Страница:
фантазия... Именно -- зеленая фантазия! Зеленая, как те плантации, которые
вы хотите вырастить. Только вы не обижайтесь на меня, дорогой мистер Батсур.
Что делать? У каждого своя слабость. Я верю в господа бога, вы -- в сады и
рощи, которые пастухи вырастят у подножия Адж-Богдо, а мистер Озеров -- в
природный источник мощного нейтронного излучения, уничтоживший спутник. Не
будем бранить друг друга за свои слабости.
-- Отец учил меня уважать слабости ближних, -- поклонился Батсур. --
Дорог тысяча, правда одна...
Переброску лагеря на южный склон Адж-Богдо было решено осуществить по
двум маршрутам. Колонна машин вместе с караваном верблюдов и большинством
лошадей обогнет массив с юго-востока. Пешая группа с несколькими вьючными
лошадьми попытается перевалить Адж-Богдо по ущелью, которое назвали Черной
расщелиной. Караван машин поведет Тумов. В пешей группе пойдут: Озеров,
Батсур, Жора и двое рабочих. В последний момент к пешей группе решил
присоединиться и мистер Пигастер.
На рассвете, когда за черными зубцами Адж-Богдо чуть начал розоветь
восток, а ущербная луна еще ярко светила в темном небе, маленький караван
покинул лагерь.
В лагере уже никто не спал. Рабочие снимали палатки, грузили снаряжение
на автомашины. С восходом солнца автоколонна также должна была выступить в
длительный и трудный маршрут вокруг гор. Когда маленькая группа смельчаков
проходила мимо машин, рабочие прерывали погрузку и молча провожали взглядами
темные фигуры, упрямо шагающие навстречу ветру. Никто не промолвил ни слова,
но все знали, что путь этой шестерки будет нелегким. Еще ни один человек не
переваливал через черные скалы Адж-Богдо.
Тумов проводил караван до ворот ущелья, молча пожал всем руки.
-- Вперед, -- скомандовал Озеров.
Батсур, Жора, Пигастер и двое монголов-рабочих, ведущие в поводу
навьюченных низкорослых лошадок, один за другим исчезли в темной пасти
ущелья.
Тумов положил широкую ладонь на плечо друга, чуть наклонился и
внимательно глянул с высоты своего огромного роста в спокойное лицо Озерова.
-- Ну-ну, не тревожься, старина, -- тихо сказал Аркадий, -- все будет в
порядке. Завтра вечером встретимся.
-- Значит, у восточного подножия вулканического плато, -- охрипшим
голосом пробормотал Тумов. -- Осторожнее наверху... В случае чего лучше
вернитесь. Радируй, и я пошлю назад одну из машин.
-- Пройдем, -- сказал Озеров. -- Ну, счастливо!
-- В добрый час, Аркадий.
Тумов подождал, пока маленькая фигурка Озерова исчезла за поворотом
ущелья, и тихо побрел к лагерю. Восток разгорался все ярче. Над черными
горами и бескрайними желтыми плато вставало солнце.
В первый день караван Озерова прошел около 20 километров по извилистому
коридору Черной расщелины. Постепенно поднимались все выше. Путь в тени
высоких скал оказался менее мучительным, чем маршруты по раскаленным плато
предгорий. Временами навстречу каравану из верховьев ущелья начинал дуть
довольно сильный ветер. Его порывы угоняли зной. Дышать становилось легче.
Люди быстрее карабкались по осыпям и скалам, настойчивее тянули за собой
лошадей.
Во время коротких привалов Батсур и Жора измеряли прибором
радиоактивность пород. Озеров торопливо записывал наблюдения в полевой
дневник.
Наконец ущелье начало расширяться, склоны стали положе, появились
кустики чахлой зелени. Караван вышел в верховья долины. Впереди уступами
громоздились черно-коричневые скалы главного гребня. Где-то среди них завтра
предстояло проложить путь в долины южного склона. На западе из-за скал
поднимался ослепительно белый пик.
-- Мунх-Цаст-Ула, -- сказал Озеров. -- Высочайшая вершина Адж-Богдо.
Более трех тысяч семисот метров над уровнем моря.
-- Мрамор? -- поинтересовался мистер Пигастер, доставая из кожаного
футляра полевой бинокль.
-- Нет, снег.
-- О-кей; значит, там есть вода.
-- Да, -- ответил Озеров, -- но там нет перевала.
-- Еще вопрос, найдем ли его здесь, -- улыбнулся Пигастер, поглядывая
на черный гребень, запиравший верховья долины.
На ночлег стали у подножия водораздельного гребня. Воды не было.
Лошадей стреножили и пустили щипать чахлую, пожелтевшую траву. На примусе
вскипятили чай и разогрели консервы.
Озеров вдруг вспомнил завтрак в три часа утра на набережной
Москвы-реки. Игорь сказал тогда, что в Гоби всегда найдется охапка саксаула,
чтобы разогреть консервы. А вот здесь, в этой пустынной долине, не было и
охапки саксаула. Ни деревца, ни кустика, лишь пучки сухой колючей травы на
почерневших от солнца и ветров склонах.
"Как-то дела у Игоря? Куда они сумели добраться сегодня?" -- думал
Озеров, раскладывая спальный мешок на бурой каменистой почве.
Рядом Жора крутил рукоятки радиостанции. В наушниках были слышны шорохи
и треск. Радист Тумова не отзывался.
-- Еще едут; не стали на ночлег, -- объявил Жора, откладывая наушники.
Быстро темнело.
Ужинали в полумраке. Обжигаясь, тянули обветренными губами горячий чай.
Ледяной ветер задувал с близкого перевала, заставлял приподнимать воротники
ватных курток, нахлобучивать поглубже шляпы и шапки. Здесь, на высоте трех
тысяч метров над уровнем моря, переход от дневной жары к ночному холоду был
необычайно резок.
Ужин подходил к концу, когда один из рабочих -- Жамбал -- крикнул
что-то громко и испуганно.
Батсур вскочил.
-- Где?
Жамбал, растерянно шевеля губами, указал под ноги на темную каменистую
почву.
Батсур включил электрический фонарь, принялся внимательно разглядывать
камни и сухую траву.
-- Что там? -- спросил Озеров.
-- Жамбал говорит, что видел каракурта.
-- На такой высоте, -- усомнился Аркадий, -- едва ли.
-- Надо проверить. Угроза слишком серьезная.
-- Конечно.
Обыскали лагерь, перетрясли спальные мешки, седла и рюкзаки, но ничего
не нашли.
-- Померещилось ему, -- заметил Озеров, снова усаживаясь на брезент.
-- Нет, нет, -- крутил головой Жамбал, -- моя честный слово говорит.
Моя каракурт видел... Плохо будет. Идти надо другой место... Здесь ночевал
нельзя...
-- Куда пойдем? -- возразил Батсур. -- Ночь, темно. Будем спать на
кошмах. На кошму каракурт не полезет.
-- Моя боится, -- твердил Жамбал. -- Моя очень боится. Моя старый
бабушка один каракурт кусал. Бабушка сразу помирал.
-- Что случилось? -- поинтересовался мистер Пигастер.
-- Есть подозрение, что в лагерь забрался ядовитый паук: каракурт, или
черная вдова. Его укус считается смертельным.
-- О-кей, -- усмехнулся Пигастер. -- Настоящий яд. Сильно действует. Но
не стойкий. В консервированном виде долго не сохраняется. Эти пауки есть
там, далеко, в пустыне. Здесь их нет, -- продолжал он, переходя на
монгольский язык, -- нет...
-- Я видел, -- упрямо повторил Жамбал, -- здесь... Идти надо...
Пигастер нахмурился и посветил вокруг карманным фонариком.
Батсур расстелил рядом с брезентом кошму из грубого войлока. Американец
торопливо перебрался на нее и сел, поджав под себя ноги.
-- Здесь теплее, -- пояснил он и погасил фонарь.
Батсур легонько подтолкнул Озерова локтем.
-- Однажды паук сыграл скверную шутку с одним журналистом, -- сказал
Аркадий, попыхивая трубкой. -- Журналисту пришлось ночевать в полевом стане.
Дело было в Туркмении на окраине пустыни. Там водились каракурты...
Журналист был не из робких, но каракуртов боялся смертельно. Он решил не
спать всю ночь, однако перед рассветом задремал. Проснулся от ощущения, что
по руке кто-то ползет. Он открыл глаза и увидел на своем мизинце небольшого
черного паука. Парень чуть не сошел с ума от страха. Он лежал, боясь
пошевелиться, ни жив ни мертв и с замирающим сердцем ждал, когда паук
сползет с пальца. А паук все сидел и сидел и не думал никуда уползать. У
журналиста затекла рука и онемело тело... Проснулся его сосед, увидел
черного паука, тоже перетрусил и посоветовал быстрым движением стряхнуть
каракурта. Журналист шевельнул рукой, но недостаточно резко. Паук свалился,
но успел укусить его в палец. Подняли тревогу, и колхозный кузнец предложил
журналисту единственный путь к спасению: немедленно отрубить укушенный
палец. Бедняге пришлось согласиться. Операцию произвел кузнец. Журналист не
успел даже сообразить, что происходит, как одним пальцем у него стало
меньше. Увидев кровь, он потерял сознание. Когда его привели в чувство,
кузнец стоял рядом и со смущенной миной пробовал извиняться. Журналист начал
было бормотать слова благодарности, но кузнец, сокрушенно покачивая головой,
объяснил, что паука уже поймали ребятишки. Он оказался совсем не каракуртом,
а безобидным крестовиком...
-- О чем рассказывал Аркадий Михайлович? -- тихо спросил Жора у
Батсура.
Батсур, посмеиваясь, повторил по-русски историю о крестовике, принятом
за каракурта.
-- А вы знаете, что эти пауки чрезвычайно быстро размножаются? --
послышался из темноты нервный голос Пигастера. -- Каждая самка каракурта
откладывает осенью свыше тысячи яичек. Яички она помещает в сплетенные из
паутины коконы. Весной молодые пауки вылезают из коконов, выпускают длинные
паутиновые нити, и на этих нитях весенние ветры разносят их на большие
расстояния. А осенью каждая молоденькая самка снова оставляет тысячеголовое
потомство. Каракурты могли бы быстро завоевать пустыни, если бы не птицы...
Скверно, если тут действительно гнездятся эти пауки, -- заключил американец.
-- По одному они обычно не встречаются.
-- Клянусь усами главного ламы, -- сказал Батсур, -- мне начало
казаться, будто что-то ползает по спине под ватником.
-- Русские в таком случае говорят, мороз побежал по коже, -- невесело
усмехнулся Пигастер.
-- Батсур, быстро расстегни и сбрось ватник, -- приказал Озеров и
осветил молодого монгола ярким снопом света карманного фонаря.
Побледневший Батсур пробежал пальцами по пуговицам ватной куртки и
почти незаметным движением плеч сбросил ее на брезент.
Жора и Жамбал громко вскрикнули.
На белой рубашке Батсура между лопаток сидел большой бархатно-черный
паук.
-- Не шевелиться, -- прошептал Озеров. Легким движением руки он смахнул
паука на брезент и раздавил записной книжкой.
-- Спасибо, дорогой, -- просто сказал Батсур и погладил Аркадия по
плечу.
-- Гм, значит, рабочий не ошибся, -- процедил сквозь зубы мистер
Пигастер, разглядывая раздавленное насекомое. -- Проклятая страна. -- Голос
американца дрогнул.
Снова тщательно осмотрели площадку лагеря и обнаружили еще одного
каракурта, который быстро пробежал между камнями и скрылся в темноте.
Больше никого не нашли.
Посовещавшись, решили не менять места лагеря.
-- Чтобы не ломать ног в темноте, -- сказал Озеров.
Жамбал, что-то бормоча по-монгольски, окружил место ночлега кольцом из
вьючных веревок.
-- Каракурт такой веревка не любит, -- объяснил он Жоре. -- Может, не
придет...
-- А если перепрыгнет?
-- Если перепрыгнет, тогда, может, придет...
В эту ночь мистер Пигастер тоже не сомкнул глаз.
На следующее утро начали подъем на перевал. Об инциденте с каракуртами
никто уже не вспоминал. Только Жора во время одного из кратких привалов тихо
сказал Батсуру:
-- А наш мистер сегодня не улыбается. Наверно, ему везде чудятся
каракурты. Даже не присел ни на одном привале.
-- Ты, Жора, смелый парень, -- похвалил Батсур. -- Сегодня днем ничего
не боишься, правда?..
Жора покраснел, но смолчал.
Этот Батсур видит людей насквозь. Как он догадался, что Жора вчера
перетрусил? А, откровенно говоря, перетрусил Жора здорово. Кто знает,
сколько таких каракуртов гнездилось в верховьях ущелья, где стоял лагерь!
Проснешься, а черный паук сидит на тебе. У Жоры противно дрожали пальцы,
когда он настраивал передатчик. В шорохе и тресках ничего нельзя было
разобрать.
Жора так и не сумел установить радиосвязи с автоколонной. Вероятно, в
этом были виноваты каракурты. Хуже, что не удалось наладить связь и сегодня
утром. В наушниках трещало, как во время сильнейшей грозы. По-видимому, была
какая-то неисправность в приемнике, но какая, Жора не знал.
-- Скажут еще, что ничего не понимаю в радио, -- испугался Жора.
Он даже вспотел под спокойным взглядом Озерова, терпеливо ожидавшего
установления связи, и соврал, что автоколонна не отзывается.
-- Может, местные помехи, -- мрачно размышлял он, шагая возле Батсура.
-- Но откуда?
Батсур с улыбкой приглядывался к хмурой физиономии Жоры. Потом хлопнул
его по плечу.
-- Не расстраивайся, богатырь. И не сердись. От гнева стареешь, от
смеха молодеешь. Смейся, -- все хорошо будет.
В полдень маленький караван достиг перевала. Это произошло как-то
неожиданно. Люди упрямо карабкались вверх с уступа на уступ. С трудом
вытаскивали отяжелевшие ноги из горячих осыпей, с шуршанием ползущих вниз по
крутым склонам. Тянули и подталкивали выбивающихся из сил лошадей. Смотрели
только, куда поставить ногу при следующем шаге. Никто не глядел вверх.
И вдруг горячий ветер Джунгарской Гоби пахнул в потные лица, сорвал и
унес вниз широкополую шляпу Озерова. Скалы расступились. Подъем кончился.
Путешественники стояли на узкой седловине, зажатой среди высоких обрывов.
Коричневые скалы гигантскими ступенями спускались далеко вниз к плоским
котловинам и плато великой пограничной пустыни. Желтые пески терялись в
знойной дымке, а над ними, замыкая южный горизонт, висела в воздухе
волнистая белая нить -- не то облака, не то снега далеких гор.
-- Тянь-Шань, -- сказал Озеров, -- самые восточные цепи Китайского
Тянь-Шаня. Между ними и нами около двухсот километров безводных песков и
такыров1 Джунгарии.
(1 Т а к ы р ы -- плоские блюдцеобразные впадины с глинистым дном; тип
глинистой пустыни.)
-- А где китайская граница? -- кашлянув, спросил мистер Пигастер.
-- Внизу в пустыне, километрах в семидесяти отсюда.
-- И никто ее не стережет, -- добавил Батсур, -- и никого не
интересует, где она точно проходит. Там, -- Батсур указал на юг, -- живут
друзья. Но они далеко. Их поселения на другой стороне пустыни, у подножия
Небесных гор. Наши народы разделяет не граница, а великая пустыня.
-- А что это за черное плоскогорье у подножия Адж-Богдо, все иссеченное
трещинами? -- хмуро перебил Пигастер, двумя руками придерживая шляпу,
которую ветер так и рвал с головы.
-- Вот это и есть вулканическое плато, открытое девять лет назад, --
объяснил Озеров. -- Отсюда виден его восточный край. Плато очень велико. Оно
протягивается далеко на северо-запад. Это единственный известный в настоящее
время центр молодого вулканизма в юго-западной Монголии. Где-то над этим
плато произошла авария вашего спутника.
-- Проехать туда на машине нельзя? -- поинтересовался американец.
-- Можно кое-где пройти пешком. Большинство расщелин недоступно. Там
пригодился бы вертолет, если бы не чудовищные ветры, постоянно дующие из
Джунгарии.
Караван двинулся вниз, к восточной окраине вулканического плато.
Во время перехода через Адж-Богдо не удалось сделать новых открытий.
Приборы не зарегистрировали никаких признаков аномалии. Настороженный взгляд
Озерова не заметил ничего, что давало бы хоть малейшую поддержку его
гипотезе.
Оставалось вулканическое плато. Караван уже несколько часов пробирался
вдоль его восточного края. Плоскогорье круто обрывалось в каменистой
предгорной равнине. Причудливые карнизы нависали над головами
путешественников. Зубцы и колонны, высеченные вихрями в многосотметровой
толще лав и вулканических туфов, казались развалинами огромных замков,
построенных и разрушенных великанами. Глубокие ущелья уходили в глубь плато.
Ветер, врываясь в них, завывал и гудел, словно в трубах чудовищных органов.
Батсур попробовал углубиться в одну из расщелин, но оказалось, что она
недоступна. За первым же поворотом узкое щелевидное русло было перегорожено
вертикальным обрывом высотой в несколько десятков метров.
-- Как и в большинстве таких трещин, -- сказал Озеров. -- А
радиоактивность?
-- Нормальная, -- пожал плечами Батсур.
-- Все как девять лет назад...
-- Где вы проникали в глубь плато? -- спросил Батсур.
-- Южнее; там есть одна расщелина, по которой можно подняться наверх.
Возле нее находится горячий источник. Впрочем, далеко по вершине плато тоже
не пройти. Вся поверхность иссечена глубокими трещинами.
-- Отчего мог возникнуть такой странный рельеф? -- недоумевал Батсур.
-- Может быть, лавовое плато при подземных толчках раскололось на
громадное количество кусков, -- предположил Озеров.
-- Нигде не видел ничего подобного.
-- Признаться, я тоже, -- кивнул головой Озеров.
-- Словно кто-то специально долбил по этому плато огромной кувалдой.
Хотел расплющить, но только расколол на куски... Весной по этим расщелинам
стекает вода, -- продолжал Батсур. -- Смотрите, в русле есть скатанные водой
гальки.
-- Интересно, что эти гальки состоят не из пород самого плато, --
сказал Озеров. -- Вероятно, среди лав встречаются слои конгломератов. Эти
конгломераты разрушаются, и гальки из них выкрашиваются. Надо обязательно
взять образцы.
Уже темнело, когда караван достиг юго-восточной оконечности плато.
Здесь стена обрывов круто поворачивала на северо-запад и уходила к
фиолетовым гребням далеких гор.
-- Удивительно, -- недоумевал Батсур. -- Мы прошли вдоль всего
восточного края и не встретили ни наших машин, ни их следов. Я думал, они
ждут нас тут.
-- Да, странно, -- согласился Озеров. -- Странно также, что молчит их
радио.
-- Аркадий Михайлович, -- отозвался Жора, виновато опустив глаза, --
наверно, наше радио не в порядке. Послушайте, что делается в наушниках.
Озеров надел наушники, послушал, покрутил рукоятки настройки и молча
передал наушники Батсуру.
Узкие глаза монгола округлились, как только он надел наушники.
-- Когда это началось, Жора? -- спросил Озеров, кивнув на приемник.
-- Вчера вечером трещало немного, -- пробормотал юноша.
-- А сегодня утром?
-- Сильнее, но не так, как сейчас.
-- Магнитная буря? -- спросил Батсур, освобождаясь от наушников.
Озеров с сомнением покачал головой.
-- Жаль, что у нас нет магнитометра, -- заметил Батсур.
-- Проверим, как ведут себя компасы...
Все трое вытащили горные компасы и освободили стрелки. Стрелки,
поколебавшись, замерли без движения.
-- Никакой магнитной бури нет, -- сказал Озеров, пряча компас в футляр.
Подошел Пигастер. Он уже успел слазать на ближайшую возвышенность и
осмотреть в бинокль окрестности.
Услышав о неисправности радио, Пигастер взял наушники и скептически
усмехнулся.
-- Меня удивляет ваша наивность, господа, -- сказал он. -- Приемник в
полном порядке. Просто где-то совсем близко, под самым нашим носом работает
заглушающая станция. Станция, которая заглушает иностранные передачи.
Озеров и Батсур переглянулись и не могли удержать улыбок. Жора,
которому перевели слова Пигастера, невежливо фыркнул.
-- Во всяком случае, очень похоже на работу такой станции, --
поправился Пигастер, подрагивая седыми бровями.
Несколько раз, пока готовили ужин, Жора брался за передатчик. Треск в
наушниках не утихал, но и не усиливался. Казалось, где-то совсем рядом
невидимые руки разрывали бесконечные, туго натянутые полотнища. В
однообразном звенящем треске не было слышно ни одной станции.
Озеров задумчиво глядел на костер, в котором горели сухие ветви
караганы. Таких помех в радиосвязи не было девять лет тому назад. С чем
могут быть связаны эти странные нарушения в эфире? И какую площадь они
захватили?
В эту ночь Озеров спал плохо. Ему снилось, что он блуждает в холодной
непроницаемой мгле. Под ногами сыпучий песок, вокруг ветер и густая тьма.
Ощупью он наткнулся на какую-то стену. Она холодна и шероховата, как
базальтовые обрывы плато. В ней есть отдушины и щели. Сквозь них проникает
далекий оранжевый свет и доносится треск разрываемых тканей, бесконечный
треск, как в наушниках радиопередатчика.
"Это сон", -- подумал он и заставил себя проснуться.
Была глубокая ночь. Чуть вспыхивал догорающий костер. В черном,
пронзительно холодном небе ярко искрились звезды. Ветер утих, и глубокая
тишина распростерлась над пустыней. Вот рядом застонал во сне Жора и снова
стало тихо.
Не вылезая из мешка, Озеров закурил трубку, лежал, прислушивался.
Жамбал, ссутулившись, неподвижно сидел у костра, обхватив руками
винчестер.
"Спит", -- подумал Озеров.
Он выбрался из мешка, потянулся, глянул вверх и замер.
Темно-лиловое пятно растекалось по черному небу.
Оно появилось на северо-западе над плато, расширялось дрожащими
волнами, бледнело, гасло. Вот уже на месте пятна снова ярко блестят
потускневшие было звезды.
"Показалось, -- думал Озеров, протирая глаза. -- Что это? Галлюцинация,
полярное сияние?.."
Он стоял не шевелясь, не отрывая взгляда от той части неба, где
появилось и исчезло багрово-лиловое пятно. Не чувствовал пронизывающего
холода. И вот снова начало багроветь небо в том же самом месте. Багровое
пятно разливалось среди звезд, как отблеск далекого пожара. Но это не могло
быть отблеском. Светилось само небо, и сквозь красноватую вуаль продолжали
мерцать звезды.
"Может, мне кажется?" -- промелькнуло в голове Озерова.
Не отрывая взгляда от уже бледнеющего пятна, он принялся трясти
Жамбала. Монгол вскочил, как ужаленный.
-- Смотри туда, -- шепнул Озеров, указывая в темное небо.
Жамбал стремительно вскинул винчестер.
-- Нет, нет, не стреляй. Только смотри. Видишь что-нибудь?
Жамбал вытаращил широко открытые глаза и растерянно озирался.
-- Видишь что-нибудь на небе? -- повторил Озеров, боясь оторвать взгляд
от почти исчезнувшего пятна.
-- Звезда вижу... Много з-звезда, -- заикаясь, проговорил Жамбал, с
испугом поглядывая то на небо, то на Озерова.
-- Смотри еще! -- приказал Озеров. -- Сейчас оно появится снова.
Жамбал вскинул винчестер
-- Нет. Только смотри, -- сказал Озеров, беря у него из рук оружие.
Они долго стояли закинув головы, смотрели в черное небо. Красноватое
пятно больше не появлялось.
-- Ватник надень, -- прошептал Жамбал, глянув на Озерова -- Мороз...
Аркадий вдруг почувствовал, что совсем окоченел. Торопливо засунул
негнущиеся руки в рукава ватника, набросил полушубок. Взгляда он не мог
отрывать от той части неба, где ярко блестел в темноте большой крест Лебедя.
Временами ему казалось, что небо снова начинает краснеть, но Жамбал уверял,
что ничего не видит. Багровое пятно больше не появилось.
"И все же это не была галлюцинация, -- думал Озеров. -- Я убежден, что
видел свечение неба над плато А вдруг это свечение и помехи в радиосвязи
вызваны одним источником?"
Мысленно ругнув себя, что не подумал об этом раньше, Озеров включил
радио. Ровный, звенящий треск донесся из наушников. В эфире ничего не
изменилось.
Восток уже розовел. Озеров чувствовал, что уснуть он теперь не в
состоянии. Необходимо было собраться с мыслями.
Вскинув за плечо винчестер, он быстро пошел по каменистому плато в
сторону светлеющего горизонта. Первые порывы утреннего ветра прилетели
откуда-то из бескрайних просторов Заалтайской Гоби, зашелестели пучками
сухой травы. Склон, по которому поднимался Озеров, закончился небольшим
уступом. Ниже тянулись темные волны спящих песков.
Озеров присел на карниз шероховатого песчаника, курил, думал.
Надо во что бы то ни стало проникнуть в глубь плато, осмотреть его
расщелины Он испытывал странное чувство, словно стоял на пороге открытия.
Остается сделать еще шаг, поднять завесу -- и все станет ясно.
"Спокойно, спокойно, -- сказал он себе. -- Не дай понести воображению".
Яркий луч света скользнул среди темных песков, потом другой. Озеров
вскочил. Сердце его стремительно забилось. Прошло несколько секунд, прежде
чем он сообразил, что идут машины.
"Нервы сдают", -- мелькнуло в голове.
Он принялся сигнализировать светом карманного фонаря. Фары машин
светили все ярче. Вскоре послышался натужный гуд моторов, с трудом
прокладывающих колею по сыпучим пескам.
Наконец первая машина доползла до подножия уступа и остановилась.
Озеров торопливо спустился вниз.
-- Почему один среди пустыни? -- было первым вопросом Тумова, когда он
выпрыгнул из кабины.
-- Лагерь рядом Я пошел вам навстречу.
-- А почему молчали? -- заорал Тумов, так обнимая Аркадия, что у того
затрещали кости. -- Я одну машину назад послал за вами к старому лагерю.
-- Ваше радио работало? -- быстро спросил Озеров, с трудом освобождаясь
из рук приятеля.
-- А что ему сделается.
-- Включите передатчик. Немедленно.
Радист выскочил из закрытого брезентом кузова, поставил на песок
зеленый ящичек, выдвинул антенну, начал крутить рукоятки настройки. Вскоре
на его лице появилось растерянное выражение.
-- Ух, черт! -- пробормотал он, поглядывая то на Озерова, то на Тумова,
-- прямо барабанные трели.
-- Так, -- сказал Озеров. -- Значит, только возле плато. Кажется, мы
напали на след, Игорь.
Лагерь поставили у горячего источника. Вскипающая пузырьками газа вода
проточила в скалах коридор с глубокими котлами и ваннами. Стенки ванн были
гладко отполированы быстрыми теплыми струями. Зеленоватый песок устилал дно.
Можно было подолгу лежать в удобных ваннах, под тенью зубчатых карнизов,
потягивая тепловатую воду, вкусом напоминающую нарзан.
-- Пройдут годы, и здесь вырастет курорт; будут большие дома,
электричество и киоски с мороженым, -- мечтательно говорил Батсур. --
вы хотите вырастить. Только вы не обижайтесь на меня, дорогой мистер Батсур.
Что делать? У каждого своя слабость. Я верю в господа бога, вы -- в сады и
рощи, которые пастухи вырастят у подножия Адж-Богдо, а мистер Озеров -- в
природный источник мощного нейтронного излучения, уничтоживший спутник. Не
будем бранить друг друга за свои слабости.
-- Отец учил меня уважать слабости ближних, -- поклонился Батсур. --
Дорог тысяча, правда одна...
Переброску лагеря на южный склон Адж-Богдо было решено осуществить по
двум маршрутам. Колонна машин вместе с караваном верблюдов и большинством
лошадей обогнет массив с юго-востока. Пешая группа с несколькими вьючными
лошадьми попытается перевалить Адж-Богдо по ущелью, которое назвали Черной
расщелиной. Караван машин поведет Тумов. В пешей группе пойдут: Озеров,
Батсур, Жора и двое рабочих. В последний момент к пешей группе решил
присоединиться и мистер Пигастер.
На рассвете, когда за черными зубцами Адж-Богдо чуть начал розоветь
восток, а ущербная луна еще ярко светила в темном небе, маленький караван
покинул лагерь.
В лагере уже никто не спал. Рабочие снимали палатки, грузили снаряжение
на автомашины. С восходом солнца автоколонна также должна была выступить в
длительный и трудный маршрут вокруг гор. Когда маленькая группа смельчаков
проходила мимо машин, рабочие прерывали погрузку и молча провожали взглядами
темные фигуры, упрямо шагающие навстречу ветру. Никто не промолвил ни слова,
но все знали, что путь этой шестерки будет нелегким. Еще ни один человек не
переваливал через черные скалы Адж-Богдо.
Тумов проводил караван до ворот ущелья, молча пожал всем руки.
-- Вперед, -- скомандовал Озеров.
Батсур, Жора, Пигастер и двое монголов-рабочих, ведущие в поводу
навьюченных низкорослых лошадок, один за другим исчезли в темной пасти
ущелья.
Тумов положил широкую ладонь на плечо друга, чуть наклонился и
внимательно глянул с высоты своего огромного роста в спокойное лицо Озерова.
-- Ну-ну, не тревожься, старина, -- тихо сказал Аркадий, -- все будет в
порядке. Завтра вечером встретимся.
-- Значит, у восточного подножия вулканического плато, -- охрипшим
голосом пробормотал Тумов. -- Осторожнее наверху... В случае чего лучше
вернитесь. Радируй, и я пошлю назад одну из машин.
-- Пройдем, -- сказал Озеров. -- Ну, счастливо!
-- В добрый час, Аркадий.
Тумов подождал, пока маленькая фигурка Озерова исчезла за поворотом
ущелья, и тихо побрел к лагерю. Восток разгорался все ярче. Над черными
горами и бескрайними желтыми плато вставало солнце.
В первый день караван Озерова прошел около 20 километров по извилистому
коридору Черной расщелины. Постепенно поднимались все выше. Путь в тени
высоких скал оказался менее мучительным, чем маршруты по раскаленным плато
предгорий. Временами навстречу каравану из верховьев ущелья начинал дуть
довольно сильный ветер. Его порывы угоняли зной. Дышать становилось легче.
Люди быстрее карабкались по осыпям и скалам, настойчивее тянули за собой
лошадей.
Во время коротких привалов Батсур и Жора измеряли прибором
радиоактивность пород. Озеров торопливо записывал наблюдения в полевой
дневник.
Наконец ущелье начало расширяться, склоны стали положе, появились
кустики чахлой зелени. Караван вышел в верховья долины. Впереди уступами
громоздились черно-коричневые скалы главного гребня. Где-то среди них завтра
предстояло проложить путь в долины южного склона. На западе из-за скал
поднимался ослепительно белый пик.
-- Мунх-Цаст-Ула, -- сказал Озеров. -- Высочайшая вершина Адж-Богдо.
Более трех тысяч семисот метров над уровнем моря.
-- Мрамор? -- поинтересовался мистер Пигастер, доставая из кожаного
футляра полевой бинокль.
-- Нет, снег.
-- О-кей; значит, там есть вода.
-- Да, -- ответил Озеров, -- но там нет перевала.
-- Еще вопрос, найдем ли его здесь, -- улыбнулся Пигастер, поглядывая
на черный гребень, запиравший верховья долины.
На ночлег стали у подножия водораздельного гребня. Воды не было.
Лошадей стреножили и пустили щипать чахлую, пожелтевшую траву. На примусе
вскипятили чай и разогрели консервы.
Озеров вдруг вспомнил завтрак в три часа утра на набережной
Москвы-реки. Игорь сказал тогда, что в Гоби всегда найдется охапка саксаула,
чтобы разогреть консервы. А вот здесь, в этой пустынной долине, не было и
охапки саксаула. Ни деревца, ни кустика, лишь пучки сухой колючей травы на
почерневших от солнца и ветров склонах.
"Как-то дела у Игоря? Куда они сумели добраться сегодня?" -- думал
Озеров, раскладывая спальный мешок на бурой каменистой почве.
Рядом Жора крутил рукоятки радиостанции. В наушниках были слышны шорохи
и треск. Радист Тумова не отзывался.
-- Еще едут; не стали на ночлег, -- объявил Жора, откладывая наушники.
Быстро темнело.
Ужинали в полумраке. Обжигаясь, тянули обветренными губами горячий чай.
Ледяной ветер задувал с близкого перевала, заставлял приподнимать воротники
ватных курток, нахлобучивать поглубже шляпы и шапки. Здесь, на высоте трех
тысяч метров над уровнем моря, переход от дневной жары к ночному холоду был
необычайно резок.
Ужин подходил к концу, когда один из рабочих -- Жамбал -- крикнул
что-то громко и испуганно.
Батсур вскочил.
-- Где?
Жамбал, растерянно шевеля губами, указал под ноги на темную каменистую
почву.
Батсур включил электрический фонарь, принялся внимательно разглядывать
камни и сухую траву.
-- Что там? -- спросил Озеров.
-- Жамбал говорит, что видел каракурта.
-- На такой высоте, -- усомнился Аркадий, -- едва ли.
-- Надо проверить. Угроза слишком серьезная.
-- Конечно.
Обыскали лагерь, перетрясли спальные мешки, седла и рюкзаки, но ничего
не нашли.
-- Померещилось ему, -- заметил Озеров, снова усаживаясь на брезент.
-- Нет, нет, -- крутил головой Жамбал, -- моя честный слово говорит.
Моя каракурт видел... Плохо будет. Идти надо другой место... Здесь ночевал
нельзя...
-- Куда пойдем? -- возразил Батсур. -- Ночь, темно. Будем спать на
кошмах. На кошму каракурт не полезет.
-- Моя боится, -- твердил Жамбал. -- Моя очень боится. Моя старый
бабушка один каракурт кусал. Бабушка сразу помирал.
-- Что случилось? -- поинтересовался мистер Пигастер.
-- Есть подозрение, что в лагерь забрался ядовитый паук: каракурт, или
черная вдова. Его укус считается смертельным.
-- О-кей, -- усмехнулся Пигастер. -- Настоящий яд. Сильно действует. Но
не стойкий. В консервированном виде долго не сохраняется. Эти пауки есть
там, далеко, в пустыне. Здесь их нет, -- продолжал он, переходя на
монгольский язык, -- нет...
-- Я видел, -- упрямо повторил Жамбал, -- здесь... Идти надо...
Пигастер нахмурился и посветил вокруг карманным фонариком.
Батсур расстелил рядом с брезентом кошму из грубого войлока. Американец
торопливо перебрался на нее и сел, поджав под себя ноги.
-- Здесь теплее, -- пояснил он и погасил фонарь.
Батсур легонько подтолкнул Озерова локтем.
-- Однажды паук сыграл скверную шутку с одним журналистом, -- сказал
Аркадий, попыхивая трубкой. -- Журналисту пришлось ночевать в полевом стане.
Дело было в Туркмении на окраине пустыни. Там водились каракурты...
Журналист был не из робких, но каракуртов боялся смертельно. Он решил не
спать всю ночь, однако перед рассветом задремал. Проснулся от ощущения, что
по руке кто-то ползет. Он открыл глаза и увидел на своем мизинце небольшого
черного паука. Парень чуть не сошел с ума от страха. Он лежал, боясь
пошевелиться, ни жив ни мертв и с замирающим сердцем ждал, когда паук
сползет с пальца. А паук все сидел и сидел и не думал никуда уползать. У
журналиста затекла рука и онемело тело... Проснулся его сосед, увидел
черного паука, тоже перетрусил и посоветовал быстрым движением стряхнуть
каракурта. Журналист шевельнул рукой, но недостаточно резко. Паук свалился,
но успел укусить его в палец. Подняли тревогу, и колхозный кузнец предложил
журналисту единственный путь к спасению: немедленно отрубить укушенный
палец. Бедняге пришлось согласиться. Операцию произвел кузнец. Журналист не
успел даже сообразить, что происходит, как одним пальцем у него стало
меньше. Увидев кровь, он потерял сознание. Когда его привели в чувство,
кузнец стоял рядом и со смущенной миной пробовал извиняться. Журналист начал
было бормотать слова благодарности, но кузнец, сокрушенно покачивая головой,
объяснил, что паука уже поймали ребятишки. Он оказался совсем не каракуртом,
а безобидным крестовиком...
-- О чем рассказывал Аркадий Михайлович? -- тихо спросил Жора у
Батсура.
Батсур, посмеиваясь, повторил по-русски историю о крестовике, принятом
за каракурта.
-- А вы знаете, что эти пауки чрезвычайно быстро размножаются? --
послышался из темноты нервный голос Пигастера. -- Каждая самка каракурта
откладывает осенью свыше тысячи яичек. Яички она помещает в сплетенные из
паутины коконы. Весной молодые пауки вылезают из коконов, выпускают длинные
паутиновые нити, и на этих нитях весенние ветры разносят их на большие
расстояния. А осенью каждая молоденькая самка снова оставляет тысячеголовое
потомство. Каракурты могли бы быстро завоевать пустыни, если бы не птицы...
Скверно, если тут действительно гнездятся эти пауки, -- заключил американец.
-- По одному они обычно не встречаются.
-- Клянусь усами главного ламы, -- сказал Батсур, -- мне начало
казаться, будто что-то ползает по спине под ватником.
-- Русские в таком случае говорят, мороз побежал по коже, -- невесело
усмехнулся Пигастер.
-- Батсур, быстро расстегни и сбрось ватник, -- приказал Озеров и
осветил молодого монгола ярким снопом света карманного фонаря.
Побледневший Батсур пробежал пальцами по пуговицам ватной куртки и
почти незаметным движением плеч сбросил ее на брезент.
Жора и Жамбал громко вскрикнули.
На белой рубашке Батсура между лопаток сидел большой бархатно-черный
паук.
-- Не шевелиться, -- прошептал Озеров. Легким движением руки он смахнул
паука на брезент и раздавил записной книжкой.
-- Спасибо, дорогой, -- просто сказал Батсур и погладил Аркадия по
плечу.
-- Гм, значит, рабочий не ошибся, -- процедил сквозь зубы мистер
Пигастер, разглядывая раздавленное насекомое. -- Проклятая страна. -- Голос
американца дрогнул.
Снова тщательно осмотрели площадку лагеря и обнаружили еще одного
каракурта, который быстро пробежал между камнями и скрылся в темноте.
Больше никого не нашли.
Посовещавшись, решили не менять места лагеря.
-- Чтобы не ломать ног в темноте, -- сказал Озеров.
Жамбал, что-то бормоча по-монгольски, окружил место ночлега кольцом из
вьючных веревок.
-- Каракурт такой веревка не любит, -- объяснил он Жоре. -- Может, не
придет...
-- А если перепрыгнет?
-- Если перепрыгнет, тогда, может, придет...
В эту ночь мистер Пигастер тоже не сомкнул глаз.
На следующее утро начали подъем на перевал. Об инциденте с каракуртами
никто уже не вспоминал. Только Жора во время одного из кратких привалов тихо
сказал Батсуру:
-- А наш мистер сегодня не улыбается. Наверно, ему везде чудятся
каракурты. Даже не присел ни на одном привале.
-- Ты, Жора, смелый парень, -- похвалил Батсур. -- Сегодня днем ничего
не боишься, правда?..
Жора покраснел, но смолчал.
Этот Батсур видит людей насквозь. Как он догадался, что Жора вчера
перетрусил? А, откровенно говоря, перетрусил Жора здорово. Кто знает,
сколько таких каракуртов гнездилось в верховьях ущелья, где стоял лагерь!
Проснешься, а черный паук сидит на тебе. У Жоры противно дрожали пальцы,
когда он настраивал передатчик. В шорохе и тресках ничего нельзя было
разобрать.
Жора так и не сумел установить радиосвязи с автоколонной. Вероятно, в
этом были виноваты каракурты. Хуже, что не удалось наладить связь и сегодня
утром. В наушниках трещало, как во время сильнейшей грозы. По-видимому, была
какая-то неисправность в приемнике, но какая, Жора не знал.
-- Скажут еще, что ничего не понимаю в радио, -- испугался Жора.
Он даже вспотел под спокойным взглядом Озерова, терпеливо ожидавшего
установления связи, и соврал, что автоколонна не отзывается.
-- Может, местные помехи, -- мрачно размышлял он, шагая возле Батсура.
-- Но откуда?
Батсур с улыбкой приглядывался к хмурой физиономии Жоры. Потом хлопнул
его по плечу.
-- Не расстраивайся, богатырь. И не сердись. От гнева стареешь, от
смеха молодеешь. Смейся, -- все хорошо будет.
В полдень маленький караван достиг перевала. Это произошло как-то
неожиданно. Люди упрямо карабкались вверх с уступа на уступ. С трудом
вытаскивали отяжелевшие ноги из горячих осыпей, с шуршанием ползущих вниз по
крутым склонам. Тянули и подталкивали выбивающихся из сил лошадей. Смотрели
только, куда поставить ногу при следующем шаге. Никто не глядел вверх.
И вдруг горячий ветер Джунгарской Гоби пахнул в потные лица, сорвал и
унес вниз широкополую шляпу Озерова. Скалы расступились. Подъем кончился.
Путешественники стояли на узкой седловине, зажатой среди высоких обрывов.
Коричневые скалы гигантскими ступенями спускались далеко вниз к плоским
котловинам и плато великой пограничной пустыни. Желтые пески терялись в
знойной дымке, а над ними, замыкая южный горизонт, висела в воздухе
волнистая белая нить -- не то облака, не то снега далеких гор.
-- Тянь-Шань, -- сказал Озеров, -- самые восточные цепи Китайского
Тянь-Шаня. Между ними и нами около двухсот километров безводных песков и
такыров1 Джунгарии.
(1 Т а к ы р ы -- плоские блюдцеобразные впадины с глинистым дном; тип
глинистой пустыни.)
-- А где китайская граница? -- кашлянув, спросил мистер Пигастер.
-- Внизу в пустыне, километрах в семидесяти отсюда.
-- И никто ее не стережет, -- добавил Батсур, -- и никого не
интересует, где она точно проходит. Там, -- Батсур указал на юг, -- живут
друзья. Но они далеко. Их поселения на другой стороне пустыни, у подножия
Небесных гор. Наши народы разделяет не граница, а великая пустыня.
-- А что это за черное плоскогорье у подножия Адж-Богдо, все иссеченное
трещинами? -- хмуро перебил Пигастер, двумя руками придерживая шляпу,
которую ветер так и рвал с головы.
-- Вот это и есть вулканическое плато, открытое девять лет назад, --
объяснил Озеров. -- Отсюда виден его восточный край. Плато очень велико. Оно
протягивается далеко на северо-запад. Это единственный известный в настоящее
время центр молодого вулканизма в юго-западной Монголии. Где-то над этим
плато произошла авария вашего спутника.
-- Проехать туда на машине нельзя? -- поинтересовался американец.
-- Можно кое-где пройти пешком. Большинство расщелин недоступно. Там
пригодился бы вертолет, если бы не чудовищные ветры, постоянно дующие из
Джунгарии.
Караван двинулся вниз, к восточной окраине вулканического плато.
Во время перехода через Адж-Богдо не удалось сделать новых открытий.
Приборы не зарегистрировали никаких признаков аномалии. Настороженный взгляд
Озерова не заметил ничего, что давало бы хоть малейшую поддержку его
гипотезе.
Оставалось вулканическое плато. Караван уже несколько часов пробирался
вдоль его восточного края. Плоскогорье круто обрывалось в каменистой
предгорной равнине. Причудливые карнизы нависали над головами
путешественников. Зубцы и колонны, высеченные вихрями в многосотметровой
толще лав и вулканических туфов, казались развалинами огромных замков,
построенных и разрушенных великанами. Глубокие ущелья уходили в глубь плато.
Ветер, врываясь в них, завывал и гудел, словно в трубах чудовищных органов.
Батсур попробовал углубиться в одну из расщелин, но оказалось, что она
недоступна. За первым же поворотом узкое щелевидное русло было перегорожено
вертикальным обрывом высотой в несколько десятков метров.
-- Как и в большинстве таких трещин, -- сказал Озеров. -- А
радиоактивность?
-- Нормальная, -- пожал плечами Батсур.
-- Все как девять лет назад...
-- Где вы проникали в глубь плато? -- спросил Батсур.
-- Южнее; там есть одна расщелина, по которой можно подняться наверх.
Возле нее находится горячий источник. Впрочем, далеко по вершине плато тоже
не пройти. Вся поверхность иссечена глубокими трещинами.
-- Отчего мог возникнуть такой странный рельеф? -- недоумевал Батсур.
-- Может быть, лавовое плато при подземных толчках раскололось на
громадное количество кусков, -- предположил Озеров.
-- Нигде не видел ничего подобного.
-- Признаться, я тоже, -- кивнул головой Озеров.
-- Словно кто-то специально долбил по этому плато огромной кувалдой.
Хотел расплющить, но только расколол на куски... Весной по этим расщелинам
стекает вода, -- продолжал Батсур. -- Смотрите, в русле есть скатанные водой
гальки.
-- Интересно, что эти гальки состоят не из пород самого плато, --
сказал Озеров. -- Вероятно, среди лав встречаются слои конгломератов. Эти
конгломераты разрушаются, и гальки из них выкрашиваются. Надо обязательно
взять образцы.
Уже темнело, когда караван достиг юго-восточной оконечности плато.
Здесь стена обрывов круто поворачивала на северо-запад и уходила к
фиолетовым гребням далеких гор.
-- Удивительно, -- недоумевал Батсур. -- Мы прошли вдоль всего
восточного края и не встретили ни наших машин, ни их следов. Я думал, они
ждут нас тут.
-- Да, странно, -- согласился Озеров. -- Странно также, что молчит их
радио.
-- Аркадий Михайлович, -- отозвался Жора, виновато опустив глаза, --
наверно, наше радио не в порядке. Послушайте, что делается в наушниках.
Озеров надел наушники, послушал, покрутил рукоятки настройки и молча
передал наушники Батсуру.
Узкие глаза монгола округлились, как только он надел наушники.
-- Когда это началось, Жора? -- спросил Озеров, кивнув на приемник.
-- Вчера вечером трещало немного, -- пробормотал юноша.
-- А сегодня утром?
-- Сильнее, но не так, как сейчас.
-- Магнитная буря? -- спросил Батсур, освобождаясь от наушников.
Озеров с сомнением покачал головой.
-- Жаль, что у нас нет магнитометра, -- заметил Батсур.
-- Проверим, как ведут себя компасы...
Все трое вытащили горные компасы и освободили стрелки. Стрелки,
поколебавшись, замерли без движения.
-- Никакой магнитной бури нет, -- сказал Озеров, пряча компас в футляр.
Подошел Пигастер. Он уже успел слазать на ближайшую возвышенность и
осмотреть в бинокль окрестности.
Услышав о неисправности радио, Пигастер взял наушники и скептически
усмехнулся.
-- Меня удивляет ваша наивность, господа, -- сказал он. -- Приемник в
полном порядке. Просто где-то совсем близко, под самым нашим носом работает
заглушающая станция. Станция, которая заглушает иностранные передачи.
Озеров и Батсур переглянулись и не могли удержать улыбок. Жора,
которому перевели слова Пигастера, невежливо фыркнул.
-- Во всяком случае, очень похоже на работу такой станции, --
поправился Пигастер, подрагивая седыми бровями.
Несколько раз, пока готовили ужин, Жора брался за передатчик. Треск в
наушниках не утихал, но и не усиливался. Казалось, где-то совсем рядом
невидимые руки разрывали бесконечные, туго натянутые полотнища. В
однообразном звенящем треске не было слышно ни одной станции.
Озеров задумчиво глядел на костер, в котором горели сухие ветви
караганы. Таких помех в радиосвязи не было девять лет тому назад. С чем
могут быть связаны эти странные нарушения в эфире? И какую площадь они
захватили?
В эту ночь Озеров спал плохо. Ему снилось, что он блуждает в холодной
непроницаемой мгле. Под ногами сыпучий песок, вокруг ветер и густая тьма.
Ощупью он наткнулся на какую-то стену. Она холодна и шероховата, как
базальтовые обрывы плато. В ней есть отдушины и щели. Сквозь них проникает
далекий оранжевый свет и доносится треск разрываемых тканей, бесконечный
треск, как в наушниках радиопередатчика.
"Это сон", -- подумал он и заставил себя проснуться.
Была глубокая ночь. Чуть вспыхивал догорающий костер. В черном,
пронзительно холодном небе ярко искрились звезды. Ветер утих, и глубокая
тишина распростерлась над пустыней. Вот рядом застонал во сне Жора и снова
стало тихо.
Не вылезая из мешка, Озеров закурил трубку, лежал, прислушивался.
Жамбал, ссутулившись, неподвижно сидел у костра, обхватив руками
винчестер.
"Спит", -- подумал Озеров.
Он выбрался из мешка, потянулся, глянул вверх и замер.
Темно-лиловое пятно растекалось по черному небу.
Оно появилось на северо-западе над плато, расширялось дрожащими
волнами, бледнело, гасло. Вот уже на месте пятна снова ярко блестят
потускневшие было звезды.
"Показалось, -- думал Озеров, протирая глаза. -- Что это? Галлюцинация,
полярное сияние?.."
Он стоял не шевелясь, не отрывая взгляда от той части неба, где
появилось и исчезло багрово-лиловое пятно. Не чувствовал пронизывающего
холода. И вот снова начало багроветь небо в том же самом месте. Багровое
пятно разливалось среди звезд, как отблеск далекого пожара. Но это не могло
быть отблеском. Светилось само небо, и сквозь красноватую вуаль продолжали
мерцать звезды.
"Может, мне кажется?" -- промелькнуло в голове Озерова.
Не отрывая взгляда от уже бледнеющего пятна, он принялся трясти
Жамбала. Монгол вскочил, как ужаленный.
-- Смотри туда, -- шепнул Озеров, указывая в темное небо.
Жамбал стремительно вскинул винчестер.
-- Нет, нет, не стреляй. Только смотри. Видишь что-нибудь?
Жамбал вытаращил широко открытые глаза и растерянно озирался.
-- Видишь что-нибудь на небе? -- повторил Озеров, боясь оторвать взгляд
от почти исчезнувшего пятна.
-- Звезда вижу... Много з-звезда, -- заикаясь, проговорил Жамбал, с
испугом поглядывая то на небо, то на Озерова.
-- Смотри еще! -- приказал Озеров. -- Сейчас оно появится снова.
Жамбал вскинул винчестер
-- Нет. Только смотри, -- сказал Озеров, беря у него из рук оружие.
Они долго стояли закинув головы, смотрели в черное небо. Красноватое
пятно больше не появлялось.
-- Ватник надень, -- прошептал Жамбал, глянув на Озерова -- Мороз...
Аркадий вдруг почувствовал, что совсем окоченел. Торопливо засунул
негнущиеся руки в рукава ватника, набросил полушубок. Взгляда он не мог
отрывать от той части неба, где ярко блестел в темноте большой крест Лебедя.
Временами ему казалось, что небо снова начинает краснеть, но Жамбал уверял,
что ничего не видит. Багровое пятно больше не появилось.
"И все же это не была галлюцинация, -- думал Озеров. -- Я убежден, что
видел свечение неба над плато А вдруг это свечение и помехи в радиосвязи
вызваны одним источником?"
Мысленно ругнув себя, что не подумал об этом раньше, Озеров включил
радио. Ровный, звенящий треск донесся из наушников. В эфире ничего не
изменилось.
Восток уже розовел. Озеров чувствовал, что уснуть он теперь не в
состоянии. Необходимо было собраться с мыслями.
Вскинув за плечо винчестер, он быстро пошел по каменистому плато в
сторону светлеющего горизонта. Первые порывы утреннего ветра прилетели
откуда-то из бескрайних просторов Заалтайской Гоби, зашелестели пучками
сухой травы. Склон, по которому поднимался Озеров, закончился небольшим
уступом. Ниже тянулись темные волны спящих песков.
Озеров присел на карниз шероховатого песчаника, курил, думал.
Надо во что бы то ни стало проникнуть в глубь плато, осмотреть его
расщелины Он испытывал странное чувство, словно стоял на пороге открытия.
Остается сделать еще шаг, поднять завесу -- и все станет ясно.
"Спокойно, спокойно, -- сказал он себе. -- Не дай понести воображению".
Яркий луч света скользнул среди темных песков, потом другой. Озеров
вскочил. Сердце его стремительно забилось. Прошло несколько секунд, прежде
чем он сообразил, что идут машины.
"Нервы сдают", -- мелькнуло в голове.
Он принялся сигнализировать светом карманного фонаря. Фары машин
светили все ярче. Вскоре послышался натужный гуд моторов, с трудом
прокладывающих колею по сыпучим пескам.
Наконец первая машина доползла до подножия уступа и остановилась.
Озеров торопливо спустился вниз.
-- Почему один среди пустыни? -- было первым вопросом Тумова, когда он
выпрыгнул из кабины.
-- Лагерь рядом Я пошел вам навстречу.
-- А почему молчали? -- заорал Тумов, так обнимая Аркадия, что у того
затрещали кости. -- Я одну машину назад послал за вами к старому лагерю.
-- Ваше радио работало? -- быстро спросил Озеров, с трудом освобождаясь
из рук приятеля.
-- А что ему сделается.
-- Включите передатчик. Немедленно.
Радист выскочил из закрытого брезентом кузова, поставил на песок
зеленый ящичек, выдвинул антенну, начал крутить рукоятки настройки. Вскоре
на его лице появилось растерянное выражение.
-- Ух, черт! -- пробормотал он, поглядывая то на Озерова, то на Тумова,
-- прямо барабанные трели.
-- Так, -- сказал Озеров. -- Значит, только возле плато. Кажется, мы
напали на след, Игорь.
Лагерь поставили у горячего источника. Вскипающая пузырьками газа вода
проточила в скалах коридор с глубокими котлами и ваннами. Стенки ванн были
гладко отполированы быстрыми теплыми струями. Зеленоватый песок устилал дно.
Можно было подолгу лежать в удобных ваннах, под тенью зубчатых карнизов,
потягивая тепловатую воду, вкусом напоминающую нарзан.
-- Пройдут годы, и здесь вырастет курорт; будут большие дома,
электричество и киоски с мороженым, -- мечтательно говорил Батсур. --