Страница:
глазах его стыли тоска и стыд. Иван снова толкнул его локтем. Чекушка
вздрогнул и встретился взглядом со Стариком. Старик стоял в толпе, прижимая
к груди саквояж. Он понял, наконец, где он видел эти глаза. Удивительно
ясные, глубокие, печальные и светлые одновременно. Он узнал их, и сердце его
застучало сильно и часто, как в детстве, когда ему было радостно быть и
чувствовать мир. Старик почувствовал стыд мальчика. Он сделал шаг и встал
рядом, обняв Чекушку за плечи, он запел вместе с ним, старательно открывая
рот и не попадая в тональность. Толпа взревела.
Тощая бабенка с зеленым фингалом под глазом пустилась в пляс,
притопывая стоптанной туфлей, и завизжала пронзительно:
- И-и-их! И оделася не так, и обулася не так. Завалилася в канаву и не
вылезти никак!
Иван взял жестяную банку и обошел публику. Он настойчиво тыкал банкой
чуть ли не в нос зрителям, но деньги бросали неохотно. Толпа вскоре
поредела, а затем рассосалась окончательно.
- Двадцать семь штук, подбил выручку Иван.
- Это мало? - наивно спросил Старик.
- Это не мало, это вообще - фуфло! - Иван в сердцах шмякнул банкой об
асфальт. - Опять Горелый гундеть будет...
Старик поднял банку и заглянул в нее, словно надеясь обнаружить там
деньги.
- Ладно, пошли, - махнул рукой Иван, и бродячая труппа двинулась в
сторону магазина продуктов. Чекушка догнал Старика и быстро пожал ему
ладонь.
- Спасибо, - шепнул он.
Старик в ответ пожал ему маленькую ладонь.
Седой стоял за деревом в небольшом сквере Любкиного дома. По скверу
носились собаки, а "собачники", собравшись в кружок, обсуждали свои собачьи
проблемы. Кудрявая болонка подбежала к нему и злобно затявкала.
... Болонка, захлебываясь, тявкала на Седого. В большой гостиной
вповалку валялись подростки. Никто из них даже не пошевелился. На полу, на
столе, -повсюду стояли бутылки из-под вина, в тарелках кисли окурки. Одну из
стен, с потолка до пола исписал своими инициалами "писатель", каковой и
прикорнул тут же, на собачьем коврике. .Любки нигде не было.
Холодея, Седой поднялся наверх, где были спальни. Из приоткрытой двери
до него донесся неразборчивый девичий голос, что-то ласково и настойчиво
повторяющий. Он сильно толкнул дверь и ворвался в спальню - работал
телевизор, и на экране пухлая сериальная блондинка скармливала угрюмому
красавцу бутерброд. Он деликатно разевал рот и работал мощными челюстями,
изображая страсть. Поперек кровати, открыв рот, сопел приятель Седого, обняв
ботинок с оборванными шнурками. В изголовье лежала Люб- ка, натянув на
голову свитер, и упиралась левой ногой в щеку сопящего приятеля.
Вдруг она подняла голову и сдернула с лица свитер. Увидев Седого, она
попыталась улыбнуться, но, разглядев выражение его лица, перевела взгляд на
приятеля. Старательно наморщила лоб, пытаясь что-то сообразить, и пошевелила
пальцами на ноге. Приятель закрыл рот и сладко зачмокал. Седой окаменел.
Любка развела пуками и снова попыталась улыбнуться, но у нее не получилось.
Седой закусил до крови губу и вышел из спальни.
Внизу он наткнулся на бутылку и, не отрываясь, выпил больше половины,
облив лицо розоватой жидкостью. Уходя, он запустил бутылкой в ни в чем не
повинный телевизор. Кинескоп лопнул, посыпались искры, вспыхнули тюлевые
занавески на окне.
Потом он брел по улице. Еще редкие прохожие почему-то старались его
обходить. Он остановился у зеркальной витрины. На него таращилось искаженное
бледное лицо с налитыми злобой глазами. Не отрывая от гаденыша взгляд, Седой
нашарил булыжник и бросил в витрину - брызнуло стекло. Тотчас подбежавшие
блюстители порядка скрутили ему руки. Седой, диковато оглядываясь, вдруг
вырвался и побежал, но один из милиционеров успел подставить ему подножку.
Седой упал, как-то странно затихнув. Когда же подошедший милиционер ткнул
его шнурованным ботинком, Седой вдруг поднялся и всадил блеснувший осколок
прямо н обвислый милицейский живот. Милиционер закричал, приседая по-бабьи.
Подбежали опомнившиеся сотоварищи и со знанием дела измордовали
несопротивляющегося Седого.
... Хозяйка оттащила собачонку, и Седой уже хотел покинуть пост, как на
дорожке показалась Любка. Седой снова зашел за дерево.
Любка, сгорбившись и волоча за патлы свой мэрлиновский парик, тащилась
вдоль дорожки. Почувствовав чей-то взгляд, она обернулась, но увидела только
спину Седого, уходящего прочь. Седой свернул с дорожки и быстро зашагал меж
деревьями.
- Седой! - беззвучно закричала Любка. Он, словно услышал ее, замер на
миг. Любка побежала, вытянув навстречу руки. Седой вдруг тоже побежал.
втянув голову в плечи, и растворился в высыпавшей из трамвая толпе.
Старик с пакетом в руках, нагруженным провизией, подходил к горбатому
мостику, как вдруг увидел на тропинке, ведущей и заливу, ворону. Ворона
подхватила в клюв что-то блестящее и важно запрыгала через полянку. Старик,
недолго думая, направился за ней. Ворона приостановилась, кося глазом на
Старика и растопырив крылья. Старик остановился, тоже растопырив руки и
присев, как ворона. Ворона подпрыгнула. Старик тоже. Ворона вытянула шею,
Старик повторил. Ворона запрыгала к дереву, Старик точно так же запрыгал за
ней.
На тропинке с самодельной картонной папкой в руках показался Чекушка.
Он увидел игру Старика с вороной и, присев за кустами, вынул из папки лист и
принялся быстро набрасывать карандашом забавную сценку. Ворона уже взлетела
на дерево и недоуменно посматривала на Старика. Старик, вытянув шею и
привстав на цыпочках, пытался рассмотреть, что же блестит в ее клюве. Ворона
подумала и каркнула, блестящий предмет упал в траву. Старик бросился его
искать - на земле лежали два стеклянных шарика на шнурке, таким женщины
стягивает хвостик из волос. Лицо Старика вытянулось. Вдруг он услышал смех -
поднял голову: в кустах, корчась от смеха, стоял Чекушка. Листы из папки
рассыпались на траве. Старик рассмеялся в ответ и бросился помогать собрать
Чекушке картинки. Вдруг он остановился, надел очки и принялся рассматривать
картинку, затем другую, третью... Чекушка перестал смеяться и пораженный
сосредоточенностью Старика запустил палец в нос.
- Ты должен рисовать, - каким-то осевшим голосом вдруг сказал Старик и
как-то по особенному посмотрел на Чекушку. Чекушка смутился.
Старик полез за платком вытереть увлажнившиеся глаза, его пальцы
нащупали деньги в кармане, хитрая улыбка озарила его лицо :
- Ты обязательно будешь рисовать, обязательно.
Пылал огонь в очаге, сложенным из кирпичей. В кастрюле булькал борщ.
Горелый кромсал колбасу, Иван, утирая слезы, самозабвенно чистил луковицу.
Седой, слюня палец, считал выручку.
- Не густо, - он сложил купюры в жестяную банку и сунул ее в тайник. -
Ничего, у нас еще часы есть.
- Кому ты их сдашь, - бросил нож Горелый, - если узнают, кишки на ветер
выпустят.
- Через Марселя сделаем.
- Не нравится мне твой Марсель.
- Жрать хочется, - понюхал борщ Иван.
- Жрать вы мастаки, - переключился Горелый на Ивана. - Сколько сняли
сегодня?
- Вот, - ткнул Иван пальцем на колбасу.
- Богатая добыча. Седой, хватит им Ваньку валять, надо их к настоящему
делу приучать. А...явились, не запылились... -протянул он навстречу вошедшим
Старику с Чекушкой. - Опять свои картинки мазал! - Он вырвал папку из рук и
швырнул в сторону. - Кому было сказано жрачку готовить, а? -он сильно смазал
Чекушку по затылку. Тот отлетел в угол и принялся собирать картины, хлюпая
носом.
- Оставь! - Седой схватил Горелого за руку.
- Я этого живописца точно урою! - заорал Горелый, оттолкнув Седого.
Седой вдруг сильно ударил его в челюсть. Горелый отлетел и схватился за нож.
- Ты думаешь, если ты меня тогда из могилы вытащил, так тебе все
позволено. Горелый таких вещей никому не прощал. Никому, - наступая на
Седого, говорил Горелый. Седой выпрямился и молчал. Иван тихо заскулил от
страха. Горелый взглянул на него и, отвернувшись от Седого, бросил нож. Нож
воткнулся в жердину и задрожал. - Мы так не то, что на шхуну, на плот не
заработаем! Никогда мы отсюда не уплывем, поняли? Никогда! А зима придет,
вымрем, как мухи!
Я заработаю, я принесу, - Чекушка вдруг выпрямился, голос его дрожал. -
Я принесу! - сжал он кулачки и бросился вон из убежища.
- Ты злой, ты...очень, злой, - волнуясь, сказал Старик.
- А, еще один идиот. Мало двух, так еще и третьего пригрели. Ну, скажи,
зачем ты его подобрал? 3ачем ты с этими засранцами нянчишься? Объясни мне?
- Они не такие... - тихо отвечал Седой.
- Какие еще не такие?
- Другие.
- Что значит другие?.. Ну, пусть, пусть будет так... Но нам-то что?
Нам-то они зачем?
- Без них мы озвереем, - Седой твердо посмотрел ему в глаза. Горе-лый
сел на нары и замолчал. Старик незаметно выскользнул из комнаты.
Чекушка брел по ночному городу. Очень хотелось есть, и в животе
призывно булькало. У рынка копошились небритые личности, выискивая в ларьках
отраву подешевле. Один мужичок в съехавшей набок кепке отделился от ларька и
на нетвердых ногах затопал в подворотню. Чекушка, оглянулся и покрался за
ним. Мужичок что-то бормотал про себя, изредка вскидывая голову к луне,
наверное сверяясь с маршрутом, но как он не щурил глаза, луны разбегались в
разные стороны. Наконец, он свернул в один из глухих переулков. Чекушка
шмыгнул за ним и тотчас наткнулся на склоненного мужичка, шарившего по
асфальту в поисках кепки.
- Эй, кепку подай, - неожиданно хриплым басом сказал мужик. Испуганный
Чекушка поднял кепку и протянул пьяному. Мужик долго выбивал кепку о ладонь
и, нацепив ее совершенно немыслимым образом, приблизил к Чекушке лицо.
- А я тебя, пацан, знаю... Чирик дай до завтра? - Чекушка отшатнулся к
стене и замотал головой. - Немой, что ли? - Чекушка замотал головой.
-Свободен, - икнул перегаром мужик и потащился к парадной.
- Спасибо, - прошептал почему-то вслед несостоявшийся грабитель и
бросился бежать и так, не останавливаясь, добежал до парка..
В парке звучала музыка, сверкало неоновыми огнями "Казино". Подкатывали
к парадному иномарки, из них выпархивали дамы в шубках и дядьки в
разноцветных пиджаках. Чекушка обогнул казино, стараясь не попасть в полосу
света, и, перейдя через улицу, вошел в темную арку. Во дворе-колодце
светилось окно первого этажа. Чекушка подставил ящик и осторожно заглянул в
окно.
За грязной занавеской виднелся угол шкафа с выцветшим зеркалом,
выцветшая фотография Чекушки с матерью (в рамочке), часть репродукции с
картины Брюллова "Всадница" и круглый стол, накрытый прожженной сигаретами
клеенкой. Стол был завален грязной посудой и заставлен разномастными
бутылками. Над столом тускло мерцала засиженная мухами лампочка без абажура.
Уткнувшись лицом в тарелку, спала незнакомая Чекушке женщина. Рядом стоял
мужик в дырявой тельняшке и ловко сливал из зеленых флаконов знаменитое
средство для обезжиривания поверхности в большую пластиковую бутылку. Мать
Чекушки в застиранном халате восседала царицей в продавленном кресле и
курила "Приму" в деревянном мундштуке, следя за манипуляциями небритого
фокусника. Фокусник слил жидкость, размешал, сделал "ап" и, чиркнув спичкой
о засаленные волосы, поднес ее к горлу.
- Фук! - голубой джин полыхнул чуть ли не до потолка. Мать даже
захлопала в ладоши. Проснулась и подняла голову спящая. Приоткрыв мутный
глаз, она подставила стакан, и фокусник налил туда огнедышащей водицы. Мать
тоже подставила в стакан.
Чекушка шевельнулся. Ящик предательски заскрипел. Мать подошла к окну и
прижалась лицом к стеклу, всматриваясь в темноту. Чекушка прижался спиной к
стене и затих. Мать окликнули, и она вернулась к стакану.
У автостоянки чернявый, стриженый в щеточку подросток пожирал шаверму.
Чекушка, притаившись в кустах сирени, сглатывал слюну. Подъезжали и
отъезжали автомобили. Соблюдая иерархию у машин суетились дяди в
комбинезонах, охранники в курточках наблюдали за порядком. Тут же суетились
подростки, выдавливая на стекла пену, предлагали газеты, ту же шаверму,
получали взамен хрустящие купюры, которые доставлялись чернявому и
укладывались в кожаную сумочку на животе. Чекушка уже собрался попросить
чернявого дать и ему заработать на свой кусок пирога, как к тому подскочил
вертлявый паренек и что-то зашептал на ухо, показывая на смуглого с
перебитым в боях ухом подростка, наяривающего стекло тряпкой.
- Опять приперся... я ему только... а он под дых.. . , - шептал
вертлявый.
- Понял. Гуляй, - Чернявый бросил остаток шавермы и подошел к
охраннику. Тот выслушал его и одобрительно похлопал по плечу. Чернявый
вернулся на свой пост и свистнул. Перебитое ухо продолжал тереть стекло.
- Э? Подь сюда, ушастый? - Перебитое ухо остановился и медленно пошел к
Чернявому. Остальные подростки .в предвкушении представления пошли за ним.
- Ты что тут делаешь, землячок? - спросил Чернявый.
Перебитое ухо вытер грязной тряпкой лоб и промолчал.
- Не понял! - вскипел Чернявых.
- Работаю, - выдавил Перебитое ухо.
- Занято тута. Тута другие работают, - хохотнул Чернявый, - А пряников
сладких всегда не хватает на всех.
- Половину отдам. Мать больна. . .мне надо.
- У всех мать больная, - почти ласково протянул Чернявый. - Так что
давай выручку и топай отсюда мелкими шагами. . .Только мелкими, понял?
- Половину отдам, - сжал кулаки Перебитое ухо. - Уйти не могу.
- Не понял! - весело изумился Чернявый и мазнул жирной пятерней по лицу
паренька.
И тут же мастерски бил сбит с ног. Но остальные подростки навалились
кучей и поставили Перебитое ухо на колени перед начальством. Чернявый
поднялся и принялся методично избивать паренька новенькими кроссовками.
Но Ухо как-то изловчился и пнул обидчика в живот.
- А! - завопил Чернявый. - Бензин, ты! - он ткнул в сторону вертлявого,
тот мигом вернулся с пакетом бензина в руках.
Чернявый опрокинул пакет на паренька.
- Я его живьем спалю, как поросенка зажарю! - и чиркнул зажигалкой. Все
отпрянули. Перебитое ухо не побежал.
- А! -неожиданно для себя завопил Чекушка и ринулся на Чернявого, сбив
его с ног. От растерянности никто за ним не побежал, и Чекушка, ломая кусты,
скрылся.
Измученный поисками Чекушки Старик снова вернулся на вокзал. Он купил
бутерброд с колбасой, расплатившись за него десятидолларовой банкнотой.
Сметливый продавец, не моргнув глазом спрятал банкноту и даже видал сдачу -
двести рублей. Старик хотел уже надкусить бутерброд, как увидел перед собой
виляющую хвостом вокзальную шавку. Старик вздохнул и бросил бутерброд
собаке.
Как только Старик отошел, продавец дал сигнал глазами потрепанной
жизнью шлюхе. Та, приняв боевую позу, поправила грудь и зацокала в указанном
направлении.
- Привет, малыш, - прохрипела она и зазывно улыбнулась сжатыми губами.
скрывая отсутствие передних зубов.
- Здравствуйте. Простите, не имею чести, - Старик приподнял шляпу.
Проститутка несколько стушевалась, но продолжила на автопилоте и даже с
некоторым задором.
- Огоньку не найдется, а то так жрать хочется, что переночевать негде!
Старик помолчал, наморщив лоб, и виновато улыбнулся.
- Извините, я вас не совсем понимаю.
- Ясно, - вздохнула шлюха и прикурила от своей зажигалки. - Кого
потерял-то? - выдохнула она дым, превратившись в обычную замордованную бытом
русскую бабу.
- Мальчика, - погрустнел Старик.
- Ты что, этот самый, что ли? - сдвинула удивленные брови шлюха.
- Какой? - наивно переспросил Старик.
- Сына? - сняла подозрение женщина.
- Да... Сына, - не сразу ответил Старик.
- Что ж плохо следишь, сейчас никого терять нельзя... Ладно, рисуй
портрет. Что смотришь? Я здесь. как на посту. Через меня тысячи проходят.
- Он... добрый, - Старик поник, - у него глаза такие...
- Ясненько. Лет ему хоть сколько? - Старик пожал плечами.
- Он поет! - вспомнил он.
- И танцует, - хмыкнула женщина. - Ну, мужики! Своего дитятю и того не
знают. Тьфу!
- Нет, он не танцует. Танцует Иван...он мулат, он... ложками так вот
стучит, - попытался показать Старик.
- Ну-ка, угомонись. Ложками - это негритеныш, что ли? - Старик закивал.
- А этот твой похабщину... Знаю я их. - Женщина вдруг ему подмигнула.
-Молись, дядя, тебе крупно повезло. Топай за мной.
Она бойко зацокала к выходу .Старик за ней.
- Ну. смотри. Твой звереныш? - Женщина распахнула дверь крошечной
спальни. Старик выглянул из-за плеча. На диванчике, заботливо укрытый
пледом, спал Чекушка.
- Я его давно заприметила. Он у тебя какой-то малохольный. Тот чернявый
побойчей будет. Толк его ногой, он и запоет... - Женщина рассмеялась,
позабыв про зубы. - А сегодня один пришел. Стоит и все на булочки
поглядывает. Ну, купила я ему булку и сюда привела. Места не жалко. Один
черт, работы никакой...
- 0, как я вам бесконечно признателен, - просиял Старик.
- Ладно, чего уж там, - махнула рукой женщина.
Чекушка вдруг поднял голову и, совсем не удивившись Старику, заговорил
вдруг совсем не сонным голосом.
- Дед, какой я сейчас сон видел! Стоим на падубе, на корабле, том
ржавом, что в заливе... А он не ржавый вовсе, а новый совсем. И солнце
такое... радостное. А мы стоим: ты, я и Ванька... И Горелого нет. И корабль
вдруг раз -и поплыл. А на берегу Седой. Стоит на камне, белый весь... Я ему
кричу: "Седой!", а он не слышит... Почему он не слышит, а?
Старик присел на диван и обнял мальчика.
- Недоделанные вы какие-то. Ей-богу, недоделанные, - усмехнулась
женщина. - Ладно, пошли что ли чай пить? Расселись, как в гостях!
Артур в бордовом с муаровым узором халате, как паук, ползал по полу,
перебирая разбросанные всюду фотографии, время от времени прихлебывая из
пузатой бутылки. Наконец, из кипы карточек он выудил одну и, стал
внимательно ее рассматривать.
На фотографии он стоял на набережной моря, молодой, загорелый, с
комсомольским значком на белой рубашке. А рядом стояла Любка в пионерском
галстуке, прижавшись смеющейся мордочкой к его плечу: худая, голенастая,
совсем еще девчонка.
Артур перевел взгляд на луну, таращившуюся в открытое окно:
- Дура, - сказал ей Артур и захлопнул окно. Мраморный дог, почуяв
настроение хозяина, ткнулся носом ему в ладони.
- Скучно тебе, брат, - погладил собаку за ушами Артур, - Тебе бы по
полям, за зайцами... - Собака зевнула. - Не любишь зайцев? Ну, за слонами,
хочешь за слонами? Купим ружье и махнем... Надоело мне все, дружище...
Скучно, понимаешь... Ты молчишь, а это, старик, нехорошо. Все молчишь и
молчишь... Хоть бы выпил со мной, а?
Артур вдруг поставил на пол блюдце и наполнил его коньяком.
- Ну-ка... - сделал он приглашающий жест. Дог двинул влажным носом и
принялся лакать. - Что ж ты раньше молчал! - вскричал пораженный хозяин.
-Погоди! Уж вместе, так вместе! - Он поставил еще одно блюдце, наполнил его,
пристроился рядом на корточках и принялся лакать .
Вылакав содержимое, Артур отряхнулся, как собака, и, дурашливо почесал
за ухом рукой, как лапой. Собака подхватила игру. Они катались по полу, рыча
и кусаясь, пока Артур не запустил в дога подушкой и не сшиб со стены кривую
турецкую саблю. Он поднял ее и обнажил клинок. Затем как-то странно затих и,
подойдя к зеркалу, встал в боевую позу. Затянув потуже пояс халата, он вдруг
принялся вращать саблей, как это делают казаки. Клинок засверкал, выписывая
круги и петли. Артур что-то выкрикнул странным гортанным голосом и начал
рубить огромный фикус в кадке. Сочная мякоть брызнула ему в лицо и полетела
на стены и зеркало. Собака залаяла, не узнавая хозяина. Артур, тяжело дыша,
опустил саблю. Дог замолчал и, положив голову на лапы, посмотрел на хозяина
умными печальными глазами.
Чекушка расставлял вдоль стены свечи, зажав в зубах кисть, готовясь
писать, когда вошел с таинственным видом Старик, держа в руках плоский и,
видимо, тяжелый сверток и еще один пакет побольше..
Старик значительно посмотрел на компанию и прежде, чем развернуть
сверток, сделал приглашающий жест.
Ребята сгрудились вокруг стола.
- Конфеты? - Иван вожделенно сглотнул слюну.
- Небось, книжку приволок, с него станется, - ухмыльнулся Горелый, но
не отводил взгляда от пальцев Старика.
Старик нарочито медленно разворачивал бумагу, из-под которой показался
угол потемневшего от времени дерева.
- Доска, - разочарованно протянул Иван.
- Откуда дровишки? - заржал Горелый. - Ты, дед, совсем того...
Старик помолчал и все так же торжественно перевернул доску.
- Икона, - удивился Иван. - Ты что, дед, молиться хочешь?
- Это Николай Чудотворец, - отвечал Старик, - он всем морякам
помогает...
- И нам поможет? - съязвил Горелый.
Старик помолчал, а Чекушка взял икону и поставил возле свечей.
Чудотворец скорбно смотрел на сгрудившихся и почему-то притихших ребят.
Чекушка, щедро наделенный Стариком красками и кистями из второго
принесенного пакета, самозабвенно писал фигурки из хлебного мякиша -
наследство пропавшего в недрах Города Лешего. Особенно ему удалась фигурка
гаденького насмешливого мужичка, восседавшего на огромном горшке и
высунувшего непомерно длинный дразнящий язык.
Горела новая керосинка, трещало с десяток свечей, закрепленных по
стенам. Чекушка, освещенный их желтым светом, со взъерошенными волосами,
перепачканный красками, походил на маленького озорного колдуненка. Старый же
колдун, водрузив на нос очки, пощелкивал ножницами, кроя из картона паспорту
для новых Чекушкиных работ.
- Тоже мне, нашел, что рисовать, - похлопал себя по животу Горелый,
-Какого-то поганого мужика, да еще на горшке.
- А что рисовать? - хрустя яблоком, поинтересовался Иван.
- Цветочки... Тетки цветочки точно купят.
- Почему это?
- А потому... дуры они, - припечатал Горелый прекрасную половину
человечества. - Слушай, - обратился он к Чекушке, но тот ничего не слышал и
продолжал рисовать. Горелый помолчал, - Ладно, малюй. За что только люди
такие деньжищи платят. . .Сколько вы сегодня огребли? - обратился он к
Старику.
- Огребли? - переспросил Старик, и Горелый махнул рукой.
- Седого опять нет, - вздохнул Иван.
Седой дежурил в скверике у Любкиного дома. И он, конечно, не мог знать,
что за соседним деревом скрывается Любка. Не раз она порывалась подойти к
нему, но боялась, что Седой убежит. Она решила во что бы то ни стало
выследить его и терпеливо ждала.
Уже совсем стемнело, когда к дому тихо подъехал автомобиль и из него
вышел мужчина в плаще. Он прикурил и посмотрел на Любкины окна. Любка
ахнула, узнав в нем Артура. Седой тоже перехватил его взгляд, и сердце его
тревожно сжалось. Артур вдруг повернулся - они встретились взглядами. Седой
неожиданно для себя ступил шаг ему навстречу. Любка дернулась, собираясь
вмешаться, но Артур как-то криво усмехнулся, бросил сигарету и сел в машину,
еще раз бросив взгляд на Седого.
Когда машина скрылась за углом, Седой сунул руки в карманы и побрел
прочь. Любка, скрываясь за деревьями, последовала за ним.
_ _ _ _ _
У самого входа в башню Седой вдруг повернулся. Любка спряталась за
выступом стены, затаив дыхание. Седой нащупал веревку и дернул три раза,
подождал и дернул еще два. Далеко, внутри башни, печально прозвенела рында.
- Вот бы нам такой! - восхищался Иван бригом на картине Чекушки. - И
вперед, на всех парусах!
- По мне хоть на корыте, лишь бы слинять отсюда, - Горелый повертел
акварельку. - Так себе кораблик, крейсер лучше.
- Нет, на крейсере нельзя. Надо, чтоб красиво...
- Чего красиво-то? - наморщил лоб Горелый.
- Ну как же! - Иван даже подпрыгнул. - Все должно быть красиво. Чтобы
раз... Там ведь пальмы кругом, попугаи... и все говорят.
- И что они говорят, твои попугаи?
- Здрасти! - удивился Иван.
- Что "здрасти?"
- Они и говорят: "здрасти, пожалста... Доброе утро, Вания".
- Хм, - усмехнулся Горелый, - знавал я одного попугая. - Лихо
по-матерному крыл. Классный попка!
- А еще там верблюды и антилопы, и тигры, только не кусачие. Такие -как
киски. Канючат себе и на лесочке нежатся. И мороженое кругом -бесплатное ! И
карусели, и горки, и мультяшки...
- Начхать мне на твои карусели! Главное - чтоб тепло было и ментов не
было. Лежишь себе под пальмой и ждешь, когда банан свалится и пятки тебе
туземочка глазастая чешет... Писк?
- Скорей бы, - вздохнул Иван.
- Захватить бы крейсер и под черным флагом на всех парах, пока зима не
наступила...
- Под черным нельзя, - вмешался Старик, пытаясь открыть ножом
консервную банку.
- Ишь ты, мильонщик наш зачирикал, - заржал Горелый, отняв у Старика
нож и банку, - Отчего ж нельзя, поведай народу! - подмигнул он Ивану,
приглашая повеселиться.
- Оттого нельзя, что с Богом надо. - спокойно отвечал Старик.
- Так его ж нет, - поддел его Горелый.
- Есть, - Старик поправил очки.
- Круто! - хихикнул Горелый, - Вань, ответь мне, пожалуйста, есть ли
Бог?
- Откуда мне знать, я не видел, - пробормотал Иван и отвернулся.
- Нет, ты на вопрос отвечай... Ну, есть?
- Нету... наверное, - Иван смотрел в пол.
- Видишь, дед, - вздохнул притворно Горелый. - Иван говорит, нет.
- Если ты его не видишь, это не значит, что его нет. Вот ты сейчас
звезд не видишь, а они есть. Наступит ночь, и ты увидишь. Так и с Ним.
Придет твое время - и увидишь. Как прозреешь, так и увидишь.
- Ну, философ, - завелся Горелый, - я что, слепой, по-твоему?
- Почему же. Только ты смотришь глазами, а надо душой...
- Душой! - Горелый проткнул ножом банку. - Вот моя душа! - и похлопал
вздрогнул и встретился взглядом со Стариком. Старик стоял в толпе, прижимая
к груди саквояж. Он понял, наконец, где он видел эти глаза. Удивительно
ясные, глубокие, печальные и светлые одновременно. Он узнал их, и сердце его
застучало сильно и часто, как в детстве, когда ему было радостно быть и
чувствовать мир. Старик почувствовал стыд мальчика. Он сделал шаг и встал
рядом, обняв Чекушку за плечи, он запел вместе с ним, старательно открывая
рот и не попадая в тональность. Толпа взревела.
Тощая бабенка с зеленым фингалом под глазом пустилась в пляс,
притопывая стоптанной туфлей, и завизжала пронзительно:
- И-и-их! И оделася не так, и обулася не так. Завалилася в канаву и не
вылезти никак!
Иван взял жестяную банку и обошел публику. Он настойчиво тыкал банкой
чуть ли не в нос зрителям, но деньги бросали неохотно. Толпа вскоре
поредела, а затем рассосалась окончательно.
- Двадцать семь штук, подбил выручку Иван.
- Это мало? - наивно спросил Старик.
- Это не мало, это вообще - фуфло! - Иван в сердцах шмякнул банкой об
асфальт. - Опять Горелый гундеть будет...
Старик поднял банку и заглянул в нее, словно надеясь обнаружить там
деньги.
- Ладно, пошли, - махнул рукой Иван, и бродячая труппа двинулась в
сторону магазина продуктов. Чекушка догнал Старика и быстро пожал ему
ладонь.
- Спасибо, - шепнул он.
Старик в ответ пожал ему маленькую ладонь.
Седой стоял за деревом в небольшом сквере Любкиного дома. По скверу
носились собаки, а "собачники", собравшись в кружок, обсуждали свои собачьи
проблемы. Кудрявая болонка подбежала к нему и злобно затявкала.
... Болонка, захлебываясь, тявкала на Седого. В большой гостиной
вповалку валялись подростки. Никто из них даже не пошевелился. На полу, на
столе, -повсюду стояли бутылки из-под вина, в тарелках кисли окурки. Одну из
стен, с потолка до пола исписал своими инициалами "писатель", каковой и
прикорнул тут же, на собачьем коврике. .Любки нигде не было.
Холодея, Седой поднялся наверх, где были спальни. Из приоткрытой двери
до него донесся неразборчивый девичий голос, что-то ласково и настойчиво
повторяющий. Он сильно толкнул дверь и ворвался в спальню - работал
телевизор, и на экране пухлая сериальная блондинка скармливала угрюмому
красавцу бутерброд. Он деликатно разевал рот и работал мощными челюстями,
изображая страсть. Поперек кровати, открыв рот, сопел приятель Седого, обняв
ботинок с оборванными шнурками. В изголовье лежала Люб- ка, натянув на
голову свитер, и упиралась левой ногой в щеку сопящего приятеля.
Вдруг она подняла голову и сдернула с лица свитер. Увидев Седого, она
попыталась улыбнуться, но, разглядев выражение его лица, перевела взгляд на
приятеля. Старательно наморщила лоб, пытаясь что-то сообразить, и пошевелила
пальцами на ноге. Приятель закрыл рот и сладко зачмокал. Седой окаменел.
Любка развела пуками и снова попыталась улыбнуться, но у нее не получилось.
Седой закусил до крови губу и вышел из спальни.
Внизу он наткнулся на бутылку и, не отрываясь, выпил больше половины,
облив лицо розоватой жидкостью. Уходя, он запустил бутылкой в ни в чем не
повинный телевизор. Кинескоп лопнул, посыпались искры, вспыхнули тюлевые
занавески на окне.
Потом он брел по улице. Еще редкие прохожие почему-то старались его
обходить. Он остановился у зеркальной витрины. На него таращилось искаженное
бледное лицо с налитыми злобой глазами. Не отрывая от гаденыша взгляд, Седой
нашарил булыжник и бросил в витрину - брызнуло стекло. Тотчас подбежавшие
блюстители порядка скрутили ему руки. Седой, диковато оглядываясь, вдруг
вырвался и побежал, но один из милиционеров успел подставить ему подножку.
Седой упал, как-то странно затихнув. Когда же подошедший милиционер ткнул
его шнурованным ботинком, Седой вдруг поднялся и всадил блеснувший осколок
прямо н обвислый милицейский живот. Милиционер закричал, приседая по-бабьи.
Подбежали опомнившиеся сотоварищи и со знанием дела измордовали
несопротивляющегося Седого.
... Хозяйка оттащила собачонку, и Седой уже хотел покинуть пост, как на
дорожке показалась Любка. Седой снова зашел за дерево.
Любка, сгорбившись и волоча за патлы свой мэрлиновский парик, тащилась
вдоль дорожки. Почувствовав чей-то взгляд, она обернулась, но увидела только
спину Седого, уходящего прочь. Седой свернул с дорожки и быстро зашагал меж
деревьями.
- Седой! - беззвучно закричала Любка. Он, словно услышал ее, замер на
миг. Любка побежала, вытянув навстречу руки. Седой вдруг тоже побежал.
втянув голову в плечи, и растворился в высыпавшей из трамвая толпе.
Старик с пакетом в руках, нагруженным провизией, подходил к горбатому
мостику, как вдруг увидел на тропинке, ведущей и заливу, ворону. Ворона
подхватила в клюв что-то блестящее и важно запрыгала через полянку. Старик,
недолго думая, направился за ней. Ворона приостановилась, кося глазом на
Старика и растопырив крылья. Старик остановился, тоже растопырив руки и
присев, как ворона. Ворона подпрыгнула. Старик тоже. Ворона вытянула шею,
Старик повторил. Ворона запрыгала к дереву, Старик точно так же запрыгал за
ней.
На тропинке с самодельной картонной папкой в руках показался Чекушка.
Он увидел игру Старика с вороной и, присев за кустами, вынул из папки лист и
принялся быстро набрасывать карандашом забавную сценку. Ворона уже взлетела
на дерево и недоуменно посматривала на Старика. Старик, вытянув шею и
привстав на цыпочках, пытался рассмотреть, что же блестит в ее клюве. Ворона
подумала и каркнула, блестящий предмет упал в траву. Старик бросился его
искать - на земле лежали два стеклянных шарика на шнурке, таким женщины
стягивает хвостик из волос. Лицо Старика вытянулось. Вдруг он услышал смех -
поднял голову: в кустах, корчась от смеха, стоял Чекушка. Листы из папки
рассыпались на траве. Старик рассмеялся в ответ и бросился помогать собрать
Чекушке картинки. Вдруг он остановился, надел очки и принялся рассматривать
картинку, затем другую, третью... Чекушка перестал смеяться и пораженный
сосредоточенностью Старика запустил палец в нос.
- Ты должен рисовать, - каким-то осевшим голосом вдруг сказал Старик и
как-то по особенному посмотрел на Чекушку. Чекушка смутился.
Старик полез за платком вытереть увлажнившиеся глаза, его пальцы
нащупали деньги в кармане, хитрая улыбка озарила его лицо :
- Ты обязательно будешь рисовать, обязательно.
Пылал огонь в очаге, сложенным из кирпичей. В кастрюле булькал борщ.
Горелый кромсал колбасу, Иван, утирая слезы, самозабвенно чистил луковицу.
Седой, слюня палец, считал выручку.
- Не густо, - он сложил купюры в жестяную банку и сунул ее в тайник. -
Ничего, у нас еще часы есть.
- Кому ты их сдашь, - бросил нож Горелый, - если узнают, кишки на ветер
выпустят.
- Через Марселя сделаем.
- Не нравится мне твой Марсель.
- Жрать хочется, - понюхал борщ Иван.
- Жрать вы мастаки, - переключился Горелый на Ивана. - Сколько сняли
сегодня?
- Вот, - ткнул Иван пальцем на колбасу.
- Богатая добыча. Седой, хватит им Ваньку валять, надо их к настоящему
делу приучать. А...явились, не запылились... -протянул он навстречу вошедшим
Старику с Чекушкой. - Опять свои картинки мазал! - Он вырвал папку из рук и
швырнул в сторону. - Кому было сказано жрачку готовить, а? -он сильно смазал
Чекушку по затылку. Тот отлетел в угол и принялся собирать картины, хлюпая
носом.
- Оставь! - Седой схватил Горелого за руку.
- Я этого живописца точно урою! - заорал Горелый, оттолкнув Седого.
Седой вдруг сильно ударил его в челюсть. Горелый отлетел и схватился за нож.
- Ты думаешь, если ты меня тогда из могилы вытащил, так тебе все
позволено. Горелый таких вещей никому не прощал. Никому, - наступая на
Седого, говорил Горелый. Седой выпрямился и молчал. Иван тихо заскулил от
страха. Горелый взглянул на него и, отвернувшись от Седого, бросил нож. Нож
воткнулся в жердину и задрожал. - Мы так не то, что на шхуну, на плот не
заработаем! Никогда мы отсюда не уплывем, поняли? Никогда! А зима придет,
вымрем, как мухи!
Я заработаю, я принесу, - Чекушка вдруг выпрямился, голос его дрожал. -
Я принесу! - сжал он кулачки и бросился вон из убежища.
- Ты злой, ты...очень, злой, - волнуясь, сказал Старик.
- А, еще один идиот. Мало двух, так еще и третьего пригрели. Ну, скажи,
зачем ты его подобрал? 3ачем ты с этими засранцами нянчишься? Объясни мне?
- Они не такие... - тихо отвечал Седой.
- Какие еще не такие?
- Другие.
- Что значит другие?.. Ну, пусть, пусть будет так... Но нам-то что?
Нам-то они зачем?
- Без них мы озвереем, - Седой твердо посмотрел ему в глаза. Горе-лый
сел на нары и замолчал. Старик незаметно выскользнул из комнаты.
Чекушка брел по ночному городу. Очень хотелось есть, и в животе
призывно булькало. У рынка копошились небритые личности, выискивая в ларьках
отраву подешевле. Один мужичок в съехавшей набок кепке отделился от ларька и
на нетвердых ногах затопал в подворотню. Чекушка, оглянулся и покрался за
ним. Мужичок что-то бормотал про себя, изредка вскидывая голову к луне,
наверное сверяясь с маршрутом, но как он не щурил глаза, луны разбегались в
разные стороны. Наконец, он свернул в один из глухих переулков. Чекушка
шмыгнул за ним и тотчас наткнулся на склоненного мужичка, шарившего по
асфальту в поисках кепки.
- Эй, кепку подай, - неожиданно хриплым басом сказал мужик. Испуганный
Чекушка поднял кепку и протянул пьяному. Мужик долго выбивал кепку о ладонь
и, нацепив ее совершенно немыслимым образом, приблизил к Чекушке лицо.
- А я тебя, пацан, знаю... Чирик дай до завтра? - Чекушка отшатнулся к
стене и замотал головой. - Немой, что ли? - Чекушка замотал головой.
-Свободен, - икнул перегаром мужик и потащился к парадной.
- Спасибо, - прошептал почему-то вслед несостоявшийся грабитель и
бросился бежать и так, не останавливаясь, добежал до парка..
В парке звучала музыка, сверкало неоновыми огнями "Казино". Подкатывали
к парадному иномарки, из них выпархивали дамы в шубках и дядьки в
разноцветных пиджаках. Чекушка обогнул казино, стараясь не попасть в полосу
света, и, перейдя через улицу, вошел в темную арку. Во дворе-колодце
светилось окно первого этажа. Чекушка подставил ящик и осторожно заглянул в
окно.
За грязной занавеской виднелся угол шкафа с выцветшим зеркалом,
выцветшая фотография Чекушки с матерью (в рамочке), часть репродукции с
картины Брюллова "Всадница" и круглый стол, накрытый прожженной сигаретами
клеенкой. Стол был завален грязной посудой и заставлен разномастными
бутылками. Над столом тускло мерцала засиженная мухами лампочка без абажура.
Уткнувшись лицом в тарелку, спала незнакомая Чекушке женщина. Рядом стоял
мужик в дырявой тельняшке и ловко сливал из зеленых флаконов знаменитое
средство для обезжиривания поверхности в большую пластиковую бутылку. Мать
Чекушки в застиранном халате восседала царицей в продавленном кресле и
курила "Приму" в деревянном мундштуке, следя за манипуляциями небритого
фокусника. Фокусник слил жидкость, размешал, сделал "ап" и, чиркнув спичкой
о засаленные волосы, поднес ее к горлу.
- Фук! - голубой джин полыхнул чуть ли не до потолка. Мать даже
захлопала в ладоши. Проснулась и подняла голову спящая. Приоткрыв мутный
глаз, она подставила стакан, и фокусник налил туда огнедышащей водицы. Мать
тоже подставила в стакан.
Чекушка шевельнулся. Ящик предательски заскрипел. Мать подошла к окну и
прижалась лицом к стеклу, всматриваясь в темноту. Чекушка прижался спиной к
стене и затих. Мать окликнули, и она вернулась к стакану.
У автостоянки чернявый, стриженый в щеточку подросток пожирал шаверму.
Чекушка, притаившись в кустах сирени, сглатывал слюну. Подъезжали и
отъезжали автомобили. Соблюдая иерархию у машин суетились дяди в
комбинезонах, охранники в курточках наблюдали за порядком. Тут же суетились
подростки, выдавливая на стекла пену, предлагали газеты, ту же шаверму,
получали взамен хрустящие купюры, которые доставлялись чернявому и
укладывались в кожаную сумочку на животе. Чекушка уже собрался попросить
чернявого дать и ему заработать на свой кусок пирога, как к тому подскочил
вертлявый паренек и что-то зашептал на ухо, показывая на смуглого с
перебитым в боях ухом подростка, наяривающего стекло тряпкой.
- Опять приперся... я ему только... а он под дых.. . , - шептал
вертлявый.
- Понял. Гуляй, - Чернявый бросил остаток шавермы и подошел к
охраннику. Тот выслушал его и одобрительно похлопал по плечу. Чернявый
вернулся на свой пост и свистнул. Перебитое ухо продолжал тереть стекло.
- Э? Подь сюда, ушастый? - Перебитое ухо остановился и медленно пошел к
Чернявому. Остальные подростки .в предвкушении представления пошли за ним.
- Ты что тут делаешь, землячок? - спросил Чернявый.
Перебитое ухо вытер грязной тряпкой лоб и промолчал.
- Не понял! - вскипел Чернявых.
- Работаю, - выдавил Перебитое ухо.
- Занято тута. Тута другие работают, - хохотнул Чернявый, - А пряников
сладких всегда не хватает на всех.
- Половину отдам. Мать больна. . .мне надо.
- У всех мать больная, - почти ласково протянул Чернявый. - Так что
давай выручку и топай отсюда мелкими шагами. . .Только мелкими, понял?
- Половину отдам, - сжал кулаки Перебитое ухо. - Уйти не могу.
- Не понял! - весело изумился Чернявый и мазнул жирной пятерней по лицу
паренька.
И тут же мастерски бил сбит с ног. Но остальные подростки навалились
кучей и поставили Перебитое ухо на колени перед начальством. Чернявый
поднялся и принялся методично избивать паренька новенькими кроссовками.
Но Ухо как-то изловчился и пнул обидчика в живот.
- А! - завопил Чернявый. - Бензин, ты! - он ткнул в сторону вертлявого,
тот мигом вернулся с пакетом бензина в руках.
Чернявый опрокинул пакет на паренька.
- Я его живьем спалю, как поросенка зажарю! - и чиркнул зажигалкой. Все
отпрянули. Перебитое ухо не побежал.
- А! -неожиданно для себя завопил Чекушка и ринулся на Чернявого, сбив
его с ног. От растерянности никто за ним не побежал, и Чекушка, ломая кусты,
скрылся.
Измученный поисками Чекушки Старик снова вернулся на вокзал. Он купил
бутерброд с колбасой, расплатившись за него десятидолларовой банкнотой.
Сметливый продавец, не моргнув глазом спрятал банкноту и даже видал сдачу -
двести рублей. Старик хотел уже надкусить бутерброд, как увидел перед собой
виляющую хвостом вокзальную шавку. Старик вздохнул и бросил бутерброд
собаке.
Как только Старик отошел, продавец дал сигнал глазами потрепанной
жизнью шлюхе. Та, приняв боевую позу, поправила грудь и зацокала в указанном
направлении.
- Привет, малыш, - прохрипела она и зазывно улыбнулась сжатыми губами.
скрывая отсутствие передних зубов.
- Здравствуйте. Простите, не имею чести, - Старик приподнял шляпу.
Проститутка несколько стушевалась, но продолжила на автопилоте и даже с
некоторым задором.
- Огоньку не найдется, а то так жрать хочется, что переночевать негде!
Старик помолчал, наморщив лоб, и виновато улыбнулся.
- Извините, я вас не совсем понимаю.
- Ясно, - вздохнула шлюха и прикурила от своей зажигалки. - Кого
потерял-то? - выдохнула она дым, превратившись в обычную замордованную бытом
русскую бабу.
- Мальчика, - погрустнел Старик.
- Ты что, этот самый, что ли? - сдвинула удивленные брови шлюха.
- Какой? - наивно переспросил Старик.
- Сына? - сняла подозрение женщина.
- Да... Сына, - не сразу ответил Старик.
- Что ж плохо следишь, сейчас никого терять нельзя... Ладно, рисуй
портрет. Что смотришь? Я здесь. как на посту. Через меня тысячи проходят.
- Он... добрый, - Старик поник, - у него глаза такие...
- Ясненько. Лет ему хоть сколько? - Старик пожал плечами.
- Он поет! - вспомнил он.
- И танцует, - хмыкнула женщина. - Ну, мужики! Своего дитятю и того не
знают. Тьфу!
- Нет, он не танцует. Танцует Иван...он мулат, он... ложками так вот
стучит, - попытался показать Старик.
- Ну-ка, угомонись. Ложками - это негритеныш, что ли? - Старик закивал.
- А этот твой похабщину... Знаю я их. - Женщина вдруг ему подмигнула.
-Молись, дядя, тебе крупно повезло. Топай за мной.
Она бойко зацокала к выходу .Старик за ней.
- Ну. смотри. Твой звереныш? - Женщина распахнула дверь крошечной
спальни. Старик выглянул из-за плеча. На диванчике, заботливо укрытый
пледом, спал Чекушка.
- Я его давно заприметила. Он у тебя какой-то малохольный. Тот чернявый
побойчей будет. Толк его ногой, он и запоет... - Женщина рассмеялась,
позабыв про зубы. - А сегодня один пришел. Стоит и все на булочки
поглядывает. Ну, купила я ему булку и сюда привела. Места не жалко. Один
черт, работы никакой...
- 0, как я вам бесконечно признателен, - просиял Старик.
- Ладно, чего уж там, - махнула рукой женщина.
Чекушка вдруг поднял голову и, совсем не удивившись Старику, заговорил
вдруг совсем не сонным голосом.
- Дед, какой я сейчас сон видел! Стоим на падубе, на корабле, том
ржавом, что в заливе... А он не ржавый вовсе, а новый совсем. И солнце
такое... радостное. А мы стоим: ты, я и Ванька... И Горелого нет. И корабль
вдруг раз -и поплыл. А на берегу Седой. Стоит на камне, белый весь... Я ему
кричу: "Седой!", а он не слышит... Почему он не слышит, а?
Старик присел на диван и обнял мальчика.
- Недоделанные вы какие-то. Ей-богу, недоделанные, - усмехнулась
женщина. - Ладно, пошли что ли чай пить? Расселись, как в гостях!
Артур в бордовом с муаровым узором халате, как паук, ползал по полу,
перебирая разбросанные всюду фотографии, время от времени прихлебывая из
пузатой бутылки. Наконец, из кипы карточек он выудил одну и, стал
внимательно ее рассматривать.
На фотографии он стоял на набережной моря, молодой, загорелый, с
комсомольским значком на белой рубашке. А рядом стояла Любка в пионерском
галстуке, прижавшись смеющейся мордочкой к его плечу: худая, голенастая,
совсем еще девчонка.
Артур перевел взгляд на луну, таращившуюся в открытое окно:
- Дура, - сказал ей Артур и захлопнул окно. Мраморный дог, почуяв
настроение хозяина, ткнулся носом ему в ладони.
- Скучно тебе, брат, - погладил собаку за ушами Артур, - Тебе бы по
полям, за зайцами... - Собака зевнула. - Не любишь зайцев? Ну, за слонами,
хочешь за слонами? Купим ружье и махнем... Надоело мне все, дружище...
Скучно, понимаешь... Ты молчишь, а это, старик, нехорошо. Все молчишь и
молчишь... Хоть бы выпил со мной, а?
Артур вдруг поставил на пол блюдце и наполнил его коньяком.
- Ну-ка... - сделал он приглашающий жест. Дог двинул влажным носом и
принялся лакать. - Что ж ты раньше молчал! - вскричал пораженный хозяин.
-Погоди! Уж вместе, так вместе! - Он поставил еще одно блюдце, наполнил его,
пристроился рядом на корточках и принялся лакать .
Вылакав содержимое, Артур отряхнулся, как собака, и, дурашливо почесал
за ухом рукой, как лапой. Собака подхватила игру. Они катались по полу, рыча
и кусаясь, пока Артур не запустил в дога подушкой и не сшиб со стены кривую
турецкую саблю. Он поднял ее и обнажил клинок. Затем как-то странно затих и,
подойдя к зеркалу, встал в боевую позу. Затянув потуже пояс халата, он вдруг
принялся вращать саблей, как это делают казаки. Клинок засверкал, выписывая
круги и петли. Артур что-то выкрикнул странным гортанным голосом и начал
рубить огромный фикус в кадке. Сочная мякоть брызнула ему в лицо и полетела
на стены и зеркало. Собака залаяла, не узнавая хозяина. Артур, тяжело дыша,
опустил саблю. Дог замолчал и, положив голову на лапы, посмотрел на хозяина
умными печальными глазами.
Чекушка расставлял вдоль стены свечи, зажав в зубах кисть, готовясь
писать, когда вошел с таинственным видом Старик, держа в руках плоский и,
видимо, тяжелый сверток и еще один пакет побольше..
Старик значительно посмотрел на компанию и прежде, чем развернуть
сверток, сделал приглашающий жест.
Ребята сгрудились вокруг стола.
- Конфеты? - Иван вожделенно сглотнул слюну.
- Небось, книжку приволок, с него станется, - ухмыльнулся Горелый, но
не отводил взгляда от пальцев Старика.
Старик нарочито медленно разворачивал бумагу, из-под которой показался
угол потемневшего от времени дерева.
- Доска, - разочарованно протянул Иван.
- Откуда дровишки? - заржал Горелый. - Ты, дед, совсем того...
Старик помолчал и все так же торжественно перевернул доску.
- Икона, - удивился Иван. - Ты что, дед, молиться хочешь?
- Это Николай Чудотворец, - отвечал Старик, - он всем морякам
помогает...
- И нам поможет? - съязвил Горелый.
Старик помолчал, а Чекушка взял икону и поставил возле свечей.
Чудотворец скорбно смотрел на сгрудившихся и почему-то притихших ребят.
Чекушка, щедро наделенный Стариком красками и кистями из второго
принесенного пакета, самозабвенно писал фигурки из хлебного мякиша -
наследство пропавшего в недрах Города Лешего. Особенно ему удалась фигурка
гаденького насмешливого мужичка, восседавшего на огромном горшке и
высунувшего непомерно длинный дразнящий язык.
Горела новая керосинка, трещало с десяток свечей, закрепленных по
стенам. Чекушка, освещенный их желтым светом, со взъерошенными волосами,
перепачканный красками, походил на маленького озорного колдуненка. Старый же
колдун, водрузив на нос очки, пощелкивал ножницами, кроя из картона паспорту
для новых Чекушкиных работ.
- Тоже мне, нашел, что рисовать, - похлопал себя по животу Горелый,
-Какого-то поганого мужика, да еще на горшке.
- А что рисовать? - хрустя яблоком, поинтересовался Иван.
- Цветочки... Тетки цветочки точно купят.
- Почему это?
- А потому... дуры они, - припечатал Горелый прекрасную половину
человечества. - Слушай, - обратился он к Чекушке, но тот ничего не слышал и
продолжал рисовать. Горелый помолчал, - Ладно, малюй. За что только люди
такие деньжищи платят. . .Сколько вы сегодня огребли? - обратился он к
Старику.
- Огребли? - переспросил Старик, и Горелый махнул рукой.
- Седого опять нет, - вздохнул Иван.
Седой дежурил в скверике у Любкиного дома. И он, конечно, не мог знать,
что за соседним деревом скрывается Любка. Не раз она порывалась подойти к
нему, но боялась, что Седой убежит. Она решила во что бы то ни стало
выследить его и терпеливо ждала.
Уже совсем стемнело, когда к дому тихо подъехал автомобиль и из него
вышел мужчина в плаще. Он прикурил и посмотрел на Любкины окна. Любка
ахнула, узнав в нем Артура. Седой тоже перехватил его взгляд, и сердце его
тревожно сжалось. Артур вдруг повернулся - они встретились взглядами. Седой
неожиданно для себя ступил шаг ему навстречу. Любка дернулась, собираясь
вмешаться, но Артур как-то криво усмехнулся, бросил сигарету и сел в машину,
еще раз бросив взгляд на Седого.
Когда машина скрылась за углом, Седой сунул руки в карманы и побрел
прочь. Любка, скрываясь за деревьями, последовала за ним.
_ _ _ _ _
У самого входа в башню Седой вдруг повернулся. Любка спряталась за
выступом стены, затаив дыхание. Седой нащупал веревку и дернул три раза,
подождал и дернул еще два. Далеко, внутри башни, печально прозвенела рында.
- Вот бы нам такой! - восхищался Иван бригом на картине Чекушки. - И
вперед, на всех парусах!
- По мне хоть на корыте, лишь бы слинять отсюда, - Горелый повертел
акварельку. - Так себе кораблик, крейсер лучше.
- Нет, на крейсере нельзя. Надо, чтоб красиво...
- Чего красиво-то? - наморщил лоб Горелый.
- Ну как же! - Иван даже подпрыгнул. - Все должно быть красиво. Чтобы
раз... Там ведь пальмы кругом, попугаи... и все говорят.
- И что они говорят, твои попугаи?
- Здрасти! - удивился Иван.
- Что "здрасти?"
- Они и говорят: "здрасти, пожалста... Доброе утро, Вания".
- Хм, - усмехнулся Горелый, - знавал я одного попугая. - Лихо
по-матерному крыл. Классный попка!
- А еще там верблюды и антилопы, и тигры, только не кусачие. Такие -как
киски. Канючат себе и на лесочке нежатся. И мороженое кругом -бесплатное ! И
карусели, и горки, и мультяшки...
- Начхать мне на твои карусели! Главное - чтоб тепло было и ментов не
было. Лежишь себе под пальмой и ждешь, когда банан свалится и пятки тебе
туземочка глазастая чешет... Писк?
- Скорей бы, - вздохнул Иван.
- Захватить бы крейсер и под черным флагом на всех парах, пока зима не
наступила...
- Под черным нельзя, - вмешался Старик, пытаясь открыть ножом
консервную банку.
- Ишь ты, мильонщик наш зачирикал, - заржал Горелый, отняв у Старика
нож и банку, - Отчего ж нельзя, поведай народу! - подмигнул он Ивану,
приглашая повеселиться.
- Оттого нельзя, что с Богом надо. - спокойно отвечал Старик.
- Так его ж нет, - поддел его Горелый.
- Есть, - Старик поправил очки.
- Круто! - хихикнул Горелый, - Вань, ответь мне, пожалуйста, есть ли
Бог?
- Откуда мне знать, я не видел, - пробормотал Иван и отвернулся.
- Нет, ты на вопрос отвечай... Ну, есть?
- Нету... наверное, - Иван смотрел в пол.
- Видишь, дед, - вздохнул притворно Горелый. - Иван говорит, нет.
- Если ты его не видишь, это не значит, что его нет. Вот ты сейчас
звезд не видишь, а они есть. Наступит ночь, и ты увидишь. Так и с Ним.
Придет твое время - и увидишь. Как прозреешь, так и увидишь.
- Ну, философ, - завелся Горелый, - я что, слепой, по-твоему?
- Почему же. Только ты смотришь глазами, а надо душой...
- Душой! - Горелый проткнул ножом банку. - Вот моя душа! - и похлопал