Шапошников Борис. Мозг армии. Том 1

   «Итак, особое свойство знания, требуемого для высокой военной деятельности, заключается в том, что оно приобретается созерцанием, т.е. изучением и размышлением, но только при условии особого рода таланта. Однако, знание приобретается не одним только созерцанием и изучением, но и жизненным опытом, путем того же таланта, душевного инстинкта, который из-под внешних жизненных явлений умеет добыть везде дух всякого дела, подобно тому, как пчела добывает мед из глубины цветочных лепестков».
   «Итак, – заключает философ войны, – нет никакой надобности прибегать ко лжи, или убогому педантизму для того, чтобы спасти духовное достоинство военной деятельности. Ограниченный человек никогда не был отличным полководцем, но случается весьма часто, что служившие с большим отличием на низших ступенях, на высших оказались ниже посредственности, потому именно, что не хватало им духовных способностей».
   «Тот, кто должен управлять войной, обязан изучить только то, что касается войны. Последний вывод неизбежен, всякий же иной не заслуживает доверия», -говорит Клаузевиц и далее выясняет, что при анализе средств теория войны идет настолько далеко, насколько необходимо выяснить влияние этих средств при употреблении их в дело.
   «Дальность боя и действие огнестрельного оружия весьма важны в смысле тактики; но устройство самого оружия вовсе ее не интересует, хотя эффект оружия и основан ни его конструкции. Военачальник не занимается изготовлением средств; он не распоряжается серой, селитрой, углем и металлом для изготовления оружия и пороха; он получает все нужное в готовом виде; как само оружие, так и его действие, для него величины уже данные. Стратегия пользуется картами, не задаваясь тригонометрическими измерениями. Она не занимается вопросами, как должно быть устроено и управляемо государство; как должен быть воспитан народ для того, чтобы обеспечить военные его успехи. Теория берет государство с его учреждениями и отношениями такими, какие они есть на деле; она только указывает встречаемые важные особенности, которые могут оказать на войну заметное влияние».
   Указав на упрощение таким путем области военных знаний, Клаузевиц продолжает: «Для подготовки армии, способной вступить в поле и успешно действовать на войне, требуется масса познаний и уменья; но все это действует еще до применения на войне, сливаясь в немногие крупные результаты точно также, как различные притоки в одну большую реку; доходящую до моря».
   Упростив познание войны, философ ее убеждает нас, что «только этим способом можно понять, почему именно так часто оказывались на войне замечательными начальниками и даже полководцами люди, деятельность которых до того обращена была на совершенно иное. Это же выясняет, почему отличные полководцы никогда не выходили из рядов многоведающих, а тем менее из ученых офицеров; они, напротив того, в прежнем своем положении не отягощались излишним бременем знания. Потому справедливо издевались над теми смешными педантами, которые воспитание будущего полководца полагали необходимым, или хотя бы полезным, начинать с изучения всех мелочей».
   Мы считали себя обязанными познакомить с этими суждениями Клаузевица, так как ниже приводимые нами теории других авторов будут несколько иные, да и современное представление о полководце несколько разнится от указанного Клаузевицем. Для главнокомандующего наших дней нельзя откидывать те знания, которые не включал в стратегию Клаузевиц как из общеизвестной жизни, так и из области техники. Философ войны стремился к тому, чтобы не перегружать мозг полководца знаниями; которые не имеют прямого касательства к войне. С этим можно согласиться и теперь, но раз, по его же словам, «война расплывается во все почти стороны, не находя себе определенных рубежей» и если полководец должен охватить «государственную жизнь», «господствующее направление», «затронутые интересы» и т. д., то в наши дни его знания должны также «расплываться во все стороны», но только «находить определенные себе рубежи», не погружаясь в мелочи, а особенно в педантизм учености. Полагаем, что в этом не расходимся с почтенным стариком, ибо он сам утверждает, что каждой исторической эпохе должно отвечать свое военное искусство, а историческая эпоха определяется нами ничем иным, как известной ступенью развития производительных сил. Без понимания этого развития и происходящих из него изменений в жизни общества вообще и в военном деле в частности полководец в наши дни отнюдь не может почитаться таковым и едва ли даже будет «блистать во главе кавалерийского полка».
   Чтобы покончить со взглядами Клаузевица на роль полководца, мы должны остановить внимание на нижеследующем.
   Говоря, что «военное искусство в высшей своей точке становится политикой, но политикой, заменяющей дипломатическую переписку кровяными сражениями, – Клаузевиц указывает: Опираясь на изложенное, утверждаем, что было бы неосновательно и даже вредно такое подразделение, по коему крупное военное событие или план для него не могли бы подвергаться чисто военному обсуждению, точно также не имеет смысла как это делают кабинеты) привлекать к обсуждению людей военных с тем, чтобы они дали свое чисто военное заключение. Но еще бессмысленнее то, если полководцу передадут имеющиеся боевые средства с тем, чтобы он, сообразуясь с ними, составил для войны или кампании план чисто военный. Да и постоянный опыт учит, что несмотря на большое разнообразие и развитие нынешнего дела войны, главные его направляющие всегда назначались кабинетами, т.е. ведомством, технически говоря, не военным, а только политическим. Это вполне соответствовало природе дела».
   Считая необходимым, «чтобы правящие политическими сношениями в известной мере понимали дело военное», Клаузевиц далек от того, «чтобы полагать, что лучшим государственным министром будет зарывшийся в бумагах военный или ученый инженер, или даже дельный в поле военный; а именно, в тех случаях, когда сам монарх не есть вместе с тем свой государственный министр. Точно также не полагаем, чтобы главным долгом монарха было знание военного дела. Главное тут – крепкая светлая голова и сильный характер, что же касается до понимания военного дела, то можно его пополнить так или иначе».
   Одно из таких средств и рекомендуется Клаузевицем: «Там, где муж государственный не соединен с военным в одном лице, – остается одно хорошее средство, а именно: сделать главнокомандующего членом кабинета для того, чтобы он мог участвовать в главнейших его действиях; но это в свою очередь возможно тогда только, когда кабинет, т.е. само правительство, находится близко поля действий для того, чтобы решать дела без заметной потери времени». Но Клаузевиц предостерегает: «Весьма опасно присутствие в кабинете другого какого-либо военного, вместо самого главнокомандующего. Редко поведет это к здравым, дельным мероприятиям».
   На этом мы кончаем с личностью полководца, как она обрисована признанным полководцем-практиком Наполеоном, и его современником – философом войны Клаузевицем. Оба они трактуют определенную эпоху военного искусства, на закате которой их образ полководца уже начал, как мы видели выше, превращаться в дуумвират – полководца и его начальника штаба, а затем, с появлением на сцену истории Мольтке и Бисмарка, в триумвират, дошедший до наших дней.
   С именем Мольтке-старшего у нас связано представление о переходе в управлении от единоначалия к триумвирату. Однако, если вдуматься в положения германского фельдмаршала, то окажется, что «коллективное» управление им признавалось лишь, как жестокая необходимость. Полководец, по мнению Мольтке, должен обладать полной мощью единоличного решения, а так как «к сожалению» в военное дело вторгается политика, то истинным полководцем может быть только монарх. Вот концепция суждений Мольтке о «коллективном» управлении и роли в нем полководца.
   Чтобы не быть голословными в этих утверждениях, мы обратимся к самому Мольтке.
   «Бывают полководцы, не нуждающиеся в совете, которые все взвешивают и решают самостоятельно; окружающим надлежит только исполнять их предначертания. Но это звезды первой величины, появляющиеся едва ли в каждом столетии, – говорит фельдмаршал, и продолжает так: в большинстве случаев полководец не пожелает обойтись без совета лиц, способных, в силу своего образования и опыта, оценивать обстановку верно. Но из всех мнений только одно должно приобрести решающее значение».
   «Главнокомандующему должно быть предложено на собственное благоусмотрение только одно это мнение и лишь одним уполномоченным на это лицом. Пусть полководец выберет его не по списку старшинства, а руководствуясь полным личным к нему доверием».
   Решительно восставая против различных советов при главнокомандующем, Мольтке говорит: «Самым несчастным полководцем, однако, является тот, который имеет над собой еще контроль, когда он должен давать отчет по первому требованию о своих предположениях, планах, и намерениях: этим контролем является представитель высшей власти и главной квартире или же телеграфная проволока в тылу».
   «При такой системе должна разбиться всякая самостоятельность. всякое быстрое решение, всякий смелый риск, без которого нельзя вести ни одной войны. Только полководец с полной мощью может принять смелое решение».
   «Издали опасно давать даже хорошие приказания. Если при армии нет высшей военной власти, то полководец должен иметь полную свободу действий. Нельзя вести войну, сидя за письменным столом; вопросы, требующие немедленного решения, могут быть приняты лишь на месте в зависимости от обстановки».
   «Поэтому, раз война объявлена, главнокомандующему должна быть дана полная свобода действовать по собственному его усмотрению. Выбор главнокомандующего представляет вопрос чрезвычайной важности, который, к сожалению, во многих случаях решается но по заслугам, а по личным соображениям. Тяжелая ответственность лежит на нем-перед богом и своей совестью; в сравнении с этим ответственность перед правительством исчезает. Командующий армией в своих действиях, успех которых никогда не обеспечен, так же, как и государственный деятель, руководящий политикой. не должен бояться судебной ответственности. Он несет совсем иную ответственность перед богом и своей совестью за жизнь многих тысяч людей и за благо государства. Он теряет нечто большее, чем свобод и состояние».
   «И поэтому всюду истинным главнокомандующим является монарх, который, будучи по теории неответственным, в действительности несет самую тяжелую ответственность, – ибо кто делает большую ставку, чем он, когда дело касается короны и скипетра».
   Таким образом, фельдмаршал довольно прозрачно вырисовывает те личные побуждения, кои должны охватывать полководца при его управлении. Далеко в них от истинной ответственности за взятое на себя дело все заключается в том, как бы не потерять «корону и скипетр» Но фельдмаршал мало верит в полководцев «первой величины», и на сцену около главнокомандующего появляется одно лицо, которое должно, конечно. воплощаться в начальнике генерального штаба.
   Чтобы проследить взаимоотношения этих двух персон, мы обратимся к описанию боевого дня в 1870 году в германской ставке, которое даст Мольтке.
   «В 1870 году дни проходили следующим образом: если не было боев или походных движений, то регулярно в 10 час. утра делался доклад у короля, на котором начальник генерального штаба армии, сопровождаемый генерал-квартирмейстером (лицом, ведающим тылом; Б. Ш.), обязан был доложить все полученные им сведения и донесения и на основании их делать новые предложения. При этом присутствовали председатель военного совета, военный министр, и в то время, когда главная квартира III армии находилась в Версале, также кронпринц, но все они были только слушателями. Тогда король требовал от них справок относительно того или другого вопроса, но никогда он не спрашивал у них советов, касающихся операции или предложений, сделанных начальником генерального штаба армии».
   «Проекты начальника генерального штаба предварительно обсуждались им совместно со штабными офицерами; затем король подвергал их весьма подробному рассмотрению. С военной проницательностью, при всегда верной оценке стратегического положения, он указывал на все опасения, могущие встретиться при испытании, но, в виду того, что на войне всякий шаг сопряжен с опасностью, все проекты эти оставались без изменения».
   Указав на то, что «король Вильгельм был настоящим полководцем, Мольтке приходит к выводу: монарх, в распоряжении которого находится государство со своими вспомогательными средствами, только тогда по праву становится во главе армии, если он в состоянии быть вождем своих войск и принять на себя тяжелую ответственность за все, что бы ни случилось на войне. Если эти предположения не оправдаются, то его присутствие должно всегда парализующе действовать на армию… Руководить операциями может только одна единая воля».
   Думаем, что без лишних наших доводов ясны как роль «истинного» полководца – монарха, так и «одного лица» – начальника генерального штаба, предположения которого, хотя бы и с оговорками, но всегда принимались, а ответственность должна была лежать на короле. Недурное положение для начальника генерального штаба, который не ограничивался тем, что только «в операциях» его положения не подвергались критике, но даже в целом ведении войны вступал в конфликт с Бисмарком. Это вполне понятно, ибо, по мнению Мольтке, «политика, к сожалению, неотделима от стратегии» и «для хода войны руководящими являются, главным образом, военные соображения, политические же лишь поскольку они не требуют ничего с военной точки зрения недопустимого. Полководец же никогда не должен руководствоваться одними политическими побуждениями, а на первый план ставить успех на войне. Как политика воспользуется «обедами или поражениями, полководца это не касается – это исключительно се дело».
   Мы пока но будем вдаваться в разбор мыслей Мольтке о политике и стратегии, ибо сделаем это на своем месте. Сейчас для нас важно лишь установить его точку зрения на полководца.
   Как видим, полководец должен почти подчинить себе политику, да не только политику, но всю остальную жизнь государства. Указывая на то, что наличие Германии-залог мира, Мольтке с откровенностью заявляет, что стремление к мирной политике «может быть проведено при опоре на армию, всегда готовую к войне. Если бы недоставало этого огромного махового колеса, то государственная машина остановилась бы, дипломатические ноты нашего министерства иностранных дел не имели бы надлежащего веса». «Армия самое важное учреждение в стране, так как только благодаря ей могут существовать все остальные учреждения; всякая свобода, политическая и гражданская, все, что создано культурою, финансы и государства процветают и гибнут вместе с армией».
   «Для ведения войны, – поучает нас фельдмаршал, – по сравнении с прошлым понадобились теперь еще новые вспомогательные средства, Теперь не обойтись без помощи науки и техники во всех их видах. Все должны действовать сообща, чтобы выйти победителями в великой борьбе народов. Но этого еще недостаточно, чтобы все эти силы соединились. Каждый склонен несколько преувеличивать значение своей, деятельности, и многие забывают, что их деятельность является только средством, но не целью. В мирное время подобные ошибочные взгляды легче парализовать и они не будут иметь большого значения, но в быстротечной войне уже малейшая наша ошибка может вызвать неудачу. Поэтому для успешного ведения войны техника и наука должны быть не союзниками. но вассалами военною управления».
   Таким образом, в армии, как в фокусе, должна сосредоточиться жизнь всего государства, а так как во главе армии стоит полководец, а за ним начальник генерального штаба, являющийся фактическим полководцем, то последним и должна регулироваться вся жизнь государства. Так мы понимаем Мольтке, если только не ошибаемся. До триумвирата довольно далеко!!?
   Германский фельдмаршал в своих «Военных поучениях», к которым мы до сих пор обращались, не даст нам такого ярко набросанного облика полководца, как это сделал Клаузевиц.
   Однако, мы знаем, что полководец не должен бояться судебной ответственности, ибо гораздо выше ответственность его перед «богом и собственной совестью», что он может потерять «корону или скипетр», атрибуты довольно существенные, по мнению Мольтке. Полководец должен принимать смелые решения, но «ошибочно думать, что можно заранее составленный план войны провести с начала до конца. Первое столкновение с неприятельскими вооруженными силами создает, в зависимости от его исхода, всегда новую обстановку; многое, что ранее имелось в виду, становится невыполнимым, и многое, на что прежде нельзя было рассчитывать, делается возможным. Полководец должен верно оценить изменившуюся обстановку, сделать на ближайшее время необходимые распоряжения и энергично привести их в исполнение».
   В другом месте Мольтке пишет: «Полководец никогда не упускает из вида своей главной цели и не смущается неизбежными частными отклонениями от нее, но он не может заранее определить с достоверностью тот путь, каким он надеется достичь этой цели». Указан на «покрытую мраком неизвестности» обстановку на войне, Мольтке продолжает: «и все же ведение войск не является делом слепого произвола. Все эти случайности, в конце концов, одинаково приносят пользу или вред как одной, так и другой стороне; поэтому полководец, мероприятия которого, если и не самые успешные, но все же целесообразные, имеет еще шансы достичь своей цели. Ясно, что для этого недостаточно одних теоретических познаний; война дает возможность развивать ум и закалять характер до достижения в этом отношении полного совершенства; важным подспорьем может служить подготовительное военное образование, а также военно-исторический и жизненный опыт».
   Считаем, что последние три качества для полководца будут гораздо нужнее, чем его страх «перед богом и собственной совестью».
   Было бы излишне говорить, что за самим Мольтке, как полководцем, укреплены его громадная работоспособность, его ум, его широкое развитие как военное, так и общее, его скрытность и молчание, а также и извечная доля интриганства. Будущий фельдмаршал в зрелых уже летах вступил на дорогу, начертанную для полководцев, медленно подходя к ней кружными путями «жизненного опыта». Как подобает честному немцу, он не занимался похищением «священного огня» с неба, подобно Наполеону, а своими отличными, по понятию аристократов, манерами и уменьем танцевать составлял себе известность. К сожалению, философ войны Клаузевиц почему-то не предусмотрел этого пути для будущего полководца, гораздо более приличного, чем занятие хищениями. Сам же Шлиффен, по-видимому, из чувства преклонения перед своим предшественником по должности начальника генерального штаба, умолчал о нем. Пожалуй, для Мольтке иного пути и не было, ибо по своей-то натуре он не являлся «сыном революции», как Наполеон. Но если нужно выбирать дорогу в полководцы, то мы бы скорее встали на путь, которым пошел Наполеон, хотя он резок и предосудителен, нежели прибегать к помощи ног для своей славы.
   Иным путем шло выдвижение полководцев во Франции, где процветал культ «солдата», выражавшийся в личной храбрости и известной грубости среди маршалов III империи. Франция оставалась на признании необходимости полной мощи для полководца, выдвигая в последнем, главным образом, его волевые качества и его военный опыт, щедро черпавшийся в различных колониальных экспедициях.
   «Коллективное» командование – плод измышления германских мозгов, не признавалось французской военной мыслью до второго года мировой войны, но затем пробило себе дорогу, более торную, чем у центральных держав.
   Как бы ни было, но за ширмой монарха в роли полководца в Германии должен был выступить начальник генерального штаба с наличием в себе всех данных для этой высокой должности.
   До Шлиффена германская военная мысль жила заветами Мольтке-старшего и не выдвигала новых положений. Поэтому мы обратимся к известной уже статье Шлиффена «Полководец» и посмотрим, чем должен отличаться истинный главнокомандующий.
   «Если начинающий свою карьеру полководец, – пишет Шлиффен, – полагается единственно на свое божественное предназначение, на свой гений, на поддержку и покровительство высшей силы, то его победа будет плохо обеспечена. Напряженной работой подготовляется полководец к своему высокому призванию; его духовные и умственные силы должны возвыситься до полной ясности».
   «Но как много знаний требуется от полководца! – восклицает Шлиффен и продолжает: – он должен не только уметь привести войско к победе, он должен его создать, вооружить, снарядить, обучить, обмундировать и прокормить. Возможно, конечно, что найдутся и другие лица, которые возьмут на себя эти задачи, но едва ли им удастся угодить полководцу. Полководец не может стать во главе любой армии. Он должен иметь собственное войско».
   «Однако, войска, хотя бы и самого лучшего, недостаточно, чтобы вести войну. Война является лишь средством политики. Чтобы это средство оказалось действительным, нужна подготовительная работа государственного человека. «Следовательно, полководец должен быть и выдающимся государственным человеком и дипломатом. Кроме того, он должен иметь в распоряжении те огромные суммы, которые поглощает война».
   Показав затем работу полководца по ведению войны, Шлиффен приходит к заключению: «все же условием настоящих и прошлых успехов является истинный полководец» и предрекает: «В 1866 и 1870 г.г. полководец был представлен в виде триумвирата, и этот опыт удался, но это вовсе не значит, что ему всегда надлежит удастся».
   Современник Шлиффена, певец германского милитаризма, Бернгарди, в своем труде «Современная война», появившемся в свет до мировой войны, дает следующий облик полководца.
   «Военное искусство не может существовать без свободы, – говорит Бернгарди, – и поэтому необходимость сознательной свободы действий в определенных границах предъявляет к полководцу такие требования, удовлетворить которым могут лишь немногие, а между тем от выполнении их зависит судьба армии и государства. Общее содержание этих требований распространяется на самые разнообразные области и вызывает к работе все способности и силы человека».
   «Возьмем сначала область практического управления войсками, – продолжает Бернгарди, – мы увидим, что лишь полное знание средств, с которыми ведется война, позволит полководцу осуществить свою стратегическую волю. Если он не освоился с материальными условиями ведения войны, то он рискует оказаться в их зависимости и, следовательно, потерять некоторую долю своей свободы».
   «Между тем, в этих вопросах практического уменья речь идет о самых простых требованиях от полководца, о знаниях и способностях, приобретаемых непрерывными занятиями, размышлениями и практическими упражнениями. К предметам совершенно иного порядка относятся требования, предъявляемые к его умственной и нравственной личности».
   «Полководец должен приступить к своей задаче свободным от предрассудков и предубеждений, от боязни людей и от оков эгоизма, от подчинения собственным страстям и слабостям, от боязни ответственности и риска; он должен самоотверженно служить только делу и быть в состоянии перенести физические и нравственные напряжения. Его задача принимает две формы: предположений и действий; эти формы, конечно, взаимно обусловливают и дополняют Друг Друга, но они предполагают совершенно различные виды работоспособности. При разработке планов играет роль по преимуществу умственная личность полководца, а при действиях – нравственная, и тем не менее умственная мощь и нравственная сила должны все время поддерживать и дополнять друг друга. Сохранение полководцем душевного равновесия и ясного суждения настолько важно, что его надлежит признать необходимейшей основой военного искусства. Однако, бесконечно трудно удовлетворить этим требованиям среди тысячи затруднений, ежечасно представляющихся полководцу».
   «Прежде всего, необходимо понять общую политическую обстановку, правильно оценить средства борьбы свои и неприятельские и совместно с руководителями государственной политикой наметить военную цель, необходимую для достижения цели политической. Затем нужно разработать план войны, правильно оценить лиц, призванных руководить действиями, а также и неприятельских начальников, их намерения и особенности. Вся эта работа по преимуществу умственная, но и она требует значительной твердости характера для отклонения разнообразных требований, неприемлемых с военной точки зрения».
   «Эти требования обнаруживаются уже в мирное время при подготовке к войне, которая в известном смысле должна быть отнесена к области стратегии. Финансовые затруднения, общественное мнение, неправильная оценка политической обстановки, филистерство, материалистическое понимание жизни, наконец, враждебные государству партии в самом народе – все это со всех сторон теснит организатора войны и старается отвлечь его внимание от строгие требований военной необходимости. С другой стороны – мирные и парадные забавы с серьезным орудием войны, ложные взгляды на инженерную оборону государства и ведение войны, попустительство и уступка враждебным войне интересам слишком часто приводили к пренебрежению военным делом, ослаблению боевой готовности армии и вовлечению государства в тягчайшую катастрофу».