком уравновешенным, предпочитавшим плавное развитие событий и спокойную размеренную жизнь... Что же – с профессией краснодеревщика, требующей внимательности и сосредоточенности, это сочетается как нельзя лучше...
Я перелистала еще какие-то справочники, обнаружила истрепанный «Таинственный остров» Жюля Верна, наверное, еще с детских времен остался... Из книги выпала фотография, на которой два мальчика стояли обнявшись и смотрели на меня. Их лица были столь похожи, что я без труда поняла, что это братья... Интересно... Нужно будет проверить, где сейчас брат Машкова, чем занимается... Никто из соседей ни слова не говорил о его родственниках... Я сделала пометку в своей записной книжке и продолжила осмотр...
Под руку попались женские романы... Я тут же сообразила, что это книги Тамары... Было еще несколько номеров газет «Совершенно секретно» и «Спид-инфо» и журнал «Лиза»...
Я уже почти потеряла интерес к книжным полкам, как вдруг мне под руку попалась книга, которой просто не могло быть на этих полках, настолько она контрастировала со всеми остальными...
Я в недоумении вертела в руках книгу на английском языке. «D. Bell. The coming of post-industrial society. A venture in social forecasting, – прочитала я. – Boston, 973».
– Даниэл Белл. «Приближающееся постиндустриальное общество. Рискованный социальный прогноз», – перевела я. – Откуда это здесь?
Я быстро перебрала оставшиеся на полках книги. Больше ничего похожего на проповедника технократии Белла там не оказалось...
Мысль моя лихорадочно работала. Я вспомнила программу анархического клуба «Свобода без ограничений», опубликованную в «Тарасовских вестах» по требованию террориста... Он выступал там с позиций, наиболее близких, пожалуй, к экзистенциализму. Экзистенциалисты, непримиримые противники технократов и вообще сциенцистов, то есть тех, кто считает науку наивысшей культурной ценностью. Причем именно естественные науки, как раз те, представителей которых так ненавидит наш террорист, что начал их отстрел...
Если предположить, что Алексей Машков был приверженцем технократии, то, значит, он стал жертвой именно нашего террориста – у того был мотив для убийства...
Но это же чушь сплошная! Краснодеревщик-технократ! И весь этот вывод сделан на основании одного-единственного факта – книги, которая могла оказаться на полке у Машкова и случайно...
Я внимательно осмотрела книгу... Нет, не похоже, что ей недавно пользовались, верхний корешок зарос пылью, а края страниц пожелтели... Она, видимо, долго стояла тут на полке невостребованной...
«Хватит ломать голову! – решила я. – Нужно продолжить осмотр, может быть, попадется еще что-то, что прояснит ситуацию...»
На полках больше ничего интересного не было. Я принялась за шкафчики в мебельной стенке, вытянувшейся вдоль одной из стен... Одежда и прочие тряпки меня не интересовали, я искала документы, какие-нибудь записи или что-то еще в этом роде...
Один из шкафчиков, действительно, был набит старыми тетрадями, еще школьными, мне попались в нем и общие тетради с лекциями, кажется, по математике. Я немного понимаю в точных науках...
Но, позвольте, чьи же это тетради? Может быть, Алексей Машков учился в вузе, а потом уже подался в краснодеревщики? Я порылась в памяти.
Нет, в личном деле у него было написано – «образование среднее»... Хотя это ни о чем не говорит, он мог проучиться один год, а затем бросить...
Под руку мне попались машинописные листы, исписанные мелким неровным почерком... Я с трудом разобрала несколько строчек...
«...Свобода есть сама суть бытия человека, – прочитала я, – которую он прозревает в моменты глубочайших потрясений, в ситуациях, названных Ясперсом „пограничными“... Но Ясперс считал, что свободу можно обрести лишь в Боге! Насколько яснее и понятнее для меня мысль Сартра: „Человек обречен быть свободным, поскольку это значит – быть самим собой!“ И никакие законы общества, никакие науки не в силах заставить человеческую природу подчиниться... Человек неподвластен никому! Ни силе государства, ни власти человека или денег, ни голосу плоти...»
Какой безобразный почерк! Да еще многие слова зачеркнуты, исправлены, строчки надписаны сверху, над исправлениями и зачеркиваниями... Вот еще одно более-менее разборчивое место...
«Я мыслю, следовательно, я существую», – сказал Декарт... Я существую, следовательно, я свободен! – говорю я. Свобода без ограничений! Она достигается только с помощью перехода через пограничные состояния, из которых наибольшим воздействием на человека обладает состояние страха. Страха перед самим собой, перед возможностью себя, перед свободой...»
Боже мой! Да ведь это черновики той самой статьи, что была опубликована в «Тарасовских вестях» по его требованию! Алексей Машков – тот самый террорист! Значит?.. Значит, взрывов больше не будет! Он мертв!.. Правда, какая-то странная смерть у него получилась...
Может быть, это самоубийство? Но... все, что о нем рассказывают соседи, все, что я вижу в его квартире, противоречит мысли о самоубийстве... Он же жениться хотел. Взорвать себя вместе с молодой женой на собственной свадьбе! Нет, для этого нужно быть настолько сумасшедшим, что скрыть это от окружающих не удастся...
А откуда же тогда эти черновики?.. А что, если их ему подбросил тот, кто его взорвал? Но зачем нашему террористу понадобилось его убивать?..
Я продолжала лихорадочно рыться в бумагах. Не может быть, чтобы здесь не было еще чего-нибудь, что даст ответы на все мои вопросы! Вот, наконец-то! Я увидела пухлый блокнот в засаленном кожаном переплете. Еще не открывая его, я поняла, что найду в нем разгадку тайны всех тарасовских взрывов...
Это был дневник Алексея Машкова... Нет, он не был террористом. Он был его жертвой...
Первые записи в этой записной книжке были датированы серединой прошлого года. Преимущественно это были чисто деловые записи каких-то встреч, каких-то заказов, телефоны, адреса, суммы...
Я сразу же обратила внимание, что почерк совсем не тот, что в черновиках статьи. Алексей Машков писал округлыми четкими буквами с ровным наклоном и характерными завитушками у некоторых букв, заставляющими вспомнить о чистописании и каллиграфии...
Вряд ли, конечно, он был аккуратистом, я могу с уверенностью сказать, что ему свойственна была способность к систематизации и классифицированию, другими словами, погибший любил «раскладывать все по полочкам». Чем дольше я рассматривала его почерк, тем больше убеждалась, что этот человек не мог быть убийцей-террористом...
Первая запись в ежедневнике, которая привлекла мое особое внимание, была от пятнадцатого марта этого года:
«Ответить Сашке на письмо, а то обидится. Но денег не посылать...»
Никаких писем среди бумаг я пока не находила... Кто же переписывался с Алексеем Машковым? Я снова начала листать ежедневник.
Ага! Вот. «...Катафалк, могила, памятник – 670 р. Автобус Петрович прислал. Было пятнадцать человек. Табличка с фотографией будет через неделю готова (ателье „Кадр“). Сашка, свинья, не приехал... Прислал странное письмо. Мог бы и сам приехать – отца похоронить».
Это написано в день похорон отца. Так, Сашка – это, наверняка, его брат, тот самый похожий на Алексея мальчик, которого я видела на фотографии, выпавшей из книги... Нужно обязательно проверить, не учился ли он когда-либо у профессора Мартыненко. Этот самый брат вполне может оказаться террористом, которого мы ищем... Но ни одного письма я так и не нашла...
Совпадение фраз в найденных мной черновиках и газетной публикации, сделанной по требованию террориста, – это еще не доказательство, что в обоих случаях о свободе рассуждал один и тот же человек. Теоретически это может оказаться совпадением.
Даже если я сама себя сумею убедить, что это один и тот же человек, для судьи этого будет мало. Нужны явные неопровержимые улики, что террорист – старший брат Машкова. Если бы я нашла печатный текст, можно было бы сравнить его с тем листом, что он прислал мне лично в ответ на обращение по телевизору... Но я не нашла в квартире Машкова ни одного отпечатанного листка. И, наоборот, мы, в управлении, не располагали образцом почерка террориста. Юридически достоверной идентификации мы поэтому провести не смогли бы...
Наконец мне повезло. В углу шкафчика я обнаружила тоненькую связку писем. Первое, что бросилось мне в глаза, – жирная черта фломастером, проведенная под маркой. Это были его письма, без всякого сомнения... Этого для обвинения теперь более чем достаточно. Личность террориста можно установить с точностью до ста процентов. Взрывы производил старший брат Алексея Машкова, Александр...