Страница:
Виккерсовский «инженер» Вильям Макдональд также признал предъявленные обвинения правильными и показал:
Когда 12 апреля в Колонном зале бывшего Дворянского собрания в Москве, наконец, начался процесс, лондонская «Таймс» от того же числа заговорила о том, что все подсудимые поддакивают обвинению. «Обсервер» от 16 апреля изображала процесс как «насилие, совершаемое под флагом правосудия и не имеющее ничего общего с судопроизводством, известным цивилизованному миру». «Ивнинг стандард» на той же неделе описывала советского защитника Брауде как «типичного еврея, какого каждый вечер можно встретить на Шефтсбэри авеню».
Английской публике было внушено, что никакого суда над обвиняемыми по-настоящему не было, что у английских инженеров под страшными пытками вынудили признание их вины. «Дейли экспресс» от 20 марта восклицала: «Наши соотечественники терпят все ужасы русской тюрьмы». «Таймс» от 17 апреля заявляла: «Мы со страхом думаем о том, что приходится переносить мистеру. Макдональду в промежутках между заседаниями». Ротермировская «Дейли мейл», которая через несколько месяцев сделалась полуофициальным органом британской фашистской партии сэра Освальда Мосли, рассказывала своим читателям о фантастическом «тибетском зелье», которым ОГПУ парализует волю своих «жертв».
Однако все британские подданные впоследствии заявили, что советские власти обращались с ними весьма вежливо и гуманно. Ни один из них не был подвергнут ни малейшему принуждению или насилию, ни допросу с применением пыток. Аллан Монкгауз, который, вопреки множеству улик, упорно отрицал, что ему было известно, чем занимались его коллеги, тем не менее 15 марта в заявлении в «Лондон диспетч» дал следующую характеристику следователям ОГПУ:
15 апреля, после частной беседы с представителями Англии в Москве, Лесли Торнтон неожиданно взял назад признание своей вины, засвидетельствованное собственноручной подписью. На суде он показал, что записанные им факты в основном соответствуют действительности, но слово «шпион», по его утверждению, поставлено неправильно. Пытаясь объяснить, почему он первоначально употребил это слово, Торнтон заявил, что он в тот момент находился в «возбужденном состоянии». Во время публичного допроса на суде советским обвинителем Вышинским он признал, что давал свои показания совершенно «добровольно», «без какого бы то ни было влияния или давления».
18 апреля Верховный Суд вынес приговор. Все русские подсудимые, за исключением одного, были признаны виновными и приговорены к тюремному заключению на сроки от трех до десяти лет. Британский подданный Альберт Грегори за недостатком улик был оправдан. Остальные пять английских инженеров были признаны виновными. Монкгауз, Нордволл и Кушни были приговорены к удалению из пределов Советского Союза. Лесли Торнтон и Вильям Макдональд были приговорены: первый к двум, второй к трем годам тюремного заключения.
Приговоры были легкие, и делу был быстро положен конец. Советское правительство достигло своей цели, уничтожив последние остатки торгпромовского заговора, а также разгромив центр операций английской разведки в России. Советское и британское правительства пошли на взаимные уступки. Торговля была возобновлена, а английские обвиняемые, включая Торнтона и Макдональда, посажены на пароход и отправлены домой, в Англию…
На международном политическом горизонте возникло куда более опасное явление, чем вражда английских консерваторов против Советской России.
Адольф Гитлер захватил верховную власть в Германии.
Глава XIV
КНИГА ТРЕТЬЯ
Глава XV
1. Бунтовщик среди революционеров
2. Левая оппозиция
Руководителем разведки в СССР, скрытой под вывеской «Метро-Виккерс» был мистер Торнтон, который работал в Москве в качестве главного монтажного инженера. Главой представительства был мистер Монкгауз, также принимавший участие в нелегальной работе мистера Торнтона. Помощником мистера Торнтона для выезда на места и его сообщником по шпионской работе был инженер Кушни, офицер британской армии, а ныне инженер фирмы «Метро-Виккерс». Такова основная группа работников разведки, выполнявших шпионскую работу в СССР.За арестом виккерсовских «инженеров» немедленно последовала буря протеста в Англии. Премьер-министр Стэнли Болдуин, не дожидаясь обвинительного акта и дачи показаний, категорически заявил, что арестованные британские подданные абсолютно не виновны. Члены парламента от консерваторов снова потребовали разрыва всяких коммерческих и дипломатических отношений с Москвой. Английский посол в Советской России сэр Эсмонд Ови, приятель сэра Генри Детердинга, ворвался в Народный Комиссариат иностранных дел в Москве и заявил М. М. Литвинову, что заключенные должны быть освобождены немедленно, без суда, во избежание «серьезных осложнений в наших взаимоотношениях».
Когда 12 апреля в Колонном зале бывшего Дворянского собрания в Москве, наконец, начался процесс, лондонская «Таймс» от того же числа заговорила о том, что все подсудимые поддакивают обвинению. «Обсервер» от 16 апреля изображала процесс как «насилие, совершаемое под флагом правосудия и не имеющее ничего общего с судопроизводством, известным цивилизованному миру». «Ивнинг стандард» на той же неделе описывала советского защитника Брауде как «типичного еврея, какого каждый вечер можно встретить на Шефтсбэри авеню».
Английской публике было внушено, что никакого суда над обвиняемыми по-настоящему не было, что у английских инженеров под страшными пытками вынудили признание их вины. «Дейли экспресс» от 20 марта восклицала: «Наши соотечественники терпят все ужасы русской тюрьмы». «Таймс» от 17 апреля заявляла: «Мы со страхом думаем о том, что приходится переносить мистеру. Макдональду в промежутках между заседаниями». Ротермировская «Дейли мейл», которая через несколько месяцев сделалась полуофициальным органом британской фашистской партии сэра Освальда Мосли, рассказывала своим читателям о фантастическом «тибетском зелье», которым ОГПУ парализует волю своих «жертв».
Однако все британские подданные впоследствии заявили, что советские власти обращались с ними весьма вежливо и гуманно. Ни один из них не был подвергнут ни малейшему принуждению или насилию, ни допросу с применением пыток. Аллан Монкгауз, который, вопреки множеству улик, упорно отрицал, что ему было известно, чем занимались его коллеги, тем не менее 15 марта в заявлении в «Лондон диспетч» дал следующую характеристику следователям ОГПУ:
Они были исключительно любезны со мной и чрезвычайно корректны в своих допросах. Мои следователи были, по всем данным, первоклассными знатоками своего дела. Тюрьма ОГПУ оборудована на вполне современный лад, превосходно организована и содержится в безукоризненной чистоте. Я подвергся аресту впервые в жизни, но мне приходилось посещать английские тюрьмы, и я могу засвидетельствовать, что помещение ОГПУ много лучше их… Власти ОГПУ проявляли большое внимание к моим удобствам…Тем не менее британское правительство под давлением консерваторов наложило эмбарго на все товары, импортируемые из Советской России. Торговля между обеими странами была прекращена…
15 апреля, после частной беседы с представителями Англии в Москве, Лесли Торнтон неожиданно взял назад признание своей вины, засвидетельствованное собственноручной подписью. На суде он показал, что записанные им факты в основном соответствуют действительности, но слово «шпион», по его утверждению, поставлено неправильно. Пытаясь объяснить, почему он первоначально употребил это слово, Торнтон заявил, что он в тот момент находился в «возбужденном состоянии». Во время публичного допроса на суде советским обвинителем Вышинским он признал, что давал свои показания совершенно «добровольно», «без какого бы то ни было влияния или давления».
Вышинский: Ничего не извращено?Вильям Макдональд, после частной беседы с представителями Англии в Москве, тоже внезапно взял назад свои первоначальные показания. Затем, под давлением улик, предъявленных советскими властями, Макдональд передумал снова и вернулся к первоначальному признанию своей вины. Последние слова его, обращенные к суду, были: «Я признаю себя виновным и ничего больше не могу добавить».
Торнтон: Нет, вы ничего не изменили.
Вышинский: Рогинский (Рогинский – помощник главного обвинителя), может быть?
Торнтон: Нет.
Вышинский: Может быть, ОГПУ извратило?
Торнтон: Нет, это моей собственной рукой подписано все.
Вышинский: И вашей головой. Ведь, когда вы писали, вы обсуждали, думали?
Торнтон (молчит).
Председатель: А теперь чья голова за вас думает?
Торнтон: Теперь я чувствую себя иначе.
18 апреля Верховный Суд вынес приговор. Все русские подсудимые, за исключением одного, были признаны виновными и приговорены к тюремному заключению на сроки от трех до десяти лет. Британский подданный Альберт Грегори за недостатком улик был оправдан. Остальные пять английских инженеров были признаны виновными. Монкгауз, Нордволл и Кушни были приговорены к удалению из пределов Советского Союза. Лесли Торнтон и Вильям Макдональд были приговорены: первый к двум, второй к трем годам тюремного заключения.
Приговоры были легкие, и делу был быстро положен конец. Советское правительство достигло своей цели, уничтожив последние остатки торгпромовского заговора, а также разгромив центр операций английской разведки в России. Советское и британское правительства пошли на взаимные уступки. Торговля была возобновлена, а английские обвиняемые, включая Торнтона и Макдональда, посажены на пароход и отправлены домой, в Англию…
На международном политическом горизонте возникло куда более опасное явление, чем вражда английских консерваторов против Советской России.
Адольф Гитлер захватил верховную власть в Германии.
Глава XIV
КОНЕЦ ЭПОХИ
Миф о «большевистской опасности» привел к власти нацистов. Под предлогом спасения Германии от коммунизма Адольф Гитлер из безвестного австрийского ефрейтора и рейхсверовского шпиона превратился в канцлера германской империи. В ночь на 27 февраля 1933 г. Гитлер поднялся еще выше с помощью акта величайшей провокации – поджога германского рейхстага. Зажженный самими нацистами пожар был, по заявлению Гитлера, сигналом к коммунистическому восстанию против германского правительства. На этом основании нацисты объявили осадное положение, арестовали или убили видных антифашистов и разгромили профсоюзы. Пожар рейхстага сделал Гитлера «фюрером третьей империи».
«Третья империя» сменила белогвардейскую контрреволюцию в роли оплота мировой реакции. Нацизм был апофеозом контрреволюции, оснащенной грандиозными военными и промышленными ресурсами возрождающегося германского империализма. Его политическим кредо было воскрешение мрачного ненавистничества и изуверских предрассудков царской России. В штурмовых отрядах возродилась старая черпая сотня, возведенная в ранг регулярного войска. Массовые погромы и истребление народов входили в официальную программу правительства «третьей империи». «Протоколы сионских мудрецов» питали нацистскую идеологию. А нацистские вожди были идейными последышами баронов Врангеля и Унгерна, последышами русской белогвардейщины.
Пятнадцать лет обманчивого мира и тайной войны против мировой демократии и прогресса под лозунгом «антибольшевизма» принесли неизбежные плоды. Огонь, спаливший рейхстаг, должен был вскоре разгореться, распространиться и стать угрозой всему земному шару.
«Мы начинаем с того места, где остановились шесть веков назад, – писал Гитлер в «Майн кампф». – Мы отказываемся от постоянного германского устремления на юг и запад Европы и обращаем свои взоры на восток. Таким образом, мы положим конец колониальной и торговой политике довоенного времени и перейдем к территориальной политике будущего. Говоря о новых землях, мы подразумеваем, в первую очередь, Россию и подчиненные ей лимитрофные государства».
Приманка «антибольшевизма» точно магнит притягивала силы мировой реакции и империализма к Адольфу Гитлеру.
Те же военные и государственные деятели, которые с готовностью поддерживали любую интригу, любой белогвардейский заговор против Советской России, теперь оказались во главе защитников и пособников нацизма. Антибольшевистские круги Франции, группировавшиеся вокруг маршала Фоша и его бывших помощников Петэна и Вейгана, закрывали глаза на угрозу нацизма их собственной стране и жаждали одного – объединиться с новым, мощным антибольшевистским движением. Маннергейм в Финляндии, Хорти в Венгрии, Сыровы в Чехословакии и все прочие европейские марионетки, участники тайной войны против Советов, мигом были превращены в авангард нацистской агрессии на востоке.
В мае 1933 г., всего через несколько месяцев после захвата Гитлером власти в Германии, Альфред Розенберг прибыл в Англию для переговоров с сэром Генри Детердингом. Нацистский «идеолог» гостил в загородном поместье нефтяного магната Бэкхерст-Парк, возле Виндзорского замка. К этому времени в Англии уже имелась могущественная и сильно возросшая пронацистская группа из числа английских консерваторов, сторонников антибольшевистского крестового похода.
28 ноября 1933 г. ротермировская «Дейли мейл» подняла вопрос, который вскоре стал господствующим в британской внешней политике:
Но в мире западной демократии были и дальновидные государственные деятели, которые отказывались принять гитлеровский антибольшевизм как оправдание всех нацистских козней и преступлений. Два видных деятеля Великобритании и Соединенных Штатов с самого начала предвидели, что с торжеством нацизма в Германии кончилась целая эпоха мировой истории. Пятнадцать лет тайной войны против Советской России вскормили в самом сердце Европы своего рода Франкенштейна,[48] милитаризированное чудовище, грозившее миру и безопасности всех свободных наций.
Когда гитлеровские штурмовые отряды маршировали по улицам Германии, потрясая дубинками и горланя: «Сегодня Германия наша, завтра нашим будет весь мир!», из Англии раздался голос, звучавший предостережением и тревогой. Как ни странно, это был голос Уинстона Черчилля, бывшего лидера консерваторов, противников большевизма.
В декабре 1933 г. Черчилль демонстративно порвал со своими коллегами-консерваторами и разоблачил нацизм как угрозу Британской империи. В ответ на заявление лорда Ротермира, что «крепкий молодой германский нацизм – надежный страж Европы против коммунистической опасности», Черчилль сказал:
Все эти банды крепких молодых тевтонцев, марширующие по улицам и дорогам Германии… ищут оружия, но едва только они заполучат его – поверьте мне – они потребуют возврата отнятых территорий, утраченных колоний, а такого рода требование неминуемо потрясет, если не разорит до основания, многие страны.
Черчилль настаивал на соглашении с Францией и даже с Советским Союзом против нацистской Германии. Его объявили предателем и пособником войны те самые люди, которые прежде превозносили его как поборника антибольшевистского движения…
По ту сторону Атлантического океана другой человек видел, что кончается целая эпоха мировой истории. Недавно избранный президентом Соединенных Штатов Франклин Делано Рузвельт круто повернул курс, отказавшись от антисоветской политики своего предшественника, президента Герберта Гувера.
16 ноября 1933 г. были установлены дипломатические отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом. В тот же самый день президент Рузвельт послал следующее письмо М. М. Литвинову:
Я твердо верю, что установленные между нашими народами отношения навсегда останутся нормальными и дружественными и что обе нации впредь будут сотрудничать между собой для взаимного блага и для сохранения мира на земле.
В том же году нацистская Германия вышла из Лиги наций. Ее место в Совете Лиги наций было занято Союзом Советских Социалистических Республик.
Началась новая эпоха, которой предстояло сделаться эпохой самого головокружительного и чудовищного предательства в истории – эпоха тайной дипломатии, основанной на терроре, убийствах, заговорах, переворотах, на хитрости и обмане, каким не было примера в прошлом.
Кульминационным пунктом ее была вторая мировая война.
«Третья империя» сменила белогвардейскую контрреволюцию в роли оплота мировой реакции. Нацизм был апофеозом контрреволюции, оснащенной грандиозными военными и промышленными ресурсами возрождающегося германского империализма. Его политическим кредо было воскрешение мрачного ненавистничества и изуверских предрассудков царской России. В штурмовых отрядах возродилась старая черпая сотня, возведенная в ранг регулярного войска. Массовые погромы и истребление народов входили в официальную программу правительства «третьей империи». «Протоколы сионских мудрецов» питали нацистскую идеологию. А нацистские вожди были идейными последышами баронов Врангеля и Унгерна, последышами русской белогвардейщины.
Пятнадцать лет обманчивого мира и тайной войны против мировой демократии и прогресса под лозунгом «антибольшевизма» принесли неизбежные плоды. Огонь, спаливший рейхстаг, должен был вскоре разгореться, распространиться и стать угрозой всему земному шару.
«Мы начинаем с того места, где остановились шесть веков назад, – писал Гитлер в «Майн кампф». – Мы отказываемся от постоянного германского устремления на юг и запад Европы и обращаем свои взоры на восток. Таким образом, мы положим конец колониальной и торговой политике довоенного времени и перейдем к территориальной политике будущего. Говоря о новых землях, мы подразумеваем, в первую очередь, Россию и подчиненные ей лимитрофные государства».
Приманка «антибольшевизма» точно магнит притягивала силы мировой реакции и империализма к Адольфу Гитлеру.
Те же военные и государственные деятели, которые с готовностью поддерживали любую интригу, любой белогвардейский заговор против Советской России, теперь оказались во главе защитников и пособников нацизма. Антибольшевистские круги Франции, группировавшиеся вокруг маршала Фоша и его бывших помощников Петэна и Вейгана, закрывали глаза на угрозу нацизма их собственной стране и жаждали одного – объединиться с новым, мощным антибольшевистским движением. Маннергейм в Финляндии, Хорти в Венгрии, Сыровы в Чехословакии и все прочие европейские марионетки, участники тайной войны против Советов, мигом были превращены в авангард нацистской агрессии на востоке.
В мае 1933 г., всего через несколько месяцев после захвата Гитлером власти в Германии, Альфред Розенберг прибыл в Англию для переговоров с сэром Генри Детердингом. Нацистский «идеолог» гостил в загородном поместье нефтяного магната Бэкхерст-Парк, возле Виндзорского замка. К этому времени в Англии уже имелась могущественная и сильно возросшая пронацистская группа из числа английских консерваторов, сторонников антибольшевистского крестового похода.
28 ноября 1933 г. ротермировская «Дейли мейл» подняла вопрос, который вскоре стал господствующим в британской внешней политике:
Крепкий молодой германский нацизм – надежный страж Европы против коммунистической опасности… Германии необходимо жизненное пространство. Если Германия переключит избытки своей энергии и свои организаторские способности на большевистскую Россию, то тем самым она поможет русскому народу вернуться к цивилизованному существованию и, возможно даже, направит мировую торговлю на путь нового расцвета.Под нацистским водительством все раздробленные силы мирового антибольшевизма, антидемократического движения и белогвардейской контрреволюции должны были подняться и сплотиться воедино для уничтожения европейской демократии и для вторжения в Советскую Россию, а в конечном итоге, для попытки навязать свое владычество миру.
Но в мире западной демократии были и дальновидные государственные деятели, которые отказывались принять гитлеровский антибольшевизм как оправдание всех нацистских козней и преступлений. Два видных деятеля Великобритании и Соединенных Штатов с самого начала предвидели, что с торжеством нацизма в Германии кончилась целая эпоха мировой истории. Пятнадцать лет тайной войны против Советской России вскормили в самом сердце Европы своего рода Франкенштейна,[48] милитаризированное чудовище, грозившее миру и безопасности всех свободных наций.
Когда гитлеровские штурмовые отряды маршировали по улицам Германии, потрясая дубинками и горланя: «Сегодня Германия наша, завтра нашим будет весь мир!», из Англии раздался голос, звучавший предостережением и тревогой. Как ни странно, это был голос Уинстона Черчилля, бывшего лидера консерваторов, противников большевизма.
В декабре 1933 г. Черчилль демонстративно порвал со своими коллегами-консерваторами и разоблачил нацизм как угрозу Британской империи. В ответ на заявление лорда Ротермира, что «крепкий молодой германский нацизм – надежный страж Европы против коммунистической опасности», Черчилль сказал:
Все эти банды крепких молодых тевтонцев, марширующие по улицам и дорогам Германии… ищут оружия, но едва только они заполучат его – поверьте мне – они потребуют возврата отнятых территорий, утраченных колоний, а такого рода требование неминуемо потрясет, если не разорит до основания, многие страны.
Черчилль настаивал на соглашении с Францией и даже с Советским Союзом против нацистской Германии. Его объявили предателем и пособником войны те самые люди, которые прежде превозносили его как поборника антибольшевистского движения…
По ту сторону Атлантического океана другой человек видел, что кончается целая эпоха мировой истории. Недавно избранный президентом Соединенных Штатов Франклин Делано Рузвельт круто повернул курс, отказавшись от антисоветской политики своего предшественника, президента Герберта Гувера.
16 ноября 1933 г. были установлены дипломатические отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом. В тот же самый день президент Рузвельт послал следующее письмо М. М. Литвинову:
Я твердо верю, что установленные между нашими народами отношения навсегда останутся нормальными и дружественными и что обе нации впредь будут сотрудничать между собой для взаимного блага и для сохранения мира на земле.
В том же году нацистская Германия вышла из Лиги наций. Ее место в Совете Лиги наций было занято Союзом Советских Социалистических Республик.
Началась новая эпоха, которой предстояло сделаться эпохой самого головокружительного и чудовищного предательства в истории – эпоха тайной дипломатии, основанной на терроре, убийствах, заговорах, переворотах, на хитрости и обмане, каким не было примера в прошлом.
Кульминационным пунктом ее была вторая мировая война.
КНИГА ТРЕТЬЯ
«Пятая колонна» в России
Глава XV
ПУТЬ К ИЗМЕНЕ
1. Бунтовщик среди революционеров
С момента захвата Гитлером власти в Германии развязывание международной контрреволюции стало составной частью нацистских планов завоевания мира. В каждой стране Гитлер приступил к мобилизации контрреволюционных сил, которые за последние пятнадцать лет организовывались во всем мире. Отныне эти силы превращались в «пятую колонну» нацистской Германии, в организации измены, шпионажа и террора. Эта «пятая колонна» стала тайным авангардом германских вооруженных сил.
Одна из самых мощных и значительных «пятых колонн» действовала в Советской России. Ее возглавлял человек, являющийся, быть может, самым примечательным политическим ренегатом в истории.
Имя этого человека было Лев Троцкий.
Когда родилась «третья империя», Троцкий уже был главарем международного антисоветского заговора, располагавшего значительными силами в самом Советском Союзе. Находясь в изгнании, Троцкий замышлял свергнуть советское правительство, возвратиться в Россию и захватить власть.
«Было время, – писал Уинстон Черчилль в своей книге «Великие современники», – когда Троцкий стоял очень близко к вакантному трону Романовых».
В 1919—1920 гг. мировая пресса провозгласила Троцкого «красным Наполеоном». Троцкий был военным комиссаром. В своей длинной щегольской шинели, начищенных до блеска сапогах, с маузером на боку Троцкий объезжал фронты, выступая с напыщенными речами перед рядами бойцов Красной армии. Бронепоезд, в котором разъезжал Троцкий, был превращен в его личную штаб-квартиру. Он окружал себя гвардией вооруженных телохранителей, носивших особую форму. У него всюду была своя фракция – в командовании армией, в большевистской партии и в советском правительстве. Поезд Троцкого, гвардия Троцкого, речи Троцкого, внешность Троцкого – копна черных волос, черная остроконечная бородка, пронизывающие глаза за блестящими стеклами пенсне – были известны всему миру. В Европе и в Соединенных Штатах победы Красной армии приписывались «руководству Троцкого».
Вот как видный американский корреспондент Исаак Ф. Маркусон описывал выступление военного комиссара Троцкого на одном из массовых митингов в Москве.
Появление Троцкого было тем, что называется у актеров удачным выходом. После паузы и в соответствующий психологический момент он появился из-за кулис и быстрыми шагами направился к небольшой трибуне, которая сооружается для ораторов на всех собраниях в России.
Еще до его появления по обширной аудитории пронесся трепет ожидания. Из уст в уста передавались слова: «Идет Троцкий». Он был элементарен, почти груб в своей страсти – человеческое динамо высокого напряжения. Он низвергал на аудиторию Ниагару слов; ничего подобного я никогда не слышал. В них звучали прежде всего тщеславие и дерзость.
После его высылки из Советской России в 1929 г. антисоветскими элементами за рубежом был создан миф вокруг имени и личности Троцкого.
Но еще в феврале 1917 г., за месяц до падения царизма, Ленин писал, что имя Троцкого обозначает «левые фразы и блок с правыми против цели левых».
Ленин называл Троцкого «Иудушкой» русской революции.[49]
Троцкий – это псевдоним. Настоящее его имя Лев Давыдович Бронштейн. Он родился в зажиточной семье из средних слоев, в Яновке, небольшом городке близ Херсона, на юге России, в 1879 г. Первой честолюбивой мечтой Троцкого было – сделаться писателем. В своей автобиографии «Моя жизнь» Троцкий признавался: «Писатели, журналисты и художники всегда представляли для меня мир более привлекательный, мир, доступный только избранным».
Молодой Троцкий начал работать над пьесой; он появился в литературных салонах Одессы в высоких сапогах, в голубой блузе художника, в круглой соломенной шляпе и с черной тростью в руках. Еще в бытность студентом он примкнул к группе богемствующих радикалов. Семнадцати лет отроду он был арестован царской полицией за распространение радикальной литературы и вместе с сотнями студентов и революционеров сослан в Сибирь. Осенью 1902 г. он бежал из Сибири и поселился за границей, где и провел большую часть своей жизни в роли агитатора и заговорщика, вращаясь среди русских эмигрантов и социалистов разных национальностей, живших в европейских столицах.
В течение первых месяцев 1903 г. Троцкий был членом редакции «Искры», марксистской газеты, которую Ленин издавал в Лондоне, будучи в эмиграции. После раскола в русском марксистском движении, происшедшего летом 1903 г., Троцкий примкнул к политическим противникам Ленина – меньшевикам. Он объездил Европу, побывал в Брюсселе, Париже, Льеже, а также в Швейцарии и Германии, повсюду, где имелись колонии русского радикального студенчества, выступая с нападками на Ленина и других большевиков, призывавших к созданию дисциплинированной, высоко организованной революционной партии, способной руководить борьбой против царизма. В брошюре, озаглавленной «Наши политические задачи», изданной в 1904 г., Троцкий обвинял Ленина в попытке навязать русским радикалам «казарменный режим», употребляя выражения, поразительно похожие на те, какие он впоследствии применял в своих нападках на Сталина.
В 1905 г., после поражения, понесенного царизмом в русско-японской войне, рабочие и крестьяне восстали. Это была неудавшаяся первая русская революция. Троцкий поспешно вернулся в Россию и стал одним из руководящих деятелей Петербургского совета, контролировавшегося меньшевиками. В лихорадочной атмосфере интриг, напряженных политических конфликтов и погони за властью Троцкий чувствовал себя как рыба в воде. В 26 лет он вынес из всего пережитого убеждение, что его призвание – быть вождем русской революции. Уже тогда Троцкий говорил о своей «звезде» и о своей «революционной интуиции». Много лет спустя он писал в «Моей жизни»:
Крушение царского режима в марте 1917 г. застало Троцкого в Нью-Йорке, где он редактировал русскую радикальную газету «Новый мир» в сотрудничестве со своим другом и противником Ленина – Николаем Бухариным, «ультра-левым» русским политическим эмигрантом, которого один наблюдатель охарактеризовал как «белокурого Макиавелли в кожаной тужурке».[50]
Троцкий стал собираться в Россию. Поездка его была прервана, – канадские власти арестовали его в Галифаксе. После месячного заключения он по просьбе русского Временного правительства был освобожден и выехал на пароходе в Петроград.
Английское правительство разрешило Троцкому вернуться в Россию. Как писал в своих мемуарах «Английский агент» Брюс Локкарт, английская разведка рассчитывала использовать в своих интересах «разногласия между Троцким и Лениным»…[51]
Троцкий прибыл в Петроград в мае. Сначала он попытался создать свою собственную революционную партию – блок из бывших эмигрантов и левацких элементов различных радикальных партий. Но вскоре стало ясно, что у троцкистского движения нет будущего. Революционные массы поддерживали большевистскую партию.
В августе 1917 г. Троцкий совершил сенсационное сальто-мортале. После четырнадцати лет оппозиции Ленину и большевикам он подал заявление о приеме в большевистскую партию.
Ленин неоднократно предостерегал против Троцкого и его личного честолюбия, но теперь, в решающей борьбе за создание советского правительства, политика Ленина требовала единого фронта всех радикальных фракций, групп и партий. Троцкий был представителем сравнительно большой группы. Ходатайство Троцкого о приеме в партию большевиков было удовлетворено.
Весьма характерно, что и свой переход к большевизму Троцкий инсценировал весьма эффектно. Он привел за собой в партию всю свою пеструю свиту левых диссидентов.
Троцкий стал председателем Петроградского совета, в котором он дебютировал в 1905 г. Этот пост он сохранил и в последующие решающие дни. Когда было образовано первое советское правительство, Троцкий занял в нем пост комиссара по иностранным делам.
Одна из самых мощных и значительных «пятых колонн» действовала в Советской России. Ее возглавлял человек, являющийся, быть может, самым примечательным политическим ренегатом в истории.
Имя этого человека было Лев Троцкий.
Когда родилась «третья империя», Троцкий уже был главарем международного антисоветского заговора, располагавшего значительными силами в самом Советском Союзе. Находясь в изгнании, Троцкий замышлял свергнуть советское правительство, возвратиться в Россию и захватить власть.
«Было время, – писал Уинстон Черчилль в своей книге «Великие современники», – когда Троцкий стоял очень близко к вакантному трону Романовых».
В 1919—1920 гг. мировая пресса провозгласила Троцкого «красным Наполеоном». Троцкий был военным комиссаром. В своей длинной щегольской шинели, начищенных до блеска сапогах, с маузером на боку Троцкий объезжал фронты, выступая с напыщенными речами перед рядами бойцов Красной армии. Бронепоезд, в котором разъезжал Троцкий, был превращен в его личную штаб-квартиру. Он окружал себя гвардией вооруженных телохранителей, носивших особую форму. У него всюду была своя фракция – в командовании армией, в большевистской партии и в советском правительстве. Поезд Троцкого, гвардия Троцкого, речи Троцкого, внешность Троцкого – копна черных волос, черная остроконечная бородка, пронизывающие глаза за блестящими стеклами пенсне – были известны всему миру. В Европе и в Соединенных Штатах победы Красной армии приписывались «руководству Троцкого».
Вот как видный американский корреспондент Исаак Ф. Маркусон описывал выступление военного комиссара Троцкого на одном из массовых митингов в Москве.
Появление Троцкого было тем, что называется у актеров удачным выходом. После паузы и в соответствующий психологический момент он появился из-за кулис и быстрыми шагами направился к небольшой трибуне, которая сооружается для ораторов на всех собраниях в России.
Еще до его появления по обширной аудитории пронесся трепет ожидания. Из уст в уста передавались слова: «Идет Троцкий». Он был элементарен, почти груб в своей страсти – человеческое динамо высокого напряжения. Он низвергал на аудиторию Ниагару слов; ничего подобного я никогда не слышал. В них звучали прежде всего тщеславие и дерзость.
После его высылки из Советской России в 1929 г. антисоветскими элементами за рубежом был создан миф вокруг имени и личности Троцкого.
Но еще в феврале 1917 г., за месяц до падения царизма, Ленин писал, что имя Троцкого обозначает «левые фразы и блок с правыми против цели левых».
Ленин называл Троцкого «Иудушкой» русской революции.[49]
* * *
Изменниками становятся, а не рождаются. Подобно Бенито Муссолини, Пьеру Лавалю, Паулю Иозефу Геббельсу, Жаку Дорио, Ван Цзин-вею и другим известным авантюристам современности, Троцкий начал карьеру, выступив как диссидент, как «крайний левый» в революционном движении своей родины.Троцкий – это псевдоним. Настоящее его имя Лев Давыдович Бронштейн. Он родился в зажиточной семье из средних слоев, в Яновке, небольшом городке близ Херсона, на юге России, в 1879 г. Первой честолюбивой мечтой Троцкого было – сделаться писателем. В своей автобиографии «Моя жизнь» Троцкий признавался: «Писатели, журналисты и художники всегда представляли для меня мир более привлекательный, мир, доступный только избранным».
Молодой Троцкий начал работать над пьесой; он появился в литературных салонах Одессы в высоких сапогах, в голубой блузе художника, в круглой соломенной шляпе и с черной тростью в руках. Еще в бытность студентом он примкнул к группе богемствующих радикалов. Семнадцати лет отроду он был арестован царской полицией за распространение радикальной литературы и вместе с сотнями студентов и революционеров сослан в Сибирь. Осенью 1902 г. он бежал из Сибири и поселился за границей, где и провел большую часть своей жизни в роли агитатора и заговорщика, вращаясь среди русских эмигрантов и социалистов разных национальностей, живших в европейских столицах.
В течение первых месяцев 1903 г. Троцкий был членом редакции «Искры», марксистской газеты, которую Ленин издавал в Лондоне, будучи в эмиграции. После раскола в русском марксистском движении, происшедшего летом 1903 г., Троцкий примкнул к политическим противникам Ленина – меньшевикам. Он объездил Европу, побывал в Брюсселе, Париже, Льеже, а также в Швейцарии и Германии, повсюду, где имелись колонии русского радикального студенчества, выступая с нападками на Ленина и других большевиков, призывавших к созданию дисциплинированной, высоко организованной революционной партии, способной руководить борьбой против царизма. В брошюре, озаглавленной «Наши политические задачи», изданной в 1904 г., Троцкий обвинял Ленина в попытке навязать русским радикалам «казарменный режим», употребляя выражения, поразительно похожие на те, какие он впоследствии применял в своих нападках на Сталина.
В 1905 г., после поражения, понесенного царизмом в русско-японской войне, рабочие и крестьяне восстали. Это была неудавшаяся первая русская революция. Троцкий поспешно вернулся в Россию и стал одним из руководящих деятелей Петербургского совета, контролировавшегося меньшевиками. В лихорадочной атмосфере интриг, напряженных политических конфликтов и погони за властью Троцкий чувствовал себя как рыба в воде. В 26 лет он вынес из всего пережитого убеждение, что его призвание – быть вождем русской революции. Уже тогда Троцкий говорил о своей «звезде» и о своей «революционной интуиции». Много лет спустя он писал в «Моей жизни»:
Я приехал в Россию в феврале 1905 г. Другие главари эмиграции вернулись лишь в октябре и ноябре. Среди русских товарищей не было ни одного, у кого я мог бы чему-нибудь научиться. Напротив, мне пришлось самому взять на себя роль учителя… В октябре я с головой окунулся в гигантский водоворот, – для меня, в личном плане, это было величайшим испытанием моих сил. Решения приходилось принимать под огнем. Не могу не отметить, что эти решения приходили сами собой. Я органически чувствовал, что годы ученичества прошли… В последующие годы я учился уже как мастер, а не как ученик… Никакая большая деятельность невозможна без интуиции… События 1905 г. выявили во мне, как мне кажется, эту революционную интуицию, и на протяжении моей дальнейшей жизни я мог опираться на ее твердую помощь… Со всей ответственностью заявляю, что в анализе политического положения в целом и его революционных перспектив я не могу обвинить себя в каких-либо серьезных ошибках суждения.Очутившись снова за границей после поражения революции 1905 г., Троцкий учредил в Вене свой политический штаб и оттуда повел кампанию пропаганды. Нападая на Ленина, он стремился создать свое собственное движение и выдвинуть себя на первый план, как «революционного интернационалиста». Без устали разъезжал он по Румынии, Швейцарии, Франции, Турции, вербуя сторонников и устанавливая связи с европейскими социалистами и радикалами левацкого толка. Постепенно и настойчиво Троцкий создавал себе среди русских эмигрантов-меньшевиков, эсеров и богемствующих интеллигентов репутацию главного соперника Ленина в рядах русского революционного движения.
Крушение царского режима в марте 1917 г. застало Троцкого в Нью-Йорке, где он редактировал русскую радикальную газету «Новый мир» в сотрудничестве со своим другом и противником Ленина – Николаем Бухариным, «ультра-левым» русским политическим эмигрантом, которого один наблюдатель охарактеризовал как «белокурого Макиавелли в кожаной тужурке».[50]
Троцкий стал собираться в Россию. Поездка его была прервана, – канадские власти арестовали его в Галифаксе. После месячного заключения он по просьбе русского Временного правительства был освобожден и выехал на пароходе в Петроград.
Английское правительство разрешило Троцкому вернуться в Россию. Как писал в своих мемуарах «Английский агент» Брюс Локкарт, английская разведка рассчитывала использовать в своих интересах «разногласия между Троцким и Лениным»…[51]
Троцкий прибыл в Петроград в мае. Сначала он попытался создать свою собственную революционную партию – блок из бывших эмигрантов и левацких элементов различных радикальных партий. Но вскоре стало ясно, что у троцкистского движения нет будущего. Революционные массы поддерживали большевистскую партию.
В августе 1917 г. Троцкий совершил сенсационное сальто-мортале. После четырнадцати лет оппозиции Ленину и большевикам он подал заявление о приеме в большевистскую партию.
Ленин неоднократно предостерегал против Троцкого и его личного честолюбия, но теперь, в решающей борьбе за создание советского правительства, политика Ленина требовала единого фронта всех радикальных фракций, групп и партий. Троцкий был представителем сравнительно большой группы. Ходатайство Троцкого о приеме в партию большевиков было удовлетворено.
Весьма характерно, что и свой переход к большевизму Троцкий инсценировал весьма эффектно. Он привел за собой в партию всю свою пеструю свиту левых диссидентов.
Троцкий стал председателем Петроградского совета, в котором он дебютировал в 1905 г. Этот пост он сохранил и в последующие решающие дни. Когда было образовано первое советское правительство, Троцкий занял в нем пост комиссара по иностранным делам.
2. Левая оппозиция
Сначала на посту комиссара по иностранным делам, а затем в качестве военного комиссара, Троцкий был и оставался заправилой так называемой левой оппозиции внутри большевистской партии.[52]