– Может, еще раз выстрелишь в меня? Получится наверняка. Я ведь без оружия.
– Послушай, отец, – перебил его Сэм, не дав Калебу вступить в разговор. – Все это неправда! Я знаю, и ты должен знать: все, что говорят про Калеба, будто он стрелял в тебя, – вранье. Если б уж он стрелял, то тебя бы в живых не было. Я видел, как он стреляет.
– Не ты ли клялся, что у тебя нет оружия? – спросил Рафтен, указывая на револьвер. – Я видел его у тебя в руках десять лет назад. Не боюсь я тебя и твоего револьвера, – сказал Рафтен, заметив, что Калеб схватился за рукоятку. – И слушай: чтоб больше ноги твоей не было в моих лесах и пса твоего, который загрызает моих овец! Вон и костер развел, когда такая сушь стоит!
– Слушай, Рафтен! – громко сказал Калеб и выхватил револьвер. Выстрел последовал бы мгновенно, если б Ян не повис на руке Калеба, а Сэм не стал между ним и отцом. Гай предусмотрительно спрятался за дерево.
– Прочь с дороги, мальчишки! – крикнул Калеб.
– Видишь, он опять меня застал безоружным, – с издевкой сказал Рафтен. – Уйдите, ребята, я сейчас с ним расправлюсь.
– Послушай, отец, – снова начал Сэм. – Ты неправ! Калеб не стрелял в тебя тогда. А этот костер мы развели с Яном, и мы его сейчас погасим. Ты нападаешь на Калеба, как бабушка Невилль, которая забрала всю твою провизию. Стыдись, отец! Это нечестно, так не поступают мужчины! Если у тебя нет доказательств, то молчи.
Рафтен опешил от такого бурного натиска, да к тому же увидел, что все против него. Он сам часто смеялся над гневом бабушки Невилль, которой ничего дурного не сделал. Ему никогда и в голову не приходило, что иной раз сам поступает так же. Гнев его остыл. «Ну и разошелся мальчишка! – подумал он о сыне. – Говорит, как адвокат, а силы-то как у боксера. Может, сделать из него адвоката, а не зубного врача?…»
Буря миновала. Калеб был вспыльчив, но быстро отходил. А Рафтен, потерпев неудачу, поспешил уйти.
– Костер как следует загасите! – проворчал он. – И спать давно пора.
Мальчики потушили огонь и молча двинулись к лагерю. Сэм и Ян несли на палке тушку енота. Калеб проводил их до палатки и пошел к себе. В ту ночь мальчики спали крепким сном.
– Послушай, отец, – перебил его Сэм, не дав Калебу вступить в разговор. – Все это неправда! Я знаю, и ты должен знать: все, что говорят про Калеба, будто он стрелял в тебя, – вранье. Если б уж он стрелял, то тебя бы в живых не было. Я видел, как он стреляет.
– Не ты ли клялся, что у тебя нет оружия? – спросил Рафтен, указывая на револьвер. – Я видел его у тебя в руках десять лет назад. Не боюсь я тебя и твоего револьвера, – сказал Рафтен, заметив, что Калеб схватился за рукоятку. – И слушай: чтоб больше ноги твоей не было в моих лесах и пса твоего, который загрызает моих овец! Вон и костер развел, когда такая сушь стоит!
– Слушай, Рафтен! – громко сказал Калеб и выхватил револьвер. Выстрел последовал бы мгновенно, если б Ян не повис на руке Калеба, а Сэм не стал между ним и отцом. Гай предусмотрительно спрятался за дерево.
– Прочь с дороги, мальчишки! – крикнул Калеб.
– Видишь, он опять меня застал безоружным, – с издевкой сказал Рафтен. – Уйдите, ребята, я сейчас с ним расправлюсь.
– Послушай, отец, – снова начал Сэм. – Ты неправ! Калеб не стрелял в тебя тогда. А этот костер мы развели с Яном, и мы его сейчас погасим. Ты нападаешь на Калеба, как бабушка Невилль, которая забрала всю твою провизию. Стыдись, отец! Это нечестно, так не поступают мужчины! Если у тебя нет доказательств, то молчи.
Рафтен опешил от такого бурного натиска, да к тому же увидел, что все против него. Он сам часто смеялся над гневом бабушки Невилль, которой ничего дурного не сделал. Ему никогда и в голову не приходило, что иной раз сам поступает так же. Гнев его остыл. «Ну и разошелся мальчишка! – подумал он о сыне. – Говорит, как адвокат, а силы-то как у боксера. Может, сделать из него адвоката, а не зубного врача?…»
Буря миновала. Калеб был вспыльчив, но быстро отходил. А Рафтен, потерпев неудачу, поспешил уйти.
– Костер как следует загасите! – проворчал он. – И спать давно пора.
Мальчики потушили огонь и молча двинулись к лагерю. Сэм и Ян несли на палке тушку енота. Калеб проводил их до палатки и пошел к себе. В ту ночь мальчики спали крепким сном.
XXIII. Лесной дух и ночной разбойник
На следующий день, занимаясь выделкой шкуры енота, Ян и Сэм обсуждали ночное происшествие. Они решили, что правильнее будет не заговаривать с Калебом об этом. Гая предупредили, чтобы он молчал.
Обследуя, как обычно, «книгу посетителей», Ян снова обнаружил отпечаток, похожий на след копыта, а около реки – следы очень большой птицы, похожей на лапы индюка.
Ян позвал Калеба, чтобы тот взглянул на следы.
– Это, наверное, синяя цапля прилетела, – сказал он о следах птицы, – а вот копыто чье, ума не приложу. Очень похоже на след большого оленя. Но здесь они давно перевелись. Найдутся, только миль за десять отсюда. Один след еще ни о чем не говорит.
– Нет, я нашел много, только разобраться в них трудно.
Вечером, возвращаясь после набега на бледнолицых, Ян услыхал со стороны пруда резкий, пронзительный крик. Он приближался, разрастаясь в устрашающий рев. Звук несся откуда-то сверху, и Ян заметил, что над ним медленно пролетела большая птица.
На следующий день Ян был за повара. С восходом солнца он отправился за водой, как вдруг увидел, что с запруды поднялась огромная синяя цапля и, тяжело взмахивая крыльями, исчезла за деревьями.
С восхищением мальчик следил за полетом птицы. Придя на место, откуда она снялась, Ян нашел там множество таких следов, которые он уже раньше зарисовал к себе в тетрадь. Это была та же птица, что кричала прошлой ночью.
Как-то Дятел вышел из типи. Неожиданно ухо его уловило необычный звук. Кто-то не переставая скулил все громче и громче. Вой не кончался, и Сэм позвал товарищей.
– Это, наверное, – новая цапля, – шепнул Ян.
Но звук все усиливался и перешел в громкое мяуканье. Вдруг Маленький Бобр вспомнил, что слышал этот крик у себя в Гленьяне!
– Это рысь, – уверенно сказал он.
На следующий день Калеб подтвердил слова мальчика. Через несколько дней стало известно, что ночью у Рафтена пропал еще один ягненок.
Утром Ян снял барабан и увидел, что кожа на нем стала мягкой и влажной.
– Ого, будет дождь! – возвестил он.
Калеб посмотрел на него с удивлением:
– Смотрю, ты стал настоящим индейцем. Они всегда говорят, что будет дождь, если барабан нужно подсушить у огня, прежде чем играть.
После полудня сгустились тучи, а на закате начался дождь. Калеб остался ужинать. Припустил настоящий ливень, и казалось, ему не будет конца. Калеб вышел из типи и вырыл вокруг нее канаву с отводным желобком, через который уходила вода.
После ужина все сидели у костра. Поднялся ветер, и капли дождя полетели в дымовое отверстие. Яну пришлось выйти. Сквозь шум дождя он опять услышал знакомый вой. Мальчик вернулся с большой охапкой хвороста, и в типи ярко запылал огонь. Ветер налетал порывами, и брезент неприятно хлопал по шестам.
– Где ваша якорная веревка? – спросил Калеб.
Сэм протянул ему свободный конец веревки, другим же концом она была накрепко привязана к шестам наверху. Все время стояла сухая погода, и веревка была ни к чему. Калеб обмотал ее вокруг толстой палки, а палку вбил в землю. Потом вышел наружу и вбил поглубже все колышки. Теперь племени не страшны были никакие бури.
Старый охотник не любил возвращаться к себе в пустую хижину. Дик и Сарианна не заботились о нем, жил он впроголодь, и мальчики без труда уговорили Калеба остаться ночевать.
Дым клубами ходил вверху. Вскоре в типи стало очень душно.
– Подыми брезент с подветренной стороны, Ян, – сказал Калеб.
Но тут ветер с дождем, ворвавшись в типи, поднял вихрь из дыма и золы.
– Вам надо иметь особую подкладку, – сказал Калеб. – Дайте мне тот кусок, я сделаю.
Калеб с большой осторожностью привязал подкладку к трем шестам так, что дымовое отверстие находилось теперь над ней и ветер не дул в спину мальчикам, а проносился у них над головой. В типи стало легче дышать, а капельки дождя, которые залетали в отверстие, падали на подкладку.
– На этих подкладках индейцы обычно делают рисунки, вспоминая свои приключения и подвиги. Тотемы они рисуют снаружи, а победы – на подкладке.
– Тебе есть работа, Маленький Бобр, – сказал Сэм, – нарисуй наши тотемы на типи.
– Знаете что? – сказал вдруг Ян. – Давайте примем в наше племя мистера Кларка. Вы будете нашим Чародеем.
Калеб довольно усмехнулся, по-видимому соглашаясь.
– Теперь я нарисую четыре тотема, – сказал Ян.
Он набрал желтой глины, и голубой, которая, высохнув, становилась белой, и другой – желтой, которая после обжигания становилась красной, и еще угля. Фон, на котором он собирался рисовать, Ян вымазал растопленным жиром енота и сосновой смолой. В общем, все было сделано так, как у индейцев.
Он, конечно, мог достать ярких масляных красок у бледнолицых, но это было бы нечестно.
– Послушайте, Калеб, – начал как-то Гай, – расскажите нам что-нибудь об индейцах. Про их храбрость, например. Я больше всего на свете люблю храбрость! Помню, как старый сурок выскочил на меня… Кое-кто испугался бы на моем месте, и…
– Цыц! – крикнул Сэм.
Калеб молча курил. Дождь все хлестал по брезенту. Покрышка колыхалась от ветра. Воцарилось молчание. И вдруг по лесу разнесся громкий, устрашающий вопль. Мальчики вздрогнули. Будь они одни в лесу, перепугались бы насмерть.
– Вот он! – шепнул Сэм. – Это банши.
Калеб испытующе оглядел ребят.
– Что это? – спросил Ян. – Такой звук мы уже слышали много раз.
Калеб молча покачал головой и посмотрел на собаку, лежавшую у огня. Турок только поднял морду, обернулся, посмотрел на хозяина большими печальными глазами и снова опустил морду на лапы.
– Турок и ухом не ведет.
– Собаки не слышат банши, – возразил Сэм. – И духов не видят. Так бабушка Невилль говорит.
Спокойствие собаки еще больше напугало мальчишек.
– Ястребиный Глаз, – сказал Дятел, – ты самый храбрый. Выйди и выстрели в банши. Я дам тебе свою стрелу против колдунов. Если ты его подстрелишь, мы присудим тебе «гран ку». Ты же сам говорил, что больше всего любишь храбрых.
– Пустые болтуны! – ответил Гай. – Я с вами и говорить не буду! Калеб, расскажите нам что-нибудь про индейцев, – добавил он.
– Индейцы любят храбрость, – подмигнув, ответил Калеб.
Ян и Сэм засмеялись, правда негромко, потому что боялись, как бы и их не призвали показать свое мужество.
– Я, пожалуй, лягу спать, – сказал Гай.
Ян скоро последовал его примеру, а Сэм остался сидеть с Калебом. Оба молчали, пока храп Гая и мерное дыхание Яна не возвестили, что мальчики крепко спят.
Сэм уже давно намеревался поговорить с Калебом, и тут ему представился удобный случай.
– Послушайте, мистер Калеб, – начал он быстро, – я не собираюсь защищать отца, но я знаю его так же хорошо, как и он меня. Это прямой и честный человек. Можете мне поверить! Он часто кому-нибудь помогает исподтишка, чтоб никто не заметил. И об этом никто не говорит. А если уж он с кем-то поссорится, то кричат на весь свет! Я знаю, он плохо думает о вас и вы о нем. Так надо разобраться толком!
Сэм был умный мальчик, и теперь он говорил очень убедительно, совсем как взрослый.
Калеб что-то проворчал и продолжал курить.
– Расскажите мне, что вышло между вами, и мы с мамой уладим все, повлияем на отца.
Хорошо, что Сэм вспомнил о своей матери. Калеб знал миссис Рафтен еще молоденькой девушкой. Она всегда верила в Калеба и даже после ссоры никогда не скрывала своего доброго отношения к нему.
– Да нечего особенно и рассказывать, – горько ответил Калеб. – Он надул меня при обмене лошадьми, потом очень торопил с уплатой долга. Пришлось мне продать овес по шестьдесят центов, а он скупил все и через полчаса продал мой овес по семьдесят пять! Мы крупно поспорили, и, кажется, я сказал, что отомщу ему. В тот день рано утром я ушел из Дауни. Рафтен положил себе в карман триста долларов. У меня же не осталось ни цента. Деньги он взял с собой: банк уже был закрыт. По дороге домой в него стреляли. Наутро в том месте нашли мой кисет и несколько адресованных мне писем. Я думаю, что их подбросили туда, чтобы на меня пало подозрение. Только они перестарались! Так все люди говорят. Потом твой отец натравил на меня Дика Пога, и я потерял ферму. Вот и все.
Сэм помолчал минуту и мрачно сказал:
– Все это верно, и про овес и про долг, – таков уж отец. Но то, что вы думаете про Дика, – это неправда. Отец никогда не пойдет на подлость.
– Ты так думаешь? Что ж, это твой отец.
Сэм не ответил и положил ладонь на голову Турка. Тот тихонько заворчал.
– Все против меня, против моей собаки, – продолжал Калеб. – Пог болтает, что пес таскает овец, и все верят. Никогда я не слыхал, чтобы собака таскала овец! И овцы пропадают почти каждую ночь, даже когда Турок сидит со мной в хижине.
– Так чья ж собака это делает?
– Не знаю, собака ли. Говорят, каждый раз там оставалось пол-овцы. Жаль, что я сам ни разу не видел, а то сказал бы, кто ходит за овцами. По-моему, это рысь.
Снова голоса в типи смолкли. Вдруг по лесу пронесся все тот же вой, от которого у мальчиков волосы становились дыбом. Но Турок и на этот раз даже ухом не повел.
Калеб и Сэм раздули костер поярче и легли спать.
Дождь шел непрерывно, и ветер то и дело налетал на палатку. Утром Калеб поднялся первым и приготовил к завтраку «пирог прерий» из свинины, картошки, хлеба и маленькой луковки. Все наслаждались королевской едой, позабыв про ночные страхи. Дождь перестал, но ветер не унимался. По небу бежали темные тучи. Ян вышел посмотреть на следы, но ничего не нашел.
День провели в лагере, делая стрелы и раскрашивая типи.
Калеб снова согласился ночевать у индейцев. В ту ночь крик банши слышался всего один раз. Но спустя полчаса раздался тоненький писк; мальчики едва уловили его, а Турок вскочил и, пробравшись под дверью, бросился с громким лаем в лес.
– Дичь учуял, – сказал охотник, а когда лай сменился визгом, добавил: – Вот теперь на дерево загнал.
– Вдруг он банши загнал? – встрепенулся Ян и выскочил в темень.
За ним вышли и остальные. Они увидели, что Турок, яростно лая, бросается на большой бук. Но в темноте им никого не удалось разглядеть на дереве.
Не переставая удивляться, что собаку тревожит какой-то писк, в то время как воплей он не слышит, все вернулись в типи.
На следующее утро Ян нашел неподалеку следы обыкновенной кошки: очевидно, ее-то и загнал Турок на дерево.
Когда Ян нагнулся, чтобы получше разглядеть следы, он услышал сквозь ветер знакомый зловещий скрип. Днем это было не так страшно. Взглянув наверх, Ян увидел, как от сильного ветра сталкиваются и трутся друг о друга две большие ветки. Это и был тот «банши», которого боялись все, кроме Турка.
Один только Гай не поверил и по-прежнему считал, что по ночам рычали медведи.
Как-то поздним вечером он разбудил обоих вождей:
– Ян! Сэм! Вставайте! Тот медведь снова здесь! А вы все не верили!
Снаружи слышалось громкое чавканье, прерываемое по временам рычанием или храпом.
– Правда, там кто-то есть, Сэм, – шепнул Ян. – Турка бы сюда и Калеба!
Мальчики слегка приоткрыли дверь и выглянули наружу. При тусклом свете звезд они различили большого черного зверя, который подбирал остатки пищи и выгребал консервные банки из ямы. Сомнений не было – это медведь.
– Что ж делать?
– Стрелять не вздумайте! Это только озлобит его. Гай, раздуй огонь посильнее, – приказал Бобр.
– Почему у нас ружья нет? – стуча зубами, прошептал Гай.
– Тише ты! Послушай, Сэм, Ветка… то есть как его… Ястребиный Глаз сейчас раздует костер, а мы в случае чего будем стрелять тупыми стрелами.
Мальчики вытащили луки. Гай, дрожа от страха, уговаривал их не стрелять.
– Зачем его дразнить? – уверял он. – Наверное, это очень свирепый зверь.
Костер у Гая никак не желал разгораться, а тем временем медведь подбирался все ближе. Он поднял морду, и мальчики увидали его большие уши.
– Не стрелять, пока он не подойдет, – шепнул Сэм.
Услыхав это, Гай оставил костер и мигом взобрался на перекладину между шестами, на которой обычно подвешивали котелок. Увидав, что мальчики натянули луки, он разразился слезами:
– Не надо, он съест нас всех!
Медведь приближался, и мальчики пустили стрелы. Зверь бросился прочь с громким визгом, который уже не оставил никаких сомнений, что это свинья с фермы Бернсов. Видно, Гай снова забыл закрыть калитку, и она пришла по его следам.
Гай слез на землю и присоединился к общему веселью.
– Я ж вам говорил: не стреляйте. Мне сразу показалось, что это старый боров!
– Поэтому ты и забрался наверх? – насмешливо спросил Сэм.
Утром выяснилась еще одна тайна: след, который Ян принимал за олений, был всего-навсего отпечатком свиного копыта.
Обследуя, как обычно, «книгу посетителей», Ян снова обнаружил отпечаток, похожий на след копыта, а около реки – следы очень большой птицы, похожей на лапы индюка.
Ян позвал Калеба, чтобы тот взглянул на следы.
– Это, наверное, синяя цапля прилетела, – сказал он о следах птицы, – а вот копыто чье, ума не приложу. Очень похоже на след большого оленя. Но здесь они давно перевелись. Найдутся, только миль за десять отсюда. Один след еще ни о чем не говорит.
– Нет, я нашел много, только разобраться в них трудно.
Вечером, возвращаясь после набега на бледнолицых, Ян услыхал со стороны пруда резкий, пронзительный крик. Он приближался, разрастаясь в устрашающий рев. Звук несся откуда-то сверху, и Ян заметил, что над ним медленно пролетела большая птица.
На следующий день Ян был за повара. С восходом солнца он отправился за водой, как вдруг увидел, что с запруды поднялась огромная синяя цапля и, тяжело взмахивая крыльями, исчезла за деревьями.
С восхищением мальчик следил за полетом птицы. Придя на место, откуда она снялась, Ян нашел там множество таких следов, которые он уже раньше зарисовал к себе в тетрадь. Это была та же птица, что кричала прошлой ночью.
Как-то Дятел вышел из типи. Неожиданно ухо его уловило необычный звук. Кто-то не переставая скулил все громче и громче. Вой не кончался, и Сэм позвал товарищей.
– Это, наверное, – новая цапля, – шепнул Ян.
Но звук все усиливался и перешел в громкое мяуканье. Вдруг Маленький Бобр вспомнил, что слышал этот крик у себя в Гленьяне!
– Это рысь, – уверенно сказал он.
На следующий день Калеб подтвердил слова мальчика. Через несколько дней стало известно, что ночью у Рафтена пропал еще один ягненок.
Утром Ян снял барабан и увидел, что кожа на нем стала мягкой и влажной.
– Ого, будет дождь! – возвестил он.
Калеб посмотрел на него с удивлением:
– Смотрю, ты стал настоящим индейцем. Они всегда говорят, что будет дождь, если барабан нужно подсушить у огня, прежде чем играть.
После полудня сгустились тучи, а на закате начался дождь. Калеб остался ужинать. Припустил настоящий ливень, и казалось, ему не будет конца. Калеб вышел из типи и вырыл вокруг нее канаву с отводным желобком, через который уходила вода.
После ужина все сидели у костра. Поднялся ветер, и капли дождя полетели в дымовое отверстие. Яну пришлось выйти. Сквозь шум дождя он опять услышал знакомый вой. Мальчик вернулся с большой охапкой хвороста, и в типи ярко запылал огонь. Ветер налетал порывами, и брезент неприятно хлопал по шестам.
– Где ваша якорная веревка? – спросил Калеб.
Сэм протянул ему свободный конец веревки, другим же концом она была накрепко привязана к шестам наверху. Все время стояла сухая погода, и веревка была ни к чему. Калеб обмотал ее вокруг толстой палки, а палку вбил в землю. Потом вышел наружу и вбил поглубже все колышки. Теперь племени не страшны были никакие бури.
Старый охотник не любил возвращаться к себе в пустую хижину. Дик и Сарианна не заботились о нем, жил он впроголодь, и мальчики без труда уговорили Калеба остаться ночевать.
Дым клубами ходил вверху. Вскоре в типи стало очень душно.
– Подыми брезент с подветренной стороны, Ян, – сказал Калеб.
Но тут ветер с дождем, ворвавшись в типи, поднял вихрь из дыма и золы.
– Вам надо иметь особую подкладку, – сказал Калеб. – Дайте мне тот кусок, я сделаю.
Калеб с большой осторожностью привязал подкладку к трем шестам так, что дымовое отверстие находилось теперь над ней и ветер не дул в спину мальчикам, а проносился у них над головой. В типи стало легче дышать, а капельки дождя, которые залетали в отверстие, падали на подкладку.
– На этих подкладках индейцы обычно делают рисунки, вспоминая свои приключения и подвиги. Тотемы они рисуют снаружи, а победы – на подкладке.
– Тебе есть работа, Маленький Бобр, – сказал Сэм, – нарисуй наши тотемы на типи.
– Знаете что? – сказал вдруг Ян. – Давайте примем в наше племя мистера Кларка. Вы будете нашим Чародеем.
Калеб довольно усмехнулся, по-видимому соглашаясь.
– Теперь я нарисую четыре тотема, – сказал Ян.
Он набрал желтой глины, и голубой, которая, высохнув, становилась белой, и другой – желтой, которая после обжигания становилась красной, и еще угля. Фон, на котором он собирался рисовать, Ян вымазал растопленным жиром енота и сосновой смолой. В общем, все было сделано так, как у индейцев.
Он, конечно, мог достать ярких масляных красок у бледнолицых, но это было бы нечестно.
– Послушайте, Калеб, – начал как-то Гай, – расскажите нам что-нибудь об индейцах. Про их храбрость, например. Я больше всего на свете люблю храбрость! Помню, как старый сурок выскочил на меня… Кое-кто испугался бы на моем месте, и…
– Цыц! – крикнул Сэм.
Калеб молча курил. Дождь все хлестал по брезенту. Покрышка колыхалась от ветра. Воцарилось молчание. И вдруг по лесу разнесся громкий, устрашающий вопль. Мальчики вздрогнули. Будь они одни в лесу, перепугались бы насмерть.
– Вот он! – шепнул Сэм. – Это банши.
Калеб испытующе оглядел ребят.
– Что это? – спросил Ян. – Такой звук мы уже слышали много раз.
Калеб молча покачал головой и посмотрел на собаку, лежавшую у огня. Турок только поднял морду, обернулся, посмотрел на хозяина большими печальными глазами и снова опустил морду на лапы.
– Турок и ухом не ведет.
– Собаки не слышат банши, – возразил Сэм. – И духов не видят. Так бабушка Невилль говорит.
Спокойствие собаки еще больше напугало мальчишек.
– Ястребиный Глаз, – сказал Дятел, – ты самый храбрый. Выйди и выстрели в банши. Я дам тебе свою стрелу против колдунов. Если ты его подстрелишь, мы присудим тебе «гран ку». Ты же сам говорил, что больше всего любишь храбрых.
– Пустые болтуны! – ответил Гай. – Я с вами и говорить не буду! Калеб, расскажите нам что-нибудь про индейцев, – добавил он.
– Индейцы любят храбрость, – подмигнув, ответил Калеб.
Ян и Сэм засмеялись, правда негромко, потому что боялись, как бы и их не призвали показать свое мужество.
– Я, пожалуй, лягу спать, – сказал Гай.
Ян скоро последовал его примеру, а Сэм остался сидеть с Калебом. Оба молчали, пока храп Гая и мерное дыхание Яна не возвестили, что мальчики крепко спят.
Сэм уже давно намеревался поговорить с Калебом, и тут ему представился удобный случай.
– Послушайте, мистер Калеб, – начал он быстро, – я не собираюсь защищать отца, но я знаю его так же хорошо, как и он меня. Это прямой и честный человек. Можете мне поверить! Он часто кому-нибудь помогает исподтишка, чтоб никто не заметил. И об этом никто не говорит. А если уж он с кем-то поссорится, то кричат на весь свет! Я знаю, он плохо думает о вас и вы о нем. Так надо разобраться толком!
Сэм был умный мальчик, и теперь он говорил очень убедительно, совсем как взрослый.
Калеб что-то проворчал и продолжал курить.
– Расскажите мне, что вышло между вами, и мы с мамой уладим все, повлияем на отца.
Хорошо, что Сэм вспомнил о своей матери. Калеб знал миссис Рафтен еще молоденькой девушкой. Она всегда верила в Калеба и даже после ссоры никогда не скрывала своего доброго отношения к нему.
– Да нечего особенно и рассказывать, – горько ответил Калеб. – Он надул меня при обмене лошадьми, потом очень торопил с уплатой долга. Пришлось мне продать овес по шестьдесят центов, а он скупил все и через полчаса продал мой овес по семьдесят пять! Мы крупно поспорили, и, кажется, я сказал, что отомщу ему. В тот день рано утром я ушел из Дауни. Рафтен положил себе в карман триста долларов. У меня же не осталось ни цента. Деньги он взял с собой: банк уже был закрыт. По дороге домой в него стреляли. Наутро в том месте нашли мой кисет и несколько адресованных мне писем. Я думаю, что их подбросили туда, чтобы на меня пало подозрение. Только они перестарались! Так все люди говорят. Потом твой отец натравил на меня Дика Пога, и я потерял ферму. Вот и все.
Сэм помолчал минуту и мрачно сказал:
– Все это верно, и про овес и про долг, – таков уж отец. Но то, что вы думаете про Дика, – это неправда. Отец никогда не пойдет на подлость.
– Ты так думаешь? Что ж, это твой отец.
Сэм не ответил и положил ладонь на голову Турка. Тот тихонько заворчал.
– Все против меня, против моей собаки, – продолжал Калеб. – Пог болтает, что пес таскает овец, и все верят. Никогда я не слыхал, чтобы собака таскала овец! И овцы пропадают почти каждую ночь, даже когда Турок сидит со мной в хижине.
– Так чья ж собака это делает?
– Не знаю, собака ли. Говорят, каждый раз там оставалось пол-овцы. Жаль, что я сам ни разу не видел, а то сказал бы, кто ходит за овцами. По-моему, это рысь.
Снова голоса в типи смолкли. Вдруг по лесу пронесся все тот же вой, от которого у мальчиков волосы становились дыбом. Но Турок и на этот раз даже ухом не повел.
Калеб и Сэм раздули костер поярче и легли спать.
Дождь шел непрерывно, и ветер то и дело налетал на палатку. Утром Калеб поднялся первым и приготовил к завтраку «пирог прерий» из свинины, картошки, хлеба и маленькой луковки. Все наслаждались королевской едой, позабыв про ночные страхи. Дождь перестал, но ветер не унимался. По небу бежали темные тучи. Ян вышел посмотреть на следы, но ничего не нашел.
День провели в лагере, делая стрелы и раскрашивая типи.
Калеб снова согласился ночевать у индейцев. В ту ночь крик банши слышался всего один раз. Но спустя полчаса раздался тоненький писк; мальчики едва уловили его, а Турок вскочил и, пробравшись под дверью, бросился с громким лаем в лес.
– Дичь учуял, – сказал охотник, а когда лай сменился визгом, добавил: – Вот теперь на дерево загнал.
– Вдруг он банши загнал? – встрепенулся Ян и выскочил в темень.
За ним вышли и остальные. Они увидели, что Турок, яростно лая, бросается на большой бук. Но в темноте им никого не удалось разглядеть на дереве.
Не переставая удивляться, что собаку тревожит какой-то писк, в то время как воплей он не слышит, все вернулись в типи.
На следующее утро Ян нашел неподалеку следы обыкновенной кошки: очевидно, ее-то и загнал Турок на дерево.
Когда Ян нагнулся, чтобы получше разглядеть следы, он услышал сквозь ветер знакомый зловещий скрип. Днем это было не так страшно. Взглянув наверх, Ян увидел, как от сильного ветра сталкиваются и трутся друг о друга две большие ветки. Это и был тот «банши», которого боялись все, кроме Турка.
Один только Гай не поверил и по-прежнему считал, что по ночам рычали медведи.
Как-то поздним вечером он разбудил обоих вождей:
– Ян! Сэм! Вставайте! Тот медведь снова здесь! А вы все не верили!
Снаружи слышалось громкое чавканье, прерываемое по временам рычанием или храпом.
– Правда, там кто-то есть, Сэм, – шепнул Ян. – Турка бы сюда и Калеба!
Мальчики слегка приоткрыли дверь и выглянули наружу. При тусклом свете звезд они различили большого черного зверя, который подбирал остатки пищи и выгребал консервные банки из ямы. Сомнений не было – это медведь.
– Что ж делать?
– Стрелять не вздумайте! Это только озлобит его. Гай, раздуй огонь посильнее, – приказал Бобр.
– Почему у нас ружья нет? – стуча зубами, прошептал Гай.
– Тише ты! Послушай, Сэм, Ветка… то есть как его… Ястребиный Глаз сейчас раздует костер, а мы в случае чего будем стрелять тупыми стрелами.
Мальчики вытащили луки. Гай, дрожа от страха, уговаривал их не стрелять.
– Зачем его дразнить? – уверял он. – Наверное, это очень свирепый зверь.
Костер у Гая никак не желал разгораться, а тем временем медведь подбирался все ближе. Он поднял морду, и мальчики увидали его большие уши.
– Не стрелять, пока он не подойдет, – шепнул Сэм.
Услыхав это, Гай оставил костер и мигом взобрался на перекладину между шестами, на которой обычно подвешивали котелок. Увидав, что мальчики натянули луки, он разразился слезами:
– Не надо, он съест нас всех!
Медведь приближался, и мальчики пустили стрелы. Зверь бросился прочь с громким визгом, который уже не оставил никаких сомнений, что это свинья с фермы Бернсов. Видно, Гай снова забыл закрыть калитку, и она пришла по его следам.
Гай слез на землю и присоединился к общему веселью.
– Я ж вам говорил: не стреляйте. Мне сразу показалось, что это старый боров!
– Поэтому ты и забрался наверх? – насмешливо спросил Сэм.
Утром выяснилась еще одна тайна: след, который Ян принимал за олений, был всего-навсего отпечатком свиного копыта.
XXIV. Ястребиный Глаз снова требует награды
Однажды после завтрака, когда Ян чистил ножи, вонзая их в землю, он сказал:
– В давнее время воины иногда расходились в поисках приключений, а потом встречались в условленном месте и рассказывали о своих подвигах. Давайте и мы сегодня пойдем поодиночке.
– Тащим соломинки, – коротко сказал Дятел.
– Только держать их буду я! – поспешно заявил Гай. – А то мне опять выпадет идти домой по вашей милости.
– Пожалуйста, – сказал Ян. – Возьми три соломины – длинную для Дятла, среднюю – для меня, а короткую – тебе. Бросаем первый и последний раз. И чтобы никаких споров!
Соломинки полетели вниз, и Старшие Вожди торжествующе завопили: соломинка Гая указывала в сторону его дома.
– Ничего подобного! – возмутился Гай. – Я иду в противоположную сторону.
– Мы идем до тех пор, пока не встретим что-нибудь интересное. Вернуться назад мы должны, когда луч достигнет этого шеста, – сказал Ян.
Солнечный луч, проникавший в дымовое отверстие, служил им «индейскими» часами. В распоряжении ребят было около четырех часов.
Из долгого похода Сэм и Ян вернулись почти одновременно; вскоре пришел и Гай.
– Послушайте, ребята! – еще издали восторженно крикнул он. – Что со мной было! Дайте я первый расскажу!
– Молчи! – отрезал Дятел. – Ты пришел последний!
– Как хотите! Все равно я получу высшую награду! – не удержался Гай.
– Начинай, Вождь-сидящий-на-ветке. И Сэм принялся рассказывать:
– Я пошел прямо туда, куда указывала моя соломинка. Назад я не хожу: это недостойно вождя и воина. – И Сэм печально взглянул на Гая своими раскосыми глазами. – Шел я, шел и дошел до пересохшей речки. Но это меня не остановило. Ничто не могло меня остановить! Перешел я реку и добрался до осиного гнезда. Но я не стал трогать мирных букашек и двинулся дальше. Вдруг – сверху послышалось тихое рычание. Взглянул туда, но ничего не заметил. Рычание стало громче, и тут я увидел голодного бурундука, который собирался на меня прыгнуть. Когда я вытащил стрелу с костяным наконечником, этот зверь заговорил человеческим голосом: «Твое имя Дятел?» Тут я испугался до смерти и солгал впервые в жизни. Я сказал ему: «Нет, меня зовут Ястребиный Глаз». О, вы бы посмотрели на него! Он просто побледнел! Каждая полоска на его спине поблекла, когда он услышал это имя. Он бросился к бревну и юркнул внутрь. Я кинулся к другому концу, он – снова к этому. Так мы бегали до тех пор, пока я не протоптал вокруг бревна настоящую дорогу, а у бурундука вместо хвоста висели только жалкие волоски. Наконец я придумал, что делать. Я стащил сапог и сунул его голенищем в отверстие с одной стороны. Потом я стал бить палкой по другому концу. И тут бурундук помчался прямо ко мне в сапог. Тогда я схватил его и перевязал голенище. Пришлось идти домой в одном сапоге. Но зато смотрите!
– Ну-ка, покажи, – сказал недоверчиво Гай. Сэм разорвал веревку, из сапога выскочил бурундук и опрометью кинулся прочь.
– Ну, сын мой, – сказал Сэм, когда зверек исчез, – расскажи теперь ты свои приключения, да смотри только не завирайся!
– Это все чепуха! – воскликнул Гай. – Вот я…
– Молчи, Ястребиный Глаз, теперь очередь Бобра.
– Да у меня не было особых приключений, – начал Ян, – я пошел прямо, куда указывала соломинка, и наткнулся на большой засохший ствол. На таком гнилом и старом дереве птицы обычно не селятся, да сейчас и не время уже. Я взял дубинку, расколол ствол пополам и увидел историю всех поселений, которые устраивались в этом дереве. Прежде всех выдолбил там себе гнездо дятел и прилетал туда два или три года подряд. Когда он покидал гнездо, а может, просто между его прилетами, селилась там черноголовая синица. Я нашел ее перышки. Потом там жил дрозд: он натаскал в гнездо кучу всяких корешков, измазанных в глине. После него узнала про это жилье сойка: в подстилке гнезда я нашел скорлупу ее яичек. Потом, годом позже, я думаю, там поселилась пара ястребов и вывела птенцов. И однажды эти разбойники, наверное, принесли в гнездо землеройку.
– А что это такое?
– Вроде маленькой мышки. Только она совсем не мышка. Скорее, двоюродная сестра кроту… Ну вот, – продолжал Ян, – может, впервые за миллион лет случилось так, что маленькие ястребята были сыты. Раненая землеройка, как только освободилась от когтей хищника, попробовала спастись бегством. Сначала она спряталась за спинки птенцов, потом прорыла ход через мягкую подстилку гнезда, добралась до твердого донышка. Тут уж ей не хватило силы рыть дальше, и она умерла. Лежала она здесь много лет, пока не пришел я, не разломал сгнивший ствол и не прочел всю эту печальную историю, которой, может быть, не было никогда. Вот я зарисовал все гнезда и высохшее тельце землеройки.
Сэм слушал с напряженным вниманием, а Гай не думал скрывать своего презрения.
– Ерунда какая-то! – воскликнул он. – Разве это приключения? Одни догадки. Вот меня послушайте…
– Только смотри, Ястребиный Глаз, самые страшные места выбрось, пожалуйста. Я сегодня что-то не в себе. Ты их оставь на завтра, – сказал Дятел.
– Пошел я прямо, – начал Гай, – как указывала соломинка, и встретил сурка. Но я решил, что займусь им в другой раз. Слишком легко я их убиваю. Потом увидел, как ястреб понес цыпленка; он был слишком далеко, и я не стал стрелять. Потом была уйма старых пней, по которым скакали сотни белок, но я не стал их трогать. Ферму я тихонько обошел, чтобы меня не услыхала собака, и дошел уже почти до самого Дауни, как вдруг из-под ног вылетела куропатка, огромная такая, с индюка наверное! А с ней целый выводок – штук тридцать или сорок. Одна уселась на высокое дерево. Вы бы ни за что не разглядели ее! Ну, а я очень спокойненько выстрелил и попал. Я метился точно в глаз. Так кто теперь должен получить «гран ку»? Разве не я?
Ястребиный Глаз распахнул куртку и вытащил птенца малиновки с общипанным хвостиком.
– Это и есть твоя куропатка? – спросил Дятел, делая ударение на каждом слове. – Я эту птицу называю «малиновка»! Нарушение правил: убийство певчей птицы. Маленький Бобр, арестуй преступника!
Ястребиный Глаз яростно сопротивлялся, но, связанный по рукам и ногам, остался лежать на земле, ожидая решения. Совет был настроен очень серьезно, и неудачливый охотник наконец признал себя виновным. Совет постановил носить провинившемуся в течение трех дней черное перо в знак немилости и белое перо – за трусость. Решено было также, что целую неделю он должен мыть посуду. Хотели заставить его быть бессменным поваром, да только они уже имели случай убедиться, что за стряпня получается у Третьего Вождя.
– Ничего я не стану делать! – решительно заявил Гай. – Я уйду домой!
– И будешь там мотыжить огород? Очень хотел бы на тебя посмотреть.
– Отстаньте!
– Маленький Бобр, что делают индейцы, если воин отказывается повиноваться Великому совету?
– Лишают его всех наград и отличий. Помнишь, как мы сожгли щепку с именем «Ветка»?
– Отличная мысль! Мы сожжем теперь имя «Ястребиный Глаз» и восстановим старое прозвище!
– Нет! Нет! – закричал Гай. – Вы не смеете! Вы сами обещали, что никогда больше не будете называть меня так…
– Будешь ли ты повиноваться решению совета, несчастный?
– Да. Только я не хочу носить белое перо. Я ведь храбрый!
– Так и быть, это отменяется. Остальное ты исполнишь?
– А я останусь Ястребиным Глазом?
– Да.
– Хорошо. Я все сделаю.
– В давнее время воины иногда расходились в поисках приключений, а потом встречались в условленном месте и рассказывали о своих подвигах. Давайте и мы сегодня пойдем поодиночке.
– Тащим соломинки, – коротко сказал Дятел.
– Только держать их буду я! – поспешно заявил Гай. – А то мне опять выпадет идти домой по вашей милости.
– Пожалуйста, – сказал Ян. – Возьми три соломины – длинную для Дятла, среднюю – для меня, а короткую – тебе. Бросаем первый и последний раз. И чтобы никаких споров!
Соломинки полетели вниз, и Старшие Вожди торжествующе завопили: соломинка Гая указывала в сторону его дома.
– Ничего подобного! – возмутился Гай. – Я иду в противоположную сторону.
– Мы идем до тех пор, пока не встретим что-нибудь интересное. Вернуться назад мы должны, когда луч достигнет этого шеста, – сказал Ян.
Солнечный луч, проникавший в дымовое отверстие, служил им «индейскими» часами. В распоряжении ребят было около четырех часов.
Из долгого похода Сэм и Ян вернулись почти одновременно; вскоре пришел и Гай.
– Послушайте, ребята! – еще издали восторженно крикнул он. – Что со мной было! Дайте я первый расскажу!
– Молчи! – отрезал Дятел. – Ты пришел последний!
– Как хотите! Все равно я получу высшую награду! – не удержался Гай.
– Начинай, Вождь-сидящий-на-ветке. И Сэм принялся рассказывать:
– Я пошел прямо туда, куда указывала моя соломинка. Назад я не хожу: это недостойно вождя и воина. – И Сэм печально взглянул на Гая своими раскосыми глазами. – Шел я, шел и дошел до пересохшей речки. Но это меня не остановило. Ничто не могло меня остановить! Перешел я реку и добрался до осиного гнезда. Но я не стал трогать мирных букашек и двинулся дальше. Вдруг – сверху послышалось тихое рычание. Взглянул туда, но ничего не заметил. Рычание стало громче, и тут я увидел голодного бурундука, который собирался на меня прыгнуть. Когда я вытащил стрелу с костяным наконечником, этот зверь заговорил человеческим голосом: «Твое имя Дятел?» Тут я испугался до смерти и солгал впервые в жизни. Я сказал ему: «Нет, меня зовут Ястребиный Глаз». О, вы бы посмотрели на него! Он просто побледнел! Каждая полоска на его спине поблекла, когда он услышал это имя. Он бросился к бревну и юркнул внутрь. Я кинулся к другому концу, он – снова к этому. Так мы бегали до тех пор, пока я не протоптал вокруг бревна настоящую дорогу, а у бурундука вместо хвоста висели только жалкие волоски. Наконец я придумал, что делать. Я стащил сапог и сунул его голенищем в отверстие с одной стороны. Потом я стал бить палкой по другому концу. И тут бурундук помчался прямо ко мне в сапог. Тогда я схватил его и перевязал голенище. Пришлось идти домой в одном сапоге. Но зато смотрите!
– Ну-ка, покажи, – сказал недоверчиво Гай. Сэм разорвал веревку, из сапога выскочил бурундук и опрометью кинулся прочь.
– Ну, сын мой, – сказал Сэм, когда зверек исчез, – расскажи теперь ты свои приключения, да смотри только не завирайся!
– Это все чепуха! – воскликнул Гай. – Вот я…
– Молчи, Ястребиный Глаз, теперь очередь Бобра.
– Да у меня не было особых приключений, – начал Ян, – я пошел прямо, куда указывала соломинка, и наткнулся на большой засохший ствол. На таком гнилом и старом дереве птицы обычно не селятся, да сейчас и не время уже. Я взял дубинку, расколол ствол пополам и увидел историю всех поселений, которые устраивались в этом дереве. Прежде всех выдолбил там себе гнездо дятел и прилетал туда два или три года подряд. Когда он покидал гнездо, а может, просто между его прилетами, селилась там черноголовая синица. Я нашел ее перышки. Потом там жил дрозд: он натаскал в гнездо кучу всяких корешков, измазанных в глине. После него узнала про это жилье сойка: в подстилке гнезда я нашел скорлупу ее яичек. Потом, годом позже, я думаю, там поселилась пара ястребов и вывела птенцов. И однажды эти разбойники, наверное, принесли в гнездо землеройку.
– А что это такое?
– Вроде маленькой мышки. Только она совсем не мышка. Скорее, двоюродная сестра кроту… Ну вот, – продолжал Ян, – может, впервые за миллион лет случилось так, что маленькие ястребята были сыты. Раненая землеройка, как только освободилась от когтей хищника, попробовала спастись бегством. Сначала она спряталась за спинки птенцов, потом прорыла ход через мягкую подстилку гнезда, добралась до твердого донышка. Тут уж ей не хватило силы рыть дальше, и она умерла. Лежала она здесь много лет, пока не пришел я, не разломал сгнивший ствол и не прочел всю эту печальную историю, которой, может быть, не было никогда. Вот я зарисовал все гнезда и высохшее тельце землеройки.
Сэм слушал с напряженным вниманием, а Гай не думал скрывать своего презрения.
– Ерунда какая-то! – воскликнул он. – Разве это приключения? Одни догадки. Вот меня послушайте…
– Только смотри, Ястребиный Глаз, самые страшные места выбрось, пожалуйста. Я сегодня что-то не в себе. Ты их оставь на завтра, – сказал Дятел.
– Пошел я прямо, – начал Гай, – как указывала соломинка, и встретил сурка. Но я решил, что займусь им в другой раз. Слишком легко я их убиваю. Потом увидел, как ястреб понес цыпленка; он был слишком далеко, и я не стал стрелять. Потом была уйма старых пней, по которым скакали сотни белок, но я не стал их трогать. Ферму я тихонько обошел, чтобы меня не услыхала собака, и дошел уже почти до самого Дауни, как вдруг из-под ног вылетела куропатка, огромная такая, с индюка наверное! А с ней целый выводок – штук тридцать или сорок. Одна уселась на высокое дерево. Вы бы ни за что не разглядели ее! Ну, а я очень спокойненько выстрелил и попал. Я метился точно в глаз. Так кто теперь должен получить «гран ку»? Разве не я?
Ястребиный Глаз распахнул куртку и вытащил птенца малиновки с общипанным хвостиком.
– Это и есть твоя куропатка? – спросил Дятел, делая ударение на каждом слове. – Я эту птицу называю «малиновка»! Нарушение правил: убийство певчей птицы. Маленький Бобр, арестуй преступника!
Ястребиный Глаз яростно сопротивлялся, но, связанный по рукам и ногам, остался лежать на земле, ожидая решения. Совет был настроен очень серьезно, и неудачливый охотник наконец признал себя виновным. Совет постановил носить провинившемуся в течение трех дней черное перо в знак немилости и белое перо – за трусость. Решено было также, что целую неделю он должен мыть посуду. Хотели заставить его быть бессменным поваром, да только они уже имели случай убедиться, что за стряпня получается у Третьего Вождя.
– Ничего я не стану делать! – решительно заявил Гай. – Я уйду домой!
– И будешь там мотыжить огород? Очень хотел бы на тебя посмотреть.
– Отстаньте!
– Маленький Бобр, что делают индейцы, если воин отказывается повиноваться Великому совету?
– Лишают его всех наград и отличий. Помнишь, как мы сожгли щепку с именем «Ветка»?
– Отличная мысль! Мы сожжем теперь имя «Ястребиный Глаз» и восстановим старое прозвище!
– Нет! Нет! – закричал Гай. – Вы не смеете! Вы сами обещали, что никогда больше не будете называть меня так…
– Будешь ли ты повиноваться решению совета, несчастный?
– Да. Только я не хочу носить белое перо. Я ведь храбрый!
– Так и быть, это отменяется. Остальное ты исполнишь?
– А я останусь Ястребиным Глазом?
– Да.
– Хорошо. Я все сделаю.
XXV. Бродяга
Билл Хеннард, широкоплечий грубый человек, наследовал от отца хорошую ферму, но лень и безделье скоро сделали Хеннарда преступником. Не раз он сидел в тюрьме. Его хорошо знали в округе: немало краж связывали с его именем. Поговаривали, что, если бы не покровительство одного человека, Хеннард давно бы уж попал в исправительный дом.
Кое-кто намекал даже, что покровителем его был один из состоятельных сэнгерских фермеров, у которого были жена, сын и маленькая дочь… И звали его Уильям, а фамилия начиналась с буквы «Р». «Только, ради бога, никому ни слова!» – обычно добавляли люди, обсуждая эту тему.
Разумеется, эти слухи никогда не достигали ушей тех, о ком шла речь.
В тот вечер Хеннард покинул Дауни и, избегая дорог, пошел напрямик через лес к одному своему приятелю, чтобы сообщить об очень важных делах, особенно важных для самого Хеннарда. Он был сильно пьян, заблудился и прилег под деревом, где и проспал всю ночь. Утром он отправился на поиски дороги. Через некоторое время бродяга наткнулся на тропку, которая привела его в лагерь сэнгерских индейцев. Хеннард был страшно голоден и зол. Он подошел к типи как раз в тот момент, когда Маленький Бобр жарил мясо. Услыхав за спиной шаги, Ян обернулся, думая, что кто-то из индейцев уже вернулся, но перед ним стоял верзила-оборванец.
– Что, паренек, обед готовишь? Я бы не прочь поесть, – сказал бродяга с неприятной улыбкой.
Вид у него был самый отталкивающий, но говорить он старался вежливо.
– А где твои родные?
– Их здесь нет, – ответил Ян, с ужасом вспоминая бродяг из Гленьяна.
– Что ж это ты, совсем один?
– Товарищи вернутся после полудня.
– Очень приятно. Рад слышать это. Ну-ка, подай мне ту палку! – грубо сказал бродяга, показывая на висевший лук.
– Это мой лук! – ответил Ян. Гнев и страх овладели мальчиком.
– Я дважды повторять не люблю! Дай сюда, иначе я тебя проучу.
Ян стоял не шевелясь. Бродяга сорвал лук и наотмашь ударил мальчика по ногам и спине.
– Ну-ка, щенок, неси мне скорей обед! Иначе я тебе шею сверну!
Ян понял, что попал в беду. Он вспомнил совет Рафтена завести хорошую собаку. Мальчик оглянулся и хотел было бежать, но бродяга в два прыжка нагнал его и схватил за воротник.
– Так не пойдет, паренек! Я тебя заставлю слушаться.
Он содрал тетиву лука и, повалив Яна на землю, связал ему ноги. Теперь мальчик мог делать только маленькие шажки.
– Торопись! Я голоден. Не вздумай подмешать чего в еду! Если снимешь веревку – убью. Видишь эту штуку? – И бродяга показал большой нож.
Слезы катились по лицу Яна, когда он принялся готовить.
– Пошевеливайся! – донеслось из типи. Если бы бродяга взглянул в ту минуту на тропинку, то заметил бы там мальчишку, который прятался за кустом.
– Вы что, убить меня хотите? – отчаянно крикнул Ян после новых затрещин, которые так и сыпались на него.
– Не знаю еще. Может, и убью, когда все закончу. Принеси мяса, да смотри не пережарь его. Где сахар для кофе? А теперь дай табаку!
Кое-кто намекал даже, что покровителем его был один из состоятельных сэнгерских фермеров, у которого были жена, сын и маленькая дочь… И звали его Уильям, а фамилия начиналась с буквы «Р». «Только, ради бога, никому ни слова!» – обычно добавляли люди, обсуждая эту тему.
Разумеется, эти слухи никогда не достигали ушей тех, о ком шла речь.
В тот вечер Хеннард покинул Дауни и, избегая дорог, пошел напрямик через лес к одному своему приятелю, чтобы сообщить об очень важных делах, особенно важных для самого Хеннарда. Он был сильно пьян, заблудился и прилег под деревом, где и проспал всю ночь. Утром он отправился на поиски дороги. Через некоторое время бродяга наткнулся на тропку, которая привела его в лагерь сэнгерских индейцев. Хеннард был страшно голоден и зол. Он подошел к типи как раз в тот момент, когда Маленький Бобр жарил мясо. Услыхав за спиной шаги, Ян обернулся, думая, что кто-то из индейцев уже вернулся, но перед ним стоял верзила-оборванец.
– Что, паренек, обед готовишь? Я бы не прочь поесть, – сказал бродяга с неприятной улыбкой.
Вид у него был самый отталкивающий, но говорить он старался вежливо.
– А где твои родные?
– Их здесь нет, – ответил Ян, с ужасом вспоминая бродяг из Гленьяна.
– Что ж это ты, совсем один?
– Товарищи вернутся после полудня.
– Очень приятно. Рад слышать это. Ну-ка, подай мне ту палку! – грубо сказал бродяга, показывая на висевший лук.
– Это мой лук! – ответил Ян. Гнев и страх овладели мальчиком.
– Я дважды повторять не люблю! Дай сюда, иначе я тебя проучу.
Ян стоял не шевелясь. Бродяга сорвал лук и наотмашь ударил мальчика по ногам и спине.
– Ну-ка, щенок, неси мне скорей обед! Иначе я тебе шею сверну!
Ян понял, что попал в беду. Он вспомнил совет Рафтена завести хорошую собаку. Мальчик оглянулся и хотел было бежать, но бродяга в два прыжка нагнал его и схватил за воротник.
– Так не пойдет, паренек! Я тебя заставлю слушаться.
Он содрал тетиву лука и, повалив Яна на землю, связал ему ноги. Теперь мальчик мог делать только маленькие шажки.
– Торопись! Я голоден. Не вздумай подмешать чего в еду! Если снимешь веревку – убью. Видишь эту штуку? – И бродяга показал большой нож.
Слезы катились по лицу Яна, когда он принялся готовить.
– Пошевеливайся! – донеслось из типи. Если бы бродяга взглянул в ту минуту на тропинку, то заметил бы там мальчишку, который прятался за кустом.
– Вы что, убить меня хотите? – отчаянно крикнул Ян после новых затрещин, которые так и сыпались на него.
– Не знаю еще. Может, и убью, когда все закончу. Принеси мяса, да смотри не пережарь его. Где сахар для кофе? А теперь дай табаку!