– Подожди нырять. Я сюда вот заскочу на минутку, – и Нинель ткнула пальцем в грязновато-стеклянный куб с надписью «Универмаг».
– Давай вместе, – безразлично предложил Атанас. – Мага себе тоже чего-нибудь присмотрит.
– Но закрыто же еще, – неуверенно запротестовала Магнолия.
– А разница какая? – сказал Атанас. – Мы в открытый точно так же можем зайти. Потом как-нибудь. Если захочешь.
Переодеться же все равно надо, – недово-. льно прервала их беседу Нинель, – ты, давай, за руку держись крепче!
Нырок – и они, держась за руки, как две подружки-школьницы, возникли в узком проходе между рядами пальто и плащей.
– Так, что-то не туда попали – это не по сезону, – резюмировала Нинель.
– Эй, вы где? – послышался издалека приглушенный возглас Атанаса. – Платья здесь!
Они нырнули, ориентируясь по голосу.
Атанас шел, прихрамывая, вдоль прилавка, разглядывая висящие наряды. «Заживает, как на собаке», – вспомнила Магнолия чье-то выражение и переключилась на одежду.
По видикам она помнила, что такое магазины, но физически присутствовала среди такого обилия всякой всячины впервые. «Зачем столько разного?» – растерянно думала она, окидывая взглядом тряпичное разноцветье. Ей как-то не приходило в голову, что и сама она может поменять вылинявшие до белизны шорты и застиранную до полупрозрачности майку на что-либо другое. Некоторые из обитателей Старой Пещеры каждый день одевались по-новому – Меркурий, Александра, да та же Нинель, но Магнолия никогда всерьез не задумывалась над этой их странностью. Теперь же она ясно видела, что привычку к постоянной смене нарядов они позаимствовали от обычных людей. Конечно, если есть такие магазины – поневоле приучишься!
– Черт-те что! – раздраженно обронил Атанас, оборачиваясь в их сторону. – Совсем страна до ручки докатилась. Ну ничего нет!
– Атанасик, милый, ну а ты чего хотел? – откликнулась Нинель, небрежно вороша кучу трянья на витрине. – Сам же говоришь, что у них экономика накрывается. Вы подождите, я, может, в подсобке что отыщу…
Она исчезла, а Атанас перенырнул к Магнолии, виновато развел руками:
– Сама видишь! Даже подобрать тебе нечего.
– Может, вот это? – Магнолия неуверенно прикоснулась к свисающему с плечиков серому платьицу, своей неброскостью и практичностью сразу привлекшему ее внимание.
– Да ну – эту робу? – Атанас сморщился и отрицательно покачал головой.
– Нет, вы гляньте, что я отыскала! – возбужденно выкрикнула Нинель, появляясь перед ними с двумя платьями в руках.
Одно она сразу протянула Магнолии со словами:
– Посмотри, может, тебе понравится…
А второе развернула, демонстрируя Атанасу, любовно погладила ткань.
Атанас взял платье у нее из рук, покрутил, глянул с изнанки и вернул со словами:
– Оно ж надеванное.
– Ну и что! – пылко возразила Нинель. – Зато красивое!
Она аккуратно разложила облюбованное платье на прилавке и быстро полезла из того, что было на ней. Звякнула о мраморные плиты пола пуговичка, оборванная в нетерпении, старое платье было отброшено в сторону – и вот уже Нинель стоит в новом наряде. Разлохмаченная, но счастливая! И слегка пританцовывает, пытаясь отразиться в большом зеркале сразу со всех сторон. Магнолия боком протиснулась к кабинке из плотных шторок – ей припомнилось, что, кажется, при примерке люди переодевались именно в них. Она задернула шторку за собой, но не успела застегнуться, как в кабинке уже стояла Нинель в новом платье и придирчиво ее осматривала.
– Подвинься, а то места мало, – приказала Нинель. И обратилась к Атанасу, заглядывавшему в кабинку с другой стороны: – По-моему, ничего. Ну-ка!
Она поддернула платье на плечах у Магнолии, смущенной таким вниманием, поправила пояс и одобрила:
– Нормально! Во всяком случае, лучше, чем твои обноски.
Атанас кивнул, подтверждая, и убрал голову из щели в шторках. Хлоп! – дохнув сквознячком, исчезла из кабинки и Нинель. Магнолия внимательно поглядела на свое отражение. Задумчиво склонила голову, вздохнула. Что ж, нормально так нормально…
13
14
15
16
Глава VIII НЕДОДЕЛОК
1
– Давай вместе, – безразлично предложил Атанас. – Мага себе тоже чего-нибудь присмотрит.
– Но закрыто же еще, – неуверенно запротестовала Магнолия.
– А разница какая? – сказал Атанас. – Мы в открытый точно так же можем зайти. Потом как-нибудь. Если захочешь.
Переодеться же все равно надо, – недово-. льно прервала их беседу Нинель, – ты, давай, за руку держись крепче!
Нырок – и они, держась за руки, как две подружки-школьницы, возникли в узком проходе между рядами пальто и плащей.
– Так, что-то не туда попали – это не по сезону, – резюмировала Нинель.
– Эй, вы где? – послышался издалека приглушенный возглас Атанаса. – Платья здесь!
Они нырнули, ориентируясь по голосу.
Атанас шел, прихрамывая, вдоль прилавка, разглядывая висящие наряды. «Заживает, как на собаке», – вспомнила Магнолия чье-то выражение и переключилась на одежду.
По видикам она помнила, что такое магазины, но физически присутствовала среди такого обилия всякой всячины впервые. «Зачем столько разного?» – растерянно думала она, окидывая взглядом тряпичное разноцветье. Ей как-то не приходило в голову, что и сама она может поменять вылинявшие до белизны шорты и застиранную до полупрозрачности майку на что-либо другое. Некоторые из обитателей Старой Пещеры каждый день одевались по-новому – Меркурий, Александра, да та же Нинель, но Магнолия никогда всерьез не задумывалась над этой их странностью. Теперь же она ясно видела, что привычку к постоянной смене нарядов они позаимствовали от обычных людей. Конечно, если есть такие магазины – поневоле приучишься!
– Черт-те что! – раздраженно обронил Атанас, оборачиваясь в их сторону. – Совсем страна до ручки докатилась. Ну ничего нет!
– Атанасик, милый, ну а ты чего хотел? – откликнулась Нинель, небрежно вороша кучу трянья на витрине. – Сам же говоришь, что у них экономика накрывается. Вы подождите, я, может, в подсобке что отыщу…
Она исчезла, а Атанас перенырнул к Магнолии, виновато развел руками:
– Сама видишь! Даже подобрать тебе нечего.
– Может, вот это? – Магнолия неуверенно прикоснулась к свисающему с плечиков серому платьицу, своей неброскостью и практичностью сразу привлекшему ее внимание.
– Да ну – эту робу? – Атанас сморщился и отрицательно покачал головой.
– Нет, вы гляньте, что я отыскала! – возбужденно выкрикнула Нинель, появляясь перед ними с двумя платьями в руках.
Одно она сразу протянула Магнолии со словами:
– Посмотри, может, тебе понравится…
А второе развернула, демонстрируя Атанасу, любовно погладила ткань.
Атанас взял платье у нее из рук, покрутил, глянул с изнанки и вернул со словами:
– Оно ж надеванное.
– Ну и что! – пылко возразила Нинель. – Зато красивое!
Она аккуратно разложила облюбованное платье на прилавке и быстро полезла из того, что было на ней. Звякнула о мраморные плиты пола пуговичка, оборванная в нетерпении, старое платье было отброшено в сторону – и вот уже Нинель стоит в новом наряде. Разлохмаченная, но счастливая! И слегка пританцовывает, пытаясь отразиться в большом зеркале сразу со всех сторон. Магнолия боком протиснулась к кабинке из плотных шторок – ей припомнилось, что, кажется, при примерке люди переодевались именно в них. Она задернула шторку за собой, но не успела застегнуться, как в кабинке уже стояла Нинель в новом платье и придирчиво ее осматривала.
– Подвинься, а то места мало, – приказала Нинель. И обратилась к Атанасу, заглядывавшему в кабинку с другой стороны: – По-моему, ничего. Ну-ка!
Она поддернула платье на плечах у Магнолии, смущенной таким вниманием, поправила пояс и одобрила:
– Нормально! Во всяком случае, лучше, чем твои обноски.
Атанас кивнул, подтверждая, и убрал голову из щели в шторках. Хлоп! – дохнув сквознячком, исчезла из кабинки и Нинель. Магнолия внимательно поглядела на свое отражение. Задумчиво склонила голову, вздохнула. Что ж, нормально так нормально…
13
– А ведь я проголодалась! – встревоженно сообщила Нинель, когда Магнолия вышла из кабинки в своей обновке. – Атанасик, давай сообразим что-нибудь поесть!
– Ну… Надо поискать… – вяло ответствовал Атанас. – Вообще-то мы к Доктору собирались.
– А, Доктор никуда не уйдет! – капризно махнула рукой Нинель. – Перекусим – ив четыре прыжка будем у него. Пошли съестное искать!
Перекусить действительно было б неплохо – Магнолия уже чувствовала некоторое голодное неудобство в районе желудка.
– И правда, Атанас! – поддержала она.
– Короче, держись за руку, – сказала ей Нинель, и они нырнули на первый этаж, в парфюмерный отдел.
Магнолия присела на низкую жесткую лавочку, а Нинель с Атанасом, выставив ладони перед собой, пошли вдоль прилавка, собирая всякую всячину. Время от времени с их стороны слышались негромкие азартные перепалки:
– И это возьмем!
– Фу-у, что ты, не надо!
– А я говорю – надо. Я пробовала. Сам потом спасибо скажешь.
Они вернулись с ворохом каких-то пакетиков и коробок, вывалили все на лавочку.
– Знаешь, чего б еще? – многозначительно сказала Нинель. – Такого вот мягкого, длинными полосками – из того отдела, где бумажками торгуют.
– А-а, точно! – кивнул Атанас и исчез.
– И тазик, тазик побольше прихвати, – крикнула Нинель ему вслед.
– Вот, значит… – она присела на лавочку и с видом заправского шеф-повара обтерла руки о подол нового платья. Весело подмигнув, приказала: – Открывай! Доставай! Распаковывай!
Они на пару принялись сдирать обертки с кусков мыла, вытаскивать флакончики духов из коробок. Атанас появился с белым эмалированным тазиком – туда полетел принесенный им пластилин, полились остро пахнущие парфюмерные струйки, длинными желтыми макаронинами повалился из тюбиков, крем для сухой и жирной кожи.
– Живем! – удовлетворенно промурчала Нинель, тщательно перемешивая все это голыми по локоть руками.
– Мыло, мыло клади, Мага, – спохватилась она. – Ну и парочку оберток давай уж. Для терпкости. Ага, эти можно. Ты, правда, там, в Пещере, привыкла к более естественному корму – из минералов, из обогащенной воды, из растительной клетчатки. Но, помнишь, я тебе как-то приносила по моему рецепту? Тебе понравилось. Атанасик, дорогой, – а ложки? Забыл?
Атанас послушно возник рядом уже с ложками. Содержимое тазика пенилось и булькало под ловкими руками Нинель, даже как будто вскипало. И оттуда, из этого месива, поднимался аппетитный парок. Нет, не мылом и не духами он пах (Магнолия только лишь представила, что откусывает кусочек мыла – и ее передернуло). Тазик источал запах дорогого ресторана и одновременно парного молока с теплым домашним хлебом вприкуску.
– Так, еще немного… так… Ну все, – закончила Нинель, вынимая руки из клубов пара над тазиком.
Атанас подал ей заранее приготовленную тряпицу, она вытерла побагровевшие, распаренные ладони и с горделивой улыбкой сказала:
– Ну, пробуйте. Кто первый? Давай, по-походному!
Атанас запустил ложку в тазик. Магнолия последовала его примеру, зачерпнула немного, попробовала на язык.
И все-таки каждый раз это было неописуемо! Поначалу это вроде оказался борщ – роскошный, залитый сметаной, украинский борщ. Она даже прожевала кусочек мясца с жирком. И вполне естественным был переход от жирка к леденяще-пронзительной окрошке – кисленькой, освежающей, с похрустывающими огурчиками, с покалывающим язык квасом. А от окрошки путь лежал через щадяще-нежный суп с лапшой – и с курятиной! Разумеется, с молодой курятиной – вон как похрустывают хрящики на зубах! И все это из одной ложки. Да, съев одну ложку корма, просто невозможно удержаться от второй, третьей, десятой – до упора, пока не объешься. Череда первых и вторых блюд проходила по вкусовым рецепторам, то окуная их в жар, то бросая в холод – но каждый раз лаская теми ощущениями, которые рецепторам были необходимы в данное мгновение.
Наверно, это был обман рецепторов. Да чего уж – конечно, обман! Но гениальный. В одном, правда, Магнолия чувствовала свою ущербность.
Дело в том, что она никак не разбиралась в оттенках, свидетельствующих о том, что этот корм приготовлен, допустим, Николаем (светлая ему память!), а этот, к примеру, Атанасом. И еще: она совершенно не улавливала разницы в исходных продуктах – вернее сказать – предметах, веществах. Из чего бы ни делался корм, каждый раз фейерверк вкусовых ощущений казался ей идеальным, каждый раз кухни всего мира распахивались перед нею, балуя самыми невероятными изысками.
– Питья делать не будем, – строго сказала Нинель, когда ложки в последний раз скребнули по дну опустевшего тазика. – Надо спешить. Нас ждет Доктор!
Атанас разморенно потянулся, издав при этом некий утробный звук, и вдруг прыснул, засмеялся, указывая пальцем через баррикады прилавков. Там, вдалеке, в стеклянном предбаннике между наружной и внутренней дверями универмага, привставал с раскладушки местный сторож и спросонья таращился на их пирушку в глубоком оторопении. Это был милый завершающий штрих к раннему завтраку.
Все трое очень довольные собой и друг другом встали, Нинель взяла Магнолию за руку – и тут по ушам ударил оглушающий звон с дребезжанием. Это сторож включил сигнализацию.
– Дурак ты, дядя, – расстроенно ругнулся Атанас. – В такое утро…
И появился уже в закрытом стеклянном загончике рядом со сторожем. Тот в ужасе попятился, распластываясь на прозрачных дверях.
Видно было, что Атанас ему что-то сказал – повторил, наверно, свой упрек насчет утра – и для убедительности пнул ногой сторожеву незастеленную раскладушку.
– Ладно уж, поехали… – буркнула Нинель.
– Ну… Надо поискать… – вяло ответствовал Атанас. – Вообще-то мы к Доктору собирались.
– А, Доктор никуда не уйдет! – капризно махнула рукой Нинель. – Перекусим – ив четыре прыжка будем у него. Пошли съестное искать!
Перекусить действительно было б неплохо – Магнолия уже чувствовала некоторое голодное неудобство в районе желудка.
– И правда, Атанас! – поддержала она.
– Короче, держись за руку, – сказала ей Нинель, и они нырнули на первый этаж, в парфюмерный отдел.
Магнолия присела на низкую жесткую лавочку, а Нинель с Атанасом, выставив ладони перед собой, пошли вдоль прилавка, собирая всякую всячину. Время от времени с их стороны слышались негромкие азартные перепалки:
– И это возьмем!
– Фу-у, что ты, не надо!
– А я говорю – надо. Я пробовала. Сам потом спасибо скажешь.
Они вернулись с ворохом каких-то пакетиков и коробок, вывалили все на лавочку.
– Знаешь, чего б еще? – многозначительно сказала Нинель. – Такого вот мягкого, длинными полосками – из того отдела, где бумажками торгуют.
– А-а, точно! – кивнул Атанас и исчез.
– И тазик, тазик побольше прихвати, – крикнула Нинель ему вслед.
– Вот, значит… – она присела на лавочку и с видом заправского шеф-повара обтерла руки о подол нового платья. Весело подмигнув, приказала: – Открывай! Доставай! Распаковывай!
Они на пару принялись сдирать обертки с кусков мыла, вытаскивать флакончики духов из коробок. Атанас появился с белым эмалированным тазиком – туда полетел принесенный им пластилин, полились остро пахнущие парфюмерные струйки, длинными желтыми макаронинами повалился из тюбиков, крем для сухой и жирной кожи.
– Живем! – удовлетворенно промурчала Нинель, тщательно перемешивая все это голыми по локоть руками.
– Мыло, мыло клади, Мага, – спохватилась она. – Ну и парочку оберток давай уж. Для терпкости. Ага, эти можно. Ты, правда, там, в Пещере, привыкла к более естественному корму – из минералов, из обогащенной воды, из растительной клетчатки. Но, помнишь, я тебе как-то приносила по моему рецепту? Тебе понравилось. Атанасик, дорогой, – а ложки? Забыл?
Атанас послушно возник рядом уже с ложками. Содержимое тазика пенилось и булькало под ловкими руками Нинель, даже как будто вскипало. И оттуда, из этого месива, поднимался аппетитный парок. Нет, не мылом и не духами он пах (Магнолия только лишь представила, что откусывает кусочек мыла – и ее передернуло). Тазик источал запах дорогого ресторана и одновременно парного молока с теплым домашним хлебом вприкуску.
– Так, еще немного… так… Ну все, – закончила Нинель, вынимая руки из клубов пара над тазиком.
Атанас подал ей заранее приготовленную тряпицу, она вытерла побагровевшие, распаренные ладони и с горделивой улыбкой сказала:
– Ну, пробуйте. Кто первый? Давай, по-походному!
Атанас запустил ложку в тазик. Магнолия последовала его примеру, зачерпнула немного, попробовала на язык.
И все-таки каждый раз это было неописуемо! Поначалу это вроде оказался борщ – роскошный, залитый сметаной, украинский борщ. Она даже прожевала кусочек мясца с жирком. И вполне естественным был переход от жирка к леденяще-пронзительной окрошке – кисленькой, освежающей, с похрустывающими огурчиками, с покалывающим язык квасом. А от окрошки путь лежал через щадяще-нежный суп с лапшой – и с курятиной! Разумеется, с молодой курятиной – вон как похрустывают хрящики на зубах! И все это из одной ложки. Да, съев одну ложку корма, просто невозможно удержаться от второй, третьей, десятой – до упора, пока не объешься. Череда первых и вторых блюд проходила по вкусовым рецепторам, то окуная их в жар, то бросая в холод – но каждый раз лаская теми ощущениями, которые рецепторам были необходимы в данное мгновение.
Наверно, это был обман рецепторов. Да чего уж – конечно, обман! Но гениальный. В одном, правда, Магнолия чувствовала свою ущербность.
Дело в том, что она никак не разбиралась в оттенках, свидетельствующих о том, что этот корм приготовлен, допустим, Николаем (светлая ему память!), а этот, к примеру, Атанасом. И еще: она совершенно не улавливала разницы в исходных продуктах – вернее сказать – предметах, веществах. Из чего бы ни делался корм, каждый раз фейерверк вкусовых ощущений казался ей идеальным, каждый раз кухни всего мира распахивались перед нею, балуя самыми невероятными изысками.
– Питья делать не будем, – строго сказала Нинель, когда ложки в последний раз скребнули по дну опустевшего тазика. – Надо спешить. Нас ждет Доктор!
Атанас разморенно потянулся, издав при этом некий утробный звук, и вдруг прыснул, засмеялся, указывая пальцем через баррикады прилавков. Там, вдалеке, в стеклянном предбаннике между наружной и внутренней дверями универмага, привставал с раскладушки местный сторож и спросонья таращился на их пирушку в глубоком оторопении. Это был милый завершающий штрих к раннему завтраку.
Все трое очень довольные собой и друг другом встали, Нинель взяла Магнолию за руку – и тут по ушам ударил оглушающий звон с дребезжанием. Это сторож включил сигнализацию.
– Дурак ты, дядя, – расстроенно ругнулся Атанас. – В такое утро…
И появился уже в закрытом стеклянном загончике рядом со сторожем. Тот в ужасе попятился, распластываясь на прозрачных дверях.
Видно было, что Атанас ему что-то сказал – повторил, наверно, свой упрек насчет утра – и для убедительности пнул ногой сторожеву незастеленную раскладушку.
– Ладно уж, поехали… – буркнула Нинель.
14
Вояка был очень мил и бесконечно внимателен:
– А-а, ну конечно, Атанас – ну как же! Сразу узнал, еще бы не узнать! А я Владимир Кириллович. Если вы, конечно, не возражаете, я и вас пригласил бы к разговору. Да? Просто чудесно, чудесно! Нинель? Вы очаровательны, Нинель, ваше платье так вам идет, я теряю голову, несмотря на седины! Не откажите допустить по старому обычаю к ручке? Ах, какая ручка – прелесть, прелесть! Вы тоже поучаствуете в нашей беседе? Много обяжете, много!
Магнолия смотрела на эту приторную сценку в полном недоумении. До тех пор, пока не поняла, что всю эту слащавую, сусальную декорацию поддерживает страх – глубокий, как колодец, вонючий черный страх. У вояки ж поджилки трясутся!
Общество, рассевшееся на диванчиках и креслах по периметру комнаты, было довольно разношерстным. Доктор был мрачен и объемно-монументален. Юрок и еще несколько типчиков в штатском сосредоточенно-выжидающе глядели на вояку – Владимира Кирилловича, старающегося обворожить вновь прибывших суперов. Федюшка, Григорий, Викочка и Станислав-второй, усаженные отдельно, в глубокие мягкие кресла, от души веселились, наблюдая происходящее. Видимо, они свою долю воинственной любезности уже получили.
– Магнолия! – с чувством произнес вояка-полковник Владимир Кириллович. Наконец и до нее дошла очередь. – Ну кто же, кто не знает нашу дорогую, нашу бесподобную Магнолию! А я – Владимир Кириллович…
– Да-да, я тоже приму участие в разговоре, – поспешно согласилась Магнолия, пресекая поток боевых любезностей, готовый излиться на нее.
– А! Ну замечательно! – восхитился полковник. – Прошу вас всех присаживаться.
Он указал на ряд кресел, оставшихся незаполненными, и, улучив минутку, пока Нинель, Атанас и Магнолия рассаживались, мелкими, неуверенными движениями вытянул из нагрудного кармашка френча платок, торопливо отер бусинки пота со лба, переходящего в глубокие залысины. При этом лицо его сделалось тоскливо-опустошенным, как у человека, принявшего крайнее в жизни решение…
Но вот все расселись, влажный платочек упрятан обратно в карман, на полковничье лицо возвращена блудливо-любезная улыбка, и совещание, ради которого все собрались, начинается.
– Мы тут с Александром Евгеньевичем, с вашим Доктором, посоветовались, и решено ничего от вас, дорогие друзья, не скрывать. Даже самую горькую правду! Я понимаю, существует еще некоторое э-э… взаимное недоверие. Тому есть серьезные причины – вернее, они были в прошлом. А теперь все причины отменяются! Правда, только правда – и взаимное уважение! Так, Доктор?
– Все верно, – кивнул Доктор, поглядывая на суперов.
– Вот видите, друзья мои, – как бы оправдываясь, продолжил полковник Владимир Кириллович, – с Доктором вашим все обговорено! И мне остается только кратко изложить события последних полусуток. К сожалению, убийства продолжаются. Мы не получили пока информацию из-за рубежа, но по нашей стране, по последним имеющимся у меня данным, совершенно безжалостным образом убиты тысячи людей. Прежде всего – это представители власти, а также руководство Вооруженных Сил, ФСБ и МВД. Причем в армии невосполнимые потери понесены всеми без исключения военными округами. Почти полностью ликвидированы разведка и контрразведка. Планомерно уничтожается совершенно секретная оперативная и стратегическая информация.
Улыбка все еще присутствовала на лице Владимира Кирилловича – она въелась в его губы и щеки так крепко, что уже больше походила на судорогу.
– Это, дорогие друзья, очень и очень обдуманный террор. Полная деморализация. Становится ясно, это длительная – почти тридцатидневная – отсрочка его начала была использована верхними суперами, – полковник запнулся, впервые произнеся это название, и жалко улыбнулся креслам, в которых восседали остатки нижних суперов, – да, верхними суперами и их руководителем в полной мере. Наносимые сейчас удары по хирургической точности и внезапности – беспрецедентны. Среди уничтоженных огромное число и сравнительно случайных людей охрана, технический персонал, ни одно из лиц, подвергшихся нападению, живым не осталось. Ни одно. Среди верхних суперов, по имеющимся сведениям, потерь нет. Место их базирования в настоящее время неизвестно. И вам, дорогие друзья, как я понял, оно тоже неизвестно… Последняя, необходимая для понимания ситуации подробность: все центральные газеты сегодня выйдут с «Обращением» Любомудрого к народу. Уже сейчас текст этого обращения передается по радио и телевидению. Помешать мы не в состоянии – при малейшей попытке возражения или несогласия возражающий немедленно уничтожается. В ряде случаев – имеется и такая информация – уничтожается даже его семья. Так вот. Друзья! Я не призываю вас ни к каким действиям. Ни у меня, ни у той группы военных, представителем которой я являюсь, нет никакого плана. Мы не знаем, к сожалению, как можно противостоять Любомудрому и верхним суперам в создавшемся положении. Ни в малейшей степени мы не требуем от вас ничего. Достаточно и того, что, как объяснил мне Доктор, вы не одобряете политику Любомудрого. И террористическую кампанию, проводимую им. Этого вполне достаточно. Поэтому, не выдвигая, повторяю, никаких условий, мы предлагаем вам помощь, которую способны еще пока предложить…
Он слегка задохнулся и вынужден был сделать паузу. Звякнул графин, Доктор протянул ему стакан воды.
Гулко, с квакающими горловыми звуками выхлебав воду и приободрившись, полковник продолжал:
– Вы, дорогие друзья, тоже, насколько я знаю, явились объектом террора. Не исключено, что вас и в дальнейшем теми или иными способами будут принуждать к сотрудничеству. Как я понял, для верхних суперов такое сотрудничество – вопрос жизни и смерти. Ни я, ни Доктор понятия не имеем о тех методах принуждения, которые может применить Любомудрый. Единственное, что кажется очевидным, – эти методы могут быть достаточно жестокими. Мы имеем возможность помочь вам этого избежать. Или по крайней мере оттянуть применение этих методов. Мы можем вас спрятать. Необходимейшее условие для этого – строжайшая секретность вашего будущего базирования. Мы не можем предложить вам для этой цели военные гарнизоны. Есть сведения, что террор начинает опускаться все ниже к отдельным войсковым частям и подразделениям. Но, опередив нас во времени, противник пока что катастрофически уступает нам в живой силе. Любомудрый, правда, делает все, чтобы умножить свои ряды: его «Обращение» – это фактически план создания легальных структур его власти. Но на это необходимо время. А на данный момент все его силы – менее пяти-десяти суперов. То есть возможность выборочного контроля. Это значит, что на обнаружение вашего рассредоточения по одиночным гражданским объектам верхние супера потратят немало времени. Предупрежу сразу, что объекты…
Все поплыло перед глазами у Магнолии. Слова полковника потонули в бешеной головной боли. Магнолия смежила веки, тихонько постанывая.
– А-а, ну конечно, Атанас – ну как же! Сразу узнал, еще бы не узнать! А я Владимир Кириллович. Если вы, конечно, не возражаете, я и вас пригласил бы к разговору. Да? Просто чудесно, чудесно! Нинель? Вы очаровательны, Нинель, ваше платье так вам идет, я теряю голову, несмотря на седины! Не откажите допустить по старому обычаю к ручке? Ах, какая ручка – прелесть, прелесть! Вы тоже поучаствуете в нашей беседе? Много обяжете, много!
Магнолия смотрела на эту приторную сценку в полном недоумении. До тех пор, пока не поняла, что всю эту слащавую, сусальную декорацию поддерживает страх – глубокий, как колодец, вонючий черный страх. У вояки ж поджилки трясутся!
Общество, рассевшееся на диванчиках и креслах по периметру комнаты, было довольно разношерстным. Доктор был мрачен и объемно-монументален. Юрок и еще несколько типчиков в штатском сосредоточенно-выжидающе глядели на вояку – Владимира Кирилловича, старающегося обворожить вновь прибывших суперов. Федюшка, Григорий, Викочка и Станислав-второй, усаженные отдельно, в глубокие мягкие кресла, от души веселились, наблюдая происходящее. Видимо, они свою долю воинственной любезности уже получили.
– Магнолия! – с чувством произнес вояка-полковник Владимир Кириллович. Наконец и до нее дошла очередь. – Ну кто же, кто не знает нашу дорогую, нашу бесподобную Магнолию! А я – Владимир Кириллович…
– Да-да, я тоже приму участие в разговоре, – поспешно согласилась Магнолия, пресекая поток боевых любезностей, готовый излиться на нее.
– А! Ну замечательно! – восхитился полковник. – Прошу вас всех присаживаться.
Он указал на ряд кресел, оставшихся незаполненными, и, улучив минутку, пока Нинель, Атанас и Магнолия рассаживались, мелкими, неуверенными движениями вытянул из нагрудного кармашка френча платок, торопливо отер бусинки пота со лба, переходящего в глубокие залысины. При этом лицо его сделалось тоскливо-опустошенным, как у человека, принявшего крайнее в жизни решение…
Но вот все расселись, влажный платочек упрятан обратно в карман, на полковничье лицо возвращена блудливо-любезная улыбка, и совещание, ради которого все собрались, начинается.
– Мы тут с Александром Евгеньевичем, с вашим Доктором, посоветовались, и решено ничего от вас, дорогие друзья, не скрывать. Даже самую горькую правду! Я понимаю, существует еще некоторое э-э… взаимное недоверие. Тому есть серьезные причины – вернее, они были в прошлом. А теперь все причины отменяются! Правда, только правда – и взаимное уважение! Так, Доктор?
– Все верно, – кивнул Доктор, поглядывая на суперов.
– Вот видите, друзья мои, – как бы оправдываясь, продолжил полковник Владимир Кириллович, – с Доктором вашим все обговорено! И мне остается только кратко изложить события последних полусуток. К сожалению, убийства продолжаются. Мы не получили пока информацию из-за рубежа, но по нашей стране, по последним имеющимся у меня данным, совершенно безжалостным образом убиты тысячи людей. Прежде всего – это представители власти, а также руководство Вооруженных Сил, ФСБ и МВД. Причем в армии невосполнимые потери понесены всеми без исключения военными округами. Почти полностью ликвидированы разведка и контрразведка. Планомерно уничтожается совершенно секретная оперативная и стратегическая информация.
Улыбка все еще присутствовала на лице Владимира Кирилловича – она въелась в его губы и щеки так крепко, что уже больше походила на судорогу.
– Это, дорогие друзья, очень и очень обдуманный террор. Полная деморализация. Становится ясно, это длительная – почти тридцатидневная – отсрочка его начала была использована верхними суперами, – полковник запнулся, впервые произнеся это название, и жалко улыбнулся креслам, в которых восседали остатки нижних суперов, – да, верхними суперами и их руководителем в полной мере. Наносимые сейчас удары по хирургической точности и внезапности – беспрецедентны. Среди уничтоженных огромное число и сравнительно случайных людей охрана, технический персонал, ни одно из лиц, подвергшихся нападению, живым не осталось. Ни одно. Среди верхних суперов, по имеющимся сведениям, потерь нет. Место их базирования в настоящее время неизвестно. И вам, дорогие друзья, как я понял, оно тоже неизвестно… Последняя, необходимая для понимания ситуации подробность: все центральные газеты сегодня выйдут с «Обращением» Любомудрого к народу. Уже сейчас текст этого обращения передается по радио и телевидению. Помешать мы не в состоянии – при малейшей попытке возражения или несогласия возражающий немедленно уничтожается. В ряде случаев – имеется и такая информация – уничтожается даже его семья. Так вот. Друзья! Я не призываю вас ни к каким действиям. Ни у меня, ни у той группы военных, представителем которой я являюсь, нет никакого плана. Мы не знаем, к сожалению, как можно противостоять Любомудрому и верхним суперам в создавшемся положении. Ни в малейшей степени мы не требуем от вас ничего. Достаточно и того, что, как объяснил мне Доктор, вы не одобряете политику Любомудрого. И террористическую кампанию, проводимую им. Этого вполне достаточно. Поэтому, не выдвигая, повторяю, никаких условий, мы предлагаем вам помощь, которую способны еще пока предложить…
Он слегка задохнулся и вынужден был сделать паузу. Звякнул графин, Доктор протянул ему стакан воды.
Гулко, с квакающими горловыми звуками выхлебав воду и приободрившись, полковник продолжал:
– Вы, дорогие друзья, тоже, насколько я знаю, явились объектом террора. Не исключено, что вас и в дальнейшем теми или иными способами будут принуждать к сотрудничеству. Как я понял, для верхних суперов такое сотрудничество – вопрос жизни и смерти. Ни я, ни Доктор понятия не имеем о тех методах принуждения, которые может применить Любомудрый. Единственное, что кажется очевидным, – эти методы могут быть достаточно жестокими. Мы имеем возможность помочь вам этого избежать. Или по крайней мере оттянуть применение этих методов. Мы можем вас спрятать. Необходимейшее условие для этого – строжайшая секретность вашего будущего базирования. Мы не можем предложить вам для этой цели военные гарнизоны. Есть сведения, что террор начинает опускаться все ниже к отдельным войсковым частям и подразделениям. Но, опередив нас во времени, противник пока что катастрофически уступает нам в живой силе. Любомудрый, правда, делает все, чтобы умножить свои ряды: его «Обращение» – это фактически план создания легальных структур его власти. Но на это необходимо время. А на данный момент все его силы – менее пяти-десяти суперов. То есть возможность выборочного контроля. Это значит, что на обнаружение вашего рассредоточения по одиночным гражданским объектам верхние супера потратят немало времени. Предупрежу сразу, что объекты…
Все поплыло перед глазами у Магнолии. Слова полковника потонули в бешеной головной боли. Магнолия смежила веки, тихонько постанывая.
15
– Что, что такое, девочка моя? – Доктор держал ее лицо в своих мягких ладонях, умоляюще заглядывая в глаза.
– Сейчас… здесь… будут… верхние… – выдавила Магнолия сквозь тошноту. – Сейчас… будут…
В комнате взорвалась легкая паника.
– Все быстро в коридор – и оттуда по комнатам! – командовал полковник. – Спрятаться…
– Ныряйте!! – орал Доктор на испуганных суперов. – Чтоб духу вашего здесь не было!
И столько страха за них было в крике Доктора, что, несмотря на дикую головную боль, даже Магнолия попыталась выполнить его приказ и нырнуть. И, что удивительно, ей это удалось! Но только как-то странно. С одной стороны – удивленный возглас Нинель: «О, и Мага нырнула!» – что как будто подтверждало успех нырка. Но с другой – если б Магнолия действительно нырнула, то была бы уже где-то далеко отсюда и происходящего в комнате, в том числе и возгласа Нинель, слышать конечно же не могла б…
Боль отхлынула так же внезапно, как и появилась. Магнолия открыла глаза.
Комната совершенно опустела, все куда-то подевались, и она сама – кресло, в котором, судя по ощущениям, она продолжала сидеть, было совершенно пустым. Да, пустым – она же ясно видела!
«Начинаются болтания по пространствам», – с горечью подумала Магнолия. Доигралась… Вот ужас-то!
За окном стояло погожее предосеннее утро. Толстая зеленая штора лениво покачивалась под теплым ветерком. Сквозь приоткрытое окно Магнолия увидела шагающего через аккуратный гарнизонный дворик военного. Но не простого, а двойного. Сквозь болотно-зеленый мундир с генеральскими погонами просвечивала голубизна джинсового костюма. Военный приближался, и, присмотревшись, Магнолия различила у него под желто-пергаментной кожей, под усами другое лицо – более молодое и совершенно безусое.
– Вот же он! – ахнула, не удержавшись, Магнолия.
– Девочка моя, ныряй скорей или прячься сюда, к нам, – раздался придушенный голос Доктора из-под массивного, отсвечивающего полировкой стола. – Девочка моя, где же ты?..
– Нет, нет, у меня все нормально, – заверила Магнолия, – я только говорю, что один из верхних – мне незнакомый – идет через двор под видом военного.
– Молчите, молчите! – раздался оттуда же, из-под стола, умоляющий шепот полковника Владимира Кирилловича.
Магнолия послушно смолкла.
– Простите, – громко обратился верхний к кому-то, не видимому за шторой, – где мне найти начальника гарнизона, майора Федорова?
– Я майор Федоров, – откликнулся удивленный голос.
Верхний тут же исчез («Нырнул», – поняла Магнолия) и следом прогремел выстрел.
– Стой, стрелять буду! – раздался отчаянный крик – во двор вбежал солдат, на ходу сдергивая с плеча автомат. И – как споткнулся – замер, растерянный. Его круглое детское лицо выражало искреннее недоумение, глаза искали генерала, только что стоявшего тут, с пистолетом, – а лже-генерал уже стоял у него за спиной. Вероятно, верхний что-то такое сделал – Магнолия не видела, что именно, но солдат, не меняя недоуменного выражения на круглом личике, выронил автомат и рухнул как подкошенный прямо на залитый ласковым солнышком асфальт.
– В меня? – донеслось презрительное бурчание «генерала». – Стрелять? В меня?
Магнолия видела, как он нагнулся, поднимая откатившийся автомат круглолицего солдата, на мгновение исчез – а появившись снова, небрежно выпустил автомат из пальцев. И это выглядело как цирковой фокус: ничем не поддерживаемый автомат остался стоять вертикально на спине лежащего ничком солдата – дулом прямо в безоблачное небо.
– Вот так! – удовлетворенно прокомментировал верхний супер. И, проверяя, чуть ткнул ствол указательным пальцем.
Автомат мягко качнулся, но устоял в вертикальном положении.
– Здесь стреляли, здесь! – возбужденно кричал кто-то за деревьями. Слышался нарастающий топот сапог.
– До скорой встречи, – негромко сказал супер в сторону солдат, выбегающих из-за поворота, и исчез.
Автомат так и остался торчать посреди двора над распростертым телом. Только он казался чуть коротковатым, и, присмотревшись, Магнолия поняла почему. Его приклад был наполовину утоплен в спину лежащего солдата.
– Сейчас… здесь… будут… верхние… – выдавила Магнолия сквозь тошноту. – Сейчас… будут…
В комнате взорвалась легкая паника.
– Все быстро в коридор – и оттуда по комнатам! – командовал полковник. – Спрятаться…
– Ныряйте!! – орал Доктор на испуганных суперов. – Чтоб духу вашего здесь не было!
И столько страха за них было в крике Доктора, что, несмотря на дикую головную боль, даже Магнолия попыталась выполнить его приказ и нырнуть. И, что удивительно, ей это удалось! Но только как-то странно. С одной стороны – удивленный возглас Нинель: «О, и Мага нырнула!» – что как будто подтверждало успех нырка. Но с другой – если б Магнолия действительно нырнула, то была бы уже где-то далеко отсюда и происходящего в комнате, в том числе и возгласа Нинель, слышать конечно же не могла б…
Боль отхлынула так же внезапно, как и появилась. Магнолия открыла глаза.
Комната совершенно опустела, все куда-то подевались, и она сама – кресло, в котором, судя по ощущениям, она продолжала сидеть, было совершенно пустым. Да, пустым – она же ясно видела!
«Начинаются болтания по пространствам», – с горечью подумала Магнолия. Доигралась… Вот ужас-то!
За окном стояло погожее предосеннее утро. Толстая зеленая штора лениво покачивалась под теплым ветерком. Сквозь приоткрытое окно Магнолия увидела шагающего через аккуратный гарнизонный дворик военного. Но не простого, а двойного. Сквозь болотно-зеленый мундир с генеральскими погонами просвечивала голубизна джинсового костюма. Военный приближался, и, присмотревшись, Магнолия различила у него под желто-пергаментной кожей, под усами другое лицо – более молодое и совершенно безусое.
– Вот же он! – ахнула, не удержавшись, Магнолия.
– Девочка моя, ныряй скорей или прячься сюда, к нам, – раздался придушенный голос Доктора из-под массивного, отсвечивающего полировкой стола. – Девочка моя, где же ты?..
– Нет, нет, у меня все нормально, – заверила Магнолия, – я только говорю, что один из верхних – мне незнакомый – идет через двор под видом военного.
– Молчите, молчите! – раздался оттуда же, из-под стола, умоляющий шепот полковника Владимира Кирилловича.
Магнолия послушно смолкла.
– Простите, – громко обратился верхний к кому-то, не видимому за шторой, – где мне найти начальника гарнизона, майора Федорова?
– Я майор Федоров, – откликнулся удивленный голос.
Верхний тут же исчез («Нырнул», – поняла Магнолия) и следом прогремел выстрел.
– Стой, стрелять буду! – раздался отчаянный крик – во двор вбежал солдат, на ходу сдергивая с плеча автомат. И – как споткнулся – замер, растерянный. Его круглое детское лицо выражало искреннее недоумение, глаза искали генерала, только что стоявшего тут, с пистолетом, – а лже-генерал уже стоял у него за спиной. Вероятно, верхний что-то такое сделал – Магнолия не видела, что именно, но солдат, не меняя недоуменного выражения на круглом личике, выронил автомат и рухнул как подкошенный прямо на залитый ласковым солнышком асфальт.
– В меня? – донеслось презрительное бурчание «генерала». – Стрелять? В меня?
Магнолия видела, как он нагнулся, поднимая откатившийся автомат круглолицего солдата, на мгновение исчез – а появившись снова, небрежно выпустил автомат из пальцев. И это выглядело как цирковой фокус: ничем не поддерживаемый автомат остался стоять вертикально на спине лежащего ничком солдата – дулом прямо в безоблачное небо.
– Вот так! – удовлетворенно прокомментировал верхний супер. И, проверяя, чуть ткнул ствол указательным пальцем.
Автомат мягко качнулся, но устоял в вертикальном положении.
– Здесь стреляли, здесь! – возбужденно кричал кто-то за деревьями. Слышался нарастающий топот сапог.
– До скорой встречи, – негромко сказал супер в сторону солдат, выбегающих из-за поворота, и исчез.
Автомат так и остался торчать посреди двора над распростертым телом. Только он казался чуть коротковатым, и, присмотревшись, Магнолия поняла почему. Его приклад был наполовину утоплен в спину лежащего солдата.
16
– Да вы же и сами видите – разговаривать некогда, – виновато показал в окно полковник Владимир Кириллович.
Сам он старался в окно не смотреть. Там укладывали на носилки лицом вниз труп солдата со все так же торчащим из спины автоматом.
– Хорошо, хоть никто из присутствующих не пострадал, – механически улыбаясь, подвел итог полковник. – Хорошо…
Присутствующие, уже вновь рассевшиеся по местам, поеживались, переглядываясь.
И тут полковник – неожиданно даже для себя самого – вдруг скис. Дал слабину. Проявилось это так: его беспокойный взгляд остановился почему-то на лице Нинель, и Владимир Кириллович дрогнувшим голосом спросил:
– Но сами-то вы – неужто все-таки не боитесь?!
– Кого? Верхних, что ль? – не поняла Нинель.
– Нет, не то! Нырять не боитесь? Неизвестно куда, на сотни километров… Напороться не боитесь? Перенесетесь – а там столб! И врастет в вас. Как вот этот автомат, что в рядового врос. Не боитесь?
– Еще чего! – мрачно сказала Нинель. – Я же чувствую, куда ныряю. Вы, когда ходите – тоже небось ногу в грязь или там в яму не поставите?..
– А меня? С собой?.. А? – прервал ее полковник. – Куда-нибудь – далеко-далеко?
– – Ну чего вы их дергаете! – раздраженно буркнул Доктор из своего угла. – Объяснял же вам! Не могут они никого никуда с собой захватить. Ни людей, никого! И не трепите ребят. Даже бактерии, даже вирусы через подпространство не переносятся. Супера из каждого ныряния абсолютно стерильными выходят. Давайте лучше по делу говорить!
– Да, да, по делу! – засуетился опомнившийся Владимир Кириллович. – Я сейчас вам раздам конвертики. Каждому. Там адреса. Не давайте никому. И не показывайте. Вскрывать только в одиночестве. Адреса хорошие – там и будете базироваться. Большая просьба: корм, питье готовить только на себя. Вы же понимаете – остается надежда только на голод. Может, хоть он вынудит верхних суперов пойти на переговоры…
– А Магнолия? – спросило сразу несколько голосов.
– Да-да, Магнолия. Мы не забыли, – закивал Владимир Кириллович. Ласковая, бессмысленная улыбка возвратилась на его лицо. – Предлагаю выделить одного, а еще лучше – двух из вас – помогать нашей дорогой Магнолии. Может, кто-нибудь сам изъявит желание?
Шесть возгласов: «Я!» – по числу присутствующих суперов были ему ответом.
– Ах, как хорошо, как трогательно, что вы так заботитесь о своем товарище, – всплеснул руками полковник. – Но, может быть, мы тогда сделаем так… А, Доктор? Вот вы втроем прибыли: Атанас, Нинель и Магнолия. Вы втроем и оставайтесь. То есть базироваться-то вы будете поодиночке, но и вы, Атанас, и вы, Нинель, будете знать адрес Магнолии и по очереди будете ее навещать. А? Давайте, наверно, так! Ну вот – кажется, все? Да, еще! Друзья мои, когда будете вскрывать конверты, обратите внимание – там, кроме вашего, прилагается еще два адреса. Это адреса Доктора и вот группы присутствующих здесь обыкновенных людей. Это адреса для связи. По этим адресам вы можете наведываться в любое время. За советом. Или если мысль какая-нибудь важная появится. Или информация ценная. Сюда же направляйте отсутствующих пока ваших товарищей, нижних суперов. Если встретите их. Первый адрес – основной, второй – запасной, на случай провала первого. Эти адреса одинаковы
во всех конвертах. А это значит, что Доктору и всем остальным остается надеяться только на то, что вы не проговоритесь. Никому чужому. Ни при каких обстоятельствах. Иначе – вы же понимаете, как легко Любомудрому нас, простых людей, уничтожить… Мы для него ценности не представляем. Так что… Но мы сами на это идем. Сами. И только просим вас быть осторожнее…
Сам он старался в окно не смотреть. Там укладывали на носилки лицом вниз труп солдата со все так же торчащим из спины автоматом.
– Хорошо, хоть никто из присутствующих не пострадал, – механически улыбаясь, подвел итог полковник. – Хорошо…
Присутствующие, уже вновь рассевшиеся по местам, поеживались, переглядываясь.
И тут полковник – неожиданно даже для себя самого – вдруг скис. Дал слабину. Проявилось это так: его беспокойный взгляд остановился почему-то на лице Нинель, и Владимир Кириллович дрогнувшим голосом спросил:
– Но сами-то вы – неужто все-таки не боитесь?!
– Кого? Верхних, что ль? – не поняла Нинель.
– Нет, не то! Нырять не боитесь? Неизвестно куда, на сотни километров… Напороться не боитесь? Перенесетесь – а там столб! И врастет в вас. Как вот этот автомат, что в рядового врос. Не боитесь?
– Еще чего! – мрачно сказала Нинель. – Я же чувствую, куда ныряю. Вы, когда ходите – тоже небось ногу в грязь или там в яму не поставите?..
– А меня? С собой?.. А? – прервал ее полковник. – Куда-нибудь – далеко-далеко?
– – Ну чего вы их дергаете! – раздраженно буркнул Доктор из своего угла. – Объяснял же вам! Не могут они никого никуда с собой захватить. Ни людей, никого! И не трепите ребят. Даже бактерии, даже вирусы через подпространство не переносятся. Супера из каждого ныряния абсолютно стерильными выходят. Давайте лучше по делу говорить!
– Да, да, по делу! – засуетился опомнившийся Владимир Кириллович. – Я сейчас вам раздам конвертики. Каждому. Там адреса. Не давайте никому. И не показывайте. Вскрывать только в одиночестве. Адреса хорошие – там и будете базироваться. Большая просьба: корм, питье готовить только на себя. Вы же понимаете – остается надежда только на голод. Может, хоть он вынудит верхних суперов пойти на переговоры…
– А Магнолия? – спросило сразу несколько голосов.
– Да-да, Магнолия. Мы не забыли, – закивал Владимир Кириллович. Ласковая, бессмысленная улыбка возвратилась на его лицо. – Предлагаю выделить одного, а еще лучше – двух из вас – помогать нашей дорогой Магнолии. Может, кто-нибудь сам изъявит желание?
Шесть возгласов: «Я!» – по числу присутствующих суперов были ему ответом.
– Ах, как хорошо, как трогательно, что вы так заботитесь о своем товарище, – всплеснул руками полковник. – Но, может быть, мы тогда сделаем так… А, Доктор? Вот вы втроем прибыли: Атанас, Нинель и Магнолия. Вы втроем и оставайтесь. То есть базироваться-то вы будете поодиночке, но и вы, Атанас, и вы, Нинель, будете знать адрес Магнолии и по очереди будете ее навещать. А? Давайте, наверно, так! Ну вот – кажется, все? Да, еще! Друзья мои, когда будете вскрывать конверты, обратите внимание – там, кроме вашего, прилагается еще два адреса. Это адреса Доктора и вот группы присутствующих здесь обыкновенных людей. Это адреса для связи. По этим адресам вы можете наведываться в любое время. За советом. Или если мысль какая-нибудь важная появится. Или информация ценная. Сюда же направляйте отсутствующих пока ваших товарищей, нижних суперов. Если встретите их. Первый адрес – основной, второй – запасной, на случай провала первого. Эти адреса одинаковы
во всех конвертах. А это значит, что Доктору и всем остальным остается надеяться только на то, что вы не проговоритесь. Никому чужому. Ни при каких обстоятельствах. Иначе – вы же понимаете, как легко Любомудрому нас, простых людей, уничтожить… Мы для него ценности не представляем. Так что… Но мы сами на это идем. Сами. И только просим вас быть осторожнее…
Глава VIII НЕДОДЕЛОК
1
Высунув руку из-под теплого одеяла, Магнолия дотянулась до старенького – еще лампового радиоприемника. Включила.
Пока он нагревался, успела глянуть в окошко.
Ветер, всю ночь стучавшийся в стекло остриями сосновых иголок, стих. И теперь неподвижные серо-зеленые ветви, окутанные легким пушистым инеем, выглядывали из утреннего тумана величественно и недоступно – как лапы отдыхающей кошки. Из нагретой, належанной постели вылезать совсем не хотелось.
Радиоприемник наконец ожил – засвиристел, замурлыкал. Магнолия поправила настройку, и в комнатушку ворвался официозно-значительный голос дикторши. Та вела рассказ о каком-то заводе. Даже не обо всем заводе, а о цехе копнителей № 2. Видимо, то был радиоочерк.
Пока он нагревался, успела глянуть в окошко.
Ветер, всю ночь стучавшийся в стекло остриями сосновых иголок, стих. И теперь неподвижные серо-зеленые ветви, окутанные легким пушистым инеем, выглядывали из утреннего тумана величественно и недоступно – как лапы отдыхающей кошки. Из нагретой, належанной постели вылезать совсем не хотелось.
Радиоприемник наконец ожил – засвиристел, замурлыкал. Магнолия поправила настройку, и в комнатушку ворвался официозно-значительный голос дикторши. Та вела рассказ о каком-то заводе. Даже не обо всем заводе, а о цехе копнителей № 2. Видимо, то был радиоочерк.