– Тридцать семь шиллингов! – повторил он.
– Да, сэр: суп из кенгуру, пиво, хлеб – тридцать семь, не считая чаевых.
Доктор молча расплатился.
Выйдя из харчевни, он вновь начал бродить по улицам в поисках жилья. Все в Мельбурне действовало ему на нервы, как вещи, так и люди. В ту пору Мельбурн представлял собой не столько город, сколько склад. Повсюду магазины, решетки, ничего располагающего, ничего интимного. Здесь все производило впечатление натянутости, резкости, словно в первом толчке рождающегося общества. На каждом шагу соседствовали богатство и нищета.
Напрасно доктор искал доску объявлений. В это время был такой наплыв, что не было незанятых домов. Он встретил во всем городе только две конторы, сдающие внаем. Конторами назывались маленькие кабинеты, которые служили для заключения сделок. В тесном помещении едва помещались стол и два стула.
Он спросил о цене скорее из любопытства, чем в надежде устроить свою семью.
– Пятнадцать фунтов в неделю, сэр, – ответила ему женщина, сдающая внаем. – Это очень дешево, мы сдаем квартиры и за 25 фунтов.
– Боже мой! А сколько же надо платить за целый дом?
– Мы сдаем его за 400 фунтов в месяц.
Дело оборачивалось трагедией. Напускная веселость, которая поддерживала доктора, через несколько минут начала уступать место настоящему страху – он уже видел своих жену и дочерей в нищете и отчаянии. Впрочем, англичане плохо умеют бороться с денежными затруднениями, а Ивенс, скромность и честность которого всегда являлись препятствиями в жизни, был вследствие этого большим англичанином, чем многие его соотечественники.
Он вышел, пятясь, оставив даму, с которой разговаривал, в совершенном изумлении от его внезапного ухода.
Ивенс нуждался в том, чтобы отыскать на улице какое-нибудь место, за которое, по крайней мере, не нужно было платить золотом и поразмыслить над своим положением, которое становилось все более критическим. С какой горечью он сокрушался о пагубном решении уехать, чтобы искать свое счастье так далеко.
Это одиночество среди незнакомого города пугало его. Все же он вспомнил, что у него есть рекомендательное письмо к человеку, много лет уже прожившему в Мельбурне.
Доктор постучал к нему в дверь. Соотечественник принял его весьма сердечно.
Бедный доктор был возбужден. Он рассказывал о своем положении, о своих затруднениях, впав в откровенность, на которую при другом случае был бы неспособен.
– Сэр, – сказал австралиец, – вы не первый, кого постигает подобное разочарование. Это участь всех эмигрантов. Я вам скажу, что когда я приехал сюда, то жил в палатке, которую мне приходилось снимать за двадцать пять фунтов в неделю. Откажитесь от мысли устроиться в Мельбурне. Вокруг города гнездятся с десяток селений, где вы устроитесь более удобно и где вы снимите целый домик за цену, за которую вам предлагали каморку в бюро. Подождите-ка, я вчера смотрел один дом для своего приятеля, но он его не устроил. Я думаю, что он вам подойдет. Он находится в Сент-Килде, в шести милях отсюда. И вот адрес.
Он протянул листок Ивенсу.
Последний почувствовал себя менее угнетенно.
– Но, любезный соотечественник, судя по цене этих домов, до них долго придется добираться, а я, признаюсь, слишком устал, чтобы дойти до Сент-Килды пешком, да еще с дорожной сумкой.
Его собеседник рассмеялся.
– Полно, не преувеличивайте, мы цивилизованные люди, у нас есть омнибусы! И вы имеете шанс сесть в один из них, – сказал он, – приближаясь к окну. – Я слышу шум экипажа – это то, что надо. Как раз омнибус, идущий до Сент-Килды, сворачивает сюда на улицу. Вы доберетесь до селения за десять шиллингов. Не теряйте времени!
Доктор быстро последовал его совету.
Он начинал привыкать к австралийским нравам. Десять шиллингов за шесть миль! Он пытался убедить себя, что это дешево.
Если в Мельбурне проезд в экипаже стоил дорого, то и езда была быстрой. В омнибусе были запряжены четыре лошади, которые неслись во весь опор и через двадцать минут после того, как мистер Ивенс сел в экипаж, он уже очутился в Сент-Килде у дверей указанного дома.
Сент-Килда была выстроена близ моря. Тогда это был малонаселенный пункт, но стоило доктору бросить быстрый взгляд вокруг, как он проникся убеждением, что это селение, ввиду своего удачного расположения, скоро станет значительным.
Дом подошел ему во всех отношениях. Правда, за него запросили такую цену, которая на родине заставила бы его подскочить от изумления, но он поспешил согласиться, боясь, что удобный случай может ускользнуть от него. Заключив эту важную сделку, он поспешил к своей семье. Все его блуждания заняли большую часть дня, и темнота уже начала окутывать бухту, когда доктор возвратился на борт «Марко Поло».
Жена и дочери ожидали его с нетерпением. Они видели по его усталому лицу, сколько волнений он испытал. Доктор подробно рассказал обо всем, что ему пришлось увидеть и пережить, однако скрыл опасения, которые он питал насчет будущего.
– Поскольку я не могу сейчас стать городским врачом, мне придется быть сельским доктором. Мы уже знаем о колонии, что здесь все очень дорого, и поэтому наши расходы здесь будут больше, чем мы предполагали. Это оборотная сторона медали. Но, вероятно, наша выручка превзойдет самые смелые надежды.
Доктор говорил, не слишком веря в это, но он хотел, чтобы жена и дочери крепко спали ночью. Это была последняя ночь на корабле. Они покинули его, пообещав себе, что поднимутся вновь на его борт, в более счастливые времена. Целый день прошел в переезде и размышлении о Сент-Килде.
Естественно, доктор попросил оставить ему Бижу. Этого он добился без всякого труда. Бедная малютка была ничьей и по праву принадлежала тем, кто о ней так заботился. Капитан выдал Ивенсу бумагу, в которую этот последний сам вписал день рождения ребенка.
Когда семья собралась вечером в гостиной домика в Сент-Килде, доктор подсчитал свои финансы и с ужасом увидел, что четверть суммы, которую он привез с собой из Англии, уже поглотили расходы. Но так как он все еще строил иллюзии, то сказал себе, что в новых странах жизнь дорогая, особенно дорога она в отелях, а также средства передвижения, и что устроившись здесь, он сможет соблюдать экономию. Впрочем, клиентура не замедлит появиться. Доктор повторно высчитал, что доход от его работы должен перекрыть домашние расходы. Ему так хотелось верить в эту мечту, что он не допускал ни малейшего сомнения, и каждый из этих четырех человек обманывал себя для того, чтобы ввести в заблуждение других и отдалить тот миг, когда грозным призраком явится реальность.
В свое время доктору пришла счастливая мысль привезти в Австралию кое-какую обстановку и среди прочего пианино своих дочерей, которые были хорошими музыкантами. Это являлось для бедных девушек драгоценным развлечением, так как страна производила унылое впечатление. Общий вид Австралии ничем не напоминал Европу. Никакого общества, никакого гуляния. Климат здесь оказался очень отличным от английского. Три месяца в году местность была великолепной и зеленой, в остальное время она становилась выжженной лучами солнца или же заливалась потоками дождя. Вокруг Сент-Килды росла бедная растительность. Не находилось такого дерева или травы, которые не имели бы чахлого вида. Город Мельбурн был выстроен на этом берегу по мере того, как росло население из-за обнаруженного поблизости золота, но как мы уже сказали, его местоположение было неудачным.
Доктор отважно принялся за свою работу. Больных было с избытком. Они шли толпой, но это были бедняки, которые не могли заплатить за лечение. Изредка обращались к доктору и более состоятельные люди, но выгодная клиентура прибывала медленно, а деньги таяли быстро. Самые необходимые вещи стоили здесь очень дорого. Он часто упрекал себя за необходимость, как за излишество. Каждый день уменьшал надежду, рассеивал иллюзию. Невозможно выразить тревогу, испытываемую доктором Ивенсом. Со стоической покорностью судьбе, которая сопутствует тяжелым испытаниям, он не поверял своих мыслей жене. Но вся семья видела, что скоро наступит страшный момент, когда истощатся все ресурсы. Как-то миссис Ивенс закрылась в своей спальне, она почувствовала накануне нехватку денег. Открыв маленькую коробочку, она вынула из нее великолепное кольцо. Долго смотрела на него, целуя со слезами и повторяя:
– Мой милый изумруд, мой прекрасный изумруд, мне придется расстаться с тобой!
У миссис Ивенс не было ни одной драгоценности, кроме этого кольца и она тайком решила продать его, но прежде, чем это сделать, погрузилась в радостные воспоминания своей юности. Миссис Ивенс имела тогда всего одну фантазию, один каприз: в один из первых месяцев своего замужества она постоянно останавливалась перед выставкой драгоценностей и смотрела на это кольцо, которое ей нравилось до такой степени, что она мечтала о нем по ночам. Она не осмеливалась сказать мужу, что желала бы обладать такой роскошью, но каждый день приходила взглянуть, по-прежнему ли кольцо с изумрудом находится там. Один раз искушение было настолько сильным, что она вошла в магазин и поторговалась, чтобы доставить себе удовольствие, но вышла с тяжелым вздохом и сказала: «Это слишком дорого». На другой день она снова пошла взглянуть на драгоценности, но кольца с изумрудом там не оказалось. «Его продали, – сказала она себе со вздохом. – Как счастливы те, кто смог его купить!» И она почувствовала почти ненависть к неизвестному владельцу.
На другой день ей должно было исполниться девятнадцать лет. Англичане не празднуют дни святых, но они отмечают дни рождения. В тот момент, когда они садились за стол обедать, муж сказал ей: «У тебя грустный вид, а ведь сегодня праздник. Возьми, это мой маленький подарок тебе». И он протянул ей коробочку. Она так любила мужа, что с радостью приняла бы все, что исходило от него. Она поспешно открыла коробочку. Никогда ее изумление не было столь большим, никогда радость не заставляла ее одновременно смеяться и плакать. Миссис Ивенс не грезила – муж подарил ей то самое кольцо с изумрудом в ореоле маленьких алмазов. Она несколько раз спросила его, как он догадался. Помучив несколько минут ее любопытство, он признался, что проходил мимо ювелирного магазина как раз тогда, когда она туда вошла. Заинтересованный, он заглянул в магазин после ее ухода и спросил, что она купила. «Ничего, – ответил ювелир, – ей очень хотелось кольцо с изумрудом, но у нее не хватило денег». Тогда доктор и приобрел это кольцо. Миссис Ивенс поблагодарила мужа взглядом, который был красноречивее всяких фраз. Затем она сказала, слегка покраснев: «Если ребенок, которого я произведу на свет, окажется девочкой, то назову ее Эмерод [1]в память об этом кольце, с которым я не расстанусь никогда». Вот почему миссис Ивенс, вынужденная продать свое украшение, не сдержала слез, и вот почему ее старшую дочь звали Эмерод.
Кто-то постучал во входную дверь. Миссис Ивенс прошептала, пряча драгоценность:
– Сегодня уже поздно, я сделаю это завтра. Глаза ее быстро высохли. Все же это был выигранный день.
Оказывается, пришли звать доктора к одному из самых богатых людей колонии. Человек, спрашивавший врача, был в поту, он пришел издалека, и в тот момент, когда появилась миссис Ивенс, он сказал Мелиде, приглашавшей его сесть:
– Благодарю, мисс, но я не могу ждать. Вы меня не узнаете? Я один из пассажиров «Марко Поло», проделал путешествие вместе с вами. Сейчас я поступил на службу к мистеру Фультону. Я мог бы отыскать врача поближе, но я хотел быть любезным по отношению к доктору Ивенсу и дать ему возможность хорошо заработать. Вероятно, он придет нескоро, и я вынужден удалиться. Передайте мистеру Ивенсу поклон от меня.
Он сделал несколько шагов к двери, но тут же остановился:
– Как поживает маленькая Бижу?
– О, хорошо, – сказала Мелида, толкнув дверь в комнату, где находилась колыбелька девочки, игравшей погремушкой из слоновой кости.
– До чего же она мила! – воскликнул слуга мистера Фультона.
Войдя, не спросив разрешения, в комнату молодых девушек, он принялся целовать ребенка. Малышка отталкивала его ручонками.
– О, это потому, что она вас не знает! – проговорила Мелида, смеясь.
В этот момент появился доктор.
– Идемте скорее, – сказал посланец, – не теряйте ни минуты. Дело касается падения с коня. Если 5ы не этот ребенок, я бы уже уехал.
– Это для меня счастливая случайность, – сказал доктор. – Идем, идем, мы наверстаем упущенное время. И они бросились из дома почти бегом.
Надо было пересечь всю Сент-Килду, затем сделать около мили лесом по краю моря; они достигли песчаной горы, где проваливались до колен на каждом шагу. За этой горой находился ров, обсаженный зелеными деревьями, далее виднелся красивый каменный дом, который в той местности можно было счесть настоящим замком.
По дороге Том, таково было имя проводника доктора, рассказал ему, что его хозяин купил это имение, что он очень богат и щедр. Доктор не ожидал найти в столь пустынном месте великолепное поместье. Его удивление возросло, когда он увидел прекрасный сад, полный цветов.
Дом был выстроен на склоне холма, который спускался к берегу моря, отсюда был виден рейд Порт-Филипп.
– Подождите, доктор, – сказал Том, – я предупрежу своего хозяина и попрошу позволения провести вас к нему.
Около мистера Фультона уже находились два врача. Том не добился ответа от своего хозяина, бывшего без сознания.
Том не зря потребовал мистера Ивенса.
– Их там двое, – сказал он, – и они смотрят на больного, как слабоумные, не знают, что делать и беседуют между собой о своих делах. Когда я вошел, один говорил другому: «Я видел одного из ваших больных, который меня позвал к себе, вы довели его до такого состояния, что он умер три дня спустя». – И знаете, что ему ответил другой? – Это вы убили его, раз он умер».
Доктор Ивенс не мог не улыбнуться.
Том открыл дверь и объявил о докторе Ивенсе.
3
– Да, сэр: суп из кенгуру, пиво, хлеб – тридцать семь, не считая чаевых.
Доктор молча расплатился.
Выйдя из харчевни, он вновь начал бродить по улицам в поисках жилья. Все в Мельбурне действовало ему на нервы, как вещи, так и люди. В ту пору Мельбурн представлял собой не столько город, сколько склад. Повсюду магазины, решетки, ничего располагающего, ничего интимного. Здесь все производило впечатление натянутости, резкости, словно в первом толчке рождающегося общества. На каждом шагу соседствовали богатство и нищета.
Напрасно доктор искал доску объявлений. В это время был такой наплыв, что не было незанятых домов. Он встретил во всем городе только две конторы, сдающие внаем. Конторами назывались маленькие кабинеты, которые служили для заключения сделок. В тесном помещении едва помещались стол и два стула.
Он спросил о цене скорее из любопытства, чем в надежде устроить свою семью.
– Пятнадцать фунтов в неделю, сэр, – ответила ему женщина, сдающая внаем. – Это очень дешево, мы сдаем квартиры и за 25 фунтов.
– Боже мой! А сколько же надо платить за целый дом?
– Мы сдаем его за 400 фунтов в месяц.
Дело оборачивалось трагедией. Напускная веселость, которая поддерживала доктора, через несколько минут начала уступать место настоящему страху – он уже видел своих жену и дочерей в нищете и отчаянии. Впрочем, англичане плохо умеют бороться с денежными затруднениями, а Ивенс, скромность и честность которого всегда являлись препятствиями в жизни, был вследствие этого большим англичанином, чем многие его соотечественники.
Он вышел, пятясь, оставив даму, с которой разговаривал, в совершенном изумлении от его внезапного ухода.
Ивенс нуждался в том, чтобы отыскать на улице какое-нибудь место, за которое, по крайней мере, не нужно было платить золотом и поразмыслить над своим положением, которое становилось все более критическим. С какой горечью он сокрушался о пагубном решении уехать, чтобы искать свое счастье так далеко.
Это одиночество среди незнакомого города пугало его. Все же он вспомнил, что у него есть рекомендательное письмо к человеку, много лет уже прожившему в Мельбурне.
Доктор постучал к нему в дверь. Соотечественник принял его весьма сердечно.
Бедный доктор был возбужден. Он рассказывал о своем положении, о своих затруднениях, впав в откровенность, на которую при другом случае был бы неспособен.
– Сэр, – сказал австралиец, – вы не первый, кого постигает подобное разочарование. Это участь всех эмигрантов. Я вам скажу, что когда я приехал сюда, то жил в палатке, которую мне приходилось снимать за двадцать пять фунтов в неделю. Откажитесь от мысли устроиться в Мельбурне. Вокруг города гнездятся с десяток селений, где вы устроитесь более удобно и где вы снимите целый домик за цену, за которую вам предлагали каморку в бюро. Подождите-ка, я вчера смотрел один дом для своего приятеля, но он его не устроил. Я думаю, что он вам подойдет. Он находится в Сент-Килде, в шести милях отсюда. И вот адрес.
Он протянул листок Ивенсу.
Последний почувствовал себя менее угнетенно.
– Но, любезный соотечественник, судя по цене этих домов, до них долго придется добираться, а я, признаюсь, слишком устал, чтобы дойти до Сент-Килды пешком, да еще с дорожной сумкой.
Его собеседник рассмеялся.
– Полно, не преувеличивайте, мы цивилизованные люди, у нас есть омнибусы! И вы имеете шанс сесть в один из них, – сказал он, – приближаясь к окну. – Я слышу шум экипажа – это то, что надо. Как раз омнибус, идущий до Сент-Килды, сворачивает сюда на улицу. Вы доберетесь до селения за десять шиллингов. Не теряйте времени!
Доктор быстро последовал его совету.
Он начинал привыкать к австралийским нравам. Десять шиллингов за шесть миль! Он пытался убедить себя, что это дешево.
Если в Мельбурне проезд в экипаже стоил дорого, то и езда была быстрой. В омнибусе были запряжены четыре лошади, которые неслись во весь опор и через двадцать минут после того, как мистер Ивенс сел в экипаж, он уже очутился в Сент-Килде у дверей указанного дома.
Сент-Килда была выстроена близ моря. Тогда это был малонаселенный пункт, но стоило доктору бросить быстрый взгляд вокруг, как он проникся убеждением, что это селение, ввиду своего удачного расположения, скоро станет значительным.
Дом подошел ему во всех отношениях. Правда, за него запросили такую цену, которая на родине заставила бы его подскочить от изумления, но он поспешил согласиться, боясь, что удобный случай может ускользнуть от него. Заключив эту важную сделку, он поспешил к своей семье. Все его блуждания заняли большую часть дня, и темнота уже начала окутывать бухту, когда доктор возвратился на борт «Марко Поло».
Жена и дочери ожидали его с нетерпением. Они видели по его усталому лицу, сколько волнений он испытал. Доктор подробно рассказал обо всем, что ему пришлось увидеть и пережить, однако скрыл опасения, которые он питал насчет будущего.
– Поскольку я не могу сейчас стать городским врачом, мне придется быть сельским доктором. Мы уже знаем о колонии, что здесь все очень дорого, и поэтому наши расходы здесь будут больше, чем мы предполагали. Это оборотная сторона медали. Но, вероятно, наша выручка превзойдет самые смелые надежды.
Доктор говорил, не слишком веря в это, но он хотел, чтобы жена и дочери крепко спали ночью. Это была последняя ночь на корабле. Они покинули его, пообещав себе, что поднимутся вновь на его борт, в более счастливые времена. Целый день прошел в переезде и размышлении о Сент-Килде.
Естественно, доктор попросил оставить ему Бижу. Этого он добился без всякого труда. Бедная малютка была ничьей и по праву принадлежала тем, кто о ней так заботился. Капитан выдал Ивенсу бумагу, в которую этот последний сам вписал день рождения ребенка.
Когда семья собралась вечером в гостиной домика в Сент-Килде, доктор подсчитал свои финансы и с ужасом увидел, что четверть суммы, которую он привез с собой из Англии, уже поглотили расходы. Но так как он все еще строил иллюзии, то сказал себе, что в новых странах жизнь дорогая, особенно дорога она в отелях, а также средства передвижения, и что устроившись здесь, он сможет соблюдать экономию. Впрочем, клиентура не замедлит появиться. Доктор повторно высчитал, что доход от его работы должен перекрыть домашние расходы. Ему так хотелось верить в эту мечту, что он не допускал ни малейшего сомнения, и каждый из этих четырех человек обманывал себя для того, чтобы ввести в заблуждение других и отдалить тот миг, когда грозным призраком явится реальность.
В свое время доктору пришла счастливая мысль привезти в Австралию кое-какую обстановку и среди прочего пианино своих дочерей, которые были хорошими музыкантами. Это являлось для бедных девушек драгоценным развлечением, так как страна производила унылое впечатление. Общий вид Австралии ничем не напоминал Европу. Никакого общества, никакого гуляния. Климат здесь оказался очень отличным от английского. Три месяца в году местность была великолепной и зеленой, в остальное время она становилась выжженной лучами солнца или же заливалась потоками дождя. Вокруг Сент-Килды росла бедная растительность. Не находилось такого дерева или травы, которые не имели бы чахлого вида. Город Мельбурн был выстроен на этом берегу по мере того, как росло население из-за обнаруженного поблизости золота, но как мы уже сказали, его местоположение было неудачным.
Доктор отважно принялся за свою работу. Больных было с избытком. Они шли толпой, но это были бедняки, которые не могли заплатить за лечение. Изредка обращались к доктору и более состоятельные люди, но выгодная клиентура прибывала медленно, а деньги таяли быстро. Самые необходимые вещи стоили здесь очень дорого. Он часто упрекал себя за необходимость, как за излишество. Каждый день уменьшал надежду, рассеивал иллюзию. Невозможно выразить тревогу, испытываемую доктором Ивенсом. Со стоической покорностью судьбе, которая сопутствует тяжелым испытаниям, он не поверял своих мыслей жене. Но вся семья видела, что скоро наступит страшный момент, когда истощатся все ресурсы. Как-то миссис Ивенс закрылась в своей спальне, она почувствовала накануне нехватку денег. Открыв маленькую коробочку, она вынула из нее великолепное кольцо. Долго смотрела на него, целуя со слезами и повторяя:
– Мой милый изумруд, мой прекрасный изумруд, мне придется расстаться с тобой!
У миссис Ивенс не было ни одной драгоценности, кроме этого кольца и она тайком решила продать его, но прежде, чем это сделать, погрузилась в радостные воспоминания своей юности. Миссис Ивенс имела тогда всего одну фантазию, один каприз: в один из первых месяцев своего замужества она постоянно останавливалась перед выставкой драгоценностей и смотрела на это кольцо, которое ей нравилось до такой степени, что она мечтала о нем по ночам. Она не осмеливалась сказать мужу, что желала бы обладать такой роскошью, но каждый день приходила взглянуть, по-прежнему ли кольцо с изумрудом находится там. Один раз искушение было настолько сильным, что она вошла в магазин и поторговалась, чтобы доставить себе удовольствие, но вышла с тяжелым вздохом и сказала: «Это слишком дорого». На другой день она снова пошла взглянуть на драгоценности, но кольца с изумрудом там не оказалось. «Его продали, – сказала она себе со вздохом. – Как счастливы те, кто смог его купить!» И она почувствовала почти ненависть к неизвестному владельцу.
На другой день ей должно было исполниться девятнадцать лет. Англичане не празднуют дни святых, но они отмечают дни рождения. В тот момент, когда они садились за стол обедать, муж сказал ей: «У тебя грустный вид, а ведь сегодня праздник. Возьми, это мой маленький подарок тебе». И он протянул ей коробочку. Она так любила мужа, что с радостью приняла бы все, что исходило от него. Она поспешно открыла коробочку. Никогда ее изумление не было столь большим, никогда радость не заставляла ее одновременно смеяться и плакать. Миссис Ивенс не грезила – муж подарил ей то самое кольцо с изумрудом в ореоле маленьких алмазов. Она несколько раз спросила его, как он догадался. Помучив несколько минут ее любопытство, он признался, что проходил мимо ювелирного магазина как раз тогда, когда она туда вошла. Заинтересованный, он заглянул в магазин после ее ухода и спросил, что она купила. «Ничего, – ответил ювелир, – ей очень хотелось кольцо с изумрудом, но у нее не хватило денег». Тогда доктор и приобрел это кольцо. Миссис Ивенс поблагодарила мужа взглядом, который был красноречивее всяких фраз. Затем она сказала, слегка покраснев: «Если ребенок, которого я произведу на свет, окажется девочкой, то назову ее Эмерод [1]в память об этом кольце, с которым я не расстанусь никогда». Вот почему миссис Ивенс, вынужденная продать свое украшение, не сдержала слез, и вот почему ее старшую дочь звали Эмерод.
Кто-то постучал во входную дверь. Миссис Ивенс прошептала, пряча драгоценность:
– Сегодня уже поздно, я сделаю это завтра. Глаза ее быстро высохли. Все же это был выигранный день.
Оказывается, пришли звать доктора к одному из самых богатых людей колонии. Человек, спрашивавший врача, был в поту, он пришел издалека, и в тот момент, когда появилась миссис Ивенс, он сказал Мелиде, приглашавшей его сесть:
– Благодарю, мисс, но я не могу ждать. Вы меня не узнаете? Я один из пассажиров «Марко Поло», проделал путешествие вместе с вами. Сейчас я поступил на службу к мистеру Фультону. Я мог бы отыскать врача поближе, но я хотел быть любезным по отношению к доктору Ивенсу и дать ему возможность хорошо заработать. Вероятно, он придет нескоро, и я вынужден удалиться. Передайте мистеру Ивенсу поклон от меня.
Он сделал несколько шагов к двери, но тут же остановился:
– Как поживает маленькая Бижу?
– О, хорошо, – сказала Мелида, толкнув дверь в комнату, где находилась колыбелька девочки, игравшей погремушкой из слоновой кости.
– До чего же она мила! – воскликнул слуга мистера Фультона.
Войдя, не спросив разрешения, в комнату молодых девушек, он принялся целовать ребенка. Малышка отталкивала его ручонками.
– О, это потому, что она вас не знает! – проговорила Мелида, смеясь.
В этот момент появился доктор.
– Идемте скорее, – сказал посланец, – не теряйте ни минуты. Дело касается падения с коня. Если 5ы не этот ребенок, я бы уже уехал.
– Это для меня счастливая случайность, – сказал доктор. – Идем, идем, мы наверстаем упущенное время. И они бросились из дома почти бегом.
Надо было пересечь всю Сент-Килду, затем сделать около мили лесом по краю моря; они достигли песчаной горы, где проваливались до колен на каждом шагу. За этой горой находился ров, обсаженный зелеными деревьями, далее виднелся красивый каменный дом, который в той местности можно было счесть настоящим замком.
По дороге Том, таково было имя проводника доктора, рассказал ему, что его хозяин купил это имение, что он очень богат и щедр. Доктор не ожидал найти в столь пустынном месте великолепное поместье. Его удивление возросло, когда он увидел прекрасный сад, полный цветов.
Дом был выстроен на склоне холма, который спускался к берегу моря, отсюда был виден рейд Порт-Филипп.
– Подождите, доктор, – сказал Том, – я предупрежу своего хозяина и попрошу позволения провести вас к нему.
Около мистера Фультона уже находились два врача. Том не добился ответа от своего хозяина, бывшего без сознания.
Том не зря потребовал мистера Ивенса.
– Их там двое, – сказал он, – и они смотрят на больного, как слабоумные, не знают, что делать и беседуют между собой о своих делах. Когда я вошел, один говорил другому: «Я видел одного из ваших больных, который меня позвал к себе, вы довели его до такого состояния, что он умер три дня спустя». – И знаете, что ему ответил другой? – Это вы убили его, раз он умер».
Доктор Ивенс не мог не улыбнуться.
Том открыл дверь и объявил о докторе Ивенсе.
3
Мистер Фультон
Двое медиков переглянулись. Доктор подошел прямо к кровати. Больной, по-видимому, сильно страдал, он храпел, изо рта, носа и ушей текла кровь, но не сильно. Ивенс внимательно осмотрел мистера Фультона. Затем, подумав, поколебавшись, принял решение. Не посоветовавшись со своими коллегами, он сказал слуге:
– Дай мне таз и белую материю.
Врачи поняли, что речь идет о кровопускании. Оба они испустили испуганный крик и хотели помешать этому средству, которое никогда не употребляли в английской медицине.
– Я не сомневаюсь в вашей осмотрительности, – ответил доктор, туго перевязывая руку больного, – такие специалисты, конечно, должны использовать эффективные лекарства – предоставляю вам право найти достаточно сильнодействующую микстуру, чтобы не дать ему задохнуться через два часа.
– А я утверждаю, что, если вы пустите кровь ему, он через полчаса скончается, – заявил один из врачей.
– И я того же мнения, – прибавил второй.
Они оба встали перед кроватью больного, намереваясь не допустить кровопускания.
Доктор Ивенс отступил и с достоинством произнес:
– Подумайте, господа, я не хочу вступать в борьбу в комнате больного. Но, по-моему, кровопускание – это единственное средство облегчить его страдания и помешать умереть. Вы мне противодействуете, и я ухожу.
– Ну, нет! – сказал Том, загораживая ему дорогу, – я дорожу своим хозяином.
Затем, приблизившись к постели, он сказал больному:
– Мистер, доверьтесь доктору Ивенсу, он был врачом на корабле «Марко Поло», и я видел, как он исцелял безнадежных больных. Главное, чтобы он вас вылечил, а уж как – неважно.
На мгновение пришедший в себя мистер Фультон колебался. Противники доктора думали, что он откажется. Они приняли, соответственно, дерзкий вид, когда больной, протянув руку, сказал вполголоса:
– Торопитесь! Я задыхаюсь… Я могу умереть. Оба медика удалились с выражением комической торжественности на лице.
Доктор закатил больному рукав и ловко надрезал ему иену, из которой потекла темная, как чернила, кровь. Он стал осматривать руку, на которой сделал кровопускание, и заметил не без удивления, что она целиком покрыта вытатуированными рисунками красного и синего цвета. Здесь были цифры, имена, кинжал… Рисунки бледнели по мере того, как больной терял кровь. Его дыхание стало более свободным, но глаза были мутны, он терял сознание. Том обрызгал его уксусом, а доктор остановил кровь. Мистер Фультон сделал слабый знак удовлетворения и через несколько секунд заснул. Доктор Ивенс сказал себе: кровопускание весьма эффективное средство, но не будучи привычным, оно внушает некоторые опасения.
Теперь, когда больной уснул, он не хотел оставлять его, пока тот не проснется.
– Лучше я останусь здесь, чем буду возвращаться сюда через некоторое время, – сказал он Тому. – Отсюда так далеко до моего дома!
Доктор на цыпочках вышел из комнаты пациента. Том составил ему компанию в соседней комнате. Они поговорили о городе, о делах. Затем заговорили о больном. Доктор спросил, кто этот человек. Никто о нем ничего не знал, и Том также. Но это казалось естественным в стране, куда стекались люди со всех концов света. Никто не задавал никому вопросов, так как каждый волен ответить на них то, что ему вздумается. Мало кто рассказывал о своей прошлой жизни, да и зачем? Им все равно не верили.
Предполагали, что мистер Фультон был американцем. Он был богат и жил весьма уединенно. Он всегда имел беспокойный и озабоченный вид, вероятно, из-за своих деловых интересов. С того времени, как он купил этот красивый дом, доктор первым нанес визит в поместье.
– Это мне понятно, – сказал Ивенс, – здесь не хотят видеться со всеми подряд. Уверяют, что когда открыли золото, беспорядок был так велик, что все сосланные в Сидней за воровство и убийство, смогли убежать и расселились по стране, где они уверены в безнаказанности, ибо полиция не в состоянии заниматься ими. Поэтому, хотя мы, англичане, привыкли здороваться с первым встречным, я часто испытываю содрогание при мысли, что могу пожать руку человеку, чьим меньшим преступлением, возможно, было убийство родного отца.
– Я думаю, что из-за такого опасения мой хозяин и не хочет никого видеть, – сказал Том. – Я служу у него совсем недавно, но уже успел крепко привязаться к нему – он добр со всеми, кто его окружает.
В этот момент легкий шум послышался из комнаты больного.
– Он проснулся, – радостно сказал доктор, вставая. – Вы пойдете со мной?
– Нет, – ответил Том, – я останусь здесь. Вы меня позовете в случае надобности, но, возможно, он захочет поговорить с вами.
Доктор пошел один. Он бросил быстрый взгляд на обстановку, окружавшую больного.
Комната была большая, обставленная массивной мебелью красного дерева. Ее стены были обиты шелком, перемежающимся с серым фетром. Серые узоры смешивались с красными, красиво оттеняя друг друга. На всем лежала печать простоты и богатства. Ивенс привык угадывать рост людей, которых он видел лежавшими. Он смерил больного взглядом – приблизительно в нем было пять футов шесть дюймов, его широкая грудь, изящные, но мускулистые руки указывали на большую силу. При первом взгляде его лицо, хотя и красивое, поражало мрачным и зловещим выражением, его запавшие голубые глаза были в кровавых прожилках, словно яшма, посреди зрачков образовались красные пятнышки. Черты лица являлись правильными, лоб не очень высок, но волосы – густые, тонкие, как шелк, поражали великолепием. Черные бакенбарды усиливали его бледность.
Доктор отвел глаза от лица больного и взял его горячую руку. Впрочем, он не хотел строить никаких предположений относительно незнакомца. Если он это сделает, то в другой раз они, возможно, изменятся, ибо в том состоянии, в котором находился мистер Фультон, бледность, налитые кровью глаза – все было естественным.
– Я чувствую себя лучше, благодарю вас, – сказал больной, слегка повернув к нему голову, – мне легче дышится и я заснул, как только вы ушли.
– Я не уходил, – промолвил доктор, – до моего дома далеко и возвращаться туда было бы слишком долго, хоть я хороший ходок.
– О! Тогда живите у меня.
– Это невозможно, – ответил доктор, улыбаясь. – Я вернусь этим же вечером и принесу микстуру, которая вам понадобиться ночью. А пока я вас оставлю. Мужайтесь! Все это не столь опасно.
Когда Том проводил доктора, то вошел в комнату хозяина.
– Действительно, какой замечательный человек, этот мистер Ивенс! И, видимо, по этой причине он небогат. Если вы согласны, чтобы он вас лечил, позвольте мне привозить его в вашей коляске, так как даже я, будучи моложе его, устаю, проделав такой путь. Вашим лошадям это ничего не стоит, я буду брать то одну, то другую…
– Бери все, что нужно; я хочу, чтобы он приезжал четыре раза в день, чтобы он не оставлял меня. О! Я разбит усталостью, мне все-таки плохо. Я боюсь умереть.
– Гоните прочь такие мысли, сэр, это просто усталость. Через восемь дней вы и думать об этом забудете. Доктор будет навещать вас по возможности часто, но вы же понимаете – у него есть другие больные.
– Неважно, – сказал Фультон тоном, который показывал, что он не мирится с препятствиями. – Если его клиенты платят ему два фунта за визит, то я заплачу четыре… шесть. Но я хочу, чтобы он заботился обо мне. Я себя плохо чувствую, мне кажется, что я снова задыхаюсь, поезжайте, привезите его.
– Я только запрягу лошадь – и мигом.
Том торопился еще больше, чем утром, он спешил принести добрую весть семье, к которой проникся дружеским расположением.
– Ему хуже? – спросил доктор с беспокойством, видя Тома, подъехавшего к дому почти одновременно с ним.
– Нет, но он так думает, – сказал тот, привязывая коня, – я же вижу, что ему лучше. Он говорит: «Я хочу, чтобы доктор приехал, тогда больше не будет опасности для меня».
Он рассказал о своей беседе с хозяином. Доктор не выказал к ней большого доверия – он привык к тому, что больные обещают ему золотые горы, и платят как можно меньше, когда выздоравливают.
Том угадал это и сказал:
– Не судите о нем так, как о других. Мистер Фультон всегда дает больше, чем обещает.
Дочери доктора, сидевшие возле него, пожали друг другу руки, а миссис Ивенс посмотрела на них с улыбкой, которой хотела сказать: «Наконец-то!».
– Ну, поедем, – велел доктор, – надвигается ночь, темнота застигнет нас в пути.
– Не беспокойтесь, – отозвался Том, – я знаю дорогу. И вы не тревожьтесь, леди, если доктор долго не будет возвращаться. Мы, может быть, запоздаем.
Когда они добрались до поместья и вошли в комнату больного, тот спал, но при шуме открывающейся двери проснулся, приподнялся на кровати со спутанными волосами и блуждающим взглядом и закричал:
– Не подходите! Первый, кто ко мне приблизится, будет убит!
Затем, протянув руку, он схватил один из пистолетов, которые лежали у него на полке над кроватью, и прицелился в доктора, но Том быстро оттащил Ивенса назад и захлопнул дверь.
– Послушайте, он безумен?! Он принял нас за воров!
– Это от лихорадки, – тихо объяснил доктор. – Прислушайтесь: он разговаривает, спорит с собою…
В ту же минуту раздался выстрел, и Ивенс кинулся к дверям со словами:
– Боже мой! Не застрелил ли себя несчастный?
– Не входите! – закричал Том, пытаясь его удержать. – У него несколько пистолетов.
Но доктор уже стоял возле больного, который потерял сознание, борясь с ним. Кровотечение вновь открылось.
Том унес оружие, которое находилось на полке. Доктор снова перевязал руку мистеру Фультону. Этот последний был жертвой нервного возбуждения, которое более подействовало на него морально, чем физически; лихорадка не была настолько сильной, чтобы привести его в такое состояние. Ивенс решил провести всю ночь возле него, опасаясь новых происшествий.
В полночь с мистером Фультоном случился другой припадок: он вскочил с кровати и побежал к окну, крича, что он хочет спастись. Затем он приблизился к доктору и сказал ему тихонько: «Не выдавайте меня, я отдам вам все, что у меня есть».
Наконец, усталость вновь заставила его лечь.
На другой день мистер Фультон был более спокоен, но смотрел на доктора с недоверием, словно хотел спросить: «Что я вам наговорил?»
Тот понял его и стал успокаивать.
– У вас был приступ лихорадки, вы отбивались, кричали, но ничего не говорили.
Молния радости вспыхнула в глазах больного. Он протянул руку доктору, собиравшемуся уйти.
– Возвращайтесь поскорее.
– Через три часа или чуть позже я буду у вас.
Уходя, Ивенс взглянул на дом. Все ему казалось странным и хотя не в характере англичан строить предположения, однако он не мог преодолеть предубеждения, против воли охватившего его. Вокруг этого человека какая-то тайна, и ночные кошмары имели сходство с реальным страхом.
Когда мистер Фультон остался один, он позвонил.
Появился Том.
Фультон поколебался, затем, сделав над собой усилие, спросил:
– Ты меня охранял с доктором ночью?
– Да. Он не мог справиться с вами один: вы сопротивлялись, а вы сильны.
– Ты думаешь? – спросил больной с улыбкой. – По-видимому, ему крепко досталось…
– И мне тоже, сэр, вы со мной дрались… Вы меня приняли за полисмена.
Фультон стал еще бледнее и сел в кровати.
– Кто тебе это сказал?
– Вы, – ответил Том, – или, вернее, демон, терзавший ваш мозг.
Больной провел рукой по лбу, затем спросил безразличным тоном:
– Дай мне таз и белую материю.
Врачи поняли, что речь идет о кровопускании. Оба они испустили испуганный крик и хотели помешать этому средству, которое никогда не употребляли в английской медицине.
– Я не сомневаюсь в вашей осмотрительности, – ответил доктор, туго перевязывая руку больного, – такие специалисты, конечно, должны использовать эффективные лекарства – предоставляю вам право найти достаточно сильнодействующую микстуру, чтобы не дать ему задохнуться через два часа.
– А я утверждаю, что, если вы пустите кровь ему, он через полчаса скончается, – заявил один из врачей.
– И я того же мнения, – прибавил второй.
Они оба встали перед кроватью больного, намереваясь не допустить кровопускания.
Доктор Ивенс отступил и с достоинством произнес:
– Подумайте, господа, я не хочу вступать в борьбу в комнате больного. Но, по-моему, кровопускание – это единственное средство облегчить его страдания и помешать умереть. Вы мне противодействуете, и я ухожу.
– Ну, нет! – сказал Том, загораживая ему дорогу, – я дорожу своим хозяином.
Затем, приблизившись к постели, он сказал больному:
– Мистер, доверьтесь доктору Ивенсу, он был врачом на корабле «Марко Поло», и я видел, как он исцелял безнадежных больных. Главное, чтобы он вас вылечил, а уж как – неважно.
На мгновение пришедший в себя мистер Фультон колебался. Противники доктора думали, что он откажется. Они приняли, соответственно, дерзкий вид, когда больной, протянув руку, сказал вполголоса:
– Торопитесь! Я задыхаюсь… Я могу умереть. Оба медика удалились с выражением комической торжественности на лице.
Доктор закатил больному рукав и ловко надрезал ему иену, из которой потекла темная, как чернила, кровь. Он стал осматривать руку, на которой сделал кровопускание, и заметил не без удивления, что она целиком покрыта вытатуированными рисунками красного и синего цвета. Здесь были цифры, имена, кинжал… Рисунки бледнели по мере того, как больной терял кровь. Его дыхание стало более свободным, но глаза были мутны, он терял сознание. Том обрызгал его уксусом, а доктор остановил кровь. Мистер Фультон сделал слабый знак удовлетворения и через несколько секунд заснул. Доктор Ивенс сказал себе: кровопускание весьма эффективное средство, но не будучи привычным, оно внушает некоторые опасения.
Теперь, когда больной уснул, он не хотел оставлять его, пока тот не проснется.
– Лучше я останусь здесь, чем буду возвращаться сюда через некоторое время, – сказал он Тому. – Отсюда так далеко до моего дома!
Доктор на цыпочках вышел из комнаты пациента. Том составил ему компанию в соседней комнате. Они поговорили о городе, о делах. Затем заговорили о больном. Доктор спросил, кто этот человек. Никто о нем ничего не знал, и Том также. Но это казалось естественным в стране, куда стекались люди со всех концов света. Никто не задавал никому вопросов, так как каждый волен ответить на них то, что ему вздумается. Мало кто рассказывал о своей прошлой жизни, да и зачем? Им все равно не верили.
Предполагали, что мистер Фультон был американцем. Он был богат и жил весьма уединенно. Он всегда имел беспокойный и озабоченный вид, вероятно, из-за своих деловых интересов. С того времени, как он купил этот красивый дом, доктор первым нанес визит в поместье.
– Это мне понятно, – сказал Ивенс, – здесь не хотят видеться со всеми подряд. Уверяют, что когда открыли золото, беспорядок был так велик, что все сосланные в Сидней за воровство и убийство, смогли убежать и расселились по стране, где они уверены в безнаказанности, ибо полиция не в состоянии заниматься ими. Поэтому, хотя мы, англичане, привыкли здороваться с первым встречным, я часто испытываю содрогание при мысли, что могу пожать руку человеку, чьим меньшим преступлением, возможно, было убийство родного отца.
– Я думаю, что из-за такого опасения мой хозяин и не хочет никого видеть, – сказал Том. – Я служу у него совсем недавно, но уже успел крепко привязаться к нему – он добр со всеми, кто его окружает.
В этот момент легкий шум послышался из комнаты больного.
– Он проснулся, – радостно сказал доктор, вставая. – Вы пойдете со мной?
– Нет, – ответил Том, – я останусь здесь. Вы меня позовете в случае надобности, но, возможно, он захочет поговорить с вами.
Доктор пошел один. Он бросил быстрый взгляд на обстановку, окружавшую больного.
Комната была большая, обставленная массивной мебелью красного дерева. Ее стены были обиты шелком, перемежающимся с серым фетром. Серые узоры смешивались с красными, красиво оттеняя друг друга. На всем лежала печать простоты и богатства. Ивенс привык угадывать рост людей, которых он видел лежавшими. Он смерил больного взглядом – приблизительно в нем было пять футов шесть дюймов, его широкая грудь, изящные, но мускулистые руки указывали на большую силу. При первом взгляде его лицо, хотя и красивое, поражало мрачным и зловещим выражением, его запавшие голубые глаза были в кровавых прожилках, словно яшма, посреди зрачков образовались красные пятнышки. Черты лица являлись правильными, лоб не очень высок, но волосы – густые, тонкие, как шелк, поражали великолепием. Черные бакенбарды усиливали его бледность.
Доктор отвел глаза от лица больного и взял его горячую руку. Впрочем, он не хотел строить никаких предположений относительно незнакомца. Если он это сделает, то в другой раз они, возможно, изменятся, ибо в том состоянии, в котором находился мистер Фультон, бледность, налитые кровью глаза – все было естественным.
– Я чувствую себя лучше, благодарю вас, – сказал больной, слегка повернув к нему голову, – мне легче дышится и я заснул, как только вы ушли.
– Я не уходил, – промолвил доктор, – до моего дома далеко и возвращаться туда было бы слишком долго, хоть я хороший ходок.
– О! Тогда живите у меня.
– Это невозможно, – ответил доктор, улыбаясь. – Я вернусь этим же вечером и принесу микстуру, которая вам понадобиться ночью. А пока я вас оставлю. Мужайтесь! Все это не столь опасно.
Когда Том проводил доктора, то вошел в комнату хозяина.
– Действительно, какой замечательный человек, этот мистер Ивенс! И, видимо, по этой причине он небогат. Если вы согласны, чтобы он вас лечил, позвольте мне привозить его в вашей коляске, так как даже я, будучи моложе его, устаю, проделав такой путь. Вашим лошадям это ничего не стоит, я буду брать то одну, то другую…
– Бери все, что нужно; я хочу, чтобы он приезжал четыре раза в день, чтобы он не оставлял меня. О! Я разбит усталостью, мне все-таки плохо. Я боюсь умереть.
– Гоните прочь такие мысли, сэр, это просто усталость. Через восемь дней вы и думать об этом забудете. Доктор будет навещать вас по возможности часто, но вы же понимаете – у него есть другие больные.
– Неважно, – сказал Фультон тоном, который показывал, что он не мирится с препятствиями. – Если его клиенты платят ему два фунта за визит, то я заплачу четыре… шесть. Но я хочу, чтобы он заботился обо мне. Я себя плохо чувствую, мне кажется, что я снова задыхаюсь, поезжайте, привезите его.
– Я только запрягу лошадь – и мигом.
Том торопился еще больше, чем утром, он спешил принести добрую весть семье, к которой проникся дружеским расположением.
– Ему хуже? – спросил доктор с беспокойством, видя Тома, подъехавшего к дому почти одновременно с ним.
– Нет, но он так думает, – сказал тот, привязывая коня, – я же вижу, что ему лучше. Он говорит: «Я хочу, чтобы доктор приехал, тогда больше не будет опасности для меня».
Он рассказал о своей беседе с хозяином. Доктор не выказал к ней большого доверия – он привык к тому, что больные обещают ему золотые горы, и платят как можно меньше, когда выздоравливают.
Том угадал это и сказал:
– Не судите о нем так, как о других. Мистер Фультон всегда дает больше, чем обещает.
Дочери доктора, сидевшие возле него, пожали друг другу руки, а миссис Ивенс посмотрела на них с улыбкой, которой хотела сказать: «Наконец-то!».
– Ну, поедем, – велел доктор, – надвигается ночь, темнота застигнет нас в пути.
– Не беспокойтесь, – отозвался Том, – я знаю дорогу. И вы не тревожьтесь, леди, если доктор долго не будет возвращаться. Мы, может быть, запоздаем.
Когда они добрались до поместья и вошли в комнату больного, тот спал, но при шуме открывающейся двери проснулся, приподнялся на кровати со спутанными волосами и блуждающим взглядом и закричал:
– Не подходите! Первый, кто ко мне приблизится, будет убит!
Затем, протянув руку, он схватил один из пистолетов, которые лежали у него на полке над кроватью, и прицелился в доктора, но Том быстро оттащил Ивенса назад и захлопнул дверь.
– Послушайте, он безумен?! Он принял нас за воров!
– Это от лихорадки, – тихо объяснил доктор. – Прислушайтесь: он разговаривает, спорит с собою…
В ту же минуту раздался выстрел, и Ивенс кинулся к дверям со словами:
– Боже мой! Не застрелил ли себя несчастный?
– Не входите! – закричал Том, пытаясь его удержать. – У него несколько пистолетов.
Но доктор уже стоял возле больного, который потерял сознание, борясь с ним. Кровотечение вновь открылось.
Том унес оружие, которое находилось на полке. Доктор снова перевязал руку мистеру Фультону. Этот последний был жертвой нервного возбуждения, которое более подействовало на него морально, чем физически; лихорадка не была настолько сильной, чтобы привести его в такое состояние. Ивенс решил провести всю ночь возле него, опасаясь новых происшествий.
В полночь с мистером Фультоном случился другой припадок: он вскочил с кровати и побежал к окну, крича, что он хочет спастись. Затем он приблизился к доктору и сказал ему тихонько: «Не выдавайте меня, я отдам вам все, что у меня есть».
Наконец, усталость вновь заставила его лечь.
На другой день мистер Фультон был более спокоен, но смотрел на доктора с недоверием, словно хотел спросить: «Что я вам наговорил?»
Тот понял его и стал успокаивать.
– У вас был приступ лихорадки, вы отбивались, кричали, но ничего не говорили.
Молния радости вспыхнула в глазах больного. Он протянул руку доктору, собиравшемуся уйти.
– Возвращайтесь поскорее.
– Через три часа или чуть позже я буду у вас.
Уходя, Ивенс взглянул на дом. Все ему казалось странным и хотя не в характере англичан строить предположения, однако он не мог преодолеть предубеждения, против воли охватившего его. Вокруг этого человека какая-то тайна, и ночные кошмары имели сходство с реальным страхом.
Когда мистер Фультон остался один, он позвонил.
Появился Том.
Фультон поколебался, затем, сделав над собой усилие, спросил:
– Ты меня охранял с доктором ночью?
– Да. Он не мог справиться с вами один: вы сопротивлялись, а вы сильны.
– Ты думаешь? – спросил больной с улыбкой. – По-видимому, ему крепко досталось…
– И мне тоже, сэр, вы со мной дрались… Вы меня приняли за полисмена.
Фультон стал еще бледнее и сел в кровати.
– Кто тебе это сказал?
– Вы, – ответил Том, – или, вернее, демон, терзавший ваш мозг.
Больной провел рукой по лбу, затем спросил безразличным тоном: