Страница:
– Я выезжаю, встречай меня у подъезда, – приказал я и, наскоро умывшись, натянул оставшуюся для полной экипировки одежду.
Машина завелась не сразу. Мотор долго прогревался и, наконец, зафырчал.
Стараясь не нервничать и вести тачку плавно и мягко, я через десять минут уже припарковался на вокзале, заплатив за место положенную сумму.
До дома Акаевых я шел пешком. На всякий случай. Светить свою машину в ситуации, когда речь идет об убийстве, если верить Равилю, было глупо.
А одинокий прохожий выглядит куда неприметнее, чем автомобиль, среди ночи тормозящий у входа в один из бараков в привокзальном районе.
Скамейка перед подъездом была пуста. Я огляделся. Мальчишка не просматривался.
Черт, неужели он меня обманул? Или это была дурацкая шутка? Или он испугался?
Чья-то длиннющая тень вдруг отделилась от стены и, покачавшись под лучом слабого фонаря, медленно направилась ко мне.
– Хорошо, что вы приехали, – подошел ко мне Равиль. – Он там.
Мальчишка указал на дом. Он выглядел довольно спокойным, только его темные глаза стали какими-то чрезмерно печальными.
– Где мама? – спросил я, пока мы шли к двери. Было холодно и я спрятал руки в карманы брюк, пытаясь отогреть ладони.
– Она спит. Вчера на ночь сильное снотворное выпила, – пояснил Равиль. – А тут такое... Хорошо, что она ничего не слышала.
Такая трогательная забота о своей матери вызывала уважение. Только вот не слишком ли педалирует Равиль свои сыновние чувства?
Заходя в комнату, я на первом же шагу споткнулся о чье-то бездыханное тело, лежавшее между коридором и входом в комнату.
– Подождите, я сейчас свет зажгу, – предостерег меня Равиль.
Щелкнул выключатель.
Я нагнулся и, перевернув мертвеца на спину, вгляделся в его лицо.
Передо мной лежал распростертый дядя Коля, пенсионер-ветеран из соседнего подъезда. Вот уж кого я никак не ожидал здесь увидеть!
– Это кто? – спросил я у Равиля. Мне хотелось, чтобы мальчишка дал свою версию случившегося и охарактеризовал покойного.
– Это дядя Коля, шилом трахнутый, – спокойно ответил Равиль.
– Что-о? – мои брови полезли вверх от удивления. Ну и нравы, однако...
– Шилом трахнутый. Или просто Шило. Прозвище у него такое было. Он сам мне об этом говорил, – еще с тех времен, когда он татар из Крыма в Сибирь выселял, – спокойно ответил Равиль.
– Он что, знал твою маму с тех самых давних времен? – удивился я. – И они случайно встретились? Как ты думаешь об этом?
Я сказал это на всякий случай. Уж больно это мелодраматический ход, напообие сюжетов каких-нибудь грядущих отечественных сериалов.
– Нет, что вы! – заверил меня Равиль. – Мамы тогда еще на свете не было!
– Так что тут у вас произошло? – спросил я, поднимаясь с колен.
Возле трупа валялся тот самый нож, которым Равиль резал вчера хлеб.
– Ночами я грузчиком подрабатываю в комках на вокзале, – начал Равиль, усевшись на табурет и зажав ладони между колен. – Сегодня удалось вернуться немного пораньше, а тут – он...
Мальчик кивнул на бездыханного дядю Колю-Шилом-Трахнутого.
– Ну и... – подбодрил я малолетнего убийцу. – Дальше-то что было?
– Я прихожу, а он тут шарит, все золото мамино выгреб, – пояснил Равиль.
– Золото? – удивился я.
– Ну да, мамины фамильные украшения, – подтвердил Равиль. – Мама ведь из очень богатого старинного рода. У ее родственников был двор в Ялте. Кое-что осталось с тех времен.
Мой взгляд остановился на свертке, который лежал возле трупа.
– Да-да, это здесь, в газете. Знаете, мама никогда ничего не продавала, даже когда совсем туго приходилось. То есть, почти ничего, – тет же поправился Равиль. – Лишь недавно... Ну, это неважно.
– Очень даже важно, – возразил я, поднимая сверток. – Еще как важно.
Это была старая газета «Труд» – аж за ноябрь 1971 года. На пожелтевшей первой странице с трудом различались фотографии партийных вождей, топчущихся на Мавзолее во время очередного парада.
Я развернул сверток и обомлел. Господи, да тут же целое состояние.
Тяжелые массивные цепи, которые с трудом можно было назват бусами, – скорее, веригами, если бы они не были изготовлены из золота высочайшей пробы. Дутые кольца, украшенные ажурной резьбой. Наконец, заколки, броши, серьги с драгоценными камнями и без.
– В общем, – продолжал Равиль, – когда я вернулся домой, и дядя Коля меня увидел, то бросился ко мне вот с этим самым ножом. Одной рукой в горло вцепился, другой замахнулся...
Мальчик невольно зажмурился, припоминая подробности этого страшного происшествия.
Его рука машинально потянулась к горлу и, оттянув свитер, он погладил себя по кадыку. На коже действительно виднелсь пятна синяков.
– Я выхватил у него нож, – медленно проговорил Равиль. – Дядя Коля был очень неловкий, он никак не хотел золото из рук выпустить... В общем, я ударил его в спину. Видите, вон туда.
Он указал пальцем на едва заметный след на пиджаке трупа.
– А потом? – спросил я, снова опускаясь на корточки и внимательно рассматривая рану.
– Потом он охнул и обмяк, а я выбежал на улицу и какое-то время сидел в кустах возле насыпи. Шли поезда, грохотали цистерны, а я сидел и думал, что вот, только что убил человека. Из-за золота. Хоть и грабитель, а грех. Теперь меня посадят в тюрьму, а мама останется одна. Я знаю, что она без меня не выживет, – совсем уже потерянно закончил рассказ Равиль.
Осмотрев рану, я наклонился к посиневшему лицу покойника. Потом выпрямился и оглядел стол, стоявший возле стены, сразу направо от входа.
– И я решил позвонить вам, – с надеждой проговорил Равиль.
– Скажи мне, ты возвращался домой после того, как убежал? Перед тем, как позвонить? – спросил я, внимательно глядя на мальчугана.
– Нет, – честно ответил Равиль. – Я... я боялся – вдруг он мертв. Или жив...
– Тогда слушай, – сел я рядом с ним. – Я думаю, что ты его не убивал, ясно?
– Совсем не ясно, – удивился мальчик. – Но я же его... ножом...
– Ножом ты его, конечно, ударил. Но, видишь ли, рана настолько поверхностна и ничтожна, что не могла послужить причиной смерти. Грабитель охнул от неожиданности и ты, улучив случай, выскользнул из его хватки и убежал, – объяснил я.
– Но он же мертв, – ткнул пальцем Равиль в бесчувственное тело, загромождавшее проход. – Значит, его убил кто-то еще.
– Абсолютно мертв, – подтвердил я. – Дядя Коля, он же Шило, разумеется, перепугался, когда ты чиркнул по нему ножом. Он поднялся, убедился, что его жизни не угрожает опасность и решил сматываться. Или бежать за тобой, чтобы устранить свидетеля. Так что тебе, можно сказать, крупно повезло, парень.
– Я ничего не понимаю, – недоуменно проговорил Равиль. – Кто же его убил?
– Он сам с этим прекрасно справился, – сказал я. – Ответь-ка мне, что у вас хранилось в бутылке из-под водки, что на столе стоит?
Я кивнул на поллитровку «Вечерний Тарасов», высившуюся на бумажной скатерти.
– Нарезведенный ацетон, – ответил Равиль. – Я куртку отчищаю после работы. А что?
– А то, что дядя Коля, завидев поллитру, решил поправить силы и, налив стакан, залпом хватанул его содержимое, – внес я окончательную ясность. – Этой дозы вполне хватило бы, чтобы отправить на тот свет и здорового мужика, а не ветерана карательных войск.
– Вы серьезно так думаете? – встревожился Равиль. – Но это ничего не меняет.
– Почему?
– Ну, – смутился Равиль, – милиция решит, что мы сами его отравили.
– У меня есть кой-какие мысли на этот счет, – успокоил я мальчишку.
Я достал свою «сотку» и начал набирать номер Аслана Макарова. Придется соседу-пэпээснику еще разок оказать мне помощь.
– Расскажешь милиции все, как было, – говорил я Равилю, пока нажимал кнопки. – Приедет мой хороший знакомый, и он отнесется к тебе по-человечески. То есть, как и полагается относиться к другим людям, даже если ты работаешь в милиции. Но...
Я занес руку над последней кнопкой и остановил взгляд на Равиле.
– Что? Что вы хотите за эту услугу? – серьезно спросил мальчик.
Его взгляд машинально переместился в сторону свертка с золотом, а Равиль потом уставился мне в глаза. Думал, что попрошу драгоценности?
– Правды, – просто ответил я и нажал на кнопку. – Ты честно ответишь на несколько моих вопросов. Ты и твоя мама, договорились.
Равиль кивнул.
Аслан, слава Богу, оказался на месте. Он очень внимательно выслушал меня и обещал прибыть. Но не сразу, а через какое-то время.
– Это терпит, Валерий? – осведомился он. – Если все обстоит так, как ты говоришь, то я могу не торопиться, ведь так?
– В общем, да, – подтвердил я. – Труп никуда не убежит, мы тоже.
– Тогда возьму фору на полчаса, – обрадовался Аслан. – Тут у нас перестрелка на кладбище, так что как только отстреляемся, прибуду.
– Жду, – заверил я и дал отбой и посмотрел на Равиля. – Вот так, брат. Считай, все улажено. Кстати, я еще знаешь почему тебе поверил?
– Нет, – искренне ответил парень. До него дошло, что я, в общем-то, и не обязан вытаскивать его за уши из-за решетки.
– Дело в том, что я видел человека, который вчера вечером звал дядю Колю для какого-то услуги. Бизнес, мол, как сказал мне старик на прощание. Я, правда, не рассмотрел того человека, так как тогда не придал значения этому факту, но теперь могу с чистой совестью подтвердить все милиции, – прибавил я.
– Я... я очень вам благодарен, – с трудом произнес Равиль. – Вы ведь уже второй раз нас выручаете из беды. Как мне отблагодарить вас?
«Ох, сдается мне, что не последний, – подумал я. – Уж больно вы своеобразная семейка».
– Я уже сказал как, – сухо ответил я. – Правду и только правду.
– Хорошо, начну прямо сейчас. Знаете, а дядя Коля ведь совсем не за золотом к нам приходил, – вдруг поднял на меня глаза мальчшика.
Из соседней комнаты доносился мерный храп Маргариты Акаевой. Вдруг стало очень тихо, я различал даже едва слышное тиканье маленьких наручных часов на тонком запястье у Равиля.
– Вот как? – удивился я. – А зачем же тогда? Ты знаешь?
– Думаю, что золото он взял до кучи, – предположил Равиль. – Решил, что бы еще прихватить, нашел этот сверток и одурел от жадности.
– Ты хочешь сказать, что... – нахмурился я. – Что он знал, за чем идет?
Равиль кивнул.
– Да, когда я вошел, у него в руке был вот этот чемоданчик, – парень нагнулся и вытащил из-под кровати небольшой кейс.
– А это, – показал я подбородком на чемоданчик, – откуда у вас?
– Мама купила, – ответил Равиль. – За очень большие деньги. Она серьги своей бабушки продала. К ювелиру ходили оценивать, сказал, что очень дорого, но если будут продавать сразу, больше восьмидесяти миллионов не даст. Мама согласилась.
Неплохо! Хорошая цена за лалаевский чемоданчик. Я почти не сомневался, что передо мной тот самый потрфель, о котором говорил мне покойный.
– Зачем же это понадобилось твоей маме? Ты в курсе, у кого она купила «дипломат»? – обрушил я на Равиля свои вопросы.
– Не знаю, не знаю, – обреченно замотал головой Равиль. – Только не хочу это дома держать, раз такое случилось... Ведь мама, когда посмотрела, сказала, что ей все ясно. И, если бы ей дали туда заглянуть одним глазком, то можно было бы и не продавать серьги. Я так понял, что она уже узнала, что хотела. Пусть у вас будет, навовсем. Ведь дядю Колю я полгода знаю, он юы сам ни за что не стал... Навел его кто-то.
Я посмотрел на часы. До приезда автомобиля патрульно-постовой службы оставалось минут пять. Как следует поговорить нам явно не светит.
– Раньше-то где вы жили? – спросил я, закуривая сигарету.
– Много ездили, нигде больше полугода не останавливались, – рассеянно произнес Равиль. – Хабаровск, Ереван, Гродно. Я даже в школу никогда не ходил, мама меня дома учила.
– А кто твой... – начал я, но Равиль быстро понял, о чем я хочу спросить.
– Отца я не знаю, в свидетельстве о рождении стоит прочерк, – быстро ответил он.
– Дома, говоришь, учила, – сосредоточенно повторил я. – Постой, да как же она...
Вместо ответа Равиль протянул мне пакет с документами Маргариты Акаевой.
Первым в пачке лежал диплом Московского госуниверситета, выданный Маргарите Аликперовне Акаевой, с отличием окончившей факультет журналистики.
Пока я смотрел на корочки диплома, вертя их так и этак, только что на зуб не пробуя, – нет, не подделка, – Равиль, глядя в окно, тихо проговорил:
– По-моему, мама кого-то ищет все эти годы. Или уже нашла?
При этих словах за окном раздался звук резко затормозившего милицейский «форда».
– Расскажешь им только то, что рассказывал мне, – предупредил я Равиля. – Про дипломат ни слова. Им об этом знать ни к чему.
Мальчик согласно кивнул.
В дверь уже стучали.
..."Какой же коньяк предпочитает мой дорогой Аслан? – думал я, руля к себе домой через полтора часа. – Спросить напрямую – вроде как неудобно, а ведь услугу он мне оказал неоценимую".
Черт, как жаль, что я слабо разбираюсь в напитках. Даже не скаэу точно, когда в последний раз покупал алкоголь. Что там у нас народ пьет? – припоминал я. – Греческие коньяки, которые вовсе не коньяки, а одеколон с ацетоном, вроде того, что хватанул дядя Коля. Армянский куда-то исчез, польские лицензионные – не знаю какого качества... Может быть, купить ему какой-нибудь наворот для тачки? А что, это разумная мысль!
Твердо пообещав себе завтра же посетить автомобильный салон и выбрать достойный подарок для Аслана (и, кстати, решив, ни в коем случае не покупать коврик для ног возле кровати), я вернулся домой.
Дипломат я положил на стол в зале и отправился варить кофе. Глупо ложиться спать с пятом часу. Особенно, когда тебе предстоит знакомство с содержимым дипломата, из-за которого погибли уже трое – клофелинщик, Лалаев и Дядя Коля Шилом Трахнутиый, он же Шило.
Я так часто оглядывался на кейс, – не испарится ли он с моего стола, не растает ли в воздухе, что упустил кофе и был вынужден вытирать плиту.
Наконец, перейдя с чашкой в зал и закурив красный «соврен» (который кличут у нас то сувереном, то совереном), раскрыл замки.
В дипломате, действительно, оказались три папки. Бабенко, Дикарев, Одинцов.
Бумаги, содержащиеся в папках, были, как бы трехслойными, наподобие торта.
Первый слой был самым невкусным и пресным. Обычные типовые бланки, заполненные от руки с обычными графами и пунктами.
Второй слой тоже принадлежал «Марату», но был уже исполнен в виде специальных приложений, явно начертанных начальственной рукой, где кратко характеризовались деловые качества и некоторые психологические черты работников фирмы. Уже повкуснее.
Третий слой был самым вкусным и явно принадлежал шантажисту. Я не сомневался, что эти бумаги были написаны Лалаевым.
Надо сказать, что покойный Дмитрий Викторович был хорошим кулинаром, если уж сравнивать эти бумаги с трехслойным пирогом. Дело в том, что благодаря уточнениям Лалаева, сухие факты, изложенные в делах, приобретали загадочный и зловещий оттенок.
Так, Владислав Сергеевич Бабенко, помимо связей с общественностью, курировал еще и черную кассу. Наверняка, не в полном объеме, но на уровне своего филиала – это уж точно. Дело было поставлено на солидную основу, Бабенко еженедельно отчитывался по суммам, составляя черный отчет по всем правилам белой бухгалтерии. Это следовало из второго слоя документации – начальство бдило за циркуляцией сумм, разумно не желая пускать такое дело на самотек.
Но третий слой – лалаевский – был не менее интересен. Во всяком случае, для меня.
На листе плохой бумаге было всего несколько строк. Из них я узнал о том, что Владислав Сергеевич является мужем очень богатой женщины. Его жену зовут Ольга, она домохозяйка. Как следовало из данных, старше мужа на двадцать лет. Далее шла строчка, подчеркнутая красным карандашом: перед женитьбой встречался с Ириной Шапиро. И следовал ее адрес: Резунова, два, пятнадцать.
Что ж, история стара как мир. Странно только, что такие невинные, в общем-то сведения, могут служить объектом для шантажа.
Дело Дикарева Кузьмы Петровича также представляло значительый интерес. Оказалось, что работник, отвечающий за нефтяные дела «Марата» был в свое время, что называется, «летуном» – сменил за три года семь мест работы. А, заодно, и жительства. В Тарасове год, ни с кем не встречается, не женат. На работе его ценят за организаторские способности, подсиненные слегка побаиваются. Вот, собственно, и все, что содержалось в личном деле и втором слое документации. Слой третий был на редкость лаконичен – крохотная бумажка с цифрами 4.7.
Мой недавний знакомец Юрий Юрьевич Одинцов, оказывается, состоял в законном браке второй раз. Среди сведений, не предназначенных к широкой огласке, значились: имеет умственно отсталую дочь двадцати четырех лет. Кира, оказывается, обучалась в специнтернате, но была отчислена и оттуда за полной невменяемостью. Это было отмечено Лалаевым, а начальство характеризовало Одинцова как образцового работника, впрочем, было замечено, что Юрий Юрьевич склонен к припадкам депрессии.
«Так-так, – потер я руки, – тут есть над чем поработать. И мне и Приятелю».
Кстати, чего же это я сижу. Надо поделиться сведениями с коллегой.
– Ау, Приятель, это Хакер, – проговорил я в микрофон. – Хочу подкинуть тебе свежую информацию.
– СПОСОБ ПОДАЧИ? – немедленно поинтересовался Приятель.
Я немного поколебался. Ничего не мешало мне просто-напросто зачитать эти сведения. Более того, используй я звуковой анализатор, это значительно сэкономило бы мне время. Но я решил быть тщательным детективом и выбрал способ более трудоемкий, но более честный.
– Сканер, – проговорил я в микрофон. – Запускай картинку.
Приятель тут же загрузил планшетку, стоявшую возле системного блока и через несколько секунд на экране уже было рабочее меню.
Я акууратно открыл крышку аппарата и, положив на стекло один лист за другим, снял копии всех личных и приложений к таковым..
Сейчас, по прошествии времени, я прихожу к выводу, что, потеряв несколько минут, я сэкономил себе несколько дней работы.
Оригиналы документов, господа, – это совсем не то, что в них написано. Бывает информация, которая читается не между строк, и даже не между букв. Бывает информация, которая, так сказать, была. И ее не стало. А потом она опять появляется. Только не сама, а в виде указания на ее явное отсутствие. В некоторых специальных методиках такой случай называется «минус-прием».
Так бывает редко, но бывает, так оказалось и на этот раз.
Мой покойный клиент каким-то образом получил информацию о том, что содержалось в п.4 пп.7 и отметил это в своих записях.
Так что мне теперь остается выяснить, что же из этой троицы убрал Лалаева.
У меня были большие и основательные подозрения насчет Одинцова и его жены Милы. Теперь вот оказалось, что и пока не знакомый мне Дикарев имел некоторые основания желать смерти Дмитрию Викторовичу. Что касается Бабенко, что адюльтер не казался мне таким уж страшным прегрешением. Впрочем, как знать...
В любом случае, я должен предпринять какие-то действия. Что-то посоветует мне Приятель? Его реакция не заставила себя ждать.
Что ж, толкнемся и в эту дверь, может быть, что-то и прояснится.
Где Приятель выкопал «Слая», я не стал спрашивать. Кажется, так звучит традиционное – для краткости – прозвище Сильвестра Сталлоне.
А ведь в английском языке слово sly имеет значение «хитрец», «обманщик». Хм, интересно, кто из этой троицы деятелей окажется обманщиком и сможет ли он оказаться настолько хитрым, чтобы перехитрить хакера и его Приятеля?
На следующее утро, в десять тридцать я уже стоял у входа в головной офис «Марата».
Я намеренно не стал появляться к самому началу рабочего дня, зная, что не все приходят на работу вовремя, даже в самых крутых фирмах. Особенно начальство. А именно оно меня и интересовало.
На входе в недавно отремонтированный офис у меня потребовали пропуск. Двое прекрасно одетых бриоголовых юноши были настроены настолько решительно, что я даже не попытался проскочить как-нибудь наудачу – зубами бы разорвали на месте.
Мне пришлось пройти к внутреннему телефону. Передо мной уже стояли в очереди к аппарату два человека и, таким образом, у меня было достаточно времени, чтобы решить, с кем иненно я должен связаться.
Мой выбор естественным образом пал на господина Одинцова. Как-никак, мы с ним уже встречались, и, отнеси я эти папки именно ему, Юрий Юрьевич оказался бы в сложном положении.
С одной стороны, он был бы смущен, что я оказался именно тем самым человеком, которого сбила с ног его дочь и обругала его жена. С другой – он, наверняка, будет рад, что эти папки вернулись.
Я предполагал, что у Одинцова мне бегче будет выяснить то, что меня интересует. Интересно будет посмотреть, как он среагирует на тот факт, что Лалаев присвоил себе его должность?
Между тем, время шло, а очередь все еще не сдвигалась с места.
Немолодая шикарно одетая дама, висевшая на проводе, была на редкость дотошной. Она выспрашивала у человека, с которым разговаривала мельчашие подробности его рабочего дня. Вела она себя так, словно за ее спиной нет никакого «хвоста» из жаждущих воспользщоваться телефоном, начисто игнорируя очередь.
– Котик, а в два? В два ты придешь обедать, так ведь? Отлично, я распоряжусь, чтобы повар приготовил твое любимое. Нет, только не с «чилли», ты же знаешь, что у тебя гастрит. Лучше «барбекю». К трем, Славочка, ты должен идти к врачу на массаж. Так, а позже ты... Впрочем, знаешь что, милый, давай-ка я лучше поднимусь к тебе и мы все обсудим. Заодно и с твоим начальством поговорю, – определилась, наконец, дамочка.
Решительно повесив трубку на дрогнувший под тяжестью ее ладони аппарат, она направилась вверх по лестнице, едва кивнув охранникам.
Остальные двое людей, стоявшие впереди меня, оказались куда более оперативными и уже через пять минут я прижимал к уху нагретую трубку телефона.
Набрав внутренний трехзначный номер, я сразу же попал на Одинцова.
– Понимаете, дело очень загадочное и, я бы сказал, тонкое, – объяснял я. – Недавно скончавшийся сотрдник «Марата» поручил мне разыскать кое-какие документы, которые имеют касательство к вашему отделу.
– Что такое? Ничего не понимаю, – раздалось в трубке. – Вы откуда звоните?
– Снизу, на входе.
– Так поднимайтесь ко мне, я распоряжусь, чтобы вам выписали пропуск, – нетерпеливо проговорил Одинцов. – Комната одиннадцать, жду.
На втором этаже коридоры змеились в обе стороны от центральной лестницы. Особняк девятнадцатого века, подвергшийся изнутри евроремонту, кое-где сохранил на потолке узорную лепку и гипсовые херувимчики были подсвечены современными галогеновыми светильниками.
Я прошел мимо пятого кабинета (там должен был обитать Дикарев), толкнул дверь с номером семь, она оказалась запертой. У комнаты одиннадцать я замедлил шаги, но решил пройти чуть вперед – из-за приоткрытой двери с номером восемнадцать, где располагался Владислав Сергеевич Бабенко, доносились громкие голоса.
– Если этоо обнаружится, я просто не знаю, что и делать, – раздавался взволнованный женский голос. – Ты понимаешь, что наша жизнь должна будет резко измениться? Господи, как я волнуюсь...
Послышался звук щелкнувшего замка и за моей спиной раздался осторожный голос.
– Молодой человек! Вы кого-то ищете? Я могу вам чем-нибудь помочь?
Я обернулся. Юрий Юрьевич Одинцов выглядывал из за двери своего кабинета.
– Где тут одиннадцатое помещение? – растерянно спросил я, в беспомощности оглядываясь по сторонам. – Ничего не разберешь...
– Это здесь, – проговорил Одинцов. – Снизу вы мне звонили?
– Да-да, – радостно подтвердил я и широким шагом направляясь к двери его кабинета. – Тут такое дело, понимаете ли...
– Проходите, – оборвал меня Юрий Юрьевич, не пожелав, чтобы я распространялся на эту тему в коридоре. Ведь у стен тоже есть уши.
Пожилая секретарша, углубившаяся в книгу, подняла глаза на вошедших.
– Пожалуйста, ни с кем не соединять, никого не впускать, – бросил ей на ходу Одинцов, пропуская меня в свой внутренний кабинет.
Сухо предложив мне стул по диагонали от своего места, он настороженно уставился на меня, ожидая начала опасного разговора.
Машина завелась не сразу. Мотор долго прогревался и, наконец, зафырчал.
Стараясь не нервничать и вести тачку плавно и мягко, я через десять минут уже припарковался на вокзале, заплатив за место положенную сумму.
До дома Акаевых я шел пешком. На всякий случай. Светить свою машину в ситуации, когда речь идет об убийстве, если верить Равилю, было глупо.
А одинокий прохожий выглядит куда неприметнее, чем автомобиль, среди ночи тормозящий у входа в один из бараков в привокзальном районе.
Скамейка перед подъездом была пуста. Я огляделся. Мальчишка не просматривался.
Черт, неужели он меня обманул? Или это была дурацкая шутка? Или он испугался?
Чья-то длиннющая тень вдруг отделилась от стены и, покачавшись под лучом слабого фонаря, медленно направилась ко мне.
– Хорошо, что вы приехали, – подошел ко мне Равиль. – Он там.
Мальчишка указал на дом. Он выглядел довольно спокойным, только его темные глаза стали какими-то чрезмерно печальными.
– Где мама? – спросил я, пока мы шли к двери. Было холодно и я спрятал руки в карманы брюк, пытаясь отогреть ладони.
– Она спит. Вчера на ночь сильное снотворное выпила, – пояснил Равиль. – А тут такое... Хорошо, что она ничего не слышала.
Такая трогательная забота о своей матери вызывала уважение. Только вот не слишком ли педалирует Равиль свои сыновние чувства?
Заходя в комнату, я на первом же шагу споткнулся о чье-то бездыханное тело, лежавшее между коридором и входом в комнату.
– Подождите, я сейчас свет зажгу, – предостерег меня Равиль.
Щелкнул выключатель.
Я нагнулся и, перевернув мертвеца на спину, вгляделся в его лицо.
Передо мной лежал распростертый дядя Коля, пенсионер-ветеран из соседнего подъезда. Вот уж кого я никак не ожидал здесь увидеть!
– Это кто? – спросил я у Равиля. Мне хотелось, чтобы мальчишка дал свою версию случившегося и охарактеризовал покойного.
– Это дядя Коля, шилом трахнутый, – спокойно ответил Равиль.
– Что-о? – мои брови полезли вверх от удивления. Ну и нравы, однако...
– Шилом трахнутый. Или просто Шило. Прозвище у него такое было. Он сам мне об этом говорил, – еще с тех времен, когда он татар из Крыма в Сибирь выселял, – спокойно ответил Равиль.
– Он что, знал твою маму с тех самых давних времен? – удивился я. – И они случайно встретились? Как ты думаешь об этом?
Я сказал это на всякий случай. Уж больно это мелодраматический ход, напообие сюжетов каких-нибудь грядущих отечественных сериалов.
– Нет, что вы! – заверил меня Равиль. – Мамы тогда еще на свете не было!
– Так что тут у вас произошло? – спросил я, поднимаясь с колен.
Возле трупа валялся тот самый нож, которым Равиль резал вчера хлеб.
– Ночами я грузчиком подрабатываю в комках на вокзале, – начал Равиль, усевшись на табурет и зажав ладони между колен. – Сегодня удалось вернуться немного пораньше, а тут – он...
Мальчик кивнул на бездыханного дядю Колю-Шилом-Трахнутого.
– Ну и... – подбодрил я малолетнего убийцу. – Дальше-то что было?
– Я прихожу, а он тут шарит, все золото мамино выгреб, – пояснил Равиль.
– Золото? – удивился я.
– Ну да, мамины фамильные украшения, – подтвердил Равиль. – Мама ведь из очень богатого старинного рода. У ее родственников был двор в Ялте. Кое-что осталось с тех времен.
Мой взгляд остановился на свертке, который лежал возле трупа.
– Да-да, это здесь, в газете. Знаете, мама никогда ничего не продавала, даже когда совсем туго приходилось. То есть, почти ничего, – тет же поправился Равиль. – Лишь недавно... Ну, это неважно.
– Очень даже важно, – возразил я, поднимая сверток. – Еще как важно.
Это была старая газета «Труд» – аж за ноябрь 1971 года. На пожелтевшей первой странице с трудом различались фотографии партийных вождей, топчущихся на Мавзолее во время очередного парада.
Я развернул сверток и обомлел. Господи, да тут же целое состояние.
Тяжелые массивные цепи, которые с трудом можно было назват бусами, – скорее, веригами, если бы они не были изготовлены из золота высочайшей пробы. Дутые кольца, украшенные ажурной резьбой. Наконец, заколки, броши, серьги с драгоценными камнями и без.
– В общем, – продолжал Равиль, – когда я вернулся домой, и дядя Коля меня увидел, то бросился ко мне вот с этим самым ножом. Одной рукой в горло вцепился, другой замахнулся...
Мальчик невольно зажмурился, припоминая подробности этого страшного происшествия.
Его рука машинально потянулась к горлу и, оттянув свитер, он погладил себя по кадыку. На коже действительно виднелсь пятна синяков.
– Я выхватил у него нож, – медленно проговорил Равиль. – Дядя Коля был очень неловкий, он никак не хотел золото из рук выпустить... В общем, я ударил его в спину. Видите, вон туда.
Он указал пальцем на едва заметный след на пиджаке трупа.
– А потом? – спросил я, снова опускаясь на корточки и внимательно рассматривая рану.
– Потом он охнул и обмяк, а я выбежал на улицу и какое-то время сидел в кустах возле насыпи. Шли поезда, грохотали цистерны, а я сидел и думал, что вот, только что убил человека. Из-за золота. Хоть и грабитель, а грех. Теперь меня посадят в тюрьму, а мама останется одна. Я знаю, что она без меня не выживет, – совсем уже потерянно закончил рассказ Равиль.
Осмотрев рану, я наклонился к посиневшему лицу покойника. Потом выпрямился и оглядел стол, стоявший возле стены, сразу направо от входа.
– И я решил позвонить вам, – с надеждой проговорил Равиль.
– Скажи мне, ты возвращался домой после того, как убежал? Перед тем, как позвонить? – спросил я, внимательно глядя на мальчугана.
– Нет, – честно ответил Равиль. – Я... я боялся – вдруг он мертв. Или жив...
– Тогда слушай, – сел я рядом с ним. – Я думаю, что ты его не убивал, ясно?
– Совсем не ясно, – удивился мальчик. – Но я же его... ножом...
– Ножом ты его, конечно, ударил. Но, видишь ли, рана настолько поверхностна и ничтожна, что не могла послужить причиной смерти. Грабитель охнул от неожиданности и ты, улучив случай, выскользнул из его хватки и убежал, – объяснил я.
– Но он же мертв, – ткнул пальцем Равиль в бесчувственное тело, загромождавшее проход. – Значит, его убил кто-то еще.
– Абсолютно мертв, – подтвердил я. – Дядя Коля, он же Шило, разумеется, перепугался, когда ты чиркнул по нему ножом. Он поднялся, убедился, что его жизни не угрожает опасность и решил сматываться. Или бежать за тобой, чтобы устранить свидетеля. Так что тебе, можно сказать, крупно повезло, парень.
– Я ничего не понимаю, – недоуменно проговорил Равиль. – Кто же его убил?
– Он сам с этим прекрасно справился, – сказал я. – Ответь-ка мне, что у вас хранилось в бутылке из-под водки, что на столе стоит?
Я кивнул на поллитровку «Вечерний Тарасов», высившуюся на бумажной скатерти.
– Нарезведенный ацетон, – ответил Равиль. – Я куртку отчищаю после работы. А что?
– А то, что дядя Коля, завидев поллитру, решил поправить силы и, налив стакан, залпом хватанул его содержимое, – внес я окончательную ясность. – Этой дозы вполне хватило бы, чтобы отправить на тот свет и здорового мужика, а не ветерана карательных войск.
– Вы серьезно так думаете? – встревожился Равиль. – Но это ничего не меняет.
– Почему?
– Ну, – смутился Равиль, – милиция решит, что мы сами его отравили.
– У меня есть кой-какие мысли на этот счет, – успокоил я мальчишку.
Я достал свою «сотку» и начал набирать номер Аслана Макарова. Придется соседу-пэпээснику еще разок оказать мне помощь.
– Расскажешь милиции все, как было, – говорил я Равилю, пока нажимал кнопки. – Приедет мой хороший знакомый, и он отнесется к тебе по-человечески. То есть, как и полагается относиться к другим людям, даже если ты работаешь в милиции. Но...
Я занес руку над последней кнопкой и остановил взгляд на Равиле.
– Что? Что вы хотите за эту услугу? – серьезно спросил мальчик.
Его взгляд машинально переместился в сторону свертка с золотом, а Равиль потом уставился мне в глаза. Думал, что попрошу драгоценности?
– Правды, – просто ответил я и нажал на кнопку. – Ты честно ответишь на несколько моих вопросов. Ты и твоя мама, договорились.
Равиль кивнул.
Аслан, слава Богу, оказался на месте. Он очень внимательно выслушал меня и обещал прибыть. Но не сразу, а через какое-то время.
– Это терпит, Валерий? – осведомился он. – Если все обстоит так, как ты говоришь, то я могу не торопиться, ведь так?
– В общем, да, – подтвердил я. – Труп никуда не убежит, мы тоже.
– Тогда возьму фору на полчаса, – обрадовался Аслан. – Тут у нас перестрелка на кладбище, так что как только отстреляемся, прибуду.
– Жду, – заверил я и дал отбой и посмотрел на Равиля. – Вот так, брат. Считай, все улажено. Кстати, я еще знаешь почему тебе поверил?
– Нет, – искренне ответил парень. До него дошло, что я, в общем-то, и не обязан вытаскивать его за уши из-за решетки.
– Дело в том, что я видел человека, который вчера вечером звал дядю Колю для какого-то услуги. Бизнес, мол, как сказал мне старик на прощание. Я, правда, не рассмотрел того человека, так как тогда не придал значения этому факту, но теперь могу с чистой совестью подтвердить все милиции, – прибавил я.
– Я... я очень вам благодарен, – с трудом произнес Равиль. – Вы ведь уже второй раз нас выручаете из беды. Как мне отблагодарить вас?
«Ох, сдается мне, что не последний, – подумал я. – Уж больно вы своеобразная семейка».
– Я уже сказал как, – сухо ответил я. – Правду и только правду.
– Хорошо, начну прямо сейчас. Знаете, а дядя Коля ведь совсем не за золотом к нам приходил, – вдруг поднял на меня глаза мальчшика.
Из соседней комнаты доносился мерный храп Маргариты Акаевой. Вдруг стало очень тихо, я различал даже едва слышное тиканье маленьких наручных часов на тонком запястье у Равиля.
– Вот как? – удивился я. – А зачем же тогда? Ты знаешь?
– Думаю, что золото он взял до кучи, – предположил Равиль. – Решил, что бы еще прихватить, нашел этот сверток и одурел от жадности.
– Ты хочешь сказать, что... – нахмурился я. – Что он знал, за чем идет?
Равиль кивнул.
– Да, когда я вошел, у него в руке был вот этот чемоданчик, – парень нагнулся и вытащил из-под кровати небольшой кейс.
– А это, – показал я подбородком на чемоданчик, – откуда у вас?
– Мама купила, – ответил Равиль. – За очень большие деньги. Она серьги своей бабушки продала. К ювелиру ходили оценивать, сказал, что очень дорого, но если будут продавать сразу, больше восьмидесяти миллионов не даст. Мама согласилась.
Неплохо! Хорошая цена за лалаевский чемоданчик. Я почти не сомневался, что передо мной тот самый потрфель, о котором говорил мне покойный.
– Зачем же это понадобилось твоей маме? Ты в курсе, у кого она купила «дипломат»? – обрушил я на Равиля свои вопросы.
– Не знаю, не знаю, – обреченно замотал головой Равиль. – Только не хочу это дома держать, раз такое случилось... Ведь мама, когда посмотрела, сказала, что ей все ясно. И, если бы ей дали туда заглянуть одним глазком, то можно было бы и не продавать серьги. Я так понял, что она уже узнала, что хотела. Пусть у вас будет, навовсем. Ведь дядю Колю я полгода знаю, он юы сам ни за что не стал... Навел его кто-то.
Я посмотрел на часы. До приезда автомобиля патрульно-постовой службы оставалось минут пять. Как следует поговорить нам явно не светит.
– Раньше-то где вы жили? – спросил я, закуривая сигарету.
– Много ездили, нигде больше полугода не останавливались, – рассеянно произнес Равиль. – Хабаровск, Ереван, Гродно. Я даже в школу никогда не ходил, мама меня дома учила.
– А кто твой... – начал я, но Равиль быстро понял, о чем я хочу спросить.
– Отца я не знаю, в свидетельстве о рождении стоит прочерк, – быстро ответил он.
– Дома, говоришь, учила, – сосредоточенно повторил я. – Постой, да как же она...
Вместо ответа Равиль протянул мне пакет с документами Маргариты Акаевой.
Первым в пачке лежал диплом Московского госуниверситета, выданный Маргарите Аликперовне Акаевой, с отличием окончившей факультет журналистики.
Пока я смотрел на корочки диплома, вертя их так и этак, только что на зуб не пробуя, – нет, не подделка, – Равиль, глядя в окно, тихо проговорил:
– По-моему, мама кого-то ищет все эти годы. Или уже нашла?
При этих словах за окном раздался звук резко затормозившего милицейский «форда».
– Расскажешь им только то, что рассказывал мне, – предупредил я Равиля. – Про дипломат ни слова. Им об этом знать ни к чему.
Мальчик согласно кивнул.
В дверь уже стучали.
..."Какой же коньяк предпочитает мой дорогой Аслан? – думал я, руля к себе домой через полтора часа. – Спросить напрямую – вроде как неудобно, а ведь услугу он мне оказал неоценимую".
Черт, как жаль, что я слабо разбираюсь в напитках. Даже не скаэу точно, когда в последний раз покупал алкоголь. Что там у нас народ пьет? – припоминал я. – Греческие коньяки, которые вовсе не коньяки, а одеколон с ацетоном, вроде того, что хватанул дядя Коля. Армянский куда-то исчез, польские лицензионные – не знаю какого качества... Может быть, купить ему какой-нибудь наворот для тачки? А что, это разумная мысль!
Твердо пообещав себе завтра же посетить автомобильный салон и выбрать достойный подарок для Аслана (и, кстати, решив, ни в коем случае не покупать коврик для ног возле кровати), я вернулся домой.
Дипломат я положил на стол в зале и отправился варить кофе. Глупо ложиться спать с пятом часу. Особенно, когда тебе предстоит знакомство с содержимым дипломата, из-за которого погибли уже трое – клофелинщик, Лалаев и Дядя Коля Шилом Трахнутиый, он же Шило.
Я так часто оглядывался на кейс, – не испарится ли он с моего стола, не растает ли в воздухе, что упустил кофе и был вынужден вытирать плиту.
Наконец, перейдя с чашкой в зал и закурив красный «соврен» (который кличут у нас то сувереном, то совереном), раскрыл замки.
В дипломате, действительно, оказались три папки. Бабенко, Дикарев, Одинцов.
Бумаги, содержащиеся в папках, были, как бы трехслойными, наподобие торта.
Первый слой был самым невкусным и пресным. Обычные типовые бланки, заполненные от руки с обычными графами и пунктами.
Второй слой тоже принадлежал «Марату», но был уже исполнен в виде специальных приложений, явно начертанных начальственной рукой, где кратко характеризовались деловые качества и некоторые психологические черты работников фирмы. Уже повкуснее.
Третий слой был самым вкусным и явно принадлежал шантажисту. Я не сомневался, что эти бумаги были написаны Лалаевым.
Надо сказать, что покойный Дмитрий Викторович был хорошим кулинаром, если уж сравнивать эти бумаги с трехслойным пирогом. Дело в том, что благодаря уточнениям Лалаева, сухие факты, изложенные в делах, приобретали загадочный и зловещий оттенок.
Так, Владислав Сергеевич Бабенко, помимо связей с общественностью, курировал еще и черную кассу. Наверняка, не в полном объеме, но на уровне своего филиала – это уж точно. Дело было поставлено на солидную основу, Бабенко еженедельно отчитывался по суммам, составляя черный отчет по всем правилам белой бухгалтерии. Это следовало из второго слоя документации – начальство бдило за циркуляцией сумм, разумно не желая пускать такое дело на самотек.
Но третий слой – лалаевский – был не менее интересен. Во всяком случае, для меня.
На листе плохой бумаге было всего несколько строк. Из них я узнал о том, что Владислав Сергеевич является мужем очень богатой женщины. Его жену зовут Ольга, она домохозяйка. Как следовало из данных, старше мужа на двадцать лет. Далее шла строчка, подчеркнутая красным карандашом: перед женитьбой встречался с Ириной Шапиро. И следовал ее адрес: Резунова, два, пятнадцать.
Что ж, история стара как мир. Странно только, что такие невинные, в общем-то сведения, могут служить объектом для шантажа.
Дело Дикарева Кузьмы Петровича также представляло значительый интерес. Оказалось, что работник, отвечающий за нефтяные дела «Марата» был в свое время, что называется, «летуном» – сменил за три года семь мест работы. А, заодно, и жительства. В Тарасове год, ни с кем не встречается, не женат. На работе его ценят за организаторские способности, подсиненные слегка побаиваются. Вот, собственно, и все, что содержалось в личном деле и втором слое документации. Слой третий был на редкость лаконичен – крохотная бумажка с цифрами 4.7.
Мой недавний знакомец Юрий Юрьевич Одинцов, оказывается, состоял в законном браке второй раз. Среди сведений, не предназначенных к широкой огласке, значились: имеет умственно отсталую дочь двадцати четырех лет. Кира, оказывается, обучалась в специнтернате, но была отчислена и оттуда за полной невменяемостью. Это было отмечено Лалаевым, а начальство характеризовало Одинцова как образцового работника, впрочем, было замечено, что Юрий Юрьевич склонен к припадкам депрессии.
«Так-так, – потер я руки, – тут есть над чем поработать. И мне и Приятелю».
Кстати, чего же это я сижу. Надо поделиться сведениями с коллегой.
– Ау, Приятель, это Хакер, – проговорил я в микрофон. – Хочу подкинуть тебе свежую информацию.
– СПОСОБ ПОДАЧИ? – немедленно поинтересовался Приятель.
Я немного поколебался. Ничего не мешало мне просто-напросто зачитать эти сведения. Более того, используй я звуковой анализатор, это значительно сэкономило бы мне время. Но я решил быть тщательным детективом и выбрал способ более трудоемкий, но более честный.
– Сканер, – проговорил я в микрофон. – Запускай картинку.
Приятель тут же загрузил планшетку, стоявшую возле системного блока и через несколько секунд на экране уже было рабочее меню.
Я акууратно открыл крышку аппарата и, положив на стекло один лист за другим, снял копии всех личных и приложений к таковым..
Сейчас, по прошествии времени, я прихожу к выводу, что, потеряв несколько минут, я сэкономил себе несколько дней работы.
Оригиналы документов, господа, – это совсем не то, что в них написано. Бывает информация, которая читается не между строк, и даже не между букв. Бывает информация, которая, так сказать, была. И ее не стало. А потом она опять появляется. Только не сама, а в виде указания на ее явное отсутствие. В некоторых специальных методиках такой случай называется «минус-прием».
Так бывает редко, но бывает, так оказалось и на этот раз.
– ВНИМАНИЕ, ЛИСТ ДВЕНАДЦАТЫЙ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ИЗ СЕБЯ ПОЗДНЕЙШУЮ ВСТАВКУ В ОСНОВНОЙ КОРПУС, – предупредил меня Приятель, быстро пропустив через свои прибамбасы, которым позавидовала бы любая следственная бригада, просканированные документы.Ага, так вот что заинтересовало в этом деле Лалаева! Нефтяной деятель утаил некоторую информацию о своей биографии. Нет, выходит, даже не утаил, а наоборот, проговорился о том, что следовало бы скрыть, и, улучив случай, заменил лист.
– А именно? – насторожился я. – Что содержится на этом листе?
– ДЕЛО ДИКАРЕВА, ЛИСТ 12, ПУНКТЫ 2,3 ПОЛНОСТЬЮ, ПУНКТ 4 С ПОДПУНКТА 1 ПО ПОДПУНКТ 9 ВКЛЮЧИТЕЛЬНО, – отозвался Приятель.
Мой покойный клиент каким-то образом получил информацию о том, что содержалось в п.4 пп.7 и отметил это в своих записях.
Так что мне теперь остается выяснить, что же из этой троицы убрал Лалаева.
У меня были большие и основательные подозрения насчет Одинцова и его жены Милы. Теперь вот оказалось, что и пока не знакомый мне Дикарев имел некоторые основания желать смерти Дмитрию Викторовичу. Что касается Бабенко, что адюльтер не казался мне таким уж страшным прегрешением. Впрочем, как знать...
В любом случае, я должен предпринять какие-то действия. Что-то посоветует мне Приятель? Его реакция не заставила себя ждать.
– НЕОБХОДИМ ВИЗИТ В ГОЛОВНОЙ ОФИС «МАРАТА». ВСТРЕЧА С РУКОВОДСТВОМ КАК МОЖНО БОЛЕЕ ВЫСОКОГО УРОВНЯ. ОТДАЙ ДЕЛА, РАССКАЖИ ПРО ЛАЛАЕВА. ПОЗНАКОМЬСЯ СО ВСЕЙ ТРОИЦЕЙ. ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ КАБИНЕТУ СЕМЬ НА ВТОРОМ ЭТАЖЕ. ПОПРОБУЙ ВЫЯСНИТЬ, КТО ИЗ ЭТИХ ЛЮДЕЙ НОСИТ ПРОЗВИЩЕ «СЛАЙ», – продиктовал мне линию поведения Приятель.– При чем тут кабинет семь? – удивился я. – У Бабенки – восемнадцатый, у Дикарева – пятый, у Одинцова – одиннадцатый. Ах да, игрушка...
Что ж, толкнемся и в эту дверь, может быть, что-то и прояснится.
Где Приятель выкопал «Слая», я не стал спрашивать. Кажется, так звучит традиционное – для краткости – прозвище Сильвестра Сталлоне.
А ведь в английском языке слово sly имеет значение «хитрец», «обманщик». Хм, интересно, кто из этой троицы деятелей окажется обманщиком и сможет ли он оказаться настолько хитрым, чтобы перехитрить хакера и его Приятеля?
На следующее утро, в десять тридцать я уже стоял у входа в головной офис «Марата».
Я намеренно не стал появляться к самому началу рабочего дня, зная, что не все приходят на работу вовремя, даже в самых крутых фирмах. Особенно начальство. А именно оно меня и интересовало.
На входе в недавно отремонтированный офис у меня потребовали пропуск. Двое прекрасно одетых бриоголовых юноши были настроены настолько решительно, что я даже не попытался проскочить как-нибудь наудачу – зубами бы разорвали на месте.
Мне пришлось пройти к внутреннему телефону. Передо мной уже стояли в очереди к аппарату два человека и, таким образом, у меня было достаточно времени, чтобы решить, с кем иненно я должен связаться.
Мой выбор естественным образом пал на господина Одинцова. Как-никак, мы с ним уже встречались, и, отнеси я эти папки именно ему, Юрий Юрьевич оказался бы в сложном положении.
С одной стороны, он был бы смущен, что я оказался именно тем самым человеком, которого сбила с ног его дочь и обругала его жена. С другой – он, наверняка, будет рад, что эти папки вернулись.
Я предполагал, что у Одинцова мне бегче будет выяснить то, что меня интересует. Интересно будет посмотреть, как он среагирует на тот факт, что Лалаев присвоил себе его должность?
Между тем, время шло, а очередь все еще не сдвигалась с места.
Немолодая шикарно одетая дама, висевшая на проводе, была на редкость дотошной. Она выспрашивала у человека, с которым разговаривала мельчашие подробности его рабочего дня. Вела она себя так, словно за ее спиной нет никакого «хвоста» из жаждущих воспользщоваться телефоном, начисто игнорируя очередь.
– Котик, а в два? В два ты придешь обедать, так ведь? Отлично, я распоряжусь, чтобы повар приготовил твое любимое. Нет, только не с «чилли», ты же знаешь, что у тебя гастрит. Лучше «барбекю». К трем, Славочка, ты должен идти к врачу на массаж. Так, а позже ты... Впрочем, знаешь что, милый, давай-ка я лучше поднимусь к тебе и мы все обсудим. Заодно и с твоим начальством поговорю, – определилась, наконец, дамочка.
Решительно повесив трубку на дрогнувший под тяжестью ее ладони аппарат, она направилась вверх по лестнице, едва кивнув охранникам.
Остальные двое людей, стоявшие впереди меня, оказались куда более оперативными и уже через пять минут я прижимал к уху нагретую трубку телефона.
Набрав внутренний трехзначный номер, я сразу же попал на Одинцова.
– Понимаете, дело очень загадочное и, я бы сказал, тонкое, – объяснял я. – Недавно скончавшийся сотрдник «Марата» поручил мне разыскать кое-какие документы, которые имеют касательство к вашему отделу.
– Что такое? Ничего не понимаю, – раздалось в трубке. – Вы откуда звоните?
– Снизу, на входе.
– Так поднимайтесь ко мне, я распоряжусь, чтобы вам выписали пропуск, – нетерпеливо проговорил Одинцов. – Комната одиннадцать, жду.
На втором этаже коридоры змеились в обе стороны от центральной лестницы. Особняк девятнадцатого века, подвергшийся изнутри евроремонту, кое-где сохранил на потолке узорную лепку и гипсовые херувимчики были подсвечены современными галогеновыми светильниками.
Я прошел мимо пятого кабинета (там должен был обитать Дикарев), толкнул дверь с номером семь, она оказалась запертой. У комнаты одиннадцать я замедлил шаги, но решил пройти чуть вперед – из-за приоткрытой двери с номером восемнадцать, где располагался Владислав Сергеевич Бабенко, доносились громкие голоса.
– Если этоо обнаружится, я просто не знаю, что и делать, – раздавался взволнованный женский голос. – Ты понимаешь, что наша жизнь должна будет резко измениться? Господи, как я волнуюсь...
Послышался звук щелкнувшего замка и за моей спиной раздался осторожный голос.
– Молодой человек! Вы кого-то ищете? Я могу вам чем-нибудь помочь?
Я обернулся. Юрий Юрьевич Одинцов выглядывал из за двери своего кабинета.
– Где тут одиннадцатое помещение? – растерянно спросил я, в беспомощности оглядываясь по сторонам. – Ничего не разберешь...
– Это здесь, – проговорил Одинцов. – Снизу вы мне звонили?
– Да-да, – радостно подтвердил я и широким шагом направляясь к двери его кабинета. – Тут такое дело, понимаете ли...
– Проходите, – оборвал меня Юрий Юрьевич, не пожелав, чтобы я распространялся на эту тему в коридоре. Ведь у стен тоже есть уши.
Пожилая секретарша, углубившаяся в книгу, подняла глаза на вошедших.
– Пожалуйста, ни с кем не соединять, никого не впускать, – бросил ей на ходу Одинцов, пропуская меня в свой внутренний кабинет.
Сухо предложив мне стул по диагонали от своего места, он настороженно уставился на меня, ожидая начала опасного разговора.