– Боже мой, как, наверное, грустит о ней мать! Луиза нашла на приисках ту, которую искала, а именно, прачку, мисс Никсон.
Мисс Никсон сказала Луизе, что времена изменились, и вместо фунта в день она ей станет платить три фунта в неделю. Но все равно, это было триста франков в месяц. Луиза высчитывала, сколько она сможет заработать за два года и работала с пылом, опасным для своего здоровья.
Мисс Никсон была корыстолюбива, но тем не менее она привязалась к Луизе и старалась предохранить ее от самой трудной работы. Девушка должна была приводить в порядок белье и относить его к владельцам два раза в неделю, иногда с другой женщиной, если корзина была уже очень тяжелой.
Итак, в тот день, когда Жоанн заболел, Луиза совершала свой обход, входя в каждую палатку, чтобы взять грязное белье или оставить чистое.
Вместе со своей напарницей она положила сверток одному старателю, которого не было. Молодость смешлива, они стали забавляться, считая имущество палатки, которое состояло из пары башмаков, одеяла, подсвечника, сделанного из горлышка бутылки, как вдруг между двумя взрывами смеха до них донесся едва различимый стон, затем другой, более громкий.
– Кто же это так страдает? – спросила она у своей напарницы.
– Не знаю, – ответила толстушка.
Луиза вышла и приподняла полу нескольких палаток, другая девушка следовала за ней.
– Это не здесь… не здесь, – говорили они, переходя от одной палатки к другой.
В эту минуту раздался новый стон.
– Это тут, – догадалась Луиза, подбегая к палатке Жоанна. Она устремилась прямо к постели молодого человека, который еще не видел ее. Должно быть, он очень страдал, так как корчился, и крупные слезы бежали по его лицу.
– Несчастный! – сердце ее сжалось от сострадания. – Вам нужно что-нибудь?
– Воды, воды! – крикнул больной.
Луиза взяла кружку с водой и поднесла к его губам. Жоанн был молод, красив, его болезнь вызвала в ней жалость, а ничто не связывает две души в изгнании быстрее, чем это. Жоанн смотрел на нее, ничего не понимая, но он почувствовал некоторое облегчение и, когда она ушла, он искал ее, сам не зная, чего хочет. Бедняки чужды церемоний, они не видят ничего дурного в интересе, который может испытывать к мужчине молодая девушка.
В числе клиентов Луизы был один из докторов Балларэта, мистер Стевенсон. Как раз в этот же день она отнесла ему готовое белье.
– Знаете, неподалеку от вас находится человек, который очень болен, – сказала она ему.
– Нет, я этого не знаю, – ответил доктор, – меня не звали к нему.
– Бедняга, у него, наверное, нет денег, поэтому он не осмеливается вас позвать. Он думает, что вы такой же, как другие доктора.
– Где он? – спросил мистер Стевенсон, польщенный мнением Луизы о своей особе.
– Я вас провожу к нему, обрадовалась она. – У него вид честного человека и я уверена, что когда он сможет работать, то отдаст вам причитающуюся плату.
Они направились к больному. Мистер Стевенсон вошел, а Луиза осталась на пороге, усевшись на свою пустую корзину. Выйдя из палатки, врач разъяснил ей, что молодой человек страдает от ран, которые ему плохо залечили, и что он один не может сейчас о себе позаботиться. Значит, ему нужен посторонний уход.
– Ах, скажите мне, что надо делать, – попросила Луиза. – Я буду подходить сюда… и мадам Жозеф тоже.
– Доброе, маленькое сердечко! – пробормотал доктор себе под нос. – Она сделает так, как сказала.
В самом деле, получив предписание врача, девушка пошла к своей старшей подруге, почти заменившей ей мать. У мадам Жозеф были лекарственные средства, к которым не всегда относятся с презрением и которые она достала у одной доброй женщины. Луиза и мадам Жозеф принялись ухаживать за больным. Для некоторых натур одиночество, заброшенность еще более опасны, чем сама болезнь. Жоанн почувствовал себя счастливым, видя этих двух женщин, интересующихся им, и облегчение наступило для его тела и души. Когда Луиза приходила к нему вечером, когда она спрашивала своим нежным голоском: «Мне можно войти, господин Жоанн?» – молодой человек испытывал тихую радость, которая действовала лучше всех предписаний врача.
Жоанн стал поправляться и однажды днем сказал мадам Жозеф:
– Не знаю, как вам выразить свою признательность – ведь я обязан вам жизнью.
– Вы ничем мне не обязаны, – ответила достойная женщина, – это Луиза о вас заботилась, как родная сестра. Бедная девушка! Она отказывала себе во всем из-за вас. Когда вы сможете работать, верните ей деньги, которые она истратила, ухаживая за вами, так как она небогата, и ее мать сильно нуждается.
– О! – воскликнул Жоанн, одновременно сконфуженный и радостный, – я ничего не знал. Она не говорила со мной об этом, я не принял бы ее жертв.
– Не думайте, что она вам это скажет, но я, я-то ведь могу признаться? Эта девушка великодушна, как знатная дама. Видите ли, мой мальчик, настоящая ценность заключается в сердце человека, а сердце Луизы драгоценнее всех сокровищ мира.
Уходя, мадам Жозеф добавила еще несколько слов, которые Жоанн не расслышал. Он стал ходить из угла в угол по палатке, погруженный в свои мысли. Затем, остановившись, он произнес вслух:
– Я уже достаточно окреп. Завтра, да, завтра я начну рыть землю и попрошу Бога помочь мне. Дорогая Луиза!
8
Мисс Никсон сказала Луизе, что времена изменились, и вместо фунта в день она ей станет платить три фунта в неделю. Но все равно, это было триста франков в месяц. Луиза высчитывала, сколько она сможет заработать за два года и работала с пылом, опасным для своего здоровья.
Мисс Никсон была корыстолюбива, но тем не менее она привязалась к Луизе и старалась предохранить ее от самой трудной работы. Девушка должна была приводить в порядок белье и относить его к владельцам два раза в неделю, иногда с другой женщиной, если корзина была уже очень тяжелой.
Итак, в тот день, когда Жоанн заболел, Луиза совершала свой обход, входя в каждую палатку, чтобы взять грязное белье или оставить чистое.
Вместе со своей напарницей она положила сверток одному старателю, которого не было. Молодость смешлива, они стали забавляться, считая имущество палатки, которое состояло из пары башмаков, одеяла, подсвечника, сделанного из горлышка бутылки, как вдруг между двумя взрывами смеха до них донесся едва различимый стон, затем другой, более громкий.
– Кто же это так страдает? – спросила она у своей напарницы.
– Не знаю, – ответила толстушка.
Луиза вышла и приподняла полу нескольких палаток, другая девушка следовала за ней.
– Это не здесь… не здесь, – говорили они, переходя от одной палатки к другой.
В эту минуту раздался новый стон.
– Это тут, – догадалась Луиза, подбегая к палатке Жоанна. Она устремилась прямо к постели молодого человека, который еще не видел ее. Должно быть, он очень страдал, так как корчился, и крупные слезы бежали по его лицу.
– Несчастный! – сердце ее сжалось от сострадания. – Вам нужно что-нибудь?
– Воды, воды! – крикнул больной.
Луиза взяла кружку с водой и поднесла к его губам. Жоанн был молод, красив, его болезнь вызвала в ней жалость, а ничто не связывает две души в изгнании быстрее, чем это. Жоанн смотрел на нее, ничего не понимая, но он почувствовал некоторое облегчение и, когда она ушла, он искал ее, сам не зная, чего хочет. Бедняки чужды церемоний, они не видят ничего дурного в интересе, который может испытывать к мужчине молодая девушка.
В числе клиентов Луизы был один из докторов Балларэта, мистер Стевенсон. Как раз в этот же день она отнесла ему готовое белье.
– Знаете, неподалеку от вас находится человек, который очень болен, – сказала она ему.
– Нет, я этого не знаю, – ответил доктор, – меня не звали к нему.
– Бедняга, у него, наверное, нет денег, поэтому он не осмеливается вас позвать. Он думает, что вы такой же, как другие доктора.
– Где он? – спросил мистер Стевенсон, польщенный мнением Луизы о своей особе.
– Я вас провожу к нему, обрадовалась она. – У него вид честного человека и я уверена, что когда он сможет работать, то отдаст вам причитающуюся плату.
Они направились к больному. Мистер Стевенсон вошел, а Луиза осталась на пороге, усевшись на свою пустую корзину. Выйдя из палатки, врач разъяснил ей, что молодой человек страдает от ран, которые ему плохо залечили, и что он один не может сейчас о себе позаботиться. Значит, ему нужен посторонний уход.
– Ах, скажите мне, что надо делать, – попросила Луиза. – Я буду подходить сюда… и мадам Жозеф тоже.
– Доброе, маленькое сердечко! – пробормотал доктор себе под нос. – Она сделает так, как сказала.
В самом деле, получив предписание врача, девушка пошла к своей старшей подруге, почти заменившей ей мать. У мадам Жозеф были лекарственные средства, к которым не всегда относятся с презрением и которые она достала у одной доброй женщины. Луиза и мадам Жозеф принялись ухаживать за больным. Для некоторых натур одиночество, заброшенность еще более опасны, чем сама болезнь. Жоанн почувствовал себя счастливым, видя этих двух женщин, интересующихся им, и облегчение наступило для его тела и души. Когда Луиза приходила к нему вечером, когда она спрашивала своим нежным голоском: «Мне можно войти, господин Жоанн?» – молодой человек испытывал тихую радость, которая действовала лучше всех предписаний врача.
Жоанн стал поправляться и однажды днем сказал мадам Жозеф:
– Не знаю, как вам выразить свою признательность – ведь я обязан вам жизнью.
– Вы ничем мне не обязаны, – ответила достойная женщина, – это Луиза о вас заботилась, как родная сестра. Бедная девушка! Она отказывала себе во всем из-за вас. Когда вы сможете работать, верните ей деньги, которые она истратила, ухаживая за вами, так как она небогата, и ее мать сильно нуждается.
– О! – воскликнул Жоанн, одновременно сконфуженный и радостный, – я ничего не знал. Она не говорила со мной об этом, я не принял бы ее жертв.
– Не думайте, что она вам это скажет, но я, я-то ведь могу признаться? Эта девушка великодушна, как знатная дама. Видите ли, мой мальчик, настоящая ценность заключается в сердце человека, а сердце Луизы драгоценнее всех сокровищ мира.
Уходя, мадам Жозеф добавила еще несколько слов, которые Жоанн не расслышал. Он стал ходить из угла в угол по палатке, погруженный в свои мысли. Затем, остановившись, он произнес вслух:
– Я уже достаточно окреп. Завтра, да, завтра я начну рыть землю и попрошу Бога помочь мне. Дорогая Луиза!
8
Долг благодарности. Разлучившиеся влюбленные
Ужас воцарился на приисках после убийства Альберта.
Посоветовавшись, Макс и его сообщник решили, что надо взяться за лопаты, чтобы под видимостью порядочных людей они могли заниматься своим страшным ремеслом.
– Таким образом, мы не будем подозрительными лицами для старателей, – рассуждал Резака. – Мы станем притворяться, что работаем днем, тогда как настоящая работа начинается у нас ночью.
Их замысел имел полнейший успех. Они узнавали, кому из старателей посчастливилось, и действовали только наверняка.
Золотоискатели взволновались. Каждый со страхом говорил о банде злодеев, дерзость которых равнялась их жестокости. Были приняты меры предосторожности. На караульных возлагались большие надежды, но у преступников нашлись подражатели, и зло размножалось. Как это часто бывает, меры по охране порядка поручалось предпринимать людям, которые сами были заинтересованы в том, чтобы сделать их ничтожными.
А Макс был ненасытен. Чтобы взять унцию золота, он мог рыться в вещах мертвеца. Как-то ночью он пробрался в палатку к одному золотоискателю, но этот человек не спал, как предполагал Макс. Он не только не отдал грабителю свое золото, но еще стал защищаться: Макс бросился на него, как пантера, обхватил поперек туловища и хотел повалить. Однако старатель держался молодцом, силы и храбрость были равны. Ни тот, ни другой не были вооружены, разряженные пистолеты валялись в темноте. Макс раздирал своего противника ногтями и зубами, несчастный отвечал ему тем же. И в этой ожесточенной борьбе не было слышно ни одной жалобы. Странное сражение неизвестно чем кончилось бы, если бы не появился Резака.
– Избавь меня от этого бешеного, – крикнул Макс, – но поостерегись меня задеть. Он меня душит, и мы с ним так тесно сплелись, что кажемся одним целым.
Резака вынул огниво из кармана, и свет блеснул на лезвии его ножа.
Несчастный понял, что погиб и сдавил Макса из последних сил. Когда он почувствовал, что нож вонзается в его тело, он не издал ни звука, зато застонал Макс.
– Тише! – прошептал Резака, нагибаясь.
– Посмотри, – ответил Макс с диким взглядом, – отодвинь его голову от моего плеча, он меня грызет.
– Больше он не станет этого делать, – отозвался вполголоса Резака, пытаясь разжать челюсти несчастного, сведенные предсмертной судорогой.
Макс сделал усилие, вырвал свое кровоточащее плечо и стал ощупывать его. Боль, которую он почувствовал, разъярила его, в бешенстве он ударил труп ногой, затем, встав на колени, погрузил в его сердце кинжал по самую рукоять. Похожий на вампира, он смотрел со злобной радостью на глубокую рану. Мертвец уже не чувствовал ничего.
Резака взял золотой песок несчастного, который находился в двух кожаных мешочках.
– Пойдем же! – позвал он, тронув Макса за плечо. – Что ты все пялишься на него, будто хочешь написать его портрет?
– Идем, – откликнулся Макс. – Я хотел бы, чтобы он оставался еще живым, чтобы самому прикончить его.
– А все произошло по твоей вине, – обвинил его Резака, – ты хочешь думать только своей головой. У тебя слишком много горячности, всегда надо выжидать удобный момент, в делах требуется терпение. Ты сильно страдаешь?
– Разве ты не видишь, как он меня искусал.
– Это пустяки. Я сделаю компрессы, которые тебя быстро вылечат, – отозвался Резака. И отдал Максу золотой песок.
Взвесив маленькие мешочки на руке, Макс сказал:
– Ради этого не стоило бы рисковать жизнью. Если ты положишься на меня, мы провернем крупное дельце.
Я совсем не против, но от послезавтрашнего дела тоже не откажусь. Две тысячи фунтов – это стоит труда.
Речь шла о том, чтобы подкараулить послезавтра на дороге человека с большой суммой денег.
Макс был болен. Резака один занялся делом, развязку которого наши читатели уже знают, ибо человек, на которого он напал, был ни кем иным, как владельцем Кеттли. Нам известно, каким образом кобыла спасла своему хозяину жизнь и деньги, которые он вез с собой. Первое дело, которое Резака предпринял один впервые с тех пор как он действовал в паре с Максом, у него сорвалось.
Униженный своей неудачей, забыв всяческую осторожность, Резака бросился бежать по лесу. Но мы помним, что до того, как свалиться, Кеттли неслась так, словно обрела крылья. Ее хозяин был уже далеко, когда бандит наткнулся на Кеттли, лежавшую в овраге.
– Черт возьми! – выругался он. – Поскольку всадника я упустил, то хоть лошадь останется у меня.
Он осмотрел раны Кеттли и, убедившись, что они неопасные, тщательно промыл их. Затем, скорее волоча ее, чем она шла сама, он укрыл ее в глухой чаще леса и там оставил, напоив и нарвав ей травы. Было очевидно, что с ней ничего не случится до его возвращения.
Он со стыдом рассказал Максу о провале операции. Макс с жалостью пожал плечами.
– Ни к чему неспособный человек, – возмутился он, – какая великолепная идея вдруг к вам пришла – лечить этого коня! И зачем? Чтобы лучше нас скомпрометировать, без сомнения.
– Мы оставим его там, где он есть, – отвечал робко Резака, который чувствовал себя в зависимости от своего напарника.
Пока «достойные» сообщники организовывали вместе новые злодеяния, Жоанн мало-помалу поправлялся.
Он работал с утра до вечера, напевая. Когда Луиза разносила белье, она всегда старалась пойти в ту сторону, где работал Жоанн. Она окликала его, и он поднимался наверх и беседовал с нею несколько минут, это делало его счастливым на весь день. В тот день, который последовал за ночью, когда Макс был сильно искусан своей жертвой, Луиза пришла со своей напарницей и большой корзиной, полной белья. Она позвала своего друга, но ее голос был грустным. Он поднялся и в глазах ее увидел искреннее горе.
– Я вас покидаю, господин Жоанн, – вздохнула она, – моя хозяйка заработала много денег и снова возвращается в город.
Жоанн побледнел. Ему в голову не приходила мысль, что молодая девушка может уехать. После короткого размышления он сказал женщине, сопровождавшей Луизу:
– Не будете ли вы добры разыскать мадам Жозеф? Мне срочно надо с ней поговорить.
Та молча ушла.
Луиза смотрела в землю. У нее не было сил произнести хотя бы слово, она думала только о том, как сдержать слезы. Жоанн смотрел на нее, он читал в ее сердце то, что давно прочел в своем, но он не находил утешения, ведь он никогда не говорил ей: «Луиза, я люблю вас».
Они хранили молчание до прихода мадам Жозеф.
– Что случилось? – спросила она, запыхавшись.
– То, добрый мой друг, что Луиза хочет нас покинуть, – ответил Жоанн.
– Полно! – воскликнула достойная женщина, – кто это сказал? Разве с того времени, как ты находишься здесь, Луиза, я не заменила тебе мать и не полюбила всем сердцем? И разве мой муж не предупреждает бродяг, стекающихся сюда, что тот, кто проявит неуважение к тебе, будет иметь дело с ним? Бедняга исхудает от тоски, если ты уедешь, и, думаю, что найдутся другие, которых это огорчит.
Ей не было нужды смотреть на Жоанна, чтобы говорить так.
– Но моя хозяйка покидает прииски, – ответила печально Луиза.
– Ну и пусть покидает, – рассмеялась мадам Жозеф, – счастливого ей пути! Ты будешь жить со мной и, надеюсь, будешь лучше накормлена и больше заработаешь, а мой муж труда не боится, он станет работать за двоих!
Лицо Луизы озарилось внезапной радостью, она ждала ответа Жоанна. Тот пылко пожал руку мадам Жозеф.
– Вы очень добры и верно меня поняли, – поблагодарил он, – спасибо!
Затем он повернулся к девушке:
– Теперь, милая Луиза, позвольте мне сказать в присутствии нашего доброго друга, что ваш отъезд приведет меня в отчаяние, потому что я люблю вас.
Луиза не могла совладать с волнением – радость переполняла ее сердце.
– Я вас люблю уже давно, и я расстанусь с жизнью, которую вы мне буквально возвратили, если буду вынужден потерять вас. Не случись сегодня это обстоятельство, я скрывал бы еще свое состояние, потому что уважаю вас, потому что я вас люблю, как должен человек любить ту, которую он хочет взять в спутницы на всю жизнь.
Луиза почувствовала, что близка к обмороку и оперлась на руку мадам Жозеф, которая сказала ей:
– Почему это тебя так поразило? Я прекрасно знала, что он тебя любит, и предоставила всему идти своим чередом, так как уверена, что у него могут быть только хорошие намерения.
Луиза опустила глаза, тогда как Жоанн продолжал:
– Но я не такой эгоист, чтобы думать о своем счастье, не беспокоясь о существовании, которое разделит со мной жена. У меня плохое здоровье и я не хочу подвергать вас опасности трудиться ради меня день и ночь, Луиза. Вы добрый ангел, которого мне послал Бог. Все мне удается с тех пор, как я познакомился с вами. Я начинаю находить золото, у меня есть сила, храбрость и надежда. Молите Бога помочь мне, Луиза, если вы согласны стать моей женой.
Луиза сжала его руку.
– Черт побери! Не стоит даже спрашивать ее, согласна ли она, – не выдержала мадам Жозеф, – я думаю, что даже бедность с вами не внушает ей страха. Но я вас одобряю. Луиза молода, в ее возрасте не знают сомнений, вы должны быть разумны за двоих. Для счастья нужно не так уж много, но этого немногого необходимо еще достигнуть. Только ты пойми, моя девочка, что если ты уедешь, то увезешь с собой все его мужество.
– О, я не очень-то хочу уехать, – ответила поспешно Луиза, – я могу заработать деньги и здесь.
Жоанн поблагодарил ее взглядом.
– Ну, – сказала мадам Жозеф, показывая на корзину с бельем, – за дело, дети мои!
Глаза Жоанна, следившего за движениями Луизы, устремились на корзину. Вдруг он изумился и побледнел, как смерть. Ему показалось, что он заметил сумку из кожи, очень похожую на ту, что принадлежала Альберту.
– Кто вам дал это? – воскликнул он.
– Я нечаянно захватила этот кошель для денег вместе с бельем старателя, которого зовут господин Макс, – объяснила Луиза. – По счастью, он пуст. Мы возвратим его, когда будем проходить мимо.
– Макс, Макс! – повторял Жоанн, беря пояс с кошелем, – это странно. – Он воскликнул: – Это он! Действительно, он! Альберт! Вот имя, написанное его рукой.
Он замолчал, лицо его исказилось.
– Что с вами? – испуганно спросила Луиза.
– Ничего, – Жоанн пришел в себя и не хотел мучить Луизу. Он постарался выказать столь же явное безразличие, сколь явное волнение выказывал перед этим. – Я думал, что узнал этот пояс и кошель. Но нет… Я ошибся. Скажите мне, где находится палатка человека, которому принадлежит этот пояс?
Луиза подробно объяснила ему, как туда пройти.
– Оставьте пояс мне. Я сам отнесу его владельцу, я его знаю.
Луиза ушла счастливой, она уже воображала себя женой Жоанна.
Однако этот случай с кошелем немного обеспокоил ее. Мадам Жозеф успокаивала девушку.
Когда они скрылись с глаз, Жоанн принялся взволнованно ходить взад-вперед, разговаривая сам с собой:
– Великий Боже! Возможно ли это?! Макс… Как, этот человек, который меня разорил, находится здесь?! Ужасно! Я не в силах поверить этому. Возможно, это только совпадение имен. Во всяком случае, моя совесть будет чиста.
Он решился. Собрав свои инструменты, направился твердым шагом к указанному Луизой месту. Оно находилось довольно далеко. Во время пути он спрашивал себя, как взглянуть на этого человека, не будучи самому увиденным. До последнего момента он колебался. Тайное чувство говорило ему: это он, и Жоанн испытывал дрожь при мысли очутиться лицом к лицу с этим человеком.
Макс, удерживаемый своими ранами, не выходил несколько дней. Его правая рука распухла до такой степени, что он едва мог согнуть ее, чтобы держать на перевязи. Как всех, у кого нечиста совесть, шелест упавшего листа заставлял его вздрагивать. Он услышал шаги. Это Жоанн дважды обошел вокруг палатки, не осмеливаясь войти. Макс выскочил сам со взволнованным и диким видом человека, который полагает, что его преследуют, и хочет защититься.
Он резко остановился, пораженный пристальным и угрожающим взглядом Жоанна. Его лицо стало мертвенно-бледным – мгновение он озирался вокруг безумными глазами. Он хотел бы выпить по капле кровь своего врага, но он был ранен. Жоанн не казался испуганным, должно быть, бельгиец был вооружен, приготовился защищаться. Что делать? Змея собрала свой яд, оставив мысль о том, чтобы действовать силой. Макс не терял надежду обмануть лицемерием эту добрую и честную натуру.
– Жоанн, – сказал он мягким голосом, – я понимаю, вы хотите меня погубить, выдать меня. Для вас это не составит большого труда, так как я сейчас не в состоянии защищаться. Я причинил вам слишком много зла, чтобы надеяться на вашу снисходительность.
– Я хочу вас задержать не из-за случая со мной, негодяй, а из-за другого преступления, более гнусного.
– Я не совершал никакого преступления, кроме того, которое касается только вас.
– Тогда объясни мне, почему этим утром работница нашла этот пояс с кошелем в твоих вещах?
И Жоанн показал ему пояс Альберта.
Макс закусил губы, но это движение было почти неприметным. Он был не из тех людей, которых можно смутить дважды в течение короткого времени.
– В моих вещах? – переспросил он. – Не думаю. В палатке – это возможно. Нас здесь живет несколько человек, я не знаю своих товарищей, я приплелся сюда, умирая от голода, не ведая, к кому мне обратиться. Я мог странствовать только ночами и пробирался через леса, как дикий зверь. Здесь я работал до того дня, пока не занемог. У меня нет ни шиллинга и без моих товарищей, которые меня кормят, я бы уже умер.
Жоанн нисколько не чувствовал себя растроганным. Однако Макс мог сказать правду. Перед таким хладнокровием Жоанн осознал свою беспомощность. Попытаться одному арестовать Макса было бы безумием. Приоткрытый полог палатки позволял видеть целый арсенал оружия.
«Я действовал, как дитя», – сказал Жоанн самому себе. – Нетерпение найти поскорее убийцу Альберта меня подвело. Я могу сделать теперь только одно: пойти известить полицию. Дай Бог, чтобы она прибыла вовремя».
Едва он ушел, как Макс помчался разыскивать Резаку.
– Живо! Живо! – приказал Макс сообщнику. – Бежим, не теряя ни минуты. Пояс с именем убитого нас выдал. Я видел его у того, из-за которого очутился «там». Уже через час, возможно, нас будут преследовать. Твоя лошадь может бежать?
– О! – сказал Резака с удовлетворенной улыбкой, – значит, я совершил не такую уж большую ошибку, выходив эту кобылу!
– Без разговоров, плут! Бери свои пистолеты. Пять минут спустя два сообщника углубились в лес.
Макс осмотрел едва зажившие рубцы Кеттли.
– Это ничего, – сказал он. – И, кроме того, если они откроются вновь, я пойду пешком. А ты отправишься сейчас другой дорогой и постарайся найти себе коня. Надо, чтобы я очутился по возможности дальше отсюда. Этот парень тебя не видел и не знает, тебе нечего опасаться за себя. Мы встретимся в Бендиго.
Согласно своему обыкновению Резака опустил молча голову в знак согласия.
Между тем Жоанн обратился в полицию. Но к несчастью, главных чиновников он не застал – они отправились объезжать дозором окрестности. Он сделал свое заявление, но преследование могло начаться лишь после возвращения начальников. Макс получил большое преимущество перед правосудием и успел скрыться.
Жоанн почти не был удивлен, когда узнал вечером, что полицейские, явившиеся арестовать Макса, нашли палатку заброшенной.
Сознание Жоанна тяготили мрачные предчувствия. Он не переставал упрекать себя.
– Этот человек виновен, – думал он, – я должен был схватить его за горло, привязать к себе и притащить в полицейский участок. Теперь, когда он знает, что мне известно его новое преступление, его ненависть будет преследовать меня повсюду. Кто знает, не попытается ли он даже отомстить Луизе, которая навела меня на его след? Его сообщники, если они у него есть, остались здесь. У меня все основания опасаться этих мерзавцев.
Жоанн не мог переносить эту мысль. Он согласен был сам подвергнуться опасности, но не хотел, чтобы ее разделяла с ним Луиза. Поэтому он решил под каким-нибудь предлогом удалить ее и на другой день явился с этой целью к мадам Жозеф.
– Я должен скоро уехать в Мельбурн, – сказал он ей, – но я думаю, что Луиза должна меня опередить, выехав туда на несколько дней раньше. Здесь знают, что я ее люблю. Мы не можем удержаться от того, чтобы часто не видеться. Я опасаюсь злых людей и не хочу, чтобы они пачкали дурными подозрениями репутацию этого чистого создания.
Мадам Жозеф понимала, что это справедливо и ничего не стала возражать.
Труднее всего было убедить Луизу. Инстинкт любящего сердца подсказывал ей, что здесь кроется какая-то тайна, которую не хочет открыть ей Жоанн.
Она плакала и умоляла. Жоанн был непреклонен. Единственное, чего она смогла добиться, это отсрочки на три дня.
Итак, Луиза принуждена была уступить. Она уехала с переполненным грустью сердцем, обещая писать каждый день и увозя от Жоанна такое же обещание.
Жоанн почувствовал некоторое облегчение. Однако его взволнованному воображению чудились только несчастья и по ночам в смутных сновидениях он видел у своего изголовья угрожающую тень Макса с ножом в руке.
Макс, со своей стороны, ехал день и ночь, почти не останавливаясь. Опасаясь преследования, он каждую минуту оборачивался назад, прислушивался, так как ему чудился конский топот.
Напрасно бедная Кеттли пыталась перевести дух. Ей едва было позволено щипнуть несколько стеблей травы за долгую дорогу. Она была совершенно изнурена, когда Макс сошел на землю. Доброе животное ожидало, что он немного приласкает его. Макс закинул поводья на шею лошади, легонько шлепнул ее и пустил погулять, вознаградив ее таким образом за длительный бег.
Сам он прилег у подножья дерева, чтобы поспать несколько часов. Опередив по меньшей мере на сутки тех, кто мог его преследовать, он чувствовал себя совершенно спокойным. Он знал, что полиция не имела ни возможности, ни желания совершать долгие экспедиции.
Все же он не замедлил вновь сесть на лошадь, но продолжал свой путь более размеренным аллюром, щадя Кеттли, чтобы она довезла его до конечной цели.
К вечеру третьего дня он достиг места, где должен был встретиться с Резакой.
Того еще не было.
– Это странно, – удивился Макс. – Ведь я ехал окружным путем. Ему уже следовало бы быть здесь.
Он двинулся вперед по дороге, которой должен был следовать Резака, чтобы присоединиться к нему. Сидя в седле, он погрузился в глубокие размышления об исполнении плана, который целиком захватил его.
Макс остановился перед одной из самых глубоких впадин на дороге, бывшей, кроме того, довольно широкой, и сказал со странной улыбкой, осмотревшись кругом:
– В другом месте проезд невозможен. Еще восемь дождливых дней – и нам надо напасть именно здесь. Лошадь и коляска, завязнув, сыграют нам на руку.
В этот момент тележка, груженая мукою, которую перевозили на прииски, показалась на дороге. Человек, правивший лошадьми, был высоким и крепким, несмотря на одежду, соответствующую обстоятельствам, и высокие сапоги, покрытые грязью, он имел чрезвычайно благородный вид. Кем был этот человек? Без сомнения, одним из тех бедных людей, отцов семейства, которых столько можно увидеть в Австралии – они прибывают сюда, увлекаемые надеждами и, чтобы заработать на жизнь, делаются возчиками или камнеломами.
Повозка приближалась. Макса, казалось, больше занимала она, чем кучер. Его глаза неотступно следили за колесами, которые все глубже и глубже погружались в землю, размытую дождями. Кучер остановил лошадей и соскочил вниз, чтобы прозондировать почву рукояткой кнута. Но он сам погрузился в грязь почти до колен, и это было только в начале впадины. Возчик провел рукой по лбу, как бы в отчаянии. Он поколебался, затем решил, без сомнения, что не сможет заночевать в этом неуютном месте и вернулся к лошадям. Он погладил шею своего коренника и подал команду. Три лошади приложили все свои силы и повозка медленно двинулась. Макс скрестил руки на груди и, прислонившись к дереву, стоявшему на краю леса, окаймлявшего эту дорогу, проложенную как попало, следил за продвижением повозки с таким беспокойством, будто от этого зависела его судьба.
Посоветовавшись, Макс и его сообщник решили, что надо взяться за лопаты, чтобы под видимостью порядочных людей они могли заниматься своим страшным ремеслом.
– Таким образом, мы не будем подозрительными лицами для старателей, – рассуждал Резака. – Мы станем притворяться, что работаем днем, тогда как настоящая работа начинается у нас ночью.
Их замысел имел полнейший успех. Они узнавали, кому из старателей посчастливилось, и действовали только наверняка.
Золотоискатели взволновались. Каждый со страхом говорил о банде злодеев, дерзость которых равнялась их жестокости. Были приняты меры предосторожности. На караульных возлагались большие надежды, но у преступников нашлись подражатели, и зло размножалось. Как это часто бывает, меры по охране порядка поручалось предпринимать людям, которые сами были заинтересованы в том, чтобы сделать их ничтожными.
А Макс был ненасытен. Чтобы взять унцию золота, он мог рыться в вещах мертвеца. Как-то ночью он пробрался в палатку к одному золотоискателю, но этот человек не спал, как предполагал Макс. Он не только не отдал грабителю свое золото, но еще стал защищаться: Макс бросился на него, как пантера, обхватил поперек туловища и хотел повалить. Однако старатель держался молодцом, силы и храбрость были равны. Ни тот, ни другой не были вооружены, разряженные пистолеты валялись в темноте. Макс раздирал своего противника ногтями и зубами, несчастный отвечал ему тем же. И в этой ожесточенной борьбе не было слышно ни одной жалобы. Странное сражение неизвестно чем кончилось бы, если бы не появился Резака.
– Избавь меня от этого бешеного, – крикнул Макс, – но поостерегись меня задеть. Он меня душит, и мы с ним так тесно сплелись, что кажемся одним целым.
Резака вынул огниво из кармана, и свет блеснул на лезвии его ножа.
Несчастный понял, что погиб и сдавил Макса из последних сил. Когда он почувствовал, что нож вонзается в его тело, он не издал ни звука, зато застонал Макс.
– Тише! – прошептал Резака, нагибаясь.
– Посмотри, – ответил Макс с диким взглядом, – отодвинь его голову от моего плеча, он меня грызет.
– Больше он не станет этого делать, – отозвался вполголоса Резака, пытаясь разжать челюсти несчастного, сведенные предсмертной судорогой.
Макс сделал усилие, вырвал свое кровоточащее плечо и стал ощупывать его. Боль, которую он почувствовал, разъярила его, в бешенстве он ударил труп ногой, затем, встав на колени, погрузил в его сердце кинжал по самую рукоять. Похожий на вампира, он смотрел со злобной радостью на глубокую рану. Мертвец уже не чувствовал ничего.
Резака взял золотой песок несчастного, который находился в двух кожаных мешочках.
– Пойдем же! – позвал он, тронув Макса за плечо. – Что ты все пялишься на него, будто хочешь написать его портрет?
– Идем, – откликнулся Макс. – Я хотел бы, чтобы он оставался еще живым, чтобы самому прикончить его.
– А все произошло по твоей вине, – обвинил его Резака, – ты хочешь думать только своей головой. У тебя слишком много горячности, всегда надо выжидать удобный момент, в делах требуется терпение. Ты сильно страдаешь?
– Разве ты не видишь, как он меня искусал.
– Это пустяки. Я сделаю компрессы, которые тебя быстро вылечат, – отозвался Резака. И отдал Максу золотой песок.
Взвесив маленькие мешочки на руке, Макс сказал:
– Ради этого не стоило бы рисковать жизнью. Если ты положишься на меня, мы провернем крупное дельце.
Я совсем не против, но от послезавтрашнего дела тоже не откажусь. Две тысячи фунтов – это стоит труда.
Речь шла о том, чтобы подкараулить послезавтра на дороге человека с большой суммой денег.
Макс был болен. Резака один занялся делом, развязку которого наши читатели уже знают, ибо человек, на которого он напал, был ни кем иным, как владельцем Кеттли. Нам известно, каким образом кобыла спасла своему хозяину жизнь и деньги, которые он вез с собой. Первое дело, которое Резака предпринял один впервые с тех пор как он действовал в паре с Максом, у него сорвалось.
Униженный своей неудачей, забыв всяческую осторожность, Резака бросился бежать по лесу. Но мы помним, что до того, как свалиться, Кеттли неслась так, словно обрела крылья. Ее хозяин был уже далеко, когда бандит наткнулся на Кеттли, лежавшую в овраге.
– Черт возьми! – выругался он. – Поскольку всадника я упустил, то хоть лошадь останется у меня.
Он осмотрел раны Кеттли и, убедившись, что они неопасные, тщательно промыл их. Затем, скорее волоча ее, чем она шла сама, он укрыл ее в глухой чаще леса и там оставил, напоив и нарвав ей травы. Было очевидно, что с ней ничего не случится до его возвращения.
Он со стыдом рассказал Максу о провале операции. Макс с жалостью пожал плечами.
– Ни к чему неспособный человек, – возмутился он, – какая великолепная идея вдруг к вам пришла – лечить этого коня! И зачем? Чтобы лучше нас скомпрометировать, без сомнения.
– Мы оставим его там, где он есть, – отвечал робко Резака, который чувствовал себя в зависимости от своего напарника.
Пока «достойные» сообщники организовывали вместе новые злодеяния, Жоанн мало-помалу поправлялся.
Он работал с утра до вечера, напевая. Когда Луиза разносила белье, она всегда старалась пойти в ту сторону, где работал Жоанн. Она окликала его, и он поднимался наверх и беседовал с нею несколько минут, это делало его счастливым на весь день. В тот день, который последовал за ночью, когда Макс был сильно искусан своей жертвой, Луиза пришла со своей напарницей и большой корзиной, полной белья. Она позвала своего друга, но ее голос был грустным. Он поднялся и в глазах ее увидел искреннее горе.
– Я вас покидаю, господин Жоанн, – вздохнула она, – моя хозяйка заработала много денег и снова возвращается в город.
Жоанн побледнел. Ему в голову не приходила мысль, что молодая девушка может уехать. После короткого размышления он сказал женщине, сопровождавшей Луизу:
– Не будете ли вы добры разыскать мадам Жозеф? Мне срочно надо с ней поговорить.
Та молча ушла.
Луиза смотрела в землю. У нее не было сил произнести хотя бы слово, она думала только о том, как сдержать слезы. Жоанн смотрел на нее, он читал в ее сердце то, что давно прочел в своем, но он не находил утешения, ведь он никогда не говорил ей: «Луиза, я люблю вас».
Они хранили молчание до прихода мадам Жозеф.
– Что случилось? – спросила она, запыхавшись.
– То, добрый мой друг, что Луиза хочет нас покинуть, – ответил Жоанн.
– Полно! – воскликнула достойная женщина, – кто это сказал? Разве с того времени, как ты находишься здесь, Луиза, я не заменила тебе мать и не полюбила всем сердцем? И разве мой муж не предупреждает бродяг, стекающихся сюда, что тот, кто проявит неуважение к тебе, будет иметь дело с ним? Бедняга исхудает от тоски, если ты уедешь, и, думаю, что найдутся другие, которых это огорчит.
Ей не было нужды смотреть на Жоанна, чтобы говорить так.
– Но моя хозяйка покидает прииски, – ответила печально Луиза.
– Ну и пусть покидает, – рассмеялась мадам Жозеф, – счастливого ей пути! Ты будешь жить со мной и, надеюсь, будешь лучше накормлена и больше заработаешь, а мой муж труда не боится, он станет работать за двоих!
Лицо Луизы озарилось внезапной радостью, она ждала ответа Жоанна. Тот пылко пожал руку мадам Жозеф.
– Вы очень добры и верно меня поняли, – поблагодарил он, – спасибо!
Затем он повернулся к девушке:
– Теперь, милая Луиза, позвольте мне сказать в присутствии нашего доброго друга, что ваш отъезд приведет меня в отчаяние, потому что я люблю вас.
Луиза не могла совладать с волнением – радость переполняла ее сердце.
– Я вас люблю уже давно, и я расстанусь с жизнью, которую вы мне буквально возвратили, если буду вынужден потерять вас. Не случись сегодня это обстоятельство, я скрывал бы еще свое состояние, потому что уважаю вас, потому что я вас люблю, как должен человек любить ту, которую он хочет взять в спутницы на всю жизнь.
Луиза почувствовала, что близка к обмороку и оперлась на руку мадам Жозеф, которая сказала ей:
– Почему это тебя так поразило? Я прекрасно знала, что он тебя любит, и предоставила всему идти своим чередом, так как уверена, что у него могут быть только хорошие намерения.
Луиза опустила глаза, тогда как Жоанн продолжал:
– Но я не такой эгоист, чтобы думать о своем счастье, не беспокоясь о существовании, которое разделит со мной жена. У меня плохое здоровье и я не хочу подвергать вас опасности трудиться ради меня день и ночь, Луиза. Вы добрый ангел, которого мне послал Бог. Все мне удается с тех пор, как я познакомился с вами. Я начинаю находить золото, у меня есть сила, храбрость и надежда. Молите Бога помочь мне, Луиза, если вы согласны стать моей женой.
Луиза сжала его руку.
– Черт побери! Не стоит даже спрашивать ее, согласна ли она, – не выдержала мадам Жозеф, – я думаю, что даже бедность с вами не внушает ей страха. Но я вас одобряю. Луиза молода, в ее возрасте не знают сомнений, вы должны быть разумны за двоих. Для счастья нужно не так уж много, но этого немногого необходимо еще достигнуть. Только ты пойми, моя девочка, что если ты уедешь, то увезешь с собой все его мужество.
– О, я не очень-то хочу уехать, – ответила поспешно Луиза, – я могу заработать деньги и здесь.
Жоанн поблагодарил ее взглядом.
– Ну, – сказала мадам Жозеф, показывая на корзину с бельем, – за дело, дети мои!
Глаза Жоанна, следившего за движениями Луизы, устремились на корзину. Вдруг он изумился и побледнел, как смерть. Ему показалось, что он заметил сумку из кожи, очень похожую на ту, что принадлежала Альберту.
– Кто вам дал это? – воскликнул он.
– Я нечаянно захватила этот кошель для денег вместе с бельем старателя, которого зовут господин Макс, – объяснила Луиза. – По счастью, он пуст. Мы возвратим его, когда будем проходить мимо.
– Макс, Макс! – повторял Жоанн, беря пояс с кошелем, – это странно. – Он воскликнул: – Это он! Действительно, он! Альберт! Вот имя, написанное его рукой.
Он замолчал, лицо его исказилось.
– Что с вами? – испуганно спросила Луиза.
– Ничего, – Жоанн пришел в себя и не хотел мучить Луизу. Он постарался выказать столь же явное безразличие, сколь явное волнение выказывал перед этим. – Я думал, что узнал этот пояс и кошель. Но нет… Я ошибся. Скажите мне, где находится палатка человека, которому принадлежит этот пояс?
Луиза подробно объяснила ему, как туда пройти.
– Оставьте пояс мне. Я сам отнесу его владельцу, я его знаю.
Луиза ушла счастливой, она уже воображала себя женой Жоанна.
Однако этот случай с кошелем немного обеспокоил ее. Мадам Жозеф успокаивала девушку.
Когда они скрылись с глаз, Жоанн принялся взволнованно ходить взад-вперед, разговаривая сам с собой:
– Великий Боже! Возможно ли это?! Макс… Как, этот человек, который меня разорил, находится здесь?! Ужасно! Я не в силах поверить этому. Возможно, это только совпадение имен. Во всяком случае, моя совесть будет чиста.
Он решился. Собрав свои инструменты, направился твердым шагом к указанному Луизой месту. Оно находилось довольно далеко. Во время пути он спрашивал себя, как взглянуть на этого человека, не будучи самому увиденным. До последнего момента он колебался. Тайное чувство говорило ему: это он, и Жоанн испытывал дрожь при мысли очутиться лицом к лицу с этим человеком.
Макс, удерживаемый своими ранами, не выходил несколько дней. Его правая рука распухла до такой степени, что он едва мог согнуть ее, чтобы держать на перевязи. Как всех, у кого нечиста совесть, шелест упавшего листа заставлял его вздрагивать. Он услышал шаги. Это Жоанн дважды обошел вокруг палатки, не осмеливаясь войти. Макс выскочил сам со взволнованным и диким видом человека, который полагает, что его преследуют, и хочет защититься.
Он резко остановился, пораженный пристальным и угрожающим взглядом Жоанна. Его лицо стало мертвенно-бледным – мгновение он озирался вокруг безумными глазами. Он хотел бы выпить по капле кровь своего врага, но он был ранен. Жоанн не казался испуганным, должно быть, бельгиец был вооружен, приготовился защищаться. Что делать? Змея собрала свой яд, оставив мысль о том, чтобы действовать силой. Макс не терял надежду обмануть лицемерием эту добрую и честную натуру.
– Жоанн, – сказал он мягким голосом, – я понимаю, вы хотите меня погубить, выдать меня. Для вас это не составит большого труда, так как я сейчас не в состоянии защищаться. Я причинил вам слишком много зла, чтобы надеяться на вашу снисходительность.
– Я хочу вас задержать не из-за случая со мной, негодяй, а из-за другого преступления, более гнусного.
– Я не совершал никакого преступления, кроме того, которое касается только вас.
– Тогда объясни мне, почему этим утром работница нашла этот пояс с кошелем в твоих вещах?
И Жоанн показал ему пояс Альберта.
Макс закусил губы, но это движение было почти неприметным. Он был не из тех людей, которых можно смутить дважды в течение короткого времени.
– В моих вещах? – переспросил он. – Не думаю. В палатке – это возможно. Нас здесь живет несколько человек, я не знаю своих товарищей, я приплелся сюда, умирая от голода, не ведая, к кому мне обратиться. Я мог странствовать только ночами и пробирался через леса, как дикий зверь. Здесь я работал до того дня, пока не занемог. У меня нет ни шиллинга и без моих товарищей, которые меня кормят, я бы уже умер.
Жоанн нисколько не чувствовал себя растроганным. Однако Макс мог сказать правду. Перед таким хладнокровием Жоанн осознал свою беспомощность. Попытаться одному арестовать Макса было бы безумием. Приоткрытый полог палатки позволял видеть целый арсенал оружия.
«Я действовал, как дитя», – сказал Жоанн самому себе. – Нетерпение найти поскорее убийцу Альберта меня подвело. Я могу сделать теперь только одно: пойти известить полицию. Дай Бог, чтобы она прибыла вовремя».
Едва он ушел, как Макс помчался разыскивать Резаку.
– Живо! Живо! – приказал Макс сообщнику. – Бежим, не теряя ни минуты. Пояс с именем убитого нас выдал. Я видел его у того, из-за которого очутился «там». Уже через час, возможно, нас будут преследовать. Твоя лошадь может бежать?
– О! – сказал Резака с удовлетворенной улыбкой, – значит, я совершил не такую уж большую ошибку, выходив эту кобылу!
– Без разговоров, плут! Бери свои пистолеты. Пять минут спустя два сообщника углубились в лес.
Макс осмотрел едва зажившие рубцы Кеттли.
– Это ничего, – сказал он. – И, кроме того, если они откроются вновь, я пойду пешком. А ты отправишься сейчас другой дорогой и постарайся найти себе коня. Надо, чтобы я очутился по возможности дальше отсюда. Этот парень тебя не видел и не знает, тебе нечего опасаться за себя. Мы встретимся в Бендиго.
Согласно своему обыкновению Резака опустил молча голову в знак согласия.
Между тем Жоанн обратился в полицию. Но к несчастью, главных чиновников он не застал – они отправились объезжать дозором окрестности. Он сделал свое заявление, но преследование могло начаться лишь после возвращения начальников. Макс получил большое преимущество перед правосудием и успел скрыться.
Жоанн почти не был удивлен, когда узнал вечером, что полицейские, явившиеся арестовать Макса, нашли палатку заброшенной.
Сознание Жоанна тяготили мрачные предчувствия. Он не переставал упрекать себя.
– Этот человек виновен, – думал он, – я должен был схватить его за горло, привязать к себе и притащить в полицейский участок. Теперь, когда он знает, что мне известно его новое преступление, его ненависть будет преследовать меня повсюду. Кто знает, не попытается ли он даже отомстить Луизе, которая навела меня на его след? Его сообщники, если они у него есть, остались здесь. У меня все основания опасаться этих мерзавцев.
Жоанн не мог переносить эту мысль. Он согласен был сам подвергнуться опасности, но не хотел, чтобы ее разделяла с ним Луиза. Поэтому он решил под каким-нибудь предлогом удалить ее и на другой день явился с этой целью к мадам Жозеф.
– Я должен скоро уехать в Мельбурн, – сказал он ей, – но я думаю, что Луиза должна меня опередить, выехав туда на несколько дней раньше. Здесь знают, что я ее люблю. Мы не можем удержаться от того, чтобы часто не видеться. Я опасаюсь злых людей и не хочу, чтобы они пачкали дурными подозрениями репутацию этого чистого создания.
Мадам Жозеф понимала, что это справедливо и ничего не стала возражать.
Труднее всего было убедить Луизу. Инстинкт любящего сердца подсказывал ей, что здесь кроется какая-то тайна, которую не хочет открыть ей Жоанн.
Она плакала и умоляла. Жоанн был непреклонен. Единственное, чего она смогла добиться, это отсрочки на три дня.
Итак, Луиза принуждена была уступить. Она уехала с переполненным грустью сердцем, обещая писать каждый день и увозя от Жоанна такое же обещание.
Жоанн почувствовал некоторое облегчение. Однако его взволнованному воображению чудились только несчастья и по ночам в смутных сновидениях он видел у своего изголовья угрожающую тень Макса с ножом в руке.
Макс, со своей стороны, ехал день и ночь, почти не останавливаясь. Опасаясь преследования, он каждую минуту оборачивался назад, прислушивался, так как ему чудился конский топот.
Напрасно бедная Кеттли пыталась перевести дух. Ей едва было позволено щипнуть несколько стеблей травы за долгую дорогу. Она была совершенно изнурена, когда Макс сошел на землю. Доброе животное ожидало, что он немного приласкает его. Макс закинул поводья на шею лошади, легонько шлепнул ее и пустил погулять, вознаградив ее таким образом за длительный бег.
Сам он прилег у подножья дерева, чтобы поспать несколько часов. Опередив по меньшей мере на сутки тех, кто мог его преследовать, он чувствовал себя совершенно спокойным. Он знал, что полиция не имела ни возможности, ни желания совершать долгие экспедиции.
Все же он не замедлил вновь сесть на лошадь, но продолжал свой путь более размеренным аллюром, щадя Кеттли, чтобы она довезла его до конечной цели.
К вечеру третьего дня он достиг места, где должен был встретиться с Резакой.
Того еще не было.
– Это странно, – удивился Макс. – Ведь я ехал окружным путем. Ему уже следовало бы быть здесь.
Он двинулся вперед по дороге, которой должен был следовать Резака, чтобы присоединиться к нему. Сидя в седле, он погрузился в глубокие размышления об исполнении плана, который целиком захватил его.
Макс остановился перед одной из самых глубоких впадин на дороге, бывшей, кроме того, довольно широкой, и сказал со странной улыбкой, осмотревшись кругом:
– В другом месте проезд невозможен. Еще восемь дождливых дней – и нам надо напасть именно здесь. Лошадь и коляска, завязнув, сыграют нам на руку.
В этот момент тележка, груженая мукою, которую перевозили на прииски, показалась на дороге. Человек, правивший лошадьми, был высоким и крепким, несмотря на одежду, соответствующую обстоятельствам, и высокие сапоги, покрытые грязью, он имел чрезвычайно благородный вид. Кем был этот человек? Без сомнения, одним из тех бедных людей, отцов семейства, которых столько можно увидеть в Австралии – они прибывают сюда, увлекаемые надеждами и, чтобы заработать на жизнь, делаются возчиками или камнеломами.
Повозка приближалась. Макса, казалось, больше занимала она, чем кучер. Его глаза неотступно следили за колесами, которые все глубже и глубже погружались в землю, размытую дождями. Кучер остановил лошадей и соскочил вниз, чтобы прозондировать почву рукояткой кнута. Но он сам погрузился в грязь почти до колен, и это было только в начале впадины. Возчик провел рукой по лбу, как бы в отчаянии. Он поколебался, затем решил, без сомнения, что не сможет заночевать в этом неуютном месте и вернулся к лошадям. Он погладил шею своего коренника и подал команду. Три лошади приложили все свои силы и повозка медленно двинулась. Макс скрестил руки на груди и, прислонившись к дереву, стоявшему на краю леса, окаймлявшего эту дорогу, проложенную как попало, следил за продвижением повозки с таким беспокойством, будто от этого зависела его судьба.