Спокойствие! Бесчинства не творите!
Он доблестен, и славою своею
Наполнил круг земной. А за вину
Ответит пред судом. Остановись,
Авфидий!
Кориолан
Да хоть семеро Авфидьев
При на меня! Хоть весь противостань
Их род честному моему мечу
На поле брани!
Авфидий
Дерзостный мерзавец!
Заговорщики
Бей его, бей, руби!
Заговорщики, обнажив мечи, убивают Кориолана. Авфидий становится ногой на
его труп.
Вельможи
Стой, стой, не надо!
Авфидий
Отцы почтенные, позвольте слово...
Первый вельможа
О, что ты сделал...
Второй вельможа
Ты осиротил
Своим деяньем воинскую доблесть.
Третий вельможа
Не попирай его ногой. - Мечи
Вложите в ножны и утихомирьтесь.
Авфидий
Отцы, когда утихнет наша ярость,
Им вызванная, и раскрою вам
Угрозу, что таилась в нем, тогда вы
Возрадуетесь, что нашел он смерть.
Я пред собраньем вашего сената
Во всем очищусь - или же приму
Суровейшую кару.
Первый вельможа
Унесите
Его отсюда. О его кончине
Печальтесь. Доблестней богатыря
Еще не знала урна гробовая.
Второй вельможа
Его горячность буйная снимает
С Авфидия большую часть вины.
Уж дела не поправить.
Авфидий
Гнев улегся.
Скорблю. Подымем тело вчетвером -
Трое военачальников первейших
И я. Звучи печально, барабан,
И траурно влачитесь наши копья,
Стальными остриями по земле.
Хоть в этом городе немало вдов
И матерей еще по жертвам плачут
Кориолановым, но сбережем
Мы память достославную о нем.
Подымем же его.
Уходят с телом Кориолана под похоронный марш.
О Шекспировских богатырях
(Примечание к переводу "Кориолана")
Среди загадок "Гамлета" есть и такая. Приезжают в Эльсинор актеры.
Радостно их встретив и готовя с ними представление, Гамлет призывает их
блюсти меру в игре, не рвать страсти в клочья, чтобы "не переиродить Ирода".
А перед тем хвалит одну малопопулярную пьесу за сдержанность, честность, за
отсутствие аффектации, - и просит актера-трагика прочесть из нее монолог о
гибели Приама от руки греческого воина Пирра:
В кровяной коре,
Дыша огнем и злобой, Пирр безбожный,
Карбункулами выкатив глаза,
Приама ищет...
(перевод Б. Пастернака)
Некоторые комментаторы недоумевают, где же тут мера и сдержанность?
Скорее уж выспренность и аффектация... Как объяснить эту загадку?
Объяснение, вероятно, в следующем: Шекспир не видит здесь несдержанности и
чрезмерности, ибо реальный ратный труд поразительно тяжек. Да, яростный воин
покрыт чужою запекшейся кровью; да, он взлохмачен, опален огнем пожара; да,
у него глаза, как два багряных камня-карбункула. И если серьезно и честно
описывать гибель Трои, то именно так и такими словами, чтобы дошла до
слушателей вся изнурительность, неистовость, дошел весь ужас смертной
схватки.
И если о Макбете с самого же начала поведано, что он мечом, дымящимся
от крови, прорубил дорогу к мятежному вождю и "от пупа до челюстей вспорол /
И голову его воткнул над башней" {перевод М. Лозинского) - то, не представив
себе адского напряга мышц и нервов, вложенного в это деянье, невозможно
осмыслить характер Макбета. Макбет - не генерал, манием руки посылающий
войска на неприятеля, а воин-чемпион, воин-богатырь, собственным примером
увлекающий бойцов.
О воинском труде Макбета сказано у Шекспира весьма сжато; воинский же
труд Кориолана развернут широко. "Я снова в бой - подобно косарю / Который
ни полушки не получит / Коль не успеет поле докосить" {Мне кажется, эта
фраза может пролить свет на странное слово, movers, употребленное Кориоланом
в начале пятой сцены первого акта. Не опечатка ли там (одна из многих в
тексте Folio)? Не следует ли читать mowers - т. е. косцы? Ведь та же мысль
там - о яростной косьбе, не допускающей передышек.}, - восторгается сыном
Волумния в одной из первых сцен трагедии, и ее слова задают тон всему
изображенью битв. Кориолан занят тяжелым, кровавым трудом, в котором не
имеет себе равных. Он истый богатырь, но богатырь не сказочный, а
шекспировский, то есть реальный. Сверхчеловеков нет на свете - и с
необычайной воинской мощью закономерно сопряжена у Кориолана слабость:
болезненная вспыльчивость, нервные срывы, так что в политики (в которые его
прочит мать) он совершенно не годится.
Как известно, Шекспир черпал свой материал у Плутарха, в жизнеописании
Кориолана. Поучительно проследить, с помощью каких изменений, деталей,
штришков Шекспир из фигуры полулегендарной делает живого и достоверного
человека.
У Плутарха Кориолан вызволяет из плена старого приятеля, кориольского
богача. У Шекспира этот кориолец не богат, а беден, и не старый он друг
Кориолану, а всего лишь оказал ему гостеприимство. И Шекспир добавляет
важную деталь: Кориолан просит освободить бедняка, но не может вспомнить,
как того зовут. "Забыл, клянусь Юпитером. / Устал я, / И притомилась
память". Кстати, это - после изнурительнейшей битвы - единственная просьба
Кориолана, отвергшего все "наградные" сверх коня и обычной солдатской доли в
дележе. Шекспир подчеркивает отмеченное Плутархом "равнодушие к чувственным
наслаждениям и деньгам" (Плутарх. Избранные жизнеописания в 2-х томах. М.,
1987, т. I, с. 389). Причем у Шекспира речь не столько о равнодушии к
наслаждениям, сколько о самоограничении, о сознательной воздержности.
Дай мне снова поцелуй -
Как мщенье сладкий, как изгнанье долгий,
Клянусь ревнивою царицей неба,
Прощальный поцелуй твой на губах
С те пор храню я девственно и свято... -
говорит Кориолан жене. И не зря он чуть ли не благоговеет перед
высоконравственной Валерией:
Благородная сестра
Публиколы, чистейшая, как льдинка,
Что, вымороженная из снегов
Нетронутых, лучится и висит
На храме целомудренной Дианы -
О милая Валерия!
Шекспир явно связывает эту воздержанность с богатырской силой Кориолана
- "непреодолимой силой его тела, способной переносить любые тяготы"
(Плутарх, т. I, с. 389).
Плутарховский Кориолан, добиваясь консульства, показывает римскому
простонародью свои боевые шрамы; шекспировский наотрез отказывается это
сделать - из гордого упрямства, усугубленного своеобразной стеснительностью.
У Плутарха Кориолан идет на Форум, на суд народа по своей доброй воле;
у Шекспира он идет туда лишь по настоянию матери, которой не способен
противиться. Плутарховский Кориолан принимает свое изгнанье со внешним
бесстрастием; шекспировский же - с возмущением, с очередным взрывом
негодования. У Плутарха Авфидий в финале не дает Кориолану оправдаться, так
как опасается его красноречия; у Шекспира же Авфидий, напротив, своими
оскорблениями подстрекает Кориолана к гневной отповеди, поскольку знает его
горячность и бесхитростность.
Кстати, плутарховский Кориолан "посредством хитрости возжег войну
между римлянами и вольсками, оклеветав последних" (с. 423); а ступив на
римскую землю, разорял ее, но не трогал поместий знати, чтобы усилить раздор
среди римлян. Кориолан шекспировский не прибегает к подобным уловкам. Он
прям и отважен до безрассудства - один врывается во вражеские Кориолы. А у
Плутарха он это делает с подмогой хоть и немногочисленной, но все ж не в
одиночку.
Стеснительность, горячность, прямота, порывистость в добре и зле,
гневливость - качества для политика самоубийственные. И наделенный ими
человек встает перед нами отчетливо, во всем изобилье и всей нищете своих
сил. Но мы воспитаны на современных заменителях рыцарских романов.
Давным-давно уже Шекспир и Сервантес опровергли рыцарский средневековый миф
и нагляднейше показали, что энергия людская строго ограничена. Но нас они не
убедили. И мы страшно удивляемся, узнав, что знаменитый чемпион-штангист
кутает свою могучую спину и страдает от диковинных болезней. Мы поражаемся
самоубийству большого поэта, такого на вид несокрушенно-титанического. Нам
подавай гранитных витязей без единой слабинки, без намека на нервы. И вот
известная американская писательница Мэри Маккарти в едкой статье "Генерал
Макбет" (1962 г.) обрушивается на Макбета: заурядный-де он мещанин, и у жены
под башмаком, и только раздражает ее, бедную, своей нерешительностью, и
приходится жене выручать его, вселять в него отвагу, - она, мол, не столько
желает короны сама, сколько устала смотреть, как томится по трону Макбет...
Читаешь и думаешь: как это зло и как несправедливо. Людям врождена жажда
власти - но врождена и совесть, и не будь этих бешеных подталкиваний,
заклинаний, понуканий жены, Макбет не убил бы короля Дункана. Да, Макбет
подчинился жене, как подчинился матери Кориолан. Такова уж природа
богатырей, что особенно жестока у них нужда в женской поддержке. И не
насмехаться бы женщинам над мужской слабостью, а, гордясь своею женской
силой, сознавать и свою ответственность. Ибо нет на земле сверхчеловеков, и
трагедия Кориолана в очередной раз удостоверяет эту истину.
Не знаю, удалось ли переводу избежать ненужных длиннот и
ложноклассических штампов; во всяком случае, я их остерегался, Шекспир
применяет в "Кориолане" анахронизмы (упоминаете колодках, компасе,
колесовании и многих прочих вещах, чуждых римскому уху), чтобы таким образом
приблизить античный сюжет к елизаветинскому зрителю, - и этим как бы
подсказывает переводчику: старайся и ты быть доступнее, сценичней, ближе к
зрительскому сердцу, насколько в твоих силах. Пьеса изобилует новыми
словами, необычными оборотами. Я, где мог, передавал неологизмы напрямую, а
где не мог, пытался применять метод компенсации, т.е. давать однотипное
новое слово в другом подходящем для этого месте. Ведь оставлять без передачи
столь характерную черту зрелого шекспировского стиля - все равно что
методически вычеркивать неологизмы, скажем, у Солженицына!
Переводчик О. Сорока
С. 623. Кай Марций Кориолан - полулегендарный римский полководец; даты
рождения и смерти - неизвестны. Еще юношей отличился при взятии Кориол (в
493 г. до н.э.). Изгнание его и предпринятая им месть Риму произошли в 491
г. до н.э. Относительно дальнейших событий мнения расходятся. По одной
версии, он был убит разгневанными вольсками, по другой - дожил до глубокой
старости.
С. 638. Ты требованьям отвечал Катона. - пример шекспировского
анахронизма: Катон-Старший жил в III-II вв. до н.э., то есть на три столетия
позднее времен Кориолана.
С. 642. Будь ты сам Гектор, / Ваш баснословный предок... - Существовало
легендарное представление о том, что римляне были потомками троянцев.
С. 677. ...их грубошерстными зовет рабами... - Это можно понять двояко:
1) грязными и грубыми; 2) одетыми, в отличие от воинов, в грубую шерстяную
одежду.
...в собраньях / Позевывать, сняв шапки. - Привилегией знати было
никогда не снимать головных уборов.
С. 714. Он восседает, как статуя Александра Великого. - Пример еще
одного анахронизма, так как Александр Македонский жил на полтора столетия
позже Кориолана.
Он доблестен, и славою своею
Наполнил круг земной. А за вину
Ответит пред судом. Остановись,
Авфидий!
Кориолан
Да хоть семеро Авфидьев
При на меня! Хоть весь противостань
Их род честному моему мечу
На поле брани!
Авфидий
Дерзостный мерзавец!
Заговорщики
Бей его, бей, руби!
Заговорщики, обнажив мечи, убивают Кориолана. Авфидий становится ногой на
его труп.
Вельможи
Стой, стой, не надо!
Авфидий
Отцы почтенные, позвольте слово...
Первый вельможа
О, что ты сделал...
Второй вельможа
Ты осиротил
Своим деяньем воинскую доблесть.
Третий вельможа
Не попирай его ногой. - Мечи
Вложите в ножны и утихомирьтесь.
Авфидий
Отцы, когда утихнет наша ярость,
Им вызванная, и раскрою вам
Угрозу, что таилась в нем, тогда вы
Возрадуетесь, что нашел он смерть.
Я пред собраньем вашего сената
Во всем очищусь - или же приму
Суровейшую кару.
Первый вельможа
Унесите
Его отсюда. О его кончине
Печальтесь. Доблестней богатыря
Еще не знала урна гробовая.
Второй вельможа
Его горячность буйная снимает
С Авфидия большую часть вины.
Уж дела не поправить.
Авфидий
Гнев улегся.
Скорблю. Подымем тело вчетвером -
Трое военачальников первейших
И я. Звучи печально, барабан,
И траурно влачитесь наши копья,
Стальными остриями по земле.
Хоть в этом городе немало вдов
И матерей еще по жертвам плачут
Кориолановым, но сбережем
Мы память достославную о нем.
Подымем же его.
Уходят с телом Кориолана под похоронный марш.
О Шекспировских богатырях
(Примечание к переводу "Кориолана")
Среди загадок "Гамлета" есть и такая. Приезжают в Эльсинор актеры.
Радостно их встретив и готовя с ними представление, Гамлет призывает их
блюсти меру в игре, не рвать страсти в клочья, чтобы "не переиродить Ирода".
А перед тем хвалит одну малопопулярную пьесу за сдержанность, честность, за
отсутствие аффектации, - и просит актера-трагика прочесть из нее монолог о
гибели Приама от руки греческого воина Пирра:
В кровяной коре,
Дыша огнем и злобой, Пирр безбожный,
Карбункулами выкатив глаза,
Приама ищет...
(перевод Б. Пастернака)
Некоторые комментаторы недоумевают, где же тут мера и сдержанность?
Скорее уж выспренность и аффектация... Как объяснить эту загадку?
Объяснение, вероятно, в следующем: Шекспир не видит здесь несдержанности и
чрезмерности, ибо реальный ратный труд поразительно тяжек. Да, яростный воин
покрыт чужою запекшейся кровью; да, он взлохмачен, опален огнем пожара; да,
у него глаза, как два багряных камня-карбункула. И если серьезно и честно
описывать гибель Трои, то именно так и такими словами, чтобы дошла до
слушателей вся изнурительность, неистовость, дошел весь ужас смертной
схватки.
И если о Макбете с самого же начала поведано, что он мечом, дымящимся
от крови, прорубил дорогу к мятежному вождю и "от пупа до челюстей вспорол /
И голову его воткнул над башней" {перевод М. Лозинского) - то, не представив
себе адского напряга мышц и нервов, вложенного в это деянье, невозможно
осмыслить характер Макбета. Макбет - не генерал, манием руки посылающий
войска на неприятеля, а воин-чемпион, воин-богатырь, собственным примером
увлекающий бойцов.
О воинском труде Макбета сказано у Шекспира весьма сжато; воинский же
труд Кориолана развернут широко. "Я снова в бой - подобно косарю / Который
ни полушки не получит / Коль не успеет поле докосить" {Мне кажется, эта
фраза может пролить свет на странное слово, movers, употребленное Кориоланом
в начале пятой сцены первого акта. Не опечатка ли там (одна из многих в
тексте Folio)? Не следует ли читать mowers - т. е. косцы? Ведь та же мысль
там - о яростной косьбе, не допускающей передышек.}, - восторгается сыном
Волумния в одной из первых сцен трагедии, и ее слова задают тон всему
изображенью битв. Кориолан занят тяжелым, кровавым трудом, в котором не
имеет себе равных. Он истый богатырь, но богатырь не сказочный, а
шекспировский, то есть реальный. Сверхчеловеков нет на свете - и с
необычайной воинской мощью закономерно сопряжена у Кориолана слабость:
болезненная вспыльчивость, нервные срывы, так что в политики (в которые его
прочит мать) он совершенно не годится.
Как известно, Шекспир черпал свой материал у Плутарха, в жизнеописании
Кориолана. Поучительно проследить, с помощью каких изменений, деталей,
штришков Шекспир из фигуры полулегендарной делает живого и достоверного
человека.
У Плутарха Кориолан вызволяет из плена старого приятеля, кориольского
богача. У Шекспира этот кориолец не богат, а беден, и не старый он друг
Кориолану, а всего лишь оказал ему гостеприимство. И Шекспир добавляет
важную деталь: Кориолан просит освободить бедняка, но не может вспомнить,
как того зовут. "Забыл, клянусь Юпитером. / Устал я, / И притомилась
память". Кстати, это - после изнурительнейшей битвы - единственная просьба
Кориолана, отвергшего все "наградные" сверх коня и обычной солдатской доли в
дележе. Шекспир подчеркивает отмеченное Плутархом "равнодушие к чувственным
наслаждениям и деньгам" (Плутарх. Избранные жизнеописания в 2-х томах. М.,
1987, т. I, с. 389). Причем у Шекспира речь не столько о равнодушии к
наслаждениям, сколько о самоограничении, о сознательной воздержности.
Дай мне снова поцелуй -
Как мщенье сладкий, как изгнанье долгий,
Клянусь ревнивою царицей неба,
Прощальный поцелуй твой на губах
С те пор храню я девственно и свято... -
говорит Кориолан жене. И не зря он чуть ли не благоговеет перед
высоконравственной Валерией:
Благородная сестра
Публиколы, чистейшая, как льдинка,
Что, вымороженная из снегов
Нетронутых, лучится и висит
На храме целомудренной Дианы -
О милая Валерия!
Шекспир явно связывает эту воздержанность с богатырской силой Кориолана
- "непреодолимой силой его тела, способной переносить любые тяготы"
(Плутарх, т. I, с. 389).
Плутарховский Кориолан, добиваясь консульства, показывает римскому
простонародью свои боевые шрамы; шекспировский наотрез отказывается это
сделать - из гордого упрямства, усугубленного своеобразной стеснительностью.
У Плутарха Кориолан идет на Форум, на суд народа по своей доброй воле;
у Шекспира он идет туда лишь по настоянию матери, которой не способен
противиться. Плутарховский Кориолан принимает свое изгнанье со внешним
бесстрастием; шекспировский же - с возмущением, с очередным взрывом
негодования. У Плутарха Авфидий в финале не дает Кориолану оправдаться, так
как опасается его красноречия; у Шекспира же Авфидий, напротив, своими
оскорблениями подстрекает Кориолана к гневной отповеди, поскольку знает его
горячность и бесхитростность.
Кстати, плутарховский Кориолан "посредством хитрости возжег войну
между римлянами и вольсками, оклеветав последних" (с. 423); а ступив на
римскую землю, разорял ее, но не трогал поместий знати, чтобы усилить раздор
среди римлян. Кориолан шекспировский не прибегает к подобным уловкам. Он
прям и отважен до безрассудства - один врывается во вражеские Кориолы. А у
Плутарха он это делает с подмогой хоть и немногочисленной, но все ж не в
одиночку.
Стеснительность, горячность, прямота, порывистость в добре и зле,
гневливость - качества для политика самоубийственные. И наделенный ими
человек встает перед нами отчетливо, во всем изобилье и всей нищете своих
сил. Но мы воспитаны на современных заменителях рыцарских романов.
Давным-давно уже Шекспир и Сервантес опровергли рыцарский средневековый миф
и нагляднейше показали, что энергия людская строго ограничена. Но нас они не
убедили. И мы страшно удивляемся, узнав, что знаменитый чемпион-штангист
кутает свою могучую спину и страдает от диковинных болезней. Мы поражаемся
самоубийству большого поэта, такого на вид несокрушенно-титанического. Нам
подавай гранитных витязей без единой слабинки, без намека на нервы. И вот
известная американская писательница Мэри Маккарти в едкой статье "Генерал
Макбет" (1962 г.) обрушивается на Макбета: заурядный-де он мещанин, и у жены
под башмаком, и только раздражает ее, бедную, своей нерешительностью, и
приходится жене выручать его, вселять в него отвагу, - она, мол, не столько
желает короны сама, сколько устала смотреть, как томится по трону Макбет...
Читаешь и думаешь: как это зло и как несправедливо. Людям врождена жажда
власти - но врождена и совесть, и не будь этих бешеных подталкиваний,
заклинаний, понуканий жены, Макбет не убил бы короля Дункана. Да, Макбет
подчинился жене, как подчинился матери Кориолан. Такова уж природа
богатырей, что особенно жестока у них нужда в женской поддержке. И не
насмехаться бы женщинам над мужской слабостью, а, гордясь своею женской
силой, сознавать и свою ответственность. Ибо нет на земле сверхчеловеков, и
трагедия Кориолана в очередной раз удостоверяет эту истину.
Не знаю, удалось ли переводу избежать ненужных длиннот и
ложноклассических штампов; во всяком случае, я их остерегался, Шекспир
применяет в "Кориолане" анахронизмы (упоминаете колодках, компасе,
колесовании и многих прочих вещах, чуждых римскому уху), чтобы таким образом
приблизить античный сюжет к елизаветинскому зрителю, - и этим как бы
подсказывает переводчику: старайся и ты быть доступнее, сценичней, ближе к
зрительскому сердцу, насколько в твоих силах. Пьеса изобилует новыми
словами, необычными оборотами. Я, где мог, передавал неологизмы напрямую, а
где не мог, пытался применять метод компенсации, т.е. давать однотипное
новое слово в другом подходящем для этого месте. Ведь оставлять без передачи
столь характерную черту зрелого шекспировского стиля - все равно что
методически вычеркивать неологизмы, скажем, у Солженицына!
Переводчик О. Сорока
С. 623. Кай Марций Кориолан - полулегендарный римский полководец; даты
рождения и смерти - неизвестны. Еще юношей отличился при взятии Кориол (в
493 г. до н.э.). Изгнание его и предпринятая им месть Риму произошли в 491
г. до н.э. Относительно дальнейших событий мнения расходятся. По одной
версии, он был убит разгневанными вольсками, по другой - дожил до глубокой
старости.
С. 638. Ты требованьям отвечал Катона. - пример шекспировского
анахронизма: Катон-Старший жил в III-II вв. до н.э., то есть на три столетия
позднее времен Кориолана.
С. 642. Будь ты сам Гектор, / Ваш баснословный предок... - Существовало
легендарное представление о том, что римляне были потомками троянцев.
С. 677. ...их грубошерстными зовет рабами... - Это можно понять двояко:
1) грязными и грубыми; 2) одетыми, в отличие от воинов, в грубую шерстяную
одежду.
...в собраньях / Позевывать, сняв шапки. - Привилегией знати было
никогда не снимать головных уборов.
С. 714. Он восседает, как статуя Александра Великого. - Пример еще
одного анахронизма, так как Александр Македонский жил на полтора столетия
позже Кориолана.