Севастьянов Анатолий. Дикий урман

   Вот и соседнее озерцо. Поплыли краем, где лед отошел от берега.
   – Гляди-ка, Вадя! – Федор резко затормозил вес лом.
   Из воды торчала, вмерзшая в лед, их старая лодка.
   – Так вот она где! В другом озере, – удивился Росин. – Как же она с ней в протоке не застряла?
   – Потемнела. И льдом ишь порвало. Теперь уже негодная.
   Из озерца вода стремительно мчалась узкой ледяной канавой. Лодка осторожно скользнула в нее и понеслась так, что Росин и Федор едва управлялись на поворотах.
   – Лодку бы не расшибить, – хмурился Федор. – Рановато тронулись.
   – Уже двое суток, как карася с рожна съели, а ты – «рановато».
   За поворотом вода неслась под висящий на берегах протока лед. Не слушаясь весел, туда же устремилась лодка!.. Росин изловчился и, ухватившись за куст, удержал лодку.
   – Вылазь, волоком потянем, – сказал Федор.
   Наступая на свои синие тени, они, как нарточку, потащили лодку по льду.
   Внизу с шумом неслась вода.
   – Не провалимся? – побаивался Росин.
   – Не должны. Весу в нас теперь раза в три, поди, меньше.
   В низине протока разлился, течение утихло. Теперь можно и осмотреться, не боясь разбиться на повороте или попасть под лед.
   Вытаявший из-под снега муравейник, сиреневые от оживших почек березки, проглянувшая земля – во всем уже появилась и чувствуется необоримая сила жизни. Пахло оттаявшей землей. Там, где сошел снег, земля дышала – стоял чуть заметный парок. По закраинам луж появились первые зеленые ростки травы.
   На верхушке осинки самозабвенно распевала бело-шапочная овсянка. Трехпалый дятел с желтой отметиной на голове прицепился к стволу березки, осмотрел белую кору и резко ударил по ней клювом! Пробил и принялся сосать из дырочки березовый сок.
   – Нам тоже хоть березового сока напиться надо. А то ведь сколько времени ничего не ели. А в соке все какие-нибудь питательные вещества есть.
   – Остановиться надо! – согласился Федор. – Только какой прок в соке. Шкуру надо варить.
   Долго бурлила вода в закопченном горшке, где варилась шкура.
   – Еда – и то мучение. Иначе и не назовешь, – ворчал Росин, давясь приготовленным из шкуры месивом. – Надо же, весь остаток дня ушел на то, чтобы приготовить эту бурду.
   Неторопливо поплыл по небу узкий сверкающий месяц. Угомонились ручейки, и морозец начал затягивать пленочкой льда стоячую воду.
   – Что же, Вадя, спать пора.
   Из-под выворота, где горел костер, перебросили в сторону недогоревшие головешки, смели золу и угли. А на прогретую землю положили толстый слой кедровых веток…
   Наутро, доев остатки вареной шкуры, снова в путь. Теперь уже приходилось внимательно смотреть, чтобы не потерять проток в сплошном разливе.
   – Паводок-то какой… Этой весной собирался на Быстрянку поехать. Бобров мы там выпустили. Хотел посмотреть, не заливает ли весной норы.
   На не затопленной водой гриве Росин увидел вытаявшие из-под снега кедровые шишки.
   – Давай причалим, может, орехи в них остались.
   – Полно, разве мыши оставят?
   В дальнем конце гривы что-то мелькнуло.
   – Федор, лиса!
   Подхватив палку, Росин пустился по гриве. Между кустами, стелясь по земле, мелькала лисица. Федор, припадая на больную ногу, тоже торопился к кустарнику. Лисица метнулась по узкой полоске земли. Росин рядом. Размахнулся, но лисица – в воду и поплыла. Росин с ходу за ней – и с головой в воду. Вынырнул – быстрее на берег.
   – Почто ты в воду плюхнул?
   – Думал, мелко.
   Лиса доплыла до другой гривы и тут же пропала за древесным хламом.
   – Вот, Федор, что значит высококалорийная пища. Не то что поешь, а только увидишь – сразу организм полон сил. Вон мы как с тобой по гриве скакали. Только хворост трещал.
   – Хуже собак изголодались. Те лису не едят, а нам бы только дай.
   Высушив возле костра лохмотья, поплыли дальше.
   – Вот еще грива хорошая, – сказал Росин, – кажется, со всех сторон вода. Давай завернем, может, зайчишку какого поймаем.
   Федор направил лодку к гриве, но, не доплыв нескольких метров, резко отвернул в сторону.
   – Тут нас самих словить могут. Глянь-ка, вон следы как лапти – медведь. Не хуже нас голодный. Только из берлоги. Видишь, на снегу валялся, шерсть оттирал. Давай-ка уж своей дорогой.
   Время от времени проносились утки. Росин по привычке, тянулся к луку, но руки теперь не могли даже как следует натянуть тетиву. Вчера почти вплотную подкрался к глухарю, но только ранил птицу. Та потеряла было равновесие, но быстро-быстро замахала крыльями и улетела… Не раз пытался добыть рябчика. Но стрелы летели мимо… Пробовал опять тренироваться – ничего не вышло. Дрожали руки. Надо было хоть немного больше есть. Лодка лавировала между всплывших валежин, проплывала над замшелыми грудами полусгнивших деревьев.
   – Высокая нонче вода. Местами поверх завалов плывем. Эдак мы скоро до русла доберемся! Особливо если почаще напрямую срезать будем.
   Через несколько дней, изможденные голодом и усталостью, они стояли на берегу реки и смотрели воспаленными глазами на ее полноводное русло. А по нему сплошной белой массой плыли льдины. Плыли неспокойно. Давили друг друга, вставали на дыбы, обнажая зеленоватый скол. Перевертывались, ломали края у соседних льдин.
   В реку вдавался небольшой полуостров. Сейчас он был затоплен, и над ним тоже плыли льдины. С ними боролась пара стоящих рядом молоденьких березок. То одна, то другая льдина наползала на них, пытаясь сломать. Березки вздрагивали, гнулись. Но сдерживали напор и медленно начинали выпрямляться, отжимая льдину обратно. Льдина разворачивалась и, подталкиваемая другими, проплывала уже сбоку. А у березок опять борьба – другая льдина хотела сломать их.
   – Смекали плыть тут без горя, а обернулось – в самой поре ледокол! Разом лодку раздавит. Ждать придется, покуда лед реже будет.
   – Как же, Федор, ждать? Ведь мы через день, через два с голода подохнем.
   – Ничего, теперича недолго. Шкуру варить будем. Почто ее жалеть? Зима прошла.
   – «Шкуру»! Меня от одного слова мутит… Ты пока тут устраивайся, а я пройду берегом, может, найду чего.
   …Вернулся Росин не скоро. Проходя мимо лодки, что-то сунул под связку бересты и только потом подошел к костру.
   – Нашел ли чего?
   – Ничего, – буркнул Росин и принялся подтаскивать к костру валежник. Нечаянно задел суком за бересту, и из-под нее высунулся уголок свежей берестяной коробки. Росин поспешно прикрыл его.
   – Чего это ты все прячешь? – удивился Федор.
   – Да так, ничего, – замялся Росин. – А впрочем, посмотри. А то подумаешь, нашел, мол, что-то и один съесть хочет.
   – Ты что, сдурел?
   – Нет, все-таки посмотри и знай: на самый крайний случай запас есть, кое-что нашел.
   Росин поднял крышку… На дне коробки лежала черная с размозженной головой гадюка.
   – Да, – в раздумье сказал Федор. – Шибко помирать не хочется. Особливо сейчас, перед домом. Вроде уж и эта гадость не так воротит, зря прятал… Только не сейчас, убери покуда, а там видно будет.
   Федор подсел к костру и принялся чинить бродни, прокалывая дырки шилом из прочного клюва черного дятла. Росин занялся шкурой – сегодня его очередь готовить обед. Вдруг он опустил руку с лоскутом шкуры. Федор тоже застыл в напряжении. Уши едва улавливали какой-то далекий знакомый звук…
   И вот оба вскочили на ноги, завертели поднятыми головами. Теперь ясно был слышен гул самолета. Мотор ревел ближе, ближе, но самолета не видно: мешали деревья. Наконец в стороне показался не самолет, а вертолет. Федор что-то кричал. Росин тоже. Махали руками… Но вертолет летел своим курсом. Люди метались на берегу и, не переставая кричать, махали руками. А вертолет улетал все дальше и дальше… Он уже далеко, его не видно… Пропал и шум мотора. Опустив руки, оба молча смотрели на вершины деревьев, за которыми пропал вертолет.
   – Федор, а ведь он за нами прилетал! Где-нибудь утку убили с нашим письмом.
   – Как раз с озера летел. Верно, так.
   – Представляешь, сегодня бы уже были дома.
   – Душу только разбередил. Неужто дым-то не видел? – Федор ковырнул палкой в костре.
   – Какой тут дым, одни угли. А может, вернется? В избушке нет – на реке искать будет…
   – Почто ему вертаться? Кого в такой ледоход на реке искать?… Да и далече с реки до избушки. Поди, и ни к чему, что мы тут…
   – Не пора трогаться? – спросил на другой день Росин. – Поредел лед.
   – Рано, однако. Попадем между льдин – раздавит. Еще ждать надо.
   Наконец долбленка на воде.
   – Смотри-ка, а устояли березки! – обрадовался Росин.
   – Хорошо стоят: вместе. А по одной бы давно сломало.
   Лодка медленно двигалась среди редких запоздалых льдин. Сейчас ее больше несло течение, а не весла, зажатые в бессильных от голода руках.
   Вдоль берегов один за другим тянулись знакомые пески. Только сейчас они почти залиты высокой весенней водой.
   – Течение что-то тихое… – Федор осмотрелся по сторонам. – Неужто затор? Гляди, как вода поднялась, даже из берегов повышла.
   Спереди донесся шум падающей воды.
   – Давай ближе к берегу, – заторопил Федор.
   Осторожно пробиралась лодка краем вышедшей из берегов воды. За поворотом показался громадный ледяной затор. В нем тысячи кубометров льда. Льдины нагромоздились друг на друга. Лодка продвинулась дальше. Стал виден весь затор.
   – Это что-то невероятное! Посмотри, Федор, это настоящая громадная плотина изо льда.
   – Целое озеро воды держит. Грива тут не к месту. Поперек обоих берегов проходит, не перельешь. Давай-ка на сухое выбираться. Посуху затор обтащим.
   Мягко ступали ноги на влажную зеленую прель.
   – Смотри-ка, воды за затором почти нет, мало совсем.
   – Нам хватит, – сказал Федор, заглядывая с гривы в реку. – Я думал, меньше будет, а это еще ладно.
   – А если прорвет эту плотину?
   – Как мух раздавит. Помнишь, на собрании Якима поминали? Как раз вот так попал. Поторапливайся, а то, чего доброго, на самом деле прорвет.
   Сели в лодку. Росин еще раз обернулся назад. Ледяная глыба медленно сползла вниз и рухнула в воду. Федор обернулся на шум.
   – Промывает помаленьку. Поплывем, покуда совсем не промыло.
   Росин то и дело оглядывался.
   Сзади опять что-то ухнуло в воду. Оглянулся – на воде колыхалась здоровенная льдина.
   – Не отжимайся от берега.
   Сзади донесся глухой, все нарастающий и вот уже страшный шум! Федор выскочил из лодки и что-то кричал Росину. Все заглушал шум воды. Федор выдернул из воды долбленку и так толкнул ее вверх по склону, что, казалось, это была ненастоящая лодка. Росин тоже карабкался вверх по яру. Под ногами осыпалась земля. Оба спотыкались, падали. Но отчаянно лезли вверх и тащили лодку. И вот предел: дальше яр высился стеной. Прижавшись к ней и повернув бородатые лица, ждали. Громадная масса воды, сломив ледяную преграду, мчалась, сметая все на пути. Льдины ударяли по прибрежным деревьям, подминали их под себя. Водяной вал перемалывал льдины, вертел деревья, шумел, шипел. Вот он уже возле них!.. Ревела, клокотала у ног вода. Вставали на дыбы, сталкивались и вдребезги разбивались льдины. И тут только стало ясно – нет, не достанет.
   – Испужался? – Федор наконец пошевелился.
   – Знаешь, не особенно. Не может быть, думаю, год прожить и под конец так глупо утонуть.
   …Далеко вниз ушла из-под ног вода. Придерживая скользящую, как санки, лодку, спустились по склону. На земле борозды, оставленные льдинами, клочья пены.
   Долбленка опять медленно двигалась по воде вместе с редкими запоздалыми льдинами… А ночью, пока спали у костра, уплыли и эти льдины. Едва двигая веслами, плыли теперь по чистой воде.
   – Ничего, с каждым упором ближе к дому, – подбадривал Федор.
   – Только поэтому и гребу.
   Медленно уходили за корму плесы, пески, повороты. Вдруг Росин торопливо вскинул голову. Над ними живой, чуть колышущейся линией летели журавли.
   – К гнездам вертаются. Ишь как весело машут – тоже, чай, домой-то радостно вернуться… Что-то покурить засосало!
   Росин повернулся к Федору и стал подкидывать в глиняную миску сухие гнилушки. Федор вдруг перестал грести. Он смотрел поверх Росина. Росин взглянул на Федора и все понял. Обернулся, едва не опрокинув лодку, – на повороте в долбленке человек! И Федор видит – значит, не кажется! Оба разом – за весла и яростно грести: к нему, к нему!
   Движение весла – и круто развернулась долбленка ханта. Уже плыла от них, быстрее от них! Росин и Федор опустили весла.
   – Эй, ты куда? – крикнул Росин.
   Хант перестал грести.
   – Однако Купландей! – удивился Федор. – Да я же это, Купландей!
   – Кто «я»?
   И вдруг из лодки ханта метнулось в воду что-то бурое! Радостно визжа, к лодке плыла собака.
   – Юган!.. Юган!.. – поднялся Федор.
   – Ба! Федор! Живой! – Несколько взмахов весла – и хант подплыл вплотную. – Ай, ай, какой ты! Худой! Борода! Шибко плохой!
   – Как дома?… Живы?… – спросил Федор, и рука, трепавшая загривок собаки, замерла.
   – Почто не живы? Живы все. Где был? Весь Черный материк искали. Самолеты, вертолеты летал.
   – Не был в материке. В Дикий урман ушли.
   – Ай-ай! – качал головой Купландей и повернулся к Росину. – Зачем говорил: «Черный материк пойду»?
   – Так уж получилось. – Росин не отрывал от ханта сияющих глаз.
   – Сестра твой из Москвы прилетала, – улыбаясь, сказал хант.
   – Сестра?! – удивился Росин. – Звать как?
   – Еля. Шибко красивый. Волосы, как колонок, желтый. Смелый шибко. С нами в тайгу ходил: одна хотела искать. – Узкие глаза Купландея стали еще уже в лукавой улыбке. – Знаем, какой сестра. Наталья сказывал… И теперь, однако, письма пишет.
   – Купландей, ведь мы с голода пропадаем! Давай сюда туес!
   – Не, Федя. Шибко много нельзя. Худо будет.
   – Знаем, давай хоть маленько.
   Обо всем на свете забыли Росин и Федор, как только в руки к ним попало по ломтю настоящего ржаного хлеба.
   Купландей подогнал к берегу обе лодки, вытащил из мешка и разложил в своей длинной долбленке сети.
   – Сюда ложись, – показал на сети. – Домой повезу. Самим плыть долго, худой шибко, слабый. День плывем, ночь плывем – и дома.