Страница:
Слова Вышинского не получили широкого распространения за пределами Советской России, но их слышали и хорошо запомнили некоторые дипломаты и журналисты.
На американского посла в Москве Джозефа Э. Дэвиса процесс произвел глубокое впечатление. Дэвис ежедневно присутствовал в зале суда и при помощи переводчика внимательно следил за ходом процесса. Бывший адвокат, Дэвис сообщал, что прокурор Вышинский, которого антисоветская пропаганда изображала «жестоким инквизитором», по его мнению, «очень похож на Гомера Каммингса[78] – такой же спокойный, бесстрастный, рассудительный, искусный и мудрый. Как юрист, я был глубоко удовлетворен и восхищен тем, как он вел это дело».
В секретной депеше на имя государственного секретаря Корделла Хэлла от 17 февраля 1937 г. посол Дэвис сообщал, что почти все иностранные дипломаты в Москве разделяют его мнение о справедливости вынесенного по делу приговора. Он писал в этой депеше:
3. Планы майского выступления
4. Финал
Глава XXI
На американского посла в Москве Джозефа Э. Дэвиса процесс произвел глубокое впечатление. Дэвис ежедневно присутствовал в зале суда и при помощи переводчика внимательно следил за ходом процесса. Бывший адвокат, Дэвис сообщал, что прокурор Вышинский, которого антисоветская пропаганда изображала «жестоким инквизитором», по его мнению, «очень похож на Гомера Каммингса[78] – такой же спокойный, бесстрастный, рассудительный, искусный и мудрый. Как юрист, я был глубоко удовлетворен и восхищен тем, как он вел это дело».
В секретной депеше на имя государственного секретаря Корделла Хэлла от 17 февраля 1937 г. посол Дэвис сообщал, что почти все иностранные дипломаты в Москве разделяют его мнение о справедливости вынесенного по делу приговора. Он писал в этой депеше:
Я беседовал чуть ли не со всеми членами здешнего дипломатического корпуса, и все они, за одним только исключением, держатся мнения, что на процессе было с очевидностью установлено существование политического сообщества и заговора, поставившего себе целью свержение правительства.Но это обстоятельство не стало известным широкой публике. Могущественные силы усиленно хлопотали, стараясь скрыть правду о «пятой колонне» в Советской России. 11 марта 1937 г. посол Дэвис записал в свой московский дневник:
Другой дипломат, посланник…, в разговоре со мной вчера очень удачно охарактеризовал положение. Говоря о процессе, он сказал, что подсудимые, вне всякого сомнения, были виновны; те из нас, кто присутствовал на процессе, по существу согласны с этим; но внешний мир, судя по газетным сообщениям, склонен думать, что процесс был инсценировкой (только фасадом, как он выразился); и хотя он знает, что это не так, пожалуй, лучше, чтобы внешний мир думал, что это так.[79]
3. Планы майского выступления
Заговор еще далеко не был разгромлен. Подобно Пятакову, Радек также умолчал о некоторых важных обстоятельствах, несмотря на кажущуюся откровенность его показаний. Правда, на второй день процесса Радек чуть не проболтался. Его подвел собственный несдержанный язык. Стараясь уклониться от ответа на один из настойчивых вопросов Вышинского, он упомянул имя Тухачевского. «Виталий Путна, – сказал Радек, – приходил ко мне с просьбой от Тухачевского», – и тотчас же быстро заговорил о другом, не упоминая больше произнесенного имени.
На следующий день Вышинский огласил часть показаний Радека на предыдущем заседании. «Я хочу знать, в какой связи вы назвали имя Тухачевского», – обратился он к Радеку,
Короткая пауза, затем последовал гладкий, без запинки, ответ. Тухачевскому, по словам Радека, нужны были «некоторые правительственные материалы», которые Радек хранил в редакции «Известий». «Тухачевский не имел, конечно, никакого понятия о моей роли… – добавил Радек. – Я знаю, что Тухачевский относится к партии и правительству с беззаветной преданностью!»
Это все, что говорилось о Тухачевском на процессе. Но оставшиеся на свободе заговорщики пришли к убеждению, что всякая дальнейшая отсрочка была бы для них равносильна самоубийству.
Крестинский, Розенгольц, Тухачевский и Гамарник устроили ряд экстренных тайных совещаний. Тухачевский начал назначать офицеров в специальные «команды», каждая из которых имела свои особые задачи на случай выступления.
К концу марта 1937 г. подготовка военного переворота вступила в заключительную стадию. На совещании с Крестинским и Розенгольцем, на квартире последнего, Тухачевский заявил, что военная группа будет в полной готовности через шесть недель. Выступление можно назначить на первые числа мая, во всяком случае оно должно состояться не позже 15-го. В военной группе, сказал он, обсуждается «ряд вариантов» переворота.
«Один из этих вариантов, – показывал на суде Розенгольц, – на который Тухачевский наиболее сильно рассчитывал, – это возможность для группы военных, его сторонников, собраться у него на квартире, под каким-нибудь предлогом проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей партии и правительства». Одновременно Гамарник со своими отрядами должен был захватить здание Народного комиссариата внутренних дел.
Был разговор и о других «вариантах», но этот, по мнению Крестинского и Розенгольца, как самый смелый, имел больше всего шансов на успех…
Совещание на квартире Розенгольца приободрило заговорщиков. План переворота, намеченный Тухачевским, внушал им радужные надежды. Несмотря на потерю Пятакова и других сообщников, казалось, что долгожданный день, к которому так готовились заговорщики, наступает.
Быстро промелькнул апрель, занятый последними лихорадочными приготовлениями.
Крестинский приступил к изготовлению подробных списков «людей, которых нужно будет арестовать и снять с постов в момент выступления, и списков людей, которых можно будет назначить на эти освободившиеся места». Отряду головорезов под командованием Гамарника было поручено убийство Молотова и Ворошилова. Розенгольц собирался накануне переворота добиться приема у Сталина и убить вождя советского народа в его кабинете в Кремле…
Это происходило на второй неделе мая 1937 г.
И вдруг советское правительство нанесло сокрушительный удар. 11 мая маршал Тухачевский был смещен с поста заместителя народного комиссара обороны и назначен командующим войсками второстепенного волжского военного округа. Гамарник также был снят со своего поста. Сняты были и видные военные деятели Якир и Уборевич, участвовавшие в заговоре вместе с Тухачевским и Гамарником. Двое других видных военных, Корк и Эйдеман, были арестованы по обвинению в тайных сношениях с нацистской Германией.
– Я стал готовиться к аресту, – показывал потом Крестинский. – Розенгольц не ждал провала и брал на себя продолжение сношений с Троцким… Через несколько дней после этого я был арестован.
Власти опубликовали официальное сообщение о том, что Бухарину, Рыкову и Томскому, которые были привлечены к следствию и находились под надзором, предъявлено обвинение в измене. Бухарин и Рыков были взяты под стражу. Томский в предвидении ареста покончил самоубийством. 31 мая Гамарник последовал примеру Томского и застрелился. Было сообщено, что Тухачевский и ряд других представителей высшего командования арестованы НКВД.
Спустя короткое время был арестован и Розенгольц. Предпринятые по всему Союзу аресты лиц, заподозренных в принадлежности к «пятой колонне», продолжались.
11 июня 1937 г., в одиннадцать часов утра, маршал Тухачевский, вместе с семью другими представителями высшего командования, предстал перед Особым Военным Трибуналом Верховного Суда. Ввиду того, что показания на суде должны были касаться военных тайн, дело слушалось при закрытых дверях. Процесс разбирался по правилам военного судопроизводства.
Подсудимым было предъявлено обвинение в сговоре с враждебными иностранными державами против Советского Союза. Перед маршалами Ворошиловым, Буденным, Шапошниковым и другими руководителями Красной армии в зале суда рядом с Тухачевским стояли следующие семь представителей начальствующего состава:
• В. К. Путна, бывший военный атташе в Лондоне, Токио и Берлине.
• И. Э. Якир, бывший командующий войсками Украинского военного округа.
• И. П. Уборевич, бывший командующий войсками Белорусского военного округа.
• Р. П. Эйдеман, бывший председатель Центральном совета Осоавиахима.
• А. И. Корк, бывший начальник Военной академии им. Фрунзе.
• Б. М. Фельдман, бывший начальник отдела личного состава штаба Красной армии.
• В. М. Примаков, бывший командующий войсками Харьковского военного округа.
В официальном сообщении о процессе говорилось:
Следственными материалами установлено участие обвиняемых, а также покончившего жизнь самоубийством Яна Гамарника в антигосударственных связях с руководящими военными кругами одного из иностранных государств, ведущего недружественную политику в отношении СССР.
Находясь на службе у военной разведки этого государства, обвиняемые систематически доставляли военным кругам этого государства шпионские сведения о состоянии Красной армии.
Они вели вредительскую работу по ослаблению мощи Красной армии и пытались подготовить поражение Красной армии на случай нападении на СССР и имели своей целью содействовать восстановлению в СССР власти помещиков и капиталистов.
12 июня Военный трибунал вынес приговор. Подсудимые были признаны виновными в деяниях, вменявшихся им в вину, и приговорены к расстрелу. Через двадцать четыре часа приговор был приведен в исполнение.
Снова по всему миру прокатилась волна антисоветских злостных сплетен и пропаганды. Уверяли, будто вся Красная армия охвачена восстанием против советского правительства.
События в Советской России смутили даже многих добросовестных наблюдателей. Тогда еще не были широко известны характер и методы «пятой колонны». 4 июля 1937 г. американский посол в Москве Джозеф Э. Дэвис имел беседу с народным комиссаром по иностранным делам М. М. Литвиновым. Он прямо сказал Литвинову, что расстрел высших офицеров Красной армии и московские процессы произвели дурное впечатление в Европе и Соединенных Штатах.
– По-моему, – сказал посол, – это поколебало доверие Англии и Франции к мощи СССР по сравнению с гитлеровской.
Литвинов тоже говорил откровенно. Он сказал Дэвису, что советское правительство вынуждено было прибегнуть к решительным мерам, чтобы в предвидении неминуемой войны оградить страну от изменнических организаций, которые действовали бы заодно с Берлином и Токио.
– Придет день, – сказал Литвинов, – когда мир оценит то, что мы сделали, чтобы предохранить наше государство от угрожающей измены… Мы оказываем услугу всему миру, защищаясь от угрозы гитлеровского мирового господства и тем самым сохраняя Советский Союз в качестве мощного оплота против нацистской опасности.
28 июля 1937 г., разобравшись в действительном положении в Советской России, Дэвис послал государственному секретарю Корделлу Хэллу «совершенно секретную депешу № 457». Сделав обзор последних событий, посол опровергал нелепые слухи о массовом недовольстве и неминуемом крушении советской власти. «Вопреки газетным россказням, не наблюдается ничего похожего на казачьи стоянки вблизи Кремля или казачьи разъезды на Красной площади», – писал он. Что же касается дела Тухачевского, то, анализируя его, посол приходил к следующему выводу:
Если исключить возможность террористических актов или войны с иностранным государством, то положение правительства и нынешнего режима представляется незыблемым как в настоящий момент, так, вероятно, и на известный период в будущем. «Корсиканская» опасность пока что ликвидирована.
На следующий день Вышинский огласил часть показаний Радека на предыдущем заседании. «Я хочу знать, в какой связи вы назвали имя Тухачевского», – обратился он к Радеку,
Короткая пауза, затем последовал гладкий, без запинки, ответ. Тухачевскому, по словам Радека, нужны были «некоторые правительственные материалы», которые Радек хранил в редакции «Известий». «Тухачевский не имел, конечно, никакого понятия о моей роли… – добавил Радек. – Я знаю, что Тухачевский относится к партии и правительству с беззаветной преданностью!»
Это все, что говорилось о Тухачевском на процессе. Но оставшиеся на свободе заговорщики пришли к убеждению, что всякая дальнейшая отсрочка была бы для них равносильна самоубийству.
Крестинский, Розенгольц, Тухачевский и Гамарник устроили ряд экстренных тайных совещаний. Тухачевский начал назначать офицеров в специальные «команды», каждая из которых имела свои особые задачи на случай выступления.
К концу марта 1937 г. подготовка военного переворота вступила в заключительную стадию. На совещании с Крестинским и Розенгольцем, на квартире последнего, Тухачевский заявил, что военная группа будет в полной готовности через шесть недель. Выступление можно назначить на первые числа мая, во всяком случае оно должно состояться не позже 15-го. В военной группе, сказал он, обсуждается «ряд вариантов» переворота.
«Один из этих вариантов, – показывал на суде Розенгольц, – на который Тухачевский наиболее сильно рассчитывал, – это возможность для группы военных, его сторонников, собраться у него на квартире, под каким-нибудь предлогом проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей партии и правительства». Одновременно Гамарник со своими отрядами должен был захватить здание Народного комиссариата внутренних дел.
Был разговор и о других «вариантах», но этот, по мнению Крестинского и Розенгольца, как самый смелый, имел больше всего шансов на успех…
Совещание на квартире Розенгольца приободрило заговорщиков. План переворота, намеченный Тухачевским, внушал им радужные надежды. Несмотря на потерю Пятакова и других сообщников, казалось, что долгожданный день, к которому так готовились заговорщики, наступает.
Быстро промелькнул апрель, занятый последними лихорадочными приготовлениями.
Крестинский приступил к изготовлению подробных списков «людей, которых нужно будет арестовать и снять с постов в момент выступления, и списков людей, которых можно будет назначить на эти освободившиеся места». Отряду головорезов под командованием Гамарника было поручено убийство Молотова и Ворошилова. Розенгольц собирался накануне переворота добиться приема у Сталина и убить вождя советского народа в его кабинете в Кремле…
Это происходило на второй неделе мая 1937 г.
И вдруг советское правительство нанесло сокрушительный удар. 11 мая маршал Тухачевский был смещен с поста заместителя народного комиссара обороны и назначен командующим войсками второстепенного волжского военного округа. Гамарник также был снят со своего поста. Сняты были и видные военные деятели Якир и Уборевич, участвовавшие в заговоре вместе с Тухачевским и Гамарником. Двое других видных военных, Корк и Эйдеман, были арестованы по обвинению в тайных сношениях с нацистской Германией.
– Я стал готовиться к аресту, – показывал потом Крестинский. – Розенгольц не ждал провала и брал на себя продолжение сношений с Троцким… Через несколько дней после этого я был арестован.
Власти опубликовали официальное сообщение о том, что Бухарину, Рыкову и Томскому, которые были привлечены к следствию и находились под надзором, предъявлено обвинение в измене. Бухарин и Рыков были взяты под стражу. Томский в предвидении ареста покончил самоубийством. 31 мая Гамарник последовал примеру Томского и застрелился. Было сообщено, что Тухачевский и ряд других представителей высшего командования арестованы НКВД.
Спустя короткое время был арестован и Розенгольц. Предпринятые по всему Союзу аресты лиц, заподозренных в принадлежности к «пятой колонне», продолжались.
11 июня 1937 г., в одиннадцать часов утра, маршал Тухачевский, вместе с семью другими представителями высшего командования, предстал перед Особым Военным Трибуналом Верховного Суда. Ввиду того, что показания на суде должны были касаться военных тайн, дело слушалось при закрытых дверях. Процесс разбирался по правилам военного судопроизводства.
Подсудимым было предъявлено обвинение в сговоре с враждебными иностранными державами против Советского Союза. Перед маршалами Ворошиловым, Буденным, Шапошниковым и другими руководителями Красной армии в зале суда рядом с Тухачевским стояли следующие семь представителей начальствующего состава:
• В. К. Путна, бывший военный атташе в Лондоне, Токио и Берлине.
• И. Э. Якир, бывший командующий войсками Украинского военного округа.
• И. П. Уборевич, бывший командующий войсками Белорусского военного округа.
• Р. П. Эйдеман, бывший председатель Центральном совета Осоавиахима.
• А. И. Корк, бывший начальник Военной академии им. Фрунзе.
• Б. М. Фельдман, бывший начальник отдела личного состава штаба Красной армии.
• В. М. Примаков, бывший командующий войсками Харьковского военного округа.
В официальном сообщении о процессе говорилось:
Следственными материалами установлено участие обвиняемых, а также покончившего жизнь самоубийством Яна Гамарника в антигосударственных связях с руководящими военными кругами одного из иностранных государств, ведущего недружественную политику в отношении СССР.
Находясь на службе у военной разведки этого государства, обвиняемые систематически доставляли военным кругам этого государства шпионские сведения о состоянии Красной армии.
Они вели вредительскую работу по ослаблению мощи Красной армии и пытались подготовить поражение Красной армии на случай нападении на СССР и имели своей целью содействовать восстановлению в СССР власти помещиков и капиталистов.
12 июня Военный трибунал вынес приговор. Подсудимые были признаны виновными в деяниях, вменявшихся им в вину, и приговорены к расстрелу. Через двадцать четыре часа приговор был приведен в исполнение.
Снова по всему миру прокатилась волна антисоветских злостных сплетен и пропаганды. Уверяли, будто вся Красная армия охвачена восстанием против советского правительства.
События в Советской России смутили даже многих добросовестных наблюдателей. Тогда еще не были широко известны характер и методы «пятой колонны». 4 июля 1937 г. американский посол в Москве Джозеф Э. Дэвис имел беседу с народным комиссаром по иностранным делам М. М. Литвиновым. Он прямо сказал Литвинову, что расстрел высших офицеров Красной армии и московские процессы произвели дурное впечатление в Европе и Соединенных Штатах.
– По-моему, – сказал посол, – это поколебало доверие Англии и Франции к мощи СССР по сравнению с гитлеровской.
Литвинов тоже говорил откровенно. Он сказал Дэвису, что советское правительство вынуждено было прибегнуть к решительным мерам, чтобы в предвидении неминуемой войны оградить страну от изменнических организаций, которые действовали бы заодно с Берлином и Токио.
– Придет день, – сказал Литвинов, – когда мир оценит то, что мы сделали, чтобы предохранить наше государство от угрожающей измены… Мы оказываем услугу всему миру, защищаясь от угрозы гитлеровского мирового господства и тем самым сохраняя Советский Союз в качестве мощного оплота против нацистской опасности.
28 июля 1937 г., разобравшись в действительном положении в Советской России, Дэвис послал государственному секретарю Корделлу Хэллу «совершенно секретную депешу № 457». Сделав обзор последних событий, посол опровергал нелепые слухи о массовом недовольстве и неминуемом крушении советской власти. «Вопреки газетным россказням, не наблюдается ничего похожего на казачьи стоянки вблизи Кремля или казачьи разъезды на Красной площади», – писал он. Что же касается дела Тухачевского, то, анализируя его, посол приходил к следующему выводу:
Если исключить возможность террористических актов или войны с иностранным государством, то положение правительства и нынешнего режима представляется незыблемым как в настоящий момент, так, вероятно, и на известный период в будущем. «Корсиканская» опасность пока что ликвидирована.
4. Финал
Последний из трех знаменитых московских процессов начался 2 марта 1938 г. в Доме Союзов. Дело разбиралось Военной Коллегией Верховного Суда.
Утренние, дневные и вечерние заседания, посвященные судебному следствию, в том числе и заседания при закрытых дверях, на которых давались показания, касавшиеся военных тайн, продолжались семь дней.
На скамье подсудимых сидели двадцать один человек. Это были: бывший председатель коллегии ОГПУ Генрих Ягода и его секретарь Павел Буланов; лидеры правых Николай Бухарин и Алексей Рыков; троцкистские лидеры и одновременно немецкие агенты Николай Крестинский и Аркадий Розенгольц; троцкистско-японский агент Христиан Раковский; еще двое троцкистских лидеров и немецких агентов – Михаил Чернов и Григорий Гринько; польский агент Василий Шарангович; одиннадцать других заговорщиков – члены право-троцкистского блока, вредители, террористы и иностранные агенты, в том числе связист Троцкого Сергей Бессонов и врачи-убийцы Левин, Плетнев и Казаков.
Американский журналист Уолтер Дюранти, присутствовавший на процессе, писал потом в своей книге «Кремль и народ»:
1. В 1932—33 гг. по заданию разведок враждебных СССР иностранных государств обвиняемыми по настоящему делу была составлена заговорщическая группа под названием «право-троцкистский блок», поставившая своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, провокацию военного нападения этих государств на СССР, поражение СССР, расчленение СССР…
2. «Право-троцкистский блок» вступил в сношения с некоторыми иностранными государствами в целях получения с их стороны вооруженной помощи для осуществления своих преступных замыслов.
3. «Право-троцкистский блок» систематически занимался в пользу этих государств шпионажем, снабжая иностранные разведки важнейшими государственными секретными сведениями.
4. «Право-троцкистский блок» систематически осуществлял вредительские и диверсионные акты в различных отраслях социалистического строительства (в промышленности, в сельском хозяйстве, на железнодорожном транспорте, в области финансов, коммунального хозяйства и т. п.).
5. «Право-троцкистский блок» организовал ряд террористических актов против руководителей ВКП(б) и советского правительства и осуществил террористические акты против С. М. Кирова, В. Р. Менжинского, В. В. Куйбышева, А. М. Горького.
Процесс право-троцкистского блока впервые выявил и разоблачил перед всем миром приемы «пятой колонны» стран оси. Вся техника методов скрытой войны – пропаганда, террор, измена в руководящих учреждениях, махинации квислингов, тактика тайной армии, наносящей удар изнутри, – словом, вся сущность стратегии «пятой колонны» держав оси, руками которой нацисты уже вели подрывную работу в Испании, Австрии, Чехословакии, Норвегии, Бельгии, Франции и других странах Европы и в Америке, была полностью разоблачена.
– Бухарины и Рыковы, Ягоды и Булановы, Крестинские и Розенгольцы… – сказал советский обвинитель Вышинский в своей речи 11 марта, – это та же «пятая колонна»…
Посол Дэвис, присутствовавший на процессе, назвал его «ужасающей» судебной, психологической и политической драмой. 8 марта он писал своей дочери:
В своем последнем слове Бухарин, разыгрывавший из себя на суде «идеолога» заговора, нарисовал яркую картину внутреннего разлада и тяжелых сомнений, пережитых после ареста многими из людей, которые когда-то были революционерами, а потом превратились в изменников и, вместе с Троцким, вступили с нацистской Германией и Японией в заговор против Советского Союза. Он говорил:
Утренние, дневные и вечерние заседания, посвященные судебному следствию, в том числе и заседания при закрытых дверях, на которых давались показания, касавшиеся военных тайн, продолжались семь дней.
На скамье подсудимых сидели двадцать один человек. Это были: бывший председатель коллегии ОГПУ Генрих Ягода и его секретарь Павел Буланов; лидеры правых Николай Бухарин и Алексей Рыков; троцкистские лидеры и одновременно немецкие агенты Николай Крестинский и Аркадий Розенгольц; троцкистско-японский агент Христиан Раковский; еще двое троцкистских лидеров и немецких агентов – Михаил Чернов и Григорий Гринько; польский агент Василий Шарангович; одиннадцать других заговорщиков – члены право-троцкистского блока, вредители, террористы и иностранные агенты, в том числе связист Троцкого Сергей Бессонов и врачи-убийцы Левин, Плетнев и Казаков.
Американский журналист Уолтер Дюранти, присутствовавший на процессе, писал потом в своей книге «Кремль и народ»:
Это был, по существу, заключительный, итоговый процесс, потому что к этому времени дело стало ясным прокуратура овладела фактами и научилась распознавать врагов и доморощенных, и импортированных. Прежние колебания и сомнения теперь рассеялись, так как процессы один за другим (и в особенности, по-моему, процесс «генералов») постепенно восполнили картину, которая во время убийства Кирова была столь неясной и хаотичной…Следственные власти тщательно подготовили дело. Длившаяся целые месяцы работа предварительного следствия, сличение новых данных с материалами прежних процессов, очные ставки обвиняемых со свидетелями и подробные допросы арестованных заговорщиков нашли свое отражение в обвинительном заключении. Формула обвинения гласила:
1. В 1932—33 гг. по заданию разведок враждебных СССР иностранных государств обвиняемыми по настоящему делу была составлена заговорщическая группа под названием «право-троцкистский блок», поставившая своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, провокацию военного нападения этих государств на СССР, поражение СССР, расчленение СССР…
2. «Право-троцкистский блок» вступил в сношения с некоторыми иностранными государствами в целях получения с их стороны вооруженной помощи для осуществления своих преступных замыслов.
3. «Право-троцкистский блок» систематически занимался в пользу этих государств шпионажем, снабжая иностранные разведки важнейшими государственными секретными сведениями.
4. «Право-троцкистский блок» систематически осуществлял вредительские и диверсионные акты в различных отраслях социалистического строительства (в промышленности, в сельском хозяйстве, на железнодорожном транспорте, в области финансов, коммунального хозяйства и т. п.).
5. «Право-троцкистский блок» организовал ряд террористических актов против руководителей ВКП(б) и советского правительства и осуществил террористические акты против С. М. Кирова, В. Р. Менжинского, В. В. Куйбышева, А. М. Горького.
Процесс право-троцкистского блока впервые выявил и разоблачил перед всем миром приемы «пятой колонны» стран оси. Вся техника методов скрытой войны – пропаганда, террор, измена в руководящих учреждениях, махинации квислингов, тактика тайной армии, наносящей удар изнутри, – словом, вся сущность стратегии «пятой колонны» держав оси, руками которой нацисты уже вели подрывную работу в Испании, Австрии, Чехословакии, Норвегии, Бельгии, Франции и других странах Европы и в Америке, была полностью разоблачена.
– Бухарины и Рыковы, Ягоды и Булановы, Крестинские и Розенгольцы… – сказал советский обвинитель Вышинский в своей речи 11 марта, – это та же «пятая колонна»…
Посол Дэвис, присутствовавший на процессе, назвал его «ужасающей» судебной, психологической и политической драмой. 8 марта он писал своей дочери:
На процессе обнажились все основные пороки и слабости человеческой натуры – эгоистические устремления в их наихудшей форме. Вырисовываются контуры заговора, который чуть не привел к свержению правительства.Некоторые из обвиняемых, стараясь уйти от возмездия, пытались увернуться от полной ответственности за свои преступления, свалить вину на других, изобразить себя честными, но введенными в заблуждение политиками. Другие, без видимого страха за свою участь и не рассчитывая, казалось, на смягчение смертного приговора, приводили страшные подробности совершенных ими «политических» убийств, а также шпионской и вредительской деятельности, выполнявшейся ими под руководством немецкой и японской военных разведок.
В своем последнем слове Бухарин, разыгрывавший из себя на суде «идеолога» заговора, нарисовал яркую картину внутреннего разлада и тяжелых сомнений, пережитых после ареста многими из людей, которые когда-то были революционерами, а потом превратились в изменников и, вместе с Троцким, вступили с нацистской Германией и Японией в заговор против Советского Союза. Он говорил:
Я уже указывал при даче основных показаний на судебном следствии, что не голая логика борьбы погнала нас, контрреволюционных заговорщиков, в то зловонное подполье, которое в своей наготе раскрылось за время этого процесса. Эта голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением психологии, перерождением нас самих, перерождением людей. Исторические примеры таких перерождений известны. Стоит назвать имена Бриана, Муссолини и так далее, И у нас было перерождение…Приговор был объявлен 13 марта 1938 г. Все подсудимые были признаны виновными. Троих – Плетнева, Бессонова и Раковского – суд приговорил к лишению свободы. Остальные были приговорены к расстрелу.
Я буду говорить теперь о самом себе, о причинах своего раскаяния. Конечно, надо сказать, что и улики играют очень крупную роль. Я около трех месяцев запирался. Потом я стал давать показания. Почему? Причина этого заключалась в том, что в тюрьме я переоценил все свое прошлое. Ибо, когда спрашиваешь себя: если ты умрешь, во имя чего ты умрешь? И тогда представляется вдруг с поразительной яркостью абсолютно черная пустота. Нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть не раскаявшись… И когда спрашиваешь себя: ну, хорошо, ты не умрешь; если ты каким-нибудь чудом останешься жить, то опять-таки для чего? Изолированный от всех, враг народа, в положении нечеловеческом, в полной изоляции от всего, что составляет суть жизни… И тотчас же на этот вопрос получается тот же ответ…
Я, быть может, говорю последний раз в жизни… Я a priori могу предполагать, что и Троцкий и другие мои союзники по преступлениям, и II Интернационал …будут пытаться защищать нас, в частности и в особенности меня. Я эту защиту отвергаю. Я жду приговора.
* * *
Три года спустя, летом 1941 г., когда нацисты напали на Советский Союз, Джозеф Э. Дэвис, бывший американский посол в СССР, писал:В России не было так называемой «внутренней агрессии», действовавшей согласованно с немецким верховным командованием. В 1939 г. поход Гитлера на Прагу сопровождался активной военной поддержкой со стороны генлейновских организаций. То же самое можно сказать о гитлеровском вторжении в Норвегию. Но в России не оказалось судетских генлейнов, словацких тиссо, бельгийских дегрелей или норвежских квислингов…
Все это фигурировало на процессах 1937 и 1938 годов, на которых я присутствовал, лично следя за их ходом. Вновь пересмотрев отчеты об этих процессах и то, что я сам тогда писал… я вижу, что, по существу, все методы действий немецкой «пятой колонны», известные нам теперь, были раскрыты и обнажены признаниями саморазоблачившихся русских квислингов…
Теперь совершенно ясно, что все эти процессы, чистки и ликвидации, которые в свое время казались такими суровыми и так шокировали весь мир, были частью решительного и энергичного усилия сталинского правительства предохранить себя не только от переворота изнутри, но и от нападения извне. Оно основательно взялось за работу по очистке и освобождению страны от изменнических элементов. Все сомнения разрешились в пользу правительства.
В России в 1941 г. не оказалось представителей «пятой колонны» – они были расстреляны. Чистка навела порядок в стране и освободила ее от измены.
В Советской России «пятая колонна» держав оси была своевременно разгромлена.
Глава XXI
УБИЙСТВО В МЕКСИКЕ
Главным обвиняемым по всем трем московским процессам был человек, находившийся за пять тысяч километров от Москвы.
В декабре 1936 г., после суда над Зиновьевым и Каменевым и ареста Пятакова, Радека и других руководителей троцкистского центра, Троцкий был вынужден покинуть Норвегию. Он пересек Атлантический океан и 13 января 1937 г. прибыл в Мексику. Здесь, прожив некоторое время в доме богатого мексиканского художника Диего Ривера. Троцкий обосновался в отдельной вилле в Койоакане, предместье города Мексике. В течение нескольких месяцев Троцкий отсиживался в Койоакане, бессильно взирая оттуда, как под ударами советского правительства разваливалось на куски хитроумно построенное здание «пятой колонны» в России.
Между тем в Нью-Йорке организовался специальный Американский комитет защиты Льва Троцкого; номинально во главе его стояли антисоветски настроенные политические деятели, журналисты и педагоги, но фактически всеми делами заправляли американские сторонники Троцкого. На первых порах существования комитет насчитывал среди своих членов несколько видных либералов. Один из них, Мориц Халигрен, соредактор и постоянный сотрудник газеты «Балтимор сан», вышел из состава комитета, как только ему стала ясна истинная задача комитета – служить рассадником антисоветской пропаганды.
27 января 1937 г. Халигрен через печать обратился к комитету с публичным заявлением, в котором говорилось:
Заседание Комиссии по расследованию открылось с большой помпой в Койоакане 10 апреля. Единственными свидетелями были сам Троцкий и один из его секретарей, Ян Френкель, завербованный в личную охрану Троцкого еще в 1930 г. на Принцевых островах. Адвокатом Троцкого выступил его американский поверенный Альберт Гольдман.[80]
Комиссия заседала семь дней. «Свидетельские показания» Троцкого, широко предававшиеся гласности в американской и европейской печати, сводились, главным образом, к яростным выпадам против Сталина и советского правительства и неумеренному преувеличению роли Троцкого в русской революции. Разоблачительный материал против Троцкого, фигурировавший на московских процессах, большей частью попросту игнорировался Комиссией расследования. 17 апреля Карлтон Билс заявил о своем выходе из Комиссии. Билс опубликовал в печати письмо, в котором говорилось, между прочим, следующее:
В декабре 1936 г., после суда над Зиновьевым и Каменевым и ареста Пятакова, Радека и других руководителей троцкистского центра, Троцкий был вынужден покинуть Норвегию. Он пересек Атлантический океан и 13 января 1937 г. прибыл в Мексику. Здесь, прожив некоторое время в доме богатого мексиканского художника Диего Ривера. Троцкий обосновался в отдельной вилле в Койоакане, предместье города Мексике. В течение нескольких месяцев Троцкий отсиживался в Койоакане, бессильно взирая оттуда, как под ударами советского правительства разваливалось на куски хитроумно построенное здание «пятой колонны» в России.
Между тем в Нью-Йорке организовался специальный Американский комитет защиты Льва Троцкого; номинально во главе его стояли антисоветски настроенные политические деятели, журналисты и педагоги, но фактически всеми делами заправляли американские сторонники Троцкого. На первых порах существования комитет насчитывал среди своих членов несколько видных либералов. Один из них, Мориц Халигрен, соредактор и постоянный сотрудник газеты «Балтимор сан», вышел из состава комитета, как только ему стала ясна истинная задача комитета – служить рассадником антисоветской пропаганды.
27 января 1937 г. Халигрен через печать обратился к комитету с публичным заявлением, в котором говорилось:
Я убедился… как это и должно было произойти при существующих обстоятельствах, что Американский комитет зашиты Льва Троцкого – быть может, даже невольно – превратился в руках троцкистов в орудие политической интервенции против Советского Союза… Прошу поэтому снять мое имя со списка членов комитета.Комитет защиты Льва Троцкого предпринял бешеную кампанию пропаганды с целью представить Троцкого в виде «героя-мученика русской революции», а московские процессы изобразить как инсценировку. Одним из первых шагов комитета была организация «Комиссии предварительного расследования» для «расследования обвинений против Троцкого, выдвинутых на московских процессах в августе 1936 и январе 1937 г.». В состав комиссии вошли: стареющий философ и педагог Джон Дьюи, писатель Карлтон Билс, бывший социал-демократический депутат немецкого рейхстага Отто Рюле, американский экс-радикал и антисоветский журналист Бенжамен Стольберг и ревностная сторонница Троцкого журналистка Сюзанна Лафоллет.
Заседание Комиссии по расследованию открылось с большой помпой в Койоакане 10 апреля. Единственными свидетелями были сам Троцкий и один из его секретарей, Ян Френкель, завербованный в личную охрану Троцкого еще в 1930 г. на Принцевых островах. Адвокатом Троцкого выступил его американский поверенный Альберт Гольдман.[80]
Комиссия заседала семь дней. «Свидетельские показания» Троцкого, широко предававшиеся гласности в американской и европейской печати, сводились, главным образом, к яростным выпадам против Сталина и советского правительства и неумеренному преувеличению роли Троцкого в русской революции. Разоблачительный материал против Троцкого, фигурировавший на московских процессах, большей частью попросту игнорировался Комиссией расследования. 17 апреля Карлтон Билс заявил о своем выходе из Комиссии. Билс опубликовал в печати письмо, в котором говорилось, между прочим, следующее:
…Восторженное отношение членов комиссии к мистеру Троцкому придало этому заседанию характер, не совместимый с принципами честного и беспристрастного расследования. Мне было заявлено с первого же дня, что мол вопросы неуместны. Заключительный перекрестный допрос велся в такой фирме, которая исключала возможность установления истины. Я вызвал недовольство тем, что проявил усиленный интерес к архивам Троцкого… Перекрестный допрос свелся к тому, что Троцкому предоставили возможность изливать потоки инсинуаций, сопровождавшихся грубейшими личными выпадами, и при этом лишь изредка делались попытки потребовать от него обоснования его утверждений. Комиссия может, если ей угодно, пустить в обращение эту фальшивую монету, но я не желаю, чтобы мое имя в дальнейшем впутывалось в подобные детские забавы.