КНИГА ВТОРАЯ
ЧЁРНЫЕ ГОРЫ

Высокий калека
   Огромный демон явился Чапу под завывания ветра в глухую осеннюю ночь. Он явился в центре воздушного вихря, чья воронка, казалось, образовалась единым вздохом или стоном теплящейся в нем жизни, и возвестил о своем появлении ударом, который потряс хижину Чапа, притулившуюся изнутри к стене Замка. Лежа без сна, страдая от боли, источником которой была его всегда мучительно ноющая рана, Чап снова и снова слышал гулкие звуки, словно от ударов воздушной волны. Поэтому он обратил мало внимания на первые сотрясания его укрытия, производимые демоном.
   Но вскоре сотрясение усилилось. Продолжительные удары в стену его маленького прибежища заставили сучковатые доски биться об огромные камни стены. Приподняв верхнюю часть туловища на локтях, Чап посмотрел поверх своих парализованных ног туда, откуда доносился звук. И он увидел, как, словно дым, просачиваясь в щели его деревянной хибары, входит демон.
   Он непроизвольно напрягся. Существо с Востока должно было бы быть его союзником, по крайней мере, в те времена, когда у него была власть; но какое дело могло бы быть у него к нему теперь, Чап не представлял. И даже сильный человек, считающий демонов своими союзниками, — даже такой человек, если демон возникал перед ним в ночи так близко, что протяни руку — и коснешься, мог считать себя достаточно сильным, если не поддавался побуждению убежать или закрыть глаза и распластаться на земле.
   Что касается убежать, то боевой топор Мевика лишил его этой возможности. А что касается того, чтобы закрыть глаза — что ж, он все еще оставался Чапом. Приподнявшись на локтях, он решительно уставился на туманный образ, формирующийся прямо перед ним. Снаружи без умолку завывал ветер, помогая поверить в то, что явилось Чапу. По крыше навеса забарабанил дождь.
   Внутри хибары туман начал принимать более отчетливые очертания — демон обретал свой облик. Чап с трудом мог рассмотреть в клубящейся дымке какие-либо человеческие черты, но все же он знал, что это лицо. Пока оно постепенно проявлялось, в Чапе просыпался страх, что он вдруг поймет, на что именно он смотрит, что в конце концов он может четко увидеть черты этого лица, и когда это произойдет, они окажутся слишком ужасны, чтобы на них смотреть.
   Ничто, кроме демона, не могло его так потрясти. Теперь ему требовалось если не закрыть глаза, то по крайней мере утратить четкость видения. Вздохнув, он наконец позволил своему взору затуманиться.
   Только тогда, словно он дожидался такого молчаливого вскрика, демон заговорил. Его голос напоминал шорох, с каким рука скелета шарит в сухих листьях:
   — Господин Чап.
   Могущество произнесения имени сделало изображение более отчетливым. Нахмурившись, Чап попытался взглянуть прямо в лицо жуткому существу и откинулся на грубую подстилку, прикрыв глаза рукой.
   — Да, я Чап. Но больше не господин.
   — Ты можешь снова стать господином. — Сухие листья шуршали, ворошимые костяшками пальцев. — Твоя несостоявшаяся супруга, высокородная Чармиана, шлет тебе свой привет.
   — Привет — откуда?
   — Оттуда, где у нее есть власть и безопасность, — из Черных гор.
   Конечно, демон мог лгать. Он мог явиться просто помучить калеку, словно жестокий ребенок во время игры; порой демонам не нужно было на то никаких особых причин. Но нет, если подумать… Ему было не так уж просто прийти в этот замок, наводненный армией колдунов и воинов Запада; даже демонам приходится избегать некоторых опасностей. Следовательно, он явился по важному делу.
   Не отрывая руки от глаз, Чап спросил:
   — И чего же хочет от меня моя дама теперь?
   Образ демона безжалостно начал формироваться непосредственно под веками Чапа, под рукой, которая не могла заслонить от него. Шевеля чем-то, что совсем не походило на губы, демон произнес:
   — Она хочет разделить с тобой, как с единственным, кто ее достоин, свои нынешние могущество, величие и благополучие.
   Теперь, поднимал ли Чап веки или опускал их, лицо демона, словно какое-то уродливое видение, неизменно маячило перед ним.
   — Могущество? — Внезапно охваченный злостью, Чап поднял голову и бросил на посланца яростный взгляд. — Власть, со мной, ты говоришь? — Его враги в течение полугода не слышали от него ни стона, ни проклятия, но теперь вся глубина его отчаяния прорвалась наружу. — Так докажи мне, что у меня достаточно могущества, чтобы хотя бы пошевелить ногами — можешь ты сделать это?
   Чуть ниже чудовищного лица мрак дрогнул. Появилась пара рук, отдаленно напоминающих человеческие, но уродливых и огромных. Их можно было различить в свете, ударившем наружу, когда был снят покров с предмета, находившегося в одной из них. Это был большой объемистый сосуд или кубок, сам по себе темный, но содержащий сияющий целой радугой красок жар. Это сияние пожрало мрак, и, казалось, почти изгнало из сознания Чапа образ демона, но не ослепляло, когда бывший сатрап смотрел прямо на него.
   Свободная рука демона потянулась к Чапу. Тот издал непроизвольный стон, но не ощутил неприятного прикосновения, которого ожидал. Было только ощущение безликой силы, перевернувшей его тело. Теперь он лежал лицом вниз, омертвевшими ногами по-прежнему к демону. Чап почувствовал холодное липкое прикосновение к своей спине как раз в том месте, где ее поразила секира Мевика, словно на рану плеснули ледяной водой. Мгновением позже последовал своего рода шок, который мог бы причинить Чапу ужасную по силе боль, но был таким кратким, что едва ли заставил бы вскрикнуть даже самого слабого человека.
   Когда этот легкий шок прошел, Чап понял, что вместе с ним ушла и постоянно донимавшая его боль, жившая в ране почти с самого момента, когда та была нанесена. Прежде, чем он успел задуматься над этим, пришло еще одно изменение — покалывание в главных нервах бедер. Он машинально попытался пошевелить ногами. Но они по-прежнему даже не дрогнули; прошли уже долгие месяцы с тех пор, как эти бесполезные, ослабевшие мышцы, избавленные от боли и непроизвольных движений, сокращались в последний раз. Однако Чап чувствовал, как эти мышцы напряглись.
   С помощью рук он снова перевернулся на спину. Демон, слегка отодвинувшись, спрятал сосуд, из которого, похоже, он извлек свое лекарство. Жар и свет исчезли. Чап снова видел только искаженный образ, теряющийся в темноте.
   Тишину в хижине нарушали только шум дождя, вой осеннего ветра и прерывистое дыхание самого Чапа, которое постепенно выравнивалось.
   — Это действительно — лекарство? — спросил он через некоторое время. И немного погодя: — Зачем ты сделал это?
   — Это действительно лекарство, посланное тебе твоей супругой, чтобы ты мог прийти к ней.
   — Да? Она очень любезна. — Чап чувствовал, как жизнь возвращается в пальцы его ног; он попытался пошевелить ими, но они слишком занемели, чтобы двигаться. Он не решался поверить в это чудо; все еще не решался. — Она прямо сама доброта. Ладно, вестник, я не ребенок. Это какой-то розыгрыш. Или — зачем я ей понадобился?
   Лицо демона надвинулось, словно ураган. Он был Чап — но он был всего лишь человек. При всей своей силе воли он не смог удержаться от того, чтобы не отвернуть голову и не поднять руку, словно защищаясь от удара. Желудок, который никогда не доставлял Чапу хлопот в битвах, теперь свела спазма. Глаза понапрасну жмурились, глядя на образ демона сквозь веки.
   Голос, напоминающий о сухих листьях, размеренно проскрипел, обращаясь к нему:
   — Я не позволю над собой смеяться ни господину, кем ты был когда-то, ни тому, кем ты стал сейчас. Не стоит презрительно называть меня «вестником». Еще менее стоит оскорблять тех, кто послал меня сюда.
   Тех? Конечно, сама Чармиана не была магом, чтобы приказывать демонам. Она, должно быть, снова обворожила какого-нибудь колдуна, а то и двух, чтобы те помогали ей, что бы она ни замышляла… Демон не позволил Чапу додумать мысль до конца. Заносчивого смертного следовало наказать за неуважение. У Чапа возникло ощущение, что демон начал отдирать наружные слои его мозга, прилагая для этого не больше усилий, чем человек, забавляющийся с насекомым. Демоны умели превращать. Если на то пошло, они могли превратить человека во что-нибудь значительно хуже, чем калека. Если только они действительно в нем не нуждались… Чап закричал. Он был не в состоянии думать. Он был Чап, но он не мог противостоять сверхъестественному.
   — Я не смеюсь над тобой, — прошептал он сквозь сведенные судорогой зубы. — И не оскорбляю твоих хозяев.
   Оказываемое без всяких усилий давление исчезло. Когда Чап снова смог видеть, смотреть было не на что, кроме вполне терпимого туманного лица.
   Затем демон начал объяснять ему, зачем он потребовался.
   — Среди людей Запада, собирающихся теперь в этом замке, есть один юноша-крестьянин по имени Рольф, родившийся здесь, на Разоренных Землях.
   Не один человек мог бы подойти под это описание, но у Чапа не было сомнений по поводу того, о ком идет речь.
   — Я его знаю. Мало и плохо. Упрямый и несгибаемый.
   — Да, именно такой. Теперь он всегда и везде носит с собой вещь, которую нужно у него забрать. Она должна быть доставлена высокородной Чармиане — и никому другому — в Черные горы, и как можно скорее. Если юнец отправится принять участие в боях, то, что мы ищем, может быть утеряно. Силы Запада здесь слишком велики, чтобы я или кто-нибудь другой смогли забрать эту вещь силой; нужно прибегнуть к воровству.
   — Что это?
   — Маленький предмет. Узелок, сплетенный из желтых женских волос. Талисман из тех, что мужчины и женщины используют, когда ищут друг в друге того, что они называют любовью.
   Желтых волос. Принадлежащих Чармиане? Он ждал, пока демон продолжит.
   Тот проскрипел:
   — Завтра твои ноги смогут выдержать твой вес, а вскоре они достаточно окрепнут для битвы. Тебе нужно завладеть этим талисманом прежде, чем армия Запада выступит маршем…
   — Они могут двинуться в любой день!
   — …и принести его своей супруге. Верные ей люди будут ждать тебя в пустыне, в нескольких километрах к востоку. Ни на какую иную помощь не рассчитывай. — Громадина лица демона стала уменьшаться; Чап видел, как раньше разверзлось пространство под крышей его хижины, теперь оно возвращалось в первоначальное состояние.
   Сухой голос также затихал.
   — Я больше не приду к тебе. Разве что для того, чтобы наказать тебя, если ты допустишь ошибку. — И вслед за этим и лицо и голос исчезли, хижина приобрела обычный вид. Чап лежал без движения до тех пор, пока окружающие звуки не стали всего лишь звуком дождя.
   Дождь и тучи задержали приход утренних лучей в длинный, переполненный барак. Когда Рольф проснулся, вокруг все еще было погружено во мрак; вокруг него знакомо громоздились тюки, снаряжение, оружие, лавки и гамаки с храпящими телами.
   Тот, кто разбудил его, не дотронувшись до него, не произнеся ни слова, стоял в футе от лавки Рольфа — высокая, грузная фигура неясных очертаний.
   — Лофорд? Что… — и тут Рольф догадался, что привело к нему мага. — Моя сестра? Есть что-нибудь?
   — Возможно. Пойдем. — Лофорд повернулся. Рольф оделся и догнал его прежде, чем Лофорд дошел до двери.
   Колдун свернул к лестнице и, пока они взбирались по каменным ступеням на крышу Замка, тихим голосом пояснил:
   — Прибыл мой брат. Он много говорит о технике и о том, как мы можем ее использовать. Естественно, я упомянул о твоем опыте и о твоих способностях в этом отношении, и его это заинтересовало. Я рассказал ему также о том, как я пытался при помощи своих скудных заклинаний узнать, что случилось с твоей сестрой. По сравнению со своим братом я заурядный ремесленник. Он вызывает и заставляет служить себе определенные силы, которыми я никогда не был в состоянии управлять. Пойми, ответ, который мы получим, может быть неполным или…
   — Или не таким, какой я хотел бы услышать. — Они одолевали последний пролет лестницы, направляясь к парапету на крыше бывшей личной башни Экумена. — Тем не менее, я благодарю вас. Это будет не ваша вина, если известия окажутся плохими.
   Выбравшись на крышу, Рольф поплотнее запахнул куртку, чтобы укрыться от затихающего дождя, и по привычке, машинально, удостоверился, что нечто во внутреннем кармане было на месте. Туман, словно мокрая одежда, обволакивал башню; здесь в этот предрассветный час не было никаких часовых. У одного из ограждений стояла тренога, на которой висел светильник с каким-то зеленоватым, словно неземным, пламенем. Рядом с огнем, глядя от Замка вдаль, всматриваясь в дождливую ночь, стояла неподвижная фигура в плаще колдуна.
   Лофорд поднес палец к губам, бросив на Рольфа предостерегающий взгляд, и повел юношу вперед. Зеленый огонек один раз вспыхнул, и ожидающая фигура, высокая и широкоплечая, повернулась. Капюшон и тень скрывали брата Лофорда. Его пальцы двигались, словно он ощупывал в воздухе что-то невидимое. На черепичной крыше вокруг него, как заметил теперь Рольф, были разложены предметы, которые всегда использовали могущественные колдуны: плоды и осенние цветы, что-то в маленьких мисочках, похожее на воду и молоко, небольшие кучки земли и песка, плоские деревянные дощечки, некоторые изогнутые, некоторые — прямые. Зеленоватый колеблющийся свет совершенно менял их облик, но все равно они выглядели невинными и простыми.
   Фигура в накидке кивнула, повернув голову, и Рольф, продолжая хранить молчание, как ему было указано, подошел, чтобы стать рядом. Теперь, вглядываясь поверх парапета в струи дождя, отклоняемые восточным ветром, он видел облака и клочья тумана, быстро проносящиеся мимо. На мгновение Рольфу показалось, что он стоит на палубе быстро мчащегося каменного судна, входящего в полосу шторма. Вазу с цветами сдуло с парапета, и она, тонко звякнув, упала к ногам Рольфа.
   Рольф вытянул руки, чтобы схватиться за камень, оказавшийся перед ним. Человек, стоявший рядом, поднял длинную руку, указывая почти прямо вверх. Около этой точки клочья тумана проносились еще скорее, закручиваясь плавными вихрями, чтобы затем беззвучно разорваться сверху донизу. Рольф уставился в образовавшееся окно, потянулся к нему, а затем ветер и дождь перестали существовать для него. Видение обволокло его так, что, казалось, он, бестелесный, висит в пространстве.
   Поляна в лесу, которую он никогда не думал увидеть снова. Домик из досок и бревен, простенький и маленький, сад, знакомая тропинка, домашняя птица в курятнике рядом с домом. Видение было совершенно безмолвным, но в нем чувствовались жизнь и движение, пятна света и тени раскачивались с дуновениями ветерка. Затем в затененном дверном проеме появилась темная фигура и жестом, который Рольф видел десять тысяч раз, вытерла руку о знакомый потрепанный передник матери.
   Затем Рольф закричал, словно в ночном кошмаре, зная и предвидя худшее еще до того, как оно должно было произойти. И еще кто-то, тоже бестелесный или, по крайней мере, невидимый, схватил его за руки, шепча ему на ухо мягким голосом Лофорда:
   — Все это записано! Изменить ничего нельзя! Они не могут увидеть или услышать тебя. Ты можешь только смотреть.
   Его мать заслонила глаза, глядя за порог; затем она тревожно напряглась, поспешно вошла внутрь и захлопнула бесполезную дверь. Рольф не представлял себе, как можно продолжать наблюдать. Но у него не было выбора. Он должен узнать о судьбе Лизы, а еще — кем были они, те, кто приближался. Солдаты Востока, конечно. Но Рольф хотел увидеть их лица и узнать имена.
   На заднем плане видения теперь появился первый всадник, одетый в черное и бронзовое. Он был повернут к Рольфу спиной. Следом двигались остальные, образующие начало цепочки. Всего их было шестеро. Открытые рты — они что-то выкрикивали или смеялись — оружие наготове. Дверь домика снова была открыта, и там опять стояла мать Рольфа.
   Наступила минута, когда Рольф больше не мог смотреть. Он закрыл глаза и провалился в пустоту, но не мог никуда бежать от мысли о том, что происходило. Наконец он что-то почувствовал — должно быть, прикосновение руки Лофорда, огромной и невидимой; она шлепнула его по щеке и легонько тряхнула его голову, стараясь заставить смотреть.
   Хижина уже была развалена. Тела его матери и отца были скрыты обломками, чтобы сын нашел их, прибежав домой. Здесь же была и Лиза, двенадцати лет, ее длинные волосы все еще были заплетены по-крестьянски, но одежда порвана и запачкана, лицо, смертельно бледное, неловко запрокинуто перед седлом солдата. Вытирая клинки и поправляя одежду, мародеры готовились отправиться дальше. Тот, кто вез Лизу, должно быть, был старшим над ними, офицером, так как он единственный был в легких доспехах и ехал на самой высокой лошади. Теперь, когда он развернул своего коня, чтобы выехать со двора на дорогу, Рольф увидел его юное, гладкое, обманчиво невинное лицо. Губы легонько кривила гордая, почти презрительная усмешка.
   Если бы сестра была серьезно ранена и умирала, они не стали бы морочиться с тем, чтобы увезти ее.
   — …жива? — Поскольку спазм перехватил Рольфу горло, ему пришлось дважды начинать фразу прежде, чем он смог членораздельно произнести:
   — Она жива сейчас? Я найду ее?
   Лофорд, стоящий невдалеке, пробормотал что-то, и Рольф понял, что его вопрос был услышан. Затем Лофорд ответил, медленно зашептав на ухо Рольфу, словно человек, до конца не понимающий известие, которое он передает: — Она жива. Ты должен искать помощи у высокого калеки.
   — Какой? У кого? — На этот раз ответа Рольф не получил. Он парил в пространстве, бестелесный и одинокий. — Тогда кто тот, что забрал ее? — спросил он. — Их было шестеро. Сколько их еще продолжает дышать?
   Видение изменилось. Теперь Рольф видел участок проселочной немощеной дороги, проходящей по зеленой лесистой местности. Рольф узнал место неподалеку от своего дома.
   В поле зрения Рольфа появился всадник в черном с бронзовым. У него отсутствовали щеки, глаза и нос; обнажившиеся челюстные кости были разжаты, открывая отсутствие зубов. То, что могло бы быть иссушенной кожей, висело клочьями на черепе и на руках скелета. Рольф понял, что получил ответ относительно судьбы этого человека.
   В поле его зрения появился второй кавалерист. Он ухмылялся, так как тоже был скелетом, хотя, похоже, имел все основания быть недовольным. Прямо перед ним торчала длинная рукоятка фермерских вил, длинные зубья терялись в передней части его туники и выходили из спины отличными острыми концами. Рольф получил одну треть ответа на свой вопрос.
   Кости третьего были одеты плотью и он дышал, но только в видении мог кто-либо столь искалеченный держаться в седле. Его череп был отмечен старой раной, глаза беспорядочно вращались. Появился четвертый — безрукий скелет; быть может, он пережил свое увечье и бежал вместе с остальными людьми Экумена на Восток, чтобы здесь обнаружить, что никто не станет брать на себя хлопоты кормить его? Пятый самодовольно проехал мимо, в голом черепе торчал боевой топор. Свержение власти Востока на Разоренных Землях пожало богатый урожай.
   Самая высокая лошадь ехала последней; Лиза, по-прежнему в бессознательном состоянии, была переброшена через седло. Она была жива — но потрясенный Рольф увидел, что она изменилась. Ее тело выглядело прежним, и порванная одежда, и темно-каштановые, заплетенные волосы. Но ее лицо переменилось от знакомой обыденности к красоте, которая пробудила отголоски ночных мечтаний Рольфа и заставила его затаить дыхание. Это была та девушка, которую он называл своей сестрой, и все же это уже была не она. Он произнес ее имя и замолчал, удивляясь произошедшей перемене.
   Похититель Лизы также был жив и невредим. Его изображение с гордым заносчивым лицом бесстрастно наблюдало за ужасным шествием погибших.
   — Значит, он жив? — спросил Рольф в пространство.
    Он будет убит и будет жить, послышался ему ответ.
   — Лофорд? — Изображение внезапно закрутилось перед ним, словно отражение в водовороте. Он пошатнулся, глубоко вдохнул воздух и обнаружил, что вернулся в собственное тело и прочно стоит на твердых камнях Замка. Лофорд и его брат стояли рядом с ним; разгорался день, делая зеленоватое пламя призрачно-тусклым. Последние клочья тумана проносились в вышине, раздуваемые, казалось, всего лишь естественным ветром.
   Невозмутимое, словно у статуи, лицо колдуна — лицо брата Лофорда — каким-то образом, казалось, лишенное возраста, проступило над Рольфом.
   — Зови меня Серый, — произнесла статуя. — Ты поймешь, что я не могу постоянно использовать свое настоящее имя. Ну, как ты?
   — Как я? А как должно быть? Разве ты не видел? — Затем Рольф почувствовал руку Лофорда у себя на плече и заставил себя успокоиться. — Извини. Я благодарю тебя и прошу у тебя прощения, Серый.
   — Я принимаю твои извинения, — грустно сказал Серый.
   Рольф поворачивался от одного колдуна к другому.
   — Значит, она жива. Но где? Скажите, она может все еще быть с ним? С тем, кто забрал ее?
   — Я не знаю, — сказал Серый. — Ты ведь слышал единственное указание, как мы можем получить дальнейшую информацию: «обратись за помощью к высокому калеке». Я надеюсь, что ты сможешь расшифровать это. Я не вполне уверен, какие силы мы пробудили сегодня, но, по крайней мере, они не из совсем плохих, и я склонен им верить. Хотя они и были странными… мне показалось, я говорю с кем-то, кто держит в руках молнию…
   Немного позже Рольф стоял на башне вместе с часовым, который поднялся сюда с приходом дня, чтобы осматривать пустыню. Глубоко погрузившись в свои мысли, Рольф глядел сверху на вереницы переполненных внутренних дворов замка, и вдруг возле отстроенных главных ворот, у наружной стены, увидел знакомую фигуру, выволакивающую искалеченные ноги из нищенской хижины.
   Калека, который когда-то был высоким.
   Когда стало ясно, что Чап не умрет, его поместили под пристальный надзор новых хозяев этой земли. Томас и другие предводители Запада много раз приходили, чтобы допросить его. Чап не сказал им ничего. Они не пытались силой добиться от него ответов; новички в революции и у власти, они, возможно, не были уверены ни в том, какие вопросы требовали ответа, ни в том, какой информацией Чап располагал. Возможно, он и не смог бы сообщить им ничего полезного. Он очень мало знал о Мертвом Соме, о Запраносе — повелителе демонов, и о верховном владыке животных Драффуте — правителях Черных гор, расположенных в двухстах километрах за пустыней. Они были правителями, которых население Разоренных Земель и других недавно освободившихся сатрапий должно было бояться и со временем сокрушить, если собиралось сохранить свою свободу. В отличие от многих других равных ему по рангу в иерархии Востока, Чап никогда не приносил официальной клятвы на верность Востоку, никогда не проходил через темные и малоизвестные ритуалы и церемонии. Он никогда не бывал в Черных горах.
   Кое-кто из Вольного Народа, как называли себя иногда удачливые повстанцы с запада Разоренных Земель, должно быть, был склонен проявлять некоторое милосердие к поверженному врагу, по крайней мере, к тем из них, кто никогда сам не был известен бесцельной жестокостью. Возможно, по этой причине Чапу сохранили жизнь. Сам Чап решил, что так оно и было; скорее всего, после того, как лекари и колдуны множество раз осматривали его плохо заживающую рану на спине, втыкали иголки и жгли палочки у его бесполезных, бесчувственных ног и в конце концов решили, что ни травы, ни нож хирурга, ни колдовское заклинание не могут срастить то, что рассекло лезвие топора Мевика, — после этого Вольный Народ Запада перестал интересоваться им живым. Влачить существование калеки среди врагов могло быть наказанием худшим, чем смерть.
   Итак, его отпустили. Вернее, однажды его выволокли из камеры, где его содержали под стражей. Ничего ему не объясняя, его просто вытащили наружу и ушли. Оставшись один, он, пользуясь руками, дотащился до огромных новых ворот в массивной наружной стене, и увидел пустынные пространства, куда уходила дорога, и понял, что ползти дальше смысла нет.
   Когда Чап просидел полдня у ворот, готовясь к смерти, к нему подошел старик, которого он никогда не видел раньше, и оставил рядом с ним треснутую чашку с небольшим количеством воды. Опустив ее так, словно он делал что-то недостойное, и стараясь не глядеть на Чапа, старик быстро отошел.
   Считая в высшей степени маловероятным, чтобы кто-нибудь стал доставлять себе хлопоты, чтобы отравить его в его нынешнем состоянии, Чап выпил воду. Немного позже проезжающий возничий, вероятнее всего, приезжий, глянув вниз со своего высокого сиденья и увидев всего лишь нищего, а не поверженного врага, сунул Чапу полуобглоданную кость.
   Чап оперся спиной о стену замка и принялся жевать. Привычный к походной жизни, он никогда не был слишком взыскателен по части еды. Поворачивая голову направо, он мог разглядеть темнеющие в двухстах километрах за пустыней Черные горы. Даже если бы он каким-то образом смог туда добраться, Восток, которому он служил, мало нуждался в побежденном калеке. Это, конечно, было достаточно правильно и разумно, соответствовало устройству мира. Куда еще он мог направиться? В нескольких километрах к западу находилось море, на севере и на юге, как и здесь, у власти стояли его прежние враги.
   Поселок по соседству с Замком лежал в развалинах после битвы, но люди уже возвращались в него и начинали отстраиваться. Дорога в этом месте обещала быть оживленной. Похоже было, что, если ему придется попытаться жить подаянием, ему вряд ли удалось бы найти лучшее место.