– Семь тысяч – это – наши деньги, которые мы потеряем, если не обеспечим безопасности хотя бы одному купцу?
   – По семь тысяч за каждый корабль.
   – Рискованно.
   – Безусловно, риск есть. Но возьми-ка снова бумагу, и снова сделай расчёты. Если хотя бы пять купцов согласятся участвовать в плавании, то по возвращении их из Индии ты получаешь двадцать пять тысяч фунтов. Я повторю, чтобы ты проникся: двадцать пять тысяч фунтов. Практически ниоткуда! Затем, когда торговым господам станет известно об удачном походе, «Дукат» поведёт уже десяток кораблей, или дюжину. Посчитал прибыль? А теперь прибавь сюда ещё личный торговый доход.
   – Какой личный доход?
   – Думаю, будет разумно, если мы с тобой поучаствуем в караване двумя собственными кораблями: ты – «Фортом», я – «Африкой». Снимаем с них все пушки, весь лишний балласт, и в Индии под ватерлинию грузим их пряностями. По возвращении груз одного корабля принесёт до двенадцати тысяч фунтов.
   – И кроме того, – торопливо добавил я, – на обратном пути мы заберём ещё чёрный жемчуг с Локка!
   – И ещё жемчуг. К тому времени, как ты начнёшь осваивать имение – с тем, чтобы доход перекрывал налоги – твой совокупный бюджет не только не уменьшится, но возрастёт!
   Внизу послышались голоса.
   – Кажется, Энди Стоун приехал, – сказал Давид. – Как удачно.
   Но наверх к нам поднялся не один Стоун. С ним был ещё Оллиройс, а следом поднимались Эвелин и миссис Бигль с дымящимися блюдами.
   Тепло поздоровавшись, мы уселись за дальним краем овального стола.
   – Вот, Давид, – не скрывая облегчения, сказал я, – никто лучше Оллиройса не ответит на твои вопросы о пушечных возможностях «Дуката».
   – А в чём интерес? – придвигая к себе тарелку, с готовностью поинтересовался Оллиройс.
   Давид коротко обрисовал ему положение дел, и канонир обстоятельно рассказал о своих пушках.
   – Ещё вот что, джентльмены, – заявил я, также придвигая к себе тарелку. – Хочу сообщить вам о принятом только что решении.
   Мои гости замолчали и повернули лица в мою сторону.
   – Исходя из того, что плаванье предстоит непростое, и что доход оно обещает изрядный, я решил считать и Оллиройса, и Энди нашими компаньонами. То есть вы, джентльмены, в случае удачного завершения похода получите не своё обычное жалованье, а долю. Скажем, по десять процентов от общей прибыли груза плюс пять процентов от выплат ганзейских купцов.
   Я сделал паузу. Энди и Оллиройс взволнованно переглянулись.
   – По самым скромным предположениям, – задумчиво произнёс Давид, – выходит по две с половиной тысячи фунтов. Можно купить два места в парламенте.
   – Слишком щедрое предложение! – воскликнул Оллиройс.
   – И весьма неожиданное, – сказал Стоун. – В первую минуту даже трудно осмыслить.
   Они посмотрели на Давида. Тот в знак непричастности к моему решению развёл руками. Тут мой взгляд упал на лицо Эвелин, которая помешивала соус в соуснице. В лице её я увидел неясную тень затаённого страдания, и, догадавшись о причине этого страдания, поспешно сказал:
   – И не щедрое, и не слишком, а просто разумное. Всю работу предстоит сделать вам двоим. Ведь сам я останусь здесь, в Бристоле.
   И, увидев, каким счастливым и солнечным в ту же секунду стало лицо Эвелин, невольно улыбнулся.
   – Ну что же, – подытожил Давид. Стало быть, через два дня отправляемся в Любек.
   Когда Эвелин, разливая соус, подошла ко мне, я тихо сказал:
   – Но в Любек мне всё-таки придётся съездить. Это дней десять, не больше.
   Эвелин, склонившись, шепнула:
   – Десять дней разлуки я вытерплю.

Совет

   Кто хотя бы раз побывал в далёком походе по океану, тот навсегда остаётся привязанным к этому безкрайнему синему живому гиганту. Снова ступив на палубу «Дуката», я ощутил прилив буйного, ни с чем не сравнимого ликования. Простор и свобода! Скрип дерева, гуденье канатов, крики команд, ветер! Летим, летим! Алле хагель! Как свободна душа человека, стоящего на палубе, вдыхающего полной грудью солёный воздух!
   И как она придавлена, стиснута в косных законах человеческого муравейника. Алле хагель. Я вскоре получил безпощадно твёрдое убеждение в этом, когда, оставив «Дукат» в гавани Гамбурга, мы на лошадях прибыли в Любек.
   Общество, которое я увидел, откровенно меня озадачило. Манеры его участников и скрытый смысл разговоров приводили в полную растерянность! Как привязанный я ходил за Давидом и молча слушал. Среди людей, с которыми он встречался, были такие, чьё состояние не достигало и трети имеющихся у меня денег, но их отношение ко мне было отношением слона к букашке. Я сделал вывод, что для значимости персоны нужны не только деньги. Следовало обладать чем-то ещё, о чём я не имел пока никакого представления.
   В один из дней мы небольшой компанией вышли из гостиницы и направились к кафедрального собору, возле которого находилась главная контора ганзейского братства. Здесь нас догнал поверенный Давида и, приноравливаясь к нашему шагу, не попадая в ногу и подскакивая, быстро заговорил:
   – «За» – пятеро, «против» – четверо.
   – Они сомневаются в нашей способности внести залог? – поинтересовался Давид.
   – О, нет! О ваших финансовых возможностях уже всё известно. Дело в другом.
   – Необъявленный интерес?
   – Именно. Как выяснилось, один из тех, кто сегодня будет принимать решение, имеет родственника в лондонском военном ведомстве, – мы узнали, он влиятельный человек, – и прочные знакомства в адмиралтействах. Располагая информацией о походах английских военных фрегатов, он «подвязывает» к их маршрутам торговые суда. И собирает с торговцев изрядную дань.
   – Таким образом, мы перешли кому-то дорогу?
   – Увы.
   – Только не говори мне, что этот кто-то – гроссмейстер!
   – Прости, Давид. Это именно он.
   – Насколько я знаю, гроссмейстер при голосовании имеет три голоса.
   – Да.
   – И расклад на данный момент – пять против шести.
   – Не в нашу пользу.
   – Что ж. Я, в общем-то, не очень надеялся.
   – Давид! – негромко спросил я его. – Если ты не надеялся, для чего тогда мы тогда к этим ганзейцам идём?
   – Узнаешь вечером, – негромко сказал он в ответ.
   У входа и в вестибюле неподвижно стояли высокого роста лакеи – явно из имеющих военный опыт бывших солдат. Нас встретил распорядитель и, взглянув на висящие над входом в главный зал круглые часы, поклоном и жестом пригласил войти.
   – Точность – вежливость королей, – тихо бросил ему, проходя, поверенный Давида, и распорядитель неприметно улыбнулся.
   Любекский зал ганзейского союза роскошью не блистал. Слева возвышался амфитеатр выставленных в полукруг деревянных стульев. Справа темнел длинный накрытый бордовым полотном стол. За ним девять человек – кто-то, шумно двигая кресло, усаживался, кто-то уже сидел. Давид и поверенный прошли к нижнему ряду стульев, поздоровались с несколькими заранее занявшими места купцами, а мы с Энди и Оллиройсом забрались на самый верх амфитеатра и там сели.
   В зале не было ни пиратов, ни вооружённых наёмников, но на меня напала необъяснимая дрожь. Я впервые ощутил такое состояние. Оно не было страхом. Оно было напряжением непонятной природы. Вот внизу сидят люди, на которых невозможно воздействовать ни оружием, ни личной силой, но от которых зависит принятие очень важного для меня решения. И что будет?
   Но очень скоро от меня отдалились и невнятные голоса что-то обсуждающих купцов, и бормотание Энди и Оллиройса. Солнечное, наполненное теплом и негой видение встало передо мной: мягкая улыбка Эвелин. Какое непостижимое, чудесное событие – у нас будет ребёнок! Живой, настоящий. Он будет на нас смотреть, улыбаться. Разговаривать! Интересно, какого цвета у него будут глаза?..
   Из этого сладкого оцепенения меня вывела наступившая вдруг тишина. Сидевшие за столом вставали и удалялись в соседнюю комнату. Вместе с ними ушёл Давид. Меня удивило, что в комнату эту вели две двери, расположенные вплотную друг к другу. Одна дверь была заметно выше другой.
   Быстро ступая, с озабоченным лицом к нам поднялся поверенный.
   – Всё! – сказал он. – Пошли бросать камни.
   – Какие ещё камни? – спросил его Оллиройс.
   – Так называют шары для голосования. Белые и чёрные. Сейчас вскроют урну, и если в ней окажется больше белых камней – то наше дело одобрено, и Давид выйдет в большую дверь. Если же больше чёрных – то нам откажут, и он появится в малой двери.
   – Странный ритуал, – промолвил Энди.
   – Не странный, – ответил поверенный, – а старинный. Наверное, уже триста лет люди несут сквозь эти двери то радость надежды, то горечь отчаяния.
   Мы невольно посмотрели в сторону этих дверей – и вдруг… Маленькая дверь дрогнула, приоткрылась, и в общую залу вышел Давид. Громкий ропот пронёсся над сидящими на стульях купцами.
   – Всё! – убитым голосом произнёс поверенный. – Ганзейские мудрецы отказались доверить нам свои корабли.
   Давид снизу махнул нам рукой. Мною вдруг овладела холодная, злая досада. Встав, я расправил плечи, высоко поднял голову и, тяжко ступая, пошёл с амфитеатра. Сзади, словно по уговору, так же громко и грозно топали Энди и Оллиройс. Краем глаза я увидел, что открывшие большую дверь ганзейцы стоят и оробело смотрят на нас, не решаясь шагнуть в общую залу.
   Мы вышли на мощёную камнем улицу.
   – Стало быть, напрасно сходили в эту зажравшуюся Европу, – сердито сказал я Давиду.
   – Об этом, Томас, – задумчиво ответствовал он, – мы будем знать не далее как вечером.
   – Но ведь решение уже принято, – с удивлением возразил я ему. – Ганзейцы не доверили нам караван!
   – Мне безразличны эти ганзейцы, – проговорил, отирая лоб и шею платком, шумно дышащий Давид. – Их мнение для нас не имеет хоть сколько-нибудь малой важности.
   – А чьё мнение для нас имеет важность? – спросил я.
   – Мнение тех, кто придёт сегодня в занятые нами апартаменты.
   – Кто из важных людей придёт сегодня в гостиницу, Давид! Значительные персоны, как я понимаю, для серьёзных решений собираются в недоступных простым смертным местах, вот как эта покинутая нами зала.
   – Томас! – задумчиво проговорил Давид. – Если дело обещает большие деньги, значительная персона придёт даже на скотный двор. Давай-ка закупим на вечер хорошей провизии и самого дорогого вина.
   – Давай закупим, Давид. Утолим печаль. Лучше б я эти дни провёл рядом с Эвелин. Что ты так загадочно улыбаешься?
   – По двум причинам, мой дорогой Томас. Первая – это радость за племянницу, которая вышла замуж за надёжного, умеющего любить и очень умного человека. А вторую причину ты сможешь лицезреть сам. В гостинице, вечером. Терпения наберись.

Частный приём

   Вечером мы все собрались в большой комнате с камином.
   – Значит так, – с силой потёр ладони Давид. – Управляющему гостиницы денег я дал, так что всех гостей он сам к нам приведёт. Теперь очень важно создать антураж.
   – Что создать? – озадаченно спросил я.
   – Встань в дверях, – вместо ответа попросил Давид.
   Я прошёл к двери, встал повернулся лицом к нему.
   – Представь, – широко развёл руки Давид, – что ты человек, вошедший сюда с важным делом.
   – Ну, представил. И что?
   – В тебе сейчас борются два чувства. А именно – доверия и недоверия к тем, кто находится в комнате. Какое из них побеждает?
   – Давид, не говори загадками. Никто никого во мне не побеждает.
   – А ты себя измени. Стань не собой, а человеком, пришедший к незнакомым людям по делу! Угадай и представь, что он думает, чувствует! Такую способность учёные люди называют «эмпатия», и эта способность очень важна не только в торговых делах.
   – Хорошо, Давид. Я внимательно слушаю.
   – Вот камин.
   – Вижу.
   – Зависит внутреннее состояние гостя от того, горит в нём огонь – или нет?
   – Думаю, да. Если огонь горит – то человеку приятней.
   – Безспорно! Но, оценивая основной факт, не допускай пренебреженья к деталям.
   – Каким же?
   – Гость может не придать особенного значения тому, сколько дров лежит возле камина, но взгляд его это непременно заметит!
   – Так, понятно. Если много дров – это значит…
   – Ну, давай! Думай и говори!
   – Это значит, что мы покупаем дрова, не считаясь с расходами.
   – Так.
   – Ещё – что мы щедро оставим несгоревшие дрова тем, кто снимет комнату после нас.
   – Так.
   – И – что весь этот долгий и холодный вечер мы будем сидеть возле жаркого огня. Потому что нам нравится наша компания, мы дружны, любим жизнь и умеем сделать её благополучной и жаркой даже в зимнюю ночь.
   – Прекрасно. Теперь ты понимаешь, что являет собой один и тот же человек, который, войдя, мельком замечает или три сирых поленца, или же высокую гору дров возле жарко горящего очага!
   – Теперь понимаю.
   – Следуем дальше. Каких людей лучше увидеть гостю, когда он переступает порог? Кабинетных чинуш в застёгнутых на все пуговицы камзолах или всласть пирующих бывалых бойцов, получивших в морских походах славные шрамы? Каким людям гость доверит свой везущий товары корабль?
   – Бывалым бойцам.
   – Стало быть, раздевайтесь до рубах, а то и до пояса, и как-нибудь неброско выложите оружие. Что у нас есть?
   Я молча показал Крысу.
   – Превосходно! – воскликнул Давид. – Вот каким ножичком нужно нарезать окорок, чтобы произвести впечатление!
   – У нас ещё есть две шпаги, – осторожно напомнил Оллиройс, – мушкетон и два пистолета.
   – Весомо, – полез за платком довольный Давид. – Но – вопрос: как быть с арсеналом? Составить шпаги в углу, словно зонты или трости, а мушкетон повесить на стену, чтобы он напоминал комнату отставного боцмана, или же всё оружие строгой линией выложить на отдельно стоящий столик?
   – Понимаю! – воскликнул и бросился действовать Оллиройс.
   – Ну и главное, – прогудел Давид сквозь прижатый к лицу платок.
   Он отёр испарину, прошёл к центру комнаты.
   – Главное, – повторил он. – Куда и как усадить гостя, чтобы он ощутил комфорт и довольство?
   – За наш стол, конечно, – небрежно ответил я.
   – Он не трапезничать пришёл с тобой, Томас! Он пришёл поговорить о деле! А ты, представь, усаживаешь его напротив себя и предлагаешь заняться жеванием окорока!
   – Так что же… Не усаживать же его в сторонке на стуле!
   – Разумеется нет. Но будет разумно, если к торцу нашего обеденного стола будет приставлен ещё один, поменьше. Назовём его «гостевой». И этот гостевой стол должен быть на дюйм или два выше.
   – Чтобы гость не чувствовал себя обделённым от того, что во время разговора мы насыщаемся, а он нет?
   – И это тоже. Но главное – чтобы он чувствовал неосознанное превосходство над нами. Тогда он будет уверен, что умнее и дальновиднее нас, и решение, которое будет принято в результате беседы, больше выгодно ему, нежели нам.
   – Поразительно, – подал голос стягивающий с плеч камзол Энди. – А всего-то – посадить человека чуточку выше себя!
   Оллиройс принёс из своей комнатки снятый с козел лежак, положил его на пол возле обеденного стола, и на него уже поставил второй стол, который оказался теперь выше ровно на два дюйма. Энди Стоун между тем приставил к дальней стене широкую лавку и разложил на ней тускло отсвечивающее в пламени свечей оружие. Я уставил стол закупленной днём снедью, откупорил бутылки. Давид сходил к управляющему гостиницей и принёс небольшой, но явно тяжёлый ящик: механический орган.
   – Люди, – сказал он, заводя пружину, – которым сопутствует удача, неизменно веселы и довольны. Они слушают музыку! Они поют!
   – Давид, – сказал я, готовясь налить вино в дешёвые гостиничные кружки. – Я всё-таки…
   – Нет и нет! – воскликнул он, возмущённо взмахнув рукой. – Прочь посуду убогих и сирых! Достань золочёные бокалы – вон там, в моём сундуке, и приборы серебряные, и накрахмаленные салфетки!
   Шагнув к сундуку, я продолжил:
   – …всё-таки не уверен, что сюда заявится кто-то из важных купцов!
   И в это мгновение раздался осторожный стук в дверь.
   Давид, округлив глаза, молча, жестами приказал – мне – доставать бокалы, Оллиройсу – подложить дров в камин, Стоуну – открыть дверь, а сам запустил диск органа.
   Под мелодичный звон невидимых колокольцев в комнату ступил управляющий гостиницей.
   – Мистер Бартон, – произнёс он на вполне сносном английском. – Не соблаговолите ли вы принять солидного человека, желающего обсудить с вами… – он запнулся, поднял глаза к потолку, очевидно, припоминая выданные солидным человеком инструкции, – … конфиденциальный[3] вопрос?
   – Соблаговолю, – ответил Давид. – Приглашайте.
   Управляющий удалился, а мы заняли места за столом.
   – Я и в самом деле здорово проголодался, – признался Оллиройс, протягивая руку к блюду с жареными цыплятами.
   Мы успели налить вино в посверкивающие золотом бокалы и пригубить. Снова раздался стук, и Давид, встав, встретил конфиденциального гостя.
   – Добрый вечер, джентльмены, – произнёс невысокого роста, плотного сложения человек.
   Все обменялись кивками. Давид пригласил гостя сесть, и он устроился на небольшом возвышении, имея по левую руку жарко горящий камин, а по правую – компанию бывалых людей, ужинающих с отменным аппетитом.
   – Не угодно ли снять редингот, – сказал учтиво Давид. – У нас жарко.
   – Благодарю, – сказал гость, – я ненадолго.
   – Отужинать с нами?
   – Благодарствую, нет.
   – Вина?
   – Можно, глоток.
   Оллиройс передал наполненный на две трети бокал.
   Сделав глоток, гость сделал ещё один, закатил глаза, сладко причмокнул и отставил бокал.
   – Мой двоюродный брат, – сказал он, обращаясь к Давиду, – был сегодня в Любекском представительстве Ганзы. У нас имеется торговый корабль. Мы желаем войти в сопровождаемый вами караван. Минуя ганзейцев, в частном порядке.
   – Как называется корабль? – с дальнего края стола поинтересовался Энди.
   – «Бомбей».
   – Удачное название для похода в Индию.
   – Да, – оживился купец. – Мы сделали на нём уже четыре прибыльных похода и с удручением понимаем, что фортуна была к нам добра слишком долго. Эти южные моря так опасны! Что будет, если корабль захватят малабарские пираты, или, предположим, встретится испанский фрегат…
   Он умолк, многозначительно покивав. Сидящий напротив него Давид столь же многозначительно покивал в ответ. Гость распахнул редингот, расстегнул сюртук и жилет. Блеснула вывешенная поперёк сытого пузца массивная золотая цепь карманных часов.
   – Превосходное вино! – сказал он, опустошая бокал.
   Оллиройс передал Давиду бутылку, и тот вновь наполнил опустевший бокал.
   – Но речь не об этом, – снова заговорил купец, сделав большой глоток. – Мы с моим двоюродным братом готовы поучаствовать в караване и по возвращении корабля заплатить вам некоторую сумму от полученных доходов.
   – Не по возвращении корабля, – вежливо поправил его Давид, – а перед отправкой каравана. И не некоторую сумму, а пять тысяч фунтов. Взнос примет Любекский банковский дом. В тот час, когда ваш корабль, благополучно вернувшийся из похода в Индию, войдёт в гавань Гамбурга, ответственный клерк переведёт эту сумму на наш счёт. Точно так же, как если вашего корабля не будет в вернувшемся караване, с нашего счёта на ваш будут переведены семь тысяч фунтов, с возвратом, разумеется, ваших пяти тысяч.
   – О, это, конечно, удобная схема выплат, – согласно кивнул гость, – но вот некоторые обстоятельства…
   – А что такое? – поинтересовался Давид.
   – Видите ли, – пояснил заёрзавший на своём стуле купец, – мы учитываем широко известную репутацию корабля сопровождения, именуемого «Дукат». Мы убежденны в благополучном исходе плавания. И, гоня прочь мысль о риске, мы предполагаем отправить за индийскими пряностями не пустой корабль, а гружёный европейским товаром. Колёса, плуги, ножи для рубки сахарного тростника… В общем, металл. Как понимаете, чтобы закупить этот товар здесь, в Европе… Мы серьёзно потратимся! Так что нельзя ли отложить нашу часть выплаты до окончания реализации привезённых из Индии пряностей, или уменьшить её до, скажем, трёх с половиной тысяч?
   – Минуту назад вы сказали, что убеждены в благополучном исходе плавания. Вы действительно так считаете? – резко спросил его я.
   – О, видите ли… Вообще-то риск в индийских походах всегда велик! – ответствовал гость, повернув раскрасневшееся лицо в мою сторону.
   – Настолько велик, что вы собираетесь загрузить корабль дорогостоящим европейским железом?
   – Простите, мистер Дёдли, – повернулся купец к Давиду. – Кто этот джентльмен?
   – Владелец «Дуката».
   – Ах, вот как! Сам мистер Локк…
   – С вашего позволения – мистер Шервуд.
   – Мистер Шервуд! – рот купца растянулся в неискренней улыбке. – Вы, по слухам, встречались с разбойниками в южных морях…
   – Да, и не раз.
   – Вот видите! – горячо воскликнул купец. – Стало быть, риск преизрядный!
   – Он обеспечивается нашей гарантией в семь тысяч фунтов. Деньги в банковский дом уже внесены.
   – Всего семь тысяч! – воскликнул гость и даже привстал со стула. – Когда средний доход от трюмов, загруженных пряностями, составит шесть тысяч, да ещё почти столько же мы заработаем на железе… В случае неблагоприятного исхода предприятия мы потеряем минимум двенадцать тысяч, а вы обеспечиваете только семь!
   – Вы согласны, – я пристально посмотрел на него, – заплатить непосредственно перед отправлением каравана? И не три с половиной тысячи, а пять? Ответьте без отвлечённых рассуждений, одним словом: «да» или «нет»?
   – Видите ли, мистер Шервуд. Если вы согласитесь принять в залог хотя бы три тысячи восемьсот, ну, в крайнем случае – три тысячи девятьсот… Ведь с кем вам сотрудничать, как не с конфиденциальными лицами? Ганзейский союз-то вам отказал!
   – «Да» или «нет»?!
   – Уверяю вас, если вы примете в счёт мои аргументы… Мистер Дёдли, вы-то должны знать, что торговые договора…
   Встав из-за стола, я твёрдым шагом приблизился, крепко взял гостя за воротник, выволок его, недоумевающего, из-за стола и, протащив к двери, грубо выставил в коридор. Там шли люди, но я, не обратив на них никакого внимания, толчком руки придал рассудительному купцу ускорение, необходимое для скорейшего достижения конца коридора. Проделав это, я плотно притворил дверь и вернулся за стол.
   – Уф! – воскликнул, откидываясь на спинку стула, Давид.
   Олллиройс и Стоун, не сдерживаясь, хохотали.
   – Томас! – перекрикивая их, укоризненно обратился ко мне Давид. – Он всё-таки прав в том, что ганзейские мудрецы сегодня днём нам отказали! А если больше никто не придёт?
   И в ту же секунду раздался уже знакомый осторожный стук в дверь.
   Давид, встав, подошёл и открыл. Управляющий, сообщив о приходе новых посетителей, ретировался, а в комнату ступили двое. Они были довольно молоды, крепкого сложения, в добротной, но весьма простой, без украшений, одежде.
   – Добрый вечер, джентльмены, – сказал один из них, и оба сняли широкополые шляпы.
   На их лицах сохранялся след улыбок, вызванных, очевидно, манёвром нашего первого посетителя.
   – Добрый вечер, – ответил Давид. – Прошу вас, проходите, присаживайтесь.
   – Благодарствуем, – ответил второй пришедший. – Мы на одну минуту.
   – Хотим лишь уточнить, – продолжил его спутник. – Правильно ли нам передали, что сегодня днём владелец корабля «Дукат» с компаньонами предложил членам ганзейского союза охранное сопровождение торгового каравана в Индию и обратно?
   – Совершенно верно, – ответил Давид, повторяя приглашающий жест, направленный в сторону стола.
   – Вы вносите пять тысяч фунтов за корабль, – твёрдо сказал я, – в Любекский банковский дом. Мы вносим гарантийную сумму в семь тысяч за корабль. Расчёты – в момент возвращения кораблей в гавань Гамбурга.
   – Мы согласны, – твёрдо сказал один из пришедших. – Завтра мы принесём в банковский дом двадцать тысяч. Кто будет учитывать вексель?
   – Это буду делать я, – ответил Давид.
   – У вас что же, – четыре корабля? – озадаченно спросил я.
   – Четыре, мессир, – утвердительно ответил второй пришедший. – «Ланселот», «Итальола», «Олимпия» и «Голд гроут».
   – Состояние? – поинтересовался молчавший до этих пор Стоун.
   – Безупречное, – ответил один из кораблевладельцев. – Паруса обновлены. Днища откренгованы и просмолены. В любой день готовы предоставить капитану «Дуката» для осмотра.
   – Энди Стоун, – встал и поклонился Энди. – Капитан «Дуката». К вашим услугам.
   Пришедшие также поклонились в ответ.
   – Не сомневайтесь, мессир Стоун. И корабли исправны, и команды опытные. Мы только пушки с палубы снимем. Чтобы груза взять больше, понимаете?
   – Зачем, – поддержал говорившего его спутник, – в этом плаванье лишний груз? Если пушки «Дуката» таковы, как о них рассказывают…
   – Они таковы, – твёрдо ответил Стоун, посмотрев на Оллиройса.