Пара самодельных бумажных открыток с цветами. Репродукция «Большой Волны» Хокусая. Рукописное стихотворение неизвестного автора, с которым я поменялся на последнем Фестивале Анонимов. Я прочел первые две строчки – «небо не больше того, что поместилось в окне…» – и они показались мне гораздо более дурацкими, чем казались раньше. За листком со стихами шли два скользких на ошупь коврика – интерактивная карта мира и универсальный календарь-энциклопедия из серии настенных скринбуков, не имевших особого успеха на рынке, за исключением «туалетного бума», который продолжался лишь год, но зацепил и меня. Мой календарь тоже вначале висел на двери туалета, потом надоел и был перевешен за шкаф, рядом с которым и валялся сейчас. Дальше снова шла бумага – старая фотография Риты на фоне «Золотой горы» в петергофском Парке. И еще одна открытка, с чайками Флориды.
Я сложил свой урожай на стол, окинул взглядом оголившиеся стены и пошел в ванную. Включил холодную воду, плеснул в лицо, ощутив под пальцами многодневную щетину – неожиданно, словно коснулся не своего лица. Пожалуй, стоит побриться. Я выжал пенку на помазок, поднял лицо к зеркалу и посмотрел своему отражению в глаза.
Венчик помазка, коснувшийся в этот момент щеки, отвалился от ручки и грохнулся в раковину, рассыпался волосками по всей ее белой нише, как сбитый одуванчик.
На миг меня охватил страх – а что, если после трюка с Хрустальным Пауком все, чего я касаюсь, будет разваливаться? Сразу вспомнился известный специалист по конному ебизнесу Норвежский Лесной: существовала верная примета, что любая компания, куда он устроился работать, вскоре обязательно накроется большой волосатой мышью. Причем после каждого такого развала собственные волосы известного кризис-менеджера становились еще более мягкими и шелковистыми – пока в одной конторе не догадались насильно побрить Норвежского сразу после трудоустройства.
Я снова плеснул в лицо водой и решительно взял зубную щетку. Выдавил на нее пенку, размазал щеткой по щекам. Поглядел в зеркало и усмехнулся. Теперь я – большой зуб с глазами. Слабо в следующий почистить зубы помазком, гражданин любитель замены переменных?
После бритья кожу приятно грело и пощипывало. Я быстро оделся, открыл входную дверь – и тут страх накатил снова, но уже сильнее. Мне показалось, что я больше не увижусь с Мэриан. Словно она осталась здесь, у меня за спиной, в этой самой квартире, и я боялся, что сегодня с кем-то из нас что-то случится.
Я автоматически проверил карманы. Нет, как будто ничего не забыл. Но дурацкое ощущение не проходило. «Словно видимся в последний раз» – если бы только это «видимся» имело какой-нибудь смысл! Почему-то подумалось, что при трагических расставаниях запоминаются детали. Я уставился на косяк двери: паз замка, валик кожаной обивки. Сзади – свет из комнаты. Как будто я сейчас обернусь туда и кого-то поцелую на прощанье.
Да что за дурь! Не до конца проснулся, что ли… Я вышел в темноту коридора, захлопнул дверь. Нашарил выключатель, зажег свет на площадке. Пусть горит. Распахнувшийся лифт дыхнул дешевым синтетическим вином. Бр-рр.
На улице стало легче. Я закурил и двинулся к остановке. Две тени бежали впереди по земле, одна совсем бледная, другая почерней – два фонаря остались за спиной, у парадной. «Все нормально», только подумал я, как снова напал стрем: моя двойная тень на асфальте вошла в тень деревьев, в мрачную решетку черных веток, тоже двойную. А может, что-то действительно случится? Со мной или с ней? Неужели я так к ней привык, что начал переживать?
Слева к перекрестку приближались три крепких парня. Лица – черные, с резкими и неприятными чертами. Отличная компания для старика в потных носках.
– Мужик, закурить дай?!
Так и есть. Похоже, случится все-таки со мной. Ну и хорошо, тогда с ней не случится… Я сам не мог понять, почему сделал такой странный вывод. Но стало легче. Страх – это просто неопределенность, растянутая на непозволительное время.
Запустив руки в глубокие карманы плаща, я вышел на перекресток. Парни приближались. В правом кармане лежал кистевой экспандер, который я по привычке носил с собой с тех пор, когда у меня начались первые судороги от постоянной работы с «мышкой». Можно конечно и экспандером. Он тяжеленький, вполне сойдет за кастет… Но в левом кармане нашлось кое-что получше.
Перчатки. Мои старые перчатки из тонкой черной кожи. С дыркой на указательном пальце левой.
Четыре года занятий savate в Университете так и не сделали меня боксером. Разве что научили не принимать первый удар противника носом, а второй животом, как я нередко делал раньше. Зато после этих занятий у меня возникли особые отношения с любыми перчатками, варежками, а то и просто с тряпками, если их намотать на руку.
Как до занятий боксом, так и потом мои руки все равно не желали сжиматься в крепкие кулаки. А если пальцы и сжимались в нечто, то это нечто свободно болталось над тонким запястьем, как бутон тюльпана на тонкой ножке. Другое дело, если я надевал перчатки или рукавицы, любые. Вот тогда руки моментально твердели, точно вспоминали свое состояние на ринге.
К тому моменту, как я поравнялся с чернокожими парнями, моя левая уже была в перчатке. Правая осталась голой – в ней была сигарета, которую я решил не бросать слишком поспешно. Три человека… идеальная иллюстрация к «принципу обратного альпиниста». Скалолаз стремится всегда иметь как можно больше опоры, минимум три точки. А в драке ровно наоборот: в каждый момент нужно располагаться так, чтобы находиться на минимальном расстоянии от одного противника и на максимальном – от остальных…
Странно, но в этот раз перчатка подействовала слишком сильно. Левая рука так и чесалась врезать в челюсть крайнему парню. Что еще удивительней – даже образ мыслей как-то незаметно, но ощутимо изменился. Откуда взялся этот принцип «обратного альпиниста»? На языке вдруг завертелась хамская фраза, и я почувствовал, что борюсь с какой-то сильной частью себя самого, чтобы эту фразу не произнести…
– Извините, у меня последняя, – сказал я и аккуратно уронил окурок в лужу.
Я выиграл у восставшей части своего сознания слова, но проиграл голос. Вертевшееся на языке оскорбление не прозвучало. Но то, что прозвучало, было произнесено хриплым и насмешливым, совершенно не моим голосом!
Этот дикий гибрид тембров Высоцкого и Коэна я вспомнил бы и через сто лет. Потому что мы с Жиганом провели над созданием этого голоса черти-сколько времени. И страшно им гордились, пока через год не поняли, каким сырым комом был наш первый блин. В любом случае, тогда это была лишь виртуальная кукла. А сейчас голосом Малютки Джона заговорил я сам.
Словно бы в подтверждение этого открытия левая рука как бы сама собой, прямо в перчатке, юркнула в карман, вынула пачку CAMEL LIGHTS и демонстративно выщелкнула сигарету из почти полной обоймы. Я – или Малютка Джон во мне? – машинально закурил снова, после чего все-таки произнес вслух то, что вертелось на языке:
– А неграм вообще курить вредно – у них и так задницы закопченные.
Парень, которого я наметил «крайним», хохотнул, ткнул приятеля в бок и воскликнул мелким юношеским голоском, не соответствующим ни телосложению, ни зверскому африканскому лицу:
– Кончай залупаться, Вася! Щас гражданин прохожий вломит тебе, снова твоя рязанская рожа вылезет! Доктор ведь так и говорил – неделю после операции не курить, не пить и не залупаться!
Компания заржала и пошла дальше перпендикулярным курсом. Драки не будет, понял я. Мокрой ватой под колени плюхнулась слабость. Сбилось дыхание, руки задрожали. Псих! Читал же в новостях: у тинейджеров входят в моду пластические операции «под негров».
Трамвай оказался пустым. Наверное, последний. Я прислонился лбом к холодному стеклу, и мое отражение затуманилось. От дыхания на стекле образовалось круглое пятно пара, в нем проступила смешная рожица. Наверное, днем, когда было много народу и стекло точно так же запотело, кто-то нарисовал на нем пальцем классическое «точка, точка, запятая». Я отодвинулся от стекла – туманное пятно с веселой рожицей стало исчезать, и вскоре вместо него снова появилось мое лицо, отраженное в стекле.
Через несколько минут вдруг пропало и отражение: трамвай остановился на мосту через Малую Невку, свет в салоне мигнул и погас. Одновременно накатила такая тишина, словно все прочие движения в мире тоже вдруг осознали свою никчемность и прекратились.
А ведь это может быть вообще последний трамвай в городе. Многие линии давно перестали существовать, и я, со своей оторванностью от мира, вполне мог пропустить объявление о полной отмене трамваев.
От этого предположения легче не стало. Хорошо, что хоть снаружи шла какая-то жизнь.
На набережной между сфинксами сидела группа молодых людей. Мелькали огоньки сигарет, доносились приглушенные смешки. Девушка в длинном шарфе отделилась от компании, подошла к мужскому сфинксу и обняла его одной рукой за шею, а другой потянулась к губам. Из трамвая не было видно, что там происходит, но когда она отняла руку, я вздрогнул.
На губах сфинкса появилась зловещая светящаяся улыбка.
Компания приветствовала это художество дружным улюлюканьем. Девушка улыбнулась, и я заметил, что ее губы светятся тем же ядовито-желтым, что и губы сфинкса. Она убрала помаду в карман, постояла, а потом пошла ко второму, женскому сфинксу. Мой трамвай загудел, вспыхнул и поехал дальше.
Да что же это со мной творится сегодня? Или опять все по Грину: «Если ты любишь, ты боишься»? Неужто и вправду из-за Мэриан? Только недавно размышлял о том, что Сеть отучила меня «залипать» так сильно…
Последний раз такие страхи накатывали на меня при Рите. Сначала я как будто вылечился от них одной только мыслью о враче. Перед тем как лечь спать однажды вечером, сказал себе, что завтра обязательно пойду к врачу. Представил себе весь этот поход в деталях. Утром проснулся – все чисто, никакого стрема, птицы за окном. Но через неделю снова начались эти приступы беспокойства. Тогда уже сама Рита посоветовала сходить к психиатру. Возможно, она так пошутила. Но я воспользовался советом. Возможно, из вредности.
Врач сразу удивил тем, что оказался моложе меня. И хотя на нем был чистейший белый халат, Митя (так он сам представился) был подозрительно похож на маляра. Поэтому я решил ничего не говорить про Риту и про те мои основные страхи, что были связаны с ней. По дороге я представлял себе, что в кабинете меня встретит солидный дядька с бородой. Такому бы я все выложил. А этому Мите с прыщом на носу – нет, незачем ему рассказывать, как я постоянно боюсь за Риту, когда не вижу ее. Лучше пусть будет нечто общее. Просто с нервами у меня что-то, гражданин доктор. Знаете, на пустом месте без всякого повода страх прошибает. Иду, скажем, через дорогу, а тут фура груженая из-за поворота вылетает. Я сразу представляю себе, как я зазевался на проезжей части и меня на куски разносит. Или например в метро, там еще хуже. Особенно на станции «Маньяковская», знаете, какие там стены, настоящая бойня номер пять и мальчики кровавые в глазах. И так четко я вижу все подобные варианты, прямо дрожь берет. Вот и сейчас руки дрожат, глядите, дорогой товарищ Митя.
Но доктор был парень не дурак. Сначала он помучил меня расспросами о вещах, не относящихся к делу. Кого я больше люблю, кошек или собак? Помидоры или огурцы? Как я понял потом, сами ответы его не особенно интересовали. Он просто меня настраивал. Ему нужно было сбить мою напускную веселость, а также осведомленность в вопросах психологии, что я изо всех сил старался проявить, комментируя его бессмысленные вопросы.
Когда я окончательно запутался и перестал выпендриваться, он указал мне на стул в углу.
– Сядьте вон туда, ко мне спиной. Глаза закройте.
Профилакторий, где принимал доктор Митя, располагался в одном из университетских общежитий. По интерьеру кабинета это было не очень заметно, но когда я закрыл глаза, сознание сосредоточилось на звуках. Так и есть, общага.
Что-нибудь видите?
– Да ничего… Шумы только слышу… Душ наверху. На улице собака. Слева ребенка пытаются укачать. И еще много этих… людей. Весь дом как будто прозрачный или без стен вообще. И весь залит электрическим светом, очень ярким…
– Отлично. А себя, себя самого вы как во всем этом видите?
– Да никак… Спиной ко всему этому сижу… Как будто и нет меня там.
– Хм-м… – Врач призадумался.
– А вот у вас там на двери написано, – подсказал я. – Персональная настройка психозеркал, лечение биологической обратной связью. Мне еще говорили, есть такие эмпатические сигареты, подключение к групповому полю…
– Нет-нет, вам такое не подойдет.
Я услышал, как он встал и прошелся по кабинету у меня за спиной. Подошел к окну.
– Это же все клин клином, понимаете? А чтобы второй клин выбить, надо третий. Ну, отгородим мы вас забором из этих клиньев, а что толку? Вы же все равно найдете лазейку.
Доктор Митя снова прошелся по кабинету. Открыл ящик стола, достал что-то… кажется, книгу. Нет, шелест был не совсем бумажный. Я подумал, что наверное уже можно открыть глаза, но на всякий случай не стал.
– Давайте так, – решительно сказал Митя. – Попробуем один старинный способ… Только вы, пожалуйста, не особенно его разглашайте. Сейчас у нас в качестве базисной модели везде насаждают коммуникативную терапию. То самое, что вы у меня на двери видели. Искусство разгородиться на ячейки, а потом учиться разговаривать с соседом через забор. Основная идея в том, что при современном торжестве коммуникаций каждый может найти свое место в системе, если будет активно и правильно пользоваться этими коммуникациями…
– Чудесная теория, – вставил я.
– Чудесная? Да, можно и так сказать, – Митя вздохнул. – Когда вы сюда вошли, вам показалось, что я слишком молод и похож на маляра, верно? Вслед за этим у вас возникла целая система представлений о том, что рассказывать, а что нет. И вы наверное до сих пор думаете, что это все – ваши собственные мысли. А это всего лишь торжество коммуникаций.
– Как вы это делаете?
– Неважно. Это моя работа – заставить вас рассказать главное, а вовсе не то, что Вы сами считаете главным. Но мы сейчас говорим не о моих методах, а о ваших проблемах. Вам ведь сейчас стало неприятно, когда я показал, что знаю ход ваших мыслей. Вам активно не нравятся такие коммуникации, которые обводят вас вокруг пальца. Вы всю жизнь с ними боретесь, изолируетесь. Рвете связи, бежите из всех систем, где хоть немного задержались.
– И в этом моя проблема?
– Проблема в том, что вы думаете, что это проблема. А это может быть преимуществом. У коммуникативной терапии есть свои критики и противники. Например, кодекс Новых Нетских содержит любопытный запрет на дистанционное общение. Полагается общаться только вживую, с «ближними своими». Сеть и прочие средства связи разрешается использовать только в крайних случаях и лишь для организации живого общения. С этим связан их отказ от использования личек и кредиток, возрождение ритуалов персонального обмена и другие причуды. А некоторые люди идут и еще дальше. Отец Дел в своей книге «Прерванный сеанс» не без оснований напоминает, что большинство шедевров искусства прошлого созданы в уединении, в отрыве от коммуникаций. Вот и мы с вами попробуем нечто… антикоммуникативное. Но повторяю, сейчас такое шаманство не поощряется, меня могут лицензии лишить и даже…
– Я никому не скажу, что вы из секты Делителей, – подчеркнуто-серьезным тоном прервал я.
Про себя я вновь подумал, что мой целитель душ все-таки слишком молод. С маляром он меня конечно поддел… Зато теперь я лучше понимаю, как он работает. Путанная история про секретный метод запретной секты – скорее всего, тоже трюк, чтобы метод казался весомее.
– Хорошо, – кивнул доктор Митя. – Сделаем вот что. Зачерните все, что вы там видите сейчас. Дом этот прозрачный и все прочее.
– Зачеркнуть?
– Зачернить. Ну… вы когда-нибудь в детстве сидели в темном шкафу?
– Вроде нет… Но я любил сидеть под столом. И еще – играть в «корабль». Это когда несколько стульев составляются вместе, спинками в центр. Мачта делается из какой-нибудь швабры с простыней… Но главное, надо на эти стулья накидать сверху всяких покрывал и шуб, чтобы внутри образовался темный «трюм», где можно спрятаться. Я даже помню, было такое особое ощущение, когда вылезаешь из этой темноты на свет, и все вокруг как будто другое…
– Отлично! Как раз то, что надо. Попробуем вспомнить это ощущение. Глаза у Вас все еще закрыты? Положите ладони сверху на них. Темно?
– Да, темнота полная… Только пятнышко одно плывет оранжевое. От лампочки, наверное.
– Ну какая же это полная темнота? Вы небось полной темноты и не видели уже давно. Вот ее и попробуйте получить, Вам будет очень полезно. Зачерните все пятнышки. Представьте, что заливаете их тушью. Черной-черной тушью, без бликов, без отражений… Полная темнота… То же самое с мыслями. Появляется мысль – заливайте черной тушью. Даже самый маленький, самый невнятный образ заливайте темнотой…
все-все пропадает…
ничего нет…
только черная-черная тушь…
и теплая, тихая темнота…
перед глазами…
и в сознании…
Трамвай свернул и стал набирать скорость. Неужели я опять отключился? В вагоне появилось несколько пассажиров. Я подошел к старичку в спортивном костюме:
– А что, метро проехали?
– «Черную Речку»-то? Эгей! Остановки три назад! Теперь еще четыре обожди, там «Удельная» будет…
Вход в метро был залит теплым оранжевым светом. Пока я подходил ближе, цвет снега тоже теплел: синие тени делались светлее, и у самого входа остатки сугробов выглядели, как груды давленых апельсинов. Необъяснимый страх, преследовавший меня всю дорогу, улетучивался по мере моего погружения в этот теплый апельсиновый мир…
БЭМ!
…чтобы резко вернуться вместе с сильным электрическим ударом по ногам. Я упал бы на пол, если бы не схватился за тумбу турникета.
Час от часу не легче! Если «боязнь расставания» не мучила меня со времен общения с Ритой, то проблем с турникетами не было, наверное, лет с пятнадцати. Подходя к эскалатору, я достал личку и провел ею над тумбой… ЛЕВОЙ рукой! И естественно, прошел затем не в тот турникет.
В юности из-за такой рассеянности меня несколько раз основательно стукало метрошными костылями – тогда еще не было электроконтролеров. И даже после метро Барселоны, где сканеры левосторонние, я ни разу не ошибался в нашем метро: юношеские уроки правоты запомнились надолго. Но получается, не навсегда.
Я отступил назад, опустил личку с правильной стороны и прошел через турникет, непроизвольно сжавшись в его железных воротах.
Зато внизу на меня наконец снизошло успокоение. Оранжевые лампы, мягкие сиденья, равномерное покачивание вагона… Подземная река метро баюкала меня, и я с радостью отдался ее потоку.
Немного насторожила лишь схема станций на противоположной стене вагона – огромный паук с разноцветными лапами, севший на ухо города. В памяти сразу всплыла и еще более мрачная схема: на карте Москвы река делает петлю, рисуя профиль человека, а схема метро похожа на шипастый «ореол», венчающий эту голову.
Но то был уже не страх, а лишь хвост его улетающей тени, словно отвлеченное воспоминание о чем-то давнем. И только где-то на задворках сознания мелькнула смутная мысль, что в приступах непонятной дрожи было что-то притягательное и в некотором смысле даже «правильное»… Что-то, в чем я не успел разобраться до того, как оно прошло. И теперь где-то внутри другой-я с укором смотрел на этого, самоуспокоившегося. Другой-я испытывал ностальгию по переживаниям, которые вдруг вернулись.
Но и это ощущение было мимолетным, и метро убаюкало его еще раньше, чем прошел тик в коленях, по которым ударило током. Я перевел взгляд с паукообразной схемы на рекламную голограмму, наклеенную рядом на окне. Знакомый каждому старшекласснику портрет, разве что здесь великий русский писатель был трехмерным. Он как бы сидел с той стороны стекла напротив меня, держа в руке мини-диск. Под портретом чинно, без вспышек и смены цветов, проплывали белые слова на темно-сером фоне:
...Голливуд не нужен русским,
если рядом Достоевский!
УБЕЙ В СЕБЕ БЕСА
с психозеркалом БРАТ КАРАМАЗОВ 4.0
Купил себе – купи и другу,
и получи бесплатный подарок:
увлекательное интерактивное руководство
по практическому христианству
«Ответный удар Иисуса»
Все программы освящены РПЦ.
Остерегайтесь подделок!
Вот именно, остерегайтесь. Может быть, ничего особенного и не случилось, подумал я, глядя в просветленные голографические глаза Федора Михалыча. Тоже ведь был редкостный шизофреник, если судить по книгам. А по жизни – зануда с кучей детей. Тоже небось думал, как было бы хорошо, если бы носки на ногах всегда были сухие. Но в книжках писал совсем другое – то, что несколько поколений не имеющих воображения читателей принимали за умный анализ и точный диагноз, хотя это было всего лишь расковыривание собственной болячки и любование гноем.
Так и у меня теперь: не высыпался несколько дней, много бродил по этому промозглому городу, где вообще только психи могут жить. Да еще эти виртуальные игры, которые оказались вдруг слишком сильно связаны с реальностью. У кого угодно нервы начнут шалить в таких условиях. А восприимчивого человека надо только чуток подтолкнуть, чтоб он завелся и сам начал из пальца высасывать всякий бред. Нет-нет, нам чужого не надо. Будь Спок, Федор Михалыч.
В «Сайгоне» было людно. Для котов-сетеголиков ночь – лучшее время. В техническом плане «Сайгон», конечно, не то, что «Тетрис» или «Планета». Но для наших целей он подходил гораздо лучше «Тетриса».
Когда-то, еще в усормовские времена, УКИБ пытался сделать «Сайгон» контролируемой тусовкой кибер-элиты. Тусовка получилась, а вот контроль – нет. Кафе находилось в центре, и от эффекта проходного двора здесь было не избавиться. Каждые пять минут дверь распахивал либо промахнувшийся входом меломан, либо вообще левый турист с Невского в поисках туалета, либо приезжий ламмер, купившийся на знаменитую вывеску и получивший наконец историческую возможность залить кофием старые плоские мониторчики, вплавленные в прозрачные столы и называемые по традиции «ништяками».
В конце концов попытки устраивать в «Сайгоне» традиционные встречи и прочую субкультуру были прекращены. Усормщики, пытавшиеся присматривать за оставшимся базар-вокзалом, вскоре плюнули и на эту затею: с таким же удовольствием можно было прослушивать туалеты Гостиного двора. Именно тогда «Сайгон» с его постоянным водоворотом «пионеров» действительно стал идеальным местом для отдельных встреч, которые не хотелось афишировать.
Жигана я отыскал глазами за дальним столиком в углу. Он сидел в типично пионерской компании из семи человек, которые что-то бурно обсуждали такими голосами, какими обычно обсуждают последний SexQuake. Я кивнул ему, заказал кофе и двинулся к свободному столику, краем уха уловив, что человек за мной спрашивает у бармена коктейль «Сказки Шервудского леса».
Не успел я сесть и оглядеться, как подошел Сергей.
– Саида почекали, – выпалил он.
– Кофеек без сахара Вы заказывали? – спросил подошедший с другой стороны официант.
И не дожидаясь ответа, поставил на прозрачный стол белоснежную чашку.
Клетка 21. Макам
«Поспешное исправление ошибки – лучший способ сделать новую.»
А самый убедительный способ доказать теорию – это доказательство на собственном примере.
Религию СЯО, которую исповедовал виртуальный Монах Тук, мы придумывали вместе. Начал я. Но этот последний постулат о поспешном исправлении сформулировал Саид. И дважды доказал. Первый раз – не на себе.
Наше последнее – и вправду последнее – совместное дело с Саидом было связано как раз с этим доказательством. Наверное, большинство удивительных и драматических событий нашей жизни начинаются с таких вот обычных разговоров. Мы сидели у Жигана после удачной кражи пароля лысого из «Аргуса». Саид с Жиганом шутя обсуждали, как еще можно заставлять пользователей самостоятельно отдавать пароли посторонним людям. Одним из способов было липовое сообщение об ошибке, на что и купился лысый. Жиган заявил, что точно так же можно имитировать панели web-почты, посылая мыло со скриптом, который хайдит настоящие кнопки программы и вместо них показывает фальшивые. Саид, в свою очередь, предложил вариант со взломом часов. Некоторые системы, заметил он, регулярно требуют от пользователей менять пароли, и эта регулярность определяется как раз «часовым демоном»…
Честно говоря, я плохо понимал, о чем говорят эти двое на своем диком жаргоне. Но чтобы поддержать беседу, зацепился за тему часов и рассказал им о том, какие курьезы вызвала Ошибка-2000 в некоторых финансовых организациях, где компьютеры стали показывать то ли 1900-й, то ли вообще 100-й год.
Может, подобным образом удастся завести часики и сейчас? – спросил я своих приятелей-хакеров. Вовсе не обязательно отматывать сто лет. Даже при несовпадении на несколько минут легко придумать схему, при которой сумма на отдельно взятом счету резко вырастет. Подобных примеров было предостаточно. В феврале того же 2000-го на компьютере одного служащего, ведавшего электронной рассылкой новостей Резервного банка Австралии, часы спешили всего на 6 минут. Из-за этого некий финансовый план попал к 64 подписчикам чуть раньше официального выхода пресс-релиза. За шесть минут люди заработали миллионы.