Страница:
— Завтра? — удивился полицейский и зашелестел листочками. — Во, блин! Точно! Сами не знают, что пишут. Бардак! Ладно, оставайся. Остальные за мной.
Полицейские вышли вместе с молчаливым румыном и Спиногрызом. В камере наступила тишина. Только Бык шуршал картами.
— Вот идиоты, — выругался Шульман, — таскают людей с места на место. Делать им нечего.
Натан снова улёгся на шконку, посмотрел на Евгения. Он думал о том, что никому не может довериться. Прав был Яков Моисеевич, ни с кем нельзя откровенничать. Продадут, оглянуться не успеешь. А может, поговорить с этим журналистом? На лоха вроде бы не сильно похож, а если даже и лох, что ж, тем лучше. Не будет лезть не в своё дело. Сделает то, что скажу, а там «трава не расти». Или, все-таки, лучше с Шульманом? Парень, чувствуется, битый, не промах, такой не подведёт. А если подведёт? К тому же с ним делиться придётся. Хотя, делиться нужно будет в любом случае. Главное, не прогадать. А если с Дядей Борухом? У него сила, авторитет, его слушают, ему верят! Нет, нельзя. Именно потому, что Дядя Борух — авторитет, вор в законе. Самого же Натана потом обвинят в связях с криминалом, и тогда не видать ему депутатского места в этом гребанном кнесете, как своих ушей. Черт, до выборов осталось всего ничего, а он торчит в этой камере, как последний фраер. Уже несколько дней Натан ломал голову над этой проблемой, и никак не мог придти ни к какому решению. Правда, у него один из лучших адвокатов Израиля, и он передал ему уже 50 000 шекелей, но тот что-то ни мычит, ни телется. Только пустопорожние обещания, Может, адвоката поменять? Нет, не имеет смысла. Адвокат говорит, что в прессе поднялась волна в защиту Натана. Если он в ближайшие дни отсюда выйдет, то на этой волне как раз и сможет попасть в кнесет. А если ещё и Эдик Либерзон поддержит!.. Не зря же Натан столько бабок вложил в его партию. На Щаранского с его «Исраэль ба алия» сейчас надежды мало. Удивительно, что его до сих пор не посадили. Ворюга, каких поискать! Сколько денег он снял со своего Сионистского форума! И быстренько ушёл. Потом создал свою партию, настриг купонов… Правильно говорят, хочешь разбогатеть, придумай собственную религию, или партию. Либерзон, правда, тоже не лучше. Когда он идёт, вокруг него охранники, прихлебатели, бабы глаза закатывают от восторга, толпа «кипятком писает»… Пахан паханом! Хотя «авторитеты» говорят про него — «честный пахан». А это чего-нибудь, да стоит. А был такой пай-мальчик…Кто бы мог подумать! Может создать свою партию? Объединить «кавказских», «горских», «бухарских», разбавить их бедуинами или друзами, добавить парочку «эфиопов», «марокканцев», и дело в шляпе. Все равно те деньги, которые лежат сейчас мёртвым грузом, нужно как-то легализовать. С другой стороны, ему пока нельзя «светиться», охота за ним и за «общаком» Якова Моисеевича ещё не закончилась. Тем более необходим человек, которому можно было бы довериться. Окончательно решившись, Натан спрыгнул с койки и направился в туалет, предварительно поманив за собой Евгения.
Эй, Дора, вали отсюда. Дай пописать по-человечески.
Дорман молча вышел. Он уже привык к такому обращению.
— Слушай, Жень, дело у меня есть. Надеюсь, тебе можно доверять?
— Я не знаю, о чем ты хочешь говорить. Ты меня видишь первый раз, я тебя тоже.
— У тебя завтра утром суд. Скорее всего, уже разнёсся слух, что ты арестован. Ты ведь не последний человек в этой стране. Наверняка кто-нибудь придёт тебя проведать.
— Быть журналистом, пусть даже известным, и быть зеком, две разные вещи. Здесь люди быстро забывают хорошее. Наоборот, радуются, если кому-то хуже. Так что рассчитывать на друзей не приходится. Ладно, говори, что ты хотел.
Натан задумчиво почесал нос, глядя на Евгения, потом сказал:
— То, что я тебе скажу, должно умереть вместе с тобой. Если откажешься, зла держать не буду, но если проговоришься, пеняй на себя.
— Не пугай, Натан, не такие пугали. Это, во-первых, а во-вторых, ты ещё ничего не сказал. Можешь молчать и дальше. Я не буду знать твоих тайн, а душа твоя будет спокойна.
— В том-то и дело, что мне нужна помощь. Сделаешь, озолочу. Я добра не забываю.
— Это не разговор. То пугаешь, то сулишь золотые горы… Может, закончим? Мои проблемы меня волнуют больше, чем твои.
— Хорошо, Женя. Значит, так. На воле остался мой компаньон, у которого находятся все документы. На фирму, на деньги… Я тебе дам записку, а ты уж постарайся передать её по назначению.
— Почему сам не передашь?
— Подозреваю, что за мной следят.
— Что ж ты такого натворил, что даже здесь за тобой следят?
— Потом расскажу.
Хорошо, передам, если получится.
Когда они вышли из туалета, вся камера грохнула от смеха.
— Ну? Что я говорил? — взревел от радости Бык. — Мужики, вы как, уже подружки? Что-то быстро справились.
— Заткнись, Бычара, — осадил его Натан. — Не забывай, что тебе ещё перед Дядей Борухом ответ держать.
Не смеялся только Игорь Шульман. Он как-то уж очень внимательно рассматривал Евгения. Под его взглядом Евгению стало неуютно, он поёжился. «Черт возьми, что-то здесь не так», — подумал он.
Камера готовилась ко сну. Выключили свет, арестанты разбрелись по своим местам. С уходом румына и Спиногрыза стало немного свободнее, даже Дора пытался перебраться на своё прежнее место, но Бык цыкнул на него и тот моментально убрался. Вскоре камера наполнилась вздохами, сонным бормотанием, храпом… Шульман не спал. Он думал. Фазиль затолкал его в это дерьмо, твёрдо пообещав, что решит все его проблемы, но только в том случае, если он, Игорь, вернётся с результатом. А как подкопаться под Натана? Под него многие копали, все напрасно. Фазиль почему-то думает, что в маацаре тот расколется и расскажет, где воровской общак. Как же, держи карман шире, расскажет! Интересно, каким образом Фазилю удалось засадить Натана? Впрочем, чего там думать, у него такие связи в полиции! Именно поэтому он до сих пор на воле гуляет. Даже когда сын Фазиля влип с проститутками, которых переправлял через египетскую границу, и то он его отмазал. А вместо сына посадили кого-то другого, который, якобы, и повесился в камере. Страшный человек — Фазиль! А с виду не скажешь. Высокий, красивый, подтянутый, всегда доброжелательный… Вот только доброжелательность его — крокодилья. Так зубами цапнет, что самому легче повеситься, чем ждать от него пощады. Вот и он, Игорь, попался к нему на крючок. А ведь так хорошо жил! Три магазина, ресторанчик, молодая жена, с которой уже в Израиле познакомился, она сейчас на седьмом месяце. Если бы не это, фиг бы он пошёл на поводу у Фазиля. Не шиковал, конечно, на мерседесах не ездил, за ручку с премьер-министром «не здоровкался», но жил нормально, имел свой постоянный доход. О прошлом давным — давно забыл, благо, напоминать было некому. А был Игорь в Одессе обыкновенным фарцовщиком. Начинал с сигарет и со шмоток, но быстро освоился, обрёл основательные связи, и ударился в спекуляцию валютой и аппаратурой. Деньги текли рекой. По молодости и глупости он не сильно заботился о конспирации, швырял купюры направо и налево, от сторублевок прикуривал…Но подловили его на самом пике удачи, и загремел Игорек в КПЗ. Однако быстро понял, что выбираться надо отсюда, выбираться любыми способами. И когда следователь предложил ему быть «стукачом», Игорь недолго раздумывал. Многих он знал из преступного мира, не только спекулянтов и валютчиков. Сталкивался он и с ворами, и с рэкетирами, и с цеховиками… И обрёл Игорь Шульман куратора — капитана Машукова, жуткого антисемита. Тот при каждом случае тыкал ему в нос национальность. И когда Игорь приносил ему бутылку виски или импортного коньяка, капитан разражался тирадой насчёт того, что «это вы, жиды, споили матушку — Россию и нэньку — Украину». Коньяком, однако, не брезговал, да и другими гешефтами тоже. Правда, и не зажимал его сильно, позволял заниматься спекуляцией, хотя и приговаривал при этом: «Ты, Шульман, работай, доносы, чтоб, каждую неделю, без вранья, без утайки, а то представляешь, что будет, если твои коллеги узнают». Игорь прекрасно понимал, что будет, что с ним сделают, если хоть одна живая душа даже не то, что узнает, просто начнёт догадываться. А потому все чаще хотелось ему задушить капитана Машукова. Но он считал, что из-за такой мрази не стоит садиться в тюрьму. И продолжал писать доносы. Однако надо отдать должное одесской милиции: берегли его, зря не подставляли. Игорь подозревал, что «сексотом» работает каждый второй спекулянт. И не понимал, почему же их всех до сих пор не арестовали. Потом понял: милиция на них делала свой бизнес. Как говорится, богу — богово, а кесарю — кесарево. Указания капитана Игорь выполнял беспрекословно, на совесть, за что тот скоро получил майора. Казалось бы, пей, гуляй, зарабатывай немыслимые бабки под защитой нашей «доблестной», но мешало Игорю сознание того, что он все время под «колпаком». Что мечта его уехать за границу, накрылась медным тазом. Правда, он не совсем понимал, чем будет там заниматься. Ведь невозможно спекулировать валютой там, где этой валюты навалом.
Но скоро пришла перестройка. То, что он делал, стало называться «честным бизнесом», хотя этот бизнес больше напоминал Чикаго 30-х годов. Деньги, которые он заработал, исчезли в вихре перемен, оставшееся вложил в МММ, и погорел, «как швед под Полтавой». Клял себя на чем свет стоит. Как он мог просмотреть, проморгать такой потрясающий «пирамидный» бизнес?! Вместо того чтобы вкладывать, сам бы мог делать нечто подобное. С его опытом, с его связями… Машуков больше не донимал Игоря, он перебрался в Киев и там стал каким-то большим начальником. Дорога за границу теперь была для Шульмана открыта. Но он не ехал. Какой смысл начинать новую жизнь без денег? Он выжидал. Вдруг подвернётся какое-нибудь дельце. Но ничего походящего не было. Пока однажды не зашёл к Игорю старый приятель — Гришка Крымов, по кличке Золотой. По своей натуре, Гришка был занятный тип. Не пил, не курил, примерный семьянин, деньги зарабатывал более чем приличные.…А то, что денег у него много Игорь знал доподлинно. В своё время Гришка делал бабки на том, что скупал золотые побрякушки у простаков возле ломбардов. За что и получил своё прозвище. Сейчас он крутился в одесском горкоме, подбирая к своим рукам мелкие бизнесы. И, похоже, успешно. Но к нему Золотой пришёл не просто так. Он предложил Игорю зарегистрировать на себя липовую фирму, через которую он, Гришка, будет прокачивать левые деньги, а Игорю достанется неплохой процент. И делать ничего не надо. Игорь согласился. Но открыть фирму они не успели. Через два дня Золотого расстреляли, как писали газеты, «у подъезда своего дома». Шуму было много. Гришка работал в команде будущего мэра, поэтому убийство квалифицировали, как политическое. Хотя Игорь догадывался, что дело, скорее всего, в тех баснословных левых доходах, которые Гришка прокачивал через подставные фирмы. Он убедился в этом, когда, на следующий день после убийства, придя домой, обнаружил все перевёрнутым, выпотрошенным… Что-то у него искали, но что? Судя по всему, следили за Золотым, думали, что тот оставил Игорю какие-то документы или деньги. Он понял, что надо «рвать когти» из Одессы. Даже если он ни в чем не виноват и не имел связей с Золотым, на том свете доказывать это уже будет поздно. Куда бежать? В Америку? В Германию? Нет, туда нужно ждать вызова и разрешения. Быстрее всего уехать в Израиль, хотя и не очень хочется в эту маленькую восточную религиозную страну. Игорь считал себя западным человеком. Но сейчас выбора не было. И он вылетел в Израиль.
Шульман очнулся от своих тягостных мыслей, оглядел камеру. Черт бы побрал этого Натана вместе с Фазилем! Может, у него и нет никакого общака, но Фазиль хрен в это поверит. Даже если Игорь притащит ему стопроцентные доказательства. Если бы он тогда, три года назад, не обратился бы к Фазилю за помощью, не сидел бы сейчас в этой камере, не висел бы у Фазиля на крючке. Тогда на него «наехали» кавказские, потребовали 20% от дохода. Игорь удивился, неужели и в Израиле есть рэкет? И отказался платить. А ночью сгорел его магазин. Игорь бросился в полицию, но там как-то странно отнеслись к его жалобе. « Тебя же не убили!». «Вы что, хотите, чтоб меня убили?!». Из полиции Игорь пошёл к Фазилю и попросил того о защите. Это потом, много позже, у него появилось подозрение, что Фазиль сам спровоцировал поджёг. Но уже ничего не мог сделать, он попал в кабалу. Фазиль, у которого все было «схвачено», помог получить ему кредит на расширение бизнеса. И вот сейчас пришло время расплачиваться. Поэтому он и торчит в этой вонючей камере, и думает, как «раскрутить» Натана. Интересно, а чего это Натан с Журналистом в параше закрывались? Не трахались же они, в самом деле. Может, они в сговоре? А может, он с Журналистом своей тайной поделился? Разбудить, что ли, этого, как его, Евгения Черныха? Игорь спрыгнул с койки, подошёл к Евгению.
— Эй, Женька, проснись. Дело есть.
Чёрных открыл глаза, Шульман приложил палец к губам.
— Тс-с-с!
— Блин, не спится тебе. Что случилось?
Игорь огляделся. Все спали, или делали вид, что спали. Нет, здесь нельзя разговаривать. А завтра может быть поздно. Он поманил Евгения за собой в душевую.
— За свою жизнь не боишься? — прошептал Игорь.
— Да что вы меня все пугаете сегодня? — возмутился Женька.
— Кто это — все? — сразу ухватился Игорь. — Натан, что ли?
— Почему Натан? — окончательно проснулся Евгений. — То полиция, то ты… И почему я должен бояться?
— О чем вы говорили с Натаном?
— Во-первых, с какой стати тебя это интересует? А, во-вторых, ни о чем особенном мы не говорили. Я когда-то писал статью про одну несуществующую организацию. Может быть, слышал, «Русские пантеры» называется? Вот он и спрашивал об этом. А вообще-то, ссали мы здесь. А ты-то чего так задёргался?
— Да нет, я просто так, — Игорь понял, что не добьётся прямого ответа. Может, припугнуть его? А если они действительно говорили о какой-то статье? Натан ведь тоже не дурак, не будет открываться перед первым встречным. Все равно надо будет передать Фазилю, пусть проследит за этим журналюгой. — Ладно, пошли.
Евгений улёгся на свой матрац, но сон не шёл. В нем заговорила профессиональная жилка. Что-то слишком быстро эти ребята им заинтересовались. Один скрывает какую-то тайну, хочет передать записку, второй жаждет узнать, о чем они говорили…Скорее всего, тоже гоняется за этой же тайной. Что же за всем этим кроется? Хотя, что думать, завтра, точнее, уже сегодня, наверное, все прояснится. Ему бы со своими делами разобраться. На допросе этот чёрный мордоворот, эта «эфиопская» задница, майор гребанный, так орал на него, будто получал от этого громадное удовольствие. Ну кому придёт в голову орать на человека на одной и той же ноте в течение почти восьми часов? Да ещё и обвинения какие-то дурацкие, из пальца высосанные. Странно, что ко всему прочему его ещё не обвинили в и изнасиловании или подделке документов. А то предъявили какую-то фигню, будто бы он, Женька Чёрных, профессиональный журналист, кого-то шантажировал, кого-то угрожал убить, кому-то обещал «начистить рожу»… Да здесь в Израиле половине «русских» рожи надо «чистить». А уж как этот майор обрадовался, когда он в раздражении сказал последнюю фразу. «Ага! Значит, ты все-таки угрожал!». И тут же занёс это в протокол. Убеждать его в обратном, было совершенно бесполезно. Евгений это сразу понял. Одного никак не мог понять, кто написал на него весь этот бред, кому он помешал? Если кто-то ему мстит за статьи, то кто? Врагов у него, конечно, достаточно, даже с избытком, но вряд ли они будут мстить так изощрённо. Они, скорее, морду набьют, что уже бывало не раз. Его били, он бил, это нормально. А то, что произошло сейчас, больше похоже на женскую месть. Вот среди прекрасного пола недовольных, действительно, «выше крыши». Хотя, чего там удивляться, сходился он с ними быстро, расходился ещё быстрее… Но ведь он никому ничего не обещал, ни жениться, ни последний стакан воды преподнести. Может, конкуренты? Журналисты в Израиле, как пауки в банке, загрызут и не подавятся. К тому же, выборы скоро. Может быть, именно перед выборами кто-то решил избавиться от него таким образом? Если это так, то тогда все понятно. Вот только как отсюда выбраться? Евгений много писал про израильскую полицию, и прекрасно знал, что уж если попал сюда, то должно произойти что-то необыкновенное, из ряда вон выходящее, какое-то чудо, чтобы его выпустили. К нему часто обращались люди, родственники которых сидели по надуманным обвинениям, а многим даже обвинения не предъявляли. Так что он не надеялся быстро выйти отсюда. Денег на адвоката у него нет, друзей, по большому счёту, тоже, значит защищать его некому. А на бесплатного адвоката надежды мало. Он знал, что с делом подозреваемого адвокат знакомится перед самым процессом, а часто даже не читает его. «Бесплатный» защищает, в основном, так называемых «кухонных бойцов», а у них все преступления, практически, на одно лицо. Напился, поругался, обиделся, и кулаком в глаз, или бутылкой по голове. Возможны, конечно, вариации, но происходит все, обычно, по одному и тому же сценарию. Поэтому адвокаты не сильно вникают в подробности. Поэтому и Евгений не особенно на них надеялся. Собственно, он ни на что уже не надеялся. Если очень захотеть, на любого можно найти компромат. А в Израиле даже искать не надо, ты заранее виноват, потому что ты «русский». Недавно старика посадили, 72 года. Все знали, что у него дочь — шизофреничка, что ей нельзя верить, что её лечить надо. Но судья почему-то поверил этой пятидесятилетней дуре, которая заявила, что старый немощный отец её насиловал. Бред? Бред! Но старика посадили на пятнадцать лет. А перед этим судили «марокканцев», которые в кафе убили «русского» парня. Так их выпустили «за недоказанностью улик» прямо из зала суда. Хотя были и свидетели, и доказательства. Нет, «умом Израиль не понять»…
4. ДЯДЯ БОРУХ
Полицейские вышли вместе с молчаливым румыном и Спиногрызом. В камере наступила тишина. Только Бык шуршал картами.
— Вот идиоты, — выругался Шульман, — таскают людей с места на место. Делать им нечего.
Натан снова улёгся на шконку, посмотрел на Евгения. Он думал о том, что никому не может довериться. Прав был Яков Моисеевич, ни с кем нельзя откровенничать. Продадут, оглянуться не успеешь. А может, поговорить с этим журналистом? На лоха вроде бы не сильно похож, а если даже и лох, что ж, тем лучше. Не будет лезть не в своё дело. Сделает то, что скажу, а там «трава не расти». Или, все-таки, лучше с Шульманом? Парень, чувствуется, битый, не промах, такой не подведёт. А если подведёт? К тому же с ним делиться придётся. Хотя, делиться нужно будет в любом случае. Главное, не прогадать. А если с Дядей Борухом? У него сила, авторитет, его слушают, ему верят! Нет, нельзя. Именно потому, что Дядя Борух — авторитет, вор в законе. Самого же Натана потом обвинят в связях с криминалом, и тогда не видать ему депутатского места в этом гребанном кнесете, как своих ушей. Черт, до выборов осталось всего ничего, а он торчит в этой камере, как последний фраер. Уже несколько дней Натан ломал голову над этой проблемой, и никак не мог придти ни к какому решению. Правда, у него один из лучших адвокатов Израиля, и он передал ему уже 50 000 шекелей, но тот что-то ни мычит, ни телется. Только пустопорожние обещания, Может, адвоката поменять? Нет, не имеет смысла. Адвокат говорит, что в прессе поднялась волна в защиту Натана. Если он в ближайшие дни отсюда выйдет, то на этой волне как раз и сможет попасть в кнесет. А если ещё и Эдик Либерзон поддержит!.. Не зря же Натан столько бабок вложил в его партию. На Щаранского с его «Исраэль ба алия» сейчас надежды мало. Удивительно, что его до сих пор не посадили. Ворюга, каких поискать! Сколько денег он снял со своего Сионистского форума! И быстренько ушёл. Потом создал свою партию, настриг купонов… Правильно говорят, хочешь разбогатеть, придумай собственную религию, или партию. Либерзон, правда, тоже не лучше. Когда он идёт, вокруг него охранники, прихлебатели, бабы глаза закатывают от восторга, толпа «кипятком писает»… Пахан паханом! Хотя «авторитеты» говорят про него — «честный пахан». А это чего-нибудь, да стоит. А был такой пай-мальчик…Кто бы мог подумать! Может создать свою партию? Объединить «кавказских», «горских», «бухарских», разбавить их бедуинами или друзами, добавить парочку «эфиопов», «марокканцев», и дело в шляпе. Все равно те деньги, которые лежат сейчас мёртвым грузом, нужно как-то легализовать. С другой стороны, ему пока нельзя «светиться», охота за ним и за «общаком» Якова Моисеевича ещё не закончилась. Тем более необходим человек, которому можно было бы довериться. Окончательно решившись, Натан спрыгнул с койки и направился в туалет, предварительно поманив за собой Евгения.
Эй, Дора, вали отсюда. Дай пописать по-человечески.
Дорман молча вышел. Он уже привык к такому обращению.
— Слушай, Жень, дело у меня есть. Надеюсь, тебе можно доверять?
— Я не знаю, о чем ты хочешь говорить. Ты меня видишь первый раз, я тебя тоже.
— У тебя завтра утром суд. Скорее всего, уже разнёсся слух, что ты арестован. Ты ведь не последний человек в этой стране. Наверняка кто-нибудь придёт тебя проведать.
— Быть журналистом, пусть даже известным, и быть зеком, две разные вещи. Здесь люди быстро забывают хорошее. Наоборот, радуются, если кому-то хуже. Так что рассчитывать на друзей не приходится. Ладно, говори, что ты хотел.
Натан задумчиво почесал нос, глядя на Евгения, потом сказал:
— То, что я тебе скажу, должно умереть вместе с тобой. Если откажешься, зла держать не буду, но если проговоришься, пеняй на себя.
— Не пугай, Натан, не такие пугали. Это, во-первых, а во-вторых, ты ещё ничего не сказал. Можешь молчать и дальше. Я не буду знать твоих тайн, а душа твоя будет спокойна.
— В том-то и дело, что мне нужна помощь. Сделаешь, озолочу. Я добра не забываю.
— Это не разговор. То пугаешь, то сулишь золотые горы… Может, закончим? Мои проблемы меня волнуют больше, чем твои.
— Хорошо, Женя. Значит, так. На воле остался мой компаньон, у которого находятся все документы. На фирму, на деньги… Я тебе дам записку, а ты уж постарайся передать её по назначению.
— Почему сам не передашь?
— Подозреваю, что за мной следят.
— Что ж ты такого натворил, что даже здесь за тобой следят?
— Потом расскажу.
Хорошо, передам, если получится.
Когда они вышли из туалета, вся камера грохнула от смеха.
— Ну? Что я говорил? — взревел от радости Бык. — Мужики, вы как, уже подружки? Что-то быстро справились.
— Заткнись, Бычара, — осадил его Натан. — Не забывай, что тебе ещё перед Дядей Борухом ответ держать.
Не смеялся только Игорь Шульман. Он как-то уж очень внимательно рассматривал Евгения. Под его взглядом Евгению стало неуютно, он поёжился. «Черт возьми, что-то здесь не так», — подумал он.
Камера готовилась ко сну. Выключили свет, арестанты разбрелись по своим местам. С уходом румына и Спиногрыза стало немного свободнее, даже Дора пытался перебраться на своё прежнее место, но Бык цыкнул на него и тот моментально убрался. Вскоре камера наполнилась вздохами, сонным бормотанием, храпом… Шульман не спал. Он думал. Фазиль затолкал его в это дерьмо, твёрдо пообещав, что решит все его проблемы, но только в том случае, если он, Игорь, вернётся с результатом. А как подкопаться под Натана? Под него многие копали, все напрасно. Фазиль почему-то думает, что в маацаре тот расколется и расскажет, где воровской общак. Как же, держи карман шире, расскажет! Интересно, каким образом Фазилю удалось засадить Натана? Впрочем, чего там думать, у него такие связи в полиции! Именно поэтому он до сих пор на воле гуляет. Даже когда сын Фазиля влип с проститутками, которых переправлял через египетскую границу, и то он его отмазал. А вместо сына посадили кого-то другого, который, якобы, и повесился в камере. Страшный человек — Фазиль! А с виду не скажешь. Высокий, красивый, подтянутый, всегда доброжелательный… Вот только доброжелательность его — крокодилья. Так зубами цапнет, что самому легче повеситься, чем ждать от него пощады. Вот и он, Игорь, попался к нему на крючок. А ведь так хорошо жил! Три магазина, ресторанчик, молодая жена, с которой уже в Израиле познакомился, она сейчас на седьмом месяце. Если бы не это, фиг бы он пошёл на поводу у Фазиля. Не шиковал, конечно, на мерседесах не ездил, за ручку с премьер-министром «не здоровкался», но жил нормально, имел свой постоянный доход. О прошлом давным — давно забыл, благо, напоминать было некому. А был Игорь в Одессе обыкновенным фарцовщиком. Начинал с сигарет и со шмоток, но быстро освоился, обрёл основательные связи, и ударился в спекуляцию валютой и аппаратурой. Деньги текли рекой. По молодости и глупости он не сильно заботился о конспирации, швырял купюры направо и налево, от сторублевок прикуривал…Но подловили его на самом пике удачи, и загремел Игорек в КПЗ. Однако быстро понял, что выбираться надо отсюда, выбираться любыми способами. И когда следователь предложил ему быть «стукачом», Игорь недолго раздумывал. Многих он знал из преступного мира, не только спекулянтов и валютчиков. Сталкивался он и с ворами, и с рэкетирами, и с цеховиками… И обрёл Игорь Шульман куратора — капитана Машукова, жуткого антисемита. Тот при каждом случае тыкал ему в нос национальность. И когда Игорь приносил ему бутылку виски или импортного коньяка, капитан разражался тирадой насчёт того, что «это вы, жиды, споили матушку — Россию и нэньку — Украину». Коньяком, однако, не брезговал, да и другими гешефтами тоже. Правда, и не зажимал его сильно, позволял заниматься спекуляцией, хотя и приговаривал при этом: «Ты, Шульман, работай, доносы, чтоб, каждую неделю, без вранья, без утайки, а то представляешь, что будет, если твои коллеги узнают». Игорь прекрасно понимал, что будет, что с ним сделают, если хоть одна живая душа даже не то, что узнает, просто начнёт догадываться. А потому все чаще хотелось ему задушить капитана Машукова. Но он считал, что из-за такой мрази не стоит садиться в тюрьму. И продолжал писать доносы. Однако надо отдать должное одесской милиции: берегли его, зря не подставляли. Игорь подозревал, что «сексотом» работает каждый второй спекулянт. И не понимал, почему же их всех до сих пор не арестовали. Потом понял: милиция на них делала свой бизнес. Как говорится, богу — богово, а кесарю — кесарево. Указания капитана Игорь выполнял беспрекословно, на совесть, за что тот скоро получил майора. Казалось бы, пей, гуляй, зарабатывай немыслимые бабки под защитой нашей «доблестной», но мешало Игорю сознание того, что он все время под «колпаком». Что мечта его уехать за границу, накрылась медным тазом. Правда, он не совсем понимал, чем будет там заниматься. Ведь невозможно спекулировать валютой там, где этой валюты навалом.
Но скоро пришла перестройка. То, что он делал, стало называться «честным бизнесом», хотя этот бизнес больше напоминал Чикаго 30-х годов. Деньги, которые он заработал, исчезли в вихре перемен, оставшееся вложил в МММ, и погорел, «как швед под Полтавой». Клял себя на чем свет стоит. Как он мог просмотреть, проморгать такой потрясающий «пирамидный» бизнес?! Вместо того чтобы вкладывать, сам бы мог делать нечто подобное. С его опытом, с его связями… Машуков больше не донимал Игоря, он перебрался в Киев и там стал каким-то большим начальником. Дорога за границу теперь была для Шульмана открыта. Но он не ехал. Какой смысл начинать новую жизнь без денег? Он выжидал. Вдруг подвернётся какое-нибудь дельце. Но ничего походящего не было. Пока однажды не зашёл к Игорю старый приятель — Гришка Крымов, по кличке Золотой. По своей натуре, Гришка был занятный тип. Не пил, не курил, примерный семьянин, деньги зарабатывал более чем приличные.…А то, что денег у него много Игорь знал доподлинно. В своё время Гришка делал бабки на том, что скупал золотые побрякушки у простаков возле ломбардов. За что и получил своё прозвище. Сейчас он крутился в одесском горкоме, подбирая к своим рукам мелкие бизнесы. И, похоже, успешно. Но к нему Золотой пришёл не просто так. Он предложил Игорю зарегистрировать на себя липовую фирму, через которую он, Гришка, будет прокачивать левые деньги, а Игорю достанется неплохой процент. И делать ничего не надо. Игорь согласился. Но открыть фирму они не успели. Через два дня Золотого расстреляли, как писали газеты, «у подъезда своего дома». Шуму было много. Гришка работал в команде будущего мэра, поэтому убийство квалифицировали, как политическое. Хотя Игорь догадывался, что дело, скорее всего, в тех баснословных левых доходах, которые Гришка прокачивал через подставные фирмы. Он убедился в этом, когда, на следующий день после убийства, придя домой, обнаружил все перевёрнутым, выпотрошенным… Что-то у него искали, но что? Судя по всему, следили за Золотым, думали, что тот оставил Игорю какие-то документы или деньги. Он понял, что надо «рвать когти» из Одессы. Даже если он ни в чем не виноват и не имел связей с Золотым, на том свете доказывать это уже будет поздно. Куда бежать? В Америку? В Германию? Нет, туда нужно ждать вызова и разрешения. Быстрее всего уехать в Израиль, хотя и не очень хочется в эту маленькую восточную религиозную страну. Игорь считал себя западным человеком. Но сейчас выбора не было. И он вылетел в Израиль.
Шульман очнулся от своих тягостных мыслей, оглядел камеру. Черт бы побрал этого Натана вместе с Фазилем! Может, у него и нет никакого общака, но Фазиль хрен в это поверит. Даже если Игорь притащит ему стопроцентные доказательства. Если бы он тогда, три года назад, не обратился бы к Фазилю за помощью, не сидел бы сейчас в этой камере, не висел бы у Фазиля на крючке. Тогда на него «наехали» кавказские, потребовали 20% от дохода. Игорь удивился, неужели и в Израиле есть рэкет? И отказался платить. А ночью сгорел его магазин. Игорь бросился в полицию, но там как-то странно отнеслись к его жалобе. « Тебя же не убили!». «Вы что, хотите, чтоб меня убили?!». Из полиции Игорь пошёл к Фазилю и попросил того о защите. Это потом, много позже, у него появилось подозрение, что Фазиль сам спровоцировал поджёг. Но уже ничего не мог сделать, он попал в кабалу. Фазиль, у которого все было «схвачено», помог получить ему кредит на расширение бизнеса. И вот сейчас пришло время расплачиваться. Поэтому он и торчит в этой вонючей камере, и думает, как «раскрутить» Натана. Интересно, а чего это Натан с Журналистом в параше закрывались? Не трахались же они, в самом деле. Может, они в сговоре? А может, он с Журналистом своей тайной поделился? Разбудить, что ли, этого, как его, Евгения Черныха? Игорь спрыгнул с койки, подошёл к Евгению.
— Эй, Женька, проснись. Дело есть.
Чёрных открыл глаза, Шульман приложил палец к губам.
— Тс-с-с!
— Блин, не спится тебе. Что случилось?
Игорь огляделся. Все спали, или делали вид, что спали. Нет, здесь нельзя разговаривать. А завтра может быть поздно. Он поманил Евгения за собой в душевую.
— За свою жизнь не боишься? — прошептал Игорь.
— Да что вы меня все пугаете сегодня? — возмутился Женька.
— Кто это — все? — сразу ухватился Игорь. — Натан, что ли?
— Почему Натан? — окончательно проснулся Евгений. — То полиция, то ты… И почему я должен бояться?
— О чем вы говорили с Натаном?
— Во-первых, с какой стати тебя это интересует? А, во-вторых, ни о чем особенном мы не говорили. Я когда-то писал статью про одну несуществующую организацию. Может быть, слышал, «Русские пантеры» называется? Вот он и спрашивал об этом. А вообще-то, ссали мы здесь. А ты-то чего так задёргался?
— Да нет, я просто так, — Игорь понял, что не добьётся прямого ответа. Может, припугнуть его? А если они действительно говорили о какой-то статье? Натан ведь тоже не дурак, не будет открываться перед первым встречным. Все равно надо будет передать Фазилю, пусть проследит за этим журналюгой. — Ладно, пошли.
Евгений улёгся на свой матрац, но сон не шёл. В нем заговорила профессиональная жилка. Что-то слишком быстро эти ребята им заинтересовались. Один скрывает какую-то тайну, хочет передать записку, второй жаждет узнать, о чем они говорили…Скорее всего, тоже гоняется за этой же тайной. Что же за всем этим кроется? Хотя, что думать, завтра, точнее, уже сегодня, наверное, все прояснится. Ему бы со своими делами разобраться. На допросе этот чёрный мордоворот, эта «эфиопская» задница, майор гребанный, так орал на него, будто получал от этого громадное удовольствие. Ну кому придёт в голову орать на человека на одной и той же ноте в течение почти восьми часов? Да ещё и обвинения какие-то дурацкие, из пальца высосанные. Странно, что ко всему прочему его ещё не обвинили в и изнасиловании или подделке документов. А то предъявили какую-то фигню, будто бы он, Женька Чёрных, профессиональный журналист, кого-то шантажировал, кого-то угрожал убить, кому-то обещал «начистить рожу»… Да здесь в Израиле половине «русских» рожи надо «чистить». А уж как этот майор обрадовался, когда он в раздражении сказал последнюю фразу. «Ага! Значит, ты все-таки угрожал!». И тут же занёс это в протокол. Убеждать его в обратном, было совершенно бесполезно. Евгений это сразу понял. Одного никак не мог понять, кто написал на него весь этот бред, кому он помешал? Если кто-то ему мстит за статьи, то кто? Врагов у него, конечно, достаточно, даже с избытком, но вряд ли они будут мстить так изощрённо. Они, скорее, морду набьют, что уже бывало не раз. Его били, он бил, это нормально. А то, что произошло сейчас, больше похоже на женскую месть. Вот среди прекрасного пола недовольных, действительно, «выше крыши». Хотя, чего там удивляться, сходился он с ними быстро, расходился ещё быстрее… Но ведь он никому ничего не обещал, ни жениться, ни последний стакан воды преподнести. Может, конкуренты? Журналисты в Израиле, как пауки в банке, загрызут и не подавятся. К тому же, выборы скоро. Может быть, именно перед выборами кто-то решил избавиться от него таким образом? Если это так, то тогда все понятно. Вот только как отсюда выбраться? Евгений много писал про израильскую полицию, и прекрасно знал, что уж если попал сюда, то должно произойти что-то необыкновенное, из ряда вон выходящее, какое-то чудо, чтобы его выпустили. К нему часто обращались люди, родственники которых сидели по надуманным обвинениям, а многим даже обвинения не предъявляли. Так что он не надеялся быстро выйти отсюда. Денег на адвоката у него нет, друзей, по большому счёту, тоже, значит защищать его некому. А на бесплатного адвоката надежды мало. Он знал, что с делом подозреваемого адвокат знакомится перед самым процессом, а часто даже не читает его. «Бесплатный» защищает, в основном, так называемых «кухонных бойцов», а у них все преступления, практически, на одно лицо. Напился, поругался, обиделся, и кулаком в глаз, или бутылкой по голове. Возможны, конечно, вариации, но происходит все, обычно, по одному и тому же сценарию. Поэтому адвокаты не сильно вникают в подробности. Поэтому и Евгений не особенно на них надеялся. Собственно, он ни на что уже не надеялся. Если очень захотеть, на любого можно найти компромат. А в Израиле даже искать не надо, ты заранее виноват, потому что ты «русский». Недавно старика посадили, 72 года. Все знали, что у него дочь — шизофреничка, что ей нельзя верить, что её лечить надо. Но судья почему-то поверил этой пятидесятилетней дуре, которая заявила, что старый немощный отец её насиловал. Бред? Бред! Но старика посадили на пятнадцать лет. А перед этим судили «марокканцев», которые в кафе убили «русского» парня. Так их выпустили «за недоказанностью улик» прямо из зала суда. Хотя были и свидетели, и доказательства. Нет, «умом Израиль не понять»…
4. ДЯДЯ БОРУХ
Городок, в котором рос Боренька Камянов, был легендарным и героическим, воспетым в песнях и кинофильмах… «Каховка, Каховка, родная винтовка, горячая пуля летит…». На самом деле это было обычное еврейское местечко, грязное, заброшенное, заросшее лопухами и крапивой. Небольшие, в основном, деревянные или глинобитные, покосившиеся домики с соломенными крышами, с крохотными участками и сарайчиками, переполненные бараки, с вечно ругающимися жильцами… Единственная асфальтированная дорога, которая по традиции называлась «улица Ленина», единственный на весь городок огромный двенадцатикомнатный каменный домина, который принадлежал хозяину завода «Трактородеталь» Гроссману, и три школы — русская, украинская и еврейская…Каховка стояла на берегу великолепного, широкого, тёплого Днепра, где детвора ловила бычков, окуньков и огромных раков. Вокруг простирались плавни, а за городом — необъятная степь. Но такую Каховку Боренька уже не застал. Он родился позже, после войны, он вообще был поздним ребёнком. Город восстанавливался заново, отстраивался, разрастался…Уже вовсю шло строительство Каховской ГЭС… Его отец до 41-го года был директором еврейской школы, мать преподавателем русского языка и идиш, три старшие сестры баловали Бореньку, как могли, любили и лелеяли.…Во время войны немцы убили всех каховских евреев, которые не успели или не захотели уйти, большинство из них живыми сбросили в колодцы, откуда в течение нескольких дней доносились крики и стоны. По рассказам родителей Боренька знал, что они чудом спаслись. Немцы появились в городе, когда семья Камяновых только — только переправилась на другой берег Днепра. А потом была долгая дорога в Казахстан. Где пешком, где на подводе…В 37-м его отец ослеп, и Боренька, слушая все эти рассказы, только удивлялся мужеству матери, которая с тремя маленькими дочерьми и слепым мужем, смогла проделать такой немыслимый путь. Удивлялся и гордился. А ещё он гордился тем, что его семья была самой уважаемой в городе. Он и сам старался не ударить лицом в грязь. Учёба давалась ему легко, и учителя постоянно его хвалили. В музыкальной школе он тоже был одним из лучших. В классе он сидел за одной партой с Маринкой Парчелли. Была она длинная, нескладная, на голову выше его, с едва сформировавшейся грудью, но итальянская фамилия придавала ей неповторимое очарование. Бореньке казалось, что он влюблён в Маринку, и поэтому все время таскал ей конфеты, которые в то время были в дефиците, и давал списывать контрольные. Впрочем, он вообще был влюбчивым, что, конечно же, в итоге должно было сыграть с ним злую шутку. С друзьями он бегал на пляж, где с интересом и любопытством рассматривал женщин в купальниках. А если удавалось, то заглядывал и в баню. Женщины не стеснялись Бореньку по причине его малолетства. Он же испытывал огромное и непонятное ещё ему самому возбуждение. Теоретически он знал как избавиться от этого напряжения. Приятели, «с понтом» цыкая через зубы, хвастались своими победами, объясняли, с какой «ялдой» лучше иметь дело, и какая «даст» без проблем. Но Боренька им не верил. Они были такими же тринадцатилетними подростками, как и он. Точно так же бегали на пляж и в баню, рассматривали картинки с голыми и сисястыми бабами, спорили на то, кто дальше пописает, если «хрен стоит», кто дальше сплюнет или кто громче свистнет. Ни плеваться, ни свистеть Боренька не умел, и страшно завидовал корешам. Зато он дальше всех писал и лучше всех играл на пианино. Однако последнее как раз не являлось достоинством, потому как музыкой мало кто увлекался.
В 59-м из колонии вернулся Ванькин старший брат, Валерий, куда загремел три года назад за пьяную драку. Во рту у него были две железные фиксы, предмет зависти всех пацанов и непременный атрибут «настоящего» зека. Валерка со смаком рассказывал о тюремной романтике, кичился знакомством со всякого рода «авторитетами», и только глаза выдавали его грусть и тоску. Ванька, Борькин приятель, ходил за старшим братом, как собачонка, заглядывал ему в глаза и бегал за пивом. Правда, на свободе Валерка долго не задержался. На танцах он пырнул кого-то ножом и получил очередной срок, уже как рецидивист. Говорили, что он, якобы, заступился за Таньку, но в это мало кто верил. Про Таньку Осипову знали, что она шалава, ложится под кого угодно, так что защищать её не было вроде бы никакого резона. Но ещё долго вокруг витал запах и вкус тюремной романтики, ещё долго гордился Ванька своим братом и утверждал, что каждый настоящий мужик должен пройти через тюрьму. Боренька тоже в это верил, только в тюрьму ему отчего-то не хотелось. Может быть, если бы не Ванька, он так никогда бы и не узнал, что это такое. Но, как говорится, «от сумы, да от тюрьмы не зарекайся». И первой, кто его толкнул на эту дорожку была, как ни странно, все та же Танька Осипова.
Однажды, будучи на пляже, Боренька увидел, что Танька направляется в кусты. Крадучись, он пошёл за ней следом. Она углубилась в заросли, повертела головой, проверяя, не следит ли кто за ней, сняла трусики и присела возле дерева. Зажурчала струйка, а Боренька из своего укрытия с волнением смотрел, как она писает. Он ещё никогда не видел, как писают большие девочки. Струйка переливалась на солнце, с силой била в землю, образуя в ней ямку, а Боренька чувствовал, как горячая волна поднимается от пяток до таза, и выше, выше, до самой головы.…Перед глазами уже плыли круги, затвердевшему, как камень, члену становилось тесно в плавках…Он неловко переступил, под ногами хрустнула ветка… Боренька так и застыл в неудобной позе, стараясь, чтоб его не заметили. Даже дышать перестал.
Эй, иди сюда, — позвала, увидевшая его, Танька. Она нисколько не смутилась, так и продолжала сидеть возле дерева. — Почему такая несправедливость, как ты думаешь? Мужчины расстегнут ширинку и могут писать стоя, а женщинам нужно все с себя снимать.
Боренька стоял, переминаясь с ноги на ногу, и молчал. Но краем глаза рассматривал густые чёрные волосы, росшие у неё на лобке, розовые половые губки, и выделяющийся, похожий на маленький член, клитор. Он знал, что это называется «клитор», брал иногда в школьной библиотеке медицинскую литературу. Танька стянула с него плавки и удивлённо сказала:
Ничего себе, какой большой и толстый! А ты такой маленький. Точно, все в корень пошло.
Она прикоснулась языком к пенису, втянула его в рот, и зачмокала губами. Боренька не мог долго сопротивляться, и довольно быстро кончил ей прямо в горло.
Вкусно, — она облизала губы. — Только никому не говори. А то меня ещё посадят за совращение несовершеннолетних, — Танька натянула трусики, отряхнулась. — Ладно, пошли. Кстати, если ещё захочешь, готовь денежку. Много с тебя не возьму, потому как маленький, но и бесплатно делать это не буду.
Она пошла вперёд, покачивая бёдрами. А Боренька поплёлся сзади, ощущая себя радостно и опустошённо. Он представлял, как будет хвастаться Ваньке, но вовремя остановился. Он не может об этом рассказать, ведь он обещал никому не говорить. Но, как бы там ни было, Боренька больше не чувствовал себя маленьким и несмышлёным. Скорее, наоборот, в нем появилась уверенность в своих силах. Он больше не подсматривал за женщинами в бане, считая это ниже своего достоинства, не обсуждал с приятелями бабские прелести, и совершенно забыл про учёбу. Ни о чем другом, кроме секса, он думать не мог. Танька посвящала его во все прелести и запретные тайны, и что удивительно, перестала брать с него деньги. Но Бореньке хотелось сводить её в кино, купить цветы, подарить что-нибудь необычное…Карманных денег, естественно, не хватало, а где их взять он не знал. Боренька не мог просить у родителей, тем более что он не смог бы им объяснить, зачем они ему нужны. Несмотря на то, что родители неплохо зарабатывали, и отец не пил, как большинство соседей, денег все равно не хватало. Сестры уже выросли, им постоянно что-то было нужно: то новые туфли, то платье, то духи или помада…
В 59-м из колонии вернулся Ванькин старший брат, Валерий, куда загремел три года назад за пьяную драку. Во рту у него были две железные фиксы, предмет зависти всех пацанов и непременный атрибут «настоящего» зека. Валерка со смаком рассказывал о тюремной романтике, кичился знакомством со всякого рода «авторитетами», и только глаза выдавали его грусть и тоску. Ванька, Борькин приятель, ходил за старшим братом, как собачонка, заглядывал ему в глаза и бегал за пивом. Правда, на свободе Валерка долго не задержался. На танцах он пырнул кого-то ножом и получил очередной срок, уже как рецидивист. Говорили, что он, якобы, заступился за Таньку, но в это мало кто верил. Про Таньку Осипову знали, что она шалава, ложится под кого угодно, так что защищать её не было вроде бы никакого резона. Но ещё долго вокруг витал запах и вкус тюремной романтики, ещё долго гордился Ванька своим братом и утверждал, что каждый настоящий мужик должен пройти через тюрьму. Боренька тоже в это верил, только в тюрьму ему отчего-то не хотелось. Может быть, если бы не Ванька, он так никогда бы и не узнал, что это такое. Но, как говорится, «от сумы, да от тюрьмы не зарекайся». И первой, кто его толкнул на эту дорожку была, как ни странно, все та же Танька Осипова.
Однажды, будучи на пляже, Боренька увидел, что Танька направляется в кусты. Крадучись, он пошёл за ней следом. Она углубилась в заросли, повертела головой, проверяя, не следит ли кто за ней, сняла трусики и присела возле дерева. Зажурчала струйка, а Боренька из своего укрытия с волнением смотрел, как она писает. Он ещё никогда не видел, как писают большие девочки. Струйка переливалась на солнце, с силой била в землю, образуя в ней ямку, а Боренька чувствовал, как горячая волна поднимается от пяток до таза, и выше, выше, до самой головы.…Перед глазами уже плыли круги, затвердевшему, как камень, члену становилось тесно в плавках…Он неловко переступил, под ногами хрустнула ветка… Боренька так и застыл в неудобной позе, стараясь, чтоб его не заметили. Даже дышать перестал.
Эй, иди сюда, — позвала, увидевшая его, Танька. Она нисколько не смутилась, так и продолжала сидеть возле дерева. — Почему такая несправедливость, как ты думаешь? Мужчины расстегнут ширинку и могут писать стоя, а женщинам нужно все с себя снимать.
Боренька стоял, переминаясь с ноги на ногу, и молчал. Но краем глаза рассматривал густые чёрные волосы, росшие у неё на лобке, розовые половые губки, и выделяющийся, похожий на маленький член, клитор. Он знал, что это называется «клитор», брал иногда в школьной библиотеке медицинскую литературу. Танька стянула с него плавки и удивлённо сказала:
Ничего себе, какой большой и толстый! А ты такой маленький. Точно, все в корень пошло.
Она прикоснулась языком к пенису, втянула его в рот, и зачмокала губами. Боренька не мог долго сопротивляться, и довольно быстро кончил ей прямо в горло.
Вкусно, — она облизала губы. — Только никому не говори. А то меня ещё посадят за совращение несовершеннолетних, — Танька натянула трусики, отряхнулась. — Ладно, пошли. Кстати, если ещё захочешь, готовь денежку. Много с тебя не возьму, потому как маленький, но и бесплатно делать это не буду.
Она пошла вперёд, покачивая бёдрами. А Боренька поплёлся сзади, ощущая себя радостно и опустошённо. Он представлял, как будет хвастаться Ваньке, но вовремя остановился. Он не может об этом рассказать, ведь он обещал никому не говорить. Но, как бы там ни было, Боренька больше не чувствовал себя маленьким и несмышлёным. Скорее, наоборот, в нем появилась уверенность в своих силах. Он больше не подсматривал за женщинами в бане, считая это ниже своего достоинства, не обсуждал с приятелями бабские прелести, и совершенно забыл про учёбу. Ни о чем другом, кроме секса, он думать не мог. Танька посвящала его во все прелести и запретные тайны, и что удивительно, перестала брать с него деньги. Но Бореньке хотелось сводить её в кино, купить цветы, подарить что-нибудь необычное…Карманных денег, естественно, не хватало, а где их взять он не знал. Боренька не мог просить у родителей, тем более что он не смог бы им объяснить, зачем они ему нужны. Несмотря на то, что родители неплохо зарабатывали, и отец не пил, как большинство соседей, денег все равно не хватало. Сестры уже выросли, им постоянно что-то было нужно: то новые туфли, то платье, то духи или помада…