Средь разложенья, мрака и червей;
Забитой быть в каком-то узком месте,
Не видеть больше солнечного света,
Не слышать голосов живых существ,
Не думать о вещах давно знакомых,
Печальных, но утраченных, вот так...
Ужасно! Быть ничем! А то - но чем же?
Ничем! О Боже, где я? Умоляю,
Не позволяйте мне сходить с ума!
О Господи, прости мне эти мысли!
Чт_о_ если бы в пустом бездонном мире
Не стало Бога, Неба и Земли!
Чт_о_, если б всюду был бесцветный, серый,
Раскинутый, слепой, безлюдный мир!
Чт_о_, если вдруг тогда все станет духом
Его, отца, начнет меня теснить,
Обступит, как его прикосновенье,
Как взгляд его, как голос, - всюду будет
Тяжелое дыханье мертвеца!
Чт_о_, если он придет в той самой форме,
В какой меня он мучил на земле,
Так страшно на себя во всем похожий,
С морщинами, с седыми волосами,
Придет ко мне в той мертвой полумгле
И адскими объятьями охватит,
В мои глаза вонзит свои глаза
И повлечет все ниже, ниже, ниже!
Не он ли на земле был всемогущим,
Одним лишь он, повсюду и всегда?
И даже мертвый всеми он владеет -
Вошел в живых, как дух, внушает им
Все то, в чем боль, отчаянье, презренье
И гибель для меня и для моих!
Как знать! Еще никто не возвращался
Разоблачить законы царства смерти,
Где нет следов, оставленных живыми!
Быть может, та же там несправедливость,
Которая нас гонит здесь - куда?
Лукреция
Вручи себя любви живого Бога
И кротким обещаниям Христа!
Мы вступим в Рай еще до этой ночи.
Беатриче
Теперь прошло. И что бы ни случилось,
Мне сердце уже больше не изменит.
И все же - почему, не знаю, право, -
Твои слова так холодно звучат.
Мне кажется, что все кругом так низко,
Так холодно и тускло. В этом мире
Я видела всегда несправедливость.
И никогда ни Бог, ни человек,
Ни эта власть безвестная, что вечно
Моей судьбой несчастной управляла,
Не делали различья для меня
Между добром и злом. На утре жизни
Я лишена единственного мира,
Который знаю; нет мне ничего -
Ни жизни, ни любви, ни света солнца.
Ты хорошо сказала мне о Боге,
Что я должна вручить себя Ему:
Надеюсь, что в Него могу я верить.
В кого ж еще возможно верить здесь?
И все-таки в душе мертвящий холод.
(Пока она произносила последние слова, Джакомо в стороне говорил с Камилло,
который теперь уходит. Джакомо приближается.)
Джакомо
Родная, ты не знаешь, - ты, сестра,
Не знаешь: ведь как раз теперь Бернардо
Пред Папой преклоняется с мольбами,
Прося о снисхождении для нас.
Лукреция
Быть может, он и вымолит прощенье.
Мы будем жить, и эти муки станут
Как сказка для грядущих дальних лет.
О, только я подумала об этом,
И к сердцу кровь прихлынула волной.
Беатриче
Уж скоро в нем не будет больше крови.
Гони скорее эту мысль. Надежда
Ужаснее отчаянья, ужасней,
Чем горечь смерти. В этот страшный час,
Влекущий к бездне узкою тропинкой,
Что с каждым шагом делается уже,
У нас одно несчастье только есть:
Надежда. Лучше спорь с морозом быстрым.
Проси его, чтоб он не убивал
Цветов весны, не вовремя расцветших;
Прося землетрясенье не взметаться,
Скажи, что города над ним стоят,
Могучие, прекрасные, - быть может,
Оно задержит взрывы черноты,
Не выбросит смертельных токов дыма;
Ходатайствуй пред голодом; проси
Заразу ветроногую, сверканья
Слепых и быстрый молний; умоляй
Глухое море, - но не человека!
А! Он жесток, он весь живет во внешнем;
Он холоден; в словах он справедлив, -
В делах он - Каин. Нет, о, нет, родная,
Нам нужно умереть, - уж раз такая
Отплата за невинность - облегченье
От самых горьких зол. И до тех пор.
Пока убийцы наши торжествуют,
Живут себе, бездушные, тихонько
Идя сквозь мир скорбей к могиле мирной,
Где смерть с улыбкой встретит их, как сон, -
Родная, нам одна осталась радость,
И эта радость странная - могила.
Приди же, Смерть, и заключи меня
В свои всеобнимающие руки!
Как любящая Мать, меня сокрой
На ласковой груди и убаюкай,
Чтоб я заснула сном непробудимым,
Которым, раз заснувши, будешь спать.
Живите ж вы, живущие, сливайтесь
Один с другим в позорной, рабской связи,
Как некогда сливалися и мы,
Идущие теперь...
(Бернардо вбегает.)
Бернардо
О, ужас, ужас!
Напрасно все, рыдания, мольбы
Настойчивых и неотступных взглядов,
Отчаянье умолкнувшего сердца,
Напрасно все! У самой двери ждут
Прислужники немой, угрюмой смерти.
Мне чудится, у одного из них
Я на лице заметил пятна крови, -
Иль, может быть, мне только показалось?
Уж скоро кровь из сердца тех, кого
Люблю я в этом мире, брызнет ярко
На палача, а он лишь оботрется,
Как будто это брызнул только дождь.
О жизнь! О мир! Когда бы мог я скрыться!
Не жить! Не быть! Я должен видеть гибель
Невинности чистейшей. Та зеркальность,
В которую гляделся я всегда -
И делался счастливей, - предо мною
Должна разбиться в прахе. Беатриче,
Тебя, которой мир был так украшен,
Что пред тобой все делалось милей.
Тебя, свет жизни, должен я увидеть
Холодной, мертвой! Я скажу: "Сестра",
Мне скажут: "Нет сестры!" - И ты, родная,
Связавшая нас всех своей любовью,
Ты - мертвая! Порвалась связь!
(Входят Камилло и стража)
Идут!
Скорей, скорей! Живые эти губы
Скорей поцеловать, пока на них
Румяные цветы еще не смяты,
Не стали тускло-бледными, немыми!
Скажи мне: "До свидания!", пока
Не задавила смерть твой нежный голос.
О, дай услышать, как ты говоришь!
Беатриче
Мой брат, прощай, будь счастлив. Думай вечно
О нашей горькой участи с любовью,
Как думаешь теперь. И пусть твоя
Любовь и жалость к нам тебе послужат
Усладою в страданиях твоих.
Не отдавайся грусти безутешной,
В отчаянье холодном не замкнись, -
А знай всегда терпение и слезы.
Дитя мое, еще одно запомни:
Будь верен нам, будь тверд в своей любви,
Твоя душа себе найдет в ней благо.
Будь верен убеждению, что я,
Окутанная тенью необычной,
Туманом преступленья и стыда,
Была всегда святой и безупречной.
И если даже злые языки
Начнут терзать мое воспоминанье,
И наше имя общее, как кличка,
К тебе прильнет мучительным клеймом,
И каждый на тебя в толпе укажет, -
Щади, жалей и никогда не думай
Дурного ничего о тех, чьи души,
Быть может, там в гробах тебя жалеют.
И смерть тебе покажется не страшной,
Ты встретишь смертный час, как я, спокойно!
Без горечи. Прощай! Прощай! Прощай!
Бернардо
Я не могу промолвить - до свиданья!
Камилло
О донна Беатриче!
Беатриче
Кардинал,
Прошу вас, не скорбите, не тревожьтесь.
Родная, завяжи мне этот пояс
И заплети мне волосы - вот так -
В какой-нибудь простой непышный узел.
И у тебя распутались они.
Мы часто их друг другу заплетали,
В вечерний час и утренней порой, -
Но это безвозвратно. Мы готовы.
Идем. Так хорошо. Все хорошо.
Написана в 1819 году.
Лей Гент (Ли Хант) - поэт и друг Шелли.
И вновь К. Бальмонт всего в нескольких словах дает великолепную
характеристику одной из лучших трагедий, написанных после В. Шекспира: "В
этой трагедии он (Шелли) предстал как один из могучих властелинов поэзии
ужаса и показал, что, твердо веря в полную окончательную победу Света, он
ясно сознает, как глубоко может падать человеческое сознание и в какие
страшные и странные переходы может уходить запутанная мысль".
Предисловие.
...портрет La Cenci. - В течение XIX столетия авторство действительно
приписывалось итальянскому живописцу Гвидо Рени (1575-1642), сочетавшему
изящество рисунка с холодной идеализацией образа. В настоящее время его
авторство оспаривается.
...две драмы, излагающие рассказ об Эдипе... - Шелли имеет в виду
трагедии Софокла "Царь Эдип" и "Эдип в Колоне".
Замок Петрелла - Рокка Петрелла, поместье графов Ченчи.
Папство Климента VIII - 1592-1605 гг.
Л. Володарская
Забитой быть в каком-то узком месте,
Не видеть больше солнечного света,
Не слышать голосов живых существ,
Не думать о вещах давно знакомых,
Печальных, но утраченных, вот так...
Ужасно! Быть ничем! А то - но чем же?
Ничем! О Боже, где я? Умоляю,
Не позволяйте мне сходить с ума!
О Господи, прости мне эти мысли!
Чт_о_ если бы в пустом бездонном мире
Не стало Бога, Неба и Земли!
Чт_о_, если б всюду был бесцветный, серый,
Раскинутый, слепой, безлюдный мир!
Чт_о_, если вдруг тогда все станет духом
Его, отца, начнет меня теснить,
Обступит, как его прикосновенье,
Как взгляд его, как голос, - всюду будет
Тяжелое дыханье мертвеца!
Чт_о_, если он придет в той самой форме,
В какой меня он мучил на земле,
Так страшно на себя во всем похожий,
С морщинами, с седыми волосами,
Придет ко мне в той мертвой полумгле
И адскими объятьями охватит,
В мои глаза вонзит свои глаза
И повлечет все ниже, ниже, ниже!
Не он ли на земле был всемогущим,
Одним лишь он, повсюду и всегда?
И даже мертвый всеми он владеет -
Вошел в живых, как дух, внушает им
Все то, в чем боль, отчаянье, презренье
И гибель для меня и для моих!
Как знать! Еще никто не возвращался
Разоблачить законы царства смерти,
Где нет следов, оставленных живыми!
Быть может, та же там несправедливость,
Которая нас гонит здесь - куда?
Лукреция
Вручи себя любви живого Бога
И кротким обещаниям Христа!
Мы вступим в Рай еще до этой ночи.
Беатриче
Теперь прошло. И что бы ни случилось,
Мне сердце уже больше не изменит.
И все же - почему, не знаю, право, -
Твои слова так холодно звучат.
Мне кажется, что все кругом так низко,
Так холодно и тускло. В этом мире
Я видела всегда несправедливость.
И никогда ни Бог, ни человек,
Ни эта власть безвестная, что вечно
Моей судьбой несчастной управляла,
Не делали различья для меня
Между добром и злом. На утре жизни
Я лишена единственного мира,
Который знаю; нет мне ничего -
Ни жизни, ни любви, ни света солнца.
Ты хорошо сказала мне о Боге,
Что я должна вручить себя Ему:
Надеюсь, что в Него могу я верить.
В кого ж еще возможно верить здесь?
И все-таки в душе мертвящий холод.
(Пока она произносила последние слова, Джакомо в стороне говорил с Камилло,
который теперь уходит. Джакомо приближается.)
Джакомо
Родная, ты не знаешь, - ты, сестра,
Не знаешь: ведь как раз теперь Бернардо
Пред Папой преклоняется с мольбами,
Прося о снисхождении для нас.
Лукреция
Быть может, он и вымолит прощенье.
Мы будем жить, и эти муки станут
Как сказка для грядущих дальних лет.
О, только я подумала об этом,
И к сердцу кровь прихлынула волной.
Беатриче
Уж скоро в нем не будет больше крови.
Гони скорее эту мысль. Надежда
Ужаснее отчаянья, ужасней,
Чем горечь смерти. В этот страшный час,
Влекущий к бездне узкою тропинкой,
Что с каждым шагом делается уже,
У нас одно несчастье только есть:
Надежда. Лучше спорь с морозом быстрым.
Проси его, чтоб он не убивал
Цветов весны, не вовремя расцветших;
Прося землетрясенье не взметаться,
Скажи, что города над ним стоят,
Могучие, прекрасные, - быть может,
Оно задержит взрывы черноты,
Не выбросит смертельных токов дыма;
Ходатайствуй пред голодом; проси
Заразу ветроногую, сверканья
Слепых и быстрый молний; умоляй
Глухое море, - но не человека!
А! Он жесток, он весь живет во внешнем;
Он холоден; в словах он справедлив, -
В делах он - Каин. Нет, о, нет, родная,
Нам нужно умереть, - уж раз такая
Отплата за невинность - облегченье
От самых горьких зол. И до тех пор.
Пока убийцы наши торжествуют,
Живут себе, бездушные, тихонько
Идя сквозь мир скорбей к могиле мирной,
Где смерть с улыбкой встретит их, как сон, -
Родная, нам одна осталась радость,
И эта радость странная - могила.
Приди же, Смерть, и заключи меня
В свои всеобнимающие руки!
Как любящая Мать, меня сокрой
На ласковой груди и убаюкай,
Чтоб я заснула сном непробудимым,
Которым, раз заснувши, будешь спать.
Живите ж вы, живущие, сливайтесь
Один с другим в позорной, рабской связи,
Как некогда сливалися и мы,
Идущие теперь...
(Бернардо вбегает.)
Бернардо
О, ужас, ужас!
Напрасно все, рыдания, мольбы
Настойчивых и неотступных взглядов,
Отчаянье умолкнувшего сердца,
Напрасно все! У самой двери ждут
Прислужники немой, угрюмой смерти.
Мне чудится, у одного из них
Я на лице заметил пятна крови, -
Иль, может быть, мне только показалось?
Уж скоро кровь из сердца тех, кого
Люблю я в этом мире, брызнет ярко
На палача, а он лишь оботрется,
Как будто это брызнул только дождь.
О жизнь! О мир! Когда бы мог я скрыться!
Не жить! Не быть! Я должен видеть гибель
Невинности чистейшей. Та зеркальность,
В которую гляделся я всегда -
И делался счастливей, - предо мною
Должна разбиться в прахе. Беатриче,
Тебя, которой мир был так украшен,
Что пред тобой все делалось милей.
Тебя, свет жизни, должен я увидеть
Холодной, мертвой! Я скажу: "Сестра",
Мне скажут: "Нет сестры!" - И ты, родная,
Связавшая нас всех своей любовью,
Ты - мертвая! Порвалась связь!
(Входят Камилло и стража)
Идут!
Скорей, скорей! Живые эти губы
Скорей поцеловать, пока на них
Румяные цветы еще не смяты,
Не стали тускло-бледными, немыми!
Скажи мне: "До свидания!", пока
Не задавила смерть твой нежный голос.
О, дай услышать, как ты говоришь!
Беатриче
Мой брат, прощай, будь счастлив. Думай вечно
О нашей горькой участи с любовью,
Как думаешь теперь. И пусть твоя
Любовь и жалость к нам тебе послужат
Усладою в страданиях твоих.
Не отдавайся грусти безутешной,
В отчаянье холодном не замкнись, -
А знай всегда терпение и слезы.
Дитя мое, еще одно запомни:
Будь верен нам, будь тверд в своей любви,
Твоя душа себе найдет в ней благо.
Будь верен убеждению, что я,
Окутанная тенью необычной,
Туманом преступленья и стыда,
Была всегда святой и безупречной.
И если даже злые языки
Начнут терзать мое воспоминанье,
И наше имя общее, как кличка,
К тебе прильнет мучительным клеймом,
И каждый на тебя в толпе укажет, -
Щади, жалей и никогда не думай
Дурного ничего о тех, чьи души,
Быть может, там в гробах тебя жалеют.
И смерть тебе покажется не страшной,
Ты встретишь смертный час, как я, спокойно!
Без горечи. Прощай! Прощай! Прощай!
Бернардо
Я не могу промолвить - до свиданья!
Камилло
О донна Беатриче!
Беатриче
Кардинал,
Прошу вас, не скорбите, не тревожьтесь.
Родная, завяжи мне этот пояс
И заплети мне волосы - вот так -
В какой-нибудь простой непышный узел.
И у тебя распутались они.
Мы часто их друг другу заплетали,
В вечерний час и утренней порой, -
Но это безвозвратно. Мы готовы.
Идем. Так хорошо. Все хорошо.
Написана в 1819 году.
Лей Гент (Ли Хант) - поэт и друг Шелли.
И вновь К. Бальмонт всего в нескольких словах дает великолепную
характеристику одной из лучших трагедий, написанных после В. Шекспира: "В
этой трагедии он (Шелли) предстал как один из могучих властелинов поэзии
ужаса и показал, что, твердо веря в полную окончательную победу Света, он
ясно сознает, как глубоко может падать человеческое сознание и в какие
страшные и странные переходы может уходить запутанная мысль".
Предисловие.
...портрет La Cenci. - В течение XIX столетия авторство действительно
приписывалось итальянскому живописцу Гвидо Рени (1575-1642), сочетавшему
изящество рисунка с холодной идеализацией образа. В настоящее время его
авторство оспаривается.
...две драмы, излагающие рассказ об Эдипе... - Шелли имеет в виду
трагедии Софокла "Царь Эдип" и "Эдип в Колоне".
Замок Петрелла - Рокка Петрелла, поместье графов Ченчи.
Папство Климента VIII - 1592-1605 гг.
Л. Володарская